Мустанг пропала. Зря я надеялся, что она вернется, какой же я идиот! Я слишком многого ожидал от нее. Помню, как мне хотелось, чтобы она увидела во мне обычного человека, познакомилась с моей матерью, расчувствовалась и поняла, что все мы – одинаковы…

Меня охватывает чувство вины. На видеокубе, что я отдал Виргинии, была запись операций, которые провели надо мной ваятели. И чего я ожидал? Что она войдет в дом моего детства? Что дочь лорда-губернатора Марса сядет на пол рядом со мной и моей матерью? Я пришел сюда из трусости. Из трусости я вручил ей видеозапись, а не рассказал все сам. Мне просто не хотелось смотреть ей в глаза, когда она решит предать меня. Четыре года мы прожили во лжи! Четыре года я врал девушке, которая вообще никому не доверяет! Прошло столько времени, и вместо того, чтобы сказать ей правду в лицо, я вручаю ей этот чертов видеокуб. Какой же я трус!

Она ушла.

Смотрю на планшет. Севро настоял на том, чтобы перед нашей встречей у панорамного окна Виргинию снабдили радиационным датчиком. Судя по трекеру, она находится в трехстах километрах отсюда и удаляется на бешеной скорости. Корабль Севро висит у нее на хвосте, ожидая моего приказа.

Рагнар и Севро пытаются связаться со мной, но я не отвечаю. Они хотят, чтобы я отдал приказ застрелить ее, но я не стану этого делать, не смогу. Им этого не понять.

Какой смысл во всем, что я делаю, если Виргинии не будет рядом?

Брожу по поселку, спускаюсь все глубже в старые шахты, желая забыть о настоящем и найти убежище в прошлом. Стою в одиночестве, слушая, как черная глубина зовет меня. Под землей завывает ветер, поет свои скорбные песни. Крепко зажмуриваюсь, чувствуя, как ноги увязают в рыхлой почве, а потом смотрю в темную бездну, уходящую глубоко, в самое нутро моего мира. Так алые проверяют свою смелость в юности: приходят сюда, стоят и ждут на самом краю бездны, открытой нашими предками.

Поворачиваю левую руку, чтобы взглянуть на планшет. Немного помедлив, вызываю Виргинию.

Ее планшет звенит прямо у меня за спиной.

Замираю на месте. С высоким писком включаются аккумуляторы, и позади загорается теплый желтый свет, освещая пространство под сводами огромного тоннеля.

– Руки вверх! – ледяным тоном произносит Мустанг, и я едва узнаю ее голос, искаженный гуляющим под сводами тоннеля эхом, а потом медленно поднимаю руки. – Повернись!

Послушно поворачиваюсь.

Ее огромные глаза горят в свете лампы. Она стоит в десяти метрах от меня, чуть выше на склоне, покрытом рыхлой землей. В одной руке держит фонарь, в другой – импульсовик. Дуло смотрит мне в висок, палец лежит на спусковом крючке. Костяшки побелели от напряжения. Лицо совершенно бесстрастно, но в глазах плещется невообразимая печаль.

Севро оказался прав.

– Да она тебе башку прострелит, хренов идиот! – ухмылялся он в челноке по дороге сюда.

Рагнар счел за лучшее промолчать. Иногда мне кажется, что Севро присоединился к моему крестовому походу только ради того, чтобы иметь полное право не стесняться в выражениях, как алые.

– Тогда почему ты поддержал меня, хотя твой отец был против? – спрашиваю его я.

– Потому что так поступают настоящие друзья!

– Мустанг должна сделать выбор.

– И ты думаешь, что она выберет тебя, а не свою расу?

– Ну ты же выбрал меня.

– Ой, ну перестань! Я-то не охренительная золотая королева, забыл? Она провела здесь всю жизнь, дышала сладким воздухом свободы, а я барахтался в дерьме с самого рождения, потому что ни ростом, ни рожей не вышел благодаря моему папаше! Твоя девушка, она же просто безупречна! Пока вокруг тишь да гладь, она кидается красивыми фразами, а вот когда толпы народа захотят отнять у нее дворец, вытоптать сады… ты узнаешь ее с совсем другой стороны.

– Ты алый, – произносит Мустанг.

– А я решил, что ты улетела…

– Датчик улетел, – сквозь зубы отвечает она. – Севро потрудился на славу, я даже не заметила. Но я знаю тебя, ты бы никогда не признался мне в таком… не подстраховавшись. Поэтому я на всякий случай оставила в челноке одежду.

– Зачем ты вернулась?

– Нет-нет! – перебивает меня она. – Сейчас вопросы буду задавать я, Дэрроу. Тебя и правда так зовут?

– Мать назвала меня в честь дедушки.

– И ты алый.

– Я родился в доме, около которого ты побывала, но небо увидел только через шестнадцать лет. Так что ответ – да, я алый.

– Понятно. И мой отец… – неуверенно произносит она, – мой отец убил твою жену.

– Да. Он отдал приказ казнить Эо.

– Когда ты пел мне песню в пещере, ты думал обо всем этом? О шахтах, о ваятелях, о своем плане! В тебе был целый мир! Как будто еще один человек… внутри тебя, – говорит она, не ожидая ответа. – И что было дальше? Мужа Эо повесили. Тебя повесили! Как тебе удалось сбежать?

– А знаешь, почему меня повесили? – спрашиваю я, и она качает головой. – Когда алого вешают за государственную измену, тело нельзя предавать земле, – продолжаю я. – Оно должно разлагаться и гнить на глазах у всех в качестве напоминания о том, что бывает с изменниками! Я похоронил свою жену, – ударяю себя кулаком в грудь я, – поэтому меня казнили! Вот только мой дядя дал мне выпить масло гемантуса – оно замедляет сердцебиение, и человек кажется мертвым. Потом он снял меня с виселицы и передал Сынам Ареса.

– А они… они сделали с тобой… это, – побледнев, произносит Мустанг, поднимая видеокуб.

– Я был бледнее любого синего. На голову ниже Севро. Слабее, чем серый. Знал о мире меньше, чем розовый, изучающий историю искусств в садах. Поэтому они взяли все лучшее, что было во мне, в моем народе, и соединили с тем, что сочли лучшим в твоем.

– Но… но это невозможно! У Бюро стандартов есть специальные тесты, – дрожащим голосом перебивает меня она, и наш разговор перестает напоминать допрос. – Детекторы лжи, анализ ДНК, проверки биографии… вот оно что! – смеется она. – Так вот почему ты из семьи Андромедусов – сын золотых, которые бежали от кредиторов и пытались выкрутиться, разрабатывая шахты на астероиде!

– Их корабль исчез на обратном пути, после того как Квиксильвер выкупил их шахты.

– Видимо, Сыны Ареса уничтожили корабль, изменили записи в архиве и дали денег на выкуп шахт, чтобы создать твою историю.

– Возможно, – отвечаю я, понимая, что никогда не задумывался над тем, как Танцору удалось все это устроить. – Мои друзья довольно влиятельны.

– Как тебе вообще удалось выжить после операций? – бормочет Мустанг. – Это просто невозможно с физиологической точки зрения! То, что сделал с тобой тот ваятель… после такого не выживают! Знаки напрямую связаны с центральной нервной системой! А имплантат в лобной доле мозга невозможно удалить так, чтобы ты не впал в кому!

– Мой ваятель обладал уникальным талантом. Ему удалось удалить имплантат дважды, хотя вторую операцию делал его коллега.

– Дважды. Значит, вас двое. Севро? – предполагает она. – Поэтому вы всегда были так близки?

– Нет. Титус.

– Титус?! Этот мясник?! Ты был с ним заодно?!

– Нет. Я узнал, кто он такой, уже после того, как победил тебя в училище. Арес думал, что мы сможем работать вместе.

– Но Титус оказался настоящим чудовищем…

– Таким его сделали золотые.

– И это оправдывает то, что он совершил?

– Ты понятия не имеешь, через что ему пришлось пройти! – резко отвечаю я.

– Я все знаю, Дэрроу! Я не закрываю глаза на то, что творят наши политики! Мне известно, в каких условиях живет твой народ, но это не оправдывает убийств, изнасилований и пыток!

– А мы живем с этим каждый день! Титуса захлестнула ненависть, он мечтал лишь о мести! Я мог бы стать таким, как он!

– И почему же не стал? – Мустанг вопросительно смотрит на меня.

– Благодаря моей жене, – отчеканиваю я, глядя ей прямо в глаза. – И благодаря тебе.

– Не говори так, – в ужасе произносит она. – Ты не имеешь права так говорить!

– Почему не имею? Ты же всегда хотела знать, что творится у меня в душе! Теперь слушай!

– Дэрроу…

– У Титуса не было ничего, кроме боли! Ничего! А у меня была Эо, и она мечтала о мире, в котором наши дети станут свободными! Но я бы не смог сохранить веру, если бы не встретил тебя! – делаю я шаг ей навстречу. – Ты не дала мне превратиться в чудовище! Разве ты не понимаешь? – Я в отчаянии размахиваю руками. – Меня окружали люди, угнетавшие мой народ сотни лет! Я думал, что все золотые – жестокие, эгоистичные убийцы! Я был на волосок от мести! А потом появилась ты, и я узнал, что ауреи способны делать добро! Рок, Севро, Куинн, Пакс, упыри доказали мне, что я ошибался!

– В чем ошибался? – спрашивает она.

– Считал, что все дело в расе, к которой мы принадлежим! Но ты не золотая, а мы не алые! Мы просто люди, Мустанг! Каждый из нас может измениться и стать другим человеком! Сотни лет нас пытались убедить в обратном, хотели сломить нас, но у них ничего не вышло! И ты – живое тому доказательство! Ты не похожа на своего отца! В тебе, как и во мне, как и в моей жене, есть любовь, радость, доброта, нетерпеливость, недостатки. Потому что мы все просто люди! А твой отец хочет, чтобы мы забыли об этом! Сообщество желает, чтобы мы жили по его правилам! – горячо продолжаю я, делая еще один шаг ей навстречу. – После того как мы одержали победу в училище, ты сказала, что я дал тебе надежду на иную жизнь. Потом, когда я принял покровительство твоего отца и пошел в Академию, ты заявила, что я предал тебя. Но я никогда не предавал тебя, ни на секунду! – говорю я и приближаюсь еще на шаг.

– Ты собираешься уничтожить мою семью, Дэрроу!

– Это не исключено.

– Но это моя семья! – кричит она с искаженным от горя лицом. – Мой отец повесил твою жену! Повесил! Да как ты вообще можешь смотреть мне в глаза?! – задыхается она. – Чего ты от меня хочешь, Дэрроу? Говори! Хочешь, чтобы я помогла тебе убить моих близких? Помогла уничтожить мой народ?

– Нет, не хочу.

– Ты сам не знаешь, чего хочешь!

– Геноцид устраивать я точно не стану!

– Еще как станешь! И почему бы нет? После того, что мы сделали с твоим народом! После того, что мой отец сделал с тобой! – Она расстегивает еще одну пуговицу на куртке, как будто это поможет ей договорить. Пытается удержать оружие трясущимися руками, не снимая пальца с крючка. – Как я смогу жить с этим? Если я не выстрелю, то умрут миллионы!

– А если выстрелишь, то миллиарды будут обречены на жизнь в рабстве! Представь себе всех неродившихся детей! Если восстание не подниму я, то это сделает кто-нибудь другой! Возможно, через десять или пятьдесят лет, а может, через тысячу! Все равно мы любой ценой разобьем эти цепи! Ты не сможешь остановить нас, волна уже пошла! Останется только молиться, чтобы вместо меня не явился кто-нибудь вроде Титуса!

Она поднимает импульсовик и целится мне точно в правый глаз.

– Нажми курок, и умрешь, – раздается из темноты голос Рагнара.

– Рагнар, нет! – кричу я, даже не пытаясь разглядеть его в полумраке тоннеля. – Стой! Не трогай ее!

Судя по всему, он ослушался моего приказа и не стал отслеживать сигнал трекера. Давно ли меченый стоит здесь?

– Не подходи! – выкрикивает Мустанг, смещаясь в сторону спиной к стене. – Он все знает? Рагнар, ты в курсе, кто твой хозяин?

– Мне Жнец доверяет.

Виргиния бросает фонарик и выхватывает лезвие.

– Он не станет убивать тебя, Мустанг!

– Правда? А что же еще делать меченому?

– Рагнар ничего не сделает! Правда, Рагнар? – кричу я, но меченый молчит, и я едва могу дышать от напряжения. – Рагнар, послушай меня…

– Ты не имеешь права умереть, Жнец. Ты слишком важен для народа. Леди Августус, у вас остается десять вдохов.

– Рагнар, прошу тебя! – умоляю я. – Доверься мне, пожалуйста!

Девять.

– Там, у реки, я доверился тебе, брат. Ты не всегда принимаешь верные решения. Такова цена за доброе сердце, – доносится его голос сверху, откуда-то из-под потолка шахты.

Он прав. Он доверился мне при осаде Эгеи, и я завел их в ловушку. Если бы удача не улыбнулась нам, то никто бы не выжил.

– Вот видишь, Дэрроу? – горько смеется Мустанг, готовясь нанести удар. – Ты начал эту войну, а закончат ее мстительные чудовища вроде него!

Семь.

– Дело не в мести! – Я пытаюсь взять себя в руки. – Не в мести, а в справедливости! Война идет между любовью и империей, построенной на алчности и жестокости! Вспомни училище! Мы с тобой освободили тех, кого должны были сделать рабами! Мы поверили им! Вот чему мы должны научиться – доверию!

Пять.

– Дэрроу, – умоляет она, – не будь таким наивным!

Кажется, она уже сделала выбор.

Четыре.

– Надеяться не наивно! – кричу я, снимаю лезвие и планшет, бросаю их на землю и встаю на колени. – Но если ты не сможешь измениться, значит не сможет никто! Тогда лучше сразу застрели меня, и пусть мир катится ко всем чертям!

Три.

– Ты слишком высокого мнения обо мне, Дэрроу!

– Два, – доносится из темноты голос меченого.

– Давай перейдем к делу, Рагнар! – раскручивает над головой свое лезвие Мустанг, и тоннель наполняется жутким свистом. – Давай, пес, покажи Дэрроу, ради чего живут такие, как ты!

Тишина. Долгая тишина.

– Один! – рычит Мустанг и наступает ногой на фонарь.

Ни света, ни цветов – лишь кромешная тьма. Тоннель погружается в глубокое молчание. Тишина проникает в самое сердце Марса, растягиваясь во времени и пространстве и эхом отзываясь в местах, откуда еще никто не возвращался.

– Я живу ради моих сестер, – нарушает молчание Рагнар.

Снова тишина. Ни выстрелов импульсовиков, ни стонов лезвий, ни движений – лишь гулко разносящиеся по безмолвному тоннелю слова.

– Я живу ради моего брата, – продолжает меченый, включая фонарик и выходя из темноты, словно проводник в царство мертвых.

Белые отблески играют на его доспехах. Он безоружен. Мустанг напрягается, не понимая, что происходит.

– Я всегда был и останусь сыном народа Валькирий. Я рожден свободным от матери по имени Алия Снежная Воробьиха на диком полюсе Марса, к северу от Драконьего хребта, к югу от Падшего города, – говорит он, проходя мимо Виргинии с опущенными руками. – Сорок четыре шрама я заработал от золотых, с тех пор как Повелители Плачущего Солнца спустились к нам со звезд и забрали мою семью на Острова цепей. Семь шрамов от других сынов моего народа, когда меня отдали на обучение в нагогу, – продолжает он, вставая на колени рядом со мной. – Один шрам от матери. Пять шрамов от чудовища, охранявшего Ведьмин проход. Шесть – от женщины, которая научила меня любить. Один – от моего первого учителя. Пятнадцать – от людей и чудищ, с которыми я сражался на арене во славу Великой матери и ее гостей. Девять шрамов я получил, защищая Жнеца, – продолжает он, и земля тихо вздыхает под его весом. – Из-за золотых я похоронил трех сестер, одного брата и двух отцов, – с печалью в голосе произносит он. – Но ни одного шрама я не заработал ради них.

Черные глаза горят колдовским огнем сквозь бледное свечение его доспехов.

– Теперь мне есть ради чего жить, – заканчивает он свою речь и отдается на милосердие золотой.

Он обрел веру, как и я. Как Эо, Севро, Танцор и все остальные.

Наши с Виргинией взгляды встречаются. Возможно, в последний раз. Мне кажется, что нечто подобное чувствовали мои предки, первопроходцы Марса, глядя на погруженную в темноту Землю. Виргиния дала мне кров, она научила меня любить. А я обманом заставил ее полюбить меня. Видимо, наша судьба была предопределена с самого начала, думаю я, но надежда все равно меня не покидает. Я смотрю на нее по-детски открытым, полным отчаяния взглядом и спрашиваю:

– А ради чего живешь ты?