Едва только небо озарилось первым проблеском света, купец Гурдео Букш поднял караван; товары навьючили на верблюдов и двинулись к городским воротам. Караван пропустили совершенно свободно в город, и он вступил в узкие улицы, направляясь к главному базару. Раджа, верхом на верблюде, с головой, закутанной в капюшон, совершенно скрывавший черты его лица, ехал вслед за купцами, между тем как Реджинальд, вооруженный копьем и щитом, шествовал подле него. Вскоре они добрались до базара, где встретили толпу, читавшую прокламацию, возвещавшую, что, вследствие смерти старого раджи, Мукунд-Бгим возложил на себя бразды правления и повелевает всему населению, под страхом смертной казни и лишения имущества, повиноваться его указам. Так как толпа мешала свободному проходу каравана, то раджа и Реджинальд имели время прочитать прокламацию, в которой говорилось также о назначении на должности разных лиц при новом радже. В числе других упоминалось имя хана Кошю, а также имена разных начальников, ушедших в горах от Мир-Али-Синга.

– О негодяи, – прошептал раджа. – Накажу же я их за измену! А эта каналья Кошю недолго проносит еще на своих плечах голову!

Тем временем народ скоплялся все более и более, стараясь пробраться к читающим прокламацию; тут были купцы в длинных одеждах и тюрбанах, совары со щитами и копьями, женщины и дети, люди во всевозможных одеждах и люди совсем без одежды, исключая грязную тряпицу, обернутую вокруг бедер или переброшенную через плечо, но с неизменным тюрбаном на голове. Реджинальд, опасаясь, чтобы вид этой толпы, привлеченной прокламацией, не подействовал на раджу и тот не выдал бы самого себя, старался очистить дорогу каравану, которому удалось наконец пробраться к дому, который купец занимал обыкновенно во время своего пребывания в Аллахапуре.

До сих пор все шло хорошо, и раджа расположился в комнате, где присутствие его могло быть легко скрыто. Трудность, однако, заключалась в том, чтобы собрать сведения. На следующее утро Гурдео Букш должен был отправиться в город по делам для продажи товаров, но его могли бы заподозрить, если бы кто-нибудь заметил, что он так тщательно расспрашивает обо всем. Реджинальд также желал попытаться собрать сведения, но раджа требовал от него, чтобы он воздержался от такой попытки.

Раджа приказал принести свое платье и оделся, объявив при этом Реджинальду, что он решился, как только наступят сумерки, отправиться во дворец испытать верность своей стражи. По его мнению, она должна была остаться на месте, так как, по словам бираги, похититель его власти, Мукунд-Бгим, находится пока в своем дворце.

Реджинальду казалась эта попытка рискованной, но он согласился на нее. Вслед за тем он вышел под ворота и, расхаживая как совар, стал всматриваться в прохожих, среди которых заметил нищего, просившего милостыню. Маленькие слезящиеся глаза его замигали, когда он подошел к Реджинальду, который, по-видимому, сейчас же узнал его.

– Я вижу, что вам можно довериться, – сказал Реджинальд. – Вы получите хорошее вознаграждение, если в точности исполните мое поручение.

– Что вам будет угодно, сагиб? Я должен вам повиноваться, – ответил бираги.

– Вы должны немедленно же поспешить туда, где скрываются наши друзья, и сказать им, что как только наступят сумерки, чтобы они мчались во всю прыть к северным воротам и заняли бы их как можно скорее. Если им удастся пробраться через ворота, пусть скачут ко дворцу, где они встретят раджу и тех из его сторонников, которые успеют собраться вокруг него. В случае же, если попытка их не удастся, пусть отступят и ожидают, пока не получат известий от его высочества или же от меня.

При этих словах Реджинальд всунул нищему в руку монету, для того чтобы прохожие не заметили их разговора.

– Слушаю, сагиб, – сказал нищий и поплелся далее, продолжая просить милостыню у всех прохожих. Но, вместо того чтобы идти прежней дорогой, он повернул назад, и Реджинальд видел, как он направился к северным воротам, готовый, по-видимому, исполнить данное ему поручение.

«До сих пор план наш удается, – подумал Реджинальд. – Но я желал бы иметь возможность узнать, где находится внучка раджи. Если только Мукунд-Бгим взял ее к себе, то он не задумается убить ее, так же как и сыновей раджи. Бедная девушка! Я не хочу напоминать о ней, чтобы не увеличивать горе бедного старика; но он должен содрогаться при мысли о том, что с ней сталось».

Несмотря на предостережения раджи, Реджинальд с трудом мог воздержаться от желания смешаться с толпой, чтобы попытаться что-нибудь узнать. Однако же осторожность взяла верх. Нетерпеливо прохаживался он взад и вперед на своем посту в надежде встретить кого-либо из посетителей дворца, кому можно было бы довериться; но прошли мимо него тысячи людей, и из них не оказалось ни одного знакомого. При этом он совершенно позабыл о том, что сам подвергался большому риску быть узнанным, потому что, хотя, при содействии купца, он сделал все возможное, чтобы изменить свой наружный вид, тем не менее его легко мог бы узнать каждый, кто прежде видел.

Так медленно проходил час за часом, и наконец вечерний сумрак стал спускаться над городом. Войдя в комнату раджи, Реджинальд увидел, что он уже одет в свое обычное платье и накинул только поверх него широкий плащ, чтобы скрыться от глаз прохожих. Раджа привесил также саблю и заткнул за пояс пару пистолетов.

– Наступило время действовать, – произнес он твердым голосом. – Мы пойдем, друг мой, и наша попытка или увенчается успехом, или же мы погибнем. Как только мы соберем вокруг себя мою верную гвардию, первой нашей заботой должна быть безопасность внучки моей Нуны. Затем, если на нас будет сделано нападение, мы станем защищать дворец до прибытия вашего друга вместе с моей храброй кавалерией. Итак, идем. Я не боюсь, что меня узнают, так как никому и в голову не придет, что я в городе.

– Если бы кому-нибудь вздумалось остановить вас, то я готов защищать вас до последней капли крови, – ответил Реджинальд.

– Я вполне доверяюсь вам, храбрый молодой человек, – воскликнул раджа, – и я охотнее пойду с вами одним, нежели с сотней моих соваров.

И они двинулись в путь, после того как Реджинальд удостоверился, что никого не было вблизи. Когда они вышли из ворот дома, раджа быстро пошел вперед, а Реджинальд выступал рядом с ним с тем бодрым воинственным видом, какой обыкновенно придают себе совары. На улицах было еще довольно народу, и, проходя мимо, они могли уловить кое-что из разговоров вокруг. Но по мере того как они подходили ко дворцу, толпа все более и более редела. Когда же они очутились подле самого дворца, то у ворот никого не было видно, никаких часовых, и никто их не окликнул, когда они подошли. Было нечто зловещее в этом царившем повсюду безмолвии. Пройдя передний двор, раджа хотел было войти в прихожую приемных комнат, когда, отдернув занавес, висевший поперек, отшатнулся назад с криком ужаса и отчаяния: весь проход, а также и ступеньки, ведущие в верхний этаж, были устланы трупами.

– О, моя верная гвардия! Оставалась одна только надежда на твое мужество, и что же я вижу! – воскликнул раджа. – Вы мужественно пали, защищая ваш пост!

И раджа стоял несколько секунд, с отчаянием смотря на представившееся ему зрелище.

– На кого же теперь я положусь! – воскликнул он. – А мое бедное дитя, что с ним сталось!

– Ваше высочество, – сказал Реджинальд, выступая вперед, – у вас еще остались верные вам войска и много друзей, готовых биться за вас. Некоторые из ваших гвардейцев должны быть еще живы и скрываются где-нибудь во дворце; они могут сказать вам, что сталось с вашей внучкой.

Слова Реджинальда как будто возвратили мужество радже; первой заботой его было осмотреть трупы, наполнявшие проход, в надежде – не остался ли кто-нибудь в живых; но все были мертвы. Реджинальд настаивал, чтобы раджа торопился идти вперед, на случай если бунтовщики вернутся раньше, чем они успеют обыскать дворец. Они проходили через пустынные коридоры, заглядывая по пути в комнаты, но нигде не видно было ни одной живой души. Наконец, входя в одну комнату, двери которой были приотворены, Реджинальд услышал стон, и, окликнув шедшего за ним раджу, он вошел туда. При бледном свете луны, проникавшем чрез окно, он увидел в дальнем углу растянувшегося на половике сипая. Кровь, выступавшая из ран, покрывавших его голову и туловище, струилась по полу. Сипай старался, по-видимому, остановить кровь, но обессилел и лежал беспомощный. Реджинальд наклонился над ним и попытался как мог остановить кровотечение, перевязав его раны платком, разорванным на куски. Через несколько минут сипай пришел в себя, и когда глаза его остановились на радже, он весь просиял.

– Неужели бунтовщики разбиты? – воскликнул он. – А я думал, что все потеряно.

– Мы хотели бы узнать от вас, что случилось? – сказал Реджинальд. – Много товарищей ваших лежат убитые при входе, и дворец, по-видимому, покинут. Больше мы ничего не узнали.

– Могу вам сказать только то, что прошедшей ночью Мукунд-Бгим напал на нас с большой шайкой своих сторонников; мы дрались отчаянно, защищая наш пост, пока многие из нас не пали убитые или раненые, а остальные не были взяты в плен. Мне же, несмотря на то что я был изранен, удалось спастись, так как бунтовщики приняли меня за мертвого. Они начали было грабить дворец, но их отозвали для того, чтобы воспрепятствовать попытке жителей охранять город до возвращения раджи, так как они не хотели верить слухам о его смерти.

– А не можешь ли ты сообщить мне что-либо о моей внучке, рани Нуне? – спросил раджа. – Не увели ли ее с собой бунтовщики, или, может быть, она еще здесь, во дворце?

– Не знаю ничего, раджа, – отвечал раненый. – Когда я лежал здесь, ежеминутно ожидая, что меня добьют, то слышал топот шагов по дворцу и женские крики и стоны.

– Так подлые изменники лишили меня моего утешения! – воскликнул раджа. – Пойдем, друг мой; мы должны убедиться в самом худшем, что случилось, – сказал он, обращаясь к Реджинальду. – Вам нечего больше терять времени подле этого человека; если ему судьба жить, то он будет жив; если же нет, то ему останется то утешение, что он умер, защищая мое дело.

Хотя Реджинальд не менее раджи желал узнать, что случилось, но все-таки ему не хотелось покинуть бравого сипая, весьма нуждавшегося в его помощи. Нетерпение раджи не допускало, однако, дальнейшего промедления, и он, сказав несчастному, что вернется как можно скорее, последовал за раджой, стремительно вышедшим из комнаты.

Они отправились на женскую половину дворца и везде по пути видели следы страшной борьбы, происходившей вокруг, хотя в то же время несомненно было, что гвардия раджи осталась верна ему. Двери на женской половине были растворены – эти священные двери, в которые до сих пор не осмеливался войти ни один человек. По полу валялись женские платья и украшения; вазы были разбиты, и даже ковры на стенах сорваны. Раджа ясно видел, что самые мрачные предчувствия его оправдались: казалось несомненным, что бунтовщики увели с собой Нуну. По-видимому, раджа терялся в догадках, что ему предпринять? Сам Реджинальд был глубоко опечален исчезновением молодой девушки, так как он предвидел, что это придаст значительную силу бунтовщикам, потому что, даже в случае их поражения, это даст им возможность вступить в переговоры с раджой на выгодных для них условиях. И он напрасно старался успокоить старика, доказывая ему, что Мукунд-Бгим должен будет из собственных же расчетов хорошо обходиться с его внучкой.

Так как опасно было бы дальше оставаться во дворце, куда во всякое время могли возвратиться бунтовщики, то Реджинальд старался убедить раджу вернуться в дом купца, где он может оставаться до прибытия их друзей, если только нищему удалось добраться до них, и они будут иметь возможность войти в город. Другого пути не представлялось; раджа должен был, отложив попытки восстановить свою власть, вновь переодеться в купеческое платье и выбраться из города. Реджинальд советовал ему поступить таким образом, но раджа не хотел и слышать об этом.

Было уже совершенно темно, и раджа, завернутый в свой плащ, мог выйти на улицу, не опасаясь быть узнанным. Перед выходом своим Реджинальд поспешил к раненому сипаю, которого никак не хотел оставить без помощи, зная, что иначе он погибнет. Сипай несколько оправился и полагал, что с помощью Реджинальда мог бы пройти небольшое пространство.

– Не делайте напрасных усилий, – сказал Реджинальд. – Вы не очень тяжелы, и я понесу вас на плечах.

– Нет, нет, сагиб, – сказал сипай, с первого же раза узнавший Реджинальда, несмотря на его костюм. – Если только мы встретим кого-нибудь из врагов раджи, то меня и вас убьют. Но если вы доведете меня до конюшен и бунтовщики не успели увести всех лошадей, то я как-нибудь взберусь на седло и попытаюсь или выбраться из города, или же доехать до дому моих приятелей, недалеко отсюда, где мне дадут приют.

Реджинальд охотно согласился на это, тем более что если он и раджа найдут для себя лошадей, то могут проскакать чрез ворота; если же придут их друзья, то им можно будет присоединиться к ним и встретить Мукунд-Бгима и его сторонников, которые, наверное, находятся где-нибудь поблизости дворца. И, взяв на плечи раненого, он пошел с ним через дворец к заднему выходу, который вел во двор с конюшнями. Раджа шел с обнаженной саблей, полагая, что где-нибудь должны скрываться грабители; но ни один человек не попался им по пути. По какой-то непонятной причине весь дворец был совершенно пуст. Сипай выразил надежду, что лошади оставлены в конюшне; в противном же случае Реджинальду нечего было надеяться отыскать их где-либо в другом месте. Но скорее всего бунтовщики увели их с собой. В таком случае Реджинальд не знал, что делать ему с раненым сипаем. И без того немалого труда стоило ему тащить его на себе, и он чувствовал, что он не сможет пронести его из дворца до дому его друзей, о которых он говорил. Так что он вынужден будет оставить его в конюшне, где тот должен умереть с голоду, если только не найдется какой-нибудь сострадательный человек, который принесет ему пищу.

По-видимому, сипай угадал его мысли.

– Не беспокойтесь обо мне, сагиб, – прошептал он слабым голосом, чтобы раджа не мог расслышать. – Тот, Которому поклоняетесь вы, сохранит мою жизнь. Расспросите Дгунна Синга, скажите ему, где вы оставили Вузира Синга, и он найдет возможность оказать мне помощь. Вы можете положиться на него, потому что он из тех, которые исповедуют истинного Бога, и если вам потребуется его содействие, то он готов пожертвовать для вас своей жизнью.

Реджинальд, пораженный этими словами, так как он принимал его за простого сипая, обещал исполнить его совет. Но, добравшись до конюшен, они увидели, что четыре или пять лошадей были забыты грабителями в дальнем конце конюшни. Сбруя висела тут же на стене, и раджа с Реджинальдом быстро оседлали трех лучших лошадей.

– По-видимому, вы принимаете большое участие в моем стороннике, – сказал раджа, заметив, что Реджинальд так усердно ухаживает за раненым.

– Я только исполняю свой долг. Он так храбро сражался за ваше высочество и мучительно ранен, – заметил Реджинальд.

– Да будете вы вознаграждены за ваше человеколюбие, – ответил раджа. – А теперь сядем на лошадей и выберемся на улицу. Ворота должны быть давно уже заперты, и если только сторонники мои не вступили в город, то самое верное, что мне остается, – это добраться до них.

Подсобив радже сесть верхом, Реджинальд помог Вузиру Сингу взобраться на лошадь, хотя бедняга с трудом мог держаться в седле, затем сам вскочил на коня, и все выбрались из дворца.

Мрак, царивший над городом, благоприятствовал им, скрывая их от глаз любопытных. Но в то же время несомненно, что ворота должны были быть уже заперты, и в таком случае друзьям их невозможно было бы войти в город. На улицах было пусто и не попадалось навстречу никого, кто так или иначе мог предоставить сведения. Ясно было, что наиболее мирные жители благоразумно удалились по домам.

Реджинальд ехал как можно ближе к Вузиру Сингу и поддерживал его на лошади, так как тот был до того слаб, что, казалось, мог ежеминутно свалиться с седла. Сипай высказывал ему свою признательность.

– Если бы, – присовокупил он, – сагиб хотел послушаться моего совета, то он убедил бы раджу отправиться в дом Дгунна Синга, где он найдет себе верное убежище. У него есть конюшня, где можно поставить лошадей, и комната в верхнем этаже, где его высочество мог бы оставаться, не боясь, что присутствие его будет открыто с наступлением дня. К тому же Дгунн Синг может сообщить ему о том, что случилось, и сообразно этому его высочество будет действовать.

Совет этот показался Реджинальду настолько благоразумным, что он тотчас же передал его радже, и тот, после некоторого колебания, согласился. Тогда они немедленно же повернули в улицу, которую указал им Вузир Синг. Немногие прохожие, попадавшиеся навстречу, принимали, по-видимому, раджу за какого-нибудь купца, возвращавшегося домой в сопровождении своих телохранителей, и потому никто их не останавливал.

Вскоре они подъехали к воротам дома, в котором, казалось, жили люди, принадлежавшие к более зажиточному классу населения. Здесь Реджинальд, спрыгнув с лошади, помог Вузиру Сингу добраться до форточки в воротах, чрез которую можно было говорить с живущими в доме. После нескольких сказанных слов ворота открыли, и всадники въехали во двор. Их встретил почтенного вида старик, хозяин дома, с несколькими молодыми людьми, и хотя они приняли раджу с видимым уважением, но ничем иным не выказали того, что им известно, кто он такой. Хозяин называл его просто «сагиб» и просил позволения провести его внутрь дома. Двое молодых людей осторожно сняли с седла Вузира Синга и повели его в дом, а другие взяли лошадей и поставили их в конюшню. Раджу немедленно же проводили в верхнюю комнату, о которой говорил Вузир Синг, и хозяин дома окружил его всевозможным вниманием. Между тем Вузира Синга уложили в постель и перевязали раны, а Реджинальду подали сытный ужин. Хозяин был индусом, принявшим христианство со всем своим семейством; следуя правилам своей новой веры, он старался оказывать помощь всем, кто в ней нуждался. По его обхождению с раджой видно было, что ему известно, с кем он имеет дело, и он очень хорошо знал, какой подвергает себя опасности, давая ему приют у себя, в случае если Мукунд-Бгим или кто другой из его сторонников узнает, где скрывается раджа. Как только начались беспорядки, он вместе с сыновьями своими благоразумно решили не выходить из дому, поэтому он мог только догадываться о происходившем по тем известиям, которые сообщили ему немногие из заходивших к нему. Он рассказал, что какой-то влиятельный хан, живущий в другой части города, восстал с целью или поддержать раджу, или же попытаться захватить власть в свои руки. Мукунд-Бгим двинулся против него со всеми своими силами, причем произошла отчаянная схватка. Хан был разбит, и сторонники Мукунд-Бгима вместе с городской чернью бросились грабить дома хана и его родственников, которых они умертвили. Расспросы Реджинальда о внучке раджи ни к чему не привели, так как хозяин дома не мог ничего сказать о том, что с ней сталось. Он видел только, как несколько слонов с закрытыми гавдахами и в сопровождении сильного отряда вооруженных людей направились к южным воротам; но куда они отправились, он не знает.

Первая половина ночи прошла спокойно, и старый раджа, утомленный переживаниями, заснул крепким сном. Еще не светало, как он уже проснулся и, призвав к себе Реджинальда, занимавшего небольшую комнату подле него, сказал, что, как только рассветет, он выйдет из дому, чтобы узнать о всем происшедшем.

Когда вышел хозяин дома, Реджинальд передал ему намерение раджи.

– Лучше я пошлю одного из моих сыновей, – ответил хозяин. – Он ничем не рискует, а вас могут узнать, несмотря на то, что вы переодеты.

Раджа согласился. Но время проходило, а молодой человек не возвращался. Раджа терял терпение и требовал, чтобы лошадь его была готова.

– Ваше высочество, вы не рискнете, вероятно, выехать теперь, средь бела дня, – сказал Реджинальд. – Вас непременно узнают, и хотя многие граждане соберутся вокруг вас, но сторонники Мукунд-Бгима могут быть настолько сильны, что изрубят ваших приверженцев, и вы сами попадетесь в руки бунтовщиков.

– Я хочу быть готовым присоединиться к нашим друзьям, которые, если только они явятся сюда, должны были бы давно уже быть в городе. И мне даже кажется, что я слышу топот их коней, – ответил раджа. – Пойдем, мой друг, и будем готовы немедленно же пуститься в путь.

Хотя Реджинальду и казалось, что раджа ошибается, тем не менее он повиновался ему, и, сев на лошадей, они ждали на дворе дома, готовые выехать по первому сигналу.

Им пришлось недолго ждать, так как хозяйский сын вернулся с известием, что Мукунд-Бгим со значительными силами приближается к той части города, где находится их дом. Они вламываются в дома и забирают всех, кого подозревают сторонниками раджи.

– Еще есть время уйти через северные ворота, и хотя вы сильно рискуете попасться в руки бунтовщиков, все-таки это лучшее, что можно предпринять, – заметил молодой человек.

Реджинальд был того же мнения и убеждал раджу согласиться на предложение молодого человека. По совету хозяина дома раджа надел на голову простой тюрбан, концы которого спадали вниз так, что скрывали черты его лица. И так как нельзя было терять ни одной минуты, раджа в сопровождении Реджинальда поскакал вперед, пробираясь по узким улицам, остававшимся еще пустыми, к северным воротам.

Подъезжая к воротам, они встретили массу всякого народа – одних верхом на лошадях, других – на верблюдах и, наконец, пеших, спасающихся от жестокостей Мукунд-Бгима и его свирепых солдат. Они прокладывали себе дорогу среди испуганной толпы и уже выехали было за городскую стену, как услышали позади себя громкие крики. Реджинальд, обернувшись назад, увидел, что из ворот выезжает отряд кавалерии, врезавшийся в толпу, рубя и топча лошадьми всех, кто препятствовал движению. Он в ту же минуту догадался, что бегство их было каким-нибудь образом открыто и что отряд этот преследует их.

– Мы должны спасаться во что бы то ни стало! – воскликнул Реджинальд, указывая радже на их преследователей.

К счастью, путь впереди них был свободен, и они поскакали вперед. Но в это самое время кавалеристы Мукунд-Бгима заметили обоих всадников и пустились за ними. Надежда на спасение была весьма слабая. Однако под ними были хорошие лошади, и они напрягали все свои мускулы, чтобы ускакать, будто сознавая всю важность настоящей минуты. Со своей стороны, преследователи, вполне понимая цену добычи, за которой гнались, мчались еще быстрее, стреляя наудачу, не обращая при этом внимания на то – убьют ли они кого-нибудь. Неоднократно Реджинальд оборачивался назад и наконец завидел другой отряд кавалерии и множество слонов, выступавших из ворот. Лошадь его шла хорошо, но лошадь раджи споткнулась было и чуть не упала. Казалось, что вот-вот нагонят их беспощадные враги. Несмотря на это, все-таки еще можно было бы уйти от преследования, если бы им удалось добраться до леса, к которому они быстро приближались. Только что они доскакали до поворота дороги, как увидели, что навстречу им скачет значительный отряд кавалерии. В этот момент исчезли все надежды на спасение.

– Мы дорого продадим свою жизнь! – сказал раджа. – Повернем кругом и станем лицом к лицу с неприятелем.

– Нет-нет, скачите вперед! – закричал Реджинальд. – Смотрите – ведь это наши друзья. Они явились как раз вовремя, и теперь победа за нами.

Сбросив плащ, раджа потряс в воздухе саблей, и его сразу узнали войска, во главе которых ехал капитан Бернетт. В следующий момент раджа и Реджинальд, повернув своих коней, присоединились к отряду и бросились на неприятеля. С обеих сторон падали лошади и люди; кавалеристы Бернетта, только что выехавшие из лесу, были бодры, тогда как их противники, запыхавшиеся от быстрого бега, находились в более невыгодном положении. Старый раджа ожесточенно рубился, так что немногие осмеливались идти навстречу его острому мечу. Раджа и его сторонники быстро прокладывали себе дорогу; уже большая часть рядов неприятеля была убита, многие разбежались. Наконец Реджинальд завидел предводителя бунтовщиков, Мукунд-Бгима, который, избегая встречи с раджой, ехал прямо на Реджинальда. Отразив удар, направленный в голову, Реджинальд всадил свою саблю в грудь изменника, и тот свалился на землю. Бунтовщики, увидев, что предводитель их убит, смешались. Карнаки повернули слонов в стороны, и громадные животные помчались вразброд; пехотные солдаты бежали обратно в город, где многие были убиты, другие успели скрыться. Победа была полная, и раджа во главе своей кавалерии торжественно въехал снова в город.

Власть раджи скоро была восстановлена. Те, кто был склонен стать на сторону возмутившегося хана Мукунд-Бхима, немедленно же явились и громче других выражали удовольствие свое по случаю успеха раджи. Прежде всего раджа приступил к розыскам своей внучки, молодой рани Нуны, столь таинственно исчезнувшей; но никто не мог дать ему никаких разъяснений на этот счет. Во все стороны отправлены были гонцы, чтобы открыть место, где она находилась. Заботливость, которую выказал при этом раджа, свидетельствовала о том, насколько он любил ее.

Некоторые из главных офицеров и много других лиц исчезли, и так как они не появлялись, то совершенно естественно было предположить, что они или были убиты Мукунд-Бгимом, или же присоединились к нему и опасались возвратиться. В числе пропавших без вести был и хан Кошю. Его разыскивали всюду по дворцу, но трупа его не нашли. Нигде не могли отыскать и его следов. Комнаты, которые он занимал, опустели, и Реджинальд, не питавший особого доверия к отставному парикмахеру, склонен был предполагать, что он ушел из города, забрав с собой, что было можно, и что о нем вскоре будут получены известия из Калькутты.

Раджа поклялся отомстить всем, кто оказался на стороне бунтовщиков, и офицеры его принялись разыскивать всех подозрительных лиц. Было захвачено несколько сот людей, и, согласно обычаям, принятым в Индии, улицы должны были быть залиты кровью; но Реджинальд и Бернетт убеждали раджу выказать своим врагам милосердие. Они старались внушить ему, что несравненно благороднее спасти жизнь, нежели отнять ее; что это были подданные его, которых он обязан защищать, и что значительное большинство присоединилось к Мукунд-Бгиму, думая, что раджа умер. Сознавая, что Реджинальд и Бернетт оказали ему существенную услугу, он согласился исполнить их просьбу в отношении незначительных мятежников, но ничто не могло убедить его даровать жизнь изменившим ему главным начальникам, которых успели арестовать и которые должны были поплатиться головами в наказание за свои преступления.

Спокойствие в городе было в настоящее время, по-видимому, вполне восстановлено; сообщали только, что в стране находились еще небольшие шайки вооруженных бунтовщиков, шатающихся по всем направлениям и грабящих беззащитных людей. Утверждали, что во главе их стоит близкий родственник Мукунд-Бгима, но местопребывание его не могло быть открыто. Справедливы или нет были все эти рассказы, но они указывали на расстроенное состояние страны и внушали Реджинальду и Бернетту сердечное желание скорейшего прибытия резидента и английских войск.

До сих пор все еще не получали никаких сведений о рани Нуне, и раджа оставался по-прежнему погруженный в величайшую горесть и тревогу о ее судьбе. Бернетт и Реджинальд оба разделяли его чувства и предлагали отправиться в поиски за ней. Бернетт в особенности желал разыскать ее. Он поражен был ее красотой и пленен ее манерами, столь непохожими на манеры восточных женщин. Вся фантазия его горячей натуры была возбуждена, хотя весьма возможно, что он и не был, в сущности, влюблен в нее. Наконец оба они предложили отправиться за рани Нуной, но раджа и слышать не хотел об этом.

– Один из вас должен остаться при мне, так как мне необходимы совет ваш и ваша помощь, ибо у меня нет никого, кому бы я мог довериться, – сказал раджа. – Если же завтра не будет получено никаких известий, то одному из вас я разрешу отправиться. Я признателен вам обоим, но тот, кого я назначу поехать разыскивать рани Нуну, должен будет подчиниться моему решению.

Реджинальд и Бернетт высказали, разумеется, готовность повиноваться радже, и они были связаны слишком тесной дружбой для того, чтобы завидовать друг другу.

Реджинальд не забыл раненого сипая, жизнь которого он имел возможность спасти, и как только представился ему удобный случай покинуть дворец, он отправился в дом Дгунна Синга, давшего им приют. Ему была оказана самая горячая встреча, и он очень обрадовался, когда увидел, что Вузир Синг вполне оправляется от полученных ран. Сипай был глубоко признателен ему за спасение жизни.

– Да сохранит вас, сагиб, Господь, Которого мы оба исповедуем, и я буду признателен вам, если мне когда-нибудь представится возможность отблагодарить вас.

Реджинальд долго разговаривал с ним и узнал от него, что он был обращен в христианство протестантскими миссионерами на месте, где тот служил. Оттуда его отпустили, и он поступил на службу к радже, чтобы быть поближе к своему приятелю, христианину Дгунну Сингу. Он был, несомненно, развитой человек и все свое свободное время посвящал изучению священных книг и других сочинений, какие только мог доставать, желая расширить свои познания. Величайшим для него наслаждением были те минуты, когда он мог пойти к своим друзьям, вместе с которыми они, заперев двери, могли молиться Богу. Ни один из них не пренебрегал обязанностью своей – стараться распространять Евангелие между соотечественниками, хотя при этом они действовали осторожно и до сих пор избегли преследования, которое неминуемо постигло бы их, если бы только жрецы узнали, чем они занимаются.

Реджинальд обещал еще зайти к ним, и он признался Бернетту, что услышал немало важных истин от этих людей, которых если бы встретил случайно, то смотрел бы на них, как на темных язычников. Он был также немало поражен твердой уверенностью их в милосердии и любви Бога к падшим людям и в желании Высшего Существа примирить грешников через всеобщее и полное искупление, совершенное возлюбленным Сыном Его на Голгофе.

– О сагиб, – воскликнул Вузир Синг, – сколь милосерден к нам Бог, требуя от нас только простой веры и любви для спасения нашего! Если бы Он требовал от нас добрых дел и чистой, святой жизни, то кто бы мог надеяться заслужить блаженство? Ибо грешниками мы были и грешниками остаемся; но да славится имя Его! Кровь Иисуса Христа очистила нас от всех грехов.

Такова была вера этих людей, и она поддерживала их, несмотря на одиночество среди языческого населения, которое разорвало бы их на части, если бы только знало, какую они исповедуют веру.

Возвратившись во дворец, Реджинальд нашел раджу одного. Он нетерпеливо выжидал случая возобновить разговор, так неожиданно прерванный, и получить сведения относительно имущества своего отца и тех важных документов, которые, как он предполагал, должны были находиться у раджи.

– Ваше высочество желали как-то узнать, что сталось с сыном того англичанина, который состоял когда-то у вас на службе и который имел счастье спасти жизнь вашу в битве?

– Вы говорите о Ринальдо-Хане, – сказал раджа, устремив свои глаза на Реджинальда.

– Это было имя, которое носил мой отец, – отвечал он, – и я тот самый мальчик, судьбу которого вы желали узнать.

– Вы – сын Ринальдо-Хана! – воскликнул раджа. – Подойдите ближе, сын мой, и дайте мне всмотреться в ваши черты. Да, да, я верю вам; у вас черты моей любимой дочери. Говорил ли вам когда-нибудь отец ваш, кто была ваша мать?

– Я знаю только то, что она была высокого происхождения и что отцу моему стоило больших страданий расстаться с ней.

– Говорил ли он вам, что вы были единственным ее сыном? – спросил раджа, не спуская глаз своих с Реджинальда. – Но зачем я вас спрашиваю? Сестра ваша Нуна родилась после того, как, вы сказали, он вынужден был покинуть страну для спасения своей жизни. В то время англичане не имели еще такой силы, как теперь, иначе он вскоре возвратился бы и отомстил изменникам, лишившим меня его услуг, ибо у меня никогда не было лучшего и вернейшего друга.

– Я совершенно подавлен всем, что ваше высочество рассказали мне, – воскликнул Реджинальд. – Так, значит, я – сын вашей дочери и брат рани Нуны?

– Полагаю, что это верно, внук мой. С самого начала вы мне понравились, и сердце мне подсказывало, что вы мне не чужой. И так как я теперь бездетен, то желаю поставить вас в то же положение, которым пользовался бы отец ваш, если бы остался при мне.

Реджинальд едва мог говорить от радости. Он ожидал получить от раджи разные сведения, но то, что он услышал теперь, было нечто совершенно для него неожиданное.

Необычайные сведения, полученные им, возбудили в нем еще большее желание разыскать Нуну, которая, если только она на самом деле его сестра, имела право требовать от него всякого содействия, какое только он может оказать ей. Но прежде чем отправиться на поиски, было в высшей степени важно узнать, что сталось с документами, которые должны были находиться в распоряжении раджи.

От отца своего он знал, что мать его была христианка, но обстоятельство это он с трудом мог примирить с тем, что раджа рассказал ему. Тем не менее он боялся поставить вопрос в упор.

– Вы, ваше высочество, сказали, что мать моя была вашей дочерью, – проговорил он наконец. – Я давно желал узнать о ней более того, что мне говорил отец. Когда он умер, я еще был мал, и хотя слова его запечатлелись в моей памяти, все-таки я, вероятно, не вполне уразумел значение всего, о чем он мне говорил.

– Дочь моя была одним из тех существ, какие редко встречаются на земле, – ответил раджа. – Такова же была и та, которая дала ей жизнь. Мать ее была очаровательна, как райская гурия; она была дочь одного английского офицера, присланного сюда по поручению лорда Клайва. Родители ее умерли, и она оставлена была на попечение моего отца. Я увидел и влюбился в нее, и она согласилась быть моей женой. Но ничто не могло заставить ее переменить свою веру. Я уважал ее убеждения, тем более что убеждения эти были, по моему мнению, превосходные, и она научила меня смотреть на женщин совершенно иначе, чем я смотрел на них до сих пор. Свое единственное дитя она воспитала в той же вере, и когда ребенок этот – мать ваша – стала взрослой женщиной, она вышла замуж за вашего отца и обвенчана была с ним по правилам вашей веры английским священником, проездом бывшим в нашей стране.

– Об этом мне говорил отец и от этого именно зависели мои интересы, – сказал Реджинальд, с жадностью слушавший рассказ раджи. – Ведь по этому случаю, – продолжал он, – были подписаны кое-какие бумаги, которые вместе с другими документами отец мой оставил здесь. Нет ли их у вас, ваше высочество, или не можете ли вы указать мне, где найти их?

– Бумаги! Документы! О чем вы говорите?.. Помню, что несколько времени тому назад хан Кошю, к которому я имел полнейшее доверие, производил по моему приказанию ревизию моего хранилища, причем нашел какие-то бумаги, которых я не мог разобрать. Он сказал мне, что бумаги эти не важные; но я приказал ему, чтобы они оставались в той шкатулке, в которую были положены. Вскоре затем, осматривая хранилище и намереваясь передать документы эти кому-нибудь, кто понимает по-английски, и будучи вполне уверен, что хан Кошю не обманул меня, я увидел, что шкатулка исчезла. Кошю клялся, что ему ничего неизвестно насчет шкатулки, и, несмотря на тщательные розыски, ее не нашли.

– Если это были те самые бумаги, о которых отец сказал мне, чтобы я разыскал их, то они, как я уже говорил вашему высочеству, имеют для меня величайшее значение, и я умоляю вас помочь мне найти их.

В то время как Реджинальд занят был этим разговором с его предполагаемым дедом, в комнату вошел слуга и доложил, что какой-то офицер, только что прибывший и привезший важные сведения, желает немедленно быть представленным его высочеству, и поэтому Реджинальд принужден был ждать, пока ему можно будет снова наедине поговорить с раджой.