Важное известие, полученное раджой, заключалось в том, что ожидаемый английский резидент с двумя полками сипаев и ротой английских войск находился на пути в Аллахапур и через несколько дней должен был прибыть в город.

Приготовления к их приему всецело заняли раджу и его двор.

Как только Реджинальду представился удобный случай, он сообщил Бернетту о тех неожиданных сведениях, которые передал ему раджа о его рождении.

– Я не имею основания сомневаться в этом; но все это кажется мне до того странным, что я с трудом верю тому факту, будто я внук старика и что та красивая девушка, которую мы видели мельком, – моя сестра.

– А я совершенно этому верю, – ответил Бернетт. – Сказать вам правду: мне казалось, что я вижу в ней сходство с вами; при этом меня поразило то, что она скорее напоминала европейскую, нежели восточную женщину. Кроме того, ни одной индийской женщине высшего класса не дозволяется присутствовать при приеме иностранцев. Совершенно ясно было, что раджа нарушил принятые обычаи страны, дозволив нам видеть его внучку. И я теперь еще сильнее желаю попытаться отыскать ее, так как странно, в самом деле, чтобы она могла исчезнуть, не оставив никакого следа, по которому можно было бы добраться до места, где она скрыта. Вам следует получить разрешение раджи немедленно же отправиться на поиски; при этом просите его, чтобы он дозволил ехать нам обоим. Я думаю взять с собой конный отряд человек в двести или триста; и если ее скрывают, что я и подозреваю, какие-нибудь беглые бунтовщики, то мы наверное нападем на них и заставим отдать ее.

– Вы можете взять под свою команду кавалеристов, если раджа даст их вам; я же думаю, что будет лучше отправиться с Диком Суддичумом, и с Фесфул, и еще с одним провожатым из туземцев, а именно с одним из сыновей Дгунна Синга – прекрасным молодым человеком. В то время как мы будем следовать вдоль страны, он будет собирать сведения у туземцев, и таким образом нам скорее удастся разыскать, где скрыта Нуна, чем при каком бы то ни было числе вооруженных людей.

Бернетт признался, что план Реджинальда может скорее удасться, нежели его; но сказал, что им следует подождать до следующего утра, чтобы знать, как решит раджа.

Наступило наконец утро, и как только встал раджа, они поспешили к нему. Реджинальд объяснил ему свой план и указал на преимущество отправить две экспедиции; и хотя раджа по-прежнему был против их отъезда, но все-таки в конце концов согласился на предложение Бернетта и отдал приказание, чтобы его сопровождали двести человек кавалерии – число достаточное, чтобы справиться со всякими бунтовщиками, оставшимися еще с оружием в руках. Простившись с раджой, оба приятеля поспешили приготовиться в дорогу; Реджинальд немедленно же отправился в дом Дгунна Синга, чтобы объяснить ему задуманный план. Он также решился рассказать ему о сделанном им открытии – что он внук раджи.

– Хвала Тому, Кто управляет миром, что вы узнали, кто вы такой. Теперь мы можем надеяться, что над нами будет царствовать христианский государь, который поддержит всех страждущих и угнетенных и будет наблюдать за правосудием, – сказал Дгунн Синг. Я не столько поздравляю вас, хан, сколько себя и всех тех, кто стоит ниже вас, потому что пост ваш будет окружен трудностями и опасностями. Вы не имеете понятия о тех темных делах, которые нередко разыгрываются во дворцах наших дворян и правителей. Я не желаю застилать путь ваш мрачной тенью, но предостерегаю вас: оберегайте себя как от тайных, так и от явных врагов, потому что многие из этих тайных врагов будут окружать ваш трон и улыбаться наиприятнейшим образом в то время, как будут усерднейше работать для вашей погибели.

– Не забуду вашего предостережения, если только сделаюсь когда-нибудь раджой Аллахапурским. Но полагаю, что далек еще тот день, когда дед мой перестанет управлять страной… Однако же поговорим о деле, по которому я пришел к вам. Я хотел было просить вас, чтобы один из ваших сыновей отправился вместе со мной, который – все равно, так как я знаю, что могу одинаково им довериться. Если бы Вузир Синг достаточно уже оправился, то я бы предложил ему поступить ко мне на службу; но так как он не может еще отправиться в путь, то я должен положиться на содействие одного из ваших сыновей.

– Все они к вашим услугам, сагиб. Но я советовал бы вам взять с собой Буксу, второго моего сына, так как он побывал во многих местах, к тому же человек он способный и сообразительный.

При этом старик позвал своего сына, и тот не колеблясь согласился сопровождать Реджинальда. Но он просил, чтобы ему взять с собой своего верного слугу Самбро, черного невольника, сильного и мужественного человека, на которого можно было вполне положиться. Реджинальд принял его предложение, и через несколько минут оба они готовы были сопровождать его до дворца, где ожидали их Дик Суддичум и Фесфул. Затем Буксу и Самбро подвели к Фесфул, которая сразу же показала, что она понимает, что должна обходиться с ними, как с друзьями.

Они подождали, пока вечерние тени не опустились над городом, чтобы можно было выбраться, не возбуждая внимания, и тогда они поспешно проехали многочисленные пустынные улицы, пока не добрались до северных ворот. Ворота немедленно открыли, как только Реджинальд показал приказ раджи. Никто не узнал их и не справился о том, куда они идут. И действительно, жители Аллахапура не были привычны заботиться о делах, не касавшихся их.

Путешественники отъехали от города на милю или на две, как взошла луна, и, таким образом, они могли продолжать свой путь в течение значительной части ночи. По дороге встречалось немало развалин мечетей и пагод, разрушенных фортов и некогда пышных гробниц, где они могли бы остановиться для отдыха. Наконец Буксу предложил расположиться в одной из пагод, хотя и покинутой жрецами, но совершенно целой. Реджинальд тотчас же согласился на это предложение, так как с непривычки к столь длинным переходам он чувствовал себя весьма усталым. Набрав валявшегося в изобилии валежника, Самбро и Дик вскоре развели на дворе костер, чтобы сварить себе пищу. Буксу, сделавшись христианином, отбросил все кастовые предрассудки, а Реджинальд во время своих сухопутных экспедиций ел вместе со своими людьми. Таким образом расположились они вокруг своей скромной еды при свете костра, под защитой свода индусского храма.

Фесфул накормили перед выездом; но дорогой она проголодалась, и, пользуясь тем, что хозяин ее занят, она, повинуясь своим инстинктам, ушла куда-то за добычей.

Они заканчивали ужин, когда Дик, оглядываясь вокруг, заметил какую-то фигуру, пробиравшуюся под тенью свода с противоположной стороны двора.

– Ого-го! Это какая-то ночная птица. Надобно схватить этого проходимца и узнать, что ему нужно! – вскрикнул он, подымаясь со своего места и направляясь к другому концу двора.

Реджинальд и остальные последовали за ним. Но когда они добрались до того места, где Дик заметил человека, там никого не оказалось. Они шарили по всем направлениям, но бесполезно и наконец вернулись на свое прежнее место. Буксу думал, что Дик был введен в заблуждение тенью от какой-нибудь колонны, падавшей на противоположную стену.

– Нет-нет, я верно говорю. Меня глаз никогда не обманет, – ответил Дик. – Человек этот, которого я заметил, был одет в длиннополое туземное платье. Я его так же ясно видел, как вижу под собой море. Но куда он исчез – разве прошел сквозь стену – не понимаю.

– Я не думаю, чтобы Дик мог ошибиться, – сказал Реджинальд. – Но где же Фесфул? Будь она здесь – она схватила бы этого молодца.

Никто не заметил, как она ушла, и исчезновение ее было новой загадкой.

Утомленные длинным переходом, они, безусловно, нуждались в отдыхе, поэтому решено было тут же расположиться спать, причем каждый по очереди должен был сторожить.

– Если позволит ваша честь, я первый стану на вахту, – сказал Дик, – и если вы изволите ссудить мне один из ваших пистолетов, я всажу пулю в первого длиннополого господина, который только покажется, будь это привидение или что другое. Только прошу вас, если что случится, немедленно же следуйте за мной, и он скоро очутится у нас в руках.

Реджинальд расположился спать, вполне полагаясь на Дика и зная, что он будет внимательно сторожить, не спуская глаз; он посоветовал и другим сделать это, чему все и последовали.

Мы должны последовать теперь за Фесфул, отправившейся, вероятно, на поиски за каким-нибудь ягненком или козленком, которые пасутся в стаде где-нибудь вблизи храма. Едва только отошла она на небольшое расстояние от пагоды, как к ней совершенно безбоязненно подошел человек в одежде брамина и, погладив ее по голове, подал ей что-то находившееся у него в руках. Она взяла подачку и, ласкаясь к нему, последовала за ним в отдаленную часть храма. Здесь стояла высокая башня, на вершину которой вела извилистая лестница. Брамин начал взбираться наверх, и тигрица за ним. На самой вершине брамин отпер дверь и вошел в галерею, до того узкую, что тигрица едва могла пробираться, так как плечи ее касались стен. Вдруг брамин неожиданно скрылся в какую-то другую маленькую дверь. Бедная тигрица, то ли потеряв своего проводника, то ли же обронив соблазнительную приманку, бывшую у нее в зубах, стала тихонько прокрадываться вперед, как вдруг раздался треск и она полетела головой вниз. А в это время человек глядел через парапет башни, совершенно довольный тем, что ему удалась его изменническая проделка.

– Ага! Я давно уже желал тебя уничтожить, но ты слишком осторожна, чтобы попасться на удочку! – сказал он. – Теперь же мне удалось покончить с тобой, и хозяин твой, молодой раджа, легко сделается моей добычей. Вишь, какой! Он рассчитывает управлять этой страной и разрушить нашу старинную веру! Как он ни ловок, но ошибется в своих расчетах и увидит, что есть люди, которые могут перехитрить его. Было пророчество, что когда феринги (европейцы) станут управлять страной, то местные учреждения будут уничтожены и касты отменены. Что будет тогда с нами, браминами? Мы должны, насколько возможно, отдалить этот злополучный день, если только он когда-нибудь наступит.

Так ворчал про себя брамин Балкишен. Он был союзником хана Кошю и главным деятелем в последнем восстании, так как, будучи первым секретарем раджи, он знал обо всем, что делалось во дворце. Но, как союзник отставного парикмахера, он всем сердцем ненавидел его: и за его религию – или, скорее, отсутствие всякой религии, – и за его фамильярное и грубое с ним обхождение. Он присутствовал также при увозе Нуны и опасался, что Реджинальд, при содействии Буксу и Самбро, отыщет место, где ее скрывают.

Несмотря на свое хваленое просвещение, брамин питал какой-то суеверный страх перед тигрицей, верил в то, что Фесфул таинственно связана с Реджинальдом и что всякое покушение на его жизнь ни к чему не поведет до тех пор, пока она будет его защитницей. Неоднократно пытался он заставить тигрицу привязаться к нему, чтобы потом извести ее. Но когда это ему не удалось, то он употребил в дело средство, с помощью которого можно сделать ручным самого дикого зверя. Одному из своих рабов, оставленных в городе, он поручил наблюдать за англичанами, следовать за ними повсюду и сообщать ему обо всех их движениях. Счастье, думал брамин, покровительствовало ему больше, нежели он ожидал, и в настоящее время они нашли себе пристанище в том самом храме, в котором он скрывался.

Разделавшись с Фесфул, он думал, что ему осталось только попытаться овладеть бравым матросом, но он совершенно верно сознавал, что это не так-то легко исполнить. Употребить в дело силу он не решался и полагал, что какая-нибудь замысловатая хитрость удастся лучше. Ему сильно хотелось немедленно же привести свой план в исполнение, но бдительность Дика Суддичума провела его. К тому же он помнил, что матрос едва не поймал его, и поэтому сообразил, что впредь надобно быть с ним осторожнее. Честный Дик и не подозревал того, что на него были устремлены два проницательных глаза в то время, как он прохаживался взад и вперед по вахте, как он выражался, а также и того, что, пройди он еще несколько шагов дальше, и на его шее очутилась бы веревка с затяжным узлом, которая не только не дала бы ему кричать, но и парализовала бы совершенно его силы.

Самбро сменил Дика и был так же бдителен, как и первый; потом стоял Буксу, а Реджинальд, более всех утомившийся, спал до рассвета.

Исчезновение Фесфул возбуждало сильную тревогу. Напрасно искали ее повсюду – нигде не могли найти и следа; наконец, так как было весьма важно воспользоваться утренней прохладой, они двинулись в путь, в надежде, что смышленая тигрица найдет их след. Неоднократно Реджинальд оглядывался назад, думая увидать свою любимицу. По дороге им попадалось множество местных жителей, кто пешком, кто на ослах или на лошадях, причем почти все были вооружены. Они подозрительно смотрели на обоих англичан, но Буксу сходился с прохожими, расспрашивая их о новостях. Каждый имел что-нибудь рассказать, но все толковали о прибытии английских войск. Народ был вообще в большом волнении, недоумевая, для чего это было нужно. Некоторые заявили даже, будто раджа продал их страну англичанам. Буксу не считал нужным опровергать подобные слухи, так как это могло возбудить ненависть против него, и они подумали бы, что он расположен в пользу такой сделки.

Прошло два дня. Реджинальд стал терять надежду отыскать Фесфул, и от Бернетта он до сих пор еще не получал известий. В течение жаркой поры дня они расположились под тенью индийской смоковницы невдалеке от колодца. Недолго они здесь пробыли, как несколько туземцев с парой навьюченных верблюдов подъехали к колодцу утолить жажду. Попросив товарищей своих сидеть спокойно, Буксу отправился вперед навстречу прибывшим. После обычных приветствий он справился о цене кги, маиса и чечевицы; полагая, что Буксу такой же купец, как и они, прибывшие охотно сообщили требуемые им сведения. Мало-помалу завязался между ними разговор и принял более фамильярный характер.

Буксу стал расспрашивать, не слышали ли они о последнем восстании и о том, с какой дерзкой смелостью была увезена рани. Но они весьма мало могли сообщить об этом; до них доносились слухи о том, что были вообще беспорядки. Наконец один сообщил, что как-то на днях он отправился в одну деревню, лежащую недалеко от большой дороги, чтобы продать свои продукты, и на обратном пути проезжал мимо покинутого храма, стоящего на вершине холма. Все двери храма были заперты; но, посмотрев на него, он был весьма поражен, увидев наверху одной из башен женщину, махавшую ему, вероятно, чтобы привлечь его внимание. Удивляясь тому, что требовалось от него, он подошел к храму, как вдруг оттуда бросились двое вооруженных людей с угрожающими жестами. Он ускакал во всю прыть, чтобы спастись от них; вооруженные люди преследовали его некоторое время, потом вернулись назад, а он благополучно добрался до своих приятелей. Буксу расспрашивал их также, не слыхали ли они чего-нибудь о движении отряда кавалерии раджи; но они не могли ничего сообщить ему об этом.

Он дождался, пока купцы и их верблюды, утолив жажду, отправились обратно в путь, и поспешил к своим друзьям с важными сведениями, полученными им.

Разумеется, Реджинальд жаждал немедленно же отправиться к тому месту, где видели женщину, думая, что это должна была быть не кто иная, как Нуна.

– Это весьма возможно, – заметил Буксу, – но, предположив, что храм оберегает сильный гарнизон, как мы проберемся туда, чтобы освободить ее? Не благоразумнее было бы попытаться напасть с кавалерией, которая могла бы взять храм штурмом, в случае если бунтовщики откажутся отпустить своих пленников?

– Кавалерия имеет, мой друг, менее шансов, нежели мы, – отвечал Реджинальд. – Если место это укреплено, то мы должны скорее прибегнуть к хитрости, чем сделать открытое нападение. Горсть людей, хорошо снабженных боевыми припасами, может сопротивляться всей кавалерии капитана Бернетта. Я охотнее бы попытался взобраться на стены и уверен в том, что Дик и я можем исполнить это. Мы, моряки, проворны как козы, и так как никто в храме не будет и подозревать наших намерений, то мы можем добраться до вершины башни и, быть может, освободить рани скорее, чем кто-нибудь из гарнизона успеет догадаться, что мы делаем. Совершенно ясно, что она должна быть заключена в башне, где, как полагают ее сторожа, она совершенно недоступна, а они, вероятно, находятся в большой зале нижней части здания. Поэтому мы должны отправиться туда и осмотреть предварительно место раньше, чем решить, что нам делать.

Затем Реджинальд объяснил свой план Дику Суддичуму, который ответил:

– Разумеется, разумеется. Это должна быть какая-нибудь старинная башня, на которую мы можем взобраться не иначе, как если на ней есть кое-где отверстия или расщелины, за которые мы могли бы цепляться. Но, по-моему, лучше было бы захватить с собой несколько веревок, по которым легче подыматься и спускаться, в особенности если мы должны будем взять с собой молодую особу.

– Но если увидят, что мы тащим веревку, то возбудим подозрение к нашим намерениям, и бунтовщики примут меры, чтобы воспрепятствовать нам, – заметил Реджинальд.

– Но они не увидят, – ответил Дик.

– Можно пронести веревку, скрутив ее на макушке своей головы в виде тюрбана, покрыв куском кисеи, и я полагаю, что мистер Буксу и негр украсят себя также этим головным убором из веревок. Я могу обвязать себя веревкой вокруг пояса, а если туземцы и заметят на мне кончик веревки, то подумают, что я, подобно им, исполняю какой-нибудь обет покаяния. Не отчаивайтесь, сэр, и если, как вы полагаете, молодая особа заключена в старой башне, то мы так или иначе заберем ее оттуда.

Теперь мы должны возвратиться к тому храму, где Реджинальд и его спутники ночевали несколько дней тому назад. В нем обитали не один только брамин Балкишен и его невольник: как только путешественники наши удалились, из маленькой комнатки вышла еще одна личность, скрывавшаяся во время их пребывания и заинтересованная в их деятельности. Это был не кто иной, как хан Кошю. Услыхав о том, что власть раджи восстановлена, он направлялся в Аллахапур, придумав было какую-то хитроумную сказку о себе. Однако же поразительное известие, полученное им от Балкишена, заставило его изменить свой план, и он решился отложить первоначальное намерение до более благоприятного случая. Обе достойные особы что-то обсуждали вдвоем, когда разговор их был прерван прибытием Реджинальда и его спутников. Хан Кошю, хотя и не отличавшийся особой совестливостью, колебался, однако, пустить заряд, несмотря на то что он мог сделать это из своей засады и убить Реджинальда и Буксу, которого также опасался. Но в то же время он мог промахнуться, и тогда его поймали бы и самого убили. Поэтому он пришел к тому заключению, что с его стороны будет гораздо осмотрительнее, если он попытается войти в доверие молодого раджи, для того чтобы впоследствии удалиться вместе с накопленными им богатствами.

План его заключался в том, чтобы смело отправиться ко двору раджи и рассказать, что он был изгнан по приказанию бунтовщика Мукунд-Бгима, причем выразить большое удивление при известии о похищении рани и предложить отправиться на поиски за ней. Это была рискованная затея, но хан Кошю отличался смелостью и был убежден в том, что нерешительность редко достигает успеха.

Удостоверившись, что спутники Реджинальда находятся в достаточном отдалении, он принялся за завтрак, приготовленный для него невольником Балкишена, Бику, в то время как брамин, считая для себя осквернением есть вместе со своим приятелем, сел отдельно за более скромный завтрак. Вымыв руки и сотворив молитву, брамин подошел к хану, признававшему все подобные церемонии ни к чему не нужными, и они начали обсуждать свои будущие планы. Балкишен предполагал последовать, в сопровождении Бику, за спутниками Реджинальда и воспрепятствовать им всеми зависящими от него способами достигнуть того места, где скрыта Нуна, в случае если бы они каким-нибудь чудом добрались туда; между тем как хан Кошю пришел к окончательному решению – возвратиться в Аллахапур и осуществить свой план.

Они собирались уже разойтись, как вдруг их поразил громкий шум, какой никогда еще не раздавался до сих пор в стенах храма. Брамин вздрогнул и стал желтый, как лимон.

– Это должна быть проклятая тигрица; я думал, что она убилась, – воскликнул он. – Ни одно смертное существо не останется в живых, если будет свергнуто с той высоты, с которой она упала. Я всегда считал ее злым духом – джинном.

– Во всяком случае, – заметил хан Кошю, – у нее, должно быть, твердая голова и здоровые кости. Что касается меня, то я не верю ни в добрых, ни в злых духов. А самый простой способ прекратить ее рыканье – всадить ей пулю в башку.

– Да, если вы хотите, чтобы всякие напасти свалились на мою и на вашу голову! – воскликнул брамин, еще более пожелтевший.

Между тем рев все продолжался.

– Зверь привлечет внимание всей окрестности, – сказал хан Кошю. – Что касается того, что на меня свалятся всякие напасти, то я готов рискнуть. Пусть только я сделаю удачный выстрел – и она скоро замолкнет у меня.

– Внизу башни должно быть какое-нибудь отверстие, иначе до нас не доносился бы так ясно ее рев, – заметил брамин. – Я пошлю Бику разыскать это отверстие. Уж если так, то пусть лучше она растерзает его, а не нас.

– Ваше замечание вполне разумно, – хладнокровно сказал хан Кошю, и Бику был тотчас же послан своим господином осмотреть место, куда свалилась тигрица.

Он отправился, хотя не особенно поспешно, исполнить полученное им приказание, захватив с собой длинную палку, не потому, чтобы она могла служить ему орудием защиты против разъяренной тигрицы, а просто потому, что это было единственное, что попалось ему под руку. По мере того как он подвигался вперед, рев все более и более усиливался; когда же он поднялся на несколько ступенек, то отступил вдруг назад, очутившись лицом к лицу с тигрицей, от которой его отделяла, впрочем, железная решетка. Фесфул, видимо, была разъярена. Увидев его, она схватилась зубами за один из прутьев решетки, а своими могучими лапами обхватила два других прута, потрясая ими, чтобы разломать решетку. Бику вздумал было попытаться осадить ее назад своей палкой, но она не обратила ни малейшего внимания на направленный против нее удар: она только на минуту отступила от решетки, зарычала и завыла так, что громкий рев ее покрыл голос Бику, призывавшего хана Кошю спуститься вниз и застрелить ее, что он мог весьма легко исполнить. Но прутья решетки начали уже гнуться и нижние концы их выходить из своих выемок. Бику увидел, что еще минута – и тигрица высвободится. Поэтому, перепрыгнув чрез ступеньки с весьма понятной быстротой, очень хорошо соображая, что будет разорван на клочки, если только замешкается, с криком: «Тигрица, тигрица гонится за мной!» – он бросился к своему хозяину и к хану Кошю. Услышав его крики, они сообразили, что им будет безопаснее взобраться в верхнюю комнату, в которой они было запрятались; за ними последовал Бику, не спрашивая их позволения и помышляя лишь о том, как бы скорее удрать.

Едва они успели взбежать по какой-то вьющейся лестнице, как тигрица с окровавленной пастью и лапами, израненными разломанной решеткой, прыгнула во двор, озираясь вокруг себя, с явным намерением отомстить тому, кто так изменнически задумал убить ее. В то время как она озиралась кругом, взгляд ее упал на длинный нос и поблекшее лицо хана Кошю, выглядывавшего из-за узкого окошечка в стене. Тигрица бросилась на него с такой быстротой, что он стремительно откинулся назад, причем ударился о степенного брамина, который шлепнулся на пол ногами кверху. Бедная Фесфул промахнулась, однако, и отскочила назад в еще более разъяренном состоянии. Она металась по всему двору, отыскивая какое-нибудь отверстие, и если бы ее не остановила обитая железом дверь, то она, вероятно, растерзала бы их всех на части, разве хану Кошю удалось бы застрелить ее. Он несколько раз просовывал в отверстие свой пистолет, но брамин умолял его не стрелять. Подозревала ли Фесфул его намерение или нет, но она держалась на таком расстоянии, что, вероятно, он промахнулся бы, если бы выстрелил в нее. Наконец, утомившись от своих терзаний, Фесфул удалилась в один из углов двора и легла там в тени, переводя взор попеременно с узкого оконца в стене на двери, в которые проскользнули ее враги.

Теперь Фесфул совершенно расстроила их планы и обратила их же оружие против них, потому что так как у них не было никаких припасов с собой, то они должны были или умереть с голоду, или же отдать себя на произвол судьбы. Наконец брамин надумался и предложил послать Бику вниз, рассчитывая, что в то время как тигрица бросится на него и станет рвать его на части, они успеют уйти. Разумеется, что невольник не согласился на такое предложение, заметив, что тигрица, наверно, скоро заснет и тогда они под прикрытием темноты могут выскользнуть из дверей и уйти; втайне он надеялся, что, будучи проворнее их, успеет, на случай если проснется тигрица, уйти раньше, а им придется испытать ту участь, которую так великодушно предлагал ему его господин. Если бы Фесфул могла догадаться об их намерениях, она, вероятно, дала бы возможность пленникам своим попытаться уйти и затем перехватала бы их всех одного за другим.

Лежа в тени, Фесфул погрузилась в собственные думы обо всем, что с ней случилось. Вдруг вспомнила она о своем любимом хозяине, приподнялась с места и прыгнула по тому направлению, где в последний раз видела его. Делая скачки вперед, она прошла подле пистолета, направленного на нее Кошю. Несмотря на воспрещение брамина, он выстрелил. Хотя пуля пролетела мимо, но Фесфул несколько испугалась, и так как все чувства ее были направлены к тому, чтобы найти Реджинальда, то она перепрыгнула через ворота и помчалась по направлению, которое указывал ей инстинкт, так как она не могла, разумеется, отыскать его теперь по следу.