Реджинальд лег спать не раздеваясь, так как на постели не было простынь. Багаж его, не особенно большой, был сложен в одном из углов спальни. В дорожном мешке находились некоторые важные документы, которые он не желал, чтобы кто-нибудь видел, кроме него, до тех пор пока не настанет время предъявить их. Фесфул легла рядом, точно собака, и оставалась с полураскрытыми глазами. Реджинальд было уже заснул, как вдруг его разбудило глухое ворчание, и он, взглянув, увидел, что тигрица собиралась подняться, а глаза ее устремлены были на дальний конец спальни. Занавеска, служившая вместо дверей, раздвинулась, и при слабом свете лампы, почти что догоравшей, он заметил человека, крадущегося в комнату с кинжалом в руке. Человек пробирался вдоль стены, не замечая, по-видимому, тигрицы; в это время она поднялась и в следующее мгновение бросилась бы на ночного посетителя, если бы тот, завидя ее, не исчез быстрее, чем появился.

Не желая производить шума, Реджинальд позвал тигрицу к себе; она немедленно же повиновалась и снова улеглась подле него. По-видимому, ночной посетитель намеревался или убить Реджинальда, или же украсть его вещи, хотя первое вероятнее, судя по кинжалу, которым был вооружен этот неизвестный человек.

– Ты держала себя молодцом, Фесфул! – сказал Реджинальд, гладя по голове свою любимицу. – Я уверен, что с тобой я буду в безопасности.

Сказав это, он снова лег и скоро заснул, не тревожимый более никакими посещениями.

Капитан Бернетт, которому он рассказал на следующее утро о случившемся с ним, решил, что ночью им следует сторожить.

– Если только удастся нам изловить его, – сказал Бернетт, – мы приведем его к радже. Кроме того, я должен предостеречь вас, Реджинальд, что нам следует осторожно смотреть за тем, что подают нам есть; здешний народ искусно приготовляет отравы и не задумывается испытать свой талант в этом, если только представится случай.

Им подан был чудесный завтрак со всевозможными восточными деликатесами. Во время завтрака, за которым служило несколько рабов, капитан Бернетт рассказал на индийском языке Реджинальду про чудесную палочку, которая у него есть: палочка эта обладает способностью открывать яд, а также и отравителя. Она вертится сама собой до тех пор, пока не покажется этот отравитель, и затем палочка показывает в его сторону. Он говорил так естественно, как будто бы в этом не было ничего необыкновенного.

Вскоре после завтрака их позвали к радже, который сказал им, что один из главных его офицеров отправится с ними на охоту, если они желают видеть, как охотятся в его провинции. Они, разумеется, с благодарностью приняли это предложение.

– Вы можете сегодня же отправиться на охоту, так как хан совсем уже готов ехать, – сказал раджа. – Что касается меня, то я становлюсь слишком стар для этого удовольствия.

Несколько минут спустя Реджинальд и его друг находились среди довольно значительной группы восточных всадников в живописных костюмах, верхом на богато разукрашенных лошадях, под предводительством хана Мукунд-Бгима, славившегося своим мастерством верховой езды. Менее чем через час они были уже на расстоянии двенадцати миль от города, и вступили теперь в дикую область страны, и ехали вдоль лесной опушки, у которой назначено было поджидать партии охотников с несколькими читахами и восемью или десятью дрессированными оленями.

– Теперь, – сказал хан, – мы покажем вам очень интересную охоту.

И, дав лошадям несколько отдохнуть, они снова пустились в путь.

За ними следовала партия носильщиков с клеткой, в которой находился читах, или охотничий леопард, – животное, по своему росту и наружному виду представляющее нечто среднее между собакой и леопардом. Туловище его тоньше и выше, нежели у леопарда, но формы не столь изящны; у него маленькая некрасивая голова; уши короткие и закругленные; хвост как у кошки; туловище читаха способно скорее к сильным мускульным движениям, нежели к продолжительному бегу. Обладая проницательностью и верностью собаки, охотничий леопард, несомненно, принадлежит к роду кошачьих. Цвет его шкуры блестящий, светло-коричневый, более бледный на боках и почти что белый под брюхом; с многочисленными небольшими черными пятнами, которые на хвосте образуют ряд колец; от глаз к углам рта идут черные полосы; кончик носа черный. Мех читаха очень жесткий. Так как охотники приблизились к тому месту, где надеялись отыскать оленей, то читаха выпустили из клетки и повели вперед на цепи, как собаку, только с закрытой головой. Без этой предосторожности им весьма трудно управлять. Как только он почует след по дороге, тотчас же подымает голову кверху и оглядывается во все стороны. Чтобы успокоить его, вожак надевает ему на морду кокосовую скорлупу, намоченную внутри солью. Читах начинает лизать соль и теряет след, забывая о том, что привлекло его внимание. Наконец показалось невдалеке несколько оленей на болотистой почве с разбросанными по ней кустарниками. Хан дал знак вожаку, тот спустил цепь, и читах стал осторожно подкрадываться к стаду, скрываясь за кустарниками и высокой травой. Он подкрадывался как кошка и добрался наконец до оленей. Олени, почуяв своего врага, бросились вперед. Но читах выбрал одного из оленей и бросился за ним, перепрыгивая через кусты, ныряя в топи, при всей ненависти к воде, лишь бы только не упустить свою добычу. Охотники также поскакали вперед, не спуская глаз с настойчивого читаха. Нелегко было, однако, следить за охотой, так как приходилось лететь очертя голову по болоту и густой траве, и немалому испытанию подверглось искусство всей партии в верховой езде. Олени разбежались во все стороны, и лишь один бежал от леопарда. В свою очередь, читах делал такие стремительные прыжки, что, казалось, ноги его не знали усталости. Но впереди показался лес, и если бы только оленю удалось добраться до леса и проложить себе сквозь него дорогу, то самому настойчивому читаху нелегко было бы следовать за ним. Однако же несчастный олень, изморенный долгой скачкой и одолеваемый страхом от неутомимого преследования своего кровожадного врага, бросился головой вперед в густую заросль, которая показалась ему началом леса. Ветвистые рога оленя на мгновение застряли в ветках, и, прежде чем он успел выпутаться оттуда, свирепый читах прыгнул вперед, наскочил на него и, проворно схватив его за загривок, повалил на землю.

Хан и его спутники подоспели как раз в то время, когда несчастное животное испустило последнее дыхание, смотря прекрасными глазами с таким выражением, точно умоляло своих мучителей о пощаде. Егеря скоро положили конец его предсмертным мукам, и носильщики унесли оленя, в то время как трепещущий читах спокойно дозволил своему сторожу надеть себе цепь и отвести снова в клетку.

– Теперь, – сказал хан, – мы покажем вам, как охотятся с ручными оленями.

Все пустились вперед к тому месту, где дожидались их дрессированные олени с вожаками. Охотники направились к другой части открытого леса и добрались до того места, на которое загонщики выгнали стадо оленей. Здесь животные паслись под охраной своих чутких сторожей – самых сильных и драчливых самцов. Их можно было заприметить уже издали. Теперь ручных оленей выпустили, и они двинулись вперед тихой рысью. Дикие самцы, стерегшие стадо, немедленно же выступили им навстречу. В первый момент они, казалось, находились в сомнении, что это за олени: друзья или враги? Но вскоре сомнение исчезло. Обе стороны вступили в горячий бой; дикие олени яростно бросились навстречу ручным, работая своими головами и рогами. Ручные олени держались вообще в оборонительном положении, ведя со своим противником не какую-нибудь шуточную войну, но ожесточенную борьбу. Когда охотники подступили ближе, стадо, завидев их, бросилось бежать; но сражающиеся были слишком разъярены, чтобы заметить зрителей этой борьбы. Они видели перед собой одних только противников и не могли заметить, как партия туземных пеших охотников, пробравшись в тыл сражающихся, стала между ними и лесом. Прячась, охотники прокрадывались к сражающимся с длинными ножами в руках. Им угрожала неминуемая опасность в случае, если какой-нибудь из диких оленей вздумает отступать и заметит их; но опасаться было нечего. Подойдя сзади на самое близкое расстояние к диким оленям, они одним ударом своих ножей перерезывали поджилки животным и затем поспешно убегали назад, и раненые олени, теснимые своими противниками, падали на землю, не будучи в силах более двигаться.

Затем вожаки отозвали назад ручных оленей, и те немедленно же повиновались, не делая ни малейшей попытки преследовать долее своих противников. Многие из них были покалечены; из ран струилась кровь. Но они как будто и не замечали ран, точно гордясь своим успехом, и весело прыгали, потряхивая рогами.

Охотники тем временем подошли, чтобы докончить начатую ими бойню, перерезав горло благородным оленям, беспомощно валявшимся на траве.

– Скажите, однако, – обратился капитан Бернетт к хану, – как это могут ваши охотники ловить и дрессировать этих оленей, так ловко исполняющих свою роль?

– Вы сейчас это увидите, – ответил хан. – Времени у нас еще довольно, а этот лес изобилует оленями, и охотники наши наготове.

Пробираясь вдоль опушки леса, они доехали до открытой поляны, сопровождаемые ручными оленями, наименее пострадавшими в бою, которых вожаки держали на поводу; за ними следовала партия охотников с большими тенетами. Вскоре показалось новое стадо оленей, и снова повторилась прежняя сцена. Ручные олени выступили вперед, и навстречу им вышло из стада равное количество диких животных, между которыми завязался отчаянный бой. Хорошо дрессированные и осторожные заманщики-олени медленно отступали лицом к своим врагам, не прерывая борьбы, подобно тому как ловкий фехтовальщик поступает со своим противником, стараясь вывести его из терпения. Ясно доносилось издали пощелкивание их ветвистых рогов в то время, как олени ожесточенно сцеплялись друг с другом. Пока между ними шла эта жаркая схватка, тенетчики подкрадывались, держа сети, до тех пор, пока не обойдут сзади диких оленей. Тогда они осторожно приближались, и становилось ясно, в чем заключалось дело. Они должны были набросить сети на головы диких оленей. Но сделать это было нелегко. Они могли или зацепить сетями за рога ручных оленей, или же не попасть, и в таком случае рисковали тем, что те, бросившись на них, могли забодать их рогами.

Первым двум охотникам удалось набросить сетку на одного из оленей; ручной олень, заманивший дикого своего собрата, по знаку отскочил назад как раз вовремя; между тем охотники, таща своего пленника изо всей силы, повалили на землю.

Два других охотника не были столь счастливы. Дикий олень, видя, что происходило, неожиданно обернулся, бросился на своих врагов и рогами, острыми как копье, буквально пригвоздил одного из них к земле, а другой едва успел спастись; затем олень с быстротою ветра умчался, так что пуля не могла уже догнать его. Не успели еще охотники подбежать к несчастному человеку, придавленному оленем, как он испустил дух. Смерть его, однако, не возбудила большого сочувствия, точно будто была убита собака.

Вслед за тем охотники поймали еще четырех оленей, и их притащили, совершенно запутав в сети с ног до головы. Этим кончилась охота, и участники ее расположились лагерем в палатках, привезенных для них из Аллахапура, а на другой день они возвратились в город.

– Ну, как вам понравилась охота? – спросил раджа, когда Реджинальд и его друг снова имели честь быть принятыми раджой.

– О, чрезвычайно! – ответили они.

– В таком случае я доставлю вам случай снова поохотиться, – сказал раджа. – Я намерен отправиться в экспедицию, которая выступит в ближайшее время. Я доставлю вам еще большее удовольствие, так как нам придется бороться не с четвероногими, а с двуногими зверями. Горцы, живущие к северу отсюда, осмелились спуститься с возвышенностей и произвели грабежи и убийства среди моего народа на равнине, и они должны быть наказаны за это во что бы то ни стало. Я очень буду рад услышать ваш совет и иметь ваше содействие, так как вы, англичане, имеете естественную склонность к войне.

Реджинальд и Бернетт поблагодарили раджу за эту любезность, но не дали ему обещания. Однако же они решили обсудить этот вопрос в своей комнате в присутствии Суддичума.

– Я полагаю, что благоразумие требует того, чтобы мы отправились, – заметил капитан Бернетт. – Так мы будем иметь случай лучше сойтись с раджой и попасть к нему в милость скорее, чем если бы мы остались здесь. И вы можете, когда возвратимся, скорее добиться открытия тайны, которой он владеет.

– Дик, готовы ли вы отправиться помогать радже в войне против этих диких горцев? – спросил Реджинальд.

– Я полагаю, что да. Куда ваша честь изволите отправиться, туда и я готов следовать за вами, – ответил Дик.

– В таком случае, Бернетт, скажем теперь же радже, что мы готовы помочь ему призвать к порядку его непокорных подданных.

Раджа остался очень доволен их решением.

– Если дело нам удастся, вы оба сделаетесь великими ханами и будете обладателями несметных богатств; это я вам обещаю, – воскликнул он.

На следующий день армия выступила в поход, но число воинов едва ли превосходило массу лагерной прислуги.

Впереди всех шел молодецкий отряд, состоявший частью из конницы, частью из пехоты. Конница была роскошно одета, офицеры были вооружены копьями, карабинами и кривыми саблями, осыпанными драгоценными камнями. Пехотинцы имели более воинственный вид со своими щитами и фитильными ружьями. За ними следовали слоны, неся на своих спинах живописно разукрашенные гавдахи; далее – верблюды, одни верховые, другие – вьючные, и несметное множество лошадей; потом паланкины с некоторыми из женщин раджи, без которых старый государь никогда не выезжал из дому. Весь этот поезд тянулся бесконечной нитью, занимая целую милю в длину. Смотря на это войско, Бернетт и Реджинальд подумали, что деятельный неприятель успел бы зайти с тыла и разграбить все раньше, чем солдаты подоспели бы на помощь.

Жители деревень при проходе войск повергались в величайшее отчаяние, так как солдаты бесцеремонно брали все, что только им было нужно, и расправлялись по-своему с теми, кто сопротивлялся. Кроме того, сельские жители принуждены были оставлять свои работы и исправлять дороги или же прокладывать новые для прохода войск. Все, мужчины и женщины, принялись за работу; единственным вознаграждением для них были обиды и наказания, если они не в силах были выполнить свою работу так скоро, как того желал раджа.

На ночь лагерь занял обширное пространство, а так как требовалось немало времени, чтобы раскинуть такой лагерь, то остановку сделали более чем за час до захода солнца. Шатер раджи расположен был вблизи огромной индийской смоковницы; палатки старших офицеров и прислуги поставили вокруг шатра без особого порядка. Из числа этих палаток одна была предназначена для Реджинальда и его друга. Лежа, растянувшись во всю длину в своей палатке и потягивая кальян, они были поражены живописностью сцены, окружавшей их. Вблизи лежали верблюды, молчаливо пережевывая жвачку и грациозно изгибая шеи в то время, как им подносили охапки травы. Лошади, привязанные то там, то сям, представляли живописные группы, между тем как слоны безмолвно стояли в отдалении, раскачивая по временам своими длинными хоботами или похлопывая ушами. Крики птиц и взвизгивание обезьян, располагавшихся на ночлег, доносились из соседнего леса, а вдали богомольные мусульмане творили муггрет – вечерний намаз, опустившись на маленькие коврики и склоняя головы, чтобы облобызать землю. Офицеры в богатых мундирах прохаживались между палатками, а легко одетые солдаты сидели группами по всем направлениям. Деятельнее всех были повара, готовившие ужин своим господам; подле стояла прислуга, дожидаясь, когда будет готов ужин, чтобы подать его. Заходящее солнце, бросая последние лучи на окрестность, освещало золотистым отблеском фигуры людей, животных, палатки и деревья.

Реджинальд взял с собой Фесфул, да она ни за что и не осталась бы одна и теперь сторожила его палатку, а при таком стороже никакой вор или убийца не решился бы войти в нее.

Единственное сколько-нибудь значительное лицо, состоявшее при дворе раджи и не отправившееся на войну, был хан Кошю. Он вовсе не желал подвергать себя опасностям войны, и хотя раджа приказал ему следовать за ним, но он отговорился болезнью.

Войска продолжили путь, и снова повторились сцены самоуправства и жестокости. По мере приближения к горам страна становилась неприступнее. Но в населении не было недостатка, и людей требовали отовсюду на работы для раджи. Часть дня раджа ехал на слоне, пополудни он садился на коня, и его сопровождали оба англичанина. Таким образом, они имели возможность часто беседовать с ним. Капитан Бернетт спросил у него план кампании. План был очень прост. Раджа предполагал идти вперед, пока не доберется до территории восставшего населения; после этого предполагалось сжечь деревни и отрубить головы всем, кто только попадется ему из бунтовщиков.

– Это внушит страх остальным; они скоро успокоятся и уплатят мне такую дань, которую я с них потребую, – заметил раджа.

– Но предположите, ваше высочество, что неприятель станет избегать встречи с нами до тех пор, пока не соберется с такими силами, что это внушит ему надежду с успехом напасть на нас; как вы предполагаете действовать против него в таком случае? – спросил Бернетт.

– Они не осмелятся напасть на нас, – ответил раджа, потрясая бородой. – Они наверняка обратятся в бегство при нашем приближении.

Однако Бернетт не был в этом столь же уверен, как раджа, судя по сведениям, собранным им насчет бунтовщиков от тех, кто бывал между ними. Гораздо вероятнее казалось ему то, что они, хотя вооружены были только луками, стрелами, саблями и копьями, расположатся в засаде по сторонам узких ущелий, по которым предстояло пройти армии, откуда могут стрелять из своих не дающих промаха луков, а также сбрасывать на головы наступающих большие глыбы камней. Поэтому Бернетт советовал радже оставить женщин и багаж в лагере, расположенном в безопасном месте по эту сторону гор, а одним войскам двинуться вперед по опасным дорогам.

– Вы, англичане, отличаетесь мудростью, – заметил раджа, – и я серьезно обдумаю ваш совет.

Войска подвигались вперед, грабя по пути своих соотечественников, как если бы это были неприятели. Поля были истоптаны и припасы расхищены. Сахарный тростник поедали слоны и люди, следовавшие за войсками; веревки с колодцев снимали для поводьев, и если кто-либо из сельских жителей пытался защищать свое имущество, то жестоко за это расплачивался. Жены конюхов со своими детьми отправились за мужьями, не зная, куда им деваться. Множество молочниц являлось с кувшинами молока на голове, и, когда разбивался лагерь, повсюду раздавались крики «дудг». Стаи собак, при хозяевах и без них, тащились за войсками, и их ворчание и лай слышались всю ночь; по их следам пробирались шакалы и гиены и с заходом солнца заводили свой отвратительный концерт, не прекращавшийся до самого рассвета, пока они бродили в окрестностях лагеря, подбирая всякие отбросы, какие только им попадались.

Часто в дневную пору пехотинцы и лагерные спутники пускались вдогонку за антилопой или зайцем, шмыгавшими между обозами вместе с бесприютными собаками всевозможных цветов и видов; слоны и верблюды, к которым забегали сорвавшиеся с поводьев лошади, производили по временам такие шум и сумятицу, которыми мог бы очень удачно воспользоваться неприятель и захватить лагерь врасплох, прежде чем солдаты успели бы собраться, чтобы отразить нападение.

Вот и горы показались вдали. Раджа, как советовал ему капитан Бернетт, раскинул лагерь и обнес его частоколом. В лагере оставили женщин, детей, большую часть прислуги и небольшой отряд войска для их защиты.

Войска, двигавшиеся в несколько большем порядке, чем прежде, вступили в горную область. Горцы, знавшие, вероятно, об их приближении, нигде не показывались, так что не видно было ни одного неприятеля. Редкие деревеньки, разбросанные по высотам, были пусты. Те, до которых легко было добраться, были сожжены.

Бернетт снова предостерег раджу насчет того, что он может весьма легко попасть в засаду, и настоятельно советовал ему выслать во фланги разведчиков, чтобы осмотреть местность. Разведчики были посланы, но они не вернулись назад, и неизвестно – дезертировали ли они или же были изрублены горцами; последнее предположение казалось более вероятным.

Армия расположилась на ночь лагерем в самой открытой местности, какую только можно было выбрать, с тем расчетом, что здесь было менее рискованно подвергнуться неожиданному нападению, нежели в долинах, по которым они проходили.

Вечерело. Авангард вступал в очень гористую местность, усеянную скалистыми холмами, покрытыми густой зарослью кустарников, как вдруг все открытые места возвышенностей покрылись горцами, вооруженными луками, стрелами и дротиками.

Еще минута – и дождь стрел посыпался в середину армии и в ближайшие ряды полетели дротики. Скакавший впереди хан Мукунд-Бгим вернулся назад и скомандовал солдатам открыть огонь по нападающим. Но едва солдаты начали стрелять, как горцы пропали из виду, и долина была очищена для прохода.

Однако раджа, по совету капитана Бернетта, приказал остановить армию в занимаемой ею долине. Об отступлении нечего было думать; идти же ночью вперед, имея во флангах деятельного неприятеля, было в высшей степени опасно. Поэтому на ночь была выставлена усиленная стража, и горцы, видя, что наступающие настороже, не решились нападать.

На следующее утро армия снова двинулась вперед. Местность представляла еще больше трудностей для прохода войск, чем уже пройденное пространство. Поэтому отдано было приказание взобраться на высоты, и легко одетые сипаи быстро вскарабкались наверх. Но неприятеля не видно было вокруг. После того как высоты были заняты, кавалерия снова двинулась вперед; пехота по мере своего движения занимала каждую командную высоту.

К полудню впереди показались значительные неприятельские силы, расположившиеся на неприступном, по-видимому, холме, на вершине которого лепилась деревня, окруженная высокими обрывистыми скалами. Единственная дорога проходила у подножия этих скал, но каждая скала, каждый выдающийся камень были заняты горцами, готовыми задержать движение наступающих.

Раджа был вне себя от ярости при виде такой дерзости бунтовщиков, как он называл горцев. Он приказал штурмовать высоты, а жителей деревни уничтожить. Напрасно капитан Бернетт советовал ему не делать подобной попытки, а скорее довести горцев до голода или же испытать другие средства, чтобы добиться их покорности. Но раджа не хотел слушать этих доводов и отдал приказ к штурму. Так как кавалерия не была пригодна в этом случае, то битву должна была завязать пехота. И по данному сигналу пехотинцы смело бросились к высотам; но неприятель встретил их таким дождем стрел, дротиков и огромных камней, что прогнал назад. Несколько раз пехотинцы пытались снова овладеть высотами, но каждый раз все большее число бросавшихся в атаку падало под выстрелами горцев, пока все подножие холма и каждый малейший гребень, за который можно было скрыться, не были усеяны убитыми и умирающими.

Старый раджа выходил из себя при виде гибели его пехоты. Подъехав к кавалерии, он приказал одной части ее спешиться и идти также на приступ.

Бернетт, услышав распоряжение раджи, старался убедить его, что и кавалерия так же легко будет уничтожена, как и пехота, и советовал скорее послать отряд, который попытался бы овладеть фортом с тыла.

– Если вы станете во главе отряда, я согласен, – сказал раджа.

Бернетт согласился, но с условием, чтобы дана была пощада мужественным защитникам деревни, если кто из них сдастся.

Реджинальд хотел было сопровождать своего друга, но раджа уговорил его остаться при себе.

– Мне нужен ваш совет и содействие, – сказал он. – Я весьма сомневаюсь в преданности некоторых из моих офицеров. Если только они увидят, что битва склоняется не в нашу пользу, то могут убить меня; они пытались уже однажды сделать это.

Доводы раджи заставили Реджинальда остаться. Между тем Бернетт во главе трехсот человек конницы двинулся вперед, чтобы обойти вокруг холма, в надежде зайти в тыл форту. В этот промежуток времени сделана была новая атака с фронта, но так же безуспешно, как и прежняя, и в результате войско раджи значительно сократилось.

Наступала ночь, и решено было оставить новые попытки атаковать форт. Отдано было приказание расположиться на биваках в единственном месте, сколько-нибудь безопасном. Небольшая палатка поставлена была для раджи, пригласившего остаться при себе Реджинальда с Фесфул и Дика Суддичума. Остальной отряд, как солдаты, так и офицеры, лег прямо на земле, поставив лошадей в пикеты. Палатка раджи раскинута была посреди развалин небольшого храма, построенного прежними владетелями страны. У нынешних же обитателей этой местности не было ни храмов, ни жрецов. Вокруг лагеря были расставлены часовые, но обязанность свою они не могли исполнять исправно, после того как пришлось в течение целого дня штурмовать форт, а ночью зябнуть на холоде, так как ночи в этих горных странах очень холодны. Реджинальд и Фесфул заняли дальний конец палатки.

Оставалось час или два до рассвета, как вдруг Реджинальд неизвестно отчего проснулся. Когда он осмотрелся вокруг себя, забыв на мгновение, где он находится, то при свете лампы, горевшей посреди палатки, увидел, как полог ее тихо раздвинулся и вошли три человека, принадлежавшие, судя по их одежде, к высшему рангу; каждый из них держал в руке обнаженную саблю. Он не сомневался в их намерениях, и, крикнув, чтобы разбудить раджу, он вскочил на ноги и схватил свою саблю и пистолеты. Шум, произведенный им, разбудил Дика Суддичума, который, как подобает моряку, спал с одним открытым глазом, смотревшим по направлению к выходу палатки. В то же время Фесфул вскочила на ноги и в одно мгновение сообразила, в чем дело. Убийцы не знали, вероятно, что в палатке находится тигрица. Еще раджа не успел подняться с постели и схватить свою саблю, как шедший впереди других убийца очутился подле него и готов был вонзить оружие в его грудь, но Фесфул, прыгнув через всю палатку, схватила изменника в свои громадные челюсти. Реджинальд загородил дорогу второму человеку, шедшему ему навстречу, в то время как Дик Суддичум с тяжелой саблей, которую он называл «своим ножиком», бросился на третьего. Убийцы до того были поражены неожиданным сопротивлением и так ошеломлены судьбой товарища, что, несмотря на свое искусство владеть мечом, они совершенно растерялись и не в силах были защищаться. Фесфул бросилась между ними, таща главного убийцу к ступеням храма; тем временем Реджинальд застрелил своего противника, а Дик Суддичум ударом своего оружия повалил на землю третьего убийцу.

В это самое время с той стороны лагеря, которая примыкала к горам, послышался страшный шум. Крики и возгласы, треск огнестрельного оружия и лязг сабель доносились до их слуха, и среди всего этого шума раздался голос: «Неприятель идет на нас; неприятель спускается с гор в несметном множестве! На коней, на коней!»

Мгновенная паника овладела войсками. Пехотинцы, расположившиеся биваком, будучи захвачены врасплох и не имея времени собраться, чтобы отразить нападение, были подавлены смелыми горцами, бросившимися на них с длинными кинжалами, прикалывая всякого, кто только попадался под руку. Телохранители раджи, подкупленные изменниками, увидев, что наниматели их умерщвлены, обратились в бегство; другие же, не понимая того, что случилось, последовали их примеру.

К счастью, лошадь раджи была привязана недалеко от палатки. Реджинальд посоветовал ему сесть верхом и сделать попытку собрать бегущих солдат. Реджинальд и Дик сели также на своих лошадей. Но тщетно приказывал он солдатам повернуть кругом и броситься на неприятеля. Смутно различал он очертания сражающихся внизу, в долине, где, по-видимому, шла отчаянная борьба. Реджинальд стал звать к себе Фесфул, чтобы иметь ее при себе на всякий случай. Хотя ей, видимо, не хотелось покидать свою жертву, но она повиновалась ему и в несколько прыжков была у его ног, все еще держа в своих челюстях хана. Но по приказанию Реджинальда она бросила его и стала подле него. Тем временем человек двадцать или тридцать солдат собрались было вокруг своего начальника, но остальные, отыскав коней, неслись вниз по долине.

Пылая негодованием при виде той трусости, с которой войска обратились в бегство, покинув раджу, Реджинальд предложил ввести в бой тот небольшой отряд, который еще оставался, надеясь, что если неожиданно ворваться в средину горцев, то можно обратить их в бегство.

– Увидев наше приближение, они подумают, что за нами следует остальная кавалерия, и не выдержат нападения! – воскликнул он.

Но раджа колебался.

– Это будет бесполезно, – отвечал он. – На рассвете они увидят наши слабые силы и окружат нас. Чтобы спасти нашу жизнь, нам остается только одно – отступить, и мы можем вскоре вернуться и отомстить за наше поражение.

Реджинальд старался, сколько мог, скрыть свои чувства, но он был убежден в том, что если бы последовали его плану, то дело удалось бы. Пока они говорили, с холма прибежал сипай без ружья и закричал:

– Всех изрубили!

За ним следовало еще два-три других сипая, горячо преследуемых шайкой горцев, которые, догнав, безжалостно их убили.

Не пытаясь спасти несчастного сипая, успевшего уйти от горцев, раджа повернул своего коня и, приказав солдатам следовать за ним, поскакал вдоль холма по направлению, в котором уходила остальная кавалерия. Дорога была чрезвычайно неровная, и среди ночного мрака они с трудом могли пробраться верхом между камней. Несмотря на сильное негодование, вызванное трусливым поведением войска, Реджинальд видел очень хорошо, насколько было бы в настоящее время бесполезно убеждать раджу вернуться назад и атаковать неприятеля. Но все-таки он надеялся, что вскоре они должны настигнуть остальную кавалерию, которая, как он думал, остановилась, вероятно, в своем бегстве, увидев, что никто не преследует, и, быть может, солдаты устыдятся своей трусости и возвратятся назад, чтобы узнать об участи своего начальника.

В то самое время, как в долину стали проникать первые утренние лучи, Реджинальд, ехавший рядом с раджой, завидел в некотором отдалении последних всадников убегавшей кавалерии. Вскоре они догнали беглецов, так как лошади их утомились от быстрого бега по неровной, холмистой местности.

Раджа, с трудом скрывая свой гнев, спросил их, почему они бежали.

– Мы думали, что вы и все, кто остался позади, уничтожены и что нам оставалось только бежать, чтобы спасти нашу жизнь и отомстить за вашу смерть, – отвечали несколько офицеров, к которым обратился раджа, говоря все вместе, для того чтобы поддержать друг друга.

Раджа прекрасно знал, что они бежали для того, чтобы он и его верные телохранители были убиты. Но, все еще скрывая свои истинные чувства, раджа с полным спокойствием заметил:

– Раньше чем бежать и оставлять меня одного, вы должны были узнать, в чем дело. Но теперь видите – я спасся, и мы возвратимся назад и накажем бунтовщиков. Несомненно, что храбрые сипаи уничтожены все до одного; но это должно возбудить в нас еще большее желание отомстить за их смерть. И на что же вы годны, если не сумеете расправиться с помощью ваших карабинов и острых тульваров? Итак – назад, сейчас же! Мы можем застигнуть неприятеля врасплох в то время, как он грабит убитых.

Слова раджи, по-видимому, произвели некоторое действие. Те, кто оставался верен радже, стали потрясать в воздухе своими саблями и поклялись умереть или победить; а те, которые взбунтовались было, послушав ханов, не решаясь пускаться в отступление одни, сообразили, что самое благоразумное будет притвориться послушными в ожидании нового благоприятного случая уйти. Однако же лошади у всех до того изморились, что невозможно было пускаться в обратный путь, не дав им отдохнуть и поесть; да и люди тоже должны были подкрепить свои силы. Воду достали из протекавшего вблизи ручья, а у каждого кавалериста был с собой запас провизии для себя и фуража для лошади. Они спешились, и, напоив лошадей у ручья, расположились на земле и стали есть рис с твердым индийским маслом. Раджа и офицеры разделили вместе с солдатами их простую пищу. Все шло своим порядком: одни растянулись на траве, другие сидели скрестив ноги и грелись подле многочисленных небольших костров, набросанных из сухих прутьев, срезанных с кустарников, росших вокруг. Лошади привязаны были там, где погуще росла трава.

Вдруг Реджинальд, собиравшийся отведать неаппетитной закуски, предложенной ему раджой, заметил какую-то фигуру на одной из ближайших высот, которая быстро исчезла, скрывшись, вероятно, позади скалы. Реджинальд сообщил об этом радже, но тот подумал, что Реджинальд ошибся.

– Может быть, это и ошибка, – сказал Реджинальд, – но все-таки я настоятельно советую приказать солдатам немедленно же снова сесть на коней. Если только горцы проследили наш путь, то они очутятся здесь раньше, чем люди успеют взяться за оружие и добраться до своих коней, и тогда нас изрубят в куски так же, как изрубили пехоту.

Но доводы эти не убедили раджу.

– Пусть солдаты поедят, – сказал он, – и тогда, если бунтовщики появятся, мы расправимся с ними так же, как они расправились с нашими пехотинцами.

Прошло таким образом несколько минут, в течение которых Реджинальд не спускал глаз с высот, будучи вполне убежден, что он не ошибся. Вдруг он вскрикнул:

– Смотрите, горцы идут на нас!

– На коней, на коней! – крикнул раджа, вскакивая на своего коня, которого подвел к нему его саис.

Примеру его последовал Реджинальд, так же как и Дик. Реджинальд не ошибся, потому что в то самое время, как он говорил, из-за каждого куста, из-за каждого дерева и камня окружающих высот показались темные очертания бесчисленного множества воинов. И вслед за тем в середину лагеря посыпался дождь стрел, в то время как из оврага, спускавшегося прямо к равнине, на которой они сделали привал, выступил сильный отряд, вооруженный тульварами и щитами. Солдаты бросились к лошадям, поспешно вскакивая в седла, так как еще минута – и свирепые дикари пробрались бы в центр! Раджа и его телохранители, собравшиеся вокруг него, как только вскочили на своих коней, бросились вперед; остальные пустились за ними врассыпную, офицеры смешались с солдатами, каждый помышлял только о том, как бы ускакать. Несколько лошадей сорвались с поводьев, и их бросили; такая же участь постигла и тех из солдат, которые не успели вскочить на коней раньше, чем были настигнуты неприятелем.

Реджинальд, с лицом, раскрасневшимся от стыда при виде позорной паники, овладевшей его товарищами, скакал подле раджи, который, несмотря на все настояния, не соглашался остановить свои войска и сделать попытку отбить неприятеля. Дик и Фесфул держались вблизи от Реджинальда.

– Помилуй бог! – восклицал Дик. – Терпеть не могу таких шуток! Как! Стоило бы только повернуть нам назад да ударить на неприятеля, так мы развеяли бы его как ветер! А чем быстрее мы будем уходить, тем проворнее он будет нас догонять.

Бегство продолжалось. И горцы были так проворны, что по пятам гнались за беглецами, всаживая в спины многих солдат свои дальнобойные стрелы.

Реджинальд решил для себя – никогда больше не сопровождать никакого восточного государя в экспедицию для наказания его восставших подданных.

Наконец впереди показалась более ровная местность, и кавалерия стала несколько отделяться от своих преследователей. Но предстояло проехать еще несколько опасных ущелий, и Реджинальд вспомнил, что дорога, по которой они шли, имеет много изгибов и поворотов, и весьма вероятно, что горцы отправятся кратчайшим путем чрез горы и снова появятся на недоступных высотах по обеим сторонам ущелий.

Раджа и его конница вынуждены были наконец отпустить поводья, чтобы дать вздохнуть запыхавшимся лошадям, тем более что по отряду пробежало известие, пронесшееся с задних рядов, что преследование прекратилось; теперь ехали свободнее, громко толкуя о возвращении с большими силами и наказании дерзких бунтовщиков.

Вскоре, однако, оправдались наихудшие опасения Реджинальда. Перед ними показалась узкая долина с ущельями по обеим сторонам. Раджа, к которому снова вернулось присутствие духа, приказал здесь остановиться и велел своим людям осмотреть – подтянуты ли подпруги у седел и заряжены ли ружья.

– Мы должны пролететь эту долину с такой быстротой, чтобы копыта лошадей только прикасались к земле! – воскликнул раджа. – Вперед!

Едва успел он выговорить эти слова, как вершины холмов заблестели копьями и сотни темных воинов с луками, стрелами и дротиками в руках готовы были броситься на отступающих. Раджа стал колебаться. Реджинальд советовал ему немедленно же броситься вперед: оставаться здесь значило бы поощрить неприятеля. Между тем как солдаты могут с помощью своего огнестрельного оружия очистить высоты, и многие, а может быть и весь отряд, спасутся. Но раджа не последовал его совету. Горцы же, вместо того чтобы оставаться на своей неприступной позиции, спустились с высот, полагая, на основании прежнего их успеха, что они могут уничтожить раджу и весь его отряд. Немногие лишь остались на вершине горы.

С обеих сторон стали спускаться густым потоком дикие воины, бросаясь на кавалеристов, которые снова и снова оттесняли их назад. На этот раз старый раджа выказал достаточно мужества, сражаясь столь же яростно, как и его телохранители. Реджинальд и Дик работали так же усердно, а Фесфул прыгала то в одну, то в другую сторону, задавив многих горцев. Однако же немало кавалеристов пало; горцы все более и более прибывали, так что весь отряд был окружен, а впереди собралась густая масса неприятеля, преградив путь вперед. Всякий, кто падал, немедленно был изрублен в куски остервенелым неприятелем.

Теперь уже было поздно раскаиваться Реджинальду в безумной своей решимости сопровождать старого раджу. При всей своей храбрости он не мог не сознавать того, что он и вместе с ним все окружающие будут убиты. Но еще оставалась возможность проложить себе дорогу сквозь неприятеля, и он приказал бывшим позади него кавалеристам сомкнуться.

– Теперь, раджа, – воскликнул он, – мы не должны останавливаться ни перед чем. Прикажите вашим людям следовать за нами и бросайтесь вперед.

Раздалась команда. Но успех казался сомнительным из-за огромного количества горцев впереди. В это самое время многие солдаты закричали: «Смотрите, смотрите – идут наши друзья!» – и в то же мгновение Реджинальд завидел большой отряд кавалерии, скакавшей вниз по оврагу с левой стороны. Он сразу же узнал, что это были люди, сопровождавшие капитана Бернетта. По-видимому, они заметили с высот опасное положение своих друзей и спустились вниз, подобно горному обвалу, на горцев, расступавшихся перед ними, точно воды океана расступаются впереди могучего корабля, подгоняемого свежим ветром. Прежде чем горцы смогли возвратиться на свои высоты, оба отряда кавалерии соединились и стали прокладывать себе дорогу сквозь ряды неприятелей, из которых многие полегли на месте. Когда горцы остались далеко позади, капитан Бернетт доложил, что около третьей части его людей с двумя или тремя офицерами отделились от него в одном из ущелий и он не может достоверно сказать: успели ли они уйти от горцев другой дорогой, а не той, по которой он следовал, или же погибли. Он надеялся, однако, что им удалось уйти и что в скором времени они соединятся с главным отрядом.

Кавалеристы скакали вперед без оглядки до тех пор, пока в горах не стали собираться вечерние сумерки и вдали не показалась еще освещенная солнцем равнина. Они бросились вперед и наконец, когда люди и лошади почти что выбились из сил, остановились при наступающем ночном мраке на берегу тихого озера. Здесь они могли расположиться биваком, не опасаясь нападения со стороны горцев, которые – как они были уверены – не решатся последовать за ними на равнину.