Глава 14
Кому помешала эта собака?!
Весь день шел снег, падая пушистыми хлопьями. Засыпало весь двор, скамейки и карусель почти скрылись под толстым белым покрывалом. Пацаны, вернувшиеся из садика под конвоем Люси, потребовали дополнительной прогулки.
– Да там уже темно! – прошипела Мария. – Тихо, Стасика разбудите, только уложила!
– Мама, мы недолго!
– Ну пожалуйста!
– Мамуля, умоляю!
– Не будь вредной!
– Ваши документы, мэм! (Это Эдик.)
– Ну хорошо, давайте я еще с ними погуляю, – смилостивилась Люся. – Но только полчаса! Мне пора домой!
– Ура! – сдавленно прокричали дети. – Люся, ты прелесть!
– Не «ты», а «вы», – поправила Маша. – Ладно, гуляйте. И Рекса с собой возьмите…
Через сорок минут окоченевшая Люся приятным гнусавым голосом начала взывать к совести мальчуганов. Безрезультатно. Дети валялись в снегу, закапывали друг друга и собаку в сугробы, кидались снежками.
– Хорошо, предлагаю сходить в магазин, – схитрила Людмила. – Покупаете по жвачке, потом сразу домой.
– Ура! В магазин! – завопили дети. И понеслись в сторону универсама.
В магазине возникла новая проблема: спиногрызы прилипли к витрине с игрушками. Они с трепетом рассматривали и обсуждали китайские пластмассовые пистолеты. Так, словно этот хлам являлся пределом их мечтаний. Будто никогда в жизни родители не покупали им других, качественных игрушек.
– Ладно, – вздохнула Люся, – наслаждайтесь. А я пока схожу в отдел косметики.
Пацаны были доверчивыми дошкольниками, а не пессимистически настроенными тинейджерами. Иначе они бы глубоко задумались: зачем Люсе идти в отдел косметики. Ведь при ее внешности, увы, бессильны любые косметические средства.
А Людмила, слизывая с верхней губы капли воды (экс-снежинки), быстро выскочила на улицу. Там, на крыльце, высился сугроб с глазами. Это был Рекс. Он ждал братьев Здоровякиных.
– Беги, прогуляйся, – сказала Люся, отвязывая поводок. – Ты замерз тут, да? Беги, беги.
Она отстегнула поводок от ошейника и, размахнувшись, забросила подальше. Рекс, изобразив вентилятор, отряхнулся от снега, лизнул домработнице руку и, оглядываясь, нерешительно сбежал вниз по ступенькам…
Паркуя каждое утро автомобиль около галереи «Фонтенуа», Вероника ощущала в груди приятные собственнические чувства. Словно олигарх, удовлетворенно разглядывающий нефтяные вышки с невнятным бормотанием: «Это мое… И это тоже мое…»
Одиннадцать лет назад, едва закончив учебу в Академии художеств, Вероника открыла арт-салон. Тогда все что-то открывали: магазины, банки, лотки. В воздухе витал дух предпринимательства и быстрого обогащения. Уже появились первые миллионеры – не те, далекие, из телевизионных репортажей, а родные, местные.
Так и Вероника. Создавая фирму, вчерашняя студентка прежде всего думала о деньгах, а не о служении искусству. В оптимальном варианте она собиралась сочетать близость к прекрасному и ловкую торговлю.
В доходность ее предприятия никто не верил. И зря. На крошечный салон внезапно обрушились толпы иностранцев, готовых скупать все на корню – от экспрессионизма и постмодернизма до войлочных ковриков с аппликацией (поделки народных мастеров). Выгодно продав несколько картин и скульптур, Вероника вложила деньги в благоустройство. Она расширила площадь и пригласила дизайнера. Затем закатила шумное новоселье, позвав не только художников и прессу, но и чиновников из отдела иностранных связей областной администрации.
Ее уловка сработала. Теперь арт-салон, изящно оформленный дизайнером, стал одной из достопримечательностей города, в обязательном порядке демонстрируемых иностранным делегациям. А Вероника не жалела денег на рекламу. Она помнила выражение Сэмюэла Беккета, заметившего, что картины – не сосиски и они не могут быть хорошими или плохими. Но добавляла про себя: однако картины не меньше сосисок нуждаются в умелом продвижении на рынок.
Вероника устраивала презентации, дружила с местными журналистами и, используя личное обаяние, всегда находила доступ к нарождающейся буржуазии. Это было время малиновых пиджаков и веерообразных пальцев. Для таких ценителей искусства (искренне считающих всю современную живопись «мазней») существовало отличное средство убеждения – астрономическая цена картины. Новые русские категорически не переносили намеков, что данный шедевр им не по карману.
За одиннадцать лет она превратилась из просто Вероники в настоящую бизнес-леди. Устроив в бывшем помещении салона арт-кафе для богемной публики, Вероника переехала на центральную улицу. Она выкупила первый этаж здания и глобально его отремонтировала. На помпезном открытии галереи «Фонтенуа» присутствовал весь городской бомонд.
В Веронике удачно сочетались чутье на модные тенденции и талант торговца. Ей достаточно было взглянуть на картину, чтобы понять, есть ли у художника коммерческое будущее. О будущем историческом она, естественно, судить не бралась. Взять, к примеру, ее любимчика – Андрея Атаманова. Сейчас он был на коне. Но если вспомнить, – Ван Гог бедствовал, да и Гогена не сразу оценили. Зато потом человечество воздало им по заслугам. Теперь картина Ван Гога на аукционе «Сотби» продается за десятки миллионов долларов. А сиюминутная удачливость Атаманова, вполне возможно, обернется полным забвением в следующих десятилетиях.
Когда четыре года назад к ней ничтоже сумняшеся прямо домой вломился Атаманов (и как узнал адрес, негодяй?), она, посмотрев слайды с картин, твердо сказала: «Будем работать вместе». Андрей с его красочным абстракционизмом как нельзя лучше соответствовал требованиям времени. В интерьерном дизайне торжествовали минимализм и хай-тек, и полотна художника прекрасно дополняли подобные интерьеры.
Кроме того, Атаманов был достаточно сложен и замысловат, и поэтому эстетическая ценность его картин признавалась даже самыми въедливыми критиками. Он всегда получал благожелательные отзывы специалистов. К примеру, о нем писали: «Футуристическая концептуальность полотен этого молодого художника, с доминантным продуцированием созерцательности и метафоричными отсылками к воинствующему монотипизму, как нельзя лучше отражает супрематические попытки автора разобраться в формально-эстетической версификации континуума». О чем еще мечтать?
Познакомившись с Атамановым и его творчеством, Вероника сразу решила ваять из юноши бренд. Картины стали хорошо продаваться. К началу нового тысячелетия по количеству богачей, сосредоточенных на одном квадратном сантиметре, область уже опережала какой-нибудь американский штат. Людям просто необходимо было тратить деньги. Жены предпринимателей привозили из Парижа чемоданы, набитые Диором и Карденом. Но ввезти в страну картины Магритта или Миро они, естественно, были не в состоянии. И тут на помощь приходила Вероника Шум, придававшая процессу растрачивания денег особую возвышенность. Вскоре отсутствие в доме картин Атаманова стало синонимом абсолютной бездуховности хозяев. Атаманов – это было стильно, престижно, дорого. Его полотнами гордились, показывали друг другу, долго и вдумчиво рассматривали. Это было даже лучше, чем мебель, сделанная в Италии по индивидуальному проекту.
А какова истинная ценность его картин – разберется время.
В работе с художником Веронику ждали как подводные рифы, так и теплые течения.
Да, Андрей был на редкость трудолюбив, он работал одержимо. Да, он удивлял универсальностью – его талант имел множество граней, и все они сверкали. Его фантазия была подобна тайфуну, такая же мощная и необузданная. Коллажи Андрея – от миниатюрных до грандиозных – уходили влет по две-три тысячи баксов, а стоили ему от силы недели работы. К тому же он представлял собой удобный материал для пиара – внешность голливудского красавца, интересная речь, парадоксальные суждения, склонность к эпатажу.
Это плюсы. Но были и минусы.
Иногда он впадал в депрессию, напивался и совершенно выходил из-под контроля. Вероника не понимала – о какой депрессии речь? Ведь заказчик трясет пачкой денег и умоляет нарисовать «ну хотя бы пару штук, размером три на четыре»!
В омут черного сплина Атаманова подталкивала его природная склонность к рефлексированию. Он рычал и огрызался, едва ощутив попытки Вероники направить его в какое-то русло.
– Это не творчество, это конвейер! – орал он. – Не буду, не хочу, не нравится!
Веронике приходилось постоянно купать самолюбие гения в медовой ванне комплиментов.
– Тебя ценят, тобой наслаждаются, – ворковала она, положив холеную ручку на его измазанный краской кулак. – Твои картины умны, неординарны, таинственны. Их хочется расшифровать. И они несут потрясающий заряд положительных эмоций. Нет, ну разве для живописца горе, когда его засыпают заказами?
Заказчики действительно стояли как в очереди за колбасой. Вероника говорила им:
– Ах, подождите немного, он не закончил.
– Но, Вероника Владимировна! – взрывался клиент. – Вы же как бы обещали! Типа «Харизмы», как у Залесова! Два на три метра, ну, к этому… новоселью!
– Да-да-да, конечно… Но вы поймите, это не конвейер, это творчество. Ведь правда? Наберитесь терпения.
– К новоселью как бы хотел. В новый коттедж! Что я, хуже других?
– Да ладно вам! Новоселье… Вы только подумайте: нам посчастливилось жить в одно время и в одном месте с истинно талантливым художником. Возможно, гением! И давайте не будем на него давить. И вообще! Если вам нужна примитивная мазня, вон, пожалуйста, Интернет забит предложениями! Покупайте!
– Нет, я хочу Атаманова, – уперто бубнил клиент…
М-да, Андрею следовало бы горячо благодарить Веронику. Многие его коллеги бедствовали, кто-то и вовсе ни разу не выставлялся, кто-то ночевал на вокзале. Страна буквально переполнена не только гениальными писателями, но и талантливыми художниками. А пробиться удалось единицам.
Атаманову удалось. Он стал известен, его работы разлетались в мгновение ока. И все это – благодаря Веронике Шум, его напористому дилеру, импресарио и пиар-агенту в одном лице…
Сегодня Атаманов, как всегда бесцеремонно, ввалился в ее кабинет в середине дня.
– Хэлло, – сказал он.
«Хоть бы раз тюльпанчик дохлый принес, – грустно подумала Вероника. – Просто так, из вежливости. Я бы оценила».
Но с таким же успехом можно было дожидаться на вершине Эвереста, когда тебя смоет приливом. Очевидно, чувство благодарности атрофировалось у Атаманова еще в детстве.
– Почему ты убрала «Бездну»? – с порога начал он качать права.
Полотно под названием «Бездна» пугало багровой пятнистостью, как жертва нейродермита. Но очевидно, считалось автором очень удачным. С момента возникновения идеи персональной выставки он носился с ней, как страус с яйцом, пытаясь приладить в центр экспозиции. Вероника сопротивлялась изо всех сил.
– Она выбивается из общей тональности.
– Так ты вообще решила ее не использовать? – обиженно спросил Андрей.
Вероника поняла: на кон поставлена их дружба. Партнерство.
– Ладно, повесим в Малом зале, – смирилась она. – Кстати, ищешь экономку? Я видела объявление в газете.
– Да. Уже нанял.
– Серьезно? Неужели ты позволил кому-то нарушить твое отшельничество?
– А что делать? Надоело жрать замороженные пельмени.
– Ну и как? Экономка? Устраивает тебя?
– Вполне. Теперь питаюсь, как в ресторане. И с болтовней не пристает.
– Сколько ей лет?
– Не знаю. Сто, наверное.
– ?!!
– Серьезно. Досталась мне косоглазая бабулька в валенках. Зато молчаливая и умелая.
– Рада за тебя, – усмехнулась Вероника.
О да! Атаманов взял Настю на работу. А что ему оставалось делать? Попав в мастерскую художника, заваленную кистями, мастихинами, бумагой, тюбиками с масляной краской, рулонами холста, подрамниками, кусками багета, брикетами акварели и баночками акрила, карандашами, пастельными грифелями, палитрами, мольбертами, флаконами с маслом и терпентином, девушка с безудержным восторгом принялась реагировать на каждое полотно, предъявляемое ей Атамановым. Она до глубины души потрясла живописца чуткостью восприятия. Она не сделала ни одного неправильного замечания, все ее суждения о его картинах словно шли от сердца самого художника. Нет, она не льстила. Просто смотрела на мир тем же взглядом, что и Атаманов.
– А это ваш Сент-Виктуар? – спросила Настя, разглядывая очередную картину. – Вы, как и Сезанн, снова и снова возвращаетесь к одному и тому же образу? Это гора, что возвышается прямо за домом? Она явно примагничивает ваше внимание.
– Ты ориентируешься в живописи. Училась где-то?
– Просто люблю, – опустила глаза Настя. Она решила не признаваться в своем неоконченном образовании. – И рисовать умею. Не так шикарно, как вы конечно же.
– Хорошо, сдаюсь, – вымолвил в конце концов Андрей. – Ты принята. Но давай договоримся. Во-первых, я согласен слышать от тебя «ты». Во-вторых, постарайся быть как можно более незаметной. Да, с твоей внешностью это проблематично… – Атаманов не без вздоха задержался взглядом на некоторых выступающих частях Настиной фигуры, – а меня трудно назвать аскетом. Но обещай не отвлекать от работы.
– Ты меня не увидишь! – поклялась Анастасия.
И вот уже целую неделю она жила в доме художника.
Начались трудовые будни. Настя готовила завтрак, обед и ужин. Она ездила в поселок и город за покупками и вскоре, не встречая противодействия со стороны босса, привела бунгало художника в соответствие с собственным вкусом. Все творения Атаманова, раньше беспорядочно громоздившиеся по углам, были расставлены, и развешаны, и представлены зрителю в наивыгоднейшем ракурсе.
– Хмм, надо же, – удивился художник, рассматривая коллаж, добытый Настей на чердаке и выставленный теперь в холле. – Мило, мило… Я и забыл про него…
Неэкономная экономка смоталась в город и привезла три коробки специальных светильников. Пока Атаманов отсутствовал, она, помучившись с дрелью и дюбелями, укрепила подсветку над каждым шедевром. Такое трепетно-уважительное обращение с его работами, несомненно, льстило художнику. Иногда он даже улыбался Насте…
Настя не вернулась в город, и ее жизнь засверкала чистыми красками, словно ворвавшимися в ее мир с палитры Атаманова.
Дом живописца – неожиданно разноцветный среди белых сугробов – сиял абрикосовым и лимонным. Небо удивляло бездонной синевой, сосны качали зелеными ветвями. По стволам сосен метались в вертикальном слаломе шустрые коричнево-розовые белки. Настя покупала для них кешью. Щедрость Атаманова позволила ей вернуться к прежней расточительности. Сначала она вообще-то принесла из магазина более дешевый фундук, но художник нашел и стрескал всю упаковку, заявив, что это его любимые орехи. Пришлось перевести белочек на кешью.
Анастасия вспоминала слова и взгляды Андрея, сопутствующие моменту ее вступления в должность. Художник откровенно обрисовал ситуацию. Он не аскет. Означает ли это, что, оставаясь здесь, в лесу, Настя будет балансировать на острие ножа? И в любой момент из-за угла на нее может наброситься мальчуган, не сдержавший естественных порывов? Наверное, именно это и имел в виду Атаманов. Но покажите хоть одну девушку, которую испугает подобная перспектива, если опасность исходит от богатого, успешного мужчины, к тому же молодого и привлекательного.
Бывший гражданский муж был выслан в сознании Анастасии за сто первый километр и маячил там неясной, полузабытой химерой. Платонов прочно вошел в анналы истории, стал частью прошлого. И все благодаря Настиной встрече с Андреем Атамановым.
За неделю сотрудничества она уже изучила некоторые его повадки. Он любил мясо, фундук, «лендровер», сосредоточенную тишину и собственноручно производимый шум. Насте шуметь не позволялось. Стоило случайно громыхнуть кастрюлей, как со второго этажа раздавался негодующий вопль.
Иногда по вечерам художник обессиленно падал на диван, но дольше трех минут пролежать не мог. Мешали темперамент и увлеченность. Горизонтальная неподвижность была противна натуре Атаманова. Его влекло к мольберту, он целые ночи возился в мастерской, он рисовал практически круглосуточно.
А когда не рисовал – лупил боксерскую грушу, обливаясь потом и хрипло выдыхая воздух.
Если честно, Настя полагала, что творческие натуры более склонны к созерцанию и медитированию. На Атаманова правило не распространялось. У него, похоже, в одном месте был пламенный мотор (но не там, где сердце).
Интерьерный простор позволял им редко видеться. Разве не об этом мечтал Атаманов, приглашая экономку? После того как Настя разгребла завалы и вычистила все углы, она обнаружила в своем графике огромные пустоты. И заполнила их прогулками по лесу.
Она пыталась сосредоточиться, чтобы, по совету подруги, наконец-то начать жить осмысленно. Настя уже сделала для себя некоторые выводы.
Во-первых, необходимо обзавестись профессией. Недели скитаний по собеседованиям утвердили ее в следующей мысли: в современном мире ценятся только молодые высококлассные специалисты, наделенные крепким здоровьем. Остальные индивидуумы обречены на вымирание. Во-вторых… И тут Настя – о боже! – вдруг поняла одну вещь. Фортуна фактически вернула ее в прежнее состояние. Она опять при мужчине, и этот мужчина нуждается в ее заботе. Он дает ей деньги, а она кормит его отбивными. Именно этим и занималась Настя последние пять лет.
«А вдруг у меня такое предназначение? – задумалась она. – Всегда быть приложением к другой личности? И тогда зачем мне образование, профессия? Вдруг я от природы – профессиональная хранительница очага? И именно в этой сфере должна реализоваться? Единственный вопрос: где взять семейный очаг? Да, скверно. Именно семьи-то у меня и нет… И зачем я сделала аборт? Сейчас бы у меня был малыш… Интересно, какой бы получился ребенок от Андрея? Хорошенький, бесспорно! Но с характером, это точно! Ой, о чем это я?!!»
Таким образом, Настины мысли, как упорные скалолазы, добрались до новой вершины: она уже рассматривала художника как объект матримониальных притязаний. Если бы не разбитое сердце, она бы сделала это гораздо раньше.
«Ах, как взревновал бы Платонов, узнав о моей свадьбе! Вот это была бы месть! – мечтала Настя. – Но если честно, разве получился бы из Атаманова муж? Он так непредсказуем. Непоследователен. Да, я понимаю, он талант… А впрочем, сейчас мы прекрасно уживаемся! И ведь он не беден, совсем не беден… Скорее даже богат…»
Любопытные белки следили с сосен за передвижениями Анастасии и весело прыгали с ветки на ветку. Их скачки были так же хаотичны, как и мысли Насти. Да, наукой мыслить логически и видеть за фактами – тенденции, а за событиями – процессы она никогда не владела. И даже хваленой женской интуицией природа ее обделила, не иначе. Ведь она до последней секунды не сомневалась в любви Платонова. А он…
– Настя! – крикнул кто-то из окна лимонно-абрикосового дома.
Кто бы это мог быть? Неужели господин Атаманов соизволил вспомнить о том, что в лесу он живет не один? И даже не с дятлами и белками, а с эффектной блондинкой!
У Насти ухнуло и бешено заколотилось сердце. Сейчас он позовет ее и покажет законченную картину. Он хочет знать ее мнение. Она стала ему небезразлична за эту неделю, проведенную вдвоем…
– Настя!!! Где, блин, кетчуп?!!! – проорал Атаманов.
Едва Илья открыл дверь, ему в лицо плеснуло обжигающей волной горя. В квартире творилось нечто невероятное. Пещерно выли близнецы Леша и Антоша – взрослые шестилетние мужики. Вопило прелестное дитя Эдик. Его глаза, мокрые от слез, блестели голубыми топазами. Молочным поросенком верещал Стасик. Маша нервно кусала губы. Люся взволнованно, в сотый раз излагала трагическую балладу, изящно украшая речь простуженным шмыганьем:
– Мы зашли в магазин буквально на минутку! Буквально на минутку! Выходим – а Рекс исчез!
– Он отвязался! – прокричал Антон. – Лешка плохо его привязал!
– Я нормально его привязал!
– Плохо! Плохо!
– Я тебя не слушаю! Я тебя не слушаю!
– О, Рексушка! – голосил Эдик. – О, мой возлюбленный малыш!
– Что же делать? А? – растерянно спрашивала Мария. – Пойдемте искать? Илья! А ты позвони в отделение! Милиция ведь патрулирует улицы, вдруг они его из машины увидят? Пусть поищут!
Конечно, если разобраться, было неразумно грузить милиционеров подобной просьбой, ведь они выполняли важную задачу поддержания порядка на улицах. Но с другой стороны, каких только приказов начальства не выполнял младший состав! И не такое приходилось делать.
И Илья, естественно, позвонил. А потом сам отправился в ночь, во тьму искать четвероногую пропажу. К щенку, привезенному детьми из деревни, он прикипел душой. Сколько взволнованных минут доставило ему это вертлявое существо! Например, когда сгрызло новые туфли, купленные в крутом магазине, или когда съело служебные документы заодно с кожаной папкой!
Здоровякин ходил и ездил по улицам, посвистывал, кричал. Промокнув, осатанев, он в десять вечера вернулся домой ни с чем. Дома царила тишина. Но только до тех пор, пока дети не повылазили из кроватей и не принялись вновь рыдать. Их сокровище так и не нашлось.
– Всем молчать! – шепотом рявкнул Илья. – Цыц! Хватит! Вы мужики или где? Завтра развесим объявления…
