Глава 27
– Мы идем гулять! – сообщил Митя. Под мышкой у него висел принаряженный Эдик: в бело-голубой матроске, кроссовках и кепке. В руках Эдуард крепко держал лопатку, ведерко, машинку, лейку, три формочки для песка и старую видеокассету. Он собирался славно поиграть в песочнице. Изо рта у него торчала палочка «чупа-чупса».
– Я подозреваю, что вы сейчас никуда не пойдете! – отозвалась от окна Маша. Она наблюдала за тем, как во двор въезжает восьмой по счету навороченный «мерс». Семь, как на авторынке, уже стояли где попало, включая детскую площадку. Пара десятков хорошо одетых мужчин, необъяснимо похожих друг на друга (особым выражением лица, интерпретирующим фразу «Позволено все!»), кучковались под черемухой и рябиной, разговаривая и дымя сигаретами.
– Ужас, – вздохнула Мария. – Заплюют весь двор. Куда мы попали? Почему бы им не устраивать сходки в каком-нибудь ресторане?
– М-да, – произнес Митя, заинтересованно выглядывая в окно. – Эдуардыш, мы остаемся.
Лопатка, ведерко и прочее барахло с грохотом посыпались на пол, «чупа-чупс» вылетел изо рта, словно ракета. Уголки губ Эдика поползли вниз, лицо мгновенно налилось краской. Ребенок приготовился активно выразить протест.
– Нет, нет, нет! – заволновался Митя. – Не надо плакать! Мы пойдем гулять. Но не сейчас!
Эдик включил сирену. Слезы, крупные, бриллиантовые, покатились по щекам.
– Будь мужчиной! – сурово напомнил Митя. – Эх, горе! Ладно. Если ты согласишься оставить свои драгоценные пожитки дома, мы плюнем на песочницу и…
– В песочницу уже есть кому плевать! – уныло вставила Маша. – Сколько окурков накидали! Какие некультурные!
– …и налегке прогуляемся по округе. Ты согласен?
Зареванный детеныш, энергично двигая плечами и бедрами, заставил спустить себя вниз, собрал лопатку, ведерко, машинку, лейку, три формочки для песка и старую видеокассету, горячо прижал имущество к груди и выразительно посмотрел на няньку.
– Я понял, – кивнул Митя. – Не тупой. Хорошо, уговорил. Мы возьмем коляску и ту спортивную сумку, что мама использует для затаривания в оптовом магазине. Нет, отдай «чупа-чупс», его надо помыть.
Дмитрий помыл «чупа-чупс», сложил в сумку игрушки, усадил ребенка в коляску, вытер ему сопли, причесал, пристегнул ремнем, повесил сумку на плечо, поднял коляску и отправился в путь.
Когда Митя с бесценным грузом вышел из подъезда, Маша помахала ему из окна.
– Загадили! Все загадили! – доносилось с улицы.
Это вопила дворничиха и отважно бросалась грудью на непрошеных гостей, не испытывая никакого пиетета к их жизненным достижениям.
– Да что за народ такой?! И не стыдно, а? Весь двор испоганили! А машину вы куда поставили! Чуть скамейку не снесли! Вы из леса, что ли? А? Из тайги? С болот? Манерам не научены? Прилично вести себя не умеете?
Солидные мужчины вяло обернулись в сторону разбушевавшейся дворничихи. Маша инстинктивно сжалась и потянулась за телефоном. Она решила, что сейчас из красноречивой работницы метлы и совка будут делать сочный антрекот. И надо вызывать милицию, службу спасения, «скорую».
Но ничего не случилось. Владельцы дорогих иномарок, закончив, видимо, дискуссию, расселись по машинам. «Мерседесы» стали разъезжаться, уступая друг другу дорогу, по-крокодильи переваливаясь через бордюры, плавно и бесшумно унося со двора свои массивные железные тела.
Один из оставшихся – Мария знала, это был жилец соседнего подъезда бизнесмен Лабругин – что-то говорил грозной дворничихе. Та уже не хорохорилась, а с заискиванием улыбалась. В конце концов в карман ее халата отправилось несколько купюр, и, умиротворенная и радостная, она взялась за тележку с инструментом. И принялась усердно полировать подотчетное пространство, уничтожая следы саммита. Женщина была безгранично трудолюбива: по утрам, например, как монах киотского монастыря, расчерчивала граблями щебенку, рыхлила желтый песок в песочнице, мазала известкой деревья, поливала цветники у подъездов…
Маша вернулась к компьютеру и попыталась с головой уйти в работу. Номер не прошел. Мысли сбились в стаю и, как перелетные птицы, устремились к сердечным проблемам. Усугубленный последними семейными событиями, вопрос взаимоотношений с бессовестным и любимым мужем остро волновал Машу.
Да, на удивление, муж был все еще любим. Это Мария поняла, когда Илюша злостно отлучил ее на неопределенный срок от своей могучей груди. Она вдруг почувствовала, что каждый раз вечером, принимая от мужа детей, привезенных из садика, она едва удерживается от просьбы о примирении. «Останься дома, не уходи, мне тебя не хватает!» – произносила она мысленно. Но гордость заняла обширный плацдарм в ее сердце, в бою потеснив любовь. Гордость затыкала резиновым кляпом рот Маши, не позволяя ей сказать заветные слова.
Ей было безумно обидно, что Илья легко и непринужденно бросил жену и детей. И при этом, как ни странно, выглядит отлично, не потерял от переживаний хорошего цвета лица, сохранил все волосы и зубы и имеет не потухший, обреченный взгляд, а вовсю блестит глазами. Гамадрил тихоокеанский (набралась выражений Валдаева)!
У него опять кто-то появился, внезапно поняла Маша. Ледяной пот прошиб ее, дыхание замерло, сердце судорожно дернулось и остановилось. У Ильи кто-то появился! Это несомненно! Она! Соперница, неведомая и обязательно прекрасная, так как опыт супружеской измены, имеющийся в активе Ильи, доказывал – мелочиться он не будет.
Новая разлучница, представ перед мысленным взором Маши, имела почему-то черты Настасьи. Была так же мила, изящна и нежна. Фантом Настасьи заполнил комнату, окутал Марию голубой дымкой. Настасья смотрела отовсюду, улыбалась, смеялась, что-то говорила приятным голосом.
Нет! – остановила себя Мария. Нет! Она тряхнула головой и избавилась от наваждения. Настасья в тюрьме, пусть в это трудно поверить (Маше никак не удавалось соединить образ известной ей прелестной женщины – прелестной, даже несмотря на связь с ее собственным мужем, – с фактом убийства. Маше казалось, процесс состоялся не над Настасьей, и шесть лет – героические усилия адвоката Гольшица! – дали не Настасье, а кому-то другому). И больше никого у Ильи нет. И хватит об этом думать. Надо работать.
Надо работать, решила Маша. Это испробованное средство всегда действовало безотказно. И сейчас тоже должно было помочь. Маша заставила себя сосредоточиться на изображении дисплея, побарабанила пальцем по планшетке ноутбука, нарисовала закорючку на листе бумаги, нашла нужный файл, открыла заготовленную баночку колы…
Неужели у него кто-то есть?
Благодаря денежным вливаниям Руслана Алина Владимировна устроилась в больнице как в неплохом отеле. Пациент коммерческой палаты имел в пользовании итальянский ортопедический матрас, кабельное ТВ, классное постельное белье и т. д. Три дня Алина Владимировна провела, упиваясь заботой и сочувствием дочери, медперсонала и будущего зятя. Страшные увечья, полученные в автомобильной аварии, не беспокоили, но, чтобы не разочаровывать окружающих, Алина Владимировна старательно подавляла присущую ей жизнерадостность, постанывала, душераздирающе вздыхала. Рудницкий бесперебойно поставлял изумительные букеты. Дочь старалась предугадать каждое движение «бедной мамулечки». Медсестры светились заботой. Но – самое важное – в жизни Алины Владимировны возник тридцатилетний хирург Сергей Маратович. Они сразу поняли друг друга. Алина Владимировна беззастенчиво и напропалую кокетничала…
– …А где моя мама? – не веря глазам, думая о самом страшном, спросила Лиза. – Где она?! Что случилось?!
Санитарка убирала опустевшую палату. Несколько розовых лепестков лежало на тумбочке. На подоконнике валялась пара женских журналов.
– Да не волнуйся! – остановила поток Лизиных жутких фантазий санитарка. – Выписали ее. Сергей Маратович выписал.
– А кто ее забрал? Она мне ничего не сообщила!
– А никто.
– Как?
– А никак. Она на третий этаж перебралась. – Санитарка постучала по линолеумному полу шваброй, указывая направление, в котором испарилась неутомимая маман. – Пластику делать. Да почему б не сделать, если деньги есть? Там очередь на месяц. Все хотят скинуть лет десять. Кому ж не хочется? Сергей Маратович устроил. Чтоб без очереди.
– Какую пластику? – простонала Лиза. – Маме? Зачем?
– Круговую подтяжку. Вот про веки не знаю – будет подрезать, не будет. Сисечки точно решила не трогать. Хорошие сисечки, ничего не скажешь. Про веки не знаю. Да успокойся ты, глупая! Ну что трясешься? Сколько времени? Час? Так уже и сделали, наверное. Наверное, от наркоза отходит. Беги, ты как раз кстати.
Потрясенная новостью, не веря, что вполне здравомыслящая и рассудительная мама сотворила с собой подобную дикость, Лиза рванула вниз, на третий этаж.
И на третьем этаже Алина Владимировна разместилась с комфортом. Но видочек у нее был! Кошмарный сон сюрреалиста. Фиолетово-зеленое лицо-отек, обмотанное плотной повязкой.
– Мама, что ты наделала?! – возмутилась Лиза. – Что за фокусы?
– Подтяжечка, – с трудом прошипела Алина Владимировна. Наверное, ей трудно было двигать губами. – Через недельку буду в норме.
– Но зачем? Ты отлично выглядела!
– Пора, мой друг, пора. Сорок пять уже, ты забыла?
– Это из-за врача? Признайся! Решила завести нового бойфренда?
– Решила, – осторожно кивнула Алина Владимировна. – И завела.
– И раз ему всего тридцать, то и ты должна выглядеть на столько же?
– Вздор! На тридцать я выглядела до операции, – прошепелявила мамуся. – Через неделю-другую я буду выглядеть на двадцать три. Мы будем как сестрички.
– Мама, с тобой не соскучишься!
– Разве это плохо?
– Он тебя уже видел?
– Кто? Руслан?
– Да при чем здесь Руслан! Твой друг врач?
– Обязательно. Он и на операции присутствовал. Говорит, держал за руку.
– Кого? Хирурга? Чтобы не отрезал лишнего?
– Нет, меня. Меня держал за руку.
– А… Да, это мудро. Ты и под наркозом способна что-нибудь учудить, – не удержалась от критики Лиза.
– Данный тон неуместен в разговоре с матерью.
– И ты не стесняешься? Что твой новый друг видел тебя такой?
– Стесняюсь. Но если не понравлюсь фиолетовая, то не стоит затевать love-story. Пусть финиш будет перед стартом. Покончим сразу. А если между нами на самом деле что-то возникло, то моя пикантная фиолетовость вызовет у него жалость и умиление, а не отвращение.
– Средство смелое, но, по-моему, чересчур радикальное.
– И не забывай, он хирург. Разверстые раны, гематомы, содранная кожа – он это видит каждый день. Его трудно удивить.
– Надеюсь, не он послал тебя на пластическую операцию?
– Идея моя, – скромно, но гордо ответила Алина Владимировна. – Сергей даже отговаривал. Ах, как он отговаривал! Какие комплименты звучали! Но я, дура, настояла на своем.
– Не поняла. Ты все-таки раскаиваешься?
– Больно, – призналась Алина Владимировна. – Лет пять еще могла бы пользоваться той, предыдущей физиономией. Да… Мы, девочки, такие глупые… Лиза! Не вздумай сказать Руслану, где я. Придумай что-нибудь!
– Как? Сергея Маратовича ты не стесняешься, а Руслана… Почему?
– Ты что! Зять не должен видеть тещеньку в подобном состоянии!
– Какой зять! – возмутилась Лиза. – Какая тещенька! Мама, тебе, наверное, дали слишком сильный наркоз! Проснись! Руслан никогда не станет твоим зятем.
– Ты не права, – насупилась Алина Владимировна. – После всего того, что он сделал для меня…
– Я что – компенсация?
– Ты – сладкий приз.
– Отказываюсь!
– Но согласись, в истории с автомобильной аварией раскрылись новые, прекрасные грани в натуре Руслана. Как он внимателен, как заботлив! Как умеет все устраивать! Как быстро находит общий язык с людьми!
– Это не трудно, когда карманы топорщатся от пачек денег.
– Лиза, кто тебя поддержал в трудную минуту? Когда ты была в растерянности, когда ты переживала за здоровье ненаглядной мамули?
– Руслан поддержал, – согласилась Лиза. – Но замуж я за него не пойду.
– Ты черства, ты неблагодарна.
– Я не компьютерный персонаж с тремя запасными жизнями. У меня одна жизнь. Я не буду жертвовать ею из чувства благодарности.
– Согласиться на рай с влюбленным в тебя роскошным мужиком – это не жертва. Это разумный поступок.
– Не хочу быть разумной.
– В браке один всегда любит сильнее. В вашем браке это будет Руслан. А ты всегда будешь в выигрышном положении.
– Нет. Хочу умирать от любви, хочу сгорать, пылать, искриться, хочу любить страстно и безудержно! Ничего не хочу выгадывать и рассчитывать.
– Конечно, – согласилась Алина Владимировна. – Потому что никогда не бедствовала, не голодала. За исключением тех пяти лет после развода, когда мы с тобой совсем были без денег. Пока я не встала на ноги. Но ты была маленькая, ты ничего не понимала. Я старалась, чтобы ты не ощущала нашей тотальной бедности. Зачем тебе думать, выгодный жених или нет? Ты привыкла тратить деньги не считая.
Лиза опустила голову. Ей стало стыдно.
– Я знаю, как тебе было трудно. И я очень тебе благодарна.
– Я хочу быть уверена, что твой муж сумеет обеспечить тебе и детям достойную жизнь. Руслан подходит по всем параметрам. Тогда я смогу спокойно умереть.
– Приехали! Умирать-то зачем? В двадцать три года!
– Издеваешься?
– Нет. Мама, давай не будем говорить о Руслане. Он хороший, да, согласна. Только не надо о нем.
– Не надо так не надо, – легко согласилась Алина Владимировна. – Ладно, ступай. Ко мне сейчас придет Сергей Маратович. А ты сейчас не самый лучший фон для меня. Моя изувеченная морда не выдержит конкуренции с твоим нежным личиком…
С Сергеем Маратовичем Лиза столкнулась на лестнице. Даже если бы она не видела его раньше, она способна была описать его в общих чертах. Лиза отлично знала, какой тип мужчин предпочитает Алина Владимировна. Мамуля, без сомнения, предпочитала отборные сорта. Все ее друзья были молоды, имели приличный рост, суперменистую осанку, симпатичную внешность, развитую мускулатуру и неплохой коэффициент интеллекта. Остается только удивляться, каким образом Алине Владимировне всегда удавалось заполучить в безраздельное пользование такой качественный материал, в то время как барышни более юного возраста страдали от одиночества и утверждались в мысли, что «нормальные мужики» практически вымерли или давно женаты.
Маша горько рыдала на груди Валдаева. Рубашка детектива промокла, словно в него выстрелили из водного пистолета. Сыщик крепко, но политкорректно обнимал несчастную подругу за худые плечи, стараясь не переусердствовать. Мария была морально истерзана и нуждалась в таком интенсивном утешении, что Валдаев побаивался, не будут ли его активные действия (ах, как он умел утешать женщин!) расценены как предательство друга.
– Нет, Саша, признайся, он кого-то себе завел! – гудела на волынке Мария. Эту фразу она произнесла по крайней мере 689 раз. Сегодня она прямо-таки радовала разнообразием. – Не скрывай от меня!
– Я ничего не скрываю! Илья тебе не изменяет! Клянусь. Чем поклясться? Клянусь здоровьем Пульсатиллы. Ты ведь знаешь, как она мне дорога. Клянусь исправностью твоего ноутбука. Пусть у меня выпадут все волосы на ногах, если я вру. Пусть с нашего «лендровера» слезет краска. Пусть…
– Ты ни с кем его не знакомил? – подозрительно посмотрела на Александра Мария, оторвавшись от его удобной и мокрой груди.
– Кто?! Я?!! Маша!!! Ты за кого меня принимаешь? Я, если хочешь знать, для вашей семьи голубь мира. Я только и делаю, что пытаюсь призвать Здоровякина к порядку. Я каждое утро и каждый вечер пытаюсь выставить его из моей квартиры, вернуть к тебе, к детям. Но ты же знаешь, как он упрям! Говорит, не вернется, пока ты не избавишься от этого парня… Мити.
– От Мити я не избавлюсь, – твердо сказала Маша.
– Вам надо искать компромисс.
– Что же, он совсем по мне не скучает?
– Еще как скучает! – горячо заверил Валдаев. – Он мне ночью спать не дает. Лезет ко мне на диван со словами «Машенька, я медведь!». Ты, конечно, молодец, Мария. Сбагрила мне Здоровякина. Он всю мою квартиру разрушил. Слон белгородский. Теперь у нас и офис в руинах, и квартира на грани.
– А что с вашим офисом?
– Да… Ерунда вышла. Нам по ошибке евроремонт попытались сделать. Но мы не дали. Теперь без противогаза, зонтика и ластов к там не зайдешь – пыль, грязь, битый кирпич. Рваная проводка искрит.
– Поэтому ты был таким грустным, когда я тебе позвонила?
– Угу. И на работе сплошные кранты, и в личной жизни.
– А что в личной жизни?
– Ну, сейчас мы не мои сердечные проблемы обсуждаем, а твои. Значитца, так. У Ильи никого нет. И не будет. Ручаюсь. Второй Настасьи я не допущу. Продолжай изображать из себя гордую девочку, пока он доводит до нервного срыва мою кошку и меня до инфаркта. Да выгони ты этого Митю, и все дела!
– Не могу. Он идеальный помощник. Я на него молюсь.
– Хреново. Ты сама-то не влюбилась?
– Идиот ты, что ли? Стала бы я сейчас рыдать?
– Вы, женщины, непонятны, как хинди. Звонят в дверь?
Да, в дверь звонили. Сегодня у Марии явно был приемный день. На пороге здоровякинской квартиры стояла Лиза и во все прекрасные золотисто-голубые глаза смотрела на Валдаева. И видимо, ждала разъяснений.
– Саша, знакомься, – сказала Мария, – моя подруга Лиза. Лиза – это Саша. Друг, компаньон и собутыльник моего практически экс-мужа.
– Лиза! – пылко закричал Валдаев и бросился к новой гостье с самыми добрыми намерениями: задушить в объятиях.
К удивлению Маши, Лиза вовсе не сопротивлялась. Она только слегка порозовела от удовольствия, позволяя бойкому сыщику делать все, что он хочет.
– Ну, Валдаев, ты не перестаешь меня изумлять! – заметила хозяйка гостеприимного дома. – Ты всегда был молниеносен в очаровывании женщин, но сейчас бьешь все рекорды.
– Ты молниеносен? – отстранилась от сыщика Лиза. – У тебя много женщин?
Валдаев посмотрел на Марию страшными глазами – кажется, она сказала лишнего. Вовсе не надо было информировать подругу о его донжуанских наклонностях.
– Постойте! – воскликнула Мария. Ее посетило внезапное озарение. – Лиза! Неужели?! Валдаев и есть тот божественный, неземной, фантастический Саша…
– Ты считаешь меня фантастическим? – заулыбался сыщик и вновь набросился с поцелуями на предмет своей недавно родившейся страсти. – Ты считаешь меня неземным? Ты так говорила обо мне?
Теперь уже Лиза метнула на подругу сердитый взгляд: заложила с потрохами!
– Невозможно поверить! Ты друг Ильи, и именно у тебя он сейчас живет? Столько раз всплывал в нашем разговоре этот мифический друг, в квартире которого скрывается от семьи Здоровякин. Но я представить не могла, что это ты и есть.
Как бы там ни было, и Лиза, и Валдаев светились счастьем от незапланированной встречи.
– Не хотите прогуляться вдвоем? – предложила грустная Маша. Чужая окрыленность, радость в глазах друзей, их восторг подчеркивали ее личную неустроенность и неудовлетворенность. – Мне детей укладывать. Сейчас с прогулки придут.
– Я помогу! – сразу предложила Лиза.
– Да ладно. Митя поможет. Идите уж. Ты зачем приходила-то?
– Поныть, – призналась Лиза.
– Теперь, я думаю, у тебя другое настроение?
– Да!
– Маша, помни, все, о чем я тебе говорил, – чистая правда! – напомнил Валдаев. – Мы с тобой что-нибудь придумаем, чтобы образумить Здоровякина.
– Конечно, его обязательно надо образумить, – горячо поддержала Лиза. – Вправить ему мозги. Почему ты до сих пор не повлиял на своего товарища?
– Я повлияю, – заверил Саша. – Пойдем, пойдем!
Влюбленные голубки с трудом протиснулись в дверь. Они не хотели разъединяться, Валдаев цепко держал добычу за плечи, автоматически отмечая, что на Лизе гораздо больше мяса, чем на Маше, и она несравнимо мягче бедной программистки.
Выйдя из подъезда, сыщик вдруг хлопнул себя по лбу и заявил, что забыл взять у Маши любимую здоровякинскую футболку и что Илья, вероятно, будет очень недоволен невыполнением просьбы.
– Я сейчас, я быстро! Стой здесь! – И умчался вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Через мгновение послышалось, как он с грохотом ломится в дверь квартиры. – Маша, открой! Это снова я!
– Что стряслось? – удивилась Маша.
– Ты обо мне ничего плохого не рассказывала? – тихо спросил Валдаев. Он прищурился и напряженно вглядывался в лицо девушки, с трепетом ожидая ответа.
– Что я могла сказать о тебе плохого?
– Ну… Ты могла, к примеру, сказать, что друг, в квартире которого живет сейчас твой муж, склонен менять дам как перчатки.
– Знаешь, если честно, перчатки меняют гораздо реже, чем ты девиц.
– И Лиза знает?! – ужаснулся Александр.
– Не нервничай. Все в порядке. Ты чист в ее глазах.
– Правда?
– Правда. Ты думаешь, у меня нет других тем для обсуждения с Лизой, кроме твоей особы?
– Но ведь ты сказала, что вы говорили обо мне!
– Лиза говорила о тебе. А я слушала. Я и не предполагала, что она говорит о тебе. Иди, у меня дела.
– Я тебя безумно люблю!
– Какая экспрессия! Мне вполне хватит приятельского расположения.
– Где футболка? – спросила Лиза.
– Какая футболка? – не понял Валдаев. – А-а… э-э… Мария ее дисквалифицировала.
– В смысле?
– В приступе ярости перевела ее в разряд половых тряпок. Чтобы отомстить Здоровякину.
– Я не думала, что у них все так безысходно.
– Помирятся, – успокоил Валдаев. Он поправил Лизе прядь волос, хотя в этом и не было необходимости. Склонил голову набок, оценивая результат. Потом уверенным жестом опытного стилиста заправил шелковистую прядь за ухо.
– Все? – усмехнулась Лиза. – Можно дышать?
– Да. Ты невероятно мила.
– Прелестная формулировка. Если бы ты сказал «невероятно красива», я бы вряд ли поверила. А так…
– Откуда царапины?
– Разве заметно?
– Ничего себе! У тебя лицо девочки, посмевшей отказать Тайсону.
– Я думала, уже ничего не видно, – расстроилась Лиза.
– Очень даже видно, – успокоил Валдаев. – И?.. Откуда ссадины? Ты не ответила.
– Налетела ночью на шкаф, – обманула Лиза.
– Правда? А ты упорная. Не знаю, сколько раз надо наброситься на несчастный шкафчик, чтобы заработать такие повреждения.
Лиза сникла. Она провела два часа перед зеркалом с тюбиком тонального крема и коробкой светоотражающей пудры, маскируя последствия драки. Царапины и так были уже едва видны, но глазастый Валдаев все же разглядел.
– Лиза, не грусти.
Валдаев помедлил в нерешительности, потом (с внутренним недоуменным возгласом «Да что ж это я?!») припал губами к Лизиным губам, словно к прохладному лесному роднику. Руки его тоже находились там, где надо: он крепко стиснул спину девушки, страстно придавив к себе малышку. Лиза таяла, как мороженое. Ощутив твердую и надежную опору, она повисла на руках Валдаева. Голова у нее закружилась, колени подкосились. А сыщик и рад был стараться.
– Ничего себе, – раздался рядом восхищенный детский голос. – Ну, дядь Саш, ты, блин, даешь! Как в телике!
Все здоровякинское потомство, предваряемое няней, полукругом обступило парочку и одобрительно наблюдало за продолжительным поцелуем, исполненным Валдаевым и Лизой в стандартах Голливуда…
Нельзя было представить, что путь от дома Маши до дома Лизы окажется столь извилистым. Очарованные странники петляли, как шпионы. Совместными усилиями им удалось растянуть прогулку на три часа. И все равно, достигнув конечной цели путешествия, они не хотели расставаться. Чудесная погода соответствовала романтичному настроению. Великолепный сентябрьский вечер, теплый, но свежий, с неподвижным прозрачным воздухом, наполненным терпким запахом увядающей листвы, красиво оттенял их чувства. Отношения находились в начальной стадии, и это придавало им неизъяснимую прелесть. Еще все было впереди.
Так как Лиза не пресекла уверенного вторжения Валдаева в ее подъезд и позволила прыткому товарищу достигнуть заветной двери, сердце того затрепетало. Саша понял – его пригласят на кофе. И оставят ночевать. На самом деле после нападения Лиза всякий раз покрывалась испариной, поднимаясь по лестнице в одиночестве: она боялась ремейка.
А Саша, к собственному удивлению, внезапно понял, что ему совершенно не хочется торопить события и требовать от Елизаветы немедленной капитуляции. Он согласен ограничиться одним кофе. С тортиком.
– Кофе у меня нет, – сказала Лиза, впуская Валдаева в квартиру. Она словно читала его мысли. – Забыла купить. С моей мамой обо всем на свете забудешь! Подожди-ка.
Лиза метнулась в комнату и быстро (но осторожно, стараясь не порвать) отлепила от стены огромный постер, изображающий одного известного американского актера.
– Заходи!
– А что с твоей мамой? – поинтересовался Валдаев. Он осматривался. В комнате не было и намека на то, что здесь окопался дизайнер. Вернее, первоначально Лизина квартира, возможно, являла собой образец оформительского мастерства. Но после того как барышня принесла на хрупких плечах и поставила в углы, на подоконник, повесила и прислонила к стенам все, что было ей необходимо для работы, квартира стала напоминать складские помещения театра оперы и балета.
Александр осторожно пристроился в кресле, предварительно убрав с него рулон холста с махровыми краями. Он машинально подумал, что Здоровякин бы здесь порезвился. Как много полезных вещей, разложенных на диване, стульях, он бы изуродовал, опустив на них свой крепкий зад!
– Мама разбила мою «тойоту» и теперь делает пластическую операцию.
– Это что-то новенькое! – оживился сыщик. – Как это? Новые технологии? Не пойму. Кузов, что ли, подтягивают? Силиконом увеличивают?
– Она себе делает пластическую операцию, а не «тойоте».
– А… Так сильно пострадала в аварии?
– Почти не пострадала. Просто у нее новый любовник.
– У «тойоты»?! – изумился Валдаев.
Если бы на месте Валдаева сейчас был другой мужчина, Лиза, безусловно, очень сильно усомнилась бы в сообразительности собеседника. Но непонятливость Саши вызвала у нее лишь влюбленную улыбку.
Особенная манера подачи информации, свойственная женщинам, всегда очаровывала Александра. «Тойота», операция, любовник – все было свалено в кучу, как нарезанные овощи в кастрюлю. Валдаев открыл рот для следующей фразы, надеясь компенсировать неловкость предыдущего абзаца и сказать что-нибудь интеллектуальное, но внезапно побледнел и замер. Маленький список, приклеенный к стене скотчем, привлек его внимание.
«Алчность, гнев, гордыня, праздность, похотливость, чревоугодие, зависть» – было выведено четким Лизиным почерком. Елизавета ежедневно экзаменовала свои поступки и мысли, выискивая в них отголоски семи смертных грехов. Результаты были неутешительны. Причислив себя к лику неисправимых грешниц, Лиза погружалась в тяжелые раздумья, виртуозно занималась самокопанием. Портила цвет лица, как говорила Алина Владимировна.
– Ты любишь Брэда Питта? – упавшим голосом промямлил сыщик.
– Кто это? – удивленно распахнула красивые (а главное – честные!) глаза Лиза.
– Он играл в фильме «Семь». Оттуда ты и взяла этот список.
– Список я взяла у Данте. Фильм «Семь»? – глубоко задумалась Лиза. – Ах, точно! Я смотрела! Там Гвинет Пэлтроу! Хорошенькая такая! Помню, помню!
– А он ее муж по фильму. Нет, ты правда не знаешь, кто такой Брэд Питт?
– Актер. Я вспомнила. Знаешь, я не очень-то запоминаю фамилии. Гвинет Пэлтроу запомнила, потому что видела еще в трех-четырех фильмах.
– И все? – Напряжение не сходило с лица Валдаева.
– А я что, обязана любить твоего Фрэда Битта?
– Нет! – громко, страстно засопротивлялся сыщик. – Боже упаси!
Дело в том, что бедный парнишка еще не справился с травмой, нанесенной его психике одной из подруг, Евой. Вот кто любил Брэда Питта больше жизни.
Девица всем была хороша – голубоглазая брюнетка с изумительной фигурой, не вредная, не жадная, не амбициозная. Совершенно прелестно умела варить макароны. Не приставала к Пульсатилле. Полный восторг в плане секса – горячая, пылкая, изобретательная, как Кулибин, открытая для пикантного экспериментаторства. И лишь единственный, но сокрушительный недостаток – она была сдвинута на этом американском киноактере, на этой ненавистной голливудской звезде, на этом божестве, о существовании которого Валдаев и не догадывался до знакомства с Евой.
Детектив мучительно размышлял, каким образом ему удалось завладеть голубоглазой красавицей, если все ее мысли были только об одном. Разглядывая себя в зеркале и сопоставляя увиденное с многочисленными фотографиями, плакатами, поселившимися в его бункере одновременно с Евой, Валдаев думал о том, что да, левый полупрофиль (если переделать нос) чем-то отдаленно… И светлые волосы тоже… А фигура, считал Валдаев, у него конечно же гораздо лучше, чем у американца.
За три месяца жизни втроем сыщик возненавидел данный объект всеми силами души. Брэд был всюду – в различных ролях, одетый и голый, с пистолетами и ножами, с женщинами и собаками, с длинными волосами и короткими – смотрел со стен, словно издеваясь. Ведь Валдаев, как бы он ни старался, всегда проигрывал соперничество. Саша чувствовал – им удовлетворяются из-за невозможности получить в пользование оригинал. Он – всего лишь слабая копия, жалкое телесное воспроизведение недоступной мечты. Он – волосатая курица, которую утонченная, но голодная мадемуазель ест, оттопырив пальчики, потому что ей не дали фаршированного фазана.
Ева сутками висела в Интернете, собирая новости о кумире. Упросила Валдаева купить фотопринтер, чтобы дергать из Сети картинки с любимой рожей, и видеомагнитофон, печатающий фотографии понравившихся кадров. А ей нравились все кадры с участием названного мальчугана. Она писала письма в фан-клубы. Часами висела на телефоне, обсуждая с такой же чокнутой подругой, как изумительно надулся правый бицепс Брэдушки в тот момент, когда он поднял револьвер, или как феноменально красиво развевались волосы Брэдика во время скачки на лошади. Ева наизусть знала фильмографию актера начиная с картин, когда он еще и не упоминался в титрах, и многократно смотрела их все. Ева пыталась и Валдаева приблизить к идеалу. Мягко намекала о необходимости отрастить волосы до талии, вставить три штифта в челюсть (чтобы добиться американской массивности) и брать уроки верховой езды.
В общем, Валдаев три месяца имел дело фактически с больным человеком. Его доконала ночь, когда восемнадцать раз подряд он был назван Брэдом и ни одного раза Сашей (подобное уже происходило, но не в таких катастрофических пропорциях). Наутро сыщик молча снял со стен, зеркал, шкафов все фотографии актера, сложил их на столе аккуратной стопкой (не порвал, не сжег, заметьте! Добрая душа!), достал Евин чемодан, сходил за букетом ярко-желтых роз. Ему не пришлось изображать на лице страдание, как обычно он делал при расставании с надоевшими любовницами: ах, как не хочется, как невыносимо больно, трудно… Но мы должны расстаться, крошка, мы просто обязаны! Нет, сейчас он был предельно искренен. Его глаза сияли пронзительным светом мученичества.
С той поры Валдаева начинала всякий раз бить дрожь, едва он слышал имя Брэда Питта или видел его лицо на афише…
– …Неужели у нас нет других тем для разговоров? – спросила Лиза. – Я поставлю музыку. Согласен на Тони Брэкстон? Наверное, у тебя более изысканные музыкальные вкусы? Но мне она очень нравится. Да, я обязательно еще раз посмотрю фильм «Семь», акцентируя внимание не на Гвинет, а на твоем любимце. Раз ты от него без ума.
– Нет! Не делай этого! – закричал Валдаев. – Ты обещала мне чай. Я дождусь его или мне спокойно умереть от жажды?
– Сейчас организую.
Если бы Валдаев открыл дверцы тумбочки под телевизором, его бы хватил удар. Его ждало бы самое ужасное разочарование в жизни. Он умер бы по месте.
Плотным рядком, бок о бок стояли в тумбочке десятки кассет – «Легенды осени», «Собственность дьявола», «Семь лет в Тибете», «Бойцовский клуб»… Все названия бедный сыщик знал наизусть. Не по своей, конечно, воле.
К счастью, в Лизиной квартире Валдаев не дал разгуляться пагубной оперской привычке шарить по углам. Он просто сидел в кресле и ждал возвращения Лизы.