Глава 16
На вечер пятницы Лиза вполне бы придумала другое развлечение, нежели поездку в Сосновое. Но безусловно, не хотелось ссориться с мамой и не стоило явно пренебрегать клиентом.
К тому же Александр, пообещавший вновь возникнуть в ее жизни через пять безумно долгих дней, не вспоминал – словно питекантроп какой-то! – о существовании телефона. Ладно, он был слишком занят, чтобы встретиться лично с тоскующей девицей, но разве трудно набрать номер?
Отчаяние и надежда в Лизином сердце сменяли друг друга, как контрастный душ. Она уже стала думать, что невидимая связь, возникшая между ней и Валдаевым при первой же встрече, – не более чем фантазия. Ничего не было. Просто встретились симпатичный ловелас, готовый бежать рваным аллюром за любой хорошенькой девицей, и хорошенькая девица, основательно утомленная одиночеством. Последний разжалованный бойфренд исчез за горизонтом целую вечность назад, и Лизе вновь хотелось влюбиться. Поэтому она все придумала. А на самом деле в воздухе ничего не витало, не потрескивало электричеством, не стреляло во все стороны лимонными, бирюзовыми, малиновыми искрами.
– …Триста граммов российского, – уныло сказала Лиза продавщице в магазине. Ее слова прозвучали до такой степени печально и безысходно, что продавщица невольно на мгновение задумалась – о чем грустить молодой, красиво одетой покупательнице с явными признаками здоровья на лице и с портмоне, набитым дензнаками? Какое она вообще имеет право грустить!
К стеклянному холодильнику около Лизы привалилась хрупкая восьмидесятилетняя старушка. На ней был платочек, ситцевое платье и сине-белые потрепанные кеды. Вид у бабушки был изможденный и отчаянно голодный. Вот уж кто имел сокрушительный повод пригорюниться! Бабуля плотоядно осматривала прилавок, где в живописном изобилии была навалена груда разрезанных колбас и сыра, громоздились куски копченой грудинки и окорока, свешивались ожерелья сарделек. Свежие срезы мяса и колбасы влажно сияли розовым, сыр матово светился и дышал сквозь круглые дырочки.
Лиза уловила поток страстного желания, исходящий от старушки. Та жаждала слиться воедино со всеми этими вкусностями, ощутить их в себе, прочувствовать их движение по пищеводу в желудок… Но гастрономические излишества были недоступны старушке. На что она надеялась? Что сердобольная продавщица кинет ей кусок с барского стола?
Сердобольная продавщица равнодушно отвернулась. Лиза, опустив глаза, забрала российский сыр и, отделив от сдачи десятку, сунула ее старушке в морщинистую, дряблую ладонь. Та приняла дар как-то вяло, словно и не заметила вовсе.
Гордая и взволнованная, Лиза вышла на улицу. Как хорошо, правильно она поступила! Ведь могла бы тоже равнодушно отвернуться! Однако рядом с гордостью соседствовало чувство непонятной неудовлетворенности. Лиза, не желая мириться с дискомфортом, принялась исследовать тайники души. Занялась любимым делом – самокопанием. И быстро поняла – ей обидно, что бабуля никак не отреагировала на ее «красивый» жест. Вычислив подоплеку душевного неудобства, Лиза тут же покраснела от стыда и гнева.
«Какая же ты мерзкая! – набросилась Елизавета на себя. – За ничтожную десятку ждешь слезной благодарности! Спасибо, внученька, спасибо, родная, век не забуду твоей доброты безграничной! Ох и накуплю я всего на твои десять рублей!.. Но постойте! Я ведь могла вообще ничего ей не давать! Лучше бы не давала! Потому что дала, чтобы возгордиться: ах, какая я хорошая, ах, какая альтруистка, гуманистка, славянофилка! Нет, не славянофилка, это из другой области. Но все равно. Я отвратительна, я корыстна».
Но у Лизы была возможность реабилитироваться. Она собиралась избавить Машу Здоровякину от Микрочипа и Мегабайта. Еще один великодушный, красивый жест! И наверное, бегая по соседям с просьбой усыновить безродных котят, она тоже в глубине души надеялась на превосходную степень оценки своих самаритянских свойств. Возможно, Маша окажется менее черствой, чем эта наглая, неблагодарная старуха, и отреагирует на помощь экспансивно, буйно, как и подобает культурному человеку.
Мария не подвела.
– Я пришла забрать котят, – сообщила Лиза, появляясь на пороге.
– ?!!!
Маша секунду молчала, набирая обороты, разогревая двигатель, потом бросилась на шею Елизавете с восторженным повизгиванием и едва не задушила подругу.
– Лиза, ты чудо! Ты прелесть! Какая же ты необыкновенная! Я думала, эти несчастные твари обречены умереть в нашем дурдоме. Спасибо! Спасибо!! Спасибо!!! Я тебя обожаю, Лизочка!
Вот это было правильной реакцией!
– Лиза, я перед тобой в долгу.
– Что за глупости!
– Да ты не представляешь! Два кота в придачу к трем головорезам! Во-первых, я переживала за их психическое здоровье – котов, конечно, а не головорезов. Ведь их купали в унитазе, и кормили кашей с ложки, и пеленали, и оказывали первую медицинскую помощь – искусственное дыхание, электрошок… Ты понимаешь?!
– О боже!
– Во-вторых, эти страдальцы постоянно под ногами! Они везде. Я всегда на них наступаю. Как будто их не двое, а сотня. И всегда ищут моей защиты, прыгая на меня с разбега. Смотри!
Действительно, на плече у Маши сияли красные параллельные полосы от когтистой лапы.
– Слушай, а почему так тихо? – заметила вдруг Лиза.
Маша таинственно кивнула в сторону детской.
– У меня новая нянька! – горячо прошептала она. – Митя!
– Парень! – тоже шепотом восхитилась Лиза.
– Да! Фантастика!
– Что, такой красивый?
– Да при чем тут это! Я не о том. С детьми справляется одной левой. И даже не рукой.
– Ногой?! – изумилась Лиза.
– Бровью!!! Моргнет глазом, и они за ним, как гусята за гусыней. И гуляют, гуляют, гуляют. По восемь часов в день. Ведь это очень полезно для здоровья, правда? Уже второй день тишина. Я не отхожу от компьютера.
Девочки уединились в гостиной.
– Оно и видно, – скептически хмыкнула Лиза. – Ты в зеркало когда смотрела последний раз? У тебя глаза рыдающего кролика.
– Серьезно? Так это не от компьютера, – вздохнула Маша. – Да, я рыдала. Страстно и горько, как изнасилованная итальянка. Илья меня бросил.
– Бросил! – закричала Лиза. – Не может быть!
– Не ночует дома. У друга окопался, негодяй. Ну и ладно!
– Не говори так, Маша! Он отец, как-никак!
– Ну и что! Три дня не видел детей, и нормально. Сердце не болит. Только свекровь сюда засылает, как Штирлица, с проверками и ценными указаниями.
– Он вернется, и вы помиритесь.
– Не вернется. Я так на него наорала! Как милицейская сирена.
– Ты?
– Я. Сорвалась. И он ушел, наотмашь избив косяк дверью. Скотина полинезийская, как говорит его друг.
– Вовсе не скотина, и никакая не полинезийская. Твой Илья – прекрасный парень. Просто у вас кризис.
– Ты всегда его защищаешь. Хотя практически с ним незнакома.
– Потому что он нужен твоим детям. И тебе тоже.
– Да, – вдруг всхлипнула Маша, – я свихнусь от амбивалентности!
Лиза сделала максимально огромные глаза. С такими глазами – прямая дорога в рекламный клип про водостойкую тушь для ресниц. Лиза знала, что можно свихнуться от счастья, от любви, от горя, но что значит…
– И люблю его, и убить готова, – пояснила Маша. – Соскучила-а-ась! А он даже не звонит!
– Знаешь, а мне не звонит тот… Ну, я тебе рассказывала…
– Александр?
– Угу. Ты не знаешь почему?
– Вот уж точно не знаю, Лиза! Как можно тебя игнорировать! Ты ведь ангел!
– Правда?
– Да. Ты ангел, это однозначно. И внешне, и внутренне. Я удивляюсь, как тебе удается прятать крылышки под футболкой. А у тебя есть его телефон?
– Нет.
– А фамилию знаешь?
– Да.
– Давай я посмотрю на диске. И ты позвонишь. Говори фамилию.
– Нет! Я не хочу ему звонить!
– Но почему?
– Ни за что! – яростно засопротивлялась Лиза. – Нельзя делать первый шаг! Стоит только проявить интерес, и тебя сразу спишут в неликвидный остаток.
– Ты серьезно так думаешь?
– Я прочитала в «Космополитене».
– «Космополитен» точно бы так не написал. Наоборот – они бы посоветовали взять быка за рога.
– Да, – вздохнула Лиза. – Но я не буду ему звонить первой. Пусть сам позвонит!
– Возможно, это единственное правильное решение. Да, точно. Лучше подождать, пока сам позвонит. И гордо ответить, что занята. Эти мужчины – как ослы. Всем нужна морковка на веревочке. Только тогда они идут в нужном направлении. Я тоже не буду звонить Илье. Сам приползет. Как раненый мамонт. Оставляя траншею на асфальте в метр глубиной.
– А вот ты-то как раз могла бы позвонить! Эх, Маша. Где котята? Давай тащи, у меня тут сумка.
К поискам Микрочипа и Мегабайта активно подключился весь питомник во главе с Дмитрием. Котята, уже не питавшие надежд на лучшую долю, видно, решили, что их понесут топить, и бесследно растворились в пучине бардака и хаоса. Броуновское движение, к счастью без жертв и разрушений, приостановилось через полчаса, когда беглецы были изъяты из комода и упакованы в Лизину сумку.
…Еще несколько минут разговора, и девушки бы обнаружили, что друг, предоставивший приют беглому Здоровякину, и объект горячечных вздохов Лизы – одно и то же лицо. Но этого не произошло.
По настоятельной просьбе мамы Лиза надела вечернее платье – снизу длинное, сверху – на тонких бретельках, в середине – сверкающее и полупрозрачное. Купленное в Париже. Последнее обстоятельство, отчетливо акцентированное в Лизином сознании, весило больше, чем все видимые глазом достоинства наряда – искусный крой, необычная ткань, тонкая отделка. Платье было куплено в Париже, на бульваре Монтань, и, даже если бы из него торчали во все стороны нитки, висела мешковина и топорщились куски брезента, – все равно Лиза чувствовала бы себя в нем королевой.
– Ах, как ты хороша, – ворковала Алина Владимировна. Она тоже предельно оголилась, но сейчас прятала наготу под шелковым шарфом. – Наш бизнесмен упадет!
Таксист (Руслан прислал к восьми часам такси) спиной горячо подтвердил, что бизнесмен, несомненно, упадет. Хорошо, если не с лестницы. Как спелая груша сорвется он с ветки, увидев божественное создание с голыми плечами, голыми руками, практически голой грудью и одной голой ногой, выставленной в разрез. А тут подоспеет Алина Владимировна, менее юная, но не менее голая, и бизнесмен вовсе забьется в судорогах безумного восторга.
– Конечно упадет, – скуксилась Лиза, словно съела тарантула. – Он от всего готов упасть. Он такой впечатлительный!
– Просто он от тебя без ума.
– Я только не понимаю, почему так сразу? Когда я успела его очаровать?
– Успела, – тонко улыбнулась Алина Владимировна. – Ты все-таки моя дочь!
Таксист всмотрелся в зеркало. Наверное, хотел удостовериться, действительно ли дама, с гордостью заявляющая о генетической обусловленности несокрушимого очарования дочери, имеет на это право. Видеоряд вполне удовлетворил мужчину. Он улыбнулся.
– Лиза, я не прошу давать ему какие-то обещания. Мы просто хорошо проведем вечер, ладно? Постарайся быть милой.
– Постараюсь, – недовольно буркнула Лиза себе под нос.
– Веселой.
– Это трудно.
– Почему?
– Саша про меня забыл, – призналась Лиза. Она посмотрела на мать в робкой надежде, что та подхватит тему Саши и они всю дорогу до Соснового будут самозабвенно обсуждать перспективы и проблемы Лизиного контакта с Валдаевым. И самого Валдаева, его великолепные внешние данные, его светлый хохолок, голубые честные глаза, крепкую шею, ненавязчиво сбрызнутую отличной туалетной водой, прямые плечи и выпуклые бицепсы…
– Вот те на! – воскликнула Алина Борисовна. – Саша! Да фиг с этим Сашей! У нас теперь Руслан!
– Не хочу! – Лиза надула губки. Потом увидела в зеркале физиономию таксиста, быстро представила, как сейчас выглядит – с губами-варениками и щеками объевшегося хомяка, – и улыбнулась.
– Капризная девчонка!
– Сердцу не прикажешь.
– А ты прикажи! Где он, твой Саша? Сама же говоришь – не звонит. И не вспоминает о тебе. Не приходит. А Руслан – на руках готов тебя носить. Ночевать у твоего подъезда. Бриллиантами тебя усыпать.
– Ого, – удивилась Лиза. – Это он тебе сам сказал?
– Что-то подобное.
Сообщение о бриллиантах вроде бы несколько смягчило гордый нрав девицы. Она призадумалась. Во всяком случае, так казалось внешне. На самом деле Лизой вдруг овладела мысль, простая и естественная, странным образом избегавшая до этого посещения ее хорошенькой головки. Она представила себе, что Руслан влюбился в нее точно так же молниеносно и непоправимо, как она влюбилась в Валдаева. Ведь Лиза никак не могла объяснить (разве что действием пресловутых феромонов), почему она околдована Александром, почему его прекрасный образ терроризирует ее последние дни, почему она грезит о почти незнакомом парне? Так же и Руслан – ничего не мог с собой поделать, хотел только Лизу, и ее одну.
Как только Лиза сопоставила собственные ощущения с теми чувствами, что, наверное, охватили сейчас Руслана, она наконец-то прониклась состраданием к бедняге.
– Ах, мама! – воскликнула она, смеясь. – Хорошо, я буду милой, я буду веселой!
И чмокнула Алину Владимировну в нарумяненную щечку. Мамуля посмотрела на дочь несколько озадаченно.
Радостен труд коммерсанта, подсчитывающего богатую дневную выручку! Приятно и исполнено горделивого восторга его лицо! Трепетны пальцы, ласкающие купюры, нежны прикосновения!
В фирму «Поможем!» опять, повинуясь непонятной природной закономерности, повалил народ. Валдаев и Здоровякин взволнованно метались по городу, решая проблемы клиентов. Их джип мелькал, как Фигаро, то там, то тут, проносясь по дороге серебристой молнией. Дела попадались нетрудные, и клиенты были, как на подбор, исключительно удачные: они оптимально сочетали в себе денежность и эмоциональность, то есть относили свои проблемы к разряду непоправимых и готовы были щедро оплатить услуги избавителей в случае благополучного исхода.
Сыщики выступили амортизатором в разборе нескольких автомобильных аварий, сведя стороны к разумному консенсусу, успокоили пару нервных дам и одного ревнивого мужа.
Неделя деловой суеты принесла больше морального удовлетворения и материальной выгоды, чем три предыдущих месяца. В парнях взыграла гордость, они вновь почувствовали себя нужными, да и деньги приятно грели карман.
– …Ну что, по домам? – с надеждой спросил Валдаев, перетягивая резинкой плотную пачку сторублевок. – Смотри-ка, ночь! Мы, однако, засиделись, мой южнокорейский блинчик!
– Так поехали, – кивнул «блинчик», накидывая пиджак.
– Куда? – Глаза Валдаева сияли пронзительной чистотой и непониманием.
– Туда. К тебе, – пояснил Илья.
– О нет! – взмолился Саша. – Только не ко мне! Здоровякин! Ты храпишь, как дивизия беременных.
– А ты храпишь, как… как…
– Не напрягайся! Все равно ничего интересного не придумаешь. Изобретательные метафоры – не твой удел.
– Пошел ты!
– А твои носки сорок не знаю какого размера, что ежевечерне занимают весь полотенцесушитель, меня достали хуже пареной репы!
– Какая изобретательная метафора! А твоя Пульсатилла истоптала мне всю поясницу!
– А плеер, на котором ты вчера уместил свою жэ, перестал работать!
– А не надо было оставлять его на табуретке в кухне! Сказал бы лучше спасибо, что я мою за тобой грязные тарелки!
– О боже, послушайте! Вымыл-то всего две штуки неделю назад, а пафоса!
– Не две! Не две!
– Домой тебе надо, Илюша! Совесть-то не замучила? Там Машка с тремя детьми уродуется.
– Там все нормально. Мама меня информирует. И денег я передал.
– И все равно, езжай-ка ты, Илья, домой. Нельзя так поступать. Не по-мужски это.
Обвинение в недостаточной мужественности было гораздо серьезнее претензий по поводу необъятности носков. Минуту Здоровякин смотрел на друга внимательно и задумчиво, нехорошо прищурившись. То ли взвешивал, куда двинуть, то ли обдумывал, на самом ли деле его поведение такое свинское, как утверждает компаньон.
Под этим тяжелым взглядом Валдаев напрягся, нахохлился. Он понимал, что если Илюша решит подкорректировать пейзажик на его симпатичной мордуленции, то не спасет никакой блок, никакая реакция, никакой прием рукопашного боя. Увесистая карающая длань громилы Здоровякина обязательно достигнет цели.
Немного подумав, Илья, очевидно, пришел к заключению, что замечание Валдаева было в какой-то мере справедливо. И значит, избивать друга и топтать его ногами он будет в следующий, не в этот раз. И потом, если поведение Ильи недостойно, то лишь самую капельку, долю процента, и на эту капельку имеются веские причины. Настолько веские, что вполне оправдывают поведение Здоровякина. И поэтому он вовсе не скотина, как обычно утверждает друг, а, можно сказать, скотиночка. Крохотная такая скотиночка. И конечно уж, совсем не полинезийская, а, к примеру, калифорнийская. Маленькая калифорнийская скотиночка-рецидивистка, бросившая на произвол судьбы сначала жену и двоих детей (пару лет назад), теперь вот жену и троих детей.
Так рассуждал Илюша, утихомириваясь и расслабляясь по мере продвижения к финалу. А что за эти минуты пережил Валдаев! Если бы он не был красиво светловолос, он бы поседел!
– Саша, позволь мне еще немного пожить у тебя, – тихо и кротко попросил Илья.
– Да конечно! – заорал Валдаев, как ненормальный. Странно, что потолок не обрушился от этого дикого, пещерного вопля, долетевшего из глубины веков. – Илюшка, какие проблемы?! Живи сколько хочешь! Я вообще – так к тебе привык, ты не представляешь! Вот даже думаю, проснусь утром и не увижу твоей небритой рожи. Как жить дальше? Все, конкретно, опускается. До самой Пульсатиллы.
– Правда? – со слезами на глазах спросил Здоровякин. – Спасибо, друг. Я тоже очень тебя люблю и дорожу нашей дружбой.
Парни неловко обнялись, прижались на мгновение щеками, пошкрябали друг друга подбородками, обросшими за день элегантной щетиной.
– Все-таки я не понимаю голубых, – сказал Валдаев, отодвигаясь от растроганного Ильи. – Скажи, что за счастье обниматься с мужиком?
