Глава 14

Последняя жертва. Катя много о ней думала. К счастью, она с ней не знакома, как и с первой. И ей не пришлось опять постигать непостижимое, соединяя в одно дружескую улыбку и жуткий оскал обугленного черепа. Нет, здесь Бог миловал. И вообще, последний случай как-то выпадал из системы, которую Катя почти построила: богатый дом, законный муж, ничего сомнительного с моральной точки зрения. Хотя говорят же, что исключения лишь подтверждают правила…

Катя была уверена, что ее это никоим образом больше не коснется. Только если она сама захочет помочь в расследовании. И вот, пожалуйста. Ей даже не придется искать предлог, чтобы подойти к этой женщине и к ее смерти поближе. Не придется всматриваться в бинокль или шпионить из-за угла. Ее муж сам обратился именно в их юридическую фирму.

– Можно мне заняться этим делом? – Катя не стала сдерживать свой энтузиазм на планерке.

– Пожалуйста, – кивнула Валерия.

Остальные помощницы адвокатов, видимо, еще не проснулись после ночных клубов и вечерних свиданий и не просекли, что господин Комов теперь вполне обеспеченный вдовец.

– Сегодня в четыре часа Михаил Комов придет заключать договор с Горчаковым. Алексея Сергеевича он нанимает как адвоката. А вы, Екатерина, будете ему помогать.

Черт! Сама напросилась. Мэрское дело, теперь вот это. Совместный труд, знаете ли, объединяет даже совершенно разных людей. Так рабочий и колхозница в едином прямо-таки стахановском порыве на десятилетия слились на одном постаменте. Хорошо еще, что боксерским разводом занимается адвокат Суровцева. Катя предпочла бы сталкиваться с шефом пореже. И дома, и на работе, и на постаменте…

Вернувшись в свой кабинет после летучки, Светик сначала застыла в дверях, перегородив Кате дорогу, как внезапно вырытая водопроводчиками траншея, а потом издала победный вопль, словно наши танки только что вошли в Берлин.

Кате пришлось вытягивать шею и заглядывать через плечо, чтобы понять, в чем, собственно, дело. А дело было в букете. Изящные белые розы на столе. Столько, что сразу не сосчитаешь, и, лишь приглядевшись, понимаешь, что их одиннадцать. Стильная упаковка, сочетающая нечто похожее на грубую мешковину и что-то напоминающее шелковую ткань.

– Он все-таки без ума от меня! – провозгласила Светик. – И как я могла сомневаться? Будто я какая-нибудь мисс невзрачность в растянутом свитере и без каблуков. Правда, вчера он так и не позвонил, так что я уже решила послать его на х…, ну, на хлопковые плантации. Короче, куда подальше. Но сегодня он, похоже, исправился…

Светик радостно понюхала одну розу и достала из середины букета небольшую открытку. И тут же помрачнела. Словно танки вошли не в Берлин, а в Прагу. Во всяком случае, историку Кате пришла на ум именно такая ассоциация.

– Это тебе, – убитым тоном сообщила Светик.

– Мне? – изумилась коллега.

Хотя кабинет у них действительно один на двоих, так что теоретически… Но вот практически Кате не дарили таких роскошных букетов. Неужели тетя привезла Виталика на экскурсию на Патриаршие, и он понял, что если упустит такой вид из окна, то будет просто лохом, хотя и на «мерседесе»?

«Кате». Коротко и ясно было написано на открытке, а на обороте несколько стихотворных строчек:

Без подписи. Но вообразить, что Виталик после школы прочел, написал или переписал хотя бы один стих, Катя, как ни старалась, не смогла. Тогда от кого это?

«Любить пленительно одну и ту же… Быть каждой женщине как муж…»

Это, вообще, о чем? О том самом, что грызет и кусает Катю последние пару недель?

Тему измены она обсуждала лишь с одним мужчиной. И у него, конечно, хватит образования и на прозу и на поэзию. А вот знаний самой Кати недоставало, чтобы понять, чьи это стихи. Хорошо бы проконсультироваться со специалистом…

– Значит, говоришь, нужно быть искренней? – Света устремила на подругу задумчивый взгляд.

Роскошный букет, да еще и с романтическими стихами в придачу – это несомненное достижение. Если и не победа в женском забеге к ЗАГСу, то точно серьезная заявка на участие в финале. Пора перенимать опыт.

– Кэт, это плата за откровенность?

– Что?

– Букет.

– Вообще-то я не знаю, что это и откуда, – призналась Катя. – Просто, если требуешь откровенности, самой тоже надо как-то выйти из роли. Так мне кажется…

Но Светик ей не поверила:

– Значит, не знаешь, от кого букет? Или просто скрываешь? Боишься, что уведу? Ладно, не хочешь – не говори…

Кате как раз хотелось об этом поговорить. И даже больше не о цветах, а о стихах. Никогда не слышанных, но вряд ли все-таки любительских. Требовалось мнение профессионала. Катя еле дождалась Надежду. После начала учебного года у учителя русского языка и литературы оставалось не так много времени на подработку. Надя наспех забегала в офис, да и то не каждый день, вооружалась красной ручкой и быстренько просматривала документы.

Сегодня Катя ей активно мешала это делать.

– Букет? Тебе? От неизвестного поэта? – Такие новости конечно же отвлекли подругу от юридическо-орфографических тонкостей.

– Стихи слишком хороши, чтобы поэт все еще был жив, – усмехнулась Катя.

– Давай их сюда, – потребовала Надежда.

Быстро пробежала глазами. Задумалась. Помолчала. Снова задумалась.

– Сдаюсь! Требуется помощь клуба, вернее, пары-тройки поэтических сборников. Но, судя по форме и содержанию, это Серебряный век. Свободная любовь и эксперименты со словом. Страсти, сложности. В любом случае это точно не самиздат, а что-то настоящее. Поздравляю!

– Спасибо! – улыбнулась Катя. – Если вдруг окажется, что это Гумилев, я почувствую себя Ахматовой. Хоть ненадолго…

– Повезло тебе! Некоторым за всю жизнь ни букетов больше трех цветочков, ни стихов без рифмы «поздравляю – желаю» не дождаться. Мой супруг подарком считает, если он, а не я вынесет мусор и почистит ванну. Среднестатистическая семья.

– Но у меня-то пока и такой нет. И судя по содержанию стихотворения, может и не быть вовсе…

– Некоторые сомнения, конечно, возникают, – подтвердила Надя. – Лирический герой вроде бы пока не определился: любить единственную или быть каждой женщине как муж. Не удивлюсь, если для него это и не выбор вовсе. Любить одну и при этом спать с кем придется – вполне мужская психология.

– Мне тоже так показалось.

– Кать, ты думаешь, тебе это Горчаков прислал? Пытается оправдать свое распутство с художественной точки зрения?

– Ну не Виталик же.

– Да, Горчаков, конечно, мог. Интеллигентная семья, просторная квартира с высокими потолками и большой библиотекой, где непременно отыщется томик поэзии Серебряного века. А Виталику пришлось бы столько макулатуры сдать, чтобы в свое время получить заветный талон на такую книжку. Нет, его семья столько не читает. А других кандидатов у тебя нет? Ты же у нас теперь стала такая уверенная, такая хорошо одетая и успешная.

– Я? – поразилась Катя Чижова, которая уже несколько дней не вылезала из одних и тех же джинсов и белой рубашки. – Да я ни в чем не уверена.

– Ты уверена, что измена – это не прогулка среди цветущих кустов для поднятия тонуса, а предательская засада. Это раз.

– Ах это… Тогда да. Еще я уверена, что женщина – не тарелка, чтобы ее безнаказанно бить. И не особо опасный преступник, чтобы заковывать в наручники. И точно не дрова, чтобы сбрызгивать их бензином и поджигать…

Конечно, Катя не сотрудник группы быстрого реагирования в бронежилете и каске, который мог бы эффектно появиться и уложить на обе лопатки даже чемпиона по боксу, не говоря уже о пироманьяке. Но помочь жертвам этих злодеев не только ее желание, но и профессиональная обязанность. Так что хорошо, что она не сменила работу. Именно эта ей сейчас нравилась. Неплохое чувство. Видимо, именно оно делает ее «успешной и уверенной».

Успешная и уверенная Катя с нетерпением ждала визита нового клиента. Конечно, Михаил Комов в первую очередь, видимо, хотел защищать свои интересы. Следствие, страховка и прочие формальности. Но без сомнения, он заинтересован и в поимке убийцы. А значит, у них с Катей общие цели.

Клиент явился ровно в четыре и обосновался в кабинете Горчакова. Чтобы не приходить туда до и не оставаться наедине с боссом, Кате пришлось пробираться внутрь после, ощущая себя опоздавшей стенографисткой.

Михаил Комов – лет сорок пять, давно начал лысеть, но до сих пор не начал с этим бороться, решительный вид, черный костюм, траурный галстук – не сразу обратил на нее внимание, что-то горячо доказывая своему адвокату:

– Это возмутительно! Вместо сочувствия – допросы. Вместо того чтобы оставить меня наедине с моим горем, от меня требуют подсчитать убытки. Я вдовец, а не калькулятор! Да, я не ночевал дома. С каких пор это преступление?

– Все это тяжело, я понимаю. Но их тоже можно понять, – мягко возразил Горчаков. – Ведь речь, судя по всему, идет не об обычном пожаре или несчастном случае, а об убийстве, причем громком. Поэтому на вопросы следователя вам все-таки придется ответить. Но, конечно, можно отложить эту процедуру.

– Не можно, а нужно. Как минимум до похорон! – потребовал вдовец. – Мало того что они меня терзали прямо там, на пепелище. Так еще и говорят, что необходимо куда-то приехать, что-то официально запротоколировать и подписать.

– Я свяжусь со следователем, думаю, он поймет, что сейчас вы не в состоянии этого сделать.

– Вместо того чтобы протоколировать меня, лучше бы искали того, кто это устроил, кто сотворил весь этот кошмар…

– Без сомнения, они ищут. И близкие жертвы первым делом попадают под подозрение. Кстати, нашу беседу мы тоже можем отложить. Ведь я тоже должен задать вам несколько вопросов. В том числе и не слишком приятных. Встреча с адвокатом – это своеобразная репетиция встречи со следователем.

– Ладно, давайте порепетируем, – тяжело вздохнул Комов.

– Расскажите про вашу семейную жизнь. Как познакомились, сколько лет женаты, есть ли дети? – Алексей постарался, чтобы его тон был максимально не следовательским.

– Почти у всех моих деловых партнеров жены – из обслуживающего персонала. Стюардессы, официантки, парикмахерша одна есть. Моя была не из таких, – не без гордости сообщил клиент. – Три года назад я явился в налоговую инспекцию, чтобы «заплатить и спать спокойно». А на деле потерял покой. Потому что встретил ее. Лиза только пришла туда работать после университета. У нее были такие глаза, что сразу захотелось рассказать ей обо всех моих счетах во всех банках. Но я сдержался. И все равно ей понравился, даже без этих счетов. Между нами проскочила искра еще до ее взгляда в мою налоговую декларацию. С обслугой это невозможно. Они сразу сканируют, каким классом ты летишь и какой коньяк заказываешь. Но в налоговую приходят разные люди. В том числе и мелкие предприниматели. Там сразу не угадаешь. Хотя я, конечно, предприниматель крупный. У меня успешный строительный бизнес. Так что после свадьбы Лиза могла позволить себе уйти со службы. Детей у нас не было и быть не могло, но зато была любовь. У большинства моих знакомых все происходит с точностью до наоборот: дети есть, любви нет.

– И никаких туч на горизонте ваших отношений? – уточнил адвокат.

– Думаете, следователь в это не поверит?

– Думаю, в это не поверит никто.

– Мне жаль этих людей. У нас все было отлично. Да и почему бы и нет? Когда мы встретились, оба были свободны. Никаких бывших жен, детей от первого брака. У меня процветающий бизнес, так что рабочие проблемы не отравляли мне личную жизнь. У нее высшее образование и не только привлекательность, но и мозги. Она не устраивала истерик по поводу «нечего надеть, все бриллианты вышли из моды». Она занималась домом, мы много путешествовали…

Прямо рекламный ролик на тему: заплати налоги и найди семейное счастье. Вот захотел бы бизнесмен Комов утаить доходы, тогда не встретил бы свою половинку.

Катя второй раз за эту неделю общалась с человеком, у которого огонь выжег так много. Но реакция на эти страшные ожоги довольно сильно отличалась. Павел Сачков – любовник Елены – не смог бы написать рассказ для глянцевого журнала, скорее это была исповедь для Страшного суда. Там были сложные отношения и противоречивые чувства. Там была настолько сильная боль, что ее не спрячешь в карман. Да и разговор с Катей состоялся только потому, что сомнения, подозрения и чувство вины выплескивались через край. Если бы это было не так, водитель и пассажирка в полном молчании доехали бы от сгоревшей дачи до Москвы.

Михаил Комов одет в черное, не улыбчив, раздражен, но все-таки не убит горем. Он прекрасно себя контролирует, подбирает каждое слово. И рассказывает словно не о себе. Словно он прочел все это в книжке, которая настолько ему понравилась, что захотелось, чтобы это стало правдой.

Да, люди разные. У кого-то душа нараспашку, у кого-то – на амбарном замке.

Конечно, все гладко не бывает. Но может быть, действительно не нужны все эти подробности? О мертвых либо хорошо, либо ничего. Например, вдруг выяснится, что безупречная супруга Михаила Комова имела пагубную страсть к вину или к мелкому воровству из супермаркетов. Да и сам бизнесмен на своих стройплощадках использует труд таджиков, находящихся на территории страны без регистрации. Разве это как-то поможет в поиске убийцы?

Однако адвокату Горчакову тоже показалось, что клиент что-то недоговаривает.

– Если на допрос вызовут вашу домработницу, она не сможет вспомнить ни одной супружеской ссоры? – поинтересовался он.

– Не сможет, – кивнул Комов. – Правда, вряд ли она явится к следователю. Домработница наша – украинка, в Москву приезжала на заработки. Две недели назад у нее родилась в Донецке внучка, и она укатила туда. А новую прислугу мы пока не нашли.

– Ясно. А подруги вашей жены тоже считают, что в вашем браке не было ни одной трещинки?

– Ну, у Лизы было не так много друзей. В основном мы общались с моими партнерами по бизнесу и обслуживающими их женами. Сами понимаете, у женщины с юридическим образованием и у девицы с прошлым официантки не так много общего.

– А родители вашей супруги?

– Они живут в Волгограде. Лиза их навещала раза два в год. Сегодня они приезжают на похороны…

Последнее слово заставило бизнесмена помрачнеть еще больше. Он уставился в одну точку и какое-то время молчал, а потом выдавил из себя:

– Похороны… Я только что поймал себя на мысли, что именно это существительное превращает мужа во вдовца.

В голове у Кати что-то промелькнуло. Какая-то другая фраза про существительные. Где-то от кого-то слышанная. Наверное, от Надежды. Конечно, не надо быть филологом, чтобы знать, что это такое. Но мало кто в повседневной речи говорит: существительное, прилагательное, деепричастие.

Что ж, подобные сентенции выдают в бизнесмене Комове человека с хорошим образованием. Все-таки строительный бизнес весьма далек от лингвистики. В нем, как и в любом другом бизнесе, скорее нужно уметь все просчитывать, чем прочитывать.

– Давайте на сегодня закончим, – устало произнес Комов. – Подпишем договор, а разговоры оставим на потом. Это очень тяжело. Мне этот кошмар покоя не дает. Особенно кандалы. Этот мерзавец хотел не просто убить, ему требовалась власть. Унизить женщину, подчинить. Как рабовладельцу. Как тирану. Они должны его найти. Остановить. Потому что это страшно…

Все-таки несчастный муж не смог справиться с эмоциями. О жене только хорошее, хотя немного отстраненно и глянцево. А вот ее смерть явно терзала и мучила, жалила, как целый рой пчел.

Горчаков и Комов поднялись и стали прощаться. А Катя почему-то зависла на реплике про «особенно кандалы». Зачем-то повторила ее про себя и внезапно побледнела.

Стихотворение! «Пленительно… окандалив» – это ведь может быть совсем не метафора о берущих в плен чувствах, а конкретика про лишение свободы и наручники. «Вечером, когда он палев…» Палевый – это, кажется, бледно-желтый цвет. А что, если это про опален? Когда поджигаешь бумагу, она сначала желтеет, а потом чернеет. «Быть каждой женщине как муж». Муж – хозяин, господин, тиран? Именно эту роль играет убийца?

Господи, с чего Катя взяла, что букет и стихотворение – это любовное послание?! А что, если это послание от пироманьяка?! Этакий шифр, при помощи которого он решил пообщаться с единственной оставшейся в живых своей жертвой?