Часть пятая Острые блюда
Если бы в тот вечер можно было подняться в небо, чтобы окинуть одним взглядом всю пятисоткилометровую дорогу от Гродина до Долины туманов, то стало бы ясно: это царство ливня.
Он родился в пятницу, сразу после заката, в небе над Гродином. Но город не показался ливню лакомым кусочком. Намочив горожан и напугав их молниями, он покинул серые дома, опустевшие вмиг улицы, площади и парки. Ливень ушел в степь и там, на просторах, стал расти и разливаться, добившись для себя почетного титула «небывалый».
Гродину повезло: ливень оставил после себя только веселые ручейки, обтекающие грязножелтые островки опавших листьев, и запах осенней сырости. А вот на домики жителей нескольких небольших поселений, расположенных неподалеку от Долины туманов, обрушилась вся ярость непогоды. Те ручейки, через которые мог перепрыгнуть даже ребенок, превратились в потоки грязной воды шириной в полтора метра и глубиной по пояс взрослому. Речушки, бурно начинавшиеся в горах и уже спокойные на равнине, вышли из берегов, затопив близлежащие дома. Это произошло уже через час после начала ливня. Еще через час залило улицы поселков. Ну а к ночи вода добралась до каждого строения, начиная от курятника тети Фатимы и заканчивая почтовым отделением.
Трасса, построенная всего десять лет назад на добротном высоком фундаменте, осталась над поверхностью воды. Пострадала только часть дороги в паре километров от Долины туманов. Многотонный выступ скалы, миллион лет висевший над равниной, обрушился вниз, размозжив дорожное полотнище. Ливень вымыл из-под гигантского монолита земляную опору.
Но об этом водитель «фольксвагена», вывернувший с боковой зигзагообразной дороги на федеральную трассу и направлявшийся в сторону Гродина, ничего не знал. Он слегка позевывал, мотал головой, стремясь разогнать сонливость. Хотел послушать диск, но припомнил, что отнес бокс с дисками в дом, а назад в машину взять позабыл.
Попытавшись найти радиоканал повеселее, время от времени нажимал на кнопки приемника. Канал, казалось, находился, салон наполнялся бодрыми аккордами и голосами, а уже через несколько минут звуки музыки тонули во вселенском молчании, прерываемом каким-то шипением. Водитель матерился, снова брался за поиск, находил новые музыкальные каналы, но снова ненадолго. Рассердившись до крайности, он обругал ученую братию, включая Попова и Белла, выключил приемник и сосредоточился на дороге.
«Фольксваген» шел уверенно и быстро. Свет фар выхватывал из темноты асфальтовое полотно, блестящую разделительную полосу и красно-белые стреловидные ограждения на каждом повороте. «Дворники» разметали с лобового стекла плотные струи дождя. Встречных машин не было совершенно. Из этого факта водитель фолькса выводов не сделал, о чем позже пожалел. Пустая дорога казалась слегка нереальной, но это только так казалось.
Прошло еще около пяти минут, и мужчина за рулем «фольксвагена» отчаянно, с риском вывернуть себе челюсть, зевнул. Его глаза слипались, что сильно беспокоило водителя. Включив кондиционер, он приказал себе не спать. Несколько раз глубоко вздохнул, выпуская воздух из легких сильными короткими толчками. Мужчина надеялся, что с сонливостью ему поможет справиться метод гипервентиляции, однако сегодня он не работал.
Прошло немного времени, и машина резко вильнула. Водитель вздрогнул – на какую-то неуловимую долю секунды он уснул, но вовремя очнулся. Ругнувшись сквозь зубы – очень грубо, – он вдруг запел в голос:
– Степь да степь круго-ом! Степь широ-окая!..
Голос у него был сильный, густой, немного хриплый, напоминающий тембром голос Высоцкого, а вот слухом водитель одарен не был. Услышав собственное пение, он рассмеялся и умолк.
Хлестал ливень, ночь и дорога казались нескончаемыми.
Спустя несколько минут мужчина опустил стекло на несколько сантиметров и вытащил из пачки, лежащей в верхнем кармане его стеганой куртки, сигарету. По тому, как неловко он прикуривал и перекладывал дымящуюся сигарету из одной руки в другую, можно было заключить, что курить за рулем он либо не привык, либо давно этого не делал.
И как только водитель устроился со своей сигаретой поудобнее, как шкодливый ветер швырнул в открытое окно пригоршню воды, будто съездил по физиономии мокрой тряпкой. Каким-то чудом сигарета оказалась сухой. Водитель быстренько, не дожидаясь второй мокрой пощечины, прикрыл окно, вытер рукавом лицо и глубоко затянулся сигаретным дымом.
После этого незатейливого приключения водитель, повеселев, вцепился взглядом в дорогу. Машина пошла быстрее.
«Фольксваген» сотрясся – это снова задремал его водитель, а машину занесло на обочину. Вовка вздрогнул, машинально нажал на тормоза, вцепился в оплетку руля. Фольке вернулся на дорогу, будто ничего и не было.
Несмотря на кондиционер, воздух в салоне снова сгустился, стал душным, дремотным. Вовус подумал, что, пожалуй, не стоит торопиться, а лучше бы съехать на обочину да немного поспать.
Дорога пошла в гору, Вовка выжал сцепление, перевел рычаг коробки передач на вторую скорость, протер пальцами левой руки глаза. Скоро его фолькс въедет на мост через речку Овечку, а километров через десять дорога начнет петлять между гор. Каждый поворот будет резким, неожиданным, на мокрой дороге опасным. Эти несколько километров давно имели дурную славу у водителей. Говорили, что за мостом через Овечку случается больше аварий, чем во всей Гродинской области.
Представив себе, как он теряет контроль над машиной и летит вниз с обрыва или с моста, будто воочию увидев приближающуюся землю, Вовка вздрогнул. Сейчас глупо умирать, сейчас самое время жить!
Машинально глянув в зеркало заднего вида, Вовка сбросил скорость, притормозил, съехал на обочину, выключил двигатель. Отстегнув ремень, пошарил на соседнем сиденье, нащупал бутылку с питьевой (обязательно негазированной!) водой, забытую Асей, отхлебнул из нее и опустил назад спинку сиденья. Кондиционер он тоже выключил, а вот аварийку, на случай появления на дороге всяких психов, оставил. Несколько минут он видел перед глазами обшивку потолка салона, а потом задремал.
Сон, приснившийся ему в машине в те сорок минут, он вспоминал впоследствии с большим удивлением, ибо этот сон был не чем иным, как аллюзией на события в жизни Пушнина. Ему снилось, что он готовится к экзамену. Было точно известно, что студентов, не сдавших этот экзамен, расстреливают. Именно расстреливают, Вовус даже видел винтовку.
Удрать от того экзамена было невозможно, подготовиться к нему – почему-то тоже. Вроде бы, как понял Вовус, учебная дисциплина, по которой планировалась смертельная экзаменация, еще не была выбрана. Надо было прийти утром в класс и тянуть билеты. А потом – сдавать, как хочешь. Эта часть сна была особенно тяжелой и ужасной.
Вовус думал во сне: а как же мне попрощаться с мамой? С братом? С Верой? С племянницей, которую он очень любил, хоть никогда и не признавался в этом.
Во второй части сна Вовус, пребывая в том же состоянии предчувствия своей гибели, отправился в аудиторию. Там, у стены, на которой были прикреплены кнопками какие-то списки, столпились Вовкины коллеги по несчастью. Вовус понял, что в списках те, которым поставили оценку по предмету автоматом и сдавать экзамен они не будут.
«Пушнин В.» прочитал он свою фамилию в середине одного из листков. И тогда ощутил такое бескрайнее облегчение, что даже проснулся.
…Вовус открыл глаза. Фары освещали дождь, дождь и еще раз дождь. В салоне все еще держалась душноватая атмосфера, но сонливость рассеялась. Приоткрыв окно, глотнул холодного сырого воздуха, достал из пачки новую сигарету.
Теперь он мог завести мотор и тронуться с места. Всматриваясь в дождь, сквозь который едва можно было различить разметку трассы, дорожное ограждение или деревья на обочине, он чуть щурился. Не так давно Вовус с большим удивлением обнаружил, что зрение начало подводить.
Он еле заметно усмехнулся: проблема не в том, что у него ослабло зрение. Проблема в том, что долгое время он был слеп как крот. Вот и все. А то, что сейчас он где-то что-то не может разглядеть, – это мелочи!
«Да, – сказал он себе жестко, – ты был слепым, дурным и смешным».
И тут он вспомнил приснившееся ему чувство облегчения. Все в прошлом, она умерла, ее нет.
Дорога вывернулась из-за горы, резко пошла вверх, к мосту. Снизив скорость, Вовус сосредоточился на трассе. «Фольксваген» выбрался на мост. Овечка в обычной жизни была скорее широким ручьем, нежели полноценной рекой. Водный поток не был слышен и виден, пока путник не добирался до самой середины моста.
А вот теперь Вовус слышал, как Овечка гудит, плещется, шумит и бурлит, словно взбесившаяся от допинга, который дал ей ливень. Разглядеть реку из салона автомобиля, да в непогоду, он не мог, но ощущал, как вибрирует и ходит под машиной мост. Хотелось выжать педаль скорости да дунуть прочь!
Мост был преодолен, впереди оставалось еще несколько часов пути и самый сложный участок дороги. Вовус снова потянулся за сигаретой, но решил повременить и закурить позже, миновав опасный участок дороги. Вместо этого, ощутив слабое головокружение, снова приоткрыл окно.
И вдруг дорога кончилась. Из-за ливня он увидел это слишком поздно.
Фары выхватили из темноты нечто странное: гладкая, почти новая и блестящая от дождя асфальтовая лента вдруг оборвалась впереди, всего метрах в пяти. Вовус резко вдавил педаль тормоза в пол. Ремень безопасности тут же впился в плечо, машину занесло вправо и вперед. Вовус, несмотря на весь свой водительский опыт, не ожидал, что занос будет таким резким.
Его машина не была оборудована подушкой безопасности, поэтому контроль над автомобилем он не потерял. Во всяком случае, в те несколько секунд. В последний момент ему удалось выкрутить руль так, что его фолькс сумел затормозить у самого края обрыва. Машину при этом развернуло на сто восемьдесят градусов.
Не успел он вздохнуть с облегчением, как зад машины просел, и она медленно покатилась назад. Вовус вдавил тормоза в пол, выдергул рычаг ручного тормоза – не помогло! Машина неудержимо опрокидывалась назад и вбок.
Когда машина легла на правый бок и перевернулась на крышу, Вовуса прошиб пот, который он счел предсмертным. Сразу же заболело что-то в спине, к тому же он прикусил язык, а сверху на него посыпались забытые на заднем сиденье Асей и Верой яблоки. Потом «фольксваген» стал на четыре колеса, и целую секунду Вовка испытывал счастье, сравнимое только с ощущением, приснившимся ему полчаса назад.
Секунда прошла, «фольксваген» снова провалился, на этот раз обеими левыми колесами – ко всем чертям!
Пока машина медленно, но неудержимо катилась вниз, вглубь, в центр земли, в лаву, к антиподам, Вовка не открывал глаз. Он вспоминал присказку отца, когда тот рассказывал о каком-нибудь падении с переворачиванием: «Голова – ноги, голова – ноги!» Именно так Вовуса теперь и крутило.
«Скорее бы уж…» – подумал он в какой-то момент, ибо очень неприятно было это размеренное и неукротимое движение. Оно должно было кончиться коротким полетом, а потом – мощным ударом. Если машина упадет на колеса, возможно, Вовус отделается переломом позвоночника, но если на крышу – будет у него сломана шея. В один момент.
А машина катилась все быстрее: четыре переворота, пять… И вдруг – то, чего Вовка не ожидал: тупой удар днища обо что-то плотное, сравнительно мягкое и, как подсказывала интуиция, огромное.
Снова прикусив язык, Вовка застонал от боли. Теперь он лежал на левом боку, пристегнутый ремнем безопасности, испуганный и все еще ожидающий продолжения падения. Под стеклом, находящимся слева, за Вовкиным локтем, была различима только мокрая грязь. Двигатель заглох, все звуки, кроме шума дождя, стихли.
Подождав еще немного, Вовка потянулся к рычажку, который держал его ремень. Поклацал им, подергал. Ремень издал резкий щелчок и отцепился. Вовка, будто куль, свалился на левую дверцу, крякнув от неожиданности.
Сначала он подумал, что не будет больше ничего делать, а останется лежать тут до тех пор, пока сюда не прибудут спасатели. Осмысливая случившееся, он догадывался, что свалился в трещину на дороге. Трещина появилась, вероятнее всего, из-за оползня, а может, и из-за обвала. Местность была гористая, случиться могло всякое.
«А какого хрена я не пытаюсь позвонить? – спросил он себя. – Чего это я туплю?»
Он полез за телефоном, но достать его оказалось непросто – плоский аппаратик застрял в глубине кармана куртки, запутавшись в подкладке. Тогда Вовка, которому вдруг снова стало трудно дышать, решил для начала выбираться наверх.
Четырежды стукнувшись о руль, рычаг сцепления и все, что попалось на пути, Вовус принял вертикальное положение, наступив на водительскую дверцу. Приподнялся, уперся головой в дверцу противоположной стороны, нащупал рычажок ручки, открыл. Стал выбираться наверх. Голова у Вовуса кружилась после переворотов в машине, а руки и ноги были какими-то слабыми, ватными. Вероятно, поэтому он пару раз срывался вниз, в глубь салона, получив однажды дверцей по кумполу.
Каждую свою неудачу Вовус комментировал отборными крепкими выражениями, которых в запасе у него было невероятно много – на целый миллион разных бед. Третья попытка выбраться на божий свет вышла намного успешнее. Оказавшись на борту своего фолькса, он сел на заднюю дверцу, свесив ноги рядом с неожиданно крупным, неловко вывернутым колесом, и… соскользнул с мокрого гладкого металла вниз.
В грязь он приземлился прямо на копчик, ударившись довольно ощутимо. Удар отдался в черепной коробке резкой и всепоглощающей болью, после чего Вовус отключился.
В обмороке он провалялся не менее пяти минут. Состояние это оказался для него в новинку – за всю свою жизнь он не мог вспомнить случая, когда бы терял сознание. Ощущения были странными и даже приятными, а когда сознание стало возвращаться, Вовусу не захотелось выныривать из теплого вакуума наружу, в слякоть, под дождь.
Очнувшись и открыв глаза, он вдруг увидел в небе яркий удаляющийся сноп света и различил сквозь шум дождя затихающийся гул мотора. Вовус догадался, что это был вертолет, пролетевший над его машиной, пока сам Вовус пребывал в отключке. Вот это было неудачей!
«Тудыть тебя через колено! – бормотал Вовус испачканными мокрой землей губами. – Будь я проклят, дурак! Валяюсь тут, как принцесса!»
Он поднялся на ноги, потирая поясницу, сделал неловкий и безнадежный взмах левой рукой, хрипло вякнул нечто малопонятное, а потом потерял равновесие и плюхнулся в лужу позади себя. Копчик снова взвыл острой болью, а под ним, вне Вовкиного тела, что-то хрустнуло. Сдвинувшись в сторону и пошарив пальцами в грязи, Вовка вытащил из-под себя свой мобильный.
«Ё… твою дивизию! Вот и позвонил!» – подумал он с досадой.
Надо было как-то выбираться отсюда, не дожидаясь, пока вернется чертов геликоптер, который Вовус так позорно проворонил.
Подняв голову и приложив ко лбу козырьком ладонь, Вовка стал рассматривать тьму над головой. Небо было затянуто тучами, однако тучи эти были уже просто темными, а не черными, что предвещало рассвет. Вокруг также слегка посветлело.
Прямо перед собой, метрах в трех, Вовус разглядел пологий край обрыва, то есть тот, с которого он скатился в фольксе, а обернувшись, увидел, что стоит на краю выступа, за которым разверзлась новая пропасть. Вовус догадывался, что там, за краем, метрах в двадцати внизу – каменистое дно ущелья и речка, сейчас очень полноводная.
Он вытер со лба то ли дождевую воду, то ли пот. Ему стало жарко, хоть воздух и был очень холодным.
– Мать-перемать, а если б я сюда рухнул?! – удивился своему счастью Вовус, сделав осторожный шажочек вперед и заглянув вниз. – Сон в руку, сон в руку…
Облегчение сменилось смутным беспокойством: он подумал о брате и о Вере. Вдруг убийца вернется? Вдруг он будет не один?
– Не раскисай, иди вперед! – решительно приказал себе Вовус, добавив к произнесенной фразе пару матерных выражений, возымевших ободряющее действие.
На прощание обошел свой «фольксваген». Лежавшая на боку серебристо-серая машина словно бы светилась изнутри, как инопланетный корабль. Хозяйский глаз различил вмятины на кузове.
Вовус сказал тихо:
– Прощай, друг…
И пошел к обрыву, с которого скатился пятнадцать минут назад.
* * *
Из гигантской ямы Вовка выбирался, наверное, целый час. Идти вверх было невозможно тяжело: ноги скользили в грязи, вязли в размокшей земле. Вовус хотел сохранить ноги хотя бы отчасти сухими, поэтому он старался наступать на куски асфальта. Получалось не больно хорошо. Сам себе он напоминал белого медведя на Северном полюсе, прыгающего со льдины на льдину. Только «льдины» у него были черные. Да и сам он больше напоминал мокрого трубочиста. Развлекая себя мыслями о мишках на Севере, Вовус таки выбрался на дорогу и бросил прощальный взгляд вниз, на свой автомобиль.
Грустный фолькс лежал брошенный, одинокий и беспомощный. Владелец машины прошипел ругательство, адресованное ливню и обвалу, повернулся спиной к обрыву и побежал прочь. Серое утро светлело.
Холодные щупальца ливня стекали Вовусу под капюшон, на шею, но под курткой его одежда еще оставалась сухой. Тем не менее он мерз все сильнее. Пытаясь согреться, Вовка ускорил темп.
Вовус попытался посчитать, сколько часов потребуется ему, чтобы добраться до Дома. Ехал он со скоростью не больше ста километров в час, и времени от его отъезда и до того момента, как он свалился в яму, прошло около сорока минут, за вычетом того получаса, что он продремал на обочине. Значит, проехал он километров сорок. А бежать он будет со скоростью пять километров в час, то есть на обратную дорогу потратит восемь часов.
Огляделся и вспомнил о старой дороге на Домбай, по которой отец возил их с братом в горы. Старая дорога скакала с горки на горку, шокировала резкими поворотами и частенько пугала путников камнепадами. Новую трассу строили по пословице: тише едешь – дальше будешь, в результате чего протяженность пути выросла почти в два раза.
Вовус старую дорогу очень любил – за те давние поездки с ночевками в палатке, с кострами и рыбалкой.
Живо сориентировавшись, Вовка сбежал с трассы в лесополосу, продрался сквозь кусты, выскочил на слой мягкой плотной мертвой травы. Отсюда начиналась нехоженая степь. Было так пустынно, что Вовусу показалось, будто на всем белом свете он остался совсем один, окруженный бесконечным пространством и поливаемый нескончаемыми струями дождя.
Дорога нашлась минут через двадцать, к тому времени целина, покрытая кочками и низенькими коварными малоразличимыми кустарниками, утомила Вовку до такой степени, что он начал спотыкаться на каждом шагу.
Выбравшись на старую дорогу, Вовус вздохнул с облегчением. Согласно расчетам, идти ему предстояло еще четыре часа. По новой дороге он плелся бы семь.
И тем не менее очень скоро Вовка измотался до такой степени, что темнело в глазах. Иногда он с надеждой оборачивался, надеясь увидеть попутку, но никого не было, ни единой машины, телеги, арбы. Пытаясь подбодрить себя, время от времени он ругался вслух самым грубым образом и пытался черпать силы в мыслях о Вере. Только бы с ней и с Лексусом все было хорошо, думал он, ускоряя шаг.
Самой тяжелой частью пути оказался подъем на Змейку.
На последних ста метрах пути Вовке встретился удивительный объект.
Вместо того чтобы пойти по серпантину, Вовус нашел тропинку, срезавшую приличный участок пути. Недолго думая, не представляя себе, насколько труден будет путь вверх через лес, он свернул с серпантина на тропу. Вошел в лес, в его сырую глубину, получил пару раз ветками по морде. И, теряя силы, вдруг разглядел впереди, за деревьями, неопознанный объект. Вскоре объект принял форму автомобиля, а именно старенького «форда». Один такой «форд» был Вовусу очень знаком: он достался Вере и Асе в наследство от отца. Правда, припомнил Вовус, «форд» тестя был голубым, а этот – темно-синим.
Осматривая находку, Вовус вспомнил, что долгие годы «форд» тестя стоял в гараже, потому что Вера не хотела продавать его из сентиментальных соображений. А буквально три месяца назад какие-то негодяи взломали гараж и угнали автомобиль. Вера написала заявление в милицию, но сотрудники правоохранительных органов взялись за поиски без особого энтузиазма…
А теперь двойник похищенного старичка мок под дождем в лесу на горе Змейка. Кто-то поднялся на «форде» до середины серпантина, а потом задом съехал на небольшую поляну за кустами боярышника, скрывшего машину от любопытных взглядов с дороги.
Вовус присмотрелся к гладкому боку машины и разглядел, что краска на боку старого «форда» выглядела свежей.
Вовус покачал головой, недоуменно усмехнулся и отправился дальше. Через десять – пятнадцать метров он снова вышел на серпантин. До Дома оставалось всего ничего!
На пороге Дома Вовка почувствовал, что, открыв дверь, он тут же упадет на пол и уснет. А если в Доме находятся убийцы, то он будет их самой легкой жертвой.
Ключи нашлись неожиданно быстро – во внутреннем кармане отяжелевшей от воды куртки. Он отпер дверь и на полусогнутых ногах, качаясь, вошел в холл. Его замерзшее лицо и легкие обжег суховатый теплый воздух кондиционированного помещения. С улицы все запахи Дома казались острыми и яркими, а сильнее всего ощущался запах крови…
Дом был тих, будто бы даже пуст. Вовус заглянул на кухню, ожидая увидеть лужу крови на прежнем месте, но кухня сияла чистотой. Тогда он шагнул в сторону гостиной и привалился плечом к стене.
В комнате на диване спала Вера. Это был мирный сон, глубокий и крепкий. Ее лицо было абсолютно спокойно, лоб расслаблен, и брови Веры ровными черными линиями отделяли ясный чистый лоб от остальной части лица: глаз, прикрытых голубоватыми веками, крупного прямого носа, обветренных губ, словно бы искусанных в беспокойстве. Их цвет казался неожиданно ярким на бледном лице женщины.
Но еще ярче было то, что увидел Вовка на полу, у ног снохи: лужа крови.
Вовка сделал маленький шаг вперед и только тогда разглядел, что лужа натекла из простреленной груди его младшего брата, его единственного друга и по-настоящему родного человека. Лексуса.
А у Веры в руке был зажат «Макаров».
