Глава 26

Дом викария был очень старым. Стены его оплел старый плющ, а в саду тянулись к солнцу старые деревья. Чтобы выбраться из дома ночью, Элли не нужно было рисковать, спускаясь вниз по лестнице или возиться с дверным засовом. Достаточно лишь запереть дверь изнутри и шагнуть с подоконника на толстый, как ступенька, сук старой груши — это легко, слишком легко для той сердечной муки, которая ее терзала. Вначале то был просто свет романтической любви. Ее сияние озарило жизнь Элли и девушка не мечтала о большем, чем просто погреться у ее пламени. Но потом Джеффри заметил ее, прикоснулся к ней, поцеловал — и огонь обратился в адское пламя. Началась борьба с собственной совестью, попытка представить Эдну нелюбимой женой, удерживающей Джеффри против его воли, и, наконец, пришло осознание того факта, что он — просто трус. Он не может оставить Эдну, иначе Адриана Форд лишит его содержания, а он любит эту беззаботную жизнь куда больше, чем когда-либо любил женщину.

Понемногу романтическая дымка развеивалась, и девушка уже видела Джеффри реального. Он брал то, что она могла отдать ему, пока это можно было делать легко и безопасно, но едва запахнет малейшей сложностью или опасностью, он тут же удерет.

В тот день, который начался с похорон бедной Мейбл Престон, Элли пребывала в пучине отчаянья. Она не пошла на похороны с Мэри Лентон — та объясняла свой поступок волей мужа: "Джон сказал, что лучше мне пойти.

Бедняжка — чужая в наших краях, и у нее совсем нет родственников". Но Элли нужно было заниматься с детьми — вполне приемлемый повод остаться дома, — и девушке как-то удалось скоротать день. Вечером, поднявшись к себе в комнату, она заперла дверь, выключила свет и села у окна, как поступала каждый вечер. Постепенно ее глаза привыкали к темноте и она могла отчетливо видеть достаточно далеко — и сторожку Бурн-холла, где жила Эсме Трент, и даже дальше.

Элли уже дошла до такой степени нервного возбуждения, что не могла лечь спать, не удостоверившись прежде, что никто не появился со стороны Форд-хауса и не зашел в сторожку. Иногда в самом деле никто не появлялся и тогда около полуночи она ложилась в постель, чтобы забыться сном. Иногда было слишком темно, чтобы заметить, идет кто-то по дорожке или нет. Тогда она надеялась, и верила, и молилась, прекрасно понимая, что не имеет права молиться о подобном, и впадала в странное состояние на границе сна и яви. Но иногда она видела на дорожке тень, сворачивающую к сторожке Бурн-холла, — тень, которой, как она прекрасно знала, был Джеффри Форд, и тогда не могла уснуть до самого рассвета.

Сегодня время ожидания оказалось очень коротким. Не прошло и получаса, как Элли увидела силуэт идущего по дороге человека. Сперва это было лишь смутное движение во тьме — в ней что-то двигалось, как вода в воде или туман в тумане. Но распахнув обе створки окна и высунувшись наружу, девушка увидела смутный силуэт идущего по дорожке человека и услышала звук его шагов — далекий и слабый. Ночь была тихой, шаги приближались. Возможно, это вообще был не Джеффри, возможно, он сегодня вообще не придет. Элли высунулась из окна, держась за переплет. Шаги замедлились и свернули на подъездную дорожку Бурн-холла.

Значит, все-таки Джеффри. Поскольку Бурн-холл пустовал, сворачивать туда с дороги было больше некому и незачем. У сторожки имелась своя небольшая калитка всего в дюжине футов от покосившихся каменных воротных столбов усадьбы. Тень скользнула между столбов и пропала из виду. Тут ее обострившегося слуха коснулся лязг отодвигаемой задвижки и, мгновением позже, — звук захлопывающейся двери, закрытой за гостем хозяйкой сторожки. Джеффри не нужно было звонить или стучать — дверь была открыта специально для него. Он приходил и уходил, когда хотел.

Элли вернулась в комнату и застыла, по-прежнему вцепившись в оконную створку. Это уже случалось прежде и не раз, но оттого боль не становилось легче. Наоборот, с каждым разом она усиливалась — так бывает, когда бередят открытую рану. Сегодня мука сделалась нестерпимой, и только действие могло положить конец затянувшейся пытке.

На Элли была темная юбка и светлый джемпер. Она прошла через комнату, открыла шкаф и достала темно-синий кардиган, по цвету подходивший к юбке. Девушке не нужен был свет: в шкафу был идеальный порядок и она могла найти любую вещь даже в темноте. Застегнув кардиган на все пуговицы, она почувствовала смутное облегчение. Потом подошла к окну, встала коленями на подоконник и начала спуск по старой груше. К тому моменту, когда девушке пришлось отпустить переплет окна, рядом оказались достаточно толстые ветки, на которые можно опереться. Это было очень просто, и Элли не раз проделывала этот трюк, сперва с дрожью предвкушая приключение, потом с тревожно-радостным ожиданием, а вот теперь — со страхом, сомнением и болью.

Ноги Элли коснулись земли, она нащупала поросший травой край клумбы и пошла по нему. Выбравшись на дорогу, она сможет идти быстрее.

Она уже подходила к подъездной дорожке, когда почувствовала, что кто-то идет ей навстречу — другая туманная фигура, двигающаяся абсолютно бесшумно. Элли остановилась там, где одно из деревьев наклонилось к столбу ограды, и мимо нее прошла женщина. Луч электрического фонарика выхватил из мрака калитку, тропинку и небольшое крыльцо. Потом, щелкнув, фонарик погас, и женщина, отодвинув задвижку, вошла и направилась в сторожку. Элли смотрела ей вслед. Она не знала, кто эта женщина, но решила, что это, скорее всего, Эдна Форд, которая решила проследить за Джеффри. Что произойдет, если она увидит его вместе с Эсме Трент? Элли не знала этого, но она узнает, непременно узнает.

Она тоже миновала калитку, но направилась не к двери, а свернула направо, пройдя между падубом и большим кустом розмарина, росшего у самой стены сторожки. Сильный запах розмарина достиг ее ноздрей, когда она, миновав куст, укололась о ветку падуба — этот уголок сада совсем одичал, превратившись в дебри. Сюда выходили окна гостиной — стеклянные створки, задернутые шторами, светились янтарным светом. Подойдя поближе, Элли заметила, что ближайшее окно приоткрыто — комнаты в сторожке были маленькими, ночь — теплой и безветренной, а Эсме Трент полагала, что только консерваторы могут в такую духоту сидеть с закрытыми окнами. Все окна сторожки открывались наружу. Очень медленно и осторожно Элли потянула переплет на себя — теперь между нею и людьми, находящимися в комнате, не было ничего кроме тонкой шторы. Она услышала, как Джеффри Форд сказал:

— Говорю тебе, она нас там видела.

Эсме Трент нетерпеливо фыркнула.

— Я не думаю, что она вообще что-нибудь видела! Ты прекрасно знаешь, что она не скажет правды, даже если очень захочет!

В комнате горел камин и до Элли донесся слабый запах горящего дерева — судя по звуку, Джеффри пнул поленья ногой.

— Тогда откуда ей знать, что мы были у пруда, если она нас там не видела?

— Думаю, она просто подозревает. Ты же знаешь, что она с нас глаз не спускала и могла видеть, как мы спрятались за портьерой, а догадаться, что мы собираемся покинуть гостиную, не составляло труда. Она никак не может знать, были ли мы около пруда — просто хочет устроить нам неприятности. Она чертовски ревнива.

— Не знаю…

Эсме Трент рассмеялась.

— Это заметно за милю! Я не знаю, заигрывал ли ты с ней когда-нибудь, но если бы это случилось, она была бы в восторге.

Элли почувствовала недоумение — до сих пор ей казалось, что речь идет о жене Джеффри, но теперь получается, это кто-то другой.

— Мириэл будет в восторге, кто бы с ней не заигрывал.

Я совсем не то хотел сказать.

— А что же?

— Что она может устроить нам неприятности и, скорее всего, так и поступит.

— Дорогой мой Джеффри, не будь ребенком! Кому какое дело, что мы вышли прогуляться по саду?

Из-за шторы донесся стук распахнувшейся двери.