Глава 25
Джон Лентон опоздал к ужину. Выглядел он усталым и против обыкновения мрачным. Мэри Лентон была хорошей женой — она поставила перед ним тарелки с едой и не стала задавать вопросов. Если он хочет ужинать в тишине, пускай, а если захочет поговорить, то она здесь, рядом.
Мэри отметила, что вид у него совершенно измученный, но в его молчании чувствовалось нечто большее, чем просто усталость. Она молча убрала тарелки и собралась унести их, но когда уже выходила с подносом, Джон сказал:
— Когда закончишь, приходи в кабинет. Мне нужно с тобой поговорить.
Мэри сложила грязные тарелки в таз с водой и отправилась в кабинет.
Джон расхаживал из угла в угол с выражением недоумения и гнева на лице. Мэри спросила: «Что случилось, Джон?» — и он дважды пересек комнату из конца в конец, прежде чем ответить:
— Понимаешь, меня вызвали к больной — старой миссис Данн в Фолдинге…
— Ей очень плохо?
— Нет… Нет — она чуть что, думает, что умирает, — с ней-то как раз ничего серьезного. Но я подумал, что уж коли я здесь, мне следует зайти к миссис Коплен и поговорить с ней о ее дочери — Оливии. Ты ведь знаешь, что она сейчас в Ледбери, у миссис Ридли — помогает ей присматривать за детьми и ведет себя не слишком хорошо: приходит домой поздно вечером и водится с сомнительной компанией. Ей всего шестнадцать и миссис Ридли это очень беспокоит. Она звонила мне сегодня утром и просила поговорить с ее матерью и, поскольку я оказался поблизости, я решил к ней зайти.
Мэри Лентон старалась понять, куда он клонит. Джон вполне мог сожалеть о происходящем с Оливией Коплен, но разговор предстоял явно не о ней, а о чем-то другом.
— И что? — спросила она.
Джон рубанул ладонью воздух.
— Я отправился к Колленам и услышал больше, чем рассчитывал.
Мэри смотрела на мужа — ее светлые волосы блестели под лампой, лицо было серьезно.
— Джон, что случилось?
Рука Джона опустилась ей на плечо.
— Я заговорил с ней об Оливии и совершенно не ожидал такого поворота. Хоть я и предполагал, что миссис Коллен вообще дама строптивая.
— Так и оказалось?
— Она посоветовала мне получше присматривать за своими домашними. Говорит, у вас-то у самих что дома творится!
— Ох, Джон!
— Говорит, будто Элли встречается с Джеффри Фордом.
Что об этом известно всем, кроме меня. И что прежде чем воспитывать ее дочку, мне надо, мол, навести порядок в своем собственном доме. — Джон замолчал, убрал руку с плеча жены, дошел до окна и вернулся обратно. — Я не стану пересказывать тебе все, что она наговорила. Она — женщина невоздержанная на язык и мне не хочется повторять ее слова. Она сказала, что Элли по ночам ходит в Фордхаус — об этом все говорят. Что видели, как она возвращается домой в два часа ночи! Я хочу знать правду! Что это — ложь от начала и до конца или в этих сплетнях что-то есть?
Если ты что-нибудь знаешь, то должна рассказать мне!
Мэри Лентон подняла на мужа честные голубые глаза.
— Джон, я не знаю. Она так страдает. Я перевела девочек в другую комнату — Дженни сказала, что Элли плачет по ночам. И она стала запираться изнутри…
— Когда?
— С тех пор, как я перевела девочек.
В голосе Джона звучал тяжелый, с трудом сдерживаемый гнев:
— Я не желаю, чтобы подобное происходило в моем доме!
Это самое опасное! С какой стати — не вижу причины!
Но причина была совершенно ясна обоим: если девушка среди ночи тайком уходит из дома, она не может допустить, чтобы ее отсутствие было обнаружено.
— Я должен с ней поговорить, — сказал Джон.
— Нет, Джон, нет!
Джон бросил на жену суровейший взгляд.
— Такие вещи покрывать нельзя!
На глаза Мэри навернулись слезы.
— Джон, позволь сперва мне с ней поговорить. Она такая слабенькая, такая несчастная. Все может быть не так плохо, как ты думаешь. Разреши мне с ней поговорить.
Это была минута тревожного ожидания, наконец Джон хрипло проговорил:
— Хорошо, но ты сделаешь это немедленно.
— Она наверняка легла спать.
Джон посмотрел на часы.
— В половине девятого?
— Она часто ложиться в половине девятого, ты же знаешь.
— Она еще не спит, а если спит, ты должна ее разбудить. Я не желаю, чтобы этот разговор был отложен, а вся ситуация спущена на тормозах! Можешь поговорить с ней, если тебе так хочется, но все равно ответственность лежит на мне и я не имею ни права, ни возможности перекладывать ее на чужие плечи.
Мэри Лентон не прожила бы восьми лет в счастливом браке, если бы не знала, когда можно настаивать на своем, а когда нет. На этот раз она уперлась в непреодолимую стенку — совесть Джона. Ей становилось страшно от мысли, что однажды его совесть может встать между ними — ведь ее собственная была не столь уж непреклонна: твердо разделяя добро и зло, она всегда была готова прислушаться к голосу милосердия и жалости. На словах Мэри могла осуждать грешника, но на деле легко прощала любой грех.
С тяжелым сердцем она поднялась наверх и постучала в дверь комнаты Элли. Никто не ответил, и она постучала снова. После третьей попытки Мэри попыталась повернуть ручку — дверь была заперта.
