Глава 6

У Кейт впереди был еще уик-энд, но в понедельник ей предстояло вести занятия. Кое-какие приготовления к этому следовало сделать незамедлительно, тем более что за последние два дня Кейт настолько отошла от академического мира, словно отсутствовала не меньше года. В конце-то концов, нельзя же совсем забывать о своей основной работе. Несмотря на всяких там убийц, которых еще надо найти, и связанное с этим расследование, которым ее никто не просил заниматься.

Да и что, подумала Кейт, вновь возвращаясь мыслями к убийству, расследовать? Что-то, хотя и немного, наверняка удастся выяснить, расспросив — опять же о чем? — студентов из общежития, где жила Дженет Гаррисон, или капитально перекопав личные дела. Все это Кейт могла проделать без особого ущерба для своих прямых обязанностей. Но полиция уже основательно поработала в этом направлении, и сейчас более обещающими выглядели те подозреваемые, которыми полиция, прямо скажем, занималась постольку поскольку или не занималась вообще: пациенты, назначенные на прием до и после Дженет Гаррисон, — оба мужчины, лифтер и любые случайные люди, которые — такая вероятность оставалась, хотя и ничтожная — могли знать о девушке что-то особенное.

Помимо времени, для этого требовался, по мнению Кейт, еще и мужчина-помощник, желательно ничем особенно не обремененный, легкий на подъем и способный предстать в обличье как многообещающего выпускника, обладающего той особой утонченностью, которая приобретается только в самых престижных колледжах, так и молодого работяги, в поте лица вкалывающего день за днем и имеющего привычку в свободное время, прилично одевшись, обсуждать с себе подобными танцульки или… ну, словом, все, что можно обсуждать в такой среде, не привлекая внимания окружающих. Джерри вполне отвечал этим требованиям. Хорошо иметь много родни!

Пока что Джерри вовсе не приходился Кейт родственником, но в один прекрасный день, благодаря женитьбе, должен был войти в их семью. Кейт не помнила точно, сколько ему лет, но он был достаточно взрослым, чтобы голосовать, и вместе с тем достаточно молод, чтобы взирать на жизнь с надеждой и ожиданием. «Ни один юноша не верит, что когда-нибудь умрет» — эти слова Хэзлитта давали представление о его мировосприятии.

Кейт, хотя и происходила из большой семьи, была в ней, пожалуй, исключением. Ее родители, как и принято, — здесь имеется в виду, что принято в так называемых обеспеченных семьях Нью-Йорка, выезжающих на лето в сельскую местность, — в первые восемь лет со дня свадьбы произвели на свет троих сыновей.

Они отказались от предосторожности или, пожалуй, от того, что Кейт привыкла называть плановой экономикой, до такой степени, что оказались с малюткой дочерью на руках, когда самому младшему из сыновей стукнуло четырнадцать лет. Родители позаботились о том, чтобы у нее была няня, а со временем и гувернантка, любили девочку до самозабвения, всячески баловали и беспомощно всплеснули руками, когда она отстранилась от родных и стала не только «интеллектуалом», но и доктором философии. Всю вину за это — разумеется, несправедливо — они возложили на имя Кейт, так как единственное, что запомнила мать за время изучения литературы в колледже, — Шекспир особенно любил имя Кейт. Ее братья избрали себе более подобающие и заслуживающие всяческого уважения занятия. Дочь самого старшего брата Кейт, Сара Фэнслер, была помолвлена с Джерри.

Джерри, конечно, не вполне подходил на роль жениха. Если бы он не подходил совсем, например работал бы механиком в гараже, помолвка никогда бы не состоялась. Но и окончательно отказать Джерри семья не решилась. Ведь тогда они бы убили в нем веру в американскую мечту.

Отец Джерри умер, а мать содержала небольшую лавочку в Нью-Джерси и смогла, работая не покладая рук и отказывая себе во всем, дать своему сыну возможность учиться в колледже. Теперь она прилагала все усилия, чтобы следующей осенью отправить Джерри в юридическую школу. Джерри добивался права получать стипендию, подрабатывал летом и после занятий, помогал матери в лавке — словом, не ждал манны небесной, а своим трудом добивался успеха. Сейчас он только что отбарабанил шесть месяцев в армии и подрядился до осени водить рефрижератор. Кейт подумала, что он, возможно, будет не прочь заняться за ту же плату делом более увлекательным.

Когда Кейт позвонила матери Джерри в Нью-Джерси, тот только что вернулся с работы. К большому изумлению Кейт, он согласился приехать в тот же вечер и поговорить с ней (похоже, автомобиль кого-то из его приятелей оказался в его распоряжении). Кейт намекнула парню, чтобы он держал в строгом секрете как ее звонок, так и цель своей вечерней поездки, но и не напускал при этом излишней таинственности. Она подумала, как странно, что ей пришло в голову довериться в таком важном деле молодому человеку, виденному всего несколько раз на семейных торжествах, которые она соизволила почтить своим присутствием. Их с Джерри сблизило то насмешливое отношение ко всему происходящему, которое только они из всех собравшихся, казалось, излучали. Оба будто спрашивали себя: «Что мы делаем здесь?» Кейт оказалась там в силу тех немногих обязательств по отношению к семье, которые она приняла на себя, дабы не огорчать вконец родню, а Джерри отбывал повинность из-за того, что Сара была не только очень хорошенькой, но и крайне щепетильной по части соблюдения приличий. Кейт считала Сару занудой, но Джерри достаточно хорошо знал жизнь, поэтому он предпочел пусть скучную, зато добродетельную жену. Качество редкое для красивой девушки.

Когда Джерри приехал, Кейт предложила ему пива и сразу перешла к делу.

— Я собираюсь предложить тебе работу, — огорошила она его. — Плата та же самая, что ты получаешь сейчас. Можешь ли ты взять отпуск и потом вернуться на прежнее место?

— Да. Но я получаю еще надбавку за работу в сверхурочные часы. — Он расслабился, приготовившись просиять, если она клюнет на его удочку, но Кейт охладила его пыл.

— Я буду платить тебе твердый оклад. Работа гораздо более интересная, чем твоя теперешняя, и потребует многих твоих талантов. Но если ты преуспеешь, я заплачу тебе по окончании премию.

— А что за работа?

— Прежде чем я тебе расскажу, я хочу, чтобы ты дал торжественное обещание соблюдать строжайшую тайну. Никому ни слова — ни домашним, ни друзьям, — ни малейшего намека, по которому они могли бы догадаться, чем ты занимаешься. Даже Сара не должна ничего заподозрить.

— Согласен! Подобно друзьям Гамлета, клятвенно обещаю держать язык за зубами, даже под пыткой. Клянусь на мече! Не правда ли, последняя фраза здорово звучит? Думаю, эта пьеса Шекспира просто бесподобна, — добавил он, прежде чем Кейт успела погасить изумление, вспыхнувшее в ее глазах, и затем заговорил менее возвышенным слогом: — Обещаю, что даже Саре не скажу ни словечка!

Кейт показалось, что его готовность утаивать важные вещи от Сары не слишком лестно характеризует Джерри как будущего мужа, но уже канули в Лету времена, когда она относилась с излишней требовательностью к тем, с кем сталкивала ее судьба.

— Тогда ладно! Я хочу, чтобы ты помог мне раскрыть убийство. Нет, я не сошла с ума и во мне не прогрессирует паранойя или шизофрения. Ты читал в газетах о девушке, убитой на кушетке психоаналитика? Впрочем, едва ли ты обратил на это внимание. Так вот, думают, что это дело рук самого психоаналитика, а он очень хороший мой друг, и я хочу доказать, что ни он сам, ни его жена не совершали убийства, хотя я и не знаю, кого еще подозревать. Но я убеждена: единственный способ снять обвинение с Эмануэля — найти настоящего преступника. Молодой человек вроде тебя запросто может беседовать с очень многими людьми и задавать вопросы, которые я задать не могу. А кроме того, к концу весны я буду просто завалена работой в университете. Картина ясна?

— А полиция?

— Полицейские явно звезд с неба не хватают, и оригинальных идей от них ждать не приходится. Возможно, это мое предубеждение. Но у этих ребят такой славный подозреваемый и они так уверены, что больше никто не мог бы совершить убийство, что их поиски в других направлениях, сдается мне, ведутся кое-как. Однако, если мы найдем ниточку, ведущую к кому-то еще, им придется уцепиться за нее.

— А у тебя есть кто-то на примете?

— К сожалению, нет! Ни одного подозреваемого, и к тому же полное отсутствие информации.

— Возможно, девушку накачали наркотиками. В этом случае никому бы не составило труда уложить ее на кушетку и убить, предварительно позаботившись об отсутствии психоаналитика.

— Звучит многообещающе. Собственно говоря, о самом убийстве известно много, в отличие от сведений о других подозреваемых или о самой девушке. Она не была напичкана наркотиками. Если ты желаешь взяться за такую работу, я полностью введу тебя в курс дела. Это не отнимет много времени.

Однако времени на рассказ ушло гораздо больше, чем Кейт предполагала. Она поведала Джерри всю историю с самого начала, с того момента, как рекомендовала девушку Эмануэлю. Джерри слушал с интересом и задавал немало толковых вопросов, вникая в детали. Он в полной мере уяснил — это было очевидно, — что ему предлагают некое приключение с гарантированной оплатой, которое может в корне изменить привычный распорядок его жизни. Молодое поколение, утверждают все журналисты, — и это в целом справедливо, хоть и огорчительно, — стремится к надежности и стабильности, желая иметь постоянную работу и гарантированную пенсию. Молодые люди, возможно, и любят приключения, но не хотят связанного с ними риска; куда лучше читать «Путешествие на «Кон-Тики» в кабинете с кондиционером в Вестчестере, нежели испытывать на собственной шкуре все прелести жизни на плоту посреди океана. Джерри предлагалось приключение вкупе с регулярно вручаемым чеком на круглую сумму. Возможно, это далеко не лучшее занятие для формирования личности человека, но если вдуматься хорошенько, то и на психоаналитика не самым лучшим образом действует труп на кушетке в его кабинете.

Как бы то ни было, Джерри нечего было делать до понедельника. Он пообещал в этот день после полудня явиться за приказаниями в надежде, что к тому времени ему удастся отделаться от замороженных продуктов, сочинив правдоподобный предлог для своей временной отлучки. Телефонный звонок вынудил Кейт побыстрее выпроводить Джерри. Звонил Рид. Нет, у него не было свежих новостей, но ему удалось достать копию фотокарточки. Две копии? Да, она может получить две. Сегодня вечером, если это ей удобно. «Не сходить ли нам в кино, чтобы немного развеяться?» Кейт согласилась без особой радости.

После фильма Рид и Кейт отправились перекусить. Кейт вынула из своей сумочки фотографию молодого человека. Она долго и пристально смотрела на его лицо, словно ожидала, что снимок заговорит.

— Вопрос в том, — сказала Кейт, — этот ли молодой человек был героем ее романа? — И она рассказала Риду о своем разговоре с Эмануэлем. — Сколько, по-твоему, лет этому парню на снимке? — осведомилась она.

— Лет двадцать пять — тридцать. Он на вид очень молодой. Но мне кажется, он из тех, кто выглядит моложе своего возраста. Согласна?

— Вполне согласна! Он мне кого-то напоминает.

— Возможно, себя самого? Ты прямо никак не оторвешься от этой фотографии.

— Ты прав! — Кейт решительно спрятала карточку. — Прилежный молодой детектив обошел с этой фотографией все студенческое общежитие. Сыщик — весьма привлекательный молодой мужчина, и все девушки и женщины рады были поболтать с ним на любую тему. Они бы охотно сообщили ему, что встречали молодого человека с фотокарточки чуть ли не каждый день всю Свою жизнь, но правда заключалась в том, что никому из них он ни разу не попадался на глаза. Одна из дам постарше подумала было, что узнала его, но на поверку оказалось, что он похож на Кэри Гранта в молодости. Если молодой человек или его фотография и появлялись в общежитии, то никто этого не заметил, включая и обслуживающий персонал, который, разумеется, тоже опросили.

— Кейт, пойми, может, он совершенно заурядный ловелас, который бросил ее, или же, если быть менее циничным, дал себя убить на войне или стал жертвой несчастного случая, оставив ее безутешной на веки вечные.

— Он далеко не так красив, как Кэри Грант. Да и вообще, в нем нет ничего от кинематографа.

— Кейт, ты начинаешь тревожить меня не на шутку. Ты что… Ну, как бы это сказать… Неужели этот самый Эмануэль Бауэр значит так много для тебя?

— Рид, если я даже тебя не могу заставить вникнуть в суть дела, чего же ждать от полиции? Меньше всего он похож на тех женатых мужчин, которые увлекаются другой женщиной. Не говоря уже о том, что это его пациентка! Но даже если такое было бы возможно, чего я ни на миг не допускаю, то как ты не понимаешь, что его кабинет, кушетка — это инструменты профессионала? Ты можешь представить всю нелепость того, что психоаналитик уровня Эмануэля поддался маниакальной страсти в часы приема у себя в кабинете? Даже если признать (а я отказываюсь признавать наотрез), что он как человек способен совершить преступление, то он не совершил бы его как врач-психиатр.

— Ты считаешь, что психиатры более нравственны, чем простые смертные?

— Разумеется, нет! Многие психиатры, которых я знаю, — грязная пена на воде. Они обсуждают своих пациентов на вечеринках. Они ничем не брезгуют, чтобы разбогатеть, и дерут с тех, кто к ним обращается, три шкуры. Им платят по сто пятьдесят долларов за подпись на клочке бумаги, предоставляющей пациенту освобождение от учебы или от работы. Подпись означает, что пациент будет находиться под их наблюдением, но, подмахнув бумагу и положив деньги в карман, они тут же умывают руки и делают это без зазрения совести. Даже одна такая подпись в день, не говоря уже обо всем остальном, обеспечивает им приличный доход. Есть и такие, кто подкупает других врачей, чтобы те направляли к ним своих больных. При этом сумма взятки включается в счет пациента, и без того немалый. Но Эмануэль и такие, как он, любят свою работу. Если хочешь знать, подобные люди для меня — образец порядочности. Как тебе мой пафос?

— И какова же их цель, по-твоему? Помогать людям?

— Как ни странно, нет! Я так не думаю… во всяком случае, для Эмануэля это не так. Он интересуется в первую голову тем, как работает человеческий мозг. Если ты его спросишь, то он, скорее всего, ответит, что анализ более важен для исследователя, а лечение — это, так сказать, побочный результат. Может, попробовать растолковать все это в прокуратуре?

— Кейт, прости меня, но вы были любовниками. Это выяснилось из допроса его жены, хотя она не говорила об этом прямо. Я думаю, сейчас детективы копают повсюду в поисках мотивов.

— Тогда бы Никола следовало убить меня или мне следовало убить Никола. И кроме того, мы все трое понимаем, что наша с Эмануэлем связь — дело столь далекого прошлого, что даже угли того любовного костра остыли так, что холоднее и быть не может.

— Где же вы с Эмануэлем встречались, пока угли еще пылали?

— В те времена у меня была своя квартира. Ты что, стараешься вогнать меня в краску? Рид, ну почему я все время забываю, что ты полицейский?

— Потому что я не полицейский. В данный момент я юрист, представляющий обвинение. Был ли у Эмануэля в те дни свой кабинет?

— Маленький, который он делил с другим психоаналитиком.

— А там ты встречалась с ним когда-нибудь?

— Да, кажется, раз, от силы два.

— Вы были вместе на кушетке?

— Рид, я тебя явно недооценила. Ты станешь превосходным прокурором, сущим дьяволом, способным не только высасывать из пальца сомнительные факты, но и искажать подлинные до неузнаваемости. На свидетельской трибуне я, конечно, не сумела бы объяснить истинное положение вещей. Но правда тем не менее заключается в том, что Эмануэль в те дни только-только начинал. Он занимался терапией, и кушетка ему была совершенно ни к чему — она стояла так, для мебели… ну, возможно, для использования в дальнейшем. И я никогда не появлялась там в рабочие часы.

— Кейт, дорогая моя, я пытаюсь показать тебе, что ты ополчилась на вещи, о которых не имеешь ни малейшего представления. Знаю, «заставь дурака Богу молиться…» — но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то из них хотя бы что-то при этом вымолил! Нет, я вовсе не называю тебя дурой! Боже избавь! Я хочу сказать, что ты, подобно рыцарю — или назови это как хочешь, — бросаешься в бой за Эмануэля с открытым забралом, а закончится все тем, что ты либо навредишь себе, либо в лучшем случае замутишь воду. И если между вами больше нет никакого интима, как пишут в самых пошлых журналах, так зачем же ты этим занимаешься? Из бескорыстной любви к правде?

— Послушать тебя, так этот мотив едва ли не самый худший в мире. Но я не согласна. Я уже слишком стара, чтобы терзаться тем, что купить можно любого и что коррупция — единственный способ существования, как явствует из многих речей по поводу и без повода и крокодиловых слез, проливаемых в связи со столь прискорбным обстоятельством. Однако я хорошо знаю и другое: то здесь, то там находится кто-то искренне заинтересованный в правде и справедливости, да будет тебе известно, ради них самих, как требует от нас Господь. Сколько ты знаешь в Нью-Йорке полисменов, которые живут только на зарплату и не берут в качестве мзды хотя бы один доллар? Ладно, может, я говорю не то? Давай взглянем с позиции холодной логики, которую ты предпочитаешь. За плечами Эмануэля четыре года колледжа, четыре года медицинского института, год общей практики, два года стажировки в психиатрии, три года обучения в ординатуре и много-много лет плодотворной самостоятельной работы. И что же, все это теперь должно пойти прахом только из-за того, что какой-то изобретательный убийца убил девушку в его кабинете?

— Мне всегда казалось, что ты ни в грош не ставишь психиатрию.

— Как метод лечения она, я думаю, весьма сомнительна, да и довольно топорна, если не сказать больше. У меня есть еще и масса других претензий. Но какое это имеет отношение к тому, что психиатр будет осужден за то, чего не делал? Есть многое, что не приводит меня в восторг в Эмануэле, но мое отношение к нему можно выразить словами, сказанными Эмерсоном о Карлейле: «Если бы гении были в избытке, мы могли бы обойтись и без Карлейля, но, увы! Раз этого нет, то нашему поколению он просто необходим!»

— Могу я спросить, с какого конца ты собираешься приняться за дело?

— Пожалуй, нет, если не хочешь поставить меня в затруднительное положение! Лучше ответь — выяснил ли ты что-нибудь о других пациентах?

— Тот, кому было назначено на десять, носит имя Ричард Горан. Двадцать восемь лет, не женат, работает на какую-то рекламную фирму. Старался закончить свой часовой сеанс как можно быстрее, так как это занятие не вызывало особой радости ни у него, ни у Эмануэля, хотя, как мне удалось выяснить, рекламные фирмы, как правило, заставляют свой персонал проходить тестирование у психиатров. Да, нельзя не признать, что мы живем в восхитительное время! Двенадцатичасовой пациент преподает английский в одном из городских колледжей. Я уверен, что ты придешь в восторг, услышав об этом. Не могу припомнить, в каком именно, помню только, что если добираться туда на подземке, то путь неближний. Также неженатый и едва ли женится когда-нибудь вообще, если только мнение об этом типе, сложившееся у детектива, можно принимать в расчет. Твой Эмануэль, как обычно, ни о ком из них ни гугу, хотя сейчас я, пожалуй, начинаю уважать его точку зрения. Очевидно, он не может откровенничать о пациентах, которых пока еще не убили. Имя этого пациента, как тебе уже известно, Фредерик Спаркс, и я пошлю тебе копию своих заметок на тот случай, если ты захочешь меня шантажировать. Ну, как я отчитался, надеюсь, просто и понятно?

— Могу ли я получить их домашние адреса?

— Ты можешь получить все, что в моих силах тебе дать. Только поставь меня в известность о том, что ты собираешься делать, хотя бы в общих чертах. И если вдруг получишь записку от некоего таинственного незнакомца с заманчивым предложением встретиться на темной улице для передачи тебе интересной информации, то не вздумай идти.

— Волков бояться, — возразила Кейт, — в лес не ходить. Еще кофе?