Глава 19

5 сентября 1978 года. Моя дорогая Джессалин упокоилась вечным сном. Священник, управлявший церемонией, предложил нам, близким Джесс, положить в гроб нечто такое, что могло бы сопровождать ее в странствии в «великое неизвестное». Он сказал, что рекомендует подобное уже много лет, поскольку подобная практика ускоряет процесс исцеления родных. Идея эта, по словам священника, осенила его давным-давно. Но разве не так поступали в свое время фараоны? Как бы то ни было, я готов подыграть, хотя и не вижу в этом особого смысла. Так что непосредственно перед церемонией мы с Огастой присоединились к родителям Джессалин, чтобы сказать ей последнее «прощай» и оставить с ней выбранный подарок.

Освальд, ходивший на курсы по борьбе с курением, вручил дочери соответствующий сертификат. У присутствующих он попросил прощения за «маловероятную, но все же существующую» возможность того, что именно его дурная привычка ускорила преждевременную кончину Джесс. Все это время он рыдал, не переставая, и в конце концов объявил Джессалин, что после того, как я разорюсь, он обеспечит Огасту всем необходимым.

Мне никогда не нравился Освальд. Скорей бы уже отдать ему все долги.

Мать Джессалин принесла с собой открытки, которые та присылала из Принстонского университета. Аккуратно пристроив их рядом с телом дочери, она сообщила, что теперь та может закончить свое образование без помех (под помехой, видимо, она имела в виду меня).

Сам я вручил Джессалин две клюшки: свою самую любимую и ту, которую специально купил для нее. Укладывая их в гроб, я сказал, что она может потренироваться со св. Эндрю, покровителем игроков в гольф, – чтобы мы могли поиграть с ней, когда увидимся в следующий раз. Моя клюшка всегда должна быть у нее под рукой, на случай встречи с Господом Богом. «Врежь ему как следует по голове, – шепнул я, – за то, что он забрал тебя у нас с Огастой».

Огаста подошел к делу лучше всех нас, вместе взятых. Укладывая в гроб свой ветеринарный наборчик, он пообещал маме, что до тех пор, пока она будет лечить животных на небесах, он будет заниматься этим на земле. И мне почему-то кажется, что он сдержит свое обещание.

Церемония проходила под проливным дождем. Священник сказал, что даже небеса оплакивают кончину Джессалин Уитт. Насколько я знаю мою жену, рыдали вовсе не небеса – это Джесс оплакивала разлуку с сыном. К моменту, когда священник закончил проповедь, мы успели промокнуть до нитки. Вокруг все утопало в грязи. Огаста очень переживал, что грязь запачкает белое платье Джессалин, но я уверил его, что ангелы, вроде его мамы, всегда остаются небесно-чистыми.

Поскольку Джессалин перед кончиной поручила мне обучить сына гольфу, я решил не терять времени даром. Сразу после похорон, несмотря на дождь, я повез Огасту на ближайшее поле. Поступок сумасшедшего, скажете вы? Возможно. Но игра позволяет немного унять боль.

Я был бы рад написать, что Огаста – прирожденный гольфист и первый наш урок прошел просто блестяще.

Увы, это далеко не так.

Даже ударить по мячу было для него проблемой. Когда же это все-таки случалось, мяч неизбежно летел куда-то в сторону. Ему потребовалось тридцать ударов лишь для того, чтобы продвинуться на какую-то сотню ярдов, а потом он и вовсе застрял в песчаной ловушке. Пожалуй, мне стоило отнестись к нему с большим терпением, ведь мальчику нет еще пяти, и он только-только потерял мать. Но эмоции у меня в тот момент просто зашкаливали. «Ты машешь клюшкой, как чертова форель, которая взялась нарубить дров! – заорал я. – Если хочешь попасть в число профессионалов, тебе придется здорово потрудиться!» Огаста возразил, что форель – рыба, а рыба не может махать клюшкой. «Вот и ты похож на рыбу, которую только что вытащили из воды, – кивнул я. – Но я положу все силы на то, чтобы научить тебя гольфу!»

Когда мяч упал, наконец, в первую лунку, Огаста просто трясся от холода, так что мы собрались и поехали домой. Но я по-прежнему исполнен решимости сдержать данное Джессалин слово: Огаста БУДЕТ играть в гольф, даже если на это мне придется положить всю свою жизнь.

Тем же вечером ко мне заявился Освальд. Он знает, что я не пью, но это не помешало ему притащить бутылку виски. По его словам, это лучший способ справиться с проблемами. Пока я пишу эти строки, бутылка стоит рядом со мной на столе. Вынужден признать, что для меня это серьезное искушение. Если бы не мысли об Огасте, я мог бы опорожнить ее за один присест.