37

Хоть на высоте и холодно, лицо мое начинает гореть.

Это все вечернее Солнце. Вроде бы, наверху атмосфера истончается, и оно жарит все беспощаднее и беспощаднее. Так что я, наверное, к завтрашнему утру покроюсь ровным загаром. Он на меня всегда хорошо ложился. А вот Юля от Солнца лишь краснела. Так бывает с людьми, у которых белоснежная кожа. По крайней мере, так она всегда говорила.

Интересно, почему тогда не краснеют снега? – говорю я.

… О чем я там писал на предыдущих листах?

Не слишком удобно, конечно, разбрасывать отпечатанные листы. Наверное было бы правильнее класть их рядом с собой, придавив золотым слитком, и поглядывать время от времени в записи, чтобы не терять – как она называется – нить повествования? Но нить нужна лишь, если ты собираешься вернуться из Лабиринта обратно. А я не надеюсь это сделать. Мне попросту не к кому выходить.

Так что я бросаю клубок, и смело иду вперед, в темноту.

… Сейчас, на крыше, я вспоминаю всех своих женщин.

Я понимаю, что просто обязан рассказать о каждой хоть что-то. Хоть что-то да не должно попасть в землю. Пусть от одной останется жест, от другой веселое слово, от третьей улыбка и поступок, а от четвертой – сапоги и кинжал. Я не собираюсь рассказывать о каждой из тех, кто сошли со мной в преисподню. Ну, как это принято в романах. Обстоятельно, выписывая детали, та, чтобы вы увидели перед собой трехмерную модель человека… Нет, зачем? Пусть земля приберет своих мертвецов. Здесь, я впервые за всю жизнь честен с собой. И я говорю…

Разве кто-то из них была реальна для меня, будучи живой?

Нет. От каждой я брал лишь то, что мне было нужно, так почему же я должен поступать иначе, когда они мертвы? Мне не нужны они сами. Мне нужно от них что-то другое.

Воспоминания.

И я вспомню их. Но я не собираюсь писать книгу. Стыковать швы. Шлифовать неровности. Делать из разрозненных частей единое целое. На это у меня попросту нет времени. Мне не нужен мой текст. Я отдаю его ветру. Он тут сильный. На высоте всегда дует ветер.

Я встаю и трясу руками.

Мы писали, мы писали, – говорю я.

Наши пальчики устали, – говорю я.

Мы немножко отдохнем, – говорю я.

А потом писать начнем, – говорю я.

Сама природа невероятно вежлива со мной. Я понимаю, наконец, что чувствует умирающий богач. Все вокруг только и делают, что ловят каждый твой взгляд. Каждый твой жест. И правильно. Нечего отвлекать меня от моего богатства.

Мои сокровища… Мои женщины. Моя печатная машинка. Мои листы.

Мои воспоминания.