Глава 13

– Настя, ты слышала новость?! – В корреспондентскую комнату ворвалась менеджер по рекламе Юля. – Вся редакция в трауре!

– Кто-то умер? – безразлично переспросила я. Надо сказать, я не удивилась бы, если бы этим «кто-то» оказался Борис Сыромятин. А какая-то зловредная часть меня даже считала бы, что в его безвременной кончине есть доля справедливости.

– Я сейчас умру! – Юля плюхнулась на стул, схватила с чьего-то стола толстенный пресс-релиз и принялась обмахивать им лицо. – Сыромятин уволился.

– Вот как? Нашел местечко потеплее? – без эмоций поинтересовалась я.

– Ну да, тебе, конечно, по фигу, – Юле моя холодность казалась оскорбительной, – ты успела продегустировать продукт!

– Что ты несешь? – Мои брови поползли вверх.

– Как будто бы ты не понимаешь! – выпустила когти Юля. – Хотя разве это уже имеет какое-то значение…

– Для меня – никакого, – бодро соврала я. С ума сойти, я умираю заживо, а эти дурочки из рекламного отдела мне завидуют!

– Зато есть и хорошая новость, – вздохнула Юлька.

– Ну?

– В отделе политики новый корреспондент. Зовут Александр. Красив, как… Нет, даже лучше, чем Олег Меньшиков. Мы собираемся устроить для него вечеринку.

– «Мы» – это кто? – удивилась я.

– Женская половина редакции, – зарделась Юля, – так сказать, «welcome party».

– Мне что-то таких вечеринок никто не устраивал, – усмехнулась я, – когда я пришла на эту работу.

– Так ты и не похожа на Олега Меньшикова, – резонно рассудила Юля, – может, и к счастью, не знаю, как бы он выглядел в женском варианте. Так ты придешь? В субботу. Цена входного билета – бутылка вина или шампанского.

– Вряд ли, – вздохнула я, – что-то для вечеринок у меня сейчас совершенно не то настроение. Тем более для таких вечеринок, которые грозят закончиться служебным романом!

А уже через неделю после трагического события, вдребезги разбившего самые смелые надежды трех ближайших подруг, мы провожали Альбину в турне.

В очередной раз я удивилась и порадовалась ее стойкости – пока мы, взрослые бабы с претензией на цинизм, вытирали друг дружке сопли, наша двадцатилетняя Алечка взяла себя в руки, коротко подстриглась, явилась в продюсерский центр и выцарапала у них контракт. И вот теперь она вместе с другими участниками «Конвейера талантов» должна была объехать тридцать с лишним городов России, выступить с сольным номером почти в сотне концертов и в качестве моральной компенсации за этот лошадиный труд получить всего две тысячи американских долларов плюс перспективу подписания контракта уже куда более заманчивого.

Смотреть на коротко стриженную Алю было как-то непривычно. Она выглядела еще более хрупкой, совсем молоденькой и беззащитной.

Хотя – надо отдать ей должное – и пыталась изо всех сил бравировать и бить себя тощими кулачонками в упакованную в поролоновый лифчик грудь.

Со стороны могло создаться впечатление, что Аля уже давно и думать забыла о Григории, что она с головой погрузилась в интриги нового коллектива, который почти на два месяца должен был стать для нее чем-то вроде семьи. Но мы-то знали, что она все равно грустит.

Перебивая саму себя, Алька рассказывала о кастовости «Конвейера талантов».

– Боюсь, что меня затравят, – вздыхала она. – Ну кто я здесь? Выгнали в первом туре, толком не выступала нигде. А здесь есть люди, у которых уже по три клипа. У Аннетты бандитский бойфренд, говорят, что он собирается проплатить для нее национальную премию «Открытие года». Машку пригласили спеть с «Ла Бурритос». Теперь она будет у всех на слуху. А я…

– Кто такие «Ла Бурритос»? – нахмурилась Танька.

Альбина едва не задохнулась от возмущения. Ей наивно казалось, что все окружающие должны испытывать болезненный интерес к доносящимся до них слабым отголоскам с другой, населенной «звездами» планеты, на которую она, Аля, всерьез задумала переселиться.

– Ну как же, такие смазливенькие латиносы, они во всех хит-парадах сейчас. Сами они вообще-то выбрали Ирену, – понизив голос и оглядевшись по сторонам, сказала она, – но у Ирены рост метр восемьдесят шесть. А они все крошечные. Поэтому им Машку и спротежировали.

– Чего ж тебя не взяли? – вырвалось у Татьяны. – Ты же у нас метр с кепкой.

– Не взяли вот, – надула губы Альбина, – потому что Машка получила приз зрительских симпатий в «Конвейере талантов», а я вылетела на первой же неделе.

– Не переживай, у тебя все получится. Мы за тебя.

Протянув руку, я хотела было растрепать ее огненные волосы, в которых запутались солнечные зайчики, но Аля возмущенно отодвинула мою руку. Оказывается, то, что я приняла за следствие утренней нехватки времени, оказалось стильной укладкой, над которой топ-стилист «Конвейера талантов» работал с половины шестого утра.

Несмотря на то что вокруг начинающих гастролеров суетилось несколько телеоператоров с музыкальных каналов, в целом проводы «Конвейера талантов» в турне не выглядели гламурным мероприятием. Путешествовать молодым артистам предстояло на видавшем виды «Икарусе», где были сломаны кондиционеры и откидные столики. В качестве бонуса к этой развалине на колесах прилагался мрачноватый водитель, который сразу же на полную мощь врубил радио «Шансон» и посматривал на кандидатов в поп-звезды как-то недобро.

А сами артисты нарядились так, словно им предстояло не провести три часа в духоте и тряске, а немедленно отправиться на прием к президенту страны. Мимо нас гордо продефилировала девчонка лет тринадцати в платье, которое больше подошло бы звезде стриптиза, а не похожей на свежевыловленную сельдь малолетке. Ее волосы были начесаны в стиле Долли Партон, в органах слуха болтались такие массивные клипсы, что ими можно было орехи грецкие колоть. Еще один колоритный персонаж, прыщеватый юноша, ростом едва достающий мне до подбородка, в золоченых штанах, с видом самым независимым крутился возле телекамер, надеясь с оказией попасть в кадр. Журналисты не обращали на него никакого внимания, и он выглядел настолько разочарованным и несчастным, что мне даже стало его немного жаль. А внимание прессы было приковано к толстоватой дылде, у которой было такое выражение лица, словно ей только что испражнилась на голову ворона.

Словно профессиональный спортивный комментатор, Альбина вводила нас в курс дела. Выяснилось, что дылда – это и есть та самая Аннетта, которая претендует на престижную премию и, по слухам, собирается поехать в Лондон, чтобы выступить на разогреве чуть ли не у самой Мадонны. Впрочем, оговорилась Аля, скорее всего, это просто газетная утка, потому что на самом деле для совместного выступления с Мадонной толстуха Аннетта, во-первых, не вышла рожей (сказав это, Аля довольно облизнула губы, весь ее вид говорил, что уж у нее-то проблем таких нет), а во-вторых, слишком заурядно поет.

– А вон тот, в золотых штанах, – увлеченно сплетничала Альбина, – он, как и я, не из блатных. Нас было на «Конвейере» всего четверо, все остальные оплаченные. Его зовут Антоха, и он классно поет. Жаль, что такой заморыш. Правда, на фотографиях получается изумительно.

– Алечка, ты уж нам звони, – вдруг невпопад сказала Танька, и в голосе ее прорезались подозрительно материнские интонации, – звони из каждого города, хорошо? И мобильный отключай, только когда спать будешь.

– Хорошо, – махнула рукой она, – ладно, девочки, побежала я. А то вдруг без меня уедут?

Она расцеловала нас – каждую в обе щеки, небрежно швырнула свой чемодан в багажное отделение и одним прыжком вскарабкалась в автобус.

А мы еще долго стояли на остановке, как будто бы и правда были любящими матерями, заботливо провожающими единственного ребенка в пионерский лагерь.

Автобус уехал, и улеглось облачко пыли, оставшееся после него, а мы все стояли и смотрели на дорогу.

– Пойдем, что ли? – наконец предложила Танька.

– Да уж, – нехотя согласилась я, а потом, подумав, рискнула спросить: – Тебе не грустно?

Я боялась, что циничная Татьяна поднимет меня на смех или, прохладно улыбнувшись, заявит, что таким востребованным девушкам, как она, грустить непозволительно и у нее куча планов.

– Грустно, – вздохнула подруга, – и я даже, кажется, понимаю почему.

– И почему? Альку жалко?

– А чего ее жалеть? – удивилась Таня.

– Ну как же… Загоняют девчонку. Разве ты не видишь, как здесь все строго? Вроде бы сцена, лоск, перспектива славы… А автобус дрянной, и кормить плохо будут, и до нервного срыва могут довести…

– Так она же знала, на что шла. – Татьяна равнодушно пожала плечами. – Нет, Настька, я грущу потому, что изменилось все. Ее отъезд – лучшее тому свидетельство. Больше никогда не будет так, как раньше.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.

– Ты и сама понимаешь, – вздохнула она, – целый период в нашей жизни подошел к концу. Алька вернется, и мы по-прежнему будем дружить, но мы будем… другими.

– Это точно, – философски вздохнула я.

Когда Татьяна исчезла из моей жизни на целых две недели, я сразу догадалась, где именно она скрывает свою депрессирующую личность от посторонних любопытных глаз.

Мои предположения оказались верными.

– Настена, извини, – раздалось в телефонной трубке ее развеселое щебетание.

Только по одному тембру голоса можно было сделать вывод, что у его хозяйки в жизни все сложилось более чем благополучно.

– Ну и как пентхаус на Земляном Валу? – насмешливо спросила я, сразу смекнув, в чем тут дело.

– Ой, Настька, тут в спальне аквариум во всю стену, – возликовала безумная женщина, – и там пираньи!!!

– Ты сама как пиранья, – усмехнулась я, – добилась-таки своего.

– Ты непременно должна приехать ко мне в гости! Здесь домашний кинотеатр и тридцать полок с фильмами.

– Закажем пиццу? – в вялом предвкушении интеллигентного веселья спросила я.

– Пицца – это мещанство, – поучительно сказала Татьяна, которая считала, что раз ее домашними любимцами теперь являются пираньи, то она может стать моей наставницей в вопросах светскости. – Пицца – это мещанство, – повторила она, – нет уж, мы с тобой закажем шампанского и перепелиные тушки в трюфельном соусе. Приезжай!

Я сглотнула голодную слюну. В дверце моего холодильника одиноко притулился пакетик обезжиренного кефира, срок годности которого истек еще в те времена, когда я считала Бориса Сыромятина кандидатом в мужья.

С тех пор как мы расстались, я ела от случая к случаю и сбросила семь килограммов. Ирония судьбы: я всегда мечтала немножко похудеть и считала, что лишний жирок на талии – единственное, что мешает мне приблизиться к эталону. А теперь вот похудела, но редакционные знакомые что-то не спешили ко мне с комплиментами. Скорее наоборот – столкнувшись со мной в коридоре, они деликатно отводили глаза. Ни у кого язык не поворачивался даже соврать, что я выгляжу хорошо.

Я приехала в гости к Таньке.

Ее временное место обитания (впрочем, Татьяна надеялась, что в итоге щедрый Каретников отпишет ей эту квартиру) и правда оказалось шикарным. Правда, на мой вкус все здесь было несколько аляповатым, с претензией. Паркет из красного дерева уложен звездочками, полированная мебель украшена золотыми вензелями, в гостиной вместо ковра лежит шкура леопарда.

В отличие от меня Таня выглядела великолепно. Ее кожа была гладенькой и сияла, как будто бы некий добрый волшебник, покровительствующий женщинам под тридцать, зажег внутри ее китайский фонарик. Правда, потом выяснилось, что все дело тут в чудо-креме, который изготовил для разбогатевшей Тани какой-то шотландский косметолог, к которому простые смертные занимают очередь за полтора года.

Она доверчиво распахнула передо мной шкаф. И мне сразу же стало ясно, чем именно она занималась все эти две недели. Приложив к себе одно из ее новоприобретенных платьев («Версус»! Последняя коллекция!), я даже испытала нечто, сильно смахивающее на зависть. Но быстро взяла себя в руки. Завидовать нехорошо, тем более лучшей подруге, тем более за предмет этой зависти ей пришлось так дорого заплатить (и здесь я имею в виду вовсе не цифры на ценнике).

– Ну а ты, ты-то как? – спросила она, когда все вещи были нами перемерены, звонок в ресторан сделан, а шампанское откупорено.

– Да так, – неопределенно ответила я, – грустно мне, Тань. И даже не на что отвлечься.

Она сначала отвела глаза, потом, запинаясь, предложила как-нибудь воспользоваться ее кредитной карточкой, потому что безудержный шопинг – лучшее лекарство от женской депрессии. Я отказалась. Во-первых, как-то неудобно мне было – отовариваться за счет подруги. Во-вторых, я знала, что две тысячи долларов, которые Каретников выплачивал Татьяне ежемесячно, – это не такая уж большая сумма, чтобы она могла вот так просто ею поделиться. А в-третьих, я сомневалась, что мою холодную и вязкую, как подернутое льдом болото, тоску и впрямь может прогнать приобретение шмоток и пары туфель.

Зато у меня был наготове проверенный рецепт обновления. Правда, грозило это обойтись в кругленькую сумму, но в моей копилке с надписью «Автомобиль» еще остались заботливо отложенные купюры. К тому же у меня скоро день рождения, можно попросить всех друзей и родственников в качестве подарка преподнести мне деньги, и чем больше – тем лучше.

Если наркотиком богатых москвичек девяностых был бодрящий кокаин, то в новом веке все дружно «подсели» на другое экстремальное развлечение, будоражащее кровь и опустошающее бумажники, – пластические операции.

Бедная девушка, если у нее все плохо, идет в магазин и покупает шикарное платье в качестве символа обновления. Богатая девушка в аналогичной ситуации ложится в клинику и покупает себе шикарное лицо.

У меня есть как минимум четыре десятка знакомых дев, которые хоть раз ложились под нож хирурга. Самой молоденькой из них была семнадцатилетняя манекенщица Ира, которая подправила форму носа, чтобы соответствовать требованиям жюри конкурса «Мисс Европа» (куда в итоге все равно отправили другую девочку). Самой старшей – пятидесятисемилетняя хозяйка художественной галереи Юнна, которая, разведясь с очередным супругом, сделала подтяжку лица, удалила с бедер жир, вставила в грудь суперсовременные имплантаты и в итоге стала похожа на плохую копию Мелани Гриффит. Самой удачливой – певица Марина, которая после легкого облагораживания физиономии выскочила замуж за итальянского миллиардера. Самой несчастной – бывшая модель Кристина, которой сделали неудачную подтяжку лица, придавшую ей сходство с Майклом Джексоном.

Да что уж там говорить – я и сама однажды прибегала к услугам чудо-доктора, чтобы увеличить губы.

Пластическая операция – это как игра на бирже. Это и здорово, и опасно. Легенды о жертвах пластики гуляют по коридорам элитных клиник. Богатенькие девочки, чьи носы заклеены пластырем, глаза прячутся за темными очками, а грудь перебинтована, полушепотом рассказывают друг другу страшилки о провалившихся носах, порнографически неестественных грудях и редких случаях жуткой аллергии на имплантаты.

Даже и не знаю, что меня заставило решиться на такое во второй раз. Ведь предупреждали же меня о наркотическом характере пластической хирургии – мол, если уж начнешь, то остановиться будет очень сложно. Но я наивно думала, что ко мне это не относится.

Но, во-первых, депрессия моя и не думала сдавать позиций, и в связи с этим все мое существо вымаливало кардинальных перемен. Во-вторых, я прекрасно помнила, какое чувство легкости и обновления испытала я, когда покидала клинику пластической хирургии в первый раз. Это чувство было сравнимо с детским ожиданием новогоднего чуда.

Я пробовала обойтись малой кровью – разобралась в шкафу, отнесла в приют двенадцать килограммов старой одежды, купила три новых платья и летнее вязаное пальто, приобрела краску для волос «Молочный шоколад», чтобы хоть немножко посвежеть. Ничего не помогло. Шикарные платья так и остались висеть на плечиках в опустевшем шкафу, а на работу я ходила в одних и тех же черных джинсах, порядком истрепавшихся на штанинах, и грязноватых замшевых кедах.

Я медленно, но верно катилась в пропасть, я была на грани увольнения и смертельной ссоры со всеми моими подружками. Главный редактор Юлиан Афанасьевич больше не видел во мне сексуальный объект, проходя мимо меня, он презрительно фыркал и красноречиво косился на мои кеды, с которых отваливались комья грязи. Редакционные девицы, которые в былые времена были счастливы составить мне компанию в кафе во время обеденного перерыва, теперь опасливо держались от меня подальше – не знаю уж почему. Наверное, их отталкивала моя внезапная неряшливость, мой дикий взгляд и исхудавшее, сероватое от хронического недосыпа лицо.

Татьяна сначала звонила мне каждый день, приглашала в гости или пробежаться вместе с нею по магазинам. Я придумывала всевозможные предлоги, только чтобы не видеть ее – щебечущую, счастливую и ожидающую от меня точно такого же поросячьего восторга по поводу ее состоявшегося счастья. И вот теперь она звонила все реже и реже – ей было простительно, потому что она с головой погрузилась в свое тряпочно-обувное, пахнущее дорогими духами глянцевое счастье.

Изредка звонила Альбина. Ее сообщения были однообразными: вот она отыграла концерт в Волгограде, а вот два больших концерта в Астрахани и концерт в Орле. Ее номер имеет успех, ее заставили сделать мелирование и сменить концертный костюм. Теперь она выступает в амплуа женщины-кошки. У нее роман с одним из участников «Конвейера» – долговязым юнцом, читающим рэп. И досаждающая взаимная неприязнь с гримершей, которая неизвестно за что ее невзлюбила и каждый раз так и норовит Але напакостить. А в Твери она пошла в солярий и сгорела. А в Ярославле ей в туфли кто-то подсыпал песка, и она в кровь стерла ноги.

Генка тоже звонил. Вот уж с кем мне вообще не хотелось разговаривать – его беспочвенный оптимизм был хорош только в те дни, когда у меня у самой все было хорошо.

Ничего удивительного, что, когда в одно прекрасное утро на глаза мне попалась рекламка той самой клиники, где всего лишь полгода назад я увеличивала губы, я решила, что это дает о себе знать очередной судьбоносный знак.

Я позвонила в клинику и записалась на прием.

– Девушка, вообще-то мне хотелось бы покончить с этим как можно скорее, – сказала я по телефону приветливой администраторше.

– Скрываетесь от милиции? – жизнерадостно пошутила она. – Нет проблем!

– Скорее уж от себя самой, – вздохнула я.

Аля делает карьеру. Каждый вечер она прилежно выходит на сцену, чтобы под фонограмму исполнить свой один-единственный хит, тем самым заслужив порцию зрительского восхищения и скупую продюсерскую похвалу. Ей есть на что надеяться и над чем работать. Ее будущее больше не кажется расплывшейся акварелью, с каждым днем оно приобретает все более четкие очертания. По возвращении в Москву Альбине снимут клип и будут крутить по радио и на музыкальных каналах. Ее пригласят в десяток ток-шоу, ее, возможно, снимут в рекламе чего-нибудь навязчиво-молодежного, например какой-нибудь газировки. Она выпустит сначала сингл, потом полноценный альбом. У нее появится собственный интернет-сайт и собственный фан-клуб. Ее будут узнавать на улице, ей будут делать скидки в модных магазинах и приглашать на светские рауты. Журналисты будут передавать из рук в руки номер ее домашнего телефона, и в итоге Алька его вынужденно сменит. Она заработает много денег, получит национальную музыкальную премию и выступит в Кремле.

То есть, наверняка никто не может гарантировать ей всего вышеописанного, но по крайней мере шансы у нее есть.

У Тани есть деньги. Ей тоже есть чем заняться, на что убить время и в какую сторону совершенствоваться. Каждое утро она будет вызывать на дом косметичку для массажа лица, тренера по фитнесу и стилиста. Она будет завтракать в ближайшей кофейне свежевыжатым яблочным соком и блинчиками с икрой. А потом отправится слоняться по магазинам. Она наймет шофера, который будет возить за ней пакеты с обновками на «Мерседесе» представительского класса. Она будет ходить на показы мод, но не для того, чтобы уныло ознакомиться со свежими тенденциями сезона, а потом попытаться разыскать в магазинах для миддл-класс их уцененные копии. А для того, чтобы бездумно покупать понравившиеся вещи прямо с подиума. Ее жизнь превратится в нескончаемый карнавальный шопинг, она станет гением искусства потребления и получит Нобелевскую премию за вклад в мировой взаимообмен товарами различного назначения.

А что есть у меня самой, кроме, разумеется, собственной же унылой физиономии, разыгравшегося на нервной почве неумеренного аппетита, авитаминоза и вязкой депрессии? Что я могу сделать, чтобы хоть как-то улучшить свою жизнь, – с работы уволиться, что ли? Ну да, сделать это совсем не сложно. Берешь чистый лист бумаги, пишешь от руки заявление и с кривой ухмылкой кладешь его на начальственный стол. Думаю, что мой бывший поклонник Юлиан Афанасьевич не будет против такого расклада, потому что в последнее время все редакционные старожилы относятся ко мне с некоторой опаской. Еще бы, ведь я даже голову по утрам не мою – что с такой особы возьмешь?

Допустим, я уволюсь из журнала, ну а дальше, дальше-то что? Оставить свое резюме в хедхантинговом агентстве и ждать, что меня позовут на должность главного редактора журнала «Космополитен»? Это же просто смешно – непристроенных журналистов вокруг – пруд пруди, а моя работа все же не так уж и плоха.

Найти себе нового любовника? Это было бы не так сложно, тем более в многомиллионном мегаполисе, населенном холостыми мужчинами на любой вкус. Проблема одна – меня тошнит от одной только мысли, что я могу опять кому-то довериться. А что касается бездумного циничного секса – кажется, я уже вышла из соответствующего возраста, так что оставим эту русскую рулетку Альбине.

Так что, спрашивается, я могла сделать?

Я позвонила Альбине.

Впервые, с тех пор как она уехала в турне, звонила ей сама.

Хриплый Алькин голос свидетельствовал о том, что звонок мой вырвал ее из сладких объятий одеяла. Хотя я специально позвонила в половине пятого вечера, думала, что к этому моменту даже загульные поп-певицы успевают продрать глаза и закинуться непременной порцией кофеина.

– Ты чего? – с ходу напала она на меня. – Я же просила не звонить мне самой. У меня такой график, я только два часа назад легла!

– Ну прости, – я почувствовала себя виноватой. И в самом деле, Алька пашет, как колхозная лошадь, а я бужу ее, чтобы пристать со своими глупыми сомнениями.

– Что-то случилось?

– Почти ничего, – успокоила я ее. – Если бы я знала, что ты спишь, ни за что не позвонила бы… У меня и правда дурацкий повод.

– Ладно, прекрати расшаркиваться, выкладывай, – подобрела Альбина. – Ты кого-то нашла?

– Нет! Да я на самом деле просто спросить хотела… Аль, а что ты думаешь по поводу пластических операций?

– А что, ты решила немного освежить лицо? – ничуть не удивилась она. – И правильно, все так делают.

– Что значит «и правильно»? – немного оскорбилась я. Почему-то я была уверена, что Альбинка скажет: «Да ты сошла с ума, не вздумай делать этого со своим личиком!» – а потом начнет убеждать меня в том, какая я редкая красотка и какое богатство мне было самой природой предоставлено.

– А что ты хотела услышать? – усмехнулась Аля. – Я ведь и сама об этом подумываю.

Вот тут я и в самом деле удивилась. Потому что Альбина все же была, во-первых, признанной красавицей, а во-вторых, крайне уверенной в себе особой.

– Ты-ы? – протянула я. – Но зачем, Алька?

– Потому что природа редко раздает совершенные личики. И все эти личики ходят по подиуму в Париже и зарабатывают состояния. А нам, девушкам на грани красоты, приходится подстраиваться.

– Как ты красиво это сказала – девушки на грани красоты!

– Потому что так оно и есть, – серьезно подтвердила Аля, из звонкого голоса которой улетучились последние остатки сна, – мы недалеки от совершенства. Но доработка требуется. Еще полгода назад я бы возмутилась, если кто-нибудь предложил бы мне лечь под нож.

– А что же изменилось теперь? – быстро спросила я.

Я надеялась, что она начнет рассказывать о Григории и о том, какой неуверенной в себе и беззащитной она чувствует себя после всей этой истории с его разоблачением.

– А теперь я знаю, что такое шоу-бизнес, – важно сказала она, – сценический глянец не имеет ничего общего с природной привлекательностью. У нас вот тут половина переделанных. Стаська сделала операцию, когда ей было пятнадцать лет. Новый нос подарили ей на день рождения родители. У Ани были оттопыренные уши. Светлану накачали силиконом. А Наташке отсасывали жир из подбородка!

Меня затошнило, и я взмолилась:

– Не надо, не продолжай! Я теперь неделю не смогу есть.

– Вот видишь! Зато Наташка жрет в три горла, и двойной подбородок ей больше не грозит.

– Аль, а ты-то что поменять решила?

– Я еще не знаю точно, – задумчиво протянула Альбина, – но продюсеры говорят, что у меня тяжеловатый овал лица. Я бы не отказалась избавиться от щек и сделать подбородок более четким.

– Врут они все, – искренне возмутилась я, – да у тебя личико с кулачок дистрофика!

– Спасибо на добром слове, – ухмыльнулась она, – а теперь, Настена, если ты не против, я бы завалилась обратно спать. Потому что через четыре часа прозвонит будильник и мне придется собираться на концерт. А ты знаешь, как у нас поступают с теми, кто опаздывает?

– Как? – Я испугалась, что Алька сейчас невозмутимо ответит что-то вроде: «Приковывают цепями к батарее и бьют по почкам резиновым шлангом».

Но она сказала:

– Их отказываются гримировать! Вот Надьке Перье вчера пришлось выйти на сцену в гриме собственного исполнения. Руки у нее растут из задницы, так что она выглядела дура дурой.

– Понятно.

Не без некоторого облегчения я наконец распрощалась с Альбиной. Выслушивать байки о нравах мгновенно прославившейся молодежи, триумфально колесящей в раздолбанном «Икарусе» по стране, больше не было сил. Что-то подсказывало мне, что Альбина вернется из этого турне совсем другой. Мы, конечно, будем общаться – не думаю, что у нашей новоявленной поп-дивы хватит наглости игнорировать лучших подруг. Но едва ли наши отношения будут такими же, как раньше. Женская дружба хрупка, как статуэтка «Сваровски». Изменение социального статуса одной из подруг порою деформирует эту дружбу до неузнаваемости.