Глава 12

Через некоторое время (в течение которого мы сидели как на иголках) Вероника, вся из себя воздушная и, возможно, кого-то даже к поцелуям зовущая, а лично у меня провоцирующая диспепсию, упорхнула по своим миллионерским делам. А мы остались в ресторане, заказали один кальян на троих и мрачно друг на друга уставились.

Как поступила бы любая нормальная женщина, узнав о том, что любовник, которого она была морально готова перевести в ранг законных женихов, спит с двумя ее ближайшими подружками и в ус не дует?

Наша реакция была разной.

Альбина уронила рыжую голову на руки; по ее трясущимся плечам было понятно, что ресторану «Марракеш» угрожает вселенский потоп. Впрочем, оно и понятно – барышням «слегка за двадцать» и пристало при крушении романтических перспектив вести себя именно так.

Татьяна хладнокровно вынула разметавшиеся по столу Алины волосы из тарелки с медовой пахлавой. А потом, глядя куда-то вдаль и по-кошачьи щуря зеленые глаза, мечтательно произнесла:

– Знаете, чего мне сейчас хотелось бы больше всего на свете?

– Чего? – переспросила я.

Я думала, что Таня сначала тоже расплачется, а потом, размазывая по опухшему лицу потеки косметики, скажет, что, мол, ей хотелось бы вернуться во вчерашний день, когда все было так чудесно, а фотограф Дима считался порядочным малым, перспективным для серьезных отношений. И тогда я начну с фальшивой улыбкой ее утешать, а потом сама не выдержу и разревусь. И тогда лопнет терпение у метрдотеля, который и так на нас уже поглядывал косо. И нас выставят вон из ресторана, и мы пойдем бок о бок вниз по Тверской, несчастные, брошенные, одинокие…

– Мне хотелось бы взять хорошенько разогретые кальянные щипцы и изо всех сил сжать ими его яйца! – победно заключила она.

Альбина оторвала руки от лица – она улыбалась.

Хорошо, что Аля не красится и посему может рыдать в общественных местах, сколько ей заблагорассудится.

– Подождите, девочки, – со вздохом я взяла на себя роль самого холодного и рассудительного человека в компании (хотя на деле мне хотелось выдернуть из-под изобилия закусок скатерть, чтобы вся посуда со звоном шлепнулась на пол, а потом избить метрдотеля или запустить тарелкой с фруктами в окно – в общем, сделать что-нибудь антисоциальное и гадкое), – а может быть, это все-таки не он?

– Таких совпадений не бывает, – хмыкнула Татьяна.

– А вдруг это все-таки роковое совпадение? – с надеждой спросила Аля. – Надо сверить фотографии. У меня есть Гришкины фотки.

– Не бежать же за ними домой. – По Таниному лицу было понятно, что в случае чего она готова лететь за уликами не то что на другой конец города, а даже на Марс.

– Нам надо просто сопоставить факты, – внесла конструктивное предложение я, – мы же можем подумать и вспомнить, в какие дни у нас были свидания. Если у кого-то были свидания одновременно, то можно расслабиться. У меня, кстати, даже календарик есть.

– Хорошая идея!

Три головы – светлая, темная и рыжая – сблизились над карманным календариком. Каждая из нас, бормоча и закатывая глаза, принялась что-то там вспоминать и высчитывать.

– Девчонки, все проще, – наконец сообразила Татьяна, – будни вспоминаются сложнее, чем праздники. Вот, например, Восьмое марта. Димка пришел ко мне с утра с цветами и… – она покраснела, как примерная гимназистка, которой показали порнокарикатуру, – ну и… сами понимаете.

Я задумалась. Восьмого марта с утра Сыромятин мне звонил. Но не приходил. Он явился ближе к вечеру, подарил розы в горшке и мою любимую шоколадку «Гейша». А потом мы отправились в видеопрокат, взяли «Убить Билла-2» и весь вечер смотрели, как Ума Турман ловко и сексуально расправляется с врагами.

– Мы встречались днем, – звонко сказала Аля, – он пригласил меня пообедать.

– Не сходится, – пробормотала я. – Но это еще ничего не значит… Есть же другие дни. Например, позавчера вечером мы с Борькой были в театре.

– Не сходится, – вздохнула Танька. – Позавчера я предлагала встретиться, но Дима не смог.

– А у меня была репетиция в студии, я занималась вокалом, а у Гриши была встреча с телевизионщиками. Ой, мамочки! Неужели и правда… – Она зажала ладошкой рот и в этот момент стала похожа на перепуганную мартышку.

– Подожди ты, – отмахнулась я, – идем дальше. Прошлая суббота. Мы были в ночном клубе, а потом поехали ночевать ко мне.

– Не сходится, – обычно не склонная к выражению эмоций Татьяна была белее скатерти. – Он сказал, что у него начинается грипп, и остался дома.

– А мой был на корпоративной тусовке какого-то продюсерского центра. – Аля чуть не плакала. – Зато в воскресенье утром приехал сразу ко мне. В семь утра разбудил меня. Мы провели вместе почти весь день, и только к восьми он отправился на переговоры.

– А от меня он уехал в половине шестого, – мрачно резюмировала я, – получил какую-то эсэмэску и сказал, что у него попал в больницу друг.

– А к восьми он поехал не на переговоры, – подала голос Танька, – а ко мне! Я его пригласила на спагетти с вином.

– Так, значит, это все-таки правда… – прошептала Аля.

– Постой! – перебила ее Танька. – Девочки, а что мы, в самом деле, гадаем? Насть, а ты не можешь этой Варе позвонить и расспросить ее обо всем по-человечески?

– Не знаю, – засомневалась я, – смогу ли я теперь разговаривать с ней по-человечески.

– А ты скажи ей: «Привет, сука, а ну выкладывай правду, а то к тебе нагрянут мои знакомые фээсбэшники и надают тебе люлей!» – кровожадно сверкая глазами, предложила Танька.

– Очень умно. Догадайся, на какой секунде этого сообщения она бросит трубку.

– Ну не знаю, – обиделась Танька, – я так однажды сказала любовнице своего любовника, и она жутко перепугалась. Но это неважно.

– Кому? – заинтересовалась Альбина.

– Неважно, – досадливо поморщилась Танька, которая, как и большинство особ с богатым жизненным опытом, не любила прилюдно копошиться в собственном не слишком чистоплотном прошлом.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещала я, – но сначала… Сначала мне хотелось бы поговорить с ним самим… Девочки, вы ведь не против, если я с ним встречусь до того, как вы оторвете ему яйца кальянными щипцами?

– Интересное кино! – фыркнула Аля. – Ты с ним встретишься, а мы, получается, вообще вроде как ни при чем? Может быть, мне тоже интересно во всем разобраться!

– И мне, – поддакнула Танька. – Знаете что, а поехали-ка втроем к нему домой без предупреждения! Настя, у тебя, кажется, есть его адрес, да? Похоже, ты одна из нас была у него дома.

Они так хищно на меня уставились, что мне даже на какой-то момент стало страшно. Тем более что в Танькином взгляде была не то легкая угроза, не то смутная ревность… Действительно, Сыромятин водил меня к себе домой. А с Татьяной и Алей он встречался либо на их, либо на нейтральной территории. Выходит, я была для него «особенной», а для них… мама дорогая, для них я была соперницей. Дожили! В тридцать лет стать ненавистной соперницей для двух своих лучших подруг.

Наверное, все эти мысли были написаны на моем изменившемся лице, потому что Таня, примирительно улыбнувшись, сказала:

– Расслабься, Настена, мы тебя вовсе не ненавидим. Правда, Аль?

– Правда, – неуверенно подтвердила Алька, – но с Таниным предложением я согласна на все сто. Поехали к нему домой, привяжем его к кровати и будем пытать горячим утюгом, пока не скажет, кого из нас троих он любит на самом деле.

– Варвару, – вздохнула я. – И ежу понятно, что он до сих пор любит Варвару. Раз так себя ведет. Хотя…

– Что? – жадно накинулась на меня хваткая Танька.

Я придвинула к себе тарелку с фруктами и оторвала несколько нефритовых виноградин. Лениво перекатывая одну из них на языке, я вдруг вспомнила, как нашла в шкафу Сыромятина Варварин бюстгальтер (то есть тогда я, конечно, не знала, кому он принадлежит) и как, оправдываясь, Борис сказал, что любит он меня. Меня. Он еще что-то лопотал о том, что «если бы я мог рассказать тебе правду» и «как сложно держать это все в себе», но тогда я не придала этому никакого значения.

Но вот только стоит ли рассказывать об этом двум разочарованным бабам, добровольно подкидывая им еще один повод для ненависти, которую нельзя объяснить логически?

Думаю, нет.

– Ничего, – вздохнула я, – я просто хотела сказать, что не понимаю, что он в ней нашел.

– Это точно, – подтвердила Танька, – твоя Варвара никогда мне не нравилась. Она похожа на лабораторную мышь, слишком много разговаривает и ничем, кроме новой коллекции Версаче, не интересуется.

– Она будет замечательной новой подружкой для нашей Вероники, – улыбнулась я.

– Это все хорошо, – сказала Альбина, – но нам-то что теперь делать? Звонить ему? Скандалить? Жить дальше, как будто бы ничего не произошло?

– Третье, – после паузы сказала Танька, – он не стоит того, чтобы отвечать на его звонки.

– Между прочим, мы работаем в одном офисе, – вскинула голову я. – Он же наверняка захочет узнать, что случилось.

– А мне кажется, что не захочет. Он и так все поймет. Те, кто прячет в шкафу такие огромные скелеты, прекрасно просекают такие ситуации, – усмехнулась Татьяна.

– А в крайнем случае, ты всегда можешь уволиться, – подсказала «мудрое» решение Альбина.

– Ну да, и тогда ты возьмешь меня на содержание.

– А что, может, к тому моменту я уже стану поп-звездой, – подмигнула она, – ведь теперь ничего не мешает мне поехать в турне с «Конвейером талантов»!

– Девочки, вы что, с ума сошли? – Я ушам своим не верила. Еще пять минут назад наша встреча напоминала греческую трагедию, а сейчас Татьяна уже шумно поздравляла Альку с творческими успехами и расспрашивала о турне. – Вы что, считаете, что мы вообще не должны ему ничего говорить?!

Они посмотрели на меня, как на ненормальную. Танька мерно пережевывала инжир. Глаза Альбины были все еще красными от слез.

– Думаю, нет, – наконец сдержанно ответила Татьяна, – он достоин полного презрения.

– Но это абсурд, честное слово… Вы так себя ведете, как будто бы не произошло ничего… Я места себе не нахожу, а вы…

– Настя, я приду домой и буду плакать, – заносчиво сказала Танька, – более того, сегодня мне едва ли удастся уснуть без успокоительного. Я без всякой диеты похудею как минимум на четыре килограмма. Хотя это как раз единственная хорошая черта депрессии. Но сейчас… Сейчас я даже думать не хочу об этом мерзавце.

Я смотрела на двух своих самых лучших подруг и глазам своим не верила. Неужели я столько лет дружила с холодными, черствыми Снежными королевами, которые способны реагировать на трагедии со светской холодностью придворных интриганок?!

Но они же не такие – Альбина и Танька…

Во всяком случае, они никогда такими не были.

Я смотрела на то, как они нарочито весело щебечут о ближайших планах на будущее, и вдруг поняла… что случившееся для них даже удобно. Конечно, если им это сказать, они будут бить себя кулачонками в грудь и оскорбленно отрицать обидную версию. Они и правда будут сегодняшней ночью плакать в подушку, у них и правда, возможно, пропадет аппетит. Да вот только все эти симптомы не имеют ничего общего с категорией «любовь», это просто дает о себе знать серьезно раненное самолюбие.

Да, им так удобно.

Альбина теперь сможет больше не мучиться угрызениями совести и отправиться в турне с «Конвейером талантов». А Танька переселится в вожделенный рай на земле – просторную квартиру бизнесмена Каретникова.

Ну а я…

Черт возьми, я до сих пор не верю в реальность происходящего. И до сих пор назойливая мысль свербит в мозгу: а что, если… что, если мы все-таки ошиблись?

Я всегда завидовала сотрудницам отдела кадров нашего медиахолдинга. Как ни придешь к ним – никто не работает. Атмосфера расслабленная, дружеская. Кто-то попивает кофе, кто-то красит ногти, кто-то читает детектив в цветастой обложке, а Марья Петровна, пятидесятилетняя «железная леди», начальница надо всем этим безобразием, превзошла всех своих подчиненных и увлеченно режется в третий «Doom».

Свою приятельницу Ингу я нашла раскладывающей карты Таро на рабочем столе.

– Привет! – Я ошеломленно уставилась на ее руки, ловко тасующие колоду. – Ты что, влюбилась?

– Почему ты спрашиваешь? – удивилась она.

– Потому что гадают только влюбленные женщины. Или школьницы. Так мне всегда казалось.

– А, да нет, – улыбнулась Инга, – просто я тут была на встрече одноклассников, и вот одна наша девушка, серая мышка и неудачница, открыла свой магический салон, представляешь?

– И что?

– Процветает, – вздохнула Инга, – у нее по двадцать клиентов в день, каждый оставляет минимум сто долларов. Конечно, ей не все остается, надо за аренду заплатить, взятки раздать, милицейскую «крышу» уважить. Но все равно, у нее внедорожник «Тойота» и шуба до пят. А я… – Она обвела беспомощным взглядом прокуренное пространство. – Вот я и подумала, а может, мне тоже? Чем черт не шутит, а? Карты вот купила, раскладывать учусь… Что ты думаешь по этому поводу?

– Я думаю, что ты сошла с ума, – честно ответила я, – прогоришь.

– Вот и муж мне то же самое говорит, – вздохнула Инга. – Ладно, а у тебя-то как дела? Слышала, у тебя любовь-морковь с нашим Сыромятиным? Повезло.

Знакомая фамилия, произнесенная сонным голосом Инги, была подобна внезапному укусу пчелы.

– Я, собственно, по этому поводу к тебе и пришла. Не можешь кое-что посмотреть для меня в его личном деле?

Она воровато огляделась по сторонам и с сожалением призналась:

– Не могу. Вот если только Марья Петровна выйдет из кабинета… Да и то. Мне знаешь что за такое может быть?

– Знаю. Строгий выговор, не больше. Но я готова это компенсировать. – Я незаметно достала из кармана двадцатидолларовую купюру и положила ее на Ингин стол, прямо поверх разложенных карт.

Расставаться с деньгами было жалко. На эти деньги я планировала подстричься или сходить на маникюр – в общем, ублажить хоть как-нибудь руины собственной красоты. Придется отложить мероприятие до следующего месяца, потому что информация была куда важнее ухоженных волос и ногтей.

Инга задумчиво повертела бумажку в руках, а потом убрала ее в карман джинсов, причем с таким видом, будто бы ей взятки дают каждый день и она делает мне преогромное одолжение.

Я это стерпела.

Инга повернула к себе монитор компьютера и пощелкала клавишами.

– Вот. Личное дело твоего. Что тебе конкретно надо посмотреть, семейное положение, что ли?

– Нет. Имя. Сыромятин – это ведь псевдоним, да?

– Не знаю, – Инга пощелкала мышкой, – ой, а ведь и правда псевдоним! А я и не знала. Какая у него смешная фамилия!

У меня упало сердце.

– Какая?

– Синица, – усмехнулась Инга, – Николай Синица. Так что тебе про него надо узнать? Я и адрес могу дать, и даже телефон его родителей.

Она честно пыталась отработать свои двадцать долларов. Наверное, она удивилась, когда я, беспричинно побледнев, попятилась к двери.

– Да нет, больше ничего не надо. Спасибо тебе большое, – пробормотала я на прощание.

Ни Альбина, ни Танька, ни я сама больше никогда не заговаривали о Сыромятине. Но я почему-то уверена, что каждая из нас нарушила торжественно данное подругам обещание и позвонила-таки обманщику для пламенного выяснения отношений и расставления точек над известной буквой русского алфавита.

Во всяком случае, я поступила именно так – продержавшись всего лишь полтора дня, набрала-таки номер его мобильного телефона в надежде договориться о встрече. Наверное, это глупо, но мне хотелось услышать объяснения лично от него. И еще – втайне я надеялась, что Сыромятин расскажет мне о некоем роковом обстоятельстве, заставившем его поступить именно так.

«Абонент временно заблокирован», – ответил мне бесстрастный механический голос.

А я набирала его номер снова и снова, хотя и не могла отделаться от нарастающего с каждой минутой внутреннего ощущения, что телефон отключен неспроста и что это может значить только одно – голоса Сыромятина я больше никогда в жизни не услышу.

Когда мужчина услышал в телефонной трубке ее голос, он даже обрадовался. У него не хватало духу позвонить ей самой, и он малодушно откладывал неприятное дело.

– А я уезжаю, – почти бодро объявил он.

– Куда? – оторопела женщина.

– В другой город, – уклончиво объяснил он. На самом деле путь его лежал в Питер, где жил его ближайший друг, который давно говорил, что грамотному редактору не проблема найти достойную работу в Северной столице. Но рассекречивать свой маршрут он, естественно, не собирался.

– Значит, это все? – сухо уточнила она.

– Все, – после небольшой паузы подтвердил он.

– Но как ты можешь? Я столько лет… Нет, это невероятно!

– Варенька, успокойся, – устало вздохнул он, – объективно без меня тебе будет лучше. – Про себя он добавил: «А мне без тебя».

– Коля, но я тебе звоню, чтобы сказать, что я приняла решение… Мы можем быть вместе! Плевать на эти деньги, все равно у меня ничего не получается. Что было, то прошло.

Как бы счастлив он был услышать эти слова хотя бы год назад, но она права – что было, то прошло.

– Варюша, успокойся…

– Мы могли бы снять квартиру. Переехать в другой район. Я тоже могу на работу устроиться… А может быть… Может быть, все-таки получится с продюсерством. Я подумаю, полистаю записную книжку…

– Когда ты так унижаешься, мне хочется плакать, – грустно признался он.

Он знал, что за этим последует. Она так самолюбива, что не пропускает мелких издевок мимо ушей.

– Я? Унижаюсь?! – взвилась Варвара. – Да ты хоть соображаешь, с кем разговариваешь?! Да ты просто мелкая сошка, а я… Да ты…

Вздохнув, он медленно положил трубку на рычаг. Телефон тут же зазвонил снова, но он, подумав, выдернул из розетки шнур.

Все.

Долги прошлому отданы, он может начать все с чистого листа.

И пусть сердце его было раздавлено замшелым ледяным камнем под названием «неподъемный комплекс вины», пусть ночами он выкрикивал в пахнущую потом тишину разные женские имена, зато… Зато много ли есть в Москве мужчин, которым в «слегка за тридцать» дается шанс все начать сначала?

Варвара.

Она всегда была моей «полуподружкой» (а Танька прозвала ее когда-то «полудружкой»).

Вот почему она ко мне привязалась. А я-то, наивная, думала, что причина ее внезапно укрепившегося дружеского расположения – одиночество, терзающее безработную одинокую девушку денно и нощно (хотя насчет ночей я бы поспорила) напролет.

Вот почему она хотела, чтобы я всегда была на виду.

Вот почему она с таким маниакальным упорством пыталась устроить мою личную жизнь, знакомя меня с Закидоновым, нагловатым олигархом Гогой и подсовывая мне самых отпетых бабников высшего общества.

Ей было нужно, чтобы с моим именем был связан громкий скандал. Желательно такой, который муссировался бы в кулуарах, а значит, дошел бы и до редактора известного «желтого» журнала Бориса Сыромятина. А может быть, ход ее мыслей не был столь сложным и многоступенчатым. Может быть, она бы просто сделала соответственные фотографии и в нужный момент подсунула бы их Борису. Может быть, даже кто-то из моих появившихся в последнее время «кавалеров» был с ней заодно. Вряд ли это был Гога – с человеком такого калибра мелкой сошке Варе вряд ли удалось бы договориться. А вот модный художник Вольдемар Закидонов – вполне. То-то его поведение показалось мне странным – вроде бы он и ухаживал за мной, и даже пытался напроситься на чашечку кофе, однако в глазах его не было того особенного блеска, который появляется только тогда, когда смотришь на желанную женщину.

Вспоминаю, чем были заполнены наши общие с Варварой вечера, и мне становится страшно из-за того, что я умудрилась не замечать, как умело мною манипулируют.

Когда мы выясняли отношения, Сыромятин сказал, что впервые обратил на меня внимание не тогда, когда я подошла к нему, выпячивая новообретенные коллагеновые губы, а много раньше, когда рассматривал вместе со своей подругой фотографии с редакционной корпоративной вечеринки. Мол, подруга (которой была Варвара) сказала, что у меня интеллигентное лицо. А на самом-то деле она просто узнала меня и прикинула – если что, она сможет без особенных проблем ко мне приблизиться. А уж когда герой-любовник ухитрился спутаться с моими ближайшими подружками… Тогда она и подавно решила держать меня в поле зрения.

Разобраться с ней мне еще предстояло.

В тот вечер Варя пригласила меня на богемное мероприятие – открытие выставки концептуального искусства, проходящее в полузакрытой широко известной в узких кругах галерее «Чертово колесо».

Когда я услышала в трубке ее беззаботный голос, я думала, что сорвусь, наору на нее по телефону, потребую объяснений, завизжу, обзову ее сукой. В то же время я знала, что ни к чему продуктивному это не приведет: Варя просто бросит трубку, потом отключит телефон, а потом, возможно, даже сменит сим-карту.

И я сдержалась. Я весело согласилась пойти с ней на эту дурацкую выставку и даже ради такого случая достала из шкафа ни разу не надеванное платье а-ля матросский костюмчик.

– Какая ты хорошенькая! – бросилась ко мне Варя. – Как хорошо, что ты принарядилась. Я тебя как раз хотела предупредить…

– О том, что ты собиралась с кем-то меня познакомить? – сузила глаза я.

– Ну да, – удивилась моей прозорливости Варвара, – и не только. Во-первых, здесь будут твои старые знакомые. Закидонов приглашен в качестве VIP-гостя. А Гога – помнишь Гогу? – частично спонсирует все это мероприятие. Кстати, он мне потом звонил и сказал, что ты – супер. Так что рекомендую воспользоваться моментом.

Дверь, ведущая в галерею, была крутящейся и деревянной – до этого мне никогда не приходилось видеть столь причудливого синтеза новых технологий и нарочитой допотопности. В этой двери я чуть не застряла – не то от неожиданности, не то из-за общего нервозного настроения.

– Не позорь меня, – прошипела Варвара, – не хватало еще растянуться у входа. Лучше пойдем разыщем Гогу. Он обрадуется.

– Подожди, – я удержала ее за рукав. Но Варенькины движения были столь порывисты, что тонкая ткань с треском порвалась, обнажив ее загорелую руку.

– Ты что?! – нахмурившись, она сначала посмотрела на испорченную вещь, а потом на меня, причем взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Оно и к лучшему, потому что я и сама не собиралась долго с ней миндальничать. – Что же мне теперь делать?! Как бомжихе ходить?

– Давай поменяемся кофточками, – елейным тоном предложила я.

Не заметив сарказма в моем предложении, Варвара с сомнением уставилась на мою простую белую рубашку «Мотиви». И взгляд этот был красноречивее любого презрительного комментария.

– Неизвестно еще даже, что хуже, – наконец процедила она, – ходить как бомжиха или ходить как дешевка.

– Тебе виднее, – ничуть не обидевшись, пожала плечами я, – хотя на твоем месте я бы не раздумывала так долго. Может быть, если на тебе окажется кофточка с моего плеча, то Гога и на тебя западет.

Мы стояли напротив друг друга посреди отделанного бревнами зала. Варвара непонимающе на меня уставилась и на всякий случай отошла на три шага назад, заняв оборонительную позицию. Мимо нас ходили какие-то незнакомые люди, один другого чуднее. Лысая девушка в восточной тюбетейке и сари, бородатый мужик неряшливого вида в костюме «Этро», сорокалетняя «шпала» с презрительно поджатыми тонкими губами, сплошь в черном, три похихикивающие, абсолютно одинаковые модели в коротеньких юбках и ботфортах, толстуха с холеным мопсом на руках. Тусовки, имеющие хотя бы опосредованное отношение к искусству, я люблю больше всех остальных. Конечно, если разобраться, это тоже банальная пьянка, которая просто проходит под прикрытием тяги к прекрасному. Зато публика здесь собирается разношерстная, интересная. С некоторых присутствовавших в «Чертовом колесе» личностей картины писать можно было.

Но мы с Варварой, хоть и находились в самом центре зала, все же были отделены от праздно слоняющейся толпы невидимой перегородкой. Кто-то здоровался с нами, кто-то нам улыбался, кто-то даже выпить предлагал, но никто не знал, что на самом деле мы находимся на ринге, готовые к решающей кровавой схватке.

– Настя, ты чего? – Она попробовала пойти на попятную. – Да ладно, куплю я себе новую блузку. Подумаешь.

– Блузка здесь вообще ни при чем, – насмешливо улыбнулась я.

– Тогда что?

У нее было такое невинное выражение лица, что я невольно восхитилась ее актерскими способностями.

– Сама знаешь, – тихо ответила я, наблюдая за тем, как меняется Варино лицо: от удивления к недоверию и ужасу, – мне все известно. И не надо отпираться. Я имею в виду Сыромятина. То есть Николая Синицу – так его на самом деле зовут.

Варвара попятилась назад, пока не наткнулась спиной на художественный объект – какие-то сплетенные между собою железные штыри, на каждый из которых сверху была насажена пустая пивная бутылка. Надпись под композицией гласила, что это символ мира. Черт их разберет, этих современных художников. По-моему, это скорее был символ отсутствия художественного вкуса и даже намека на талант. Но не будем отвлекаться от главной темы.

С Вариным бледноватым лицом происходило нечто ужасное. Пусть меня никогда нельзя было причислить к поклонницам ее красоты, но я все же признавала неоспоримую симпатичность моей «полудружки». Она все-таки была натуральной блондинкой, а всем известно магическое размягчающее воздействие светлых волос на мужской мозг. К тому же у нее была неплохая кожа, субтильная фигурка и маленький изящный нос.

Но сейчас… На фарфорово-бледной коже особенно заметными казались уродливые алые пятна, видимо свидетельствующие о ее сильном волнении. Создавалось впечатление, что у Вари вдруг обнаружилась острая форма аллергии на всех присутствующих.

Даже черты ее лица изменились, казалось, их перекосила внезапная судорога.

Я была вполне довольна эффектом, который произвело на нее одно только упоминание фамилии Сыромятина.

– Она все-таки сказала тебе, – выдохнула Варя, – я знала, что она скажет, но не думала… Не думала, что это произойдет так быстро.

– Ого, так, значит, это тоже было подстроено тобой, – невольно восхитилась я, – ты даже смогла обработать Веронику, у которой мозгов не больше, чем у Буратино!

– Не такая уж она и дурочка, – усмехнулась Варя, – какой хочет показаться. Не знаю, что она тебе наболтала. Но уверена, что она тоже поняла меня неправильно. Так что половина всего этого – неправда!

– Чего «этого»? – насмешливо переспросила я. – То, что ты крутишься возле бедного мужика и не даешь ему построить отношения с другой женщиной? То, что ты пыталась помешать нам? То, что, узнав, какой эффект на него произвело знакомство со мной, ты свела его с моими лучшими подругами? Или то, что ты все время пыталась подложить меня под какого-нибудь Гогу, чтобы потом был веский повод опорочить меня в глазах Сыромятина?!

– Ну ты даешь… Да я… Да я никогда… Кажется, я сейчас умру.

– Не умрешь, – усмехнулась я, – но, если хочешь, могу вывести тебя на свежий воздух. В любом случае нам есть о чем поговорить. Просто так я тебя отсюда не выпущу.

Варваре ничего не оставалось, кроме как позволить мне под локоток вывести ее во двор. На выходе к нам попытались привязаться какие-то ее знакомые – два бородача в костюмах «Хуго Босс», от которых разило, как от пивного ларька, но я быстро дала им от ворот поворот, не обращая внимания на жалобные взгляды, которые кидала на меня Варя. Наверное, бородачи тоже были ее потенциальными пропусками в мир богатства, из которого она была изгнана по собственной неосмотрительности.

Сжалившись, я купила ей в ларьке ледяную бутылку колы – у Вари был такой несчастный вид, что я побоялась, как бы она и впрямь не грохнулась в обморок до того, как объяснится.

– Ну! – поторопила я ее, усаживаясь на лавку рядом с нею. Я даже уже не обращала внимания на то, что брюки мои были светлыми и относительно новыми, а дворовая лавочка особенной чистотой не отличалась. Я была без сил и едва ли выстояла бы на ногах, ведь наш разговор обещал быть долгим.

Варя пила колу, напряженно безмолвствовала и смотрела не на меня, а в сторону, на песочницу, в которой копошились ярко одетые малыши.

– Рассказывай, – потребовала я, – или из тебя все клещами вытягивать надо?

– Нашлась гестаповка, – презрительно процедила Варвара, которая, по всей видимости, уже потихоньку начала приходить в себя. – И чего ты хочешь услышать, раз уже все знаешь? Да, у меня с Колей был роман. Да, мы до сих пор дружим. Но я не виновата в том, что он помимо тебя приударил еще за твоими приятельницами. Я их ему насильно в постель не подкладывала. И тебя ни к чему не принуждала. Так что моя совесть чиста.

– Замечательно! – воскликнула я. – Понимаю, что теперь нам уж точно нечего делить. И все же мне просто интересно знать… Варь, а зачем это тебе вообще было надо?

Она сначала рассмеялась, как сумасшедшая. Потом повернула голову ко мне – и такое выражение лица у нее было, что мне стало страшно.

– Зачем, спрашиваешь? Посмотрела бы я на тебя, если бы ты сначала оказалась в королевском дворце, а потом снова в свинарнике! К хорошему привыкаешь быстро. Хотя… – она брезгливо посмотрела на мои недорогие туфельки «Карнаби», – хотя тебе этого не понять.

– Но при чем тут я? И Алька? И Татьяна?

– Если бы я могла контролировать все, что произошло, – пробормотала она. – Я даже не знаю, когда ситуация вышла из-под моего контроля… Да, я сознательно выбрала тебя по фотографии. Знала, какая ты рохля и какая легкомысленная.

– Ну спасибо, – буркнула я.

– Думала, что с тобой будет совсем легко. Особенной чистоплотностью в личных отношениях ты никогда не отличалась. А уж как он ухитрился спутаться с Танькой, для меня вообще загадка.

– Для меня тоже, – призналась я, – надо же было случиться такому совпадению!

Моего веселья Варвара не разделила.

– Что же касается Альбины, то это была его ошибка. Она ему сломала блестящую карьеру продюсера, можно сказать и так. Я нашла ему замечательную кандидатуру, он просто был бы подставным лицом.

– Наверное, он не хотел быть подставным лицом. – Я вспомнила циничные статьи Сыромятина о пешках в шоу-бизнесе и невольно улыбнулась, – Варя, и все-таки… У тебя есть Люсик. Вы же давно встречаетесь, как же ты не подумала о нем?

– А ты видела, какими глазами он смотрел на эту певичку, Аню, свою бывшую жену? – ухмыльнулась Варвара. – Он до сих пор надеется, что она к нему вернется… Так что это для меня не вариант. Но я знаю, что буду делать дальше.

– Что? – спросила я скорее машинально, чем из любопытства.

– Я его найду, – рассмеялась она. Смех получился неестественным, неприятным, – он сказал, что едет в другой город. Думаю, что в Питер подался, куда же еще. Такой изнеженный мальчик больше нигде не выживет.

– Зачем тебе это нужно? – Она не прекращала меня удивлять.

– Какое тебе дело? – ощетинилась Варвара. – Он увидит меня и поймет, что ошибся. Что от прошлого все равно никуда не деться. И что он все равно любит меня до сих пор.

Я встала с лавочки и хотела было попрощаться с Варей, но в последний момент передумала. Разговор с ней вымотал меня больше, чем полтора часа напряженной работы в тренажерном зале. С другой стороны, после него я почувствовала совершенно необъяснимое облегчение. Как хорошо, что я умею отсекать собственное прошлое навсегда – даже несмотря на то, что его безапелляционная ампутация так болезненна.

Когда я обернулась, она все еще сидела на лавочке, сгорбленная, хмурая, с недопитой бутылкой теплой колы в руке.