День проходит как в тумане. Все, что я вижу перед собой, – малодушный в камере. Малодушный, который смотрит на меня так, словно видит во мне своего убийцу. Малодушный, который после моего появления в изоляторе покончил с собой, разбив голову о стену ночью.

Когда прихожу в спортзал после ужина, я застаю в тренажерной зоне лишь пару курсантов. Несколько косых взглядов в мою сторону, перешептывания – и они вскоре уходят. В зоне полигона тренируются капралы – сегодня полигон выглядит как какая-то замысловатая полоса постоянно движущихся препятствий.

Швырнув рюкзак на скамейку у стены, рядом с боксерской грушей, я старательно бинтую руки.

И нет, мне не кажется, некоторые из капралов тоже на меня оглядываются.

Закар стал проклятием нашего отряда. Прошло уже несколько недель – а нас все так же избегают и обходят стороной. И это я виновата в том, что мы стали изгоями.

Удар. Еще удар. Распаляясь, я наношу удары один за другим, в полную силу, не сдерживаясь, вкладывая в каждый удар все свое отчаяние. Как же просто, когда причина проблем имеет лицо, когда есть неприятель, враг, которого можно ненавидеть, – и как же все осложняется, если винить во всем приходится только себя…

Я останавливаюсь только тогда, когда руки начинают гудеть, а дыхание сбивается напрочь. Увлеклась. Пытаясь отдышаться, понимаю, что боксерская груша точно не помогает отвлечься от дурных мыслей, скорее наоборот. Сейчас бы пробежаться…

Но и бег на тренажере не приносит ожидаемого облегчения. Это не действует на меня так, как пробежки в Просвете, чего-то не хватает, бег на тренажере кажется механическим, неживым. И он тоже оказывается бессильным против тяжелых мыслей, от которых весь день болит голова.

Я бегу, неторопливо, с закрытыми глазами – и думаю о том, что нужно было остаться Смотрителем. Здесь, в Корпусе, я все только порчу. Если отбросить то, что случилось с малодушным, пусть даже это просто пугающее совпадение, отбросить хотя бы на время, хотя бы потому, что этому нет разумного объяснения, – все равно останется внушительный список того, что я испортила своим появлением. Из-за меня Никопол ушла из отряда, погубив репутацию Солары. Берт сломан, можно только надеяться, что он со временем оправится, – и в этом тоже есть моя вина, потому что я не воспринимала его слова всерьез, не думала, к чему приведет его желание защитить меня. Отряд принял меня, встал на мою сторону, несмотря на то, что весь Корпус теперь отвернулся от нас, а я…

А я не способна выстрелить даже в изображение человека. Юн был прав: мне не место в Корпусе, и следовало понять это раньше. Пусть я была слегка не в себе после смерти Гаспара, когда решила идти в Корпус, но ведь у меня была возможность уйти, причем она появлялась не однажды. Я промедлила – и теперь всему отряду грозит Второй круг.

Не Закар, я – проклятие нашего отряда.

Услышав громкие возгласы со стороны полигона, я открываю глаза. «Это твое лучшее прохождение Пляски». Поздравляют капрала, который, кажется, установил новый рекорд. Я замечаю Линкольн у входа в зону полигона – она внимательно смотрит на большой экран, на котором отображается объемная схема полигона в движении. Полигон, высотой метров в пять, выстроен из белых, серых и черных блоков. Сощурившись, мне удается прочесть пояснения на экране. Белый – скользит, серый – пружинит, черный – обычная поверхность. Любопытный полигон.

А ведь я уже слышала о Пляске. Кажется, на днях в столовой кто-то из капралов довольно громко рассказывал про выматывающую тренировку, постоянно повторяя, как пол под ним внезапно побелел, и он чуть было не рухнул с трехметровой высоты.

И на экране, и на самом полигоне – разметка в виде масштабной сетки. Помимо обычных препятствий, возникающих то тут, то там, я вижу зону с движущимися мишенями, а перед ней – зону сплошь из пружинящих блоков, наверное, для прыжков. Переведя взгляд с экрана на полигон, я вижу, как капрал, который проходит зону из пружинящих блоков, подтверждает мое предположение, демонстрируя чудеса акробатики. Явно выпендривается, чередует сложные прыжки, впрочем, некоторые из них уже и я могу повторить. Капрал переходит в коридор с мишенями, и я снова смотрю на экран, на котором отображается их траектория. Поразив десять мишеней, капрал застывает на месте, и черный пол под его ногами осыпается, остается лишь тонкая балка посреди провала глубиной как минимум в два метра. Балансируя с помощью разведенных в стороны рук, капрал проходит по балке, осторожно переставляя ноги. Он делает последний шаг, сходит с балки, и черный пол под его ногами светлеет, становясь серым. Капрал подпрыгивает и хватается за турник, который тут же приходит в движение, перемещаясь каким-то странным образом по стене. Турник спускает его вниз, и весь полигон замирает. На экране горит надпись: «Сценарий 4 завершен».

Да, «Пляска» – подходящее название.

Линкольн хлопает по плечу капрала, который вышел из полигона, и я слышу, как она хвалит его Пляску. Затем она выбирает для себя сценарий под номером один, и полигон вновь приходит в движение: выстраивается другая полоса препятствий. Улыбнувшись, Линк устанавливает максимальную скорость и исчезает на полигоне; остальные капралы, столпившись, принимаются наблюдать за ее передвижением на экране.

– Ну дает! – доносится до меня восхищенный возглас. Капрал, сказавший это, в порыве эмоций хлопает ладонью по экрану.

Этот идиот забыл, что экран сенсорный.

Его хлопок вновь открывает окно выбора сценария для полигона, и все три неактивных сценария запускаются сами по себе.

Четыре сценария одновременно, на максимальной скорости.

Я прекращаю бег, выключив тренажер. Ужас охватывает меня, когда я наблюдаю, как гигантские блоки сталкиваются, проходя сквозь друг друга, как красная фигурка, обозначающая Линкольн, мечется между возникающими перед ней препятствиями.

Да это же настоящая мясорубка.

Но Линкольн удается выбраться – через несколько мгновений напряженной тишины девушка кубарем выкатывается из полигона. Поднявшись на ноги, она охает и болезненно морщится, прижимая правую руку к ребрам; левая ее рука безжизненно висит вдоль тела.

Даже из тренажерной зоны я вижу, что индикатор на ее браслете горит красным. Линкольн осторожно сгибает поврежденную руку, прижимая ее к груди. Кажется, рука сломана.

Линкольн уводят. Когда капралы проходят мимо меня, я замечаю пару откровенно неприязненных взглядов и слышу чье-то шипение.

«Когда эта поблизости, в рендер лучше не заходить».

Можно подумать, это моя рука запустила еще три сценария. Я вновь возобновляю бег, пытаясь отогнать мысль о том, что на самом деле он прав, что находиться рядом со мной действительно опасно. Головная боль, не покидающая меня с самого утра, усиливается, и я распускаю волосы, сдергивая резинку с хвоста, закрываю глаза и, запустив пальцы в волосы, массирую голову. Боль немного отходит – но не мысли, они продолжают наступление.

Я и правда приношу слишком много неприятностей, выступаю своего рода катализатором, ухудшая все, что только поддается ухудшению. Это затрагивает всех, кто находится достаточно близко. Солара, мой отряд, Берт…

И малодушный, который после моего появления в изоляторе покончил с собой. Его взгляд… Почему я чувствую себя так, словно собственноручно его убила?

Забывшись и сбившись с темпа, я чуть не падаю на тренажере. Восстановив темп, я вновь возвращаюсь взглядом к полигону. И не верю своим глазам.

Полигон все еще работает. Видимо, из-за сбоя капралы не смогли его отключить.

Я бегу, наблюдая за схемой полигона на экране. В обычном режиме Пляска следует за танцором, подстраивается под него, активируя один сектор за другим, по мере прохождения полигона. Сейчас же Пляска сама задает ритм.

Вот почему Линкольн получила травму: из-за сбоя Пляска теперь игнорирует чужое присутствие. Все предохранители слетели. Задержишься хоть на долю секунды – и тебя размажет между двумя плитами, несущимися на огромных скоростях навстречу друг другу.

Появляется вход на полигоне – это начало первого сценария, затем спустя двадцать секунд одновременно появляются еще три входа. С той же разницей спустя две минуты возникают выходы, только не три, а два, наверное, из-за наложения сценариев.

Значит, каждый сценарий теперь длится две минуты.

Я не в силах оторвать взгляд от экрана. Пляска заворожила меня, поглотила все мое внимание. Движения фрагментов зацикленного полигона повторяются раз за разом, отпечатываясь у меня в памяти, и спустя десяток кругов я уже различаю все четыре сценария и могу распознать места их наложения.

Но тут дает о себе знать жажда, я вновь останавливаю тренажер и иду к скамейке, где лежит рюкзак, в котором должна быть вода. Роясь в рюкзаке в поисках бутылки, я натыкаюсь на перчатки без пальцев из комплекта боевой формы.

И только в этот миг я понимаю, что в спортзале кроме меня уже никого нет. Я осталась одна.

А что, если…

Отпив пару глотков из найденной бутылки, я надеваю перчатки, поправляя левую так, чтобы она не закрывала браслет, на котором включаю отображение времени. Вход, заданный первым сценарием должен появиться примерно через пятнадцать секунд, и я быстро стаскиваю с себя спортивную куртку и остаюсь в майке.

Подхожу к полигону и останавливаюсь перед ним в нерешительности.

Что же я творю? Уже делаю шаг назад, уже готова развернуться и уйти, но тут на полигоне появляется вход.

«Да пошло оно все», – думаю я, срываясь с места.

Вход исчезает, как только я оказываюсь в узком коридоре внутри полигона. Обратного пути нет – выход появится в другом месте. Делаю шаг – и часть пола проваливается вниз, остаются лишь небольшие островки у стен. Я перескакиваю с одного фрагмента пола на другой очень осторожно.

Две минуты. Сто двадцать секунд – и каждая на счету.

Там, впереди, у самого выхода, меня ждет еще один коридор, у которого я должна оказаться не позже сотой секунды. Не успею к этому времени – коридор схлопнется, и тогда уже не выбраться.

На «островки» уходит семнадцать секунд. Даже меньше, чем я предполагала. Хорошо, что последней на полигоне была Линкольн: все настройки она выставила под себя, и препятствия выстроились в соответствии с ее ростом, а она выше меня всего на пару сантиметров.

Пол под ногами оживает и поднимает меня вверх метра на два. Передо мной возникает балка, довольно широкая. Я спрыгиваю с фрагмента пола, на котором стою, хватаюсь за выступающий край балки, и, подтянувшись, залезаю на нее. По балке прохожу за семь секунд довольно быстрым шагом. Спасибо Соларе, которая в последнее время зачастила гонять нас по полосе препятствий. Но сейчас стало очевидно, что наши тренировки по сравнению с Пляской – просто разминка.

Две преграды движутся в мою сторону, очень быстро. Перепрыгиваю через одну, перекатываюсь под другой, чуть не зацепив ее. Впереди показывается протяженная серая зона из пружинящих блоков из четвертого сценария.

Капрал преодолел ее в семь прыжков, мне же придется добавить еще один. Все осложняется тем, что посреди зоны появились препятствия из другого сценария, совсем невысокие, в полметра – но если я наткнусь на одно из них, не рассчитав длину прыжка, то для меня все закончится плачевно.

Зона для прыжков – через десять шагов. То, что у меня не собраны волосы, я вспоминаю лишь на втором шаге. Это невероятное везение, что резинка осталась на запястье, а не полетела в рюкзак, к остальным вещам. Я успеваю быстро стянуть резинкой волосы перед тем, как ускориться на седьмом шаге, разбегаясь перед прыжками. Восемь секунд на восемь прыжков, самых простых и от этого предсказуемых. Наспех стянутые волосы рассыпаются – резинка все же слетает, к счастью, на последнем прыжке, когда угроза уже миновала.

Выпрямившись, я тут же приседаю. Промедли я хоть мгновение – и балка, которая со свистом проносится у меня над головой, сбила бы меня с ног, скинула бы вниз, где сейчас творится настоящий хаос: я слышу жуткий скрежет, с каким сталкиваются десятки движущихся преград. Там не продержаться ни секунды.

Впереди еще одна балка, неподвижная, немного у́же той, по которой я уже прошла. Ступаю на нее – и она тут же выворачивается из-под ноги.

Я невольно вскрикиваю, дыхание прерывается, и страх узлом скручивает внутренности. Мгновение мне кажется, что падение неминуемо, но каким-то чудом равновесие удается удержать. Я застываю в нелепой позе – правая нога на балке, руки расставлены в стороны, тело клонится вправо, левая нога отведена в противоположную сторону, – чувствуя, как бешено колотится сердце.

Осторожно выдыхаю. Главное – не смотреть вниз, не обращать внимание на скрежет…

На схеме этого не было видно. Балка оказалась с подвохом – не закреплена как следует. Едва дыша, боясь пошевелиться, утратить хрупкое равновесие, я медленно и осторожно выравниваю балку ступней, опуская пятку и одновременно перемещая центр тяжести, возвращая телу устойчивое положение. И только выпрямившись и поставив левую ногу на балку, я протяжно выдыхаю и прикрываю глаза, позволяю себе отдышаться, пытаясь хоть немного расслабиться, прогнать ужас, сковывающий мое тело.

Пробежаться по балке точно не выйдет. Шаг за шагом, все так же невероятно медленно и осторожно – и наконец балка остается позади.

А вместе с ней и драгоценное время. Девятнадцать секунд.

Я сбилась с ритма.

Нельзя вернуться назад, нельзя свернуть с маршрута, нельзя стоять на месте. Все, что я могу, – бежать вперед, лихорадочно размышляя, где можно выиграть время.

Коридор с атакующими мишенями.

Линкольн зашла сюда с пистолетом, но у меня нет ни пистолета, ни метательных ножей – ничего, чем я могла бы поразить хотя бы одну мишень. Я намеревалась сделать небольшую петлю, чтобы обойти этот коридор, но теперь выбора нет.

Четырнадцать траекторий, и по каждой раз в четыре секунды летит мишень. Мне остается только уклоняться.

О, тот, кто придумал нанести сеточную разметку на полигон – просто гений, ведь теперь, запомнив траектории полета мишеней, я могу преодолеть этот участок, проложив маршрут, безопасный до последнего шага… хорошо, не совсем безопасный. Я могу успеть, но только если не стану уклоняться от предпоследней мишени.

Однако осуществить этот сумасшедший маневр оказывается намного сложнее, чем его представить.

Я прыгаю из стороны в сторону, пригибаюсь, перекатываюсь, замираю на месте. Азарт Пляски завладевает мною полностью. Я упиваюсь этим ощущением. Кровь стучит в ушах. Рассыпавшиеся волосы мешают, лезут в глаза, но это неважно.

Мне даже не нужно смотреть по сторонам – сейчас я чувствую Пляску точно так же, как и каждую мышцу в своем теле. Никаких волнений, никаких тревог – мой мир сузился до размеров полигона. Все, что осталось за его пределами, потеряло значение. Сейчас я существую только в этом моменте времени, и больше нет ничего, ни до, ни после, только Пляска…

Я стала частью Пляски, ее продолжением.

Вновь перекатившись, я поднимаюсь на ноги и, пробежав пару метров, замираю перед воображаемой траекторией мишени, которая секундой спустя пролетает мимо моего лица. Сделав большой шаг вперед, поднимаю руки вверх, вытягиваясь всем телом, и, когда на уровне груди со свистом пролетает мишень, медленно поворачиваюсь, приподнявшись на цыпочках, оказываясь между двумя траекториями.

Я широко улыбаюсь, запрокинув голову, чувствуя, как слезы почему-то выступают на глазах.

Вот без чего я не могу жить. Это – моя песня, мой полет.

Свист двух мишеней, которые одновременно проносятся передо мной и у меня за спиной, сливается в один звук, и я тут же приседаю. Еще две мишени разрезают воздух там, где мгновением ранее находилась моя голова.

Да, столкновение с предпоследней мишенью неизбежно – она с силой толкает меня в плечо, рассыпаясь с хлопком на мелкие кубики. От последней мишени успеваю увернуться.

Но я все равно опаздываю. Какие-то несчастные пять секунд. Я бегу так быстро, как только могу – но коридор уже начал складываться, стены наклоняются друг к другу, полоса потолка постепенно сужается, пока он не исчезает вовсе. Коридор становится треугольным проходом, и его вершина опускается все ниже и ниже, а я еще на середине пути…

Пол начинает белеть. Вот мое спасение. За мгновение до того, как треугольный свод оказывается на уровне моего роста, я резко опускаюсь вниз, падая на колени и позволяя силе инерции тащить меня до конца коридора. Стены уже почти сжимаются вокруг меня, когда я вылетаю из него. Плита черного пола с небольшим уклоном вверх резко тормозит скольжение, кувырок выходит не особенно удачным: я ударяюсь плечом, уже принявшим на себя мишень. Но боль заглушается осознанием того, что Пляска осталась позади. Делаю шаг к стене, на которой уже проступают контуры выхода, и, не удержавшись, оборачиваюсь, чтобы окинуть взглядом полигон. Зрелище жуткое.

Я позволяю вырваться наружу смеху, радостному и немного истеричному. Я сделала это. Невероятно.

Пол под моими ногами меняется, уклон усиливается, и я с ужасом понимаю, что плита становится белой. Это тот выход, в котором наложились один на другой два сценария. Я медленно соскальзываю вниз, и рядом нет ничего, за что можно ухватиться.

Ты ошиблась, Арника. Это не полет – это падение.

Я не могу перестать смеяться, а с обеих сторон на меня несутся преграды.