14
С учений Герберт вернулся значительно раньше и можно даже сказать — прямиком в лекарское крыло, в родную тридцать пятую палату. А попал он туда не потому, что на задании преодолел ползком десять километров и обессилил. И не потому, что с расчетом угодил в плен к противнику и прошел серию легких пыток. И совсем не потому, что Графитовые за считанные часы справились с задачей; пытки пытками, а выкрасть муляж с секретом Дао-дво все-таки сумел. И уж точно в стационаре многоликого не были виноваты ни жаброги, ни тренер устроивший победителям трехдневную муштровку. Нет! Метаморф младшей ветви рода Дао-дво попал к целителям только из-за одной глупой, малолетней и пугливой до безобразия причины — Намины Сумеречной.
Час перелета на собственных крыльях, столько же ушло на ожидание поезда и восстановление сил, и еще три часа под мерный стук колес внутри темного и холодного купе. Он прибыл в столицу на рассвете, уставший, не выспавшийся, но неустанно подбадриваемый кукой. Именно благодаря неунывающей тварьке он, добравшись до ближайшего капища, переместился в центральное здание родной альма-матер. И удивительное чувство упрямства под названием "Если не дойду, то доползу" накрыло его с головой.
— Где она? — строго спросил он у теневой, но ответа не дождался.
Сумеречная выскочила на него из-за поворота, чуть не сбив с ног.
— Простите, кадет, не заметила! — И придерживая подол ночнушки, помчалась дальше по коридору.
— Не понял… — он обернулся, глядя ей вослед. — Это что такое?
— Видимо пришло озарение, — прошептала кука, — у нее последние трое суток одни лишь эксперименты в голове. — Вот и…
— Намина! — рявкнул метаморф, но окрик потонул в словах, бегущих за девушкой, смертников.
— Сумерька, подожди…
— Не торопись ты так… — воскликнул полуодетый Высочество, босой, в халате и пижамных штанах.
— Никуда он от тебя не сбежит! — заверил следующий за ним менее одетый Кардинал и, хватаясь за бок под расстегнутой рубашкой, прошептал: — Я это точно знаю.
— Что знаешь? — спросил Гер, бросая сумку на пол и сжимая кулаки. Общий вид безобразия и смертников его нисколько не радовал, и нет сомнений всей тройке придется сделать новый втык.
— О! Дао-дво… — смертники остановились.
— Ты почему вернулся? — воскликнул Бруг и, схватившись за подоконник, согнулся пополам, со свистом втягивая воздух. — Неужели… сборы… закончились раньше времени?
— Дя! — похвасталась кука.
— Значит, дух не врал? — Удивился принц, плотнее запахивая халат и завязывая его. — Выиграли красные…
— Графитовые, — с высоты своего положения заявила теневая. — И это тоже мы!
— А! — протянул Его Высочество, и в волнении покосился на коридор, где скрылась девчонка. — Что ж поздравляем и, извини, спешим. — А затем уже задыхающемуся оборотню: — Тугго не отставай.
— Да бегу я, бегу…
Герберт решительно последовал за ними, но очень скоро замедлился, а затем и вовсе остановился и, едва не упав, уперся в стену кулаком. Его силы были на исходе, а вот желание воздать за глупость сероглазой поганке, наоборот росло. Последние вспышки боли, так щедро дарованные испугом безголовой Сумеречной, напоминали о себе тупой болью в ребрах и общей слабостью.
Метаморф уже не ощущал своего резерва, но и не собирался отступать. Он забросил свою сумку в комнату через браслет и сделал еще три шага по коридору, стараясь не обращать внимания на тварьку, которая с тревогой заглядывала в его лицо.
— Кука убери уши, я не вижу, куда иду.
Она послушно убрала и робко предложила:
— Хозь-зяин, а давай отложим наш визит.
— Нет.
— Ты не в форме.
— Нет.
— К тому же голоден, взъерошен и устал, — продолжила она, словно бы не слыша.
— Нет, я сказал! Заткнись…
— И даже Севой-я не позволишь позвать, чтобы он тебь-бя переместил? — И не дождавшись ответа, заявила: — Нет, так нет. Ну, и ладно! Сам ползи оставшуюсь-ся сотню метров.
И нежить исчезла, а метаморф с опозданием понял, к чему она вела.
— Кука, — позвал он, уже ни на что не надеясь, и мысленно решая на каком окне проспит до начала занятий. Как вдруг услышал шепоток у второго уха.
— А назови мень-ня симпать-тяшкой и я вернусь.
— Я-я… — привалился плечом к стене и застыл.
— Дя-я-я-я! — протянула лопоухая ехидина. — И ты в таком состоянии хотел еще куда-то идти? Недальновидно, хозь-зяин, совсем.
— Духа, — оборвал ее Герберт, — позови.
— Легко! Но при одном условии: когда мень-ня на обед позовут, пойдем вместе. — И по-деловому: — Вижу, ничего сказать уже не можешь. Будем считать, что это было да. — И как завопит: — Сево-о-оо-ой!
Минуты не прошло, и многоликий провалился в приемную декана.
И ни куда-нибудь, а на одно не совсем свободное кресло. Несколько мгновений он был стопроцентно уверен в том, что спит, и комната, освещенная луной, ему мерещится. Бруг и Равэсс, как солдаты на посту, стоят у двери, ведущей в коридор, горец и Сули застыли у входа в кабинет декана, словно защитники на страже собственности академии. Впереди из угла в угол ходит Сумеречная, а в центре, в кресле он, Гер. И тут явно что-то не то происходит.
— Так… побить не могу, — призналась девчонка и обернулась к парням, — рука не поднимется. Не предлагайте.
— А пощечины, — продолжила она так словно бы отвечала на ранее предложенное, — давать нет за что. К проклятьям у него иммунитет, к ругани тоже… И не смотрите с укором, это не мною проверено, а отцом.
Высочество хмыкнул, и Сумеречная кивнула.
— Да-да, за свои проделки он нагоняи получал не только от меня, но еще и от папы. А впрочем, — она поскребла нахмуренный лоб и задумалась на мгновение. — После пары нравоучений главы нашей семьи, он уже научился под горячую руку не попадать. А я оскорбления на нем не практиковала никогда. Так что… это будет если не шоком, то в новинку!
Хлопнув в ладоши, она развернулась к креслу и, целясь пальцем в Гера, заявила:
— Ты тупое ничтожество! Маленькая серая гадость! С бараньим упрямством, хозяйскими замашками и непомерным самомнением.
Услышав ее обличительную речь, метаморф улыбнулся и голову подпер кулаком. Сколько нового он узнал о себе. Хотя, нет, вернее сказать, сколько всего забытого вспомнил. Когда он был мал и абсолютно не крепок, Даррей и Макфарр частенько позволяли себе грубость. Вначале физическую, пока он не научился давать сдачи… с процентами, а затем и словесную. Правда и в этом они мастерами были недолго, Герберт в моральных издевках так же преуспел. Коечто приятно даже мысленно воссоздать, поражение кузенов и собственный безграничный триумф…
Из в приятных сердцу видений его вырвали звенящие злостью слова безобразия:
— … тупоголовый бабник и доморощенный фетишист!
С первым не спорил, были памятные времена, когда Гер бесшабашно влюблялся в девчонок. Со вторым он и в мыслях соглашаться не спешил, пусть и хранил до сих пор множество женских вещичек с тех радужных времен.
— Вообразивший себя невесть кем, — все больше распалялась Сумеречная, — и это притом, что живешь на отшибе и поглощаешь объедки с хозяйского стола!
А вот это заявление царапнуло не хило и почему-то не только в душе, но по спине. Он никогда не считал себя обиженным на судьбу и не просил у имущих о помощи, но осознание собственной несостоятельности его временами все еще бесило.
— Ты это мне?! — вопрос был риторическим. Кому еще? Если она, пусть и зажмурившись, но указывает на кресло, из которого метаморф так и не поднялся.
Она не ответила, а остальные даже не заметили его, Герберта Даодво, лучшего кадета академии, лучшего разведчика на всем потоке, лучшего в чем бы то ни было, везде. Злость поднялась вопреки опустевшему резерву, а вместе с ней и сила. Присутствуй здесь Тагаш или отец, они бы аплодировали стоя, но только не эти зрители…
И, словно бы отвечая на его вопрос, Сумеречная звонко заявила:
— Утрись, безродный заморыш! Ты никто и ничто.
Руки многоликого непроизвольно сжались в кулаки, в голове потемнело, а в спину словно бы впились мелкие когти и клыки.
— Ты рожден в усладу другим! — Вещало человеческое безобразие, явно не ценящее собственную жизнь. — И умрешь по той же причине — на радость из-за чужой прихоти.
— Плевать, — процедил, многоликий. К этому его, как и других морально готовили в разведке не раз и не два.
— Ты ничего и никогда не добьешься! Сгниешь в небытие, оставив хладный труп на погребение. И никто не вспомнит о тебе.
Повисла тишина, мрачная и звенящая. Он еле сдерживался, чтобы этой сволочи сероглазой шею не свернуть, а она распахнула зажмуренные до сих пор глаза и вопросила:
— Гирби, ты слышишь ме… — в следующее мгновение ее брови поползли вверх, а рот приоткрылся. Натурально отобразив удивление, она протянула: — Ге-е-е-р? — Затем с ужасом глянула на кресло и вопросила: — А какого ляда ты тут сидишь? Где лемур?
— Ты сел на него? Ты… Милостивый Боже, ты раздавил моего питомца! Ты… завалил эксперимент. — И с едва сдерживаемой злостью: — Немедленно вставай!
— Убью!
Он поднялся, и так, что зараза, возомнившая себя судьей, оказалась за шею пришпиленной к стенке. Правда, первоначально многоликому пришлось порвать полог, но какая это мелочь в сравнении с пусть и слабым, но все же чувством отмщения. Как оказалось, центр комнаты от остального пространства до сих пор отделяла магическая преграда, искажающая звук и свет, а значит почти непроницаемый для стоящих по ту сторону. Что ж, если поведение других полог и оправдывал, то слова поганки — никак нет.
И в эти сладкие мгновения ничто не могло отвлечь Герберта от ошарашенного выражения на лице так называемой невесты; ни слова смертников, ни шипящее предупреждение декана, ни обещание Сули убить и нарезать на куски, если он не отпустит девчонку. И он бы долго наслаждался мнимым триумфом, не шепни эта гадость всего три слова:
— Наконец-то он рассвирепел!
Все было бы понятнее, не смотри она Геру через плечо.
— Что? — вопросил он, рыча.
— Тихо! — Шикнула нетерпеливо. — Продолжай держать меня у стены, — и словно бы сама себе, — Милостивый Боже, кто ж знал, что его разозлить можешь только ты.
— Кого? — Метаморф, решил обернуться, но малявка ему не позволила. За подбородок ухватила и хрипит, все так же не поднимая на многоликого глаз:
— Можешь нагрубить, позволяю. Можешь порычать, только не молчи. И вот еще… синяков не наставь. Как целитель, я сама себя лечить не умею.
— Да, ты издеваешься?!
— Молодец. Хорошая интонация! — произносит девчонка, все так же глядя расфокусированным взглядом куда-то назад. — А теперь встряхни меня, только аккуратно, и сообщи о том, что убьешь…
— Таррах! Что происходит?
Прищурился и понял, что взгляд ее не совсем адекватный, лихорадочный. Дрожит человечка, из его хватки не вырывается, кожа холодная, а губы пунцовые, и она их вот-вот искусает от возбуждения в кровь. И страшная догадка его распалила вновь.
— Ты что, дурмана напилась? — взревел он, и встряхнул девчонку.
Чтобы хоть чуть-чуть привести ее в себя. — Сумеречная, твою ж мать!
Сдурела?
— Так держать, — шепчет эта уникалка и кривится от боли напоказ.
— А теперь скажи что-нибудь про то, как будешь меня убивать и…
— Да, голыми руками! — яростно пообещал свирепеющий Гер, отшатнувшись от ненормальной. — Вначале по заднице отхлестаю, а потом придушу!
— Замечательно! — восклицает мерзавка.
— Да чтоб тебя! — ругнулся Дао-дво и, схватив за ее руку, потащил к идиотам опекавшим ее. Если его предположение окажется правдой, если она действительно дурман пьет, они поседеют и посинеют несколько раз, не дожидаясь игр. — А теперь говори, живо, кто из этих трупов тебе дурь дал. Ну?!
— А… — попытался вступиться за нее Высочество и указал назад.
На этот раз Гер все-таки обернулся, и только поэтому успел увернуться от лапы зверя, решившего снести ему голову. Миг, и девчонка за спиной, еще одно мгновение и уже многоликий наносит удар озверевшему… Чему озверевшему он так и не понял, но сразу осознал, что тварь двигается не хуже шипастого пса, почти незаметно. Если бы не ее надсадное дыхание, многоликий давно простился бы с жизнью, вначале с первой, а затем и с последней второй. Он увернулся от лапы и нанес удар в корпус монстра, как оказалось покрытого шерстью. Затем увернулся от пасти и нанес второй удар уже в горло.
Зверь захрипел. А Гер подметил, что шерсть у неизвестного серая, знакомая до боли, и он где-то такую уже видел. Затем на воспоминания наложились на недавние слова Сумеречной и…
Момент понимания не только ошеломил, но и испортил защиту Гера, и полосатый хвост твари, обвившись вокруг ног, лишил его опоры.
— Не-е-ет! — закричал кто-то истошно.
Не хило приложившись головой об пол, затем об потолок, и вновь… а впрочем, какая разница обо что, серия вышибающих дух столкновений с плоскостями, завершила пасть вцепившаяся в его плечо. И голос, который только что требовал: "Брось его, брось!"
вдруг завопил:
— Гирби, фу!
Будь резерв метаморфа полон, он бы выкрутился легко, ну или почти легко. А так оставалось лишь перекрыть этому чудовищу воздух, что он и сделал, руками сжав расширенные ноздри.
Ошалелый взгляд желтых круглых глаз, подтвердил правильность поступка, а проклятье прозвучавшее в тот же миг, подтвердило и его своевременность.
Зверь задрожал от разрывающего его воздушного потока и звучно лопнул через миг.
*** Третий мужчина, спасенный мной, третья клятва и рыжий, истекающий кровью на полу. Это утро было богатым на происшествия, так что даже страшно представить, что принесет мне день. Я лишилась друга, чуть не лишилась фиктивного жениха и временно потеряла способность говорить. Отзывая лемура, вначале охрипла, затем осипла, а после… уму непостижимо, как услышал мою просьбу метаморф и зажал зверю нос, но еще удивительнее, как мне удалось активировать проклятье. Я же сипела почти, и вот сейчас безголосая ничем не могу помочь Герберту.
— Не волнуйся, — шепнул мне Равэсс и одобрительно похлопал по плечу, — он быстро на ноги встанет.
Быстро не получится, я это видела невооруженным глазом. Рыжий настолько ослаб, что даже кука, не ощутила опасности, грозящей ему, и на помощь не ринулась. И стоило о ней подумать, как теневая появилась на моем плече, зевнула.
— А вы уже все? — оглядываясь вокруг, увидела обрывки шкуры и пропела: — Ой, шикарненько, сейчас и договоримсь-ся про обед. А где хозь-зя-йик… — И теневая всем тельцем вздрогнула. Ее взгляд упал на Гера, коего парни аккуратно подняли магической сетью, пока Довар Горран открывал портал в палату.
— Ой, ей! Как же так, как же… без резерва совсем. У-у-у-у! Хозьзяин, родненький! — Нежить незамедлительно переместилась к метаморфу и, прижав уши к его груди, тихо всхлипнула: — Продержись, хороший мой, до обеда и Наминочка тебя на ноги поднимет. — И смотрит на меня в ожидании ответа. — Дя?
Я молча указала на горло.
— Понь-няла, понь-няла, — пролепетала кука и исчезла вслед за рыжим, кадетами и деканом в черном, как ночь пространственном провале.
Устало потерла лицо и присела в ближайшее кресло. А в соседствующем с ним оказалась уставшая Сули.
— Знаешь, Наминка, — начала она, отрешенно глядя на стену, — я, конечно, предполагала, увидеть нечто особенное, когда ты проникла в приемную, и подняла с кроватей декана и меня, но чтобы такое…
"Извините" — прошептала одними губами.
— Нет, нет, нет! За это я спасибо сказать должна, — она взяла мою руку в свою и мягко сжала. Милостивый Боже, какое счастье, что я и сплю в перчатках! — Во-первых, подтвердилась моя догадка о скрытых потенциалах многоликого племени, во-вторых, я наконец-то увидела, до какой точности Герберт отточил свои навыки, и, втретьих, со времен войны я уже и забыла, как выглядят боевые лирросы. А тут такой образец!
Она даже присвистнула, а мое крайнее удивление заметила лишь через минуту и пояснила:
— Лирросы, смущают? — я кивнула. — Ну, маленькими они простые лемуры, а вот когда созреют для тренировок…
Наверное, мой взгляд стал под стать воплю прозвучавшему в голове: "Да, как же так! Да мне его Октован Кворг подарил! Да как он мог, вручить мне боевое чудовище и не сказать ни слова?!"
— А чему ты удивляешься? — улыбнулась генерал. — Это же очевидно. Вспомни жаброга — высшая нежить, ядовит, силен, быстр и очень опасен, или спрута — огромен, озлоблен, плотояден, и вот теперь твой лемур… Милый нежный зверек с очаровательными глазами? — произнесла она и усмехнулась. — Нет-нет… император знал, какое создание дарить и кому, предвидел многое.
Я криво улыбнулась и поднялась, а она, словно бы не видя, что собеседник уходит, продолжила говорить:
— Но лично для меня остаются загадкой целых три момента. Как Октован заключил лирроса в малую форму? Как скоро здесь появится Авур? И… — понизив голос, она доверительно прошептала, — когда же я получу его клык?
— Не клык, а челюсть, и в самое ближайшее время, — ответил ей горец, неожиданно объявившийся в приемной. И уже мне декан Горран сказал: — Намина, идти можете? Нет. Хорошо, я вас провожу.
В следующий раз я проснулась значительно позже полудня, со странным ощущением на меня кто-то смотрит. Открываю глаза, поднимаю руку и вижу, на ней сидит теневая, точь-в-точь, как Гирби, которого у меня больше нет. Волна сожаления и грусти накатила ни с того, ни с сего, я едва удержала себя от горестного всхлипа.
— Проснулась наконец! — обрадовалась нежить и потребовала. — Вставай, умывайсь-ся, одевайсь-ся, подскрепль-ляйсь-ся… И пойдем!
— Куда? — с радостью отметила, что голос хоть и сипит, но все же есть.
— В лекарское крыло.
— Зачем? — не поняла я.
— Спасать хозь-зяина, — заявила теневая и добавила тихо, — пока живой! А то от наглых бестий ему спасу нет.
В это мгновение я искренне посчитала, что рыжему плохо. С максимально возможной скоростью собралась и покинула комнату Кудряшки, по стеночке, правда, в смысле придерживаясь стеночки, ну да ничего. Ради спасения чужой души простые люди и не на такое способны. Столкнувшись с удивленным Высочеством у выхода из общежития, попросила себя проводить вначале в палату к Геру, а затем и в мою комнату. — Ведь не хорошо теснить Олли, если сама она уже в норме.
— Да, — метаморф улыбнулся, — она в полном порядке. Летает.
— Странно, — я удивилась не на шутку, потому что, помогая ей вчера, смогла поделиться лишь крохой энергии. С таким запасом оборотница перевоплотиться никак не могла.
— На Бруге летает, — понял мое замешательство принц. — Она съела весь завтрак, вот Кардинал и отрабатывает.
Мы уже шли по галерее отделяющей общежития от основных зданий академии, когда я услышала смех довольный, заразительный и голос искреннее требующий: "Еще! Сильнее!", а следом укоризненное, но все так же через смех: "Бруг, не трусь. Мне не будет больно…". В ответ неразборчивое бурчание и опять голос Олли Крэбасс: "Нет, потому что я не упаду!"
После этих восклицаний, да и слов принца лично у меня было два предположения относительно характера ее полетов. Бруг катает ее на себе в образе дракона или они легко перешли из дружеских отношений в более близкую. Памятуя о том, что Кардинал девичьих слез застрял в обороте и летать не в силах, я предположила самое банальное, но оказалась не права.
Едва мы завернули за угол, Его Высочество хмыкнул, а я остановилась, с удивлением глядя на парк, где у самого большого дерева обосновалась знакомая парочка.
— Выше! — требовала довольная Олли и взлетала на качелях вверх, а затем так же стремительно возвращалась в руки оборотня и просила: — Еще!
И изрядно уставший Бруг молча слушался, вновь посылая в небо подпрыгивающую от нетерпения и радости Крэбасс.
— Юх-ху! — радостное восклицание отразилось от стен общежития, наполняя пространство довольным эхом, заглушающий тяжелый вздох красноглазого смертника.
— Еще немного и Тугго растянется на траве, и вряд ли сам сможет подняться — произнесла я.
— Думаю, именно этого она и добивается, драконы-оборотни, особенно драконессы очень мстительные натуры, — хмыкнул Равэсс и повел меня дальше.
— И ты не хочешь вмешаться и спасти члена команды?
— М-м-м, нет. Видишь ли, я тоже придерживаюсь мнения, что чужие дневники читать нельзя. Так что… — он подмигнул, — оставим Кардинала на попечение Олли.
Странное решение. Именно так думала я ровно до тех пор, пока не вошла в коридор, ведущий к палате Гера. Коридор, в котором с каждым шагом встречалось все больше цветочного мусора и девушек: с пустыми корзинками, увядшими цветами, билетами на какое-то представление или иное увеселение. Накрашенные, разодетые по предсмертному писку моды и надушенные сверх меры.
А ведь менее чем через десять минут они должны надеть мундиры и вернуться на пары. Часть из них уже уходила, другая часть только шла в направлении к одной единственной палате — тридцать пятой.
— Не поняла, — я остановилась, увидев очередь у двери Дао-дво. — Это что такое? — просипела удивленно.
— Приемный час. Девушки пришли навестить героя.
— Кого?
— О! Ты же не знаешь. На учениях с разгромным счетом победили Графитовые. А Гер, их капитан. — Магический гид Его Высочества засветился синим, и он, извинившись, отчалил, с заверением: — Я вернусь за тобой через двадцать минут. И, Сумерька, одна не уходи, потому что…
Почему именно мне одной по академии ходить нельзя, я не расслышала, будучи занятая куда более эмоциональной мыслью.
Рыжий — свинья!
Вот значит, для чего меня кука сторожила! Вот почему его следует в сжатые сроки на ноги поднять! Ради девчонок. И это называется:
"спасу нет"?! Дауж спасу нет… И я, сломя голову, летела на помощь, думала метаморфу плохо, а он… Несчастный бедняжка не смеет показать свою слабость перед табуном посетительниц! А вот фиг ему, а не скорое восстановление!
Я по инерции сделала еще несколько шагов к строю посетительниц и развернулась, чтобы уйти. Как вдруг из стены над очередью высунулась голова лопоухой нежити, которая завидев мое отступление, завопила:
— Стой! Стой, кому говорь-рят! Не бросай мень-ня. — И оказавшись на моем плече возмутилась слезливо: — Ты дала слово. Дя.
На самом деле я тогда всего лишь кивнула, но забрать обещание у этой тварьки не смогла. Сказала лишь, что я, судя по очереди, не скоро дойду до больного рыжего.
— Глупость! — заверила она, потеревшись о мой подбородок. А в следующее мгновение она обернулась мерзким кошмаром из чьего-то сна и, скользнув к двери в тридцать пятую палату, взвыла: — Все во-оо-он! Прием окончен.
Кто-то послушно ушел, кто-то сбежал, а пара-тройка пульнули в нее проклятьем. Нежить съела их, не подавившись, и пообещала темных искусниц запомнить. И недалекие напуганные предстоящей местью девчонки скрылись быстрее всех.
— А ты за мной! — скомандовала теневая и влетела в палату, где заявила громко: — Времь-мя вышло вам пора… Хозь-зяин не забудет, — и ехидно, — вы же всего лишь пь-пятидесь-сятай-я за этот час!
Я шла к больному, как палач на эшафот, сдержанная и сосредоточенная. В двери столкнулась с одной из тех красоток, что уже навещали Дао-дво при мне. Эта была той самой восхищенной подружкой, что не любила радикальные меры. Темненькая с рыжинкой в волосах, и как все пышные девушки, миленькая, если не брать в расчет характер.
— Целитель, прошу простить, не заметила, — заявила она, налетев на меня и отдавив ногу, и вышла из палаты с самой очаровательной улыбкой. Вот, зараза, мстит за то, что ее раньше времени выгнали.
— Так и быть, эту самолично провожу! — плотоядно улыбнулась теневая и исчезла.
Я посмотрела вниз и с досады чуть не скрипнула зубами, ибо туфельку мне пышка порвала. Но терпению моему пришел конец, когда рыжий, гад и сволочь, поедающий явно не первое кулинарное творение и возлежащий под целым букетом из воздушных шариков, вдруг дернулся на кровати усыпанной лепестками роз, закашлялся и просипел:
— Пришла меня добить?
Вроде бы простая фраза, но какая сила слова. В одно мгновение она уничтожила во мне целителя и возродила ведьму. Пусть я не доучилась в ведической школе, пусть не закончила обязательный для них колледж и не защитила диплома, но сила моей злости с толикой негодования достигла уровня высококвалифицированной черной вдовы.
— Да!
Дверь с грохотом хлопнула, окно зазвенело, шарики, так гармонирующие с рыжей шевелюрой больного, мелодично лопнули, разыграв первые аккорды похоронки, лепестки на кровати увяли, а торты и пирожные, оставшиеся на подносе, все до единого покрылись плесенью.
— Интересное начало, — многоликий сощурил карие глазищи и сжал кулаки.
— Это конец… — ответила я надменно, потому что уже продумала, каким из разрешенных в академии проклятий шарахну по метаморфу, как откуплюсь от Нваг-нваг Севойя информацией, и сколько дней изза растраты сил в постели проведу. Как вдруг…
— Стой-ять! — взвизгнула невовремя вернувшаяся кука, вцепилась лапками в мое плечо, зашептала: —Й-я не дль-ля этого, тебь-бя приглашала.
— А ради чего? — нахмурился Гер.
— Ради исцелений-я! — патетично заявила нежить и заглянула в мои глаза. — Ты ведь не уйдешь? Вспомнишь, сколько раз он вчера головой приложилсь-ся. И не будешь обижатьсь-ся на… — "на пристукнутого", — пронеслось в моей голове, но нежить оказалась более тактичной, — на больного и несчастного, дя?
— Теневая?! — возмутился многоликий.
— Не буду, — согласилась я.
— Уря-я-я! А поможешь мне его на ноги поднь-нять, дя?
— Да куда ей, недалекой, — хмыкнул Гер, приподнимаясь на кровати. И прожигаемая взглядом карих глаз, я не смогла ни ответить тенюшке, ни кивнуть.
Все-таки нужно было по нему хоть чем-то шарахнуть.
— Ну, пожалуйста, ради маленькой мень-ня… — взвыла кука и пожаловалась, кончиком хвоста глазки вытирая: — Это же невозможно, лишь собственными силами от него девок гонь-нять и этих… смертников с темными помыслами. Й-я одна, а их толпа и все такие наглые… запрещенными прокль-лятьями бьют.
Активировались, значит. И это понятно, Авур капитану команды имперских смертников дал неделю на вербовку Дао-дво. Время вышло, вот они и спешат. К тому же, после моих выходных во дворце, у королевской семьи могли появиться многочисленне вопросы. Напрямую задать не посмеют, академия закрытое учреждение, а вот повторно перепроверить информацию опытным путем — вполне.
Я кривовато улыбнулась теневой, просипела: "Что ж, симпатяшка, договорились", — и шагнула к многоликому.
— Сумеречная, стой! — вновь подал голос рассерженный рыжий. — Не подходи…
— Не снимай перчатки!
— Не трогай! А-а-а… — Он значительно побелел в лице, когда я коснулась раздробленной щиколотки.
— Твою ж, убери руку… — захрипел, дернув ногой, и застонал сквозь зубы от самолично вызванной болезненной волны.
— Не дергайся, — посоветовала я, а в ответ услышала…
— Убери руку, иначе я забуду о своем правиле!
— О каком, позволь узнать?
— Не бить женщин… — прохрипел он, зажмурившись. И вспомнилось мне, сколько раз эта благородная сволочь проявлял грубость по отношению ко мне, как за шею держал, как обещал отхлестать. Хладнокровно и мстительно подняла руку выше перелома, значительно надавливая. — Таррах! Намина… — взвыл он, но не ударил.
— Ух, ты даже имя мое вспомнил. Какая радость, — съехидничала я, продолжая исцелять менее щадящими методами. — А как насчет того, чтобы извиниться?
— С чего вдруг? — выплюнул Гер и закашлялся. — Ты мне пожизненно обязана!
— А ну да, ну да. — Пальцами скользнула по его бедру и свободной ладонью накрыла менее травмированную руку многоликого, как то совсем не хотелось получить по лицу в ходе дальнейшего его исцеления.
— Чт-то т-ты делаешь? — сдавленный шепот и почти угроза, когда он замечает наложенное мной черное плетение. — Су-сумеречная, сними его. Сними немедленно, иначе пожалеешь…
Хотелось сказать, что я в любом случае пожалею, но тратить время на пустые слова не рискнула, поцелуем припала к его лбу.
— Ку-ку-ка, убери ей-о-о-о-о… — его тихий рык, быстро перешел в стон, а затем и вовсе затих.
И все-таки независимо от моей предосторожности после прочтения простой формулы восстановления его выгнуло дугой, как простого смертного. Всего лишь на доли секунд, но столь сильно, что сама я испугалась.
— Гер? — стремительно натянув перчатки на руки, позвала его. — Герберт, ты как? Ау…
— Живой он. — Теневая уже сидела на груди многоликого, любовно прикасаясь лапами к мощной шее и плечам. — Просто без сознания-я.
— Паршиво, — прокомментировала я, оттянув веко бывшего болезного.
— Как раз наоборот, — заявила лопоухая нежить и подмигнула. — Когда нам й-явитьсь-ся на обед?
Об условии стребованном с меня в момент молений на стеллаже в библиотеке, я вспомнила сразу, но не поняла значения слова "нам".
Раньше, решила бы, что она говорит о Гирби, а вот теперь…
— А ты придешь не одна? С другом?
— С хозь-зяином!
С рыжим?!
Вот это подстава. Да я же, как представлю, что готовить буду для него, так неосознанно потянусь к отраве или к кислоте. А в краткие мгновения до начала их действия я в него вилку воткну или нож, раз так десять. Или… Нет! Кастрюлю на голову надену и половником по ней постучу! А еще кипятком оболью, и солью посыплю место ожога.
И с каждым мгновением эта идея становилась все привлекательнее и привлекательнее. Но затем я вспомнила, как он только что сдерживал собственный гнев и крик и отмахнулась.
— Плохая идея. Мы просто поубиваем друг друга.
— Тогда поцелуй! — Какая малость, даже удивительно. Я наклонилась к лопоухой нежити с улыбкой, а она вдруг, ухом прикрывшись, добавляет смущенно: — Хозь-зяина поцелуй.
— Этого? — не веря в такой поворот, пальцем ткнула в метаморфа.
— Дя. Й-я с тебь-бя в любом случае обед стребую, а вот он врь-ряд ли. Жалко. — В моей голове пронеслось заковыристое ругательство принца. А эта, зараза теневая, уже корректирует просьбу: — Только не как покойника, а в губы.
— А смысл есть?
— Есть! — шепчет довольная. — И это… скорее, а то проснется.
— Твою ж мать! — не сдержала я восклицания, потому что видеть его в сознании повторно и в ближайший час, мне не хотелось совсем.
— Не ругайсь-ся, а выбирай, либо две секунды мучений здесь и сейчас, либо два часа завтра за обедом…
Сказав это, она исчезла.
А я по глупости согласилась на меньшее из зол, ведь Гер скован моим плетением, частично обессилен. А даже если и проснется на краткий миг раньше, то непроницаемая дымка, наброшенная на него, скроет и меня и мою глупость.
Вот наивная, совсем забыла о его реакциях разведчика, об их уровне и привычке Гера реагировать на скромные поползновения.
Едва я коснулась горячих твердых губ, еще не совсем в поцелуе, а скорее в момент приближения, как оказалась лежащей поверх метаморфа и крепко прижимаемой к его груди. И даже более, одна его рука тут же схватила меня за косу, надавливая на затылок, вторая перехватила поперек поясницы, уверенно расположившись наглой пятерней там, где заканчивается китель.
— Так-так, а вот и наш даритель, — произнес в мои губы Гер. Я дернулась, но он лишь надавил сильнее и прищурился, стараясь сквозь дымку разглядеть мое лицо. — А ты, не только худышка с богатой фантазией, но еще и скромница.
Сжав зубы и губы, дернулась, чтобы освободиться, а он, как сволочь редкостная, произнес мою коронную присказку:
— Поздно-поздно, малыш, раньше прятаться нужно было.
Узнал!
И от накатившего ужаса, я не то чтобы замерла, застыла покрываясь морозным узором изнутри.
— И мерзлячка, — неправильно понял мою дрожь Дао-дво, бровь вскинул и вопросил с хрипотцой: — Или это от нетерпения?
Ага! Убить тебя хочу, сил нет!
Я постаралась медленно освободить руки, зажатые меж наших тел.
— Нетерпение, возбуждение, вожделение, — продолжил он выбирать наилучшее из определений и, почувствовав мое движение, насмешливо поинтересовался: — Так это да? Учти, молчание символизирует положительность ответа.
Нет! Треклятый извращенец…
Чуть не возмутилась вслух, но вовремя язык прикусила. Рыжий не назвал меня по имени, не уличил во всех грехах, а значит не все потеряно. И только-только во мне возродилась надежда на скорое освобождение, как этот бабник заявил, что ласки он любит более грубые. В мыслях тут же всплыло его обещание отхлестать в исключительно новой трактовке. Меня от омерзения передернуло всю, руки сжались в кулаки, даже сквозь перчатки оцарапав лежащего снизу.
А он смеется:
— Нет! Не такие…
Как мое ухо оказалось в его зубах, я так до конца и не поняла, ни когда он меня укусил, ни когда, посасывая, прошелся губами по скуле к самому подбородку. Кошмар! этот, развратник, к моей коже прикасается и почти что урчит. Невольно почувствовала себя куском жареного мяса с базиликом и цедрой лимона, у всех знакомых мне мужиков на это блюдо точь-в-точь такой же аппетит.
Я дернулась в попытке вырваться, на что Гер сообщил:
— Не отвлекайся, сейчас будет самое главное, — и потеревшись носом о мою щеку, нагло припал к губам.
Единственной мыслью посетившей мою голову в эти стремительно пролетающие мгновения было: "Мамочки! Его ж уже кормили!" И не то, чтобы действовал грубо, но уж присосался, так присосался, смакует. Шокированная его напором, я несколько секунд бездействовала, а вот потом… Скользнула руками по груди многоликого, чем вызвала его довольный стон, и вцепилась в рыжие локоны тайного каннибала, стремясь его от себя оторвать.
Но ничего не вышло, этот извращенец, облобызав мою щеку, шепнул на ухо:
— Да, малышка, вот так… — и с хрипотцой, пробирающей до костей, добавил: — А теперь по шею коготками проведи.
Да я тебя сейчас, не просто оцарапаю, а…
Додумать не успела, пахабник Дао-дво вновь завладел моими губами, и я потеряла последнее дыхание. Это было сладко, нежно, пьяно, до дрожи, до помутнения и полной потери сознания. Именно поэтому я уже не пыталась его от себя оторвать, держалась за локоны Гера, боялась затеряться в вихре поднявшихся ощущений. Поэтому не сразу услышала предупреждения куки.
— Хозь-зя…ой! Ой, как невовремя сюда Амиддария идет!
Мы ноль эмоций, а теневая как завопит:
— Трево-о-о-га! Сюда идет Амидд!
