Глава девятнадцатая

– Вы знаете, почему гильбертинцы носят черные мантии и белые капюшоны? Ни у какого другого ордена нет таких одеяний. Они уникальны.

Старший суперинтендант Сильвен Франкёр сидел за письменным столом приора, небрежно откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу.

Старший инспектор Гамаш сидел на стуле для посетителей по другую сторону стола. Он пытался прочесть отчет коронера, привезенный Франкёром. Гамаш поднял глаза и увидел, что суперинтендант улыбается.

Обаятельная улыбка. Не оскорбительная, не снисходительная. Теплая и уверенная. Улыбка человека, которому можно доверять.

– Нет, сэр, не знаю. Почему?

Франкёр пришел в кабинет двадцатью минутами ранее и принес Гамашу документы. Потом сел и принялся мешать ему читать всякими банальными замечаниями.

Гамаш узнал в действиях Франкёра карикатуру на старую методику допроса, призванную выбивать из колеи, досаждать. Прерывать, прерывать, прерывать, пока допрашиваемый, раздраженный тем, что ему ничего не дают сказать толком, не взорвется и не скажет того, чего не сказал бы в нормальной ситуации.

Эта изощренная, изматывающая методика требовала больших затрат времени. Торопливые молодые полицейские ею не пользовались. Но офицеры постарше знали ее. И знали, что она приносит результаты, – нужно только не спешить.

Старший суперинтендант Квебекской полиции пользовался этим методом применительно к своему подчиненному – главе отдела по расследованию убийств.

Гамаш, вежливо выслушивавший прозаические замечания Франкёра, спрашивал себя, зачем тот это делает. Получает удовольствие? Играет со своим подчиненным? Или в этом есть какой-то скрытый смысл (у старшего суперинтенданта ничто не обходилось без скрытого смысла)?

Гамаш взглянул в обаятельное лицо суперинтенданта, спрашивая себя, что кроется за этой улыбкой. В этом порочном мозгу. В изощренном, предательском разуме.

Пусть Жан Ги считал Франкёра идиотом, но Гамаш-то знал, что суперинтендант далеко не глуп. Никто не может сделать такую карьеру в Квебекской полиции, в одном из самых уважаемых силовых подразделений в мире, если он глуп.

Держать Франкёра за дурака было серьезной ошибкой. Хотя Гамаш никогда не мог полностью отделаться от впечатления, что отчасти Бовуар прав. Пусть Франкёр не был идиотом, но он не был и таким умником, каким казался. И определенно не был таким умником, каким считал себя сам. В любом случае Франкёр был достаточно опытен, чтобы пользоваться старой изощренной методикой допроса, но и слишком высокомерен, используя старый прием на человеке, который почти наверняка его распознает. Он отличался скорее хитростью, чем умом.

Но это не делало его менее опасным.

Гамаш перевел взгляд на отчет коронера. За двадцать минут он сумел одолеть всего одну страницу. Там говорилось, что приор был здоровым человеком шестидесяти с небольшим лет. Отмечался обычный износ шестидесятилетнего тела. Небольшой артрит, частичная потеря эластичности артериями.

– Я выяснил про гильбертинцев, как только узнал об убийстве приора.

Голос Франкёра звучал приятно, властно. Люди не только подпадали под его обаяние – они доверяли ему.

Гамаш оторвался от отчета и придал лицу вежливо-заинтересованное выражение:

– Правда?

– Я, конечно, читал и статьи в газетах, – сказал суперинтендант, отводя взгляд от узкого окна. – Новости главным образом относятся к тому периоду, когда их запись била все рекорды. Она у вас есть?

– Да.

– И у меня тоже. Сам я не понимаю, что в ней привлекательного. Скукотища. Но многим нравится. А вам?

– И мне.

Франкёр едва заметно улыбнулся:

– Я так и думал.

Гамаш ждал, спокойно глядя на суперинтенданта. Словно у него впереди вечность, а бумага в его руке гораздо менее интересна, чем откровения босса.

– А какая получилась сенсация! Удивительно: монахи обитали здесь сотни лет, но никто вроде их не видел. А потом они выпускают одну маленькую запись – и пожалуйста. Всемирная известность. Вот в чем проблема.

– В чем именно?

– Когда известие об убийстве брата Матье станет достоянием гласности, поднимется шум. Он ведь более знаменит, чем «Братец Яков». – Франкёр улыбнулся и, к удивлению Гамаша, запел: – Frère Jacques, Frère Jacques, dormez-vous? Dormez-vous?

«Братец Яков, братец Яков, спишь ли ты? Спишь ли ты?»

Но веселую детскую песенку он пел как панихиду. Медленно, гнусаво. Как будто в этих глупеньких стишках имелся какой-то скрытый смысл. Закончив петь, Франкёр несколько долгих, гнетущих секунд смотрел на Гамаша.

– За это придется дорого заплатить, Арман. Даже вы, наверно, уже сообразили.

– Да, сообразил. Merci.

Гамаш подался вперед и положил отчет коронера на середину стола. Посмотрел прямо в глаза Франкёру. Тот не отвел взгляда. Смотрел не мигая холодными, жесткими глазами. Он бросал вызов старшему инспектору. И Гамаш ответил на него:

– Зачем вы прилетели?

– Чтобы помочь вам.

– Простите меня, суперинтендант, – сказал Гамаш, – но я все еще не понимаю, почему вы здесь. Прежде вы никогда не чувствовали потребности помогать.

Они уставились друг на друга. Воздух между ними вибрировал от неприязни.

– Я имею в виду, в расследовании, – с улыбкой добавил Гамаш.

– Конечно. – Франкёр посмотрел на Гамаша с почти нескрываемой ненавистью. – При отсутствии связи, – он взглянул на ноутбук на столе, – и единственном телефоне в монастыре я понимал, что кто-то должен доставить сюда документы.

Он показал на лежащую на столе папку. Отчет коронера и криминалистов.

– Очень важные документы, – кивнул Гамаш.

И он не лукавил. Но он, как и Франкёр, знал, что старший суперинтендант прилетел сюда не в качестве курьера Квебекской полиции. Напротив, если бы он хотел поскорее доставить сюда документы, он мог бы с большей пользой для дела прислать одного из следователей Гамаша.

– Если вы приехали помочь, вы, вероятно, хотите, чтобы я ввел вас в курс дела, – предложил Гамаш.

– Прошу.

Следующие несколько минут Гамаш пытался втолковать суперинтенданту Франкёру факты, а суперинтендант постоянно прерывал его бессмысленными вопросами и комментариями. Большинство из них подразумевало, что Гамаш, вероятно, пропустил что-то, или не удосужился спросить, или не удосужился расследовать.

Но Гамаш, хотя и не без препятствий, смог все-таки изложить историю убийства брата Матье.

Тело, защищавшее пожелтевший пергамент с невмами и латинской абракадаброй. Три монаха, которые молились над мертвым приором в саду. Настоятель отец Филипп, его секретарь брат Симон, доктор брат Шарль.

Свидетельства все увеличивающегося раскола в Сен-Жильбере. Между теми, кто хотел отказаться от обета молчания и сделать еще одну запись, и теми, кто не хотел ни того ни другого. Между людьми приора и людьми настоятеля.

Суперинтендант постоянно перебивал Гамаша, но тот все же рассказал ему о потайном зале для собраний братии и о тайном саде настоятеля. О том, что ходят слухи о других потайных помещениях и даже о сокровище.

Суперинтендант смотрел на Гамаша, как смотрят на легковерного ребенка.

Но Гамаш просто продолжал рассказ, давая краткие характеристики монахам.

– Похоже, со времени вашего прибытия вы ничуть не приблизились к раскрытию убийства, – проговорил Франкёр. – Все по-прежнему остаются подозреваемыми.

– Хорошо, что вы приехали, – сказал Гамаш и после паузы добавил: – Чтобы помочь расследованию.

– Да, хорошо. Но вы, например, так и не нашли орудие убийства.

– Верно.

– И даже не знаете, чем его убили.

Гамаш открыл рот, чтобы сказать, что, по их версии, убийство совершено камнем, подобранным в саду, – именно таким орудием и пробили череп приору, а потом камень перебросили через стену в лес. Но чутье и, наверное, искорки удовлетворения в глазах Франкёра отсоветовали Гамашу рассказывать об их гипотезе. Он посмотрел на суперинтенданта и вернулся к отчету коронера.

Гамаш перевернул страницу, просмотрел ее. Потом взглянул в глаза Франкёру. Искорки стали сиянием радости.

Гамаш ухватил правую руку в тиски левой. Чтобы не дрожала. Чтобы Франкёр не увидел легкого тремора и не подумал, что стал его причиной.

– Вы читали отчеты? – спросил Гамаш.

Франкёр кивнул:

– В самолете. Насколько я понимаю, вы ищете камень, – проговорил он, подчеркивая интонацией всю нелепость подобных действий.

– Верно. Очевидно, мы ошибались. Его убили вовсе не камнем.

– Не камнем. – Франкёр убрал одну ногу с другой и подался вперед. – Земли или какой-то иной грязи в ране не обнаружено. Как видите, коронер считает, что убийство совершено длинным металлическим предметом вроде трубы или кочерги.

– Вы знали и не сообщили мне сразу же? – проговорил Гамаш спокойно, но не скрывая осуждения.

– Что? Вы считаете, я должен учить великого Гамаша, как ему работать? Мне такое и в голову не приходило.

– Тогда зачем вы прилетели, если не для того, чтобы передать важную информацию?

– Затем, Арман, – Франкёр произнес его имя так, будто ему в рот попал кусок дерьма, – что один из нас заботится о службе, а другой – о карьере. Я здесь для того, чтобы мы не выглядели полными идиотами, когда известие об убийстве станет достоянием гласности и сюда прилетят сотни корреспондентов со всего мира. Я, по крайней мере, смогу создать впечатление, что Квебекская полиция – компетентная служба. Что мы делаем все возможное, чтобы расследовать убийство одного из самых уважаемых монахов в мире. Вы знаете, о чем захочет узнать мир, когда станет известно о смерти здешнего приора?

Гамаш хранил молчание. Он знал, что к информационному взрыву приводит не только непрерывное перебивание, но и молчание. Человеку вроде Франкёра, который с трудом умеет сдерживать эмоции, нужно только дать какое-то пространство. И вовремя его подтолкнуть.

– Почему прославленная Квебекская полиция, имея всего две дюжины подозреваемых в закрытом монастыре, до сих пор не нашла убийцу? – Франкёр ухмыльнулся. – По каким причинам следствие так затягивается – вот что они спросят.

– И что вы им скажете, Сильвен? Что трудно добраться до истины, когда ваши собственные люди утаивают от вас информацию?

– До истины, Арман? Вы хотите, чтобы я сказал им, что следствие возглавляет самоуверенный, самодовольный, некомпетентный говнюк?

Гамаш вскинул брови и сделал едва уловимое движение в ту сторону, где сидел Франкёр. Через стол.

И Франкёр сорвался. Он вскочил, отбросив стул, заскрежетавший по каменному полу. Красивое лицо суперинтенданта посинело.

Гамаш остался сидеть, но мгновение спустя он медленно, очень медленно поднялся, и, разделенные столом, они замерли лицом к лицу. Гамаш сцепил руки за спиной и выпятил грудь, словно приглашая Франкёра ударить его.

Раздался тихий стук в дверь.

Ни Гамаш, ни Франкёр не ответили.

Стук повторился, послышалось осторожное:

– Шеф?

Дверь чуть приоткрылась.

– Вы должны относиться к вашим людям с бóльшим уважением, Арман! – резко сказал Франкёр громким голосом. Он повернулся к двери. – Входите!

Бовуар ступил на порог и посмотрел на обоих. Войти в кабинет приора было почти невозможно – настолько сгустилась там атмосфера. Но Бовуар вошел. Шагнул внутрь и встал плечом к плечу с Гамашем.

Франкёр перевел взгляд со старшего инспектора на Бовуара, глубоко вздохнул. И даже выдавил робкую улыбку:

– Вы пришли как раз вовремя, инспектор. Я думаю, мы с вашим шефом наговорили друг другу уже достаточно. Наверное, даже более чем достаточно. – Он обезоруживающе хохотнул и протянул руку. – Не мог поздороваться сразу по прилете. Примите мои извинения, инспектор Бовуар.

Жан Ги помедлил и тоже протянул руку.

Раздался звук колокола, и Бовуар скорчил гримасу:

– Что, опять?

Суперинтендант Франкёр рассмеялся:

– Просто у меня с языка сняли. Но возможно, пока монахи занимаются своими молитвенными делами, мы займемся нашими. По крайней мере, узнаем, на каком мы свете.

Он почти подмигнул Бовуару, потом повернулся к Гамашу:

– Подумайте, о чем я вам сказал, старший инспектор. – Голос его звучал тепло, даже сердечно. – Ни о чем другом я не прошу.

Он двинулся к дверям, но Гамаш сказал ему вслед:

– Полагаю, старший суперинтендант, вы обнаружите, что колокол зовет не к молитве, а к ланчу.

– Что ж, – Франкёр улыбнулся во весь рот, – значит Господь услышал мои молитвы. Говорят, еда здесь отличная. Да? – спросил он у Бовуара.

– Неплохая.

– Bon. Тогда увидимся на ланче. Я, конечно, останусь на несколько дней. Настоятель так любезен – предоставил мне одну из комнат. Если вы не возражаете, я освежусь и присоединюсь к вам в столовой.

Он кивнул обоим и вышел уверенным шагом. Человек, который прекрасно владеет собой и ситуацией, держит под контролем монастырь.

– Что тут произошло? – спросил Бовуар у Гамаша.

– Честно тебе говорю: понятия не имею.

– С вами все в порядке?

– Все отлично. Спасибо.

– Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно? ОТЛИЧНО?

– Наверное, именно такую оценку дал бы суперинтендант, – улыбнулся Гамаш.

Они вышли в коридор и направились через Благодатную церковь к трапезной.

– Он прилетел, чтобы сообщить вам об этом?

– Нет. Он говорит, что прилетел помочь. А еще привез отчет коронера и выводы криминалистов.

Гамаш начал пересказывать содержание отчета, а Бовуар слушал на ходу. Потом Бовуар остановился и посмотрел на Гамаша:

– Он знал, что написано в отчете, и не сказал вам? – В его голосе прозвучала злость. – Знал, что орудие убийства не камень, и не сообщил нам сразу же? Что за игру он ведет?

– Не знаю. Мы должны сосредоточиться на убийстве, а не отвлекаться на суперинтенданта.

– D’accord, – неохотно согласился Бовуар. – Так где же орудие убийства, черт его побери? Мы искали за стенами и ничего не нашли.

«Кроме черники, – подумал он. – Но черника штука не смертельная, пока ее не обмакнешь в шоколад».

– Я знаю одно, – сказал старший инспектор. – Отчет сообщает нам нечто крайне важное.

– Что?

– К убийству брата Матье почти наверняка подготовились. Если ты в саду, то можешь в ярости схватить с земли камень и убить кого-нибудь…

– Но не кусок металла, – подхватил Бовуар, продолжая мысль шефа. – Такое орудие убийца должен принести с собой. Кочерга или труба в саду настоятеля не валяются.

Гамаш кивнул.

Кто-то из монахов не просто набросился на приора и в ярости убил его. Убийство было спланировано.

Mens rea.

Эта латинская фраза вдруг всплыла в голове Гамаша.

Mens rea. Виновная воля. Намерение.

Один из монахов встретил приора в саду, будучи уже вооружен металлической трубой и виновной волей. Мысль и действие соединились, а результатом стало убийство.

– Не могу поверить, что Франкёр остается, – сказал Бовуар, когда они шли по Благодатной церкви. – Я сам бы признался в убийстве, только бы этот тупоголовый говнюк убрался.

Гамаш остановился. Они находились в самом центре церкви.

– Осторожнее, Жан Ги, – тихо произнес Гамаш. – Суперинтендант Франкёр вовсе не глуп.

– Вы смеетесь? Почему он не передал вам документы сразу же, как только сошел с самолета? Вместо этого он демонстративно делает перед всеми вид, что не замечает вас, и начинает разговоры с настоятелем.

– Говори потише, – предупредил его Гамаш.

Бовуар незаметно огляделся и произнес взволнованным шепотом:

– Этот человек опасен.

Он посмотрел на дверь из коридора – нет ли за ней суперинтенданта. Гамаш повернулся, и они пошли дальше – в трапезную.

– Послушайте… – Бовуар поспешил догнать шефа, идущего широким шагом. – Он подрывает ваш авторитет. Вы же понимаете. Все видели, что произошло на пристани, и теперь они считают, что главный здесь – Франкёр.

Гамаш открыл дверь и жестом пригласил Бовуара за собой, в следующий коридор. Их встретил запах свежеиспеченного хлеба и супа. Оглянувшись назад, в сумерки Благодатной церкви, Гамаш закрыл дверь.

– Он и есть здесь главный, Жан Ги.

– Да ладно вам!

Но улыбка сошла с губ Бовуара при взгляде на серьезное лицо шефа.

– Он старший суперинтендант Квебекской полиции, – сказал Гамаш. – А не я. Он мой босс. Он всегда будет главным. – Заметив возмущение Бовуара, Гамаш улыбнулся. – Все будет хорошо.

– Я знаю, шеф. Да и вообще, что плохого может случиться, когда старший офицер Квебекской полиции начинает злоупотреблять властью?

– Именно, старина. – Шеф улыбнулся и перехватил взгляд Бовуара. – Прошу тебя, Жан Ги, оставайся в стороне.

Бовуару не потребовалось спрашивать: «В стороне от чего?» Карие глаза старшего инспектора Гамаша пристально смотрели на Бовуара. В них была мольба. Не о помощи, а совсем о другом. Гамаш просил Бовуара не соваться в его распри с Франкёром.

Бовуар кивнул:

– Oui, patron.

Но он знал, что солгал.