Путь через тайгу лежал долгий и опасный. Среди могучих лиственниц царил рассеянный полумрак. Тропинка то и дело исчезала, и, когда появлялась вновь, не было уверенности – та же самая ли это стежка. Родин очнулся на спуске с последней сопки.

Сколько до этого перевалов пришлось преодолеть его спасителям, он и предположить бы не сумел. Однако солнце висело уже низко – то ли день прошел, то ли целые сутки, то ли уже несколько смен тьмы и света произошло. Он попытался было повернуться, но тело его не слушалось. Даже пальцем пошевелить не получалось! «Боже мой, уж не паралич ли меня разбил? Неужели поврежден позвоночник?» – тревожные думки острым шилом пронзали склизкую вялую кашу его мыслей. Он сморгнул и вспомнил, что уже приходил в сознание и даже беседовал с Оболонской.

– Ася! Далеко ли мы? – слабым голосом обратился он к женской спине, смутно проступающей впереди.

– Пришел в себя? Господи, радость-то какая! – Волокуша остановилась, и две пары глаз заплясали перед расфокусированным взором раненого. – Потерпи еще чуточку, милый, – мы уже совсем рядом с нужным местом. Вот только с сопочки этой надо спуститься. И все, нам помогут!

Родин слабо улыбнулся и опустил затылок обратно на еловые лапы. Мимо проплывали скалы, поздняя зелень кустов, чехарда древесных колонн – от этого сладко кружилась голова, и сознание норовило снова ускользнуть в заманчивое небытие. Однако доктор не давал себе расслабиться: «Мне надо понять, куда мы движемся. Если к каким-то людям, я не хочу предстать перед ними кулем с мукой!» Он кусал губы, пытался поочередно пошевелить пальцами на руках и ногах и даже начал мурлыкать под нос протяжную казачью песню. Неожиданно Георгий почувствовал, что спуск наконец-то завершился. «Спустились в долину, молодцы они оба – сдюжили!» Через пару сотен шагов лес поредел, и вскоре окончательно выдохшиеся мальчонка и молодая женщина выволокли раненого на просторную опушку.

Небольшая деревня весьма странного облика открылась перед чумазыми и обессилевшими путниками. Деревянные дома на невысоких сваях соседствовали с крошечными травяными хижинами. Центр деревни занимала площадь с несколькими идолами из цельных лиственничных стволов. А рядом с ними стояла клетка, в которой шевелилось нечто огромное. К Оболонской подошел бородатый рослый мужчина в узорчатом халате и выглядывающих из-под него облегающих коротких штанах. Он что-то негромко спросил. Она, облегченно улыбаясь, коротко ответила. Мужчина очень внимательно посмотрел на мальчика, кивнул. Затем взмахом руки подозвал троих парней, почтительно державшихся в отдалении, и гортанным голосом распорядился на неведомом Родину языке. Его бережно подняли с волокуши и бегом понесли к травяной хижине, стоявшей на краю деревни. В этот-то момент сознание Георгия вновь выключилось…

Очнулся он глубокой ночью. Едкий запах щекотал ноздри, а в уши вливался монотонный гул. Родин чихнул и тряхнул головой, как молодой пес. Не сразу до него дошло: «Боже, я снова могу двигаться – какое счастье!» Он попытался подняться, опираясь на руку, но источник гула шевельнулся и без лишних пререканий уложил его обратно. Георгий увидел, что старец с невероятно густой бородой и длинными вислыми усами грозит ему пальцем, продолжая монотонным речитативом бормотать слова на непонятном языке. «Ясно, это лекарь или шаман лесного племени. А скорее всего – единый в двух лицах, – догадался Родин. – Не буду мешать коллеге-медику ставить меня на ноги. Лучше понаблюдаю – когда еще такая возможность представится!»

Шаман, сдвинув кустистые брови, более не обращал внимания на своего пациента. Он погрузился в прострацию и тихонько напевал, то повышая голос до уровня негромкого разговора, то понижая до еле различимого шепота. Родин внимательно разглядывал лицо лекаря. В неверном свете лучин можно было различить, что кожа его значительно светлее, нежели у гиляков, корейцев и большинства японцев. Могучие усы были перевязаны темно-красными ленточками, а пышная борода тщательно расчесана. Одет он был в необъятных размеров медвежью шкуру, причем голова зверя выполняла роль капюшона.

Под складками массивного одеяния было сложно понять, насколько могуч шаман, однако ростом он вряд ли уступил бы Родину, невзирая на свой немалый возраст. А широкие плечи позволяли предположить, что в молодости он занимался не одними нашептываниями и песнопениями. «К айнам привела нас Ася. Однако ж странно встретить такое гостеприимство – все, что я о них слышал, говорит, что чужаков они ненавидят!» – продолжал внутренний монолог Родин.

Помещение, в котором проводился обряд, было весьма необычным. Травянистые стены и потолок не производили впечатления аналога сеновала с торчащими в разные стороны стебельками. Напротив, были аккуратно переплетены без малейших зазоров – как корзины высочайшего качества. В изголовье и по бокам курились ароматические палочки – именно их запах и привел в чувство Георгия. Как он ни принюхивался, а распознать аромат дыма не получалось. В ногах, на самом входе в хижину, горел небольшой костер – он бросал красные отсветы на стены, и приятные волны тепла укутывали голые ступни. «Хм, а изнутри хибарка-то ощутимо просторнее, чем кажется снаружи!» – отметил про себя Родин.

Шаман продолжал петь, и постепенно легкость наполняла изнутри Георгия – словно водород купол аэростата. Сознание постепенно погружалось в полудрему. Одной частью Родин оставался в хижине, а другая постепенно взлетала над темными деревьями, верхние ветки которых омывал лунный свет. И узкая долина, зажатая между двумя горными грядами, разворачивалась перед его взором. Вот – на севере озерцо, из которого вытекает речка. А вот – волнистые ряды сопок, надежно скрывающие деревню айнов от постороннего взгляда.

Поднимаясь выше, Георгий видел свинцовое море, беспокойно плещущееся по обе стороны берега. Разглядел ночные огни Александровска, мелькнувшие на весьма приличном, как оказалось, расстоянии. Вскоре завзятый скептик-доктор то ли в бреду, то ли в волшебном видении обозревал весь остров, подобный диковинной рыбе. Родин испытал совершенно детский восторг от развернувшейся перед ним величественной картины и… провалился в густую черноту – без видений, ощущений и мыслей.

Наутро Георгий очнулся все в той же хижине. В дверной проем он видел, как туман низко стелется по земле. Никого не было поблизости, а вокруг царила блаженная тишина. Родин потянулся и попробовал сесть. Ему это удалось неожиданно легко. «Вылечил-таки шаман – вот так чудо!» – мелькнула счастливая мысль. Он поднялся на ноги, но его повело в сторону, и вчерашний больной чуть было не протаранил головой плетеную стену. «Ого, надо бы потише радоваться успехам. Стыдно забывать на радостях об основах медицины – тоже мне, врач!» – с упреком самому себе пробормотал Родин и по стеночке двинулся к выходу.

Деревня давно уже проснулась, и жизнь кипела ключом. Женщины занимались приготовлением пищи и обработкой поздних даров природы – лущили кедровые шишки, резали морскую капусту. Рыбаки возвращались с рассветного лова – несли связки красноперки, чебака и озерного гольца. Родин повел носом – ага, вот куда добытчики двигались. На краю деревни стояла хитро сооруженная из кедровых плашек коптильня. Седобородый старик как раз вынимал из нее готовую партию копченого гольца. Умопомрачительный запах пронизал голодного чужака до самых печенок. Георгий судорожно сглотнул слюну и потихоньку двинулся к старику, примечая по сторонам, что же еще происходит. Вот на небольшой полянке сидят детки и что-то нараспев повторяют за пожилым усачом. «Э-э-э, братцы, да у вас же здесь самая настоящая школа. Ай да дикари! – присвистнул изумленный Родин. – Ткнуть бы носом петербургских высокомерных господ в достижения сей лесной цивилизации!» А вот средних лет мужчина, замысловато переплетя ноги, сидит и лепит из глины удивительно тонкую посуду. Георгий хотел было повнимательнее рассмотреть порхание ловких пальцев, как вдруг обратил внимание на группу пожилых женщин, плетущих из очень длинного тростника какие-то предметы. «Ха, да это ж будет стена очередной хижины!» – сообразил он и решил приглядеться – как это айнам удается добиваться столь высокой плотности плетения. Так, переходя от одних умельцев к другим, Родин добрался до коптильни.

Старик укладывал на деревянную решетку ладные, одна к одной, рыбины. Увидев подходящего чужака, уставился на него с немым вопросом в глазах. Родин только начал пантомиму, указывая пальцем на рот и на еду, как старик обо всем догадался и громко, заразительно расхохотался – без тени насмешки над голодным.

Георгию тоже словно смешинка в рот попала. Пока он утирал слезы и успокаивал взрывы смеха, старик уже достал из большой корзины двух самых упитанных гольцов, принес свежую лепешку, щедро сдобренную кедровыми орешками, и кувшинчик с горячим травяным отваром, ароматом удивительно напоминавшим хороший китайский чай. Он похлопал Родина по плечу – мол, налетай уже скорее. А того дважды упрашивать не пришлось. То ли после выздоровления, то ли от свежего воздуха, но незамысловатая еда лесовиков показалась Георгию вкуснее всех замысловатых яств, которые ему доводилось доселе пробовать. А может, и впрямь свежие дары северной природы были достойны царского стола. Чуть ум не отъел и язык не проглотил!

Родин благодарно поклонился своему кормильцу, а тот лишь улыбнулся мимолетом – улов рыбаки принесли богатый, разбирать его одному человеку было непростым занятием. Георгий побрел дальше. Чуткое ухо его уловило звон металла по металлу. Он направился на звуки и оказался на пороге приземистого строения, из трубы которого валил жирный черный дым. Помедлив немного – приличия не позволяли ему запросто вломиться в незнакомый дом, – он, однако, все же решился войти внутрь. «Кузница!» – сразу же озарило доктора понимание. Закопченное помещение, освещенное красными отблесками из ревущей печи, объемистые меха, наковальни, молоты – тут бы и ребенок догадался. Двоих чумазых кузнецов в полумраке разглядеть было непросто – их выдало шипение раскаленной полосы железа, которую они погрузили в ключевую воду. Основное внимание Родина привлекли тонкие изящные мечи с длинными рукоятями, висящие на стенах. «Позвольте, это ж японские самурайские мечи! – потрясенно пробормотал он. – Каждый такой стоит немыслимых денег и куется долгие годы самыми лучшими мастерами».

– Во второй части своего утверждения ты прав, – раздался густой бас у него из-за спины. – А мечи такие испокон веков куют наши, айнские, кузнецы. Японцы силой и хитростью выведали наши секреты. Выдают теперь за свое.

Родин с первого же взгляда узнал говорившего – это был тот самый рослый мужчина, который встретил их на краю деревни. Как оказалось, он прекрасно говорил по-русски.

– Я от всего сердца благодарю вас, лекаря и всех жителей деревни за ту помощь, что вы оказали незнакомцам, попавшим в беду! – с искренней теплотой в голосе сказал Георгий и низко поклонился.

– В тайге никогда не оставят без помощи, – прогудел в ответ здоровяк. – Мы, айны, помним о долге человека по отношению к своим собратьям. Пойдем со мной. Ибо мне нужно завершить начатое, а у тебя наверняка есть вопросы.

Мужчина вышел на улицу и с достоинством пошел на задний двор самого большого строения в деревне. Родин последовал за ним – как он ни старался нагнать загадочного айна, тот с каждым размашистым шагом отдалялся все более. Когда Георгий доковылял до места назначения, рослый воин уже упражнялся с мечом на утоптанной земляной площадке. Доктор невольно залюбовался стремительными атаками – как большой хищный зверь обрушивался мечник на невидимого соперника. Только со свистом рассекала наточенная сталь воздух, шуршали широкие рукава халата и с резким хыканьем выдыхал айн. Чтобы нарушить тишину, Георгию пришлось предпринять усилие над собой:

– Странное дело, в Европе все полагают, что эта техника боя придумана японскими самураями.

– Нет! – резко ответил воин, ни на секунду не останавливая тренировку. – Позаимствована ими. Украдена!

– Стало быть, история взаимоотношений японцев и айнов не так благостна, как ее преподносят официальные летописцы микадо?

– Ну разумеется! – айн жутко оскалился. – Они столетиями нападали на наши деревни на Хонсю, а затем и Хоккайдо. Мы храбро сражались, но нас было гораздо меньше. Мы отступали на север. Те, кто оставался на землях предков, вскоре забывали родной язык и обычаи. Сегуны веками утверждали – в Японии живут только японцы. Вы, айны, либо станете японцами, либо умрете. И здесь, на Камуй-Кара-Путо-Я-Мосир, что на нашем языке означает «земля устья бога», нам не дали бы покоя. На наше счастье, вы, русские, сюда пришли первыми. Однако это не означает, что мир навеки воцарился на нашей земле. Мы получили лишь передышку, и она уже подходит к концу…

– Что ты имеешь в виду? – взволнованный Родин и сам не заметил, как перешел на «ты».

– У белого орла две головы, да глаза, похоже, стали подслеповаты, – в густые усы усмехнулся здоровяк и двумя широкими дугами обозначил ложную атаку, которую завершил молниеносным выпадом. – Скорая война неизбежна. Японские разведчики были здесь, в самом сердце острова. Я покажу тебе позже их вещи, чтобы ты убедился.

– Айны будут драться на стороне нашего царя?

– Айны предпочли бы остаться в стороне, – с неожиданной тихой грустью ответил воин. – Ведь японцы погонят в головных отрядах наших братьев. Тех, которые еще совсем недавно были айнами.

Он остановился, обтер безупречно чистое лезвие меча краем рукава халата и бережно вложил клинок в резные деревянные ножны.

– Меня зовут Синукар Карадаруй. Я военный глава этой общины. Мы здесь все одна большая семья. Старики правят мирными делами, а мое дело – вот! – и вождь поднял над головой меч. – Я знаю, что ты переживаешь о своей храброй женщине и мальчишке, который вас сюда привел. С ними все в порядке, не беспокойся…

В этой части острова небо было безоблачным гораздо чаще, нежели в прибрежных областях. Однако и колебания дневной и ночной температур тоже были значительнее. Но в потаенной долине айнов тепло задерживалось. Родин объяснить этого не мог.

Синукар цветисто рассказывал, что злым богам горных недр, южных штормов и северной стужи преграждает путь великий Санруверопо – «тот, кто оставляет большие следы», предок всех айнов.

А мальчишка-японец говорил, что в этом месте так было всегда – еще до прихода людей. Мол, ему об этом поведали изящные японские журавли, мудрые черные вороны с доброго гуся размером и лисы, которые когда-то могли превращаться в прекрасных женщин. То есть как говорил… Голос этого удивительного отрока звучал в голове Георгия, но при этом сам Кинтаро (так он назвался опять же в голове у доктора) не размыкал губ. Чего греха таить, в первый момент Родин подумал было, что все – здравствуй, желтый дом! Не выдержала психика столкновения с реалиями сего самого странного клочка российской земли. Впрочем, Оболонская быстро его успокоила:

– Не пугайся, хороший мой! Не все, чего нет в премудрых энциклопедиях, обман и шарлатанство. И не стоит усматривать признаки сумасшествия или козней врага рода человеческого там, где их нет!»

В этой наголо бритой женщине, голова которой уже обросла нежным пушком, сложно было угадать то нервное и отчаявшееся существо, которое влачило полную лишений каторжную жизнь. В деревне айнов Ася расцвела, налилась румянцем, ее угловатость исчезла без следа, а лицо сияло умиротворением и какой-то особой смесью мудрости дальневосточного мыслителя и обычной русской бабы. Несмотря на то, что айны выдавали, как правило, беглых каторжан и ссыльных властям, она на сей счет не переживала ни секундочки. Еще по пути к деревне Кинтаро предсказал ей – слишком мы нужны этим лесовикам, чтобы они от нас отказались. Оболонская своему маленькому проводнику к тому моменту уже верила безоговорочно. Слыханное ли дело – оторваться от погони и не сгинуть в суровой сахалинской тайге! Да такое не каждому взрослому охотнику по силам и умениям, что уж говорить о мальце-чужаке. А он ей так просто кинул мысль – мол, меня жители леса ведут, звери да птицы. С такими помощниками никто не заблудится! Все это Ася пересказывала своему ненаглядному Георгию, от которого она теперь не отходила ни днем, ни ночью. И вскоре ее убежденность в избранности, особой судьбе Кинтаро передалась и доктору.

Умения мальчика у айнов не вызывали сомнения и отрицания, как у европейцев. Со слов Синукара, такие ребятишки рождались раз в два-три поколения. Верховный бог Аиойна посылал на землю своим детям-айнам подобных умельцев, дабы те не теряли связи со всем живым, что населяет землю, небо и море. Впрочем, с того момента, как японцы начали прижимать айнов на Хоккайдо и на Курилах, Кинтаро являлись все реже и реже. К примеру, никто из живущих в этой долине, даже ветхие старцы, ни разу не встречали человека, умеющего понимать язык зверей, птиц и рыб. А потому шаман без устали проводил один за другим обряды, готовясь к священному празднику – самому главному у айнов. И Кинтаро в этом празднике отводилась особая роль…

Родин мог уже вполне сносно передвигаться и даже успел разок составить компанию рыбакам в походе на гольца, когда настал в деревне Медвежий праздник. С раннего утра обычно тихая и молчаливая деревня наполнилась криками, шумом и гамом. На улицах охотники и ремесленники плясали воинственные танцы, тон которым задавал Синукар, обрядившийся в невероятно пышные и красочные одежды. Трижды мужчины разделялись на две группы и инсценировали битву. Стремительные броски и выпады смертоносными клинками и копьями, гортанные выкрики, вой победителей и стоны «раненых» – со стороны все это выглядело весьма убедительно. Воины обильно пили вино ярко-красного цвета, в лучах солнца неотличимое от артериальной крови. Предложили чашу и Родину. Запах был очень резким и скорее неприятным, чем притягательным. Однако Георгий, переборов сомнения, угощение не отверг. Храбрость была вознаграждена вкусом – тонким, дразнящим, с приятным балансом кислого и сладкого.

– Что это за напиток? – вполголоса он поинтересовался у Оболонской.

– Перебродившая ягода-клоповка, или же красника, – ответила та, ослепляя его счастливой улыбкой. – Растет на сопках в самых медвежьих местах. А это, по верованиям айнов, наделяет ее особой силой. Впрочем, от цинги и любых простуд защищает надежно – и это уже медицинский факт!

– Да и на вкус недурственно, – пробормотал Родин. – Вот только запах… Впрочем, понятно теперь, почему ее называют клоповкой!

С площади раздалось призывное пение шамана. Воины немедленно прекратили разыгрывать сценку безжалостного истребления самурайского отряда и потянулись на звуки. За мужчинами устремились женщины, дети, старики – все население деревни до единого человека.

– А где наш мальчик? – спохватился вдруг Георгий. – Опять ушел в лес разговаривать с лисами? Надо бы позвать его – праздник же пропустит!

– Не пропустит, – прошептала помрачневшая вдруг Ася. – Я пыталась отговорить шамана – мол, не по возрасту ему еще… А он только смеется – мол, женщина-чужестранка, так ты и не поняла, что по силам истинному Кинтаро!

Родин посмотрел в ее бездонные глаза, в которых сейчас словно раскручивался вихрь тайфуна. Не говоря ни слова, он взял ее под руку и повел на площадь.

А там уже было людно. В самом центре вокруг огромной ивовой клетки кружился в танце шаман. Он пел бесконечную протяжную песню, а жители деревни периодически подтягивали ее нестройными, но крепкими голосами. Внутри клетки сидел медведь и маленькими глазками недобро зыркал на пляшущего певуна. В какой-то момент зверь решил могучей лапой испытать прочность плетеных стенок. Клетка закачалась, но устояла. Медведь взревел, а айны одобрительно закивали и засмеялись.

– Это отвратительно! – воскликнула, поджав губы, Оболенская. – Они ведь собираются убить беззащитного зверя!

– Не убить, а освободить его дух, – спокойно пророкотал Синукар, стоявший, как оказалось, неподалеку. – Мы глубоко чтим медведя. Он воплощение нашего доброго бога Нупорикуро – хозяина гор. Этот медведь рос рядом с нами, он знает про все надежды и беды нашего племени. Он расскажет об этом Нупорикуро, когда вернется к нему. А поможет ему Кинтаро! – вождь указал могучей рукой на мальчика, который подошел к краю площадки.

В руках Кинтаро держал большой посох, богато украшенный резьбой, весь потемневший от времени. Лицо его было совершенно спокойно – как будто он собирался не в бой вступить с хозяином тайги, а испить кружку воды.

– Погоди, а не эта ли палка была у Казанцева? – озадаченно поднял брови Родин. – Я же ему ее отдал.

– Да… – еле слышно прошептала Оболонская, густо залившаяся краской. – Я… выкупила посох у него…

– Выкупила? Как? – удивился Георгий.

– Как… Он хоть и юродивый, а бабу-то и ему хочется… – отвернувшись, ответила его спутница.

– Но зачем же ты так с собой, Асенька? – выдавил из себя потрясенный Родин.

– Он попросил. – Оболонская обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Понимаешь, Кинтаро очень просил этот посох. И я бы никогда не смогла отказать ему!