Глава 5
За линию фронта
— Стой, кто идет! — Часовой вскинул винтовку, которую сжал до белизны суставов.
Оно вроде бы неправильно тыкать изготовленным к бою оружием в сторону открыто идущих по траншее, да еще и держа подрагивающий палец на спусковом крючке. Но с другой стороны, в последнее время стало как-то неспокойно. Вон часовых даже стали выставлять по двое, а то противник повадился бедокурить. Свалится как снег на голову, и после них только трупы. А иногда и тел не остается. Наверняка в плен к себе уволакивают. Хотя что может знать обычный солдат, мающийся на передовой.
Вот если поглубже в тылу, тогда другое дело. Эти ребятки многое видят, со многими общаются и слышат немало. Господа офицеры относятся к рядовым довольно высокомерно, порой попросту их не замечают, воспринимая как нечто неодушевленное. Потому и болтают, не особо стесняясь.
И зачем утаскивают часовых, совершенно непонятно. Оно, может, в плену и не так чтобы плохо, по крайней мере шансов пережить эту бойню куда больше. Но с другой стороны, могут и не увести в плен, а прирезать на месте, ведь многие так и погибли. Потому он и навел винтовку на приближающихся, готовый выстрелить в любой момент.
— Мишель, это ты там корчишь из себя ретивого служаку? — послышался в ответ приглушенный голос. Хм. Вроде бы даже знакомый, но отчего-то никак не припомнить, кто именно так спокойно и уверенно обратился к нему. Хотя имя упомянул и не его.
— Мишель — это я, он — Джонас, — развеял сомнения часового его напарник.
Ну да, все верно, если приближающийся не признал сразу Джонаса, то отчего и он не может ошибиться? Ведь голос точно знакомый, только не понять, кто именно говорит. Впрочем, война, эти уже опостылевшие окопы, вечная сырость и простуды. Чему тут удивляться.
— Прости, дружище, не признал. Может, винтовочку-то опустишь, а то сделаешь во мне лишнюю дырку, а она мне ни к чему. Ты что же, не узнаешь меня?
Человек, до которого было с дюжину шагов, осветил себя электрическим фонариком. Недолго. Нечего лишний раз подсвечивать на позиции. Но этого мгновения хватило, чтобы рассмотреть австрийский мундир, хотя лицо, искаженное светом и тенями, вновь опознать не удалось.
— Прости, — наконец опуская винтовку, неуверенно произнес часовой.
— Нормально. Бдительность прежде всего, а то эти русские вообще обнаглели.
— Слушай, ты не обижайся, но я что-то тебя никак не признаю.
В этот момент неопознанный приблизился уже вплотную. Вернее, их было двое. Второй все время молчал. Джонас, которого никак не хотели покидать смутные сомнения, решил было вновь заговорить, но в этот момент его ослепили светом фонарика, а в следующее мгновение кто-то сильно ударил часового по горлу, отчего тут же стало нечем дышать. Краем сознания он еще успел уловить, что Мишель падает на дно траншеи с пронзенной ножом грудью. Но еще через миг что-то с силой опустилось ему на темя, и он погрузился во тьму.
— Ильин, добей, — уже погасив фонарик и осматриваясь по сторонам, приказал Шестаков своему напарнику.
— Но он… — начал было мямлить вольноопределяющийся.
— Без сознания, — жестко оборвал молодого человека прапорщик — И если ты не упокоишь его тихо, одним ударом, то подставишь все отделение.
— Но мы можем забрать его в плен.
— Бей.
— Йа-а та-ак н-не м-могу.
Воспитывать мальчишку сейчас не место и не время, поэтому Шестаков сам вогнал в грудь бесчувственного противника нож. Тот на мгновение выгнулся дугой и тут же затих. Жест напарнику — снять со второго снаряжение, сам проделал то же самое. Совсем не помешает. Кроме тесака и шестидесяти патронов, в подсумках еще и двенадцать обойм для патронов. Без этой небольшой детали, винтовка «Манлихер» уподобляется однозарядной «берданке».
Подумал было обшарить карманы, но по здравом размышлении отказался от этой мысли. Не ко времени. У подчиненных наблюдаются проблемы с тем, чтобы добивать поверженного противника, а потому о вдумчивой мародерке пока и речи быть не может. Да и несолидно это для офицера. Иное дело — оружие и снаряжение, в которых чувствуется острая нехватка.
Ничего, чуток пообтешутся и будут смотреть на трофеи с более практичной стороны. А следующим, глядя на стариков, и вовсе будет гораздо проще. Боец, и уж тем более который вот так, с нешуточным риском, ходит к противнику в гости, должен иметь дополнительную мотивацию. На одной присяге и чувстве товарищеского локтя далеко не уедешь. И материальная заинтересованность вполне отвечает этим чаяниям. Просто сейчас этот аргумент для его парней преждевременный.
Подхватив винтовку и удостоверившись, что насупившийся Ильин идет за ним, прапорщик двинулся дальше по траншее. Вообще-то их цель совсем не часовые, а пулеметная точка. Но для успеха предприятия следовало убрать часовых справа и слева от нее. С противоположной стороны действует другая пара, в которую входит один из вольноопределяющихся, в совершенстве владеющий немецким.
Правда, всем им пришлось поработать над произношением, а для этого хорошенько пообщаться с пленными. Но зато каков эффект! Они практически по-хозяйски перемещались по окопам противника, действуя почти не таясь, оставляя после себя только трупы. И похоже, австрияки до сих пор не сообразили, как так получается, что даже усиление постов ничего не может поделать с этой напастью.
Чтобы не нагнетать обстановку, Шестаков со своими людьми все время перемещался вдоль передовой, действуя в разных местах. Трудностей в этом не было никаких. Командиры рот относились к Шестакову и его ребятам с пониманием, позволяя им осмотреться на своих позициях и, проведя рекогносцировку, отсюда же отправляться на охоту. Да и на личный состав подобные выходы оказывали самое благотворное влияние. Ведь удачливые охотники возвращались тем же путем, что и уходили.
С пулеметным расчетом все вышло без сучка без задоринки. Даже проще, чем с часовыми. Те хотя бы служили в одной роте и были знакомы, а пулеметчики сплошь прикомандированные. Вообще структура местных подразделений у Шейранова вызывала недоумение и улыбку.
Ну а как прикажете реагировать на то обстоятельство, что в ротах пулеметов нет вообще. В австро-венгерской армии хотя бы на батальон имеется парочка своих пулеметов, а в русской они только в пулеметных командах. Кстати, у австрияков и германцев также распространены эти самые команды. В среднем в каждой армии один станковый пулемет обслуживают восемь человек! Австрийская пулеметная команда состоит из полутора сотен солдат, и у них на вооружении имеются целых восемь пулеметов! Ну прямо артиллерийская батарея, не иначе. С другой стороны, во всех армиях пулеметы проходят по артиллерийскому ведомству. Вот так вот.
Поэтому двое австрияков, оставленных ночью на дежурство у пулемета, — это вполне нормально. Отдежурят, а днем их сменят другие. Не будучи местными, они даже не утруждали себя стараниями кого-то там узнать. Окликнули, услышали в ответ немецкую речь, да и успокоились. Нет, определенно хорошо, что на перевалах стоят не венгерские, а австрийские полки. Будь иначе…
Ну не знает никто из преторианцев Шестакова венгерский, и ничего ты с этим не поделаешь. А ведь есть еще и боснийские, и чехословацкие подразделения. Нда. Именно так и формируются полки у австрияков, по национальному признаку. Правда, в дивизиях полки вроде бы перемешаны. Но здесь разведчикам повезло: тут опять австрийцы.
— Началов, грузите пулемет и патроны, — связывая одного из пулеметчиков, отправленного в нокаут, распорядился Шестаков.
— Слушаюсь.
На сигнал подтянулись еще трое из их группы. Они подтащили несколько брезентовых носилок в собранном виде, разобрали их и начали споро укладывать пулемет, снятый с треноги, саму треногу, коробки с лентами и ящики с патронами. Туда же отправились винтовки часовых, револьверы, доставшиеся от пулеметчиков, рассовали по карманам. Можно будет кому-нибудь подарить, чтобы поменьше пускали слюну от зависти.
Не прошло и минуты, как бойцы подхватили носилки и, низко пригибаясь к земле, побежали в сторону проделанного прохода. Придется еще помучиться, преодолевая его, но успокаивает хотя бы то, что часовых на этом участке уже нет, а с более дальних постов не больно-то и рассмотришь, что творится на таком расстоянии. Да и не услышишь. Хорошо, что прихватили в рейд носилки, не то намучились бы со всем этим хозяйством.
Носилок на отделение было шесть, причем они входили в постоянную экипировку, занимая свое место на ранце. По сути, это кусок брезента, прошитого надлежащим образом, чтобы можно было вставить жерди. Пара движений топором, и средство транспортировки раненого готово, или, как сейчас, можно перенести какой-нибудь груз.
Нет жердей? Не беда, имеются четыре прошитые ручки. Пусть не так удобно раненому, и носильщиков требуется четверо, но на первое время сгодится, а там положение можно будет выправить. Все лучше, чем вешать неспособного двигаться товарища себе на шею, замедляя скорость передвижения. Шестаков четко дал понять своим, что бросать никого не намерен.
Уже посередине ничейной земли ссыпались в большую воронку, чтобы передохнуть. Ну и привести себя в порядок не помешает. Поверх австрийской формы натянули пятнистый маскировочный комбинезон. Застегнулись на все пуговицы и затянули все тесемки. Так, чтобы даже лоскуток вражеской формы не проскальзывал.
Глымов скрепя сердце, но хоть как-то принял маскарад, устраиваемый Шестаковым и его людьми. И предпочел не замечать, что в одном из его блиндажей наличествуют несколько комплектов формы противника. Он многое мог принять, только не столь бесчестные методы ведения войны. Но ему все же хватило благоразумия не заострять на этом внимание и не делать из этого трагедию.
Он, возможно, и повел бы себя иначе, но не мог отрицать того простого факта, что роте от этого отделения несомненная польза. А как же еще, если уже через неделю каждый его боец был вооружен собственной винтовкой. Глымов не мог влиять даже на своих солдат, которые, вытаскивая винтовки с поля боя, неизменно сдавали их полковому интенданту, получая причитающееся вознаграждение. Так что винтовки вроде бы добывали его бойцы, и в то же время ложка проносилась мимо рта. А разведчики неизменно отказывались от вознаграждения, оставляя оружие в своем подразделении.
— Ильин, — позвал Шестаков, когда закончил с переоблачением.
— Я, господин прапорщик, — тут же отозвался вольноопределяющийся.
— Разберитесь с пленным.
— Т-тойесть к-как раз-зобраться?
— Вы все прекрасно поняли, Илларион Викторович. Возьмите нож и решите этот вопрос.
— Н-но он пленный.
— Это будет моим грехом.
— Позвольте, ваш бродь…
— Отставить, Началов. Никита и вы все остальные, запомните, я не зверь и не урод какой. Но чистоплюям и романтикам среди нас не место. Сейчас он стесняется поднять руку на пленного, завтра проявит неуверенность в другом деле, и это может стоить жизни кому-то из нас. Ильин, либо вы это сделаете, либо пулей вылетите из отделения. Мне кисейные барышни не нужны.
— Я не трус.
— Я никогда не видел в вас труса. Но вынужден выдавить из вас остатки слюнтяйства, чтобы быть уверенным — в минуту опасности мне не придется оглядываться за спину. Потому что я буду точно знать — там боевой товарищ, который не станет сомневаться или колебаться.
— Ларион, ты только не трясись, руку тверже. Незачем измываться над бедолагой, — подбодрил молодого человека взявший над ним шефство Началов.
Нда. Кому из них сейчас было более погано, Ильину или Шейранову в облике Шестакова, еще неизвестно. Но он должен был сколотить команду верных соратников, готовых без раздумий пойти с ним в самое пекло. Сомневающимся не место в его команде. По большому счету ему не очень нужны были эти вылазки, он точно знал, войну Россия проиграет, а потому смысла воевать с полной выкладкой нет никакого.
Что же до тех новинок, которые он предложил Федорову… Ну, во-первых, он не был уверен в том, что все они воплотятся в жизнь. Идиоты из ГАУ, которые допустили просчеты в оснащении армии и даже в доработке трехлинейки (недостатки которой были выявлены в ходе Русско-японской), никуда не делись и занимают прежние посты. Но возможно, хоть что-то сможет появиться хотя бы в незначительном количестве. Авторитета Федорова вполне достанет, чтобы вооружить опытными образцами людей Шестакова. Только к тому времени нужно, чтобы у него уже была своя команда или хотя бы ее надежный костяк.
Мины, предложенные Глымову и, похоже, получающие распространение на передовой явочным порядком, — это тоже забота не о русской армии. К чему пытаться унести неподъемную ношу? Зато в результате четырехдневной поездки в Киев и посещения окружного арсенала вместе с вольноопределяющимся Катуковым Шестакову удалось раздобыть искомые капсюль-воспламенители. Причем в неприлично больших количествах, да еще и отнекиваться пришлось, когда им хотели отгрузить сверх меры.
А вот с инициирующим составом вышел полный конфуз. Ничего подобного на складах не было. Да это и понятно. Ну зачем такая опасная штука на складах, если она нужна только на производстве? Но в результате получилось даже лучше. Интендант посмотрел на расстроенного прапорщика и предложил не маяться ерундой, а взять готовые детонаторы, есть гальванические, есть под огнепроводный шнур. Правда, в его заявке ни о чем подобном не говорится. Однако, если очень надо, все вопросы решаемы.
Кстати, способный человек этот вольноопределяющийся. Признаться, если бы не Катуков, то Шестаков сразу и не подумал бы. А тот мигом сообразил, что с детонаторами будет куда сподручнее. После несложной операции по расширению диаметра детонатора капсюль-воспламенитель вполне помещался в мину, оставалось израсходовать толику смолы для гидроизоляции и обжать корпус. Все, детонатор мгновенного действия готов, только вырви чеку, и он тут же сработает.
Уже через неделю после первого выхода разведчиков Шестакова доморощенные ротные саперы усеяли минами подходы к позициям роты. Пронырливый фельдфебель сумел раздобыть дополнительную взрывчатку и организовать изготовление корпусов для «подарочков» австриякам.
Данное начинание не ускользнуло от соседей. Капсюлей было доставлено предостаточно, вот и стали возникать минные поля с узкими проходами по всему фронту. Бог весть что там планировали с наступлением генералы, но командиры на местах поголовно старались обезопасить себя любимых и усиливали оборону.
Нет, не об армии и не о победе думал Шестаков, когда проделывал все это. Что бы там ни казалось, он продолжал двигаться к своей первоначальной цели. Ему нужна была команда хотя бы из сотни подготовленных и преданных бойцов. Если все сложится удачно, то благодаря Федорову у них появится более современное вооружение. А благодаря благосклонности Глымова прапорщик имел кое-какую свободу действий для формирования такой команды…
…Ильин ожег Шестакова ненавидящим взглядом, после чего решительно вогнал клинок точно в сердце пленника. Смотреть в глаза жертвы, полные ужаса и мольбы, молодой человек не смог, да и любой нормальный человек не смог бы. Вот и смотрел вольноопределяющийся на прапорщика, словно желая сказать, что эта отнятая жизнь на его совести. На его, конечно. И ему с этим жить, причем не только в этом мире. Но если это поможет избежать более страшных последствий, то он готов к этому.
До расположения роты Васильчикова добрались без проблем. С отрывом в полчаса появилась вторая группа, которую возглавлял младший унтер Рябов. Сходили не менее удачно, приволокли шесть винтовок, пару револьверов ну и пулемет с боекомплектом. Кстати, этот боекомплект и был основной проблемой, потому как состоял из пяти тысяч патронов, на секундочку, порядка полутора сотен килограммов, да еще полсотни тянул сам пулемет. Словом, досталось всем, чего уж там.
— Иван Викентьевич, я смотрю, вас можно поздравить, — не смог не оценить результат «охоты» хозяин участка обороны, капитан Верховцев.
— Благодарю, Виктор Степанович. Кстати, позвольте отдариться за вашу любезность и гостеприимство. Мне кажется, десять австрийских винтовок вам никак не помешают.
— Благодарю.
Угу. И дураку понятно, что глазки капитана замерли на пулеметах. Но не судьба. Эти машинки предназначены для Глымова, и никак иначе. А уж как он ими распорядится, Шестакова не касается, лишь бы согласился пойти ему навстречу. Ну не хочется прапорщику своих ребят ставить под пули на передовой. Опять же им нужно нарабатывать диверсионный опыт.
Еще через час, когда окончательно рассвело, подошел транспорт из их роты. Сам фельдфебель заявился, как только прослышал, для чего понадобились подводы. Так что до расположения добрались, можно сказать, налегке. Где и были встречены распростертыми объятиями капитана Глымова. Он уже давно понял, что не следует обо всем докладывать начальству по команде, а то останешься на бобах.
Правда, в данном конкретном случае имелись кое-какие трудности. Пулемет — не винтовка, мало того что нужно уметь с толком применять его, так ведь за любым оружием уход нужен. К стыду своему, пользоваться этим ценным трофеем капитан не умел. Но фельдфебель уверенно заявил, что была бы игрушка, а уж как с ней управиться, они разберутся.
— Прямо и не знаю, как вас благодарить, — разведя руками, не без удовольствия произнес Глымов.
— Так отпустите нас денька на три пошастать по тылам вражьим. Ну, еще от больших фугасов не отказались бы, хотя бы штук шесть. Минные поля ведь надежно держат передок. А мы бы нашли этим фугасам куда лучшее применение. Признаться, мне не блажит сидеть в окопах под обстрелом и ходить в атаку на пулеметы.
— Вот так, значит. А здесь кто будет воевать? Сирые и убогие? Пушечное мясо? — поиграв желваками и вперив злой взгляд в прапорщика, произнес Глымов.
— Зря вы так, господин капитан. У меня и в мыслях ничего подобного не было. Но я вложил в своих парней личные сбережения, весь свой опыт, гоняю их, как проклятых. В то время, когда вся рота пузо греет на весеннем солнышке, мои наматывают ножками пять верст. А потом еще и дубасят друг дружку, не жалеючи. А кроме этого, и иные науки постигают. И вот этих ребят пускать под пули в лобовой атаке? Да за прошедшие две недели от них пользы вышло куда больше, чем от всей роты. Уж простите, господин капитан. И дальше будет все куда серьезнее. Я хочу выйти на командира полка с предложением о создании особой команды. Но я не могу прийти к нему с одними только голыми словесами. Нужно практическое подтверждение. А насчет того, кому воевать… Так вот они перед вами — два пулемета, от них пользы будет больше, чем от отделения стрелков.
— Хм. Значит, хотите создать особую команду, — теперь уже задумчиво произнес Глымов.
— Для диверсий в тылу противника, — добавил Шестаков.
— Сколько вам нужно времени?
— Хотя бы двое суток Лучше бы, конечно, побольше, мало ли как все сложится. Верстах в трех справа имеется скалистый склон, и тянется он версты на две. Там и войск-то считай нет. Так, одни лишь наблюдатели. Вот там и хочу пройти.
— Да там отвесная скала высотой сажен в семь, никак не меньше.
— Ерунда. Спустимся на веревках, заслоны обойдем и выйдем в тыл. Ну а там пошарим, посмотрим, что к чему.
— Отпустить вас я не могу. А вот отправить ваших солдат в разведку и за языком очень даже способен.
— Вот и договорились, — задорно улыбнулся Шестаков.
Дальний выход — это дело серьезное и требует подготовки. Как минимум отдыха личного состава. Но прапорщик решил не откладывать задуманное в долгий ящик. Еще чего не хватало. Это фронт, и бои местного значения тут в порядке вещей. А учитывая то простое обстоятельство, что все ключевые позиции по хребту заняты русскими, австрийцы время от времени предпринимают попытки завладеть хотя бы одной из них. Так что, пока имеет место затишье и не поступила команда отставить, нужно поторапливаться.
Присматривать за своим имуществом поручили денщику Шестакова, Петру Инютину. В отделении он по совместительству ведал хозяйственными вопросами. Преторианцы жили зажиточно, и оставлять личное добро без присмотра — лишний раз вводить людей в соблазн, а они, люди-то, в роте разные. Далеко не у каждого хватит сил равнодушно взирать на те богатства, что имелись в обособленном блиндаже. Опять же разведчики могли себе позволить делать разные подарки сослуживцам. Ну вот хотя бы после последнего возвращения раздали четыре австрийских револьвера. Между прочим, очень даже приличное оружие, с барабаном на восемь патронов и пуля куда тяжелее, чем у «нагана»…
Как Шестаков и ожидал, на скалистом участке имели место только редкие секреты в составе не больше отделения. Заняв точки, удобные для наблюдения, они просто приглядывали за обстановкой. Держать большие силы тут не имело никакого смысла хотя бы потому, что организовать атаку с отвесной скалы или на нее было равносильно самоубийству.
Австрийский секрет обнаружили довольно легко. Помогли солдаты из своего секрета, уже давно раскрывшие таковые на стороне противника. Впрочем, скорее всего и те обнаружили русских. Так и сидели, присматривая друг за другом. Изредка меняли позиции, но и они тоже были известны. Еще бы, вот уже месяца три как обе армии замерли, не в силах сдвинуться с места.
Со скалы спустились легко. Заслон австрияков обошли без каких-либо затруднений. При желании могли бы с ним и разобраться, благо ввиду позднего времени суток бодрствовали только двое часовых. Но поднимать ненужный шум в планы Шестакова не входило. На подобных постах солдаты несут службу ни шатко ни валко. Ну и к чему их настораживать? Очень удобная дверка, чтобы шастать туда-сюда, вот и пусть остается открытой.
За остаток ночи сумели уйти довольно далеко. Как прапорщик и ожидал, с плотностью войск на этом участке было совсем плохо. Но, чем дальше отдалялись от скалистой гряды, тем больше было шансов натолкнуться на какую-нибудь часть. Или вот как туг, на вторую линию обороны. Она, конечно, не так серьезно оборудована, как первая, у подножия хребта и перевала, но устроено все тоже довольно основательно.
Однако и это препятствие преодолели без особого труда. Вторая линия обороны уступает первой не только по характеристике укреплений, инженерных сооружений и различного рода заграждений, но и в охранении. Секреты так и вовсе не выставляются, только часовые, да и то посты эти усиливаются лишь в крайних случаях. Так что ползком почти не перемещались, все больше короткими перебежками.
К рассвету разведчики были уже в тылу противника, отдалившись от передовой на шесть верст. Не бог весть какое расстояние. Но с другой стороны, пришлось в кромешной тьме организовывать спуск со скалы. Опять же незнакомая местность, с ее неожиданностями и всеми прелестями передвижения в ночном лесу, да еще и на склоне горы. Карпаты — это, конечно, не Кавказ, но все одно приятного мало. А ведь еще и назад нужно будет возвращаться и скорее всего опять ночью.
За час до рассвета нашли тихий овражек, поросший густым подлеском. Отличное место для организации дневки. Силы человека не безграничны, усталость же имеет свойство накапливаться. А парни за последнюю неделю провели три вылазки на передовой, и вот опять позади бессонная ночь, полная тревоги и напряжения. Так что однозначно — до наступления следующей отдыхать. Тихо-тихо, как мышки.
Нда. Как там в песне поется: «Гладко было на бумаге». Вот и у них с отдыхом как-то не заладилось. Те, кто улегся первыми, еще успели урвать пару часов до рассвета, а вот потом было уже не до сна. Австрийцы начали артиллерийскую подготовку. Причем одна из батарей грохотала где-то неподалеку, и коль скоро работала она на таком удалении от передовой, то калибр у орудий был серьезный. Миллиметров сто пятьдесят, никак не меньше.
Впрочем, артиллерийская канонада не может помешать отдыху фронтовика. К ней привыкаешь достаточно быстро, поскольку обстрелы с обеих сторон — дело вполне привычное. Правда, со стороны противника орудия гремели почаще. Но вот так просто игнорировать факт начала артиллерийской подготовки Шестаков не мог.
Кто его знает, может, это начало серьезного наступления, а не очередной выпад, которые стали уже давно привычными. И что с того? Сидеть и ждать у моря погоды? Не для того они забрались в тыл к австрийцам. Опять же отличная возможность попортить противнику кровушку. Разумеется, прапорщик прекрасно помнил, что главная его задача — это команда, а не разные там геройства. Но ведь и о необходимости наработки практики забывать не стоило.
— Рябов.
— Я, ваш бродь, — тут же отозвался унтер.
— Возьми с собой парочку парней, и осмотритесь вокруг.
— Ясно.
— Началов.
— Я.
— Ты также возьми двоих, и прогуляйтесь до этой клятой батареи, которая столько шуму подняла. Гляньте, что там и как. Может, заткнем пасть аспидам.
— Слушаюсь, — расплывшись в улыбке, ответил солдат.
К артиллеристам сейчас отношение примерно такое же, как будет во Вторую мировую к летчикам. Своих очень даже уважают, прозывают «богом войны» и табачком с удовольствием поделятся. А вот пушкарям с противной стороны только проклятия адресуют. Пулеметчиков тоже не больно жалуют, но все же артиллеристов ненавидят куда больше.
Унтер вернулся уже через час и доложил, что по дороге в сторону перевала сплошным потоком движутся войска. Разрывов между подразделениями вообще не наблюдается. Ну, несколько десятков метров, это не в счет. Ничего удивительного. Если на перевале началось что-то серьезное, то другой дороги для переброски подкреплений тут попросту нет. Напрямки, по склонам, покрытым лесами и изобилующим разного рода складками, большие силы не перебросить, и уж тем более — боеприпасы.
Ну и как быть? Если дела обстоят именно таким образом, то дорогу заминировать никак не удастся. Их фугасы лучше всего закладывать посреди дороги, потому что осколки разлетаются по сторонам, а значит, таким образом можно получить наибольший эффект. Да ладно, тут уж не до жиру. Можно установить и у дороги, при таком плотном потоке пехоты тоже будет неслабо.
Вот только эта карасевская мина не так уж и проста в установке. Нужно обязательно заглублять ее в землю, не то она нипочем не захочет смотреть вверх, потому что книзу имеет коническую форму. Ну и как с ней прикажете возиться, если австро-венгерские части идут сплошным потоком? Тут уж остаться незамеченным не будет никакой возможности.
Пожалуй, следует изготовить что-то вроде «монки». Вот ее можно было бы установить без особого риска. В принципе в ее изготовлении нет ничего сложного при наличии взрывчатки и взрывателей. И то и другое имеется. Конечно, тут еще и форму нужно придать правильную. Ну да пойдет и так, на глазок. Все равно мало не покажется. А с правильной геометрией пусть уж мудрят те, у кого с образованием все в порядке.
Вернулся и Началов. Все верно, примерно в версте от них, в сторону перевала, расположилась стопятидесятимиллиметровая гаубичная батарея. Она-то и долбит. Еще одна завидная цель. Вот только близок локоток, да не укусишь. Ты поди еще разберись с этой батареей. Там сотни две с половиной народу, причем далеко не все задействованы у орудий. Как бы не половина из них — это обслуга. В такой батарее одних только лошадей с полторы сотни, а за ними уход нужен. Лошадь — не человек, она куда требовательнее и капризней. Так что народа, слоняющегося вокруг, будет предостаточно.
Но, несмотря на это, Шестаков приказал набросать план-схему батареи. Довольно компактно расположились. Причем по всему видно, что давно. В наличии серьезные блиндажи, похоже, пороховые погреба. Навесы для лошадей расположены чуть в сторонке, под деревьями. Там же видны то ли землянки, то ли полноценные блиндажи для личного состава. Н-нет, ничего дельного на ум не идет. Да и что тут придумаешь? В тринадцать стволов нападать на две с половиной сотни? Угу. Верный путь к самоубийству. Реальнее нужно смотреть на свои возможности, скромнее быть. Тогда, глядишь, и военное счастье к тебе подтянется.
Покряхтел, поерзал и отдал приказ на отдых. Пусть стемнеет, а там, глядишь, и решение какое появится. В любом случае они сейчас ничего поделать не могут. Да, совесть гложет, и у парней настроение соответствующее, там их товарищи умирают под вражескими снарядами, а они укладываются отдыхать. Но с другой стороны, и вернуться к своим у них нет сейчас никакой возможности. Так что нечего почем зря душу рвать.
Вечер оказался мудренее утра. Нет возможности закопать фугас? Тогда можно его установить на треногу. Примотать по периметру мины три короткие жерди, и устанавливай где хочешь. Правда, место все же придется подбирать, потому как нужно первый корпус с вышибным зарядом заякорить, чтобы он не взмыл вверх, увлеченный выпрыгнувшей миной. Для этой цели снизу конуса имеется кольцо, в которое поперек вставляется палка. Присыпанная слоем земли на высоту мины, она достаточно надежно удерживает, чтобы произошло натяжение цепи и сработал ударный механизм взрывателя.
Ну а поскольку мину решено устанавливать снаружи, то подойдет оголившийся корень дерева или куста. На склоне гор такие вовсе не редкость, потому что их подтачивает сбегающая сверху вода. Конечно, придется немного пошарить в темноте, но это некритично. Впрочем, опять же зависит от того, есть ли движение по дороге.
Движение было. Причем в обе стороны. В гору поднимались свежие части, вниз спускались раненые. В основном они шли самостоятельно, кто, опираясь на самодельные костыли, кто, баюкая раненую руку или забинтованную голову. Но хватало и подвод с красными крестами, в них везли бедолаг, которым не повезло гораздо больше.
Все шесть мин установили довольно быстро. Причем особо не опасаясь. Несмотря на то что канонада все еще продолжалась, поток свежих частей уже не был сплошным. Между подразделениями наметились явные и подчас внушительные разрывы. Вот только этого все равно недостаточно для установки фугасов прямо на дороге. Опять же раненые брели мелкими группами, практически постоянным ручейком.
Исходя из поражающих свойств фугасов, удалось перекрыть участок дороги протяженностью метров в двести. Примерно столько и занимала на марше пехотная рота. Оставалось дождаться подходящей дичи, и желательно, чтобы под раздачу не попали раненые, бредущие вниз в поисках медицинской помощи. Этим бедолагам и без того досталось. Пришлось пропустить три роты, и только четвертую взять в оборот.
Детально рассматривать, чего они там наворотили, Шестаков не стал. Хлопки вышибных зарядов, разрывы сдетонировавших мин, крики, одни панические, другие страдальческие. Досталось многим, это без сомнения. А еще никаких сомнений, что очень скоро начнут искать тех, кто это устроил. Ну и что, прикажете дожидаться, когда это произойдет? Нет уж, увольте. Мы лучше ножками, ножками. Причем не в сторону своих, а поглубже в тыл к австриякам.
Ну что сказать, путешествие по горно-лесистой местности, даже если это Карпаты, то еще удовольствие. А уж если все происходит ночью, так и подавно. Конечно, можно использовать открытые участки, которые позволяли двигаться гораздо быстрее. Вот только шансы обнаружения группы на таких участках резко возрастали.
Ну не верил Шестаков в то, что их не станут искать после устроенной ими каверзы. Использование фугасов четко указывало на наличие в тылу русских солдат, пусть даже такого понятия, как разведочно-диверсионные подразделения, в этом мире пока еще не было. Зато есть охотники что с одной, что с другой стороны, которые понемногу шкодничают во фронтовой полосе. Вот этих-то охотников и будут искать.
Примерно через два часа они вновь вышли на дорогу. Как видно, это был все тот же путь на перевал. Части, направляющиеся вверх по склону, иссякли, зато наличествовали раненые, продолжавшие тянуться с передовой. Прикинув так и эдак, Шестаков решил, что им совсем не помешает тот, кто просветит их относительно существующих здесь реалий.
Грешно сказать, но бойцы Шестакова не имели даже маломальской карты данной местности. Ага. Вот так, отправились на вражескую территорию, будучи совершенно слепыми. По сути, на авось. Ну а что такого? Генералам же не зазорно бросать целые армии, не разработав никаких планов. Мол, двигаемся туда, а как это «туда» обеспечить, уже несущественная деталь. Ну и чем он хуже?
Шутка, конечно, хотя и горькая. Но и поделать с этим прапорщик ничего не мог. Ну не имелось у него карт, ни русских, ни трофейных. За все время он видел только одну, у капитана Глымова, изрядно потертую и для разведки, в общем-то, бесполезную. Масштаб крупный, обозначен на ней только перевал с прилегающей местностью. Кстати, непонятно, как Глымов должен был развивать наступление в случае удачного прорыва фронта. Или в случае удачи ему должны были выдать новую карту, или их не было ни в батальоне, ни в полку.
Раненного в руку солдата, довольно резво направлявшегося в тыл, с дороги выхватил урядник с одним из бойцов. Посидели в кустах у обочины, дождались одиночку и выкрали по-тихому. Сомнительно, чтобы его кто-то искал. После каждого большого боя в частях наступает эдакий кавардак, так что, пока разберутся, что к чему, и сверят списки, пройдет много времени.
Солдатик не подвел. Нет, великих тайн он не ведал. Но зато точно знал, что служит в Семнадцатом корпусе под командованием генерала Критека, штаб которого находится в Свиднике. Там же, кстати, находится и медсанбат корпуса, до которого бедолага не дошел всего-то пару верст. А еще корпус входит в состав Третьей армии под командованием генерала Броевича, со штабом в городке Гуменне.
Узнали разведчики и о результатах своей диверсии. Если верить солдатику, то они подчистую уничтожили целую роту. Сомнительно, конечно. Но то, что рота понесла серьезные потери, разумеется, правда. А еще они услышали из первых уст о том, насколько эффективной оказалась идея Шестакова с минными полями. Австрийские солдаты и без того были не в восторге от русских фугасов, разбрасывавших картечь. Но те были хотя бы достаточно редким явлением. А тут…
Одно дело, когда рядом замертво падает товарищ, пробитый куском металла. Бывают, конечно, и раненые, и таких большинство. Но это ничто по сравнению с оторванными конечностями, вывороченными внутренностями и воплями бедолаг, подорвавшихся на таком подлом оружии. После подобных «сюрпризов» солдаты залегали, так и не добравшись до проволочного заграждения, отказываясь идти в атаку. Впрочем, возможно, пленный и тут сильно преувеличил.
Вообще словоохотливый попался австриец, но как это ни противно, законы войны суровы, хотя и не всегда справедливы. Никакой неприязни по отношению конкретно к этому мужичку у Шестакова не было, но ни тащить его с собой, ни отпустить они не могли. Прапорщик достал из шва рукава спицу из упругой стали и выверенным ударом сразил пленного прямо в сердце. Потом бойцы оттащили тело на дорогу, нашли торчащий из земли камень и уронили на него австрийца, попав точно виском. Ну, шел солдат в темноте, раненый, походка неверная, споткнулся и неудачно упал. А что до ранки от спицы, так ее и не всякий эксперт разглядит даже в двадцать первом веке.
Как выяснилось чуть позже, Свидник, по сути, — это не одно село, а два, расположенных почти рядом. Впрочем, Верхний и Нижний Свидник вполне можно было считать одним целым. Судя по визуальному наблюдению, в Верхнем Свиднике расположился тот самый штаб корпуса. Во всяком случае, обилие войск, а также флаг, полощущийся над самым большим зданием, указывали именно на это. Не иначе как штаб расположился в господском доме.
В Нижнем Свиднике также наблюдались войска, но еще наличествовал и тот самый госпиталь. Большие армейские палатки с красными крестами, ну и флагшток с белым полотнищем. Госпиталь, конечно, идеальное место для захвата языка, ведь выписавшийся из него, по сути, находится в подвешенном состоянии. Из одного места ушел, в другое не явился. Никто его не хватится точно так же, как раненого, направляющегося с передовой.
Вот только с информированностью у этих ребят не очень. Слухи — это не те сведения, с помощью которых Шестаков хотел заполучить для своей группы покровительство командующего армией. За привилегированное положение нужно платить, а в его случае достоверными и как можно более полными сведениями. Так что придется придумать что-то еще, кроме захвата раненых и прошедших излечение, да и вообще нужно завязывать с рядовыми. Даешь офицерский состав!
— Ларион, а что это? — поинтересовался Началов, показывая на солдата, катившего по дороге в противоположную от них сторону.
— Велосипед, — пояснил вольноопределяющийся, — ну, такая штука, с помощью которой можно двигаться так же быстро, как бежать. Только устаешь намного меньше. За день можно преодолеть два дневных перехода, а то и три.
— Хм. Так это получше, чем наша кавалерия, получается. За конями-то уход нужен, корма опять же. А тут знай себе шебурши ногами.
— Ну, без дорог ты на нем так далеко не уедешь. Да и в горку трудновато. Словом, объяснить трудно. Тут попробовать нужно.
Шестакова этот велосипедист тоже заинтересовал. Только не по причине наличия у него столь пока еще диковинного средства передвижения. Куда больше прапорщика напрягло то, что было у солдата за спиной. Вроде бы ящик какой или ранец, весьма странного вида. Проклятие, оптика совсем никуда, панорама темная, да еще и приближение так себе.
— Братцы, кто видит, что у этого велосипедиста на спине? — наконец сдался прапорщик.
Началов пожал плечами и передал бинокль Ильину. Тот приник к окулярам и через пару-тройку секунд уверенно выдал:
— Катушка с полевым кабелем. Наверное, связист.
— Вот, значит, как, йожики курносые. Ага. И направляется он, похоже, куда-то за село.
— Может, неполадки на линии. Ну и отправился устранять.
— Вот и я о том же. Похоже, вон та накатанная дорога основная, что идет с перевала. И кабель, должно быть, проложен вдоль нее. А иначе зачем тащиться на велосипеде, если потом его придется бросить, — терзая заросший щетиной подбородок, рассуждал вслух Шестаков. — Войска корпуса расположены в горах, то есть в этой стороне, а связист поехал проверять кабель в той, значит, можно предположить, что это связь со штабом армии. Правильно я рассуждаю?
— Ну-у, похоже на то, — согласился Ильин.
— Вот что, ребятки, снимаемся и идем к остальным. Нужно менять место дневки.
— Может, дождемся темноты? Все же сплошной лес закончился, — неуверенно предложил Началов.
— Ты что же, корни собрался пускать в австрийском тылу? — поддел его Шестаков. — Ничего, мы тишком да бочком, так, чтобы никто не заметил. Пошли, братцы.
Село обходили больше трех часов. Пришлось изрядно постараться, чтобы остаться незамеченными в местности, буквально нашпигованной войсками. Если бы вокруг стояли глухие леса, то, возможно, управились бы и побыстрее. Все же лес тут изрядно подчищен от сушняка, сказывается близость человеческого жилья. Но перелески здесь сменялись открытыми участками и полями, которые сейчас являли собой черные проплешины с только нарождающейся зеленью всходов.
Когда, сделав изрядный крюк, вышли к дороге, обнаружили связиста, ехавшего обратно. Как видно, неисправность линии была устранена, и он возвращался с чувством исполненного долга, мол, общайтесь, геноссе. Вот и езжай себе с богом. Повезло тебе, дружок. Чем? Так ведь если бы не обнаружили полевой кабель, то непременно поспрашивали бы этого красавца, а там — без вариантов, несчастный случай с летальным исходом.
Прошлись немного вдоль кабеля и в очередном лесном массиве решили устроить дневку. Аппаратов у них четыре, пар проводов они обнаружили три. Так что перекрыть получилось всю вражью связь. Отмотали свои провода подальше в лесок, выставили секреты и устроились со всеми удобствами внимать тому, что же им поведают словоохотливые австрияки.
До самого вечера ничего не происходило. В смысле, работы хватало всем четверым, владевшим немецким. Шестаков также принял участие в прослушивании разговоров. Так удавалось хоть урывками отдохнуть, поскольку ни одна из линий не замолкала больше чем на полминуты. Все, что считали нужным, сидящие на прослушке тщательно записывали в свои блокноты. Детально разбираться с целым ворохом информации было просто невозможно.
— Господин прапорщик, — вдруг позвал Ильин.
И что ему понадобилось? Ведь Шестаков лишь на секунду оторвался от телефонной трубки, сладко предвкушая долгожданную передышку. Подумать только, прошло всего лишь четыре часа, а у него голова уже квадратная от всех этих разговоров.
Господи, о чем тут только не болтали. Разведчики стали невольными свидетелями даже амурных дел. Кто-то из штаба армии донимал сестричку в медсанбате, а та всю дорогу возмущалась, твердя о том, что, мол, война, и сейчас не время и не место, но трубку, кокетка такая, не бросала.
— Ну чего там еще? — недовольно буркнул прапорщик.
— Только что кого-то разъединили и запросили связь с командующим армией для командира корпуса.
— Оп-па! А вот это может быть весьма интересным. Ну-ка, дай послушаю.
Какое-то время в трубке слышалось только легкое потрескивание помех. Но потом эта тишина сменилась голосами обменявшихся любезностями адъютантов их превосходительств, и наконец:
— Здравствуй, Карл.
— Здравствуй, Светозар.
— Звонишь, чтобы обрадовать меня?
— Увы. Мне снова не удалось сбить русских. Как мы и условились, я сосредоточил все усилия своих дивизий и приданных сил на Дукельском перевале. Соседи демонстрировали прорыв на Лупковском. Мы буквально перепахали русские траншеи. Когда наши цепи поднялись в атаку, огонь со стороны противника был настолько слабым, что командир дивизии генерал Тарнавский поспешил с докладом о занятии первой линии и вторжении в оборону русских.
— И что случилось?
— Наши цепи так и не дошли до русских окопов. Эти сволочи буквально усеяли пространство перед своими позициями небольшими фугасами, которые вполне заменяют практически отмалчивающуюся артиллерию. Солдаты стали подрываться в таких количествах, что первая цепь погибла почти полностью. Остальные залегли, а потом начали откатываться обратно. Мы предприняли несколько атак, и все они не принесли успеха. Нам ни разу не удалось даже приблизиться вплотную к проволочным заграждениям. Более того, солдат обуял панический страх перед русскими позициями.
— Но они и раньше применяли фугасы, да и погибшая в полном составе первая цепь… Карл, это в порядке вещей в настоящей войне, — раздраженно бросил командующий армией.
— Я понимаю, Светозар. Но ни с чем подобным нам раньше сталкиваться не приходилось. Когда солдат видит товарища с оторванными руками и ногами, развороченным животом и вывалившимися внутренностями, стенающего о помощи, это не прибавляет ему боевого духа. Да, я знаю, ты скажешь, что и это не новость, но не в таких количествах.
— Ты хочешь этим оправдать свою неудачу?
— Я говорю о том, что русские применили новую тактику и новое оборонительное оружие, в некоторой степени компенсирующее слабость в их артиллерии. Нам нужно подумать над тем, как противодействовать этой их новой тактике, и прикинуть, как привнести подобное себе. А не бросать людей в лобовые атаки.
— Проклятье, Карл, нас и без того оттеснили от всех важных направлений. Нам уже не доверяет сам император. Сдача Перемышля. Откат до самых Карпат. Да, нам удалось зацепиться за горы, и мы не пропускаем русских через перевалы, но делаем это с невероятным напряжением сил. Стоило только германцам прислать сюда свою армию, и они тут же вернули один из стратегических перевалов, имеющий железную дорогу, и вышли в Буковину. Швабы, ты понимаешь! Нам уже нет никакого доверия. Я буквально сегодня связывался с императором по телеграфу и выразил ему свою уверенность, что мы сможем сбросить Брусилова сначала с Дукельского перевала, а затем обходным маневром и с Лупковского. И что я теперь должен ему докладывать?
— Правду, Светозар. Только правду, — твердо произнес командир корпуса.
— Он уже не верит в свою армию. — В голосе командующего четко слышалась горечь. — Более того, на нашем фронте готовится мощный удар, и главная роль в нем отводится, увы, не нам, а швабам.
— Ты о чем? Я впервые об этом слышу.
— И неудивительно, коль скоро я сам только сегодня об этом узнал. Его императорское величество в сегодняшних переговорах заявил, что если мы снова не сумеем добиться успеха, то это сделает германская армия Макензена, начавшая передислокацию на Восточный фронт. Сразу после переговоров с императором я получил распоряжение о содействии представителям Одиннадцатой германской армии, а два часа назад в мой штаб прибыли представители штаба Макензена.
— Их армия сменит нашу, как это уже было с Южной армией? Или предполагается иной сценарий? — Шестаков буквально слышал, как неизвестный ему генерал Критек скрежещет зубами.
— Иной. Людей Макензена интересует участок на стыке нашей и Четвертой армий. Во всяком случае, в рекогносцировке именно этого участка они просили оказать содействие и прибыли ко мне уже из штаба Фердинанда. Мало того, мне сообщили, что на станции Новый Сандец вовсю идет подготовка к принятию большого числа войск. Так что мы провалили последнюю возможность продемонстрировать, на что способны.
— Но еще не все потеряно.
— Это пустые слова, Карл. Готовь корпус. Думаю, что у нас есть еще неделя, может быть, полторы, потом свое слово скажет Макензен, нам же останется только подпевать ему.
— Это если он сумеет чего-нибудь добиться, — с явной неприязнью произнес генерал Критек.
— Знаешь, я зол не меньше твоего, но все же хочу пожелать ему удачи. И как это ни прискорбно, должен признать, что если бы не поддержка наших союзников, то русские нас уже разбили бы.
— Да. Возможно, ты и прав.
— Возможно… Ладно. Собирай своих людей в кучу, зализывай раны и готовься.
— Я тебя понял, Светозар.
— Вот и хорошо, что понял.
Угу. А уж он-то как понял! Шестаков чуть не пошел вприсядку. Только что он подслушал практически частную беседу двух генералов, давно и хорошо знавших друг друга, а потому говоривших достаточно откровенно. А уж какие сведения удалось при этом получить… Теперь главное — донести их до командующего. Как там говорят, предупрежден, значит, вооружен. Вот он и предупредит Брусилова. А уж тот пусть решает, как быть со всем этим.
Помогут эти сведения русской армии или нет, дело десятое. Главное, что, если доставленные им сведения подтвердятся, он удостоится доверия командующего, ну и как результат получит возможность собрать собственное подразделение. А вот интересно, как воспользуется этой информацией Брусилов? Задумает контрудар? А в каком году был этот самый Брусиловский прорыв? Нда. Пустое дело вспоминать, когда не знаешь. Историю своей родины нужно знать, йожики курносые.
— Ох братцы, что я сейчас слышал, — довольно потирая руки, произнес Шестаков.
— Что-то интересное? — поинтересовался Ильин.
— По мне, так очень. А как там решат наши генералы, не знаю. Ладно, слушаем до вечера и продолжаем фиксировать все заслуживающее внимания. А потом сворачиваемся и уходим к своим.
— А диверсии? — вскинулся унтер Рябов.
— Обойдемся. Если командование сумеет правильно воспользоваться нашими сведениями, то это будет стоить сотни диверсий.
