Дальше: Среда

Вторник

– Юля, просыпайся! Юля, поднимайся!

Зная, как долго подружка восстает ото сна, я начала заклинать ее сразу же, как пробудилась сама.

К числу эффективных мое заклинание не относилось. Какой-то результат проявился минут через десять.

– Юля, Юля! – сонным голосом передразнила меня подружка. – А вот тебе дуля!

И в полном соответствии со сказанным она скрутила фигу, очевидно, призванную знаменовать собой категорический отказ просыпаться и вставать.

Вектор дули, свернутой подружкой в полукоматозном состоянии, прошел далеко мимо меня, так что я не приняла оскорбление на свой счет и не обиделась.

Некогда было принимать и обижаться, надо было поторапливаться на работу.

– Юля, ты заметила, что по утрам, когда человек встает с постели, у него нет живота? – зашла я издалека и при этом, признайте, была достаточно деликатна.

– Уху, – то ли согласилась, то ли просто всхрапнула Юля.

– Хочешь, чтобы у тебя не было живота – вставай! – заключила я.

– Неправильный вывод, – возразила Юля и зевнула. – Правильный такой: хочешь сохранить фигуру – спи!

Я плюнула, запахнула халатик и вышла из светлицы.

И под дверью ванной столкнулась с Гавросичем.

Это было как столкновение двух поездов, один из которых прибыл не по расписанию. Причем опоздавшим поездом была вовсе не я!

– В чем дело, Гавросич? – спросила я крайне недовольно, даже забыв поздороваться, что обычно мне несвойственно. – Почему это вы не там, а тут?

– Потому что там занято! – Гавросич тоже не скрыл раздражения.

– Кем?!

Я прислушалась.

За дверью ванной мелодично журчала вода. Под аккомпанемент плещущих струй кто-то фальшиво распевал: «Я-а-а по-о-о-омню чудное мгнове-е-е-енье…»

Пение в отличие от мгновения не назвал бы чудным даже Робинзон Крузо, за двадцать лет отчаянно истосковавшийся по звукам человеческого голоса.

Тем более что на человеческий этот голос не очень-то походил.

Думаю, если бы на нашем с Гавросичем месте был композитор Глинка – автор данного романса на стихи Пушкина, – он как минимум горько заплакал бы. Казалось, что в ванной солирует музыкально бездарное животное отряда «Парнокопытные», семейства «Полорогие», подсемейства «Козлы».

– Передо мно-ой я-а-ви-и-илась ты-ы-ы! – с воодушевлением проблеял оккупант в ванной.

И я не выдержала – рявкнула:

– А ну, встань передо мной, как лист перед травой!

– Как Ференц Лист? – зачем-то уточнил Гавросич, явно сбитый с толку неурочным музицированием в санузле.

– Не дай бог! – испугалась я.

Если блеющее парнокопытное в ванной дерзнет напеть симфонию Листа «Фауст», я ему рога пообломаю! Даже моему долготерпению есть предел!

Весенние ручьи в ванной мигом пересохли.

В приоткрывшуюся дверь высунулось энергично ерзающее полотенце. Оно сошло за белый флаг перемирия – я не стала распускать руки.

– Доброе утро! – стянув махровое полотнище со всклокоченной мокрой головы, радостно возвестил Эдик.

Гавросич молча протолкался мимо него в ванную и запер за собой дверь.

– А чего это ты, скажи, пожалуйста, у себя дома не ночуешь? – спросила я недовольно.

– А мой дом теперь тут! – ответил Эд и широко раскинул руки, как бы обнимая просторы Гавросичевой двушки. – Мне дедушка лоджию сдал, так что отныне мы соседи!

– Спят мои соседи – белые медведи, – пробормотала я, вспомнив колыбельную из мультика про Умку.

И оглянулась на дверь светлицы.

А оттуда, лучась улыбкой, уже выплывал не белый мишка, а красное солнышко – Юлия свет Юрьевна Тихонова, явно жаждущая сменить фамилию на Эдикову.

Кстати, а какая у него фамилия?

«Надо было у Леши спросить, а ты опять забыла», – попенял мне внутренний голос.

Я смутилась.

Не потому, что внутренний голос представил меня склеротичкой, а из-за невысказанного предположения, будто следователь Леша Ромашкин будет мне что-то там рассказывать, словно ему не все равно, с кем беседовать…

– А что у нас на завтрак? – сбив меня с мысли, спросил Эд.

– Тебе Гавросич разве и кров, и стол обещал? – усомнилась я.

– Ой, Полька, да неужто мы не прокормим хорошего человека! – осияв дорогого гостя улыбкой столь теплой, что ему можно уже было и не сушить мокрые волосы феном, мягко упрекнула меня подружка. – Где трое, там и четверо!

«Это она сейчас о прокорме или о чем?» – уточнил мой внутренний голос.

Запросто могло быть, что о кавалерах.

Юля искренне считает, что лишних мужчин в жизни женщины не бывает.

Бывают запасные.

Изображая из себя радушную хозяйку, Юля увлекла Эда в кухню и по пояс погрузилась в холодильник, предварительно усадив кавалера на диванчик, с которого открывался наилучший вид на нее в этой интересной позиции.

Эдик шумно сглотнул слюнки.

Я закатила глаза и издала негромкое горловое рычание.

Кукушка-отшельница в часах схожими звуками присоединилась к моему негодованию, но ни Юля, ни Эд не обратили на нас с Варварой никакого внимания.

Хлебосольная подружка выгрузила из холодильника на стол все, кроме лекарств Гавросича, и призадумалась.

В этот момент я ретировалась из кухни, не без злорадства прикидывая, что Юленька будет делать дальше. Повариха она никакая, так что, пока к плите не встанет наш главный кашевар Гавросич, горячего завтрака дорогой гость не получит.

Я настойчиво поскреблась в дверь ванной, давая понять затаившемуся внутри деду, что не перевелись еще на земле нашей чистоплотные люди, желающие пройти ежеутренние водные процедуры.

– Иду, иду! – откликнулся изнутри понятливый Гавросич.

И действительно вышел, но не проследовал прямо в кухню, а сначала остановился и отчитал меня:

– А полы-то помыть вы забыли?

– Ой, забыли! – повинилась я и юркнула в ванную.

Регулярная еженедельная уборка квартиры – важное условие нашего соглашения с Гавросичем, как владельцем квартиры. Уборщицы мы с Юлей, прямо скажем, нерадивые, но Гавросич и сам не великий аккуратист, так что обеспыливать подоконники и полировать мебель от нас не требует. Фактически наша уборка сводится к еженедельному скоростному забегу со шваброй, и совершаем его мы с Юлей попеременно.

В воскресенье была моя очередь, но из-за истории с Чучундрой я о своей санитарной миссии напрочь забыла.

– Ой, я сейчас помою! – с энтузиазмом вскричала Юля в кухне.

Я чуть зубную щетку не проглотила.

Чтобы подружка по собственному почину взялась за уборку, да еще не в свой черед?!

Или это она продолжает изображать из себя хозяюшку, рисуясь перед Эдом?

– А вы пока завтрак приготовьте! – донеслось еще из кухни, и я успокоилась.

Ага, все в порядке, хитрюга Юля просто использовала экстренное мытье полов как предлог для отступления из кухни.

Хихикая, я привела себя в порядок – не спеша, чтобы Гавросич успел справиться с приготовлением завтрака сам, без ассистента-поваренка. Наконец открыла дверь, чтобы выйти, и толкнула Юлю, некстати оказавшуюся в коридоре.

– Ой, прости, не хотела тебя задеть, – я извинилась, но хмурое лицо подруги не просветлело. – Что? Больно ударила?

– Не больно, но страшно, – невпопад ответила Юля и схватила меня за руку.

В другой руке она держала швабру, и я приготовилась услышать что-нибудь вроде: «Вот тебе, Полька, инструмент, и пойди-ка попляши с ним!», но подружка сказала только:

– Живо иди сюда! – и потащила меня в дедову берлогу.

– Будем намывать полы в четыре руки? – уточнила я кротко, не оказывая сопротивления.

А попробуй, посопротивляйся! Юля весит вдвое больше, чем я.

– Забудь про полы!

– Охотно! – Я повеселела.

– И не радуйся раньше времени, сюда смотри! – Могучая подружка согнула меня пополам, как куклу, и едва ли не сунула под кровать. – Что ты видишь?

– Грязь! – вырываясь, сердито отрезала я.

Кровать у деда винтажная, на пружинной сетке, с металлическими спинками, похожими на ограду Летнего сада – из потемневшего металла с золочеными шишечками наверху. Матрас, перина и три пуховые подушки, образующие монументальную белую фигуру вроде обелиска Павшему Снеговику, пригибают сетку так близко к полу, что забраться под кровать человек нормальных габаритов (то есть моих) может только на пузе. Ра-зумеется, ни я сама, ни значительно более крупная Юля подкроватное ползание не практикуем, моем пол под ложем Гавросича вслепую. Подбираем свисающее до пола покрывало и шерудим, как получится, шваброй.

Понятно, что перфекционист Мистер Пропер из рекламы моющего средства этот способ не одобрил бы, но у нас с подружкой другого нет. Тем более что поломойному делу здорово мешает еще и крупногабаритный чемодан, загромождающий пространство под кроватью…

– Ой! А где чемодан?! – Я сообразила, что открывшаяся мне картина отличается от привычной.

– Вот и я о том же! – Юля пристукнула шваброй.

У меня мелькнула мысль, что слишком часто в последнее время я ее вижу с этим инструментом, и всякий раз в связи с пропажей чего-либо – то кактуса, то вот теперь чемодана…

– Где дедов чемодан? Его тоже украли? Как пончо и кактус? – Юля сыпала вопросами. – А как? И когда?

– Стой! – Я вскинула руку, устанавливая символическую плотину на пути словесного потока. – В прошлое воскресенье дежурной поломойкой была ты. Вспомни, тогда чемодан был на месте?

– Помню, был. Да сколько я себя тут помню, он всегда был! И зимой, и летом…

– Одним черным цветом, – на автомате договорила я.

И тут упоминание зимы проассоциировалось у меня со снегом, снег – с санями, а сани – со следами на лестнице.

– Мне все ясно! – охнув, заключила я. – Чемодан уперли в то воскресенье.

– Это как-то странно, ты не находишь? Я в растерянности, – призналась Юля. – Кактус и пончо сочетались логично, но при чем тут чемодан?!

– Может, в нем тоже хранилось что-нибудь латиноамериканское, – предположила я неуверенно. – Сомбреро, гитара, маримба… Надо Гавросича спросить… То-то он сейчас огорчится, бедняга…

Мы дружно вздохнули, понимая, что печальную новость о пропаже еще одной вещи утаить не удастся и поберечь старика, найдя другой такой же чемодан взамен пропавшего, увы, не получится. Раритетная вещь, артефакт!

– Ты скажешь Гавросичу, а я позвоню следователю, – ловко отвертелась от скорбной миссии хитроумная я.

Алекс не имел привычки отвечать прелестным девушкам отказом, а пришлось.

– Прямо сейчас я к вам приехать не могу, – огорчил он Полину Павловну, отвернувшись к стене прозекторской.

– Эй, я для кого тут стараюсь? – возмутился едва начавший вскрытие патологоанатом.

Алекс покивал ему и постарался свернуть неуместный разговор, скороговоркой пообещав Полине Павловне:

– Вечером заеду.

И голосок прелестной девушки тут же вымело из трубки протестующими воплями:

– Та ты шо, сынок, ажно ввечеру?!

– Леша, это поздно!

– Сказал – не могу, значит, не могу! – повысил голос следователь.

– Баба? – понятливо спросил патологоанатом.

Алекс показал ему два пальца, давая понять, что у него в трубке, помимо каких-то мужиков, сразу две бабы, именно поэтому, мол, так сложна коммуникация.

– Ну, бабу переговорить – дело долгое, – кивнул патологоанатом, трактовав растопырочку из следовательских пальцев по-своему – как победный знак «V».

Тем временем телефонная трубка мужским голосом авторитетно проинформировала Ромашкина:

– Если осел не идет к султану, значит, султан идет к ослу!

– Эдик, сам ты осел! Если гора не идет к Магомету! – заспорил с мужским голосом женский.

– Короче, Алексей Витальевич, вы где сейчас находитесь? – на фоне разгоревшейся словесной битвы пробилась к собеседнику Полина Павловна.

– В морге! – рубанул сердитый Алекс, не пощадив девичьи нервы, и спрятал трубку в карман.

Звучит ужасно, но факт: в морг захотели все.

Гавросич спешил пообщаться с представителем полиции, потому что жаждал прояснить судьбу украденной у него вещи как можно скорее. Как будто это не он отправил пропавший чемодан в вечную ссылку под кровать примерно сто лет назад и с тех пор ни разу не поинтересовался его судьбой!

Юля увязалась за Гавросичем под предлогом, что негоже пожилому человеку с больным сердцем идти в морг в одиночку. На самом деле ей просто нечего было делать. Она же взяла больничный!

Эдик, ответственно относящийся к своей роли телохранителя, не мог позволить охраняемому телу отправиться без его сопровождения хоть куда-то, а уж в морг – тем более.

А я, значит, должна была пропустить все интересное, сидя на работе в библиотеке!

Я тихо заплакала.

– Эй, кто тебе мешает тоже сказаться больной? – посоветовала Юля, разглядев мои слезы и безошибочно угадав их причину. – Позвони этой милой тетушке, как там ее зовут, я забыла… Имя такое, как город в Австралии…

– Сидней? – подсказал Эд.

– Это мужское имя! – заспорил с ним Гавросич. – Я знаю, я читал… Поля, как того писателя зовут?

Книгочей, блин.

– Сидни Шелдон, – буркнула я.

– Да нет, не Сидни! – не согласилась Юля, морща лоб.

Склеротичка, блин.

– Тогда Мельбурн? – не унимался Эд.

Эрудит, блин.

– Аделаида ее зовут! – Я повысила голос. – Аделаида Робертовна!

– Вот-вот! – обрадовалась Юля. – Позвони своей Робертовне и отпросись на пару дней под предлогом внезапной болезни. Хочешь, научу тебя, как симулировать?

– А давай! – решилась я.

Не отрываться же от коллектива.

Наскоро затвердив симптомы пищевой аллергии, я позвонила начальнице и вкратце изложила заученное. Добрая Аделаида Робертовна сжалилась, благословила меня на прогул, и я вприпрыжку побежала догонять компанию.

– Вас там спрашивают, – равнодушно сообщил Ромашкину дюжий санитар в несвежем халате. – Говорят, по делу.

Алекс неприятно удивился.

Слава богу, криминогенная ситуация в городе была не настолько скверная, чтобы следователь назначал деловые встречи не в кабинете, а прямо в морге.

– Кто?

Санитар пожал плечами. Ему было все равно. Когда постоянно имеешь дело с мертвыми, теряешь интерес и к живым.

Алекс вышел на крыльцо, плотно прикрыв за собой металлическую дверь, оглядел укромный дворик и подавил тихий стон: опять они!

«Они» его тоже увидели и понеслось:

– Алексей Витальевич!

– Леша!

– Шынок!

– Гавросич, шинок – это питейный дом на Украине!

– Девка, не ори на нещщашного штарика!

– Гавросич, вы не несчастный старик, вы потерпевший, говорите нормально, вам сейчас показания давать!

– Показания потерпевшего – это его устное сообщение об обстоятельствах, имеющих значение для дела, сделанное в ходе допроса и запротоколированное в установленном законом порядке! – громко, чтобы перекрыть общий гвалт, уведомил группу буйных сумасшедших Алекс. – А без допроса и протокола это приватный разговор!

– Приватный так приватный, – сговорчиво согласилась Полина Павловна. – Алексей Витальевич, у нас новое ЧП: у Гавросича пропал чемодан!

– Старый, – добавила Юлия Юрьевна.

– Чемодан старый, а ЧП новое, – уточнила Полина Павловна.

– Ничего он не старый, я его уже при Брежневе покупал! – обиделся владелец пропавшего чемодана. – Старый! Сама ты, Юлька, старая… Дева!

– Ах!

Оскорбленная Юлия Юрьевна потеряла дар речи, и следователь успел втиснуться в паузу с вопросом:

– Что было в этом чемодане?

– Э-э-э… – Гавросич тоже замолчал. – Почесал в затылке, развел руками: – Там много чего было… Я в точности не помню… Бумаги разные, фотографии старые, документы – не очень важные, важные я в секретере держу…

– Деньги, драгоценности?

– Откуда? Я дедушка бедный, живу на пенсию, чуток подрабатываю, да еще малую копеечку жильцы дают…

– Ничего себе – малую копеечку! – Юлия Юрьевна отмерла и отомстила: – По десять тысяч с носа – это очень неплохой доход, спросите налоговую!

– Не шлушай ее, шынок! Дедушка бедный, и в шемодане ни шиша шенного не было!

– А если ничего ценного в чемодане не было, то из-за чего весь сыр-бор? – Алекс повернулся и сделал шаг назад, к крыльцу морга.

Хорошее, тихое место. Самое то, чтобы пересидеть атаку чокнутых горлопанов.

– А сам чемодан?! – взвыл Гавросич. – Он, чай, тоже денег стоит!

– И вообще, не дело это, что квартира, где живет предмет страсти маньяка, становится каким-то проходным двором! – горделиво припечатала Юлия Юрьевна.

– Кстати, если чемодан упер маньяк, то вам же лучше! – оживилась Полина Павловна.

– Мне?! – искренне удивился Алекс.

– Ну, вообще полиции! Знаете, с этим чемоданом преступник далеко не уйдет!

– Ладно, – Ромашкин сокрушенно вздохнул и сдался. – Опишите свой чемодан.

– Я даже могу нарисовать его! – вызвалась Юлия Юрьевна.

– Рисуйте! – разрешил Алекс. – Вот прямо сейчас идите отсюда и рисуйте!

И снова идти и рисовать захотели все сразу!

Вдохновленная Юля заторопилась домой, Эд не отставал от нее ни на шаг, и даже Гавросич, который отродясь не держал в руках никаких кистей, кроме разве что виноградных, увязался за ними.

«Смотри-ка, у нашей художницы будут сразу два мальчика, растирающих краски», – съязвил мой внутренний голос.

Подходящую роль для себя в этом сеансе группового творчества я придумать не успела: над ухом, напоминая о себе, кашлянул следователь Ромашкин.

– Удивительное дело, похоже, у меня появилось время пообедать, – сказал он. – Вы не составите мне компанию?

– Что? Я? Почему? – глупо заквохтала я.

«Потому что нельзя быть такой идиоткой! – мгновенно разъярился мой внутренний голос. – Соглашайся, балда! Можно подумать, тебя часто приглашают на обед интересные мужчины!»

Нечасто. В том-то и дело. Нет у меня навыка непринужденно принимать подобные приглашения.

– Заодно и поболтаем, – объяснил причину своего интереса к совместному приему пищи Алекс.

Я тут же приуныла, сообразив, что привлекаю интересного мужчину-следователя не как особа противоположного пола, а как источник информации. Это меня обидело, и я было подумала презрительно фыркнуть и, задрав повыше нос, гордо удалиться без всякого обеда. Но желудок, не получивший поутру привычно плотного завтрака из-за внезапного пополнения в ряду едоков (а Эдик ест как лошадь!), протестующе заурчал, и я вынужденно ответила Алексу:

– Ладно, я согласна!

Громко ответила и решительно, но исключительно для того, чтобы заглушить предательский голос желудка.

И мы пошли в кафе.

Поскольку я уже уяснила, что это не свидание, то ничего особенного от предстоящего обеда не ждала. Поем чего-нибудь вкусного – и то хорошо.

Ромашкин тоже вел себя не как влюбленный Ромео, а как голодный Гаргантюа. Он заказал такое количество еды, что я посочувствовала его будущей жене, ведь бедной женщине придется безвылазно жить на кухне, чтобы обеспечить бесперебойным питанием такого обжору. А ведь у них еще и дети, наверное, будут! Что, если аппетитом они все пойдут в отца?

Я представила себе измученную женщину в кухонном фартуке, усеянном пятнами от десяти блюд, входящих в стандартный обед семейства Ромашкиных. Прикованная цепью к трубе, она стояла у газовой плиты и из последних сил ворочала гигантским половником в ведерной кастрюле.

«Емкость ведра – десять литров, это примерно двадцать обычных столовских порций, – пустился в подсчеты мой внутренний голос. – Если все мужики Ромашкины будут жрать за троих, такой кастрюли им хватит на два-три обеда, не больше».

Я поморщилась: точность подсчетов меня не удовлетворила.

– Алекс, а сколько детей вы хотите? – спросила я только для того, чтобы внести поправки в расчеты.

А Алекс смутился, покраснел, как борщ в его тарелке, и ответил вопросом:

– А вы?

– А я-то тут при чем? – удивилась я, никак не видя себя в уравнении.

Я вообще первые блюда не ем – не люблю.

Тут обжора Ромашкин поперхнулся своим борщом, и разговор пресекся.

Алекс кашлял, я тупила…

И вдруг до меня дошло: он подумал, что речь идет о наших общих детях!

Эти гипотетические дети моментально выстроились перед моим взором в длинную шеренгу по одному. Шеренга извивалась змейкой и уходила за горизонт.

«Ого, у тебя гипертрофированный материнский инстинкт!» – фыркнул мой внутренний голос, оценив впечатляющую длину шеренги.

Я порозовела в тон Алексу, который приобрел аналогичный колер чуть раньше и еще добавил цвету интенсивности, натужно кашляя.

«Да вы гармоничная пара!» – продолжал издеваться мой внутренний голос.

Я почувствовала, что щеки мои раскалились докрасна, и сейчас с треском лопну, как перезревший помидор. Как на грех, ничего прохладительного на столе не имелось.

Судорожно оглядевшись, я увидела в простенке между столиками стойку с печатной продукцией. Из проволочных кармашков торчали рекламные листовки, буклеты и газеты. Я предпочла наибольший формат, схватила сложенную вдвое газету и использовала ее как опахало.

Стало прохладнее.

«Вот, а ты клеймила позором «желтую» прессу! – не угомонился внутренний голос. – Видишь, и она бывает полезна!»

– Что пишут? – откашлявшись, светски поинтересовался Алекс.

Я была ему признательна за то, что он не стал развивать тему материнства и детства, и с готовностью развернула газету. Пробежала полосу глазами по диагонали, озвучила заголовки:

– «Открыта стоматологическая клиника для домашних животных», «Пенсионер выращивал галлюциногенные грибы в ванной», «Чернильная ручка спасла учительницу от хулиганов», «Маньяк перешел на старушек»… Что?!

– Дайте мне!

Алекс попытался выдернуть у меня из рук газету, но я вцепилась в нее, как блоха в ездовую собаку, и не выпустила.

Пришлось ему слушать, как я читаю:

– «Вопреки ожиданиям полиции, которая вновь трагически ошиблась, в очередной раз Маньяк-с-фатой покусился не на девушку, а на женщину весьма преклонных лет. В нашем городе его жертвой стала девяностолетняя старушка! Полиция отказывается комментировать случившееся, однако трудно предположить, что сексуальные пристрастия преступника так сильно изменились. Гораздо более вероятно, что Маньяк-с-фатой оказался физически неспособен справиться с молодой здоровой девушкой недюжинной силы (см. на фото) и выместил злость на подвернувшейся под руку слабой старушке». Это что за чушь?!

– А что там за фото?

Алекс обежал стол, чтобы заглянуть в газету.

– Ого!

Фото было Юлино, взятое с ее странички в соцсети, и короткая ремарка «Ого!» характеризовала его превосходно.

Снимок, сделанный, кстати, лично мной, запечатлел Юлю в спортзале. В тугих спортивных штанишках и трикотажном топике, отнюдь не скрывающих могучих форм, подружка смотрелась натуральной валькирией, с той только разницей, что в руке у нее был не меч, а гантеля. Но пятикилограммовая гантеля тоже не слабое оружие.

Один взгляд на этот снимок пробуждал жалость к маньяку, вынужденному работать с такой натурой.

Для закрепления эффекта редакция газеты снабдила заметку второй иллюстрацией – карикатурой, на которой низкорослый рахитик со всех кривых ног улепетывал от фигуристой девы. За плечами рахитика на манер плаща развевалась фата, к ней могучая дева на бегу простирала мускулистые руки.

Надо признаться, в этой части картина была подкупающе правдива: за свадебным венцом Юля припустила бы во все лопатки.

– Убила бы! – объявила я, одним ударом ножа переполовинив котлету в своей тарелке.

– Кого? – уточнил следователь, отпрянув от стола, чтобы избежать контакта с брызнувшим соусом.

– Того, кто это написал! И того, кто нарисовал! И того, кто дал команду печатать!

– То есть целую кучу народа, – резюмировал Ромашкин и хрустнул редиской.

Я посмотрела на него с возмущением:

– Вы бессердечный тип! Вам разве не жалко мою подружку?

– А почему я должен ее жалеть? По-моему, и фотография, и рисунок весьма удачные, – уклончиво ответил бессердечный тип. – Юлия Юрьевна выглядит очень… гм… героически.

– Не притворяйтесь, будто не понимаете. Юля-то выглядит героически, а вот маньяк – совсем наоборот! Маньяк в контексте всего написанного производит жалкое впечатление и попросту смешон. Вы думаете, он это так оставит? Я думаю, наоборот, он озвереет, – я окончательно растерзала котлету, набила рот мясными кусочками и заработала челюстями. – Ну, фто фы фидите? Ефте быфтрее, нам бевать нувно! Юля в опафнофти!

Но бежать вместе со мной жестокосердый следователь отказался. Видите ли, он на службе!

– Никакой вы не Ромашкин, – в сердцах нагрубила я ему. – Вы… Я даже не знаю… Вы Крокодилов!

– Почему – Крокодилов? – опешил Алекс.

– Потому что только крокодилы горько плачут, но при этом продолжают жрать! А ромашки – очень милые цветочки, – не особо вразумительно ответила я, заталкивая в сумку газету со статьей.

Меня ужасно беспокоила реакция маньяка на провокационную публикацию.

Маньяки, как известно, тщеславны и самолюбивы. Так какой же сексуальный маньяк захочет войти в историю криминалистики в неэротичном образе бессильного неудачника? Да наш маньяк просто обязан попытаться отстоять свою профессиональную репутацию результативным нападением на Юлю!

Я позвонила Гавросичу и рассказала ему, как осложнилась ситуация. Дед обещал смотреть во все четыре, имея в виду, что он наденет очки и уж тогда-то ничего подозрительного не упустит.

– Держитесь, я скоро буду! – пообещала я и побежала на троллейбусную остановку, запоздало жалея о том, что не позволила Крокодилову-Ромашкину заплатить за мой обед.

Тогда у меня осталась бы наличка для оплаты ускоренного марш-броска в нашу штаб-квартиру на такси.

Юля в сопровождении сразу двух джентльменов – молодого и старого – благополучно вернулась домой.

Эдика дед, проинспектировав холодильник и решив, что в связи с ростом числа едоков продовольственные запасы надо пополнить, отправил в магазин. Причем снабдил провиантмейстера таким длинным списком покупок, что Юля приуныла.

Дело в том, что она сначала неосмотрительно добавила к списку Гавросича полдюжины пунктов от себя, а потом поняла, что назад ее кавалер вернется не скоро, потому что редкий мужчина способен к скоростному ориентированию в супермаркете.

Среднестатистический представитель сильного пола плохо воспринимает элементарные задания типа «купи любую низкокалорийную натуральную пахту, только не пастеризованную, не ароматизированную и без подсластителей». Он способен в поисках обыкновенных орешков кешью в белой йогуртовой глазури проблуждать среди полок весь день и в итоге выйти к кассе с пустыми руками, стертыми ногами и в сопровождении настороженного охранника.

А Юля как раз и попросила орешки кешью…

К счастью, ей было чем заняться: она же обещала следователю нарисовать украденный чемодан.

Наиболее подходящей в данном случае художнице показалась техника черно-белой графики. Для создания графического натюрморта она использовала гелевую ручку, так что нарисованный ею чемодан получился черным и блестящим, как в первый день творения на фабрике кожизделий, или где там родился века назад этот замечательный предмет старинного быта.

– Как новенький! – порадовался, посмотрев на рисунок, Гавросич и погнал Юлю в ванную мыть с мылом руки, испачканные чернилами.

Так и получилось, что она не услышала, как встревоженная Полина телефонным звонком проинформировала деда о том, что писака Бульдог раздразнил маньяка.

Решение о дальнейших действиях дед принял единолично.

– Так, девонька, собирайся с вещами на выход! – решительно объявил он Юле, выплывшей из ванной с розовыми мокрыми руками, поднятыми вверх, как у добровольного пленника. – Поживешь покамест там, где маньяк тебя искать не станет.

– Это где же? – скрестила руки под грудью Юля, в планы которой переезд не входил.

В связи с тем, что симпатяга Эдик получил законный вид на жительство на балконе, она крепко надеялась, что ее личная жизнь в самое ближайшее время расцветет запоздало и пышно, как столетний кактус.

– Недалеко, – Гавросич позвенел в воздухе ключиками. – В отдельной квартирке этажом ниже!

– Этажом ниже молодожены Мамонтовы живут и рядом с ними баба Вера, – вспомнила Юля. – Ой! То есть там жила баба Вера!

– Вот именно, – Гавросич снова бодро позвенел ключами. – У бабы Веры ты и поживешь!

– Так она же умерла!

– Тебе же лучше! – ляпнул Гавросич и тут же перекрестился. – Ох, что сказал… То есть с живой-то Веркой ты бы и дня не протянула, уморила бы тебя любопытная бабка надзором да расспросами. Теперича-то совсем другое дело: старушка в морге полежит, а ты в ее квартирке поживешь, и всем хорошо. А то тут тебя попробуй, устереги, у нас натуральный проходной двор получается, а маньяк-то не дремлет, а мне-то в ночь опять на дежурство…

– Отдельная квартирка, говорите? – задумчиво повторила Юля, и рука ее сама собой потянулась за ключиками.

Для бурного расцвета личной жизни отдельная квартирка подходила куда лучше, чем натуральный проходной двор.

– Вот и молодец, пойдем, отведу тебя во временное убежище, – заторопился Гавросич.

– Ладно, я тольку кое-что из вещей возьму, чтобы не бегать туда-сюда по лестнице, если что-то понадобится.

Копуша Юля нехарактерно быстро собрала сумку, положив в нее ноутбук, зубную щетку, пенку для умывания и – втайне от сообразительного деда – полупрозрачную ночнушку с декольте до диафрагмы.

– А откуда у вас ключи от квартиры бабы Веры? – спохватилась она уже на лестнице.

– Хранил по-соседски, – ответил Гавросич. – Бабка-то уже плохая была, память дырявая, что не запишет, то забудет через два дня. Ключи теряла регулярно, а у меня на такой случай всегда запасочка имелась. Мы, бедные одинокие старички, должны держаться вместе…

Он подпустил в голос слезу, и Юля, чтобы снять избыточный пафос, жестко врезала:

– В жизни – пожалуйста, а в смерти – не надо, пусть баба Вера подольше одна на кладбище полежит, без дружеской компании.

– Эк ты мощно задвинула!

Бумажную ленточку, которой была опечатана дверь квартиры одинокой бабушки, Гавросич ловко поддел с одного края сапожным ножом.

– А нас за это не накажут? – опасливо поинтересовалась Юля.

– А кто узнает? Я потом ее снова подклею. Мобильник отдай, а то станешь болтать с кем попало и выдашь свое местонахождение!

Дед не забыл потребовать от Юли, чтобы после его ухода она заперлась на все замки и задвижки. Благо у бабы Веры их было столько, что за охранным железом деревянной двери не разглядеть было.

Оставшись в одиночестве, Юля обошла свой временный приют и всюду, даже в туалете, включила свет.

Гавросич уверял, что баба Вера с великой охотой приютила бы девушку, оказавшуюся в столь сложной жизненной ситуации, и, зная, как любила старушка совать свой нос в чужие интересные дела, в это можно было поверить. Однако вселяться в чужое жилище без приглашения, как ни посмотри, нехорошо, а произведенное так скоро после смерти хозяйки это неблаговидное действие и вовсе попахивало мародерством.

Юле было неловко и неуютно. Она не особенно удивилась бы, явись к ней с претензиями и расспросами привидение бабы Веры. Иллюминация всех помещений квартиры как раз и была призвана воспрепятствовать визиту призрака.

В квартире было тихо. Плотно закрытые и зашторенные окна не пропускали шум снаружи, а многочисленные драпировки, салфетки, ковры на стенах и полу гасили все звуки внутри. В распирающей уши ватной тишине редкая капель из крана в ванной звучала необыкновенно значительно и зловеще.

Юная художница мысленно нарисовала потустороннее чудовище, имевшее совсем небольшое сходство с покойной бабушкой Верой и весьма значительное – с кладбищенским упырем. Упырь таился за дверью ванной, прислушиваясь к производимым вкусной Юлей шорохам и роняя на кафельный пол голодную слюну.

– Ударим по мракобесию и суеверию техническим прогрессом, – негромко и с дрожью в голосе объявила воображаемому упырю Юля и передвинула с середины стола на его край клеенчатую тетрадку, поставив на ее место свой ноутбук.

Технический прогресс не подкачал.

Уже через четверть часа пугливая девушка, оказавшаяся в трудной ситуации, напрочь забыла о страхах и проблемах, самозабвенно отдавшись выбору модных тряпок в интернет-магазине.

Призывно моргающий баннер «Сегодня ускоренная доставка бесплатно, оплата только после примерки!» добавил покупательнице энтузиазма и изобретательности.

Доставку она оформила на адрес Гавросича, а получателем записала подружку, поскольку точно знала: у той в шкафу под стопочкой белья всегда есть денежная заначка.

Сама-то Юля смогла бы расплатиться за покупки только после зарплаты.

В том, что подруга поддержит ее рублем, она не сомневалась.

В конце концов, долг женской дружбы требует разделять невыносимые тяготы шопинга!

Закон подлости – одна из фундаментальных основ бытия.

Сэр Исаак Ньютон, утомленный трудами на благо мировой науки, схлопотал по голове увесистым яблоком не когда-нибудь, а именно в редкую минутку отдыха под тенистым деревом – и не говорите мне, что так проявил себя закон всемирного тяготения. Нет, это был закон вселенской подлости!

Я не Ньютон, но имею дело с упомянутым законом постоянно.

К примеру, тороплюсь я домой, по закону подлости именно в этот день не имея денег на такси. Топчусь на остановке, нетерпеливо перебирая ногами, вглядываясь вдаль из-под ладони, как Илья Муромец, и призывая заплутавший троллейбус ругательными заклинаниями. А он где-то ломается, лениво чинится и приезжает только через час, а потом еле-еле ползет, скрипя и пыхтя, как одышливый ревматик на лестнице высотки без лифта.

Что это, если не закон подлости?

К дому я подошла уже в сумерках, издали видя, что в окнах нашей квартиры нет света, и энергичными мысленными пинками выбрасывая из головы самопроизвольно рисующиеся страшные картины.

Внутренний голос застенал:

«Полина, ты опоздала! Полина, маньяк тебя опередил! Полина, их всех убили!»

А поскольку прецедент уже имелся – вчера маньяк задушил постороннюю бабушку, – я всерьез испугалась, что с него станется не ограничиться одной лишь Юлей, а лишить жизни и Эда с Гавросичем, если под руку попадутся.

Хотя и одну Юлю мне потерять не хотелось.

«Эх, Полина, Полина», – хныкал внутренний голос, прозрачно намекая на то, что я преступно опоздала, не уберегла, не спасла…

– Полина Павлова? Полина Павлова?

Я не сразу поняла, что слышу уже не свой взрыдывающий собственный голос, а чужой.

Мужской.

Приятный, хотя и несколько истерический.

«Это подозрительно!» – напрягся мой внутренний голос.

Правильно, приятный мужчина – классическое прикрытие маньяка.

Я прекратила поступательное движение к дому и до выяснения обстоятельств отступила в ближайшее укрытие.

Однако за тонкой ножкой грибочка, затеняющего песочницу, как следует спрятаться не получилось даже при моей субтильной фигуре, и приятный мужской голос не замедлил меня об этом обрадованно оповестить:

– Девушка! Добрый вечер! Вы в этом доме живете, да?

– А что?

Не спеша отвечать на опасный вопрос положительно, я выступила из-за столба, но не стала отдаляться от песочницы.

Потому что успела заприметить в ней забытый кем-то из юных пользователей совочек – хвала военной конверсии, цельнометаллический, угловатый и явно увесистый. Возможно, перекованный на копало из танковой гусеницы. Таким совочком при грамотной эксплуатации можно роту некрупных маньяков положить!

Я присмотрелась к обладателю приятного мужского голоса. Кроме него, он обладал мопедом, на котором и восседал с видом Дон Кихота, которого странная ошибка навигации привела в местность, напрочь лишенную мельниц.

Для успешного состоявшегося маньяка он был слишком юн и недостаточно респектабелен, но кто их знает, этих успешных состоявшихся маньяков, может, на определенном этапе они берут себе учеников-подмастерий?

И вообще, мама учила меня не разговаривать на улице с незнакомцами. Как сейчас помню, как раз в песочнице дело было.

А Дон Кихот Мопедческий, не дождавшись от меня чистосердечного признания, что я живу в этом доме, спросил еще:

– Может, вы знаете Полину Павлову?

– Ну, как вам сказать… Не то, что бы знаю… Скорее пока еще познаю… А почему вы спрашиваете?

– Потому, что ее дома нет, а у меня еще два адреса для срочной доставки! – Юноша заметно нервничал. – Я уже и к соседям стучался, и во дворе звал…

– У вас еще два адреса? – повторила я, соображая, бывают ли в природе маньяки-стахановцы, оприходующие жертв в скоростном режиме. – А для доставки чего?

«Черной метки?» – заинтересованно подсказал вероятный ответ мой внутренний голос, заодно придумав и подходящий функционал для маньякова подмастерья.

– Модной отечественной одежды с сайта «Одеватник точка ру», скоростная доставка бесплатно, оплата только после примерки! – отбарабанил заученный текст юнец.

– Ах, вот как… – Я уже догадалась, в чем дело, но должна была задать еще один уточняющий вопрос: – Свадебной фаты среди этих тряпок нет?

– Фаты нет, по описи четыре предмета: лосины «Пальмовая ветвь», блузка-трансформер «Квазимодуль», топ «Соблазн» и кашне «Лондон», – охотно сообщил юнец.

– Размер «Икс эль»? – вздохнула я, окончательно убедившись, что мое честное имя вновь без спросу использовала одна упитанная, но невоспитанная девица.

– Ага! Все, кроме кашне, оно мужское и безразмерное! – подтвердил курьер и уставился на меня с надеждой.

– Это какая-то ошибка, – сказала я ему безжалостно. – Я знаю Полину Павлову, это очень стройная девушка, она носит «Икс эс».

– То есть, даже если примерка состоится, покупки не будет? – живо сообразил юнец. – Тогда я поехал дальше!

– Счастливого пути, – вежливо кивнула я и проводила отъезжающий мопед долгим взглядом с малой толикой сожаления.

На блузку «Квазимодуль» я бы, пожалуй, посмотрела.

«А Юльку убить мало, опять она назвалась твоим именем, – сердито забурчал мой внутренний голос, но тут же сменил тональность. – Хотя, возможно, ее уже и так убили, и всех остальных тоже, что-то в квартире темно, как в склепе…»

Я вернулась к песочнице, взяла совочек ближнего боя и решительно двинулась к подъезду.

Когда маленькому мальчику чудится, что под его кроватью прячется чудовище, он крепко зажмуривается и громко зовет маму. Этот рефлекс может закрепиться, и тогда уже взрослый мужчина будет закрывать глаза на проблемы и цепляться за женскую юбку.

Разница в том, что взрослый мужчина эту юбку с ее владелицы безотлагательно стянет и тут же, не отходя от кровати, укрепит нервишки сеансом целительного секса.

Так думал Петя Меньшиков, лениво жмурясь в разворошенной постели, где он лежал не один, а с Машей.

Петя не видел Машу почти два года, да и теперь не собирался ею любоваться. Он просто надеялся, что трезвомыслящая хозяйственная Маша, вернувшись в его жизнь, изгонит из нее мистику с фантастикой, которые хороши на экране монитора.

Петя не собирался губить виртуальный мир, он лишь хотел надежно разграничить его с реальностью, в которой не будет самоходных гробов и катающихся на них карликов. Демаркационную линию между мирами Петя собственноручно провел пальцем по запыленной столешнице так, что в заповедной зоне остался только компьютер.

– А тут хозяйничай как знаешь! – великодушно разрешил он Маше, которая сразу же развила бурную деятельность.

Спустя совсем недолгое время захламленная берлога холостяка превратилась в уютное семейное гнездышко, а Петя не без удовольствия отметил, что выбрал правильную тактику: Маша и монстры в одном интерьере сойтись никак не могли.

Там, где была Маша, не было места для монстров. Не потому, что она занимала собой все пространство, нет, Маша была вполне субтильной. Просто швабра с тряпкой, бодро пахнущей очистительной химией, пугала нечисть пуще церковной хоругви!

Сразу после стремительно и неостановимо проведенной генеральной уборки Маша встала к плите, и вскоре из кухни поплыл соблазнительный запах домашних котлет с чесночком. Нечисть он отпугивал, а Петю привлекал и умиротворял, побуждая отложить серебряный меч и взять стальную вилку.

– Петенька, через пять минуточек иди ужинать! – ласково позвала с кухни Маша. – А пока сними с балкона занавесочки, они, наверное, уже просохли!

Потемневшие в эпоху правления компьютерных монстров тюлевые занавески Маша отстирала добела, и теперь они тихо колыхались на веревке, как одомашненные призраки на коротком поводке.

Петя, тоже уже неплохо прирученный, послушно вышел на балкон, потянулся к прищепкам над головой и уперся взглядом в сухой кусочек грязи, оказавшийся при ближайшем рассмотрении насекомым. И оно было не одиноко: сразу несколько клопов-черепашек, прилетевших со двора, запятнали белизну занавесок.

Понимая, что Маше черепашки на занавеске не понравятся, Петя сдернул тюль с веревки, перевесился за балкон и энергично потряс воздушный сетчатый ком, напрочь позабыв о том, что он состоит из двух полотнищ. Одно из которых и полетело за борт вместе с департированными черепашками!

Внизу была большая лужа.

Петя малодушно зажмурился, но в темноте под веками ему явился монстр, в которого превратится чистюля Маша при виде поруганной занавески. Петя поежился, открыл глаза, перекрестился и опасливо выглянул за балкон.

Непорочная занавеска светлым облачком зависла на бельевых веревках балкона этажом ниже.

По правилам, засада устраивается для захвата или уничтожения преступника в месте его наиболее вероятного появления или на путях движения.

То есть, если целью преступника является убийство гражданки, находящейся на третьем этаже одноподъездного дома, логичным и правильным представляется устроить засаду вблизи единственного входа в жилое строение.

Вот только маньяк – это не обычный преступник, а сдвинутый, и логика у него не такая, как у нормальных людей.

Трое, назначенные в засаду, пришли к этой мысли не сразу, а почти через два часа.

Первый, спрятавшийся за щелястой дверью в подвал, успел отсыреть и пожалеть о запрете на использование табельного оружия против мирного населения дома. Подвальные мыши и пауки, поначалу дичившиеся нежданного гостя, вели себя все смелее и уже выражали готовность к тесному контакту. Хотя палить по ним в темноте все равно не имело смысла.

Второй и третий пустили корни в лавочку у гаражей, почти допили холодный чай, конспиративно залитый в трехлитровую бутыль из-под пива, и обсудили все значимые события мировой политики так подробно, как никогда не случалось на заседаниях Генеральной Ассамблеи ООН.

И только четвертый член группы – служебный пес породы колли – не сидел на одном месте, а, видимо, бессистемно передвигался по двору и его окрестностям, талантливо изображая бездомного потеряшку.

Он-то и поднял тревогу.

Со снаряжением Петя впопыхах промахнулся.

Выбегая из квартиры, он прихватил с собой ракетку для игры в бадминтон, а надо было взять удочку.

Простейшей двухметровой удочкой он смог бы дотянуться до своей занавески, взятой в плен чужим балконом, без особого труда. Но куда подевалась та удочка, Петя не помнил, да и возвращаться в квартиру с пустыми руками, рискуя напороться на вопросительный взгляд и резкое слово недовольной Маши, ему не хотелось.

От водосточной трубы, если вскарабкаться по ней на пару метров, вполне можно было дотянуться до развевающейся занавески и бадминтонной ракеткой.

По лестнице я поднималась медленно, выставив вперед угрожающе поблескивающий стальной совочек и обшаривая взглядом все углы и закоулки.

Петька Меньшиков, слетевший по ступенькам с гулом, грохотом и дикими глазами, чуть не напоролся на мою штык-лопатку, напугав и себя, и меня. Я было вообразила, что он спасается бегством от маньяка, который разошелся уже так широко, что нападает на жильцов нашего дома без разбору, но Петька на бегу пролепетал:

– Я вернусь через секундочку, одна нога тут, другая там…

И я решила, что маньяк тут ни при чем, потому что возвращаться к маньяку не стал бы даже такой дурак, как Петька.

К тому же в руке у соседа была теннисная ракетка, что позволяло предположить, будто его забег по лестнице имеет некий спортивный характер.

Знаете, ведь соревнования по забегам на верхний этаж высоких зданий весьма популярны и проводятся в 160 странах мира! В Нью-Йорке, например, бегуны по вертикали соревнуются в подъеме на «Empire State Building», а в Торонто, Москве, Токио, Барселоне и Париже штурмуют телевизионные башни.

«Петька, правда, бежал не вверх, а вниз, ну, так и наша трехэтажка не Эпмайр Стейт Билдинг, с чего-то надо начинать», – одобрительно заметил мой внутренний голос.

Тем временем сосед, отшатнувшись от меня, приложил указательный палец к губам и умчался вниз по лестнице буквально со свистом:

– Тсс…

Я поняла, что меня призвали хранить тишину, с которой сам лестничный бегун обошелся, кстати, весьма бесцеремонно: под сводами подъезда просторно гуляло эхо топота и звона задетых чем-то почтовых ящиков.

Под прикрытием произведенного Петькой шума я, уже не таясь, взлетела вверх, как настоящий лестничный бегун, и грудью пала на дверь, ассоциирующуюся с финишной ленточкой.

Дверь не открылась. Я постучала, позвонила и, не дожидаясь реакции, полезла за своим ключом.

С хрустом провернула ключ в замке, вломилась в прихожую, хлопнула ладонью по выключателю и в ярком свете огляделась (грозно щурясь, воинственно сопя и угрожающе поводя из стороны в сторону совочком).

– Кху-кху! – с треском прорвав плотную тишину, приветственно прокашляла Варвара-отшельница.

Не опуская оружия, я прошла в кухню и сразу же увидела бумаги на столе.

Один лист – побольше – представлял собой весьма художественный портрет пропавшего чемодана, такой подробный и точный, что хоть вешай его на стенд «Их разыскивает полиция».

Вторая бумажка была запиской от Гавросича.

«Только я знаю где!» – вывел он на альбомном листе большими буквами с финтифлюшками и загогулинами, явственно выдающими великое торжество автора, откровенно злорадствующего в адрес неосведомленного читателя.

«Где – что?» – недовольно спросил мой внутренний голос.

– Написано же – только он знает, – я пожала плечами.

Что взять со старого человека! Всех нас, кто доживет до преклонных лет, с распростертыми объятиями ждут склероз и маразм, и далеко не каждому повезет от них увернуться.

Тут я вспомнила, как опасно разминулся с моей боевой лопаткой бегущий сосед, и выглянула в окно, чтобы посмотреть, куда же он делся.

Во дворе было пусто, тихо, мирно. Лаково блестел грибок над песочницей, золотилась в свете одинокого фонаря обширная лужа. В ней вальяжно шевелилось что-то светлое.

«А белый лебедь на пруду качает павшую звезду», – меланхолично напел мой внутренний голос.

Но перелетные лебеди на нашу лужу никогда еще не приводнялись, а постоянно проживающих в городе водоплавающих птиц не больше десятка, и все они базируются на пруду в Центральном парке. Причем сердобольные дети и старушки так их закармливают булками, что гуси-лебеди не то что летать – ходить уже не могут. А когда плавают, погружаются в воду настолько, что крылья оказываются ниже ватерлинии и работают как плавники.

«Значит, в луже просто отражается что-то светлое и воздушное», – не стал отстаивать версию с лебедем внутренний голос.

– У нас тут летает что-то светлое и воздушное? – усомнилась я. – Что, интересно?

Совсем недавно воздушное пространство двора покорило Юлино перелетное пончо. Может, на этот раз подружка пеньюарчик кружевной постирала?

«А может, это душа бабы Веры?» – ахнул внутренний голос.

– Тьфу на тебя!

Только привидений нам тут не хватает!

Я поежилась, но не оробела и нырнула глубже в окно. Полотняный козырек, пришпандоренный над окном этажом ниже, зараза, загораживал обзор!

Но я высунулась подальше – и увидела.

На полпути между лужей и нашим балконом в искристой темноте с неясной целью зависло кое-что похуже, чем привидение безвредной старушки: белоснежная дырчатая фата!

Орудие маньяка!

«Она радиоуправляемая, что ли?! – изумился мой внутренний голос. – Ой, почти как в детской страшилке: по черному-черному городу летит белая-белая фата, а с ней смерть твоя!»

– Тьфу на тебя! – повторила я и действительно поплевала через левое плечо.

Потом пробежала из кухни через дедову комнату в новую резиденцию Эдика – на балкон, открыла окно и отважно посмотрела, так сказать, прямо в лицо опасности. То бишь сверху вниз на зловещую фату.

И сразу поняла, что нет у нее никакого дистанционного управления, только ручное, потому что увидела эту самую управляющую руку.

Ее трудно было не увидеть, полутораметро-вую-то!

Рука-ручища вид имела странный: ладонь размером с лопату, а от запястья до следующего сустава – палка палкой.

М-да, если мужик такой урод, то понятно, почему он подался в маньяки…

«А рука у него телескопическая, что ли? – восхитился мой внутренний голос. – Вот жуть! Может, наш маньяк – инопланетянин?»

– Во-первых, никакой он не наш! – возмутилась я и суеверно заплевала балкон. – Во-вторых, какой еще инопланетянин?!

«Насекомообразный! Как его? Инсектоид!»

Я поперхнулась слюной.

Инсектоиды, если кто не в курсе даже после фильма «Чужой», это гигантские разумные насекомые из других миров. У них переизбыток ног, глаз, жвал и ненависти к прогрессивному человечеству.

«Смотри, смотри, он по стене вверх ползет! Точно, насекомое!» – не унимался внутренний голос.

– Да не ползет он! – гаркнула я. – И не по стене! На водосточной трубе он сидит и не гавкает!

– Гав! – отчетливо прозвучало внизу.

«Значит, это не инсектоид, – рассудил неугомонный голос у меня в голове. – Это церберус!»

Церберус или керберус – это по-латыни «собакоподобный».

– А мне неважно, насекомое он там, собака или нильский крокодил! Я сейчас швабру возьму! – объявила я громко, чтобы генетически модифицированный маньяк услышал и поостерегся. – Вздумает карабкаться выше – получит по темечку!

– Не надо по темечку! – пропыхтел маньяк.

Его голос показался мне знакомым, но опознать его я не успела. Помешал зловещий скрип.

«Все-таки инсектоид», – вякнул мой внутренний.

Как и я, он знает, что скрип и скрежет – это музыка насекомых. Ни легких, ни голосовых связок у разных сверчков и кузнечиков нет, поэтому петь они не могут, но зато исполняют целые концерты с помощью своих надкрылий. Между прочим, эта музыка звучала на земле задолго до появления людей!

«И будет звучать после», – зловеще напророчил мой внутренний голос.

Но я не стала пугаться раньше времени и строго спросила, перегнувшись через перила:

– Это кто тут?

– Я-а-а-а, – натужно выдавил из себя насекомый маньяк, медленно-медленно сползая по водостоку.

– Й-е-е-е, – согласно заскрипела труба, медленно-медленно отклоняясь от стены.

А дальше все пошло быстро-быстро.

Предугадать действия тертого жизнью сексуального маньяка нормальному мужику очень трудно.

Три абсолютно нормальных полицейских мужика полагали, что маньяк пойдет к своей черной цели на третьем этаже, как все люди, через подъезд, а псих коварно зашел с никем не охраняемого тыла.

К счастью, служебная собака породы колли исправно подала голос, и Первый велел Второму:

– Проверь, что там.

Лирично булькнув чаем, Второй поднялся с лавочки и направился за угол, шевеля пальцами над кобурой на поясе, как деликатный мануальный терапевт над очень болезненным радикулитом.

– Быстрее давай, – подстегнул его Первый. – Ну, что там, докладывай!

Второй ускорил шаг до легкой трусцы, свернул за угол, увидел, что там, и в емких непарламентских выражениях доложил:

– Ой-епрст, он тут, на стену лезет!

– Берем! – скомандовал Первый и с места форсировал обширную лужу со скоростью глиссера и соответствующими брызгами.

Серебристая труба прочертила небо, как луч прожектора. Яростно, как оскорбленная в лучших чувствах пограничная собака, залаял служебный колли под прикрытием. С треском смяв куст шиповника, в клумбу верхом на трубе лихой ночной ведьмой прилетел Петя Меньшиков, на Петю спикировали Первый, Второй и Третий, а сверху ворочающуюся кучу стыдливо накрыла спланировавшая дырчатая занавеска.

С высоты третьего этажа трясущийся тюлевый шатер походил на гигантскую медузу с несварением желудка.

– Да что там, черт возьми, происходит?! – прокричала сверху любопытная Полина Павловна.

Придавленный Петя ответил матерно и потому невнятно, эмоциональный рапорт служебного колли нуждался в переводе с собачьего, но сказанное Первым девушка прекрасно поняла.

– Все, мы его взяли! – возвестил командир группы захвата.

– Кого? Маньяка?! – обрадовалась сообразительная Полина Павловна.

– Тьфу ты, секретная операция, называется! – обескураженно выругался Первый.

– Идиоты! – хихикая, прокомментировал происходящее некто в черном и, никем не замеченный, внедрился в подъезд.

Руки у Эда были заняты, и он постучал в дверь ногой.

Нога была грязной.

Дверь содрогнулась от отвращения и почти сразу же распахнулась.

– А где Юля? – одновременно вопросили Эд и открывшая ему я.

Эдик нахмурился, а я воссияла улыбкой – был повод:

– Не знаю, где Юля, но маньяк уже за решеткой! Его задержали!

– Опять?

Эдик поплясал в прихожей (не выражая радость по поводу поимки маньяка, а сбрасывая мокрую обувь), прошел в кухню и водрузил на стол пакеты с покупками.

Я вовремя выдернула из-под опускающейся ноши записку Гавросича и показала ее Эду:

– Вот. Только дед знает, где Юля!

– Спрятал девку, стало быть? – Эдик хмыкнул. – Так что с маньяком-то?

– Ты не поверишь, он пытался подобраться к нашему балкону по водосточной трубе, а она отломилась и упала, и тут они ка-ак налетели! – возбужденно поведала я.

– Кто?

– Три мужика и собака!

– Кино и немцы! – восхитился Эд. – И что?

– И все! Скрутили маньяка и увели!

– А это точно был маньяк?

– Он со своей фатой пришел!

– Тогда точно, маньяк, – согласился Эд. – Нормальные мужики свадебной фаты боятся и избегают.

– В отличие от нормальных баб, – сказала я с прозрачным намеком. – Так вот, кстати, насчет Юли… Раз маньяк нейтрализован, можно было бы выпустить ее из убежища, только непонятно, где оно?

– А где он? В смысле, где наш единственный хранитель сакрального знания?

– Гавросич-то? – Я приступила к распаковке покупок. – А он на дежурство ушел, вернется только завтра. И позвонить ему не получится, у него в подвале мобильник не работает.

– И что, мы всю ночь будем терзаться, не зная, где Юля? – нахмурился Эд.

Хотела я ему сказать, что у меня это будет не в первый раз, ведь мне уже доводилось терзаться, не ведая, куда унеслась авантюристка Юлия Юрьевна. Но решила, что это будет не по-товарищески.

Вроде Эдик серьезно интересуется моей подружкой, вон, даже ее любимые орешки кешью купил, так зачем же я буду цинично рушить выстраивающиеся отношения?

– Ты можешь сбегать к Гавросичу, – предложила я решение. – Это недалеко, минут пятнадцать быстрым шагом.

«По лужам и в потемках», – чистосердечно добавил мой внутренний голос, оставшись, к счастью, неуслышанным.

– А я пока ужином займусь, – пообещала я.

И Эдик согласился:

– Ладно, давай адрес, я сбегаю к коварному старцу.

На обороте записки Гавросича я начертила план-схему короткого пути к той стройке, которую охраняет наш дед, и отправила Эдика добывать информацию.

Путь к знаниям обещал быть тернистым: через пустырь, сквозь дырку в заборной сетке, мимо будки со злой собакой, в обход осыпающегося котлована.

Я не думала, что Эд вернется быстро, поэтому не спешила с приготовлением ужина. Однако кастрюля с водой для варки пельменей едва успела встать на плиту, как дверь опять содрогнулась:

– Бум! Бум!

– Что забыл?

С этими словами я распахнула дверь так широко и свободно, как делала это всегда, пока в нашей жизни не появился маньяк.

– Ой!

Оказывается, на этот раз в дверь стучал не Эдик и не ногой. Стучала незнакомая гражданочка – скалкой.

– Где он?!

Грозно сведенные брови незнакомки встопорщились на переносице смешным хохолком.

– Кто? – спросила я, не зная, что и думать.

Гражданочка со скалкой выглядела как типичная разгневанная супружница, но в этом качестве была слишком молода для Гавросича. А Эдик вроде бы холостяк…

«Или брехун! – тут же вставил свои пять копеек мой внутренний голос. – Наврал, что свободен от семейных уз, а у самого законная мегера имеется!»

– Петрушка! – рявкнула мегера.

Я оглядела ее фартук в мучной присыпке и робко предположила:

– Вы за зеленью пришли?

Баба Вера, царство ей небесное, бывало, заходила к Гавросичу за солью, что, впрочем, неизменно было всего лишь благовидным предлогом для разведдеятельности. У бабы Веры в шкафах, на антресолях и под кроватью такие запасы продуктов длительного хранения, какими не каждый армейский склад может похвастаться.

– Я за парнем своим пришла! Петр, ты здесь?! – вскричала незнакомая мегера.

– Петр? Вы Петьку, соседа нашего, ищете? – сообразила я и выдохнула. – Фу-у-у, а я уж думала, это еврейский погром! Петьку я минут пятнадцать назад на лестнице видела, он бежал вниз по лестнице с ракеткой.

– С какой еще ракеткой?

Мегера озадачилась, потянулась почесать в затылке и непременно огрела бы себя по голове, если бы я не придержала сердобольно ее руку со скалкой.

– Ну, не с космической же! – мне уже было смешно. – С теннисной!

Кажется, странный Петя нашел себе подходящую пару.

– Зачем ему понадобилась теннисная ракетка? – Недоумевающая мегера сунула скалку в карман фартука и почесала-таки голову. – Я же его ужинать позвала! Сказала: «Сними, Петя, тюль с балкона и иди к столу», а его куда понесло?

– Тюль с балкона, – повторила я, и внутренний голос ахнул вдруг:

«Твою мать! ТЮЛЬ С БАЛКОНА?!»

– О боже!

Я закрыла глаза, и в темноте под веками, как на экране, ускоренно прокрутилось кино про маньяка с одной особо длинной рукой.

Причем в кадре присутствовали и балкон, и тюль… подозрительно похожий на фату…

– Так это был Петька! – простонала я. – Бли-и-и-н…

– Где был Петька? – требовательно спросила мегера.

– На водосточной трубе, – сказала я честно. – А потом в кустах на клумбе. А теперь, по всей видимости, в камере предварительного заключения… Так, вы кто ему?

– Подруга. Маша.

– Так, подруга Маша, переодевайтесь, берите паспорт и прочие верительные грамоты Петра, поедем спасать вашего чокнутого инсектоида! – скомандовала я и заметалась по прихожей, срочно собираясь выручать Лжеманьяка Второго.

– Почему инсектоида? – успела еще спросить подруга Маша, пока я разворачивала ее к двери.

– Потому что нельзя быть таким идиотом! – выдала я неизменно актуальное.

– Но я не одета! – воспротивилась Маша.

– Так одевайтесь, только быстро! – Я вытолкала ее за дверь. – Одна нога здесь, другая там!

«Сама тоже нормально оденься, вдруг там Ромашкин будет, а ты чучело чучелом!» – велел мне внутренний голос.

Я посмотрела на себя в зеркало и поспешно стянула пиджак, надетый наизнанку, и кухонное полотенце, намотанное вместо шарфа. И домашние шерстяные носки с оленями тоже сняла, потому что они подошли бы только к дедовым галошам, а это не та обувь, в которой мои ноги смотрятся выигрышно.

«Юбку надень! И чулки!» – оживился мой внутренний кутюрье.

– В дождь? Ага, щас! – фыркнула я. – Нет уж, в джинсах пойду, разве что обувь поприличнее подберу…

И тут я задумалась, потому что моя самая приличная обувь под джинсы – это кроссовки.

«А Юля упоминала какие-то новые ботиночки на меху», – вкрадчиво молвил внутренний голос.

– У Юли нога на четыре размера больше! – напомнила я.

«А то ты Юлю не знаешь, она наверняка взяла тесные ботинки, чтобы нога казалась по-изящнее».

– Не исключено, – согласилась я и, болевым приемом скрутив в бараний рог просыпающуюся совесть, пошла в светелку примерять чужие черевички.

И о том, что забыла запереть дверь за Машей, вспомнила только тогда, когда услышала шаги в прихожей.

– Ты уже оделась? Подожди секунду, я сейчас! – покричала я, торопливо шнуруя ботинки.

Конечно, они оказались мне изрядно не по размеру, зато выглядели куда дороже и элегантнее, чем кроссовки. Опять же в великоватой обуви я ступала плавно и степенно, а не как обычно – несерьезными воробьиными прыжками.

«Красота!» – оценил мое преображение внут-ренний голос.

– Ну, привет, красавица, – мурлыкнул незнакомый мужской голос.

– Спасибо, – ответила я машинально.

«Стоп, а это кто сказал «Привет»?» – с подозрением спросил внутренний голос.

А и в самом деле, кто?!

Я разогнулась так резко, что в глазах потемнело.

А просветление, увы, не наступило.

Темная фигура резко приблизилась, мутный воздух взвихрился, слепящий шар потолочного светильника растянулся в ленту, пол вздыбился и коварно ударил меня в спину.

Я упала и отключилась.

Ненавижу, когда трогают волосы, если только речь не идет о санкционированной мною лично работе парикмахера в салоне.

Был у меня в детстве котик Васька, полностью – Васисуалий, и имелась у этого Васьки отвратительная привычка спать, свернувшись подобием меховой шапки, на моей голове. Летом в ночном чепце типа «Васька» мне было дико жарко и во все времена года без исключения – неудобно. Тяжелый же, гад! В смысле, кот.

Перед сном Васька на моей бедной головушке топтался, а после пробуждения – потягивался, запутываясь сабельными когтями в том, что служило ему мягкой подстилкой, нещадно дергая меня за волосы.

Незабываемое ощущение!

– Васька, слезь! – простонала я, не открывая глаза.

Неуютное копошение в волосах прекратилось.

– Васька – это кто? Твой дружок? – мурлыкнул вовсе не кошачий голос. – Забудь про Ваську, ты теперь МОЯ невеста!

– Кто я?

Изрядно удивленная, я расклеила ресницы и усиленно захлопала ими, разгоняя муть перед глазами.

«Где я?» – услужливо подсказал следующую реплику мой внутренний голос.

Но я уже поняла, что лежу в нашей с Юлей светелке.

Уверена, что нигде больше в мире нет люстры, сделанной из колеса от детского велосипеда и подвешенных к нему на лесках разнокалиберных флакончиков и пробок!

Это Юлин авторский дизайн. У них на заводе есть стеклодувный цех, где производят мелкую тару для парфюмерной фабрики. Отличные крепкие пузырьки, практически небьющиеся. Я знаю, я уже сто раз в них влипала – Юля лески слишком длинные оставила.

Судя по ракурсу, нетрудно было догадаться, что лежу я на подружкиной кровати – с нее вид на пузырьковую люстру гораздо лучше, чем с моей. Юля как творец ложной скромностью не грешит и с удовольствием любуется своей гениальной работой и перед сном, и сразу после пробуждения, и вообще всегда, когда валяется в постели, а поваляться она любит…

– Тили-тили-тесто, жених и невеста! – прозвучало над ухом.

Надо признать, напето это было весьма мелодично и с чувством.

А чувством тем было откровенное злорадство.

Я повернула голову, пытаясь рассмотреть певца, но не преуспела, так как мое лицо уткнулось в волны белого тюля.

– Это еще что за дрянь?

Я не без труда подняла руку и потрогала скрипучую сетчатую ткань перед глазами.

Потянулась выше, нащупала какие-то рюшки и только тогда сообразила:

– Да это же фата!

– Девичья мечта! – довольно удачно срифмовал тот, кого я все еще не видела.

«Да ладно, и без того уже понятно, что это маньяк!» – нервно высказался мой внутренний голос.

– Эй, мужик, покажись! – позвала я, начиная пугаться и злиться.

У меня это процессы взаимосвязанные.

Однажды классе этак в пятом я победила главного школьного хулигана, который имел неосторожность загнать меня в угол. Я испугалась так, что больше некуда, и сама пошла на врага врукопашную с чем попало. А попался мне коротавший век в углу огнетушитель, и посмотрели бы вы, на кого стал похож наш хулиган!

– Полюбоваться на меня хочешь?

В поле зрения кляксой появилась черная фигура.

– Ой, мужик, спрячься! – брякнула я, не подумав.

– Не нравлюсь? – Маньяк обиделся. – Чего это?

– На Воландеморта похож, – пробурчала я.

– Че-го?!

«Похоже, книжки про Гарри Поттера он не читал, – пренебрежительно прокомментировал мой внутренний голос. – Не эрудит, однако. Ты попроще объясняй».

– Весь черный, говорю, как черт или негр, – объяснила я попроще. – А я не люблю негров.

– Ну, меня ты полюбишь, – самоуверенно заявил маньяк и взял меня за руку.

Вырваться не получилось. Вялая я какая-то, с чего бы?

«Так он же, сволочь, по башке тебя огрел!» – сердито ответил внутренний голос.

– Ты будешь любить меня, пока смерть не разлучит нас, – сказал еще маньяк и соединил мои руки выше накрывшего голову облака тюля. – То есть недолго, к сожалению. У меня нынче огорчительно мало времени.

Я почувствовала, что мои запястья туго охватила веревка.

Тонкая, жесткая и немного шуршащая.

– Интересно, откуда у нас почтовый шпагат? – удивилась я машинально.

«Это все, что тебя сейчас интересует?! – возмутился мой внутренний голос. – Тебе пообещали сеанс постельных игр со смертельным исходом, а ты спрашиваешь про шпагат?!»

– Шпагат я с собой принес, – не поленился ответить маньяк.

– Эй, эй! – Я задергалась. – Господин маньяк, вы опять ошиблись адресом, я не ваша невеста! Давайте вы меня развяжете и разойдемся по-хорошему, я вас не разглядела, узнать не смогу, так забудем о нашей встрече, а?

– Бэ! – ответил маньяк.

Он совершенно точно злорадствовал.

– Но почему?

Мне решительно не хотелось продолжать знакомство.

– А нечего из меня идиота делать! «Маньяк слабак, маньяк дурак!» – он явно кого-то передразнивал.

Я открыла рот, чтобы соврать, что всегда полагала сексуальных маньяков достойной всяческого восхищения элитой криминального мира, но не успела сказать ни слова.

«Новенькая махровая салфетка, – оценил качество кляпа мой внутренний голос. – Ее он, видимо, тоже принес с собой».

– Му-му! – промычала я.

Особой благодарности к маньяку, озаботившемуся стерильностью моего кляпа, я не испытывала.

– Сейчас, Му-му, я тебя возьму! – пообещал маньяк, и я подумала, что не зря его тянуло к Юле, поэтическая жилка у них общая.

И тут эта сволочь потянулась к «молнии» на моих джинсах!

Вот сейчас я вам признаюсь: до снятия штанов мои отношения с мужчинами никогда еще не доходили.

– У-му-му му-му! – замычала я, требуя, чтобы гадский маньяк убрался с территорий, где еще не ступала нога, тьфу, рука, да вообще никакой орган человека мужского пола!

«Погоди, не истери! – попытался успокоить меня внутренний голос. – Джинсы тугие и заправлены в ботинки, а те зашнурованы, как хоккейные коньки. Пока гад шнурки не развяжет, штаны с тебя не стянет, так что минут пять у тебя есть».

– На что у меня есть пять минут? – деловито спросила я, отодвинув истерику (еще успею).

– На все! Придумай что-нибудь, ты же умная! Ты же у нас светлая голова!

Мое альтер эго явно нервничало, иначе не дождаться бы мне комплимента.

Хм, светлая голова…

Я машинально посмотрела на источник света над головой.

Потом опустила взгляд на маньяка, который стянул с меня джинсы до колен, на этой стадии предсказуемо забуксовал и остервенело вцепился в шнурки.

Я запрокинула голову с риском свернуть себе шею и посмотрела, к чему там привязаны мои руки.

Ага!

Ага-ага!

Внутренний голос радостно выругался.

Глупый маньяк, ничего не знающий о конструктивных особенностях винтажных лежбищ, пропустил стянувшую мои руки бечевку через решетку кроватной спинки!

Правильно, с виду это очень прочная стальная конструкция, а на самом деле металлические палочки выскакивают из гнезд весьма легко, достаточно надавить как следует.

Когда-то они ввинчивались в раму, потом приржавели, а еще потом хозяйственный Гавросич, которому нужны были все спальные места для квартирантов, счистил ржавчину вместе с резьбой какой-то мощной химией, после чего палочки стали декоративными прилагательными. Юля уже не раз запросто выбивала их в ходе сладких утренних потягушек.

«Так, дернешь за веревочку – решетка и сломается, – забормотал мой внутренний голос, сочиняя план контратаки. – Освободишь руки и со всей дури врежешь маньяку по голове!»

– Му-му му му-му, – возразила я.

«Что значит, «дури не хватит»? У тебя две руки, сжатые в один громящий кулак! – зачастил внутренний голос, даже не заметив, что непринужденно цитирует Маяковского. – Ты, главное, не промахнись, целься в темечко!»

А я подумала: могу ведь и промахнуться! Я не меткий Тиль Уленшпигель, да и цель в виде упомянутого темечка далековато, маньяк практически пал к моим ногам, не дотянусь я в едином порыве до собственного голеностопа…

– А если…

Блестящая мысль сверкнула, как хрустальный пузырек!

И в следующий миг ботинок пополз с моей правой ноги.

«Действуй!» – рявкнул внутренний голос.

А я бываю такая послушная, просто загляденье!

Рывок – и металлический прут с хрустом выломался из гнезда, а мои руки, по методу В. В. Маяковского сжатые в один громящий кулак, стремительно полетели по параболе, зацепив в верхней точке полета пузырьки на лесках.

Да, я знала, что люстра висит «на соплях». У Юли не было проволоки, была только леска, она-то и использовалась для крепежа художественной конструкции под потолком.

С музыкальным звоном крепежная леска оборвалась.

Велосипедное колесо, увлекаемое вперед, на врага, моим громящим кулаком (а в кулаке – пузырьки, а пузырьки – на лесках, а лески привязаны к колесу) полетело по дуге и с точностью, способной посрамить управляемую летающую тарелку, приземлилось на голову маньяка.

И в тот же миг погасла лампочка.

Каюсь, я была жестока. Стоны маньяка не тронули мое сердце, зато его весьма чувствительно тронул мой верный левый ботинок: пнула я гада от души!

Правый ботинок, уже расшнурованный, подло меня покинул, но это не остановило меня в забеге по квартире, где я и в потемках неплохо ориентируюсь.

Всякий раз, когда Гавросич получает платежку Горэлектросети, у него приключается приступ скаредности, и дед начинает совершенно неприлично экономить электроэнергию. Тогда у нас вынужденно образуются романтические вечера при свечах, а то и при коптящих масляных плошках. Продолжается это дикое Средневековье недолго, обычно – до первого дедова ожога, но ориентироваться на просторах квартиры при более чем скудном освещении мы с подружкой уже научились.

Бег со спущенными до щиколоток штанами не относится к тем видам спорта, в которых у меня имелась бы какая-нибудь практика, поэтому я оказалась не так быстра, как молодой джейран.

Зато целеустремленности мне было не занимать!

Приволакивая левую ногу в тяжелом ботинке, я рваной поступью хромоножки примчалась в прихожую и там убедилась, что маньяк наш психопат, но не идиот. Дверь он запер, а ключ из замочной скважины вытащил и унес.

«Срочно ищи другой путь к отступлению!» – скомандовал внутренний голос.

Я рывком натянула штаны, в прыжке застегнула «молнию» и кособоко прогалопировала на кухню.

Распахнула окно.

«Э-э, ты с ума сошла, это же третий этаж!» – спохватился внутренний голос.

– А что делать?! – рявкнула я крайне нервно.

– Кхр-хр-хр! – с нажимом прохрипела кукушечка в часах.

– Буль-буль-буль! – с намеком пробурчала кипящая в кастрюле вода.

Ой, я же пельмешки варить собиралась…

«К черту пельмешки, думай про маньяшку! – прикрикнул на меня внутренний голос. – Как спасаться будешь?!»

– А где мой мобильник? – задумалась я.

«Мобильником ты от него не отобьешься, сковородку доставай!» – взвизгнул внутренний голос, правильно идентифицировав приближающийся сложносоставной шум.

Топая, шаркая, воя, ругаясь и звеня, из поруганной девичьей светлицы выступил униженный, но не побежденный маньяк.

– Кхр! – Варвара-отшельница в ходиках потрясенно крякнула и заткнулась.

Я поймала отпавшую челюсть где-то на уровне груди.

Видимых повреждений удар дизайнерской люстрой маньяку не причинил, разве что козырек бейсболки оторвался и повис поперек лица владельца аккуратной черной бородой. Тонкие велосипедные спицы люстры выгнулись, и колесо наделось на шею моего врага как сковывающий движения круглый складчатый воротник, какие носили еропейские аристократы в эпоху Возрождения. Стеклянные пузырьки, во множестве свисающие с воротника-колеса, разукрасили скучный черный наряд вражины точно камни-самоцветы.

Короче, маньяк смотрелся эффектно и очевидно был очень, очень, очень зол.

– Знаешь, я передумал, – тихо просипел он (велосипедные спицы у горла явно мешали внушительно голосить). – Я тебя сначала убью и уже потом изнасилую.

– Знаешь, я тоже передумала, – сказала я под мелодичный перезвон пузырьковой бижутерии наступающего на меня маньяка, пятясь к плите. – Я не буду звать на помощь. Сама справлюсь!

Три литра крутого кипятка не дождались пельменей, но зря не пропали!

Схватив кастрюлю, я решительно выплеснула ее содержимое в лицо врага. Он взвыл и завертелся, а я отшвырнула пустую кастрюлю и с силой толкнула вопящего гада к окну.

Точнее говоря – непосредственно в окно.

Не прекращая вопить, маньяк послушно кувыркнулся через подоконник, и завывания моментально стихли.

– Ой, мама! – Я втянула голову в плечи.

За бортом жутко грохнуло.

«Прощай, дорогой маньяк! – сказал мой внут-ренний голос с чувством (и было это чувство глубокого удовлетворения). – Мы никогда тебя не забудем!»

А до меня только сейчас дошло, что я сделала!

Я сбросила живого человека с третьего этажа!

А потолки у нас в сталинском доме высокие, и еще цокольный этаж имеется, так что до земли с нашего подоконника метров двенадцать лететь, не меньше!

– Прощай, маньяк, – повторила я виновато.

«И прощай, свобода, – развил тему мой внут-ренний голос. – Интересно, сколько дают за непредумышленное убийство?»

Руки-ноги у меня задрожали, ослабли, и я обессиленно опустилась на пол – прямо в медленно остывающую лужу кипятка, оставшегося от скоростной варки маньяка.

Не знаю, сколько я так просидела.

Варвара-отшельница укоризненно похрюкивала, я не обращала на нее внимания.

Мне все было безразлично и ни на что не было сил.

Света в окнах нужной квартиры не было, на осторожный стук в дверь никто не отозвался.

– Никого нет дома, вот и славно, – резюмировал карлик и присел на чемодан, уступая громиле уголовно наказуемое право несанкционированного проникновения в чужое жилище.

Ключ в замке, основательно промасленном еще в прошлый раз, провернулся бесшумно.

Карлик вскочил с импровизированного сиденья, потер ладошки, включил карманный фонарик и, светя себе под ноги, повел следующего за ним громилу в места постоянного обитания чемодана.

На то, чтобы запихнуть его под кровать, много времени не понадобилось, а затем напарники покинули квартиру, не забыв запереть входную дверь на ключ.

Вся операция «Возвращение блудного чемодана» заняла не больше двух минут.

Гавросича пришлось уговаривать.

Недоверчивый старик признался, где спрятал Юлю, лишь после того, как Эд рассказал ему о поимке маньяка, талантливо изобразив этот процесс в красках и лицах. Причем лучше всего ему удалась роль четвероногого друга полицейских.

– Да-а, такое придумать невозможно, – рассудил дед, осторожно вытянув собственный рукав из зубов «служебной собаки». – Ну, и слава богу. Держи ключик, Эдя, освобождай нашу девку, раз опасность уже миновала. Тока руки не распускай!

– В смысле? – Эдя нарочито непонятливо похлопал глазами.

– В смысле, знаю я вас, ухажоров ушлых, сам таким же был! Девку веди прямиком домой и смотри, без вольностей!

– Даже не думал ни о чем подобном, – соврал Эд.

А Юле было скучно.

Ноутбук, зарядник к которому она взять забыла, благополучно разрядился, а старый, с выпуклым экраном, телевизор в квартире покойной бабы Веры показывал только программы двух центральных каналов. Книжек старушка не читала, из журналов держала лишь те, что с кроссвордами и сканвордами.

Вот чем тут заняться прогрессивной молодой особе?

Нечем!

Юля развела руками, и на пол шлепнулась толстая тетрадь, почивавшая на краю стола.

Прогрессивная молодая особа подняла ее, машинально пролистала и негодующе пискнула, неожиданно для себя зацепившись взглядом за собственное имя.

Абзац текста, лаконично озаглавленный «22.03», содержал натуральный пасквиль, за который бабку, не будь она уже покойницей, можно было бы убить еще разочек.

«Дебелая девка с третьего этажа умелась на свиданку, – аккуратно записала свои наблюдения вредная старушенция. – Морду накрасила, лохмы накрутила – сразу видно, к кавалеру побежала. Со своим полосатым одеялом, как полная дура».

– Сама дура, царство тебе небесное! – разнообразно помянула усопшую сердитая Юля. – Это не одеяло было, а пончо мексиканское, деревня!

За неимением других развлечений она приступила к методичному ознакомлению с дневником бабуси и вскоре так увлеклась этим шпионским романом, что пропустила момент появления Эдика.

– Я пришел к тебе с приветом! Рассказать: маньяка нету! – ликующе возвестил тот с порога, постаравшись порадовать подругу и доброй вестью, и ладным стихом.

– Одну секундочку… Сейчас-сейчас…

Юля дочитала до точки, закрыла тетрадь и задумчиво уставилась на Эда.

– Что? – напрягся тот.

– Бабка была вредная, но полезная, – непонятно сказала Юля. – Сначала я ее возненавидела, но теперь поклонилась бы старой грымзе в пояс.

– За что?

– За то, что она тебя реабилитировала.

– Меня?!

– Тебя, тебя, – Юля сунула под мышку ноутбук и пресловутую тетрадь, встала со стула и пошла к двери.

– Эй, а где бурная радость? Где ликование народных масс? – обиделся Эдик. – Я тебе сообщил, что маньяк обезврежен, а ты выражаешь благодарность не мне, а какой-то бабке!

– Я все тебе выражу, но чуть позже, – пообещала Юля. – Мне надо морально и физически подготовиться. Идем уже, я хочу Польке тетрадку показать.

– А я-то думал, меня хотя бы в щечку поцелуют, – продолжал показательно кукситься коварный Эд.

– Э-э-э…

Невнятный звук не особо походил на приглашение, но ушлый ухажор понял его правильно.

В квартиру этажом выше они ввалились в обнимку.

Вспыхнул свет.

Я протестующе замычала и прикрыла глаза, не собираясь общаться с двухголовым существом, вломившимся в квартиру без стука и звона, как к себе домой.

Подумаешь, какой-то двухголовый четверорук! До него уже приходили Гулливер с лилипутом, я даже глазом не моргнула.

Правда, Гулливер с лилипутом мне свет не включали.

– Боже!

Четверорук ахнул на два голоса и развалился на части.

– Полина! Что случилось?!

Я неохотно открыла глаза.

«Это не четверорук, это Эдик и Юля при-шли», – подчеркнуто любезно уведомил меня внутренний голос.

Как будто я слепая или тупая.

– Что за… Поля?! – вскричала Юля, брезгливо тряся подмоченной ногой.

– Поле битвы, похоже, – предположил догадливый Эд.

Я кивнула ему с печальной признательностью.

– Какой еще, на фиг, битвы? С кем ты тут билась, Павлова?! С Бастиндой?!

Бастинда, если кто не знает, это злая колдунья из сказки «Волшебник Изумрудного города». Она погибла, когда добрая девочка Элли облила ее водой из ведра.

Я оценила удачную шутку и захихикала, сотрясаясь и шлепая ладонями по мокрому полу.

– По-моему, у кого-то шок, – задумчиво сказал Эдик и присел передо мной на корточки. – Полечка, тихо, тихо, что случилось?

– М-м-мокрое дело! – выдавила я из себя и согнулась пополам от хохота.

– Юлька, тащи одеяло, ее надо согреть! – распорядился Эд и, подхватив меня под мышки, с легкостью пересадил на табуретку.

С насквозь промокших джинсов тут же потекли предательские ручейки, и я поторопилась оправдаться, заявив:

– Это не то, что вы подумали!

– Мы вообще не знаем, что и думать! – с претензией заявила Юля, перебросив Эдику принесенный плед.

Бело-синий, полосатый, как роба тюремного заключенного в голливудском кино.

Я расценила это как печальное предзнаменование и вслух задалась вопросом:

– Интересно, сколько мне дадут?

– Пожалуй, пару оплеух, – сказала Юля.

Эд тут же выполнил предписание, похлопав меня по щекам.

– Злые они, – пожаловалась я хрипотой, как тюремный шансонье, кукушке Варваре, высунувшейся, чтобы примкнуть к недоброму веселью. – Уйду я от них… В Сибирь, по этапу!

– Мне кажется, она что-то натворила, – дошло до Юли.

– Ты Капитанша Очевидность!

Я заржала и получила еще дозу лечебных оплеух. Это мне не понравилось:

– Эй, хватит лупить меня! Телесные наказания до решения суда – это произвол!

– Поля! – туго спеленав меня одеялом и тем самым лишив возможности трястить и бурно жестикулировать, позвал Эд. – Ну же, Поля, ты что тут натворила?

Я тяжело вздохнула (Варвара-отшельница меня поддержала) и покаялась:

– Я тут человека убила.

– Какого человека?! – шокировалась Юля и огляделась явно в поисках трупа.

– Человека-невидимку! – Я заржала, как дикий мустанг, и хохотала до слез.

Я бы с табуретки упала, если бы Эдик меня не держал.

– Полина Павлова! – стальным голосом пробряцала Юля. – Я повторяю вопрос: какого такого человека ты тут якобы убила?

– Плохого, – уверенно ответила я. – Хотя, конечно, это меня не оправдывает…

– Кого оправдывать, а кого нет, это суд решать будет, – ласково, как буйнопомешанной, сказал Эдик. – А мы не представители закона, мы твои друзья, и нам ты можешь сказать всю правду, Поленька. Так кого ты тут замочила?

– Маньяка, – призналась я.

– Моего маньяка?! – Юля так возмутилась, как будто у нее на этого маньяка были свои большие планы. – Как?!

– И когда успела?! – подхватил Эд. – Когда я уходил, ты собиралась варить ужин…

– А сварила маньяка, – кивнула я.

– И где же он?

Юля снова искательно огляделась.

Как будто вареный маньяк должен был лежать на блюде с яблоком в зубах и веточкой петрушки вдоль хребта.

– Иных уж нет, а те далече! – с чувством и к месту процитировала я Александра Сергеевича Пушкина.

Юля с Эдом переглянулись.

– Ну, не сожрала же она его? – отвечая на невысказанный вопрос, пожал плечами Эдик и снова ласково заглянул мне в глаза. – Полечка, а давай поподробнее, а? С самого начала. Откуда взялся маньяк?

– Ну, откуда он мог взяться?! – Я начала сердиться. – Не в окно же влетел!

«В окно он вылетел», – вставил мой внутренний голос.

– И не через балкон залез! – продолжила я, не поддаваясь на инсинуации.

«К балкону лжеманьяк Петька подбирался», – не унимался мой внутренний.

– Маньяк вошел, как все нормальные люди, через дверь! – упрямо договорила я.

– Уже в этой фразе я вижу некоторое противоречие, а ты? – обратилась к Эду Юля.

– Какие противоречия, я дверь запереть забыла, вот он и вошел! – обиженная недоверием, объяснила я. – А я как раз была в нашей комнате, зашнуровывала твои ботинки…

– Та-а-ак, об этом мы еще серьезно поговорим, – пообещала Юля, бросив быстрый взгляд на ту мою ногу, что не была босой. – Рассказывай дальше!

– А дальше он меня оглушил, повалил, привязал к кровати и начал раздевать!

– Какой ужас! – вскричала Юля. – А дальше?!

– А дальше…

Я запнулась.

– Дальше тебе не понравится.

– Я вообще-то и так не в восторге, давай дальше!

Я вздохнула и призналась:

– А дальше я сломала дедушкину кровать и обрушила на маньяка твою люстру.

– Сломала кровать?! – восхитился Эдик.

– Обрушила люстру?! – возмутилась Юля.

– Да, – кротко подтвердила я, не вдаваясь в подробности.

– А дальше? – спросил Эд и тут же пробормотал в сторону: – Хотя куда уж дальше, если сломали кровать!

– Не-е-е, дальше самое интересное начинается! – возразила я. – Я вырвалась и убежала на кухню, а маньяк пришел следом…

– Погоди-погоди, давай подробности! – потребовал Эдик. – Как маньяк пришел?

– Шатаясь и воя, – вспомнила я и вздрогнула.

– Он был очень зол?

– Он был в бешенстве!

Я виновато глянула на подружку и честно добавила:

– И в люстре. Она ему на шею наделась.

Эдик затрясся.

Юля молчала, гневно дуя красные щеки и глядя на меня с выражением, гораздо более подходящим маньяку-убийце.

– Кстати, очень красиво получилось! – сказала я торопливо. – Все эти пузыречки на лесочках переливались и звенели – не маньяк, а новогодняя елка!

Эдик захрюкал.

– Ты что, смеешься? – догадалась подружка и обратила свой гнев на Эда. – Эта вандалша погубила мое бессмертное произведение, а ты смеешься?!

– Я еще и маньяка погубила! – напомнила я, сердясь от того, что мне никак не дают добраться до главного. – Выплеснула на него кипяток из кастрюли и выбросила в окно!

– Кастрюлю выбросила? – с надеждой спросил Эд.

– Маньяка!

Стало тихо.

– В какое окно? – шепотом спросила подружка.

Я молча потыкала пальцем через плечо.

Всплеснули брызги: Юля с Эдом в четыре ноги проскакали по луже, чтобы выглянуть в распахнутое окно.

– Ну? Что там?! – не выдержав затянувшуюся паузу, спросила я.

Эдик и Юля молчали, зато снизу донеслось:

– А-а-а, вашу дивизию, гадские сволочи с третьего этажа, вы что натворили?!

Эд и Юля синхронно отпрянули от подоконника.

– Что? Это так жутко выглядит, да? Он совсем разбился, всмятку, да?! – шепотом спросила я.

Самой посмотреть было страшно.

– Ой, подумаешь, тряпка треснула, козырек с корнем вывернулся и вся эта байда в георгины рухнула! – скороговоркой ответил Эдик. – И проорал в окно: – А не фиг было козырек над окном присобачивать в нарушение строительных нормативов! У вас вообще разрешение на переделку фасадной части исторического здания было, а?!

Матерные крики снизу затихли.

– А маньяк-то, маньяк? – напомнила я.

– Да нет там никаких маньяков, ни живых, ни мертвых, – успокоила меня подружка. – И тоже проорала в окно: – Кроме некоторых архитектурных извращенцев, с которых градостроительный комитет еще спросит по всей строгости закона!

– То есть маньяк не разбился в лепешку? – уточнила я.

– Не разбился, – с явным сожалением сказал Эд. – Очевидно, его падение смягчил козырек над окном этажом ниже.

– Чье падение, в свою очередь, смягчили георгины на клумбе, – договорила я, мысленно восстанавливая всю картину в динамике. – И встрепенулась: – В таком случае, что же мы тут сидим?! Раз маньяк не убился, его же нужно найти!

– И убить! – кровожадно оскалилась Юля. – С-сволочь, такой классной люстры из-за него лишились!

– Я только переоденусь – и побежим! – пообещала я и действительно побежала в светлицу.

Ну, как побежала? Потрусила хромой рысью, оставляя за собой мокрые следы.

Юля немного задержалась, потом пришла ассистировать мне с переодеванием.

– Помоги с ботинком, – попросила я, потому что никак не могла совладать со шнуровкой.

Подруга посмотрела, как трясутся мои пальцы, и присвистнула. А Эдик, которого вообще-то никто не приглашал в девичью спальню, пообещал:

– Сейчас поможем! – и снова убежал в кухню.

Через полминуты – Юля как раз управилась с извлечением моей ноги из своего ботинка – Эд вернулся с дымящейся кружкой.

– Ну-ка, выпей.

– Это что? – спросила я, неуверенно принимая полную емкость.

Руки все еще тряслись.

– Это все! – авторитетно заявил доктор Эд. – Это мама, папа, скорая психологическая помощь и антистрессовая терапия. Пей до дна!

Я послушно припала к кружке, и кто-то из добреньких моих друзей придержал ее снизу и одновременно придавил мой затылок, чтобы наша с чашкой стыковка не прервалась досрочно, до окончания заправки. И я выхлебала все это горячее и сладкое коричневое пойло, уже понимая, что оно вовсе не чай.

– Коньяк, кипяток и мед, – довольным голосом озвучил рецепт антистрессового напитка Эдик. – Коньяка, конечно, больше, иначе смысла нет.

– С-смысла ж-жизни? – почему-то спросила я и икнула.

– О, действует! – обрадовались Эдики.

Прямо перед собой я видела уже двоих таких.

Это было странно.

Я моргнула, и Эдиков стало трое.

– Юлька, это что за т-толпа м-мужиков в нашей спальне?! – с подозрением спросила я.

Ну, или собиралась спросить, но не успела.

Подушка подпрыгнула и ударила меня по щеке.

Глаза закрылись.

Кровать закачалась и уплыла в теплую темноту с ароматами меда и коньяка.

Назад: Понедельник

Дальше: Среда