Среда

Проснувшись, я некоторое время лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к собственным неприятным ощущениям.

Почему-то болела голова. Болела так, словно меня по этой самой голове сильно стукнули или же я перепила.

Потом я вспомнила, что и в самом деле получила кулаком по голове.

Потом вспомнила, что и перепила тоже.

Потом вообще все вспомнила, ахнула, вскинулась, охнула и снова тихо прилегла.

Переждала головокружение и осторожно открыла глаза, от души надеясь, что мне все приснилось.

Как бы не так!

Первым, что я увидела, разлепив ресницы, оказался светлый квадрат окна, а в нем, как на полотне в раме, одинокая нога. Судя по размеру, она принадлежала мужчине, судя по положению в пространстве – мужчина этот висел за окном вниз головой. Голову видно не было, только ногу ниже колена.

«Это что у нас тут, еще один забортный маньяк? – выразил наше общее с ним недоумение и недовольство мой внутренний голос. – Не долетел?»

Я потерла голову, заодно обнаружив под волосами немалую шишку, и прикинула варианты.

Помнится, вечером маньяк с моей легкой руки вылетел в кухонное окно, но на земле замечен не был. Мог ли он полететь в сторону и зависнуть у окошка нашей с Юлей светлицы?

«Отличная версия, продай ее газетчикам, – ехидно посоветовал внутренний голос. – Они тиснут статью под заголовком «Маньяк-убийца оказался одноногим крылатым оборотнем!»

– Проснулась, спящая красавица? – В комнату заглянула Юля.

– Увы, – ответила я невесело.

– Тогда вставай, обед готов.

Подружка подошла к окну и непринужденно оторвала предполагаемому маньяку-оборотню единственную ногу.

Я оторопела, а Юля внимательно осмотрела и ощупала оторванную конечность и снова обратилась ко мне:

– Твое счастье, что ботинок просох и не покоробился, а то бы я тебе голову оторвала!

Тут только до меня дошло, что никаких летающих мужиков за окошком не было, просто на швабре над батареей отопления сушился одинокий подмоченный ботинок. Я нервно засмеялась, и подружка встревожилась:

– Эй, ты чего? Я пошутила! Прекрати смеяться, как придурочная, а то я снова Эдика с коньяком позову!

Я жестами показала ей, что все в порядке, и села в постели. Критически осмотрела себя в зеркале: ну, не так уж плохо. Лохматая, конечно, и морда вся помятая и в разводах, зато уже одета к выходу.

«В смысле, еще одета», – поправил внутренний голос.

Действительно, я же как раз собиралась уходить, когда явился маньяк…

– Маньяк! – вскричала я с тревогой.

– Почему сразу маньяк, я не подглядывал, я только что подошел! – донесся от приоткрытой двери обиженный голос Эда.

– Так, я не поняла! – Я нахмурилась и с упреком посмотрела на Юлю. – Я тут, ты тут, Эд тут и даже Гавросич, судя по звону посуды на кухне, тоже тут. А кто же тогда ловит маньяка?!

– А его уже поймали, пока вы спали, Полина Павловна!

Я узнала голос следователя Ромашкина и поспешно пригладила волосы.

И этот, значит, тут.

– Когда ваши друзья сообщили мне, что вы героически отбились от маньяка одной кастрюлей с кипятком, осталось лишь отследить случаи эстренного обращения за соответствующей медицинской помощью, – объяснил невидимый Алекс, деликатно оставаясь в коридоре. – Обширные ожоги лица для бытовых несчастных случаев нетипичны, обычно растяпы обваривают руки-ноги, так что вашу жертву узнать было легко.

– То есть как раз наоборот, сейчас его родная мама не узнала бы! – без тени сочувствия сообщил Эдик.

– Такая морда… Просто жуть! – потрясла головой Юля.

– Ты тоже видела?

Я ощутила зависть и обиду от того, что пропустила все самое интересное, кроме собственно рукопашной с маньяком.

Да лучше бы я именно ее пропустила!

– А Петьку сразу отпустили, он уже дома, – сообщила подружка, не подозревая о моих терзаниях. – А в утренней газете уже есть описание твоего подвига. И заголовок такой героический: «Хрупкая девушка одолела матерого маньяка»!

– Звучит так, словно я его как-то переманьячила, – побурчала я, против воли, чувствуя себя польщенной.

Хотя надо еще почитать, что там про меня наврали в этой «желтой» газетенке.

– Завидую я тебе! – вздохнула Юля. – Про меня так никогда не писали… «Хрупкая девушка»… Эх!

– Поля, тебе сметанки в борщик положить? – покричал из кухни Гавросич.

– Ой, борщик! – Юля наконец поставила ботинок и убежала.

Я подождала, пока все любители борщика освободят коридор, посетила туалетную комнату, привела себя в относительный порядок и только потом пошла завтракать.

То есть обедать. Оказывается, я до полудня проспала!

Мой борщик немного остыл, а остальные едоки уже подчистили свои тарелки.

– Так, девки и парни, я готовил, вы посуду моете, – объявил Гавросич и зевнул в кулак. – Спать хочу, так что давайте коротко подытожим. Маньяк задержан, сосед отпущен, Польке с Юлькой ничего не грозит, в квартиру больше никто не полезет, так?

– Так! – одна за всех ответила Юля.

Эд и Алекс почему-то промолчали, а у меня рот был занят борщом, так что я не успела включиться в беседу.

– Все хорошо, что хорошо кончается! Засим пошел дедуля на бочок! – Гавросич встал из-за стола и удалился к себе, на ходу так цыкнув на ворохнувшуюся в часах кукушку, что мы тоже притихли.

Я даже чавкать перестала.

– Дед устал и перенервничал, – сочувственно нашептала Юля. – Не дай бог кому в его возрасте такие потрясения!

– Мне и в моем возрасте таких потрясений не хотелось, – справедливости ради напомнила я о своей роли в истории. – Кстати, дайте ту газету почитать, хочу знать, что там про меня наврали.

– Почему сразу «наврали», – Эдик, не вставая с табуретки, дотянулся до холодильника, на котором на манер нарядной салфеточки была аккуратно разложена пресловутая газета. – Все правильно написали, вот, читай!

Я пробежала глазами короткую заметку, где броский заголовок занимал места больше, чем весь текстовый блок, и хмыкнула.

Прочитала повнимательнее и крякнула.

Задумалась и помрачнела.

Побарабанила пальцами по столу.

– Что-то не так? – спросил Алекс, наблюдавший за тем, как я знакомлюсь с сенсационным материалом, очень внимательно.

Я посмотрела на Юлю.

Потом на Эда.

Потом снова на Юлю.

– Что? – напряглась она.

Вот что значит тонкая душевная организация художественной натуры – сразу почувствовала неладное!

– Пельмени, – сказала я многозначительно.

– Ты не наелась?

– Тут упомянуты пельмени, – я постучала пальцем по газетному листу. – Те самые пельмени, которые я собиралась варить, но не сварила, потому что извела кипяток на маньяка. Кто знал, что вода была для пельменей? Даже маньяк этого не знал! Знали только я и…

Я перевела тяжелый взгляд на Эдика.

– Полина, объяснись, я не понимаю, в чем дело, – встревоженно пролепетала Юля.

– А дело в том, дорогая моя подружка, что все мужики козлы! – сказала я горько и проутюжила тяжелым взглядом Ромашкина. – Вы, уважаемый полицейский следователь, обещали проверить вот этого подозрительного господина… Да, вот этого, известного нам как Эдик. Кстати, а сами вы действительно следователь? Можно еще раз документик посмотреть?

Ромашкин молча протянул мне свое служебное удостоверение, и мы сцепились взглядами.

– Ты про нашего Эдика говоришь, что ли? – некстати встряла Юля. – Поля, Эдик не подозрительный господин! Честно говоря, меня тоже посещали неприятные мысли, будто это он наш маньяк, но баба Вера его полностью реабилитировала!

– Юля, ты бредишь, – сказала я сердито.

– Вот, смотри! – Подружка шлепнула на стол передо мной клеенчатую тетрадь. – Это дневник бабы Веры, в него она записывала все, что видела, сидя на лавочке во дворе. Тут по минутам зафиксированы все приходы и уходы жильцов нашего дома и незнакомых бабке визитеров.

– Все-все? – Я против воли заинтересовалась.

Вот это бабушка, вот это божий одуванчик! Мышка-наружка!

– Да! Помнишь, когда мы впервые увидели Эдика?

– Когда Чучундру хоронить собирались.

– Ага, а на лестничной площадке как раз лежал парень в черном! – Юля зашелестела страницами. – Оказывается, баба Вера его не один раз возле дома видела.

Я напряглась и вспомнила лежачего парня в черном:

– Точно, это и был маньяк! Вчера он, кстати, снова во всем черном явился, включая бейсболку! Видимо, в тот день, когда мы имели неудовольствие лицезреть его в горизонтальной проекции, он заявился к нам впервые, но дальше лестничной площадки не прошел. Поскользнулся на масляной луже, упал и отключился! Интересно, кто там масло разлил?

– Интересно, откуда маньяк наш адрес узнал!

– Ну, это как раз очевидно, – я сердито посопела. – Ты же накануне бегала на свиданку к какому-то подозрительному Леонарду из Интернета, что ему стоило за тобой проследить?

– Думаешь, тот Леонард и был этим маньяком? – Юля тоже посопела (виновато), но быстро взбодрилась: – Ну вот! Теперь ты понимаешь, что Эдик вне подозрений, он не маньяк, маньяк не он!

Юля так горячо защищала нового друга, что мне стало нехорошо от понимая того, какую боль я ей сейчас причиню.

– Юльк, да я вовсе не об этом, – вздохнула я. – Я же не говорю, что Эд маньяк. Я говорю, что он не Эд!

– Как это?

– А так, – я требовательно посмотрела на предмет беседы. – Все, колись, как зовут тебя, акула пера?

– Черт! Черт, черт, черт! – Эд подергал себя за вихры.

– Черт – это в лучшем случае прозвище, – усмехнулась я. – Псевдоним, как Бульдог, он же Боксер! Давай настоящее имя.

Эд, который не Эд, достал из кармана книжечку удостоверения.

Я развернула ее, положив поверх похожих красных «корочек» следователя.

– Антон Собакин, – прочитала я вслух. – Ага, теперь понятно, почему Бульдог и Боксер… Редактор отдела криминальной хроники…

– Погодите, какой еще Собакин? – Юля скривилась, едва не плача. – Ты правда Собакин? Но это же ужасная фамилия, просто кошмарно звучит: Юлия Юрьевна Собакина…

– Ох, не о том ты думаешь, подруга! – вздохнула я. – Забудь про смену фамилии, до тебя еще не дошло? Этот господин увивался за тобой не потому, что ты запала ему в душу, а чтобы выполнить редакционное задание! Он за сенсацией гонялся! Узнал о маньяке, выяснил, кто может стать его следующей жертвой… А почему бы ему это не выяснить, он же редактор отдела криминальной хроники, значит, получает информацию от полиции… Кстати! – Я вспомнила: – Мне же звонил с настоятельным предложением встретиться некий Федор Федорович Федорович из полиции! Это тоже ты был?

– Ну, я как раз вышел с пресс-брифинга в ГУВД, считай, из полиции, – пробормотал обманщик.

– Юль, ты поняла? – Я посмотрела на подругу и отвела взгляд.

Юля выглядела потерянной и несчастной, как ребенок, у которого обманом отняли конфету.

«Обычно дети, у которых отнимают конфеты, очень громко орут, так что будь готова к шуму», – предупредил меня внутренний голос.

– Под маской друга был журналюга? – пролепетала подружка.

– Хорошая рифма, – похвалила я, просто чтобы ее подбодрить. – А вы, господин следователь, знали, что рядом с нами под маской друга прячется акула пера?

Алекс отвел глаза.

– Знал? Он не просто знал, он меня шантажом и угрозами заставил написать заметку, которая должна была привлечь манька! – объявил лже-Эд. – И привлекла!

– Скотина, – с чувством сказал ему Ромашкин.

– Сам скотина!

– А вот и не подеретесь, – с издевкой сказала я.

Следователь покраснел:

– Полина, ты все неправильно поняла. Конечно, есть работа, но есть и личное, а в данном случае…

– Юля, мы хотим это слушать? – обратилась я к подружке, лицо которой наливалось багрянцем, как скороспелый помидор.

«Сейчас обманутое дитя заорет как резаное», – догадался мой внутренний голос.

– Нет! – рявкнула Юля, оправдывая ожидания. – Лично я ничего больше не желаю слушать! Я хочу вышвырнуть отсюда этих мерзких, подлых, коварных…

– Козлов! – подсказала я, как никогда ранее разделяя чувства и чаяния подруги.

– А мы не уйдем, пока не объяснимся! – взвился Эд.

– Мы не уйдем! – подтвердил Алекс.

«О, смотрите-ка, у козлов тоже солидарность», – съязвил мой внутренний голос.

– Вы не уйдете, вы побежите, – пообещала я. – Потому что есть, как вы говорите, личное, а есть работа, долг службы, и куда ж тому личному супротив него…

И с этими словами я широким жестом с двух рук синхронно запулила в открытое окно два служебных удостоверения.

– Ты что творишь! – ужаснулся следователь Ромашкин, подскочив как ужаленный.

– Вот мы вернемся и тогда поговорим! – пригрозил Эдик уже из прихожей.

Как я и думала, оба лжекавалера побежали за своими служебными документами.

– Ха-ха, вернутся они! – мрачно хмыкнула Юля и закрыла дверь на замок и цепочку.

А потом еще придвинула к ней обувницу, села на нее и похлопала рядом с собой ладошкой, приглашая и меня занять место на баррикаде.

Я послушно присела и прислушалась.

По ступенькам лестницы затопали ноги.

– Идут, вражьи морды! – сказала Юля и, подняв руку, одним движением оборвала со стены коробочку электрического звонка.

– Правильно, побережем сон Гавросича, – кивнула я.

И выдернула из двери ключ, чтобы адресно сообщить в замочную скважину:

– Не смейте шуметь, негодяи, старенький дедушка только что спать лег!

– Единственный настоящий мужик в нашей жизни – Гавросич! – с надрывом изрекла Юля, отпихнув меня от скважины. – Вам не чета, коварные гады!

За дверью несогласно забубнили, но я, подвинув подругу, веско сказала в коммуникационную скважину:

– Все, хватит! Баста, карапузики! Сеанс общения закончен, идите куда подальше!

– В Саратов, в глушь, в деревню! – уточнила адрес, заимствовав его у русского классика, начитанная Юля.

За дверью стало тихо. Не думаю, что посланные карапузики сверялись с навигатором, уточняя расположение Саратова.

Я сунулась посмотреть в замочную скважину и тут же отшатнулась, потому что в глаз мне мощно дунули.

– Ладно, мы уходим, но это временное отступление! – вместе с ветром влетел в прихожую голос Алекса. – К вечеру ваш дед проснется, и тогда мы пошумим!

– Короче, ждите нас к ужину! – добавил Эдик.

И кто-то там легкомысленно засвистел, а потом шаги протопали вниз.

– Вот же наглые морды! – не без уважения молвила Юля. – К ужину их ждите, а? Странно, что меню не заказали!

– Предлагаю сварить пельмени! – кровожадно ухмыльнулась я. – Кастрюлю побольше поставим, пятилитровую, чтобы на всех хватило!

– Во-о-от, вижу, опыт – лучший учитель! – развеселилась Юля. – Теперь ты умеешь принять незваных гостей!

Мы похихикали, планируя, как будем отражать вечернее вторжение наглых морд, но нездоровое веселье быстро сошло на нет и сменилось унынием.

– Ну, почему мы с тобой, Полька, такие невезучие? – шмыгнув носом, риторически вопросила подружка.

– Потому что нельзя быть такими идиотками! – ответила я вечной истиной.

Юля, однако, в репликах в поддержку не нуждалась, у нее наметился драматический монолог:

– Вот вроде и красивые, и умные, и порядочные, и добрые, а все без мужиков и без мужиков! – на низкой ноте тоскливого коровьего рева загудела подружка. – И почему так происходит, и когда это кончится?!

– В самом деле, когда это кончится? – раздраженно поинтересовался из своей комнаты Гавросич. – Вы чего там гундите, дедушке спать не даете?

– Де-е-едушка!

Юля, почуяв благодарного слушателя, ринулась к старцу – чуть дверь ему не снесла.

– Гавриил Иосифович, у нас с Полей горе, наши кавалеры оказались не кавалерами!

– А кем? Дамами, что ли? – удивился дед.

Мы с Юлей переглянулись.

– Нет, ну, не так все плохо, – сбавила обороты подружка. – Они, конечно, не дамы, просто не настоящие мужики. В смысле, не по-мужски они с нами поступили.

– Честь девичью порушили?! – Гавросич сел в постели.

– Не, не порушили, – с сожалением сказала Юля и вздохнула.

– Тогда вон отсель, дайте выспаться, потом с вашими бедами разберемся, – дед опять зарылся в подушки.

– А они, наверное, шуметь будут, – накляузничала я. – Обещали вернуться. Стучать будут, звонить…

– Не, звонить не будут, – Юля покосилась на оборванный звонок. – Может, дверь ломать станут…

– Я им сломаю, – Гавросич зевнул и, свесив с кровати одну руку, лунатически помахал ею над полом. – Подоприте дверь чем-нибудь тяжелым, хотя бы вот чемоданом моим, на пару часов этого хватит, а там я проснусь и …

Он скомкал фразу, переведя ее в бессодержательный, но агрессивный храп.

– Дожились, у деда склероз начался! – шепотом закручинилась Юля. – Где тот чемодан, давно уже нет его, а он позабыл!

А я все-таки заглянула под кровать, да так и застыла в позе челобитчика, увидев невероятное:

– Юлька! Он вернулся!

– Кто? Карлсон? – горько съязвила подруга.

– Чемодан!

Бух! Подружка рухнула на четвереньки бок о бок со мной.

– Может, это другой чемодан? Новый?

– С металлическими углами?

В четыре руки мы тихо, стараясь не разбудить храпящего Гавросича, добыли пресловутый чемодан из-под кровати. Для этого мне пришлось вползти под провисшую сетку на пузе и толкать чемоданище с одной стороны, пока Юля тянула его с другой.

Пыхтя и сопя, мы выволокли добычу в коридор, плотно закрыли дверь к Гавросичу и устало опустились на ту же обувницу.

Несомненно, это был тот самый старый чемодан, который некоторое время назад незаметно пропал, а теперь вот так же незаметно появился снова!

– Никогда не слышала ни о чем подобном, – призналась Юля. – Может, это у нас чемодан-невидимка? Или чемодан, разом существующий в двух параллельных мирах, куда он поочередно выпадает?

– Отличные фантастические версии, – желчно похвалила я. – Даже наш знакомый журналист из «желтой» прессы не придумал бы лучше!

Юле упоминание кавалера, который вовсе не кавалер, моментально испортило настроение, и она ответила грубо:

– Не нравятся мои сказки – придумай свою! А? Что? Слабо?

– Знаешь, есть у меня одна версия, – призналась я. – Действительно, несколько сказочная… С Гулливером и лилипутом… Хотя я была уверена, что они мне примерещились…

– Что за Гулливер, что за лилипуты? – оживилась подружка. – Давай рассказывай!

И я рассказала ей, как, сидя в луже и в шоке, краешком сознания отследила приход и уход разнокалиберной пары:

– Темно было, да и соображала я плохо, но вроде после того, как маньяк улетел в окно, и перед тем, как в дверь вломились вы с Эдом, появлялись еще какие-то двое – высокий и низкий…

– Так, стой, дай подумать, – Юля взлохматила челку. – Мы с Эдом открыли дверь ключом. А ты, говоришь, ее вовсе не запирала. А кто же запер?

– Маньяк, – уверенно предположила я. – Еще бы он ее не запер! Ему свидетели не нужны были.

– Тогда версия с визитом Гулливера и лилипута ломается, – возразила Юля. – Если только у них не было своего ключа!

– Или отмычек!

– Точно! Твой Ромашкин говорил, что замок открывали отмычками!

– Ромашкин не мой, – проворчала я. – Но с отмычками сходится: чемодан как раз тогда и пропал.

– Все, я больше не могу, – Юля встала. – Надо узнать, что в этом чемодане, иначе я умру от любопытства.

– Так нет же от него ключей, – напомнила я. – А мы с тобой не обучены искусству взлома.

– Поля! Что делает Магомет, если к нему не идет гора?

– Не знаю, – сказала я ехидно. – У меня нет ни одного знакомого Магомета. А у тебя?

Подружка порозовела.

– Вообще-то есть один, но я знакомилась с ним в Интернете под твоим именем.

– Вот! – Я щелкнула пальцами, ибо меня осенило. – Вот почему маньяк приперся ко мне! Потому что на телевидении ты тоже назвалась моим именем!

– Имя именем, а в программе снималась я, а не ты, так что маньяк видел, какая именно девушка ему нужна! – отбрила подружка и выпятила грудь, перекинув на нее косу.

Подчеркнула, так сказать, очевидную разницу в натуре девушек.

– А он подумал, что его нарочно запутывают, – медленно проговорила я, вспоминая, что об этом говорил сам маньяк. – Он решил, что его специально выставляют дураком! Таким, знаешь, идиотом, который сам не знает, что ему нужно, и не способен выследить свою жертву! Смотри, маньяк убил бабу Веру, и «желтая» пресса превратила его в посмешище. Конечно, его это задело, и, чтобы поправить репутацию и доказать, что он умнее всех, маньяк решил добраться до самой настоящей и правильной Полины Павловой! То есть до меня!

– А как же он узнал, что Полина Павлова – это ты, а не я?

Я еще немного подумала и вспомнила:

– А мальчик-рассыльный, который заказанные тобой тряпки привез, орал на весь двор: «Полина Павлова! Полина Павлова!» – я и откликнулась! А маньяк уже был где-то поблизости – и услышал!

– Логично, – неохотно признала подружка.

– Если ты еще хотя бы раз назовешься моим именем, я убью тебя сама, без всякого маньяка! – пообещала я. – Видишь, к чему привели твои безответственные игры?

– Да уж, нельзя быть такой идиоткой, – повинилась Юля, и я с трудом удержалась от аплодисментов: ну, наконец-то дошло! – Ладно, с маньяком все понятно, теперь давай с чемоданом разберемся. Итак, нам срочно нужен ключ…

– Нам срочно нужен слесарь, – поправила я.

– Я сейчас! – Юля рывком отодвинула от двери обувницу и убежала.

Баба Катя сидела на лавочке, рассеянно отмахиваясь от одинокого осеннего комара двумя гвоздичками. До сих пор баба Катя на этой лавочке не сиживала – ее собственный пост был у соседнего высотного дома.

– Ой, Вера, Вера, – негромко причитала баба Катя. – Что же теперь будет, а, Вера? Как же все тут, Вера, без тебя?

Подружками старушки не были, но общее хобби, возведенное в статус миссии, не могло их не сблизить. Периодически встречаясь в магазине, бабушки делились друг с другом наблюдениями и умозаключениями, сходясь в главном – в низкой оценке морального облика соседей и современного общества в целом.

– Кто ж теперь, Вера, если не ты? – кручинилась баба Катя.

Но даже подернутые слезой глаза ее привычно подмечали признаки торжествующей в социуме безнравственности.

При бабе Вере к подъезду не мог подобраться ни один расклейщик рекламных листков, а теперь прямо на двери трепетало бумажной бахромой непристойное объявление, предлагающее желающим вызвать «Мужа на час».

– Тьфу, паскудство какое!

Баба Катя плюнула и, придерживая рукой поясницу, поднялась с лавочки, чтобы оборвать гадкий листок, но ее опередили.

Из подъезда, звонко шлепая задниками тапок по крепким розовым пяткам, выскочила румяная дородная деваха в коротком халатике.

– Где оно? А, вот! – Даже не поздоровавшись с бабушкой, невоспитанная девка сдернула с двери неприличное объявление и, прижав его к пышной груди, умелась назад, в подъезд.

– Тьфу ты! Развратница! – запоздало высказалась баба Катя. – И, подняв глаза к серому небу, запричитала: – Ну, ты видела, Вер? Мгновенно распустились!

– Я это объявление еще вчера приметила, но при Эдике телефончик оторвать постеснялась, – тараторила взбодрившаяся Юля, поджаривая локоны плойкой.

Предстоящий визит «мужа на час» вернул ей природную жизнерадостность. Прихорашиваясь, подружка сожалела лишь о том, что к объявлению не прилагалась фотография.

– Ты слишком буквально все понимаешь, – скептически заметила я. – «Муж на час» – это просто рукастый дядя с молотком и отверткой.

– Рукастый, ногастый, да мало ли какой еще! – хихикнула подружка и нарисовала себе красной помадой манящие уста.

В дверь постучали, Юля открыла и упавшим голосом молвила:

– Здрасте, вы к нам?

Чувствовалось, что ей хочется услышать отрицательный ответ.

Расправленные было плечи подружки опустились, и я смогла увидеть лицо гостя.

«Рукастый, ногастый!» – фыркнул мой внутренний голос. – Ушастый он!»

Мастер по вызову оказался далеко не красавцем, чему я лично только порадовалась, потому что Юля срочно отменила свои матримониальные планы, и общение с рукасто-ушастым мужем ограничилось скоростным решением делового вопроса. Чемодан он нам открыл, а ничего другого мы от него уже и не хотели.

Выпроводив мастера, мы притащили в коридор диванные подушки, удобно разместились вокруг распахнутого чемодана и приступили к раскопкам.

Если бы меня попросили определить характер содержимого чемодана в двух словах, я сказала бы, что это мемориальная макулатура – бумаги, не имеющие материальной ценности, но дорогие, как память о былых временах, событиях и людях.

В чемодане хранились детские рисунки, почетные грамоты, благодарности, пожелтевшие фотографии, проявленные пленки и диафильмы в пластмассовых коробочках, удостоверения и пропуска, почтовые открытки и письма в аккуратно вскрытых конвертах с марками, копеечная стоимость которых выдавала эпоху вернее, чем почтовый штемпель.

– Махровый совок, – уверенно определила исторический период дипломированная специалистка по предметам искусства Юлия Юрьевна. – Эпоха расцвета социализма вообще и жизни Гавросича в частности. Хм, а ты знала, что он работал в крайкоме партии?

– Догадывалась, – кивнула я. – Дом-то элитный был, чтобы в таком доме квартиру получить, нужно было быть важной шишкой. Да и видно, что Гавросич только играет роль простецкого старичка, командирские замашки все равно проявляются.

– Да-а-а, был человек птицей средневысокого полета, с престижной работой, элитной квартирой, с семьей, наконец! – Юля потрясла в воздухе свадебной фотографией. – А что теперь? Одинокий пенсионер, подрабатывающий ночным сторожем и сдающий комнату чужим людям…

– Мораль?

– Мораль проста: не надо слишком заноситься, – рассудила доморощенный философ Тихонова Ю. Ю. – Ты знала, что Гавросич прогнал свою единственную дочь, потому что она выбрала себе не того мужа?

– Да, помню, он что-то такое рассказывал, – ответила я, перебирая и рассматривая фотографии. – Говорил, к его дочке сам второй секретарь подкатывал, а она выбрала не солидного мужчину с положением, а какого-то клоуна.

– Стилягу, наверное, – ухмыльнулась Юля. – Тогда как раз стиляги были, а они так занятно одевались – просто цирк!

– Цирк, – повторила я.

И в голове вдруг что-то щелкнуло.

– Цирк!

– Что – цирк?

Я могла бы ответить развернуто, но еще не была уверена в правильности своей внезапной догадки. А проверить ее захотелось отчаянно!

– Мы с тобой идем в цирк, – объявила я подружке. – Так, который час?

Подслушивавшая Варвара-отшельница услужливо прохрипела ответ.

– Отлично, как раз успеваем на шестнадцатичасовое представление! – Я отобрала из чемоданной коллекции несколько фотографий и унесла их в нашу комнату, чтобы положить в свою сумку.

– Но мы же совсем недавно уже были в цирке! – напомнила Юля.

– Вот именно! – веско сказала я и скоренько переоделась поприличнее.

Повезло, что Юля уже была принаряжена и накрашена. Парадный экстерьер требовал выгула хоть куда-нибудь, так что на цирк подружка согласилась без долгих уговоров.

Чемодан мы не заперли, но закрыли и отбуксировали в сторонку, чтобы Гавросич спросонья не рухнул в него по пути в уборную.

– Хотя это был бы весьма символичный финал – старик на куче хлама, так сказать, человеческая руина на осколках собственной жизни, прах, как говорится, к праху, пепел к пеплу, – философствовала Юлия Юрьевна, транспортируя упомянутую кучу хлама в тихий угол.

– Нет, – сказала я твердо. – Такой финал мне не нравится. Я надеюсь на хеппи-энд!

«Обоснованно надеешься», – подбодрил меня внутренний голос.

У моей подружки на зависть легкий характер.

На подходе к цирку Юля разулыбалась и начала подпрыгивать в такт доносящейся из динамиков музыки. Ей не хватало связки воздушных шаров в одной руке и леденца на палочке в другой, чтобы вполне соответствовать образу счастливой девочки, дождавшейся давно обещанного праздника.

Я испортила подружке удовольствие, проведя ее мимо парадного входа.

– Эй! Цирк там! – возмутилась Юля, резонно (я не раз давала повод) предположив, что Полина Павлова – рассеянная слепая тетеря.

– У всех там, а у нас не там, – ответила я, в обход выпуклого бока здания шагая к неприметной двери служебного входа.

У настежь распахнутой двери картинно курила морщинистая бабушка лет трехсот. На долгожительнице, пренебрегающей предупреждениями Минздрава, были тугие розовые лосины и крупной вязки серебристый свитер до середины бедер. Разворот плеч и посадка головы у старой дамы были такие, словно минимум двести лет из своих трехсот она скоротала за исполнением главной партии «Лебединого озера».

– Это кто? – почтительным шепотом спросила меня притихшая Юля.

– Кто надо, – шепнула я в ответ.

Ясно было, что бабушка из местных и в цирке давно, так что всех тут знает как облупленных. Даже черепаху Клотильду, которой мы всем городом в прошлом году справили двухсотлетний юбилей. Она небось даже любимца публики слона Петрушу еще малышом на ручках качала!

Страшно захотелось сразу же спросить что-нибудь интимное про слона (он очень милый!), но я удержалась и начала с вежливого приветствия:

– Добрый день! Извините, пожалуйста, вы не могли бы нам помочь? Нам нужно найти двух молодых людей…

По лицу моей подруги было видно, что она обрадована тем, что мы с ней уже ищем, оказывается, новых кавалеров, но в то же время удивлена местом поисков.

– Всего двух? – Старая дама пыхнула дымом и басовито хохотнула. – Зачем же себя ограничивать? Чем больше молодых людей, тем дольше собственно молодость!

И она подмигнула оторопевшей Юле.

– Ценю вашу жизненную позицию, – сказала я немного желчно. – Но мы скромны в своих желаниях…

– За себя говори! – Юля отмерла и ткнула меня локтем в бок, продолжая восторженно взирать на бабулю.

– И нам сейчас нужны всего два молодых человека! – договорила я, повысив голос. – Я надеюсь, вы их знаете, они обычно вместе держатся, такая приметная пара: один очень высокий, другой очень маленький. Как Гулливер и лилипут!

– О! Наконец-то у Макса и Костика прогресс в личной жизни! – Старуха продемонстрировала в улыбке превосходные вставные зубы и оглядела нас с Юлей явно благосклонно.

Теперь уже я ткнула подружку локтем, чтобы она не вздумала некстати возмутиться тем, что ей приписали то ли Гулливера, то ли вообще лилипута, и торопливо подтвердила:

– Да, да, Максим и Константин! Где мы можем их найти?

– За кулисами, – старуха посторонилась и демонстративно отвернулась в сторону, пробормотав еще: – Кто я такая, чтобы стоять на пути любви…

Я поняла, что царственная бабушка высочайше даровала нам разрешение воспользоваться служебным входом, и подтолкнула подружку к двери. Та зашептала, что не желает вот так сразу вступать на путь любви неизвестно к кому, но я продавила ее внутрь и толкала до тех пор, пока мы не уперлись в коридор из проволочной сетки. По нему, не удостоив нас с Юлей даже взглядом, мягкой рысью пробежали три тигра.

– Ой! Т-только после вас, – любезно сказала им Юля и основательно уперлась.

Я заверила ее, что с тиграми наши жизненные пути в цирковом закулисье не пересекутся, и мы пошли искать Максима и Константина.

Парень в брезентовом комбинезоне и с ведром комбикорма свободной рукой указал нам нужный коридорчик, девушка в банном халате и диадеме проводила к двери с табличкой «Техническая дирекция».

– Можно? – громко спросила я, постучав в филенку согнутым пальцем.

И толкнула дверь.

И зловеще молвила:

– Ага!

Гулливер, лилипут и обыкновенная девушка пили чай с баранками.

От моего «Ага!» лилипут уронил баранку в чашку, а Гулливер, едва успевший закусить сухое колечко, так и замер с ним во рту, приобретя большое сходство с озадаченным быком.

– Попались! – сказала еще я и шагнула через порог.

Юля без приглашений и понуканий вошла за мной и сама сообразила закрыть дверь.

– В чем дело, вы кто? – поставив чашку, спросила девушка, составляющая компанию Гулливеру и лилипуту.

– А вы кто? – спросила я.

– А я бригадир осветителей, и я не потерплю присутствия в служебном помещении посторонних! – Девушка заговорила командным голосом, который кого-то очень напоминал…

– Вы Лея! – торжествующе вскричала я.

– Лена! – возмущенно поправила она.

– Ага, понимаю, не хочется зваться Лейкой, как садовый инвентарь, – кивнула я, улыбаясь. – Я сама такая: по паспорту Паулина, но представляюсь просто Полиной, чтобы Павлином не обзывали. Итак, вы Лея, да?

– Прокололись? – горько укорила Лея-Лена сотрапезников.

– Да это не мы! – загорячился лилипут.

– Это не они, я сама догадалась, – я подошла ближе и достала из сумки фотографии, извлеченные из дедова чемодана. – По этим фотографиям сообразила: они все обрезанные, на каждом снимке одного человека не хватает. Тут ваша мама была, да?

– Ну, предположим. И что?

– А то, что это все объясняет, – я бесцеремонно подсела к столу. – Вы – внучка Гавриила Иосифовича. С дедом вы не общаетесь, потому что много лет назад он отказался от дочери, которая предпочла второму секретарю райкома циркового клоуна.

– Так это был настоящий клоун?! – удивилась Юля.

Я обернулась, помахала ей, приглашая присоединиться к нашей условно теплой компании, и продолжила, смягчив тон:

– Простите, Лена, а ваши родители живы?

– Мама – да, а папа давно умер.

– Сочувствую вам, – мне и вправду было жаль. – Наверное, вам очень хотелось иметь фотографии юной мамы?

– Мне еще больше хотелось, чтобы их не имел старый гад! – разозлилась девушка.

– Понятно. И вы попросили своих друзей-товарищей выкрасть эти фотографии… Кстати, а почему именно их – с такой-то приметной внешностью?

– Потому что мы ловкие! – напыжился лилипут. – Мы, между прочим, были знаменитыми артистами цирка – братья-акробаты Звездинские!

– А ключи от квартиры Гавросича у вас откуда? – спросила Юля.

– А не было у нас ключей, – признался лилипут. – У нас отмычки были! Говорю же, мы ловкие!

– Видать, с кривой дорожки начался творческий путь цирковой звезды, – съязвила Юля.

Лилипут засопел.

– Вы ничего не докажете, – заявила Лена-Лея. – Никаких отмычек не было, и фотографии никто не крал. А обрезать их мог и сам старый гад – еще сто лет назад, когда маму мою из дома выгнал!

– Э-э-э нет, срез на снимках свеженький, тут только недавно ножницами поработали, я потому и догадалась, – сказала я и встала. – Ну, что ж, позвольте откланяться!

– Что, мы просто так уйдем?! – шокировалась Юля.

– А что нам, за решетку их налаживать? – усмехнулась я. – Можно, конечно, попробовать, но зачем? Кому от этого лучше будет? Уж точно не одинокому больному старику, у которого никого на свете не осталось, кроме дочки и внучки, да и те не хотят его выслушать, понять и простить. А он, между прочим, внучку любит, гордится ею, в чужих девушках ее черты угадывает…

– Что за бред?! – выкрикнула мне в спину Лея.

Я обернулась.

– Какой бред, Лена? Гавриил Иосифович нам с Юлей сто раз говорил, что мы похожи на его внучку. Я еще удивлялась, как это мы обе можем быть на нее похожи, если такие разные? А теперь сама посмотри: рост и фигура у тебя, как у меня, а глаза голубые, как у Юли, и коса такая же русая!

Лея-Лена молчала.

В наступившей тишине я вышла из комнаты и услышала, как замешкавшаяся Юля морально добивает девчонку очевидным:

– Дедушка знает, как ты выглядишь, значит, видит тебя, он следит за твоей жизнью! Возможно, и помогает! Кстати, он очень скромно живет на доходы от сдачи комнаты, а пенсию и зарплату свою каждый месяц кому-то переводит, ты случайно не знаешь – кому?

И Юля тоже вышла, аккуратно, без стука, прикрыв за собой дверь.

Посмотрела на меня большими влажными глазами.

Я молча показала ей большой палец.

– Что могли, то сделали, – кивнула подружка.

– Все будет хорошо, – сказала я. – А пошли представление смотреть из-за кулис?

И мы пошли. Тигров, к сожалению, пропустили, но на слона Петрушу как раз успели!

Было пасмурно, но не холодно. Облака окутали мир сине-розовой ватой. Уличные фонари только-только разгорались и светили оранжевым. Мы с подружкой сидели на лавочке имени незабвенной бабы Веры и решали, как будем действовать, если Гавросич помирится с дочкой и внучкой.

– Они же тогда вместе жить станут, значит, придется нам отсюда съехать, – спокойно, как об уже давно решенном, сказала Юля. – Надо подыскать другую комнату.

– Может, целую квартиру снимем? – предложила я. – Дороговато, конечно, но мы что-нибудь придумаем.

– Можем работы мои продавать, – предложила подружка. – Я буду рисовать, а ты займешься продвижением. У тебя получится, ты умная и сообразительная, смотри, как раскрутила историю с чемоданом!

Я всерьез задумалась над этим предложением и не успела ответить.

– Что там у вас с чемоданами? Вы съезжаете с квартиры? – спросил знакомый голос за спиной.

– Я могу приютить бездомных девушек у себя! – сказал другой знакомый голос, и лавочка заскрипела под весом опустившегося на нее Эдика.

Он же Антон Собакин, он же Бульдог и Боксер, редактор отдела криминальной хроники.

– Ты, кажется, у нашего дедушки на балконе живешь! – напомнила Юля и хлопнула по руке, нахально обвившейся вокруг ее талии.

– Это было мое прикрытие, – хмыкнул Эдик-Антон, игнорируя хлопок. – Вообще-то у меня собственная двухкомнатная квартира имеется.

– И у меня тоже двухкомнатная, – сообщил Алекс, присаживаясь рядом со мной.

По моей талии вкрадчиво, осторожным удавчиком, поползла мужская рука.

Я сложила ладошку мухобойкой, чтобы звонким ударом пресечь это наглое поползновение, но неслышный миру голос в моей голове упреждающе рявкнул:

«Нельзя быть такой идиоткой!!!» – и я раздумала отбиваться.

Счастье в личной жизни – оно такое хрупкое. Как люстра из стеклянных пузырьков на лесках!

Не будем делать резких движений.