Глава 14
Билет до Бреста
Велики бесконечно, несказанно прекрасны обетования любви!
Анатолий Жураковский, «Тайна любви и таинство брака»
Еврейство есть подлинная «ось» всемирной истории в том смысле, что оно в ней присутствует с самого ее начала до конца. Это есть единственный народ, удерживающий свое место в пестрой смене разных народов, в их исторической очереди. При этом сила не ослабевает ни количественно, ни качественно. Таков основной факт в жизни «избранного народа», это предсказано и в пророческих книгах, как свидетельство на то воли Божией. И это физическое сохранение и распространение Израиля сопровождается внедрением его в жизнь всех наций…
Протоиерей Сергий Булгаков
В Баку стояла жара. Апшеронское солнце плавило асфальт на узких мостовых и на плоских крышах домов. Поразительно похожий на Неаполь, город подковой спускался к Каспию террасами старых и новых улиц, модерново-бетонными кубами современных зданий, зеленью парков и круглыми минаретами мусульманских мечетей. Но и каспийская вода, к которой с разбегу припадал город, не давала ему прохлады. Сухой, как шкура на барабане, зной выжигал азербайджанскую столицу, ее тутовые деревья чернели от этого жара мохнатыми сочными ягодами, а каштаны роняли на землю маленькие зеленые остроиглые бомбочки, которые лопались, обнажая коричневые плоды, блестящие свежей полировкой.
Впрочем, ни зной, ни апшеронский ветер, ни даже диктатура КПСС не мешали городу жить своей бытовой жизнью. Дети шумно играли на улицах в футбол и «лямги», восемнадцатилетние сдавали вступительные экзамены в вузы, женщины выбивали на балконах и крышах ковры и верблюжью шерсть и здесь же стирал и, месили тесто и ощипывали кур. А мужчины жарили на мангалах бараньи шашлыки, пили чай и слушали по радио тягучие и оглушающе-громкие мугамы.
Пройдя сквозь ватагу пацанов, гоняющих мяч по узкой улице имени поэта Самеда Вургуна, Мурад вынужденно остановился у раствора-въезда своего двора – здесь стоял грузовик с мебелью, а соседки на ближних и дальних балконах оживленно судачили:
– Очень хороший шкаф! Трехстворчатый! Зеркальный!
– Немецкий, да! Немецкие всегда зеркальные!
– Зачем говоришь «немецкий», если не знаешь? Наш!
– Какой наш?! Что я – по софе не вижу! Спустись, посмотри своими армянскими глазами! «Мадэ Германия»!
– И как вовремя привезли – он как раз в университет поступает! А одеяла вы посчитали?
Тут из раствора вышли два потных мужика в плоских кепках-«аэродромах», один из них, чем-то знакомый Мураду, снял из открытого кузова грузовика огромную пачку цветных одеял, а второй – какой-то тяжелый мешок, и оба потащили ноши во двор дома Мурада.
Мурад с любопытством пошел за ними. Большой квадратный двор-колодец был окаймлен по всем сторонам многолюдными верандами, деревянными и железными лестницами и балконами с мокрым цветным бельем, развешанным, как штандарты, на пересекающих двор веревках. А посреди двора, возле новеньких, в полиэтиленовой пленке, стола, тахты и посудного шкафа стояли мать и Фируза, старшая сестра Мурада. Вдвоем они внимательно осматривали эту мебель.
– Не поцарапали? – спросил у них мужик, который пронес одеяла на веранду квартиры Мурада.
– Нет, не поцарапали! – счастливо сказала мать.
А второй мужчина подошел к столу и прямо на покрывающую этот стол полиэтиленовую пленку высыпал из мешка гору сахара-рафинада – крупного, головками.
– Вах! Настоящий сахар! – кокетливо сказала соседка с левой веранды. – Вагиф, а Вагиф! Это у вас в деревне такой настоящий сахар продают, да?
– Вагиф, ты что думаешь – у нас в городе сахара нет? – тут же ревниво встряла соседка-грузинка над ней.
– Да это я просто так – чтобы наш приезд подсластить! – весело ответил мужчина, и только теперь Мурад вспомнил, что это же его дальний деревенский родственник дядя Вагиф. А второй мужик – его младший брат Иман, как же он их раньше не узнал!
– Правильно! Молодец! – сказал тем временем сосед справа. – Сахар обязательно нужно, народный обычай надо соблюдать!
Мурад подошел к матери:
– Ма, они к нам жить приехали?
Дядя Вагиф увидел Мурада и рассиялся улыбкой на усатом и мокром от пота лице:
– Вах, Мурад! Какой большой стал! Сколько я тебя не видел? Пять лет? Савсем мужчина, слушай! Иман! Иди сюда, сматри! Это же Мурад! Савсем мужчина, ара! Школу кончил?
– Давно кончил! – небрежно сказал Мурад, хотя со дня окончания школы не прошло и двух месяцев. А Фируза метнулась в квартиру и тут же вернулась с его, Мурада, школьным аттестатом.
Дядя Вагиф взял аттестат, развернул, прочел:
– Аттестат зрелости! Я же говорю – мужчина!
Мимо них, согнувшись под тяжестью зеркального трехстворчатого шкафа, пересекали двор отец Мурада и дядя Иман.
– А вы в город переезжаете? – спросил Мурад у дяди Вагифа.
– Что? – изумился дядя Вагиф.
– Ну, я говорю – вы в город переезжаете, вещи перевозите? – И Мурад подставил плечо под угол шкафа, помогая отцу и дяде Иману.
Но дядя Иман выпрямился и вмеcте с дядей Вагифом изумленно уставился на отца Мурада.
– Ишак, ты что – забыл? – прошипел под шкафом отец Мурада.
– Что забыл? – тихо спросил у него Мурад.
– Ара, я тебе сколько раз говорил, – сказал отец, обливаясь потом, – ты с детства обручен с дочкой Вагифа. Теперь ей шестнадцать лет исполнилось, они ее приданое привезли. А мать ей свои золотые серьги подарила и три кольца!
Мурад рывком освободил плечо из-под шкафа, от чего этот шкаф чуть не рухнул на землю, благо здоровяк Иман удержал его в последнюю секунду.
– Отец, пусть они уедут!
– Как уедут? – возмутился отец. – Ты что? С ума сошел? А ну неси! Старший брат Вагифа знаешь кто теперь?
Он хотел пронести шкаф мимо Мурада, но Мурад загородил ему дорогу:
– Отец, пусть они уедут!
– Ара! – вскипел отец. – Тебя что – сейчас женят? Сначала должен в институт поступить, а потом… Дай дорогу!
– Мы тебе такие адеяла привезли – карабахская шерсть! Пух! – сказал сзади дядя Иман. – На таких адеялах с маладой женой… спасибо должен сказать!
И они пронесли шкаф мимо Мурада к веранде, на которой сестра Мурада горкой складывала пестрые шерстяные одеяла.
Но тут уж Мурад психанул – рванулся на веранду, опережая отца и Имана, схватил в охапку кипу одеял и швырнул их через окно к ногам Вагифа. Потом – еще кипу, и еще…
– Эй, ты что? – закричал дядя Вагиф и повернулся к отцу Мурада: – Что он делает?
– Убирайтесь! – в бешенстве кричал с веранды Мурад, продолжая швырять через окно новенькие подушки, пододеяльники и простыни. – Вы у меня спросили? Убирайтесь! Я вас пять лет не видел и еще сто лет видеть не хочу! Убирайтесь! С одеялами! С молодой женой!…
– Вах! – изумленно ахнули соседи, а мать Мурада схватилась за голову и запричитала, как на поминках: – Вай ми! Вай Аллах! Какой позор! Почему мои глаза еще видят это? Почему я уже не слепая?…
Вагиф и Иман застыли на месте, пораженные таким публичным оскорблением.
А отец бросил свой край шкафа на землю, молча поднялся на веранду и с размаху дал Мураду такую оплеуху, что тот скатился по ступенькам к ногам матери.
– Ишак! – сказал отец.
– Правильно! – сказала соседка слева.
– Честный слово, дети пошли – хуже некуда! – сказала верхняя грузинка.
– Не ваше дело! – крикнул им отец и сказал дяде Вагифу: – Ничего! Он еще молодой, глупый. Ничего. В институт поступит – привози невесту!
Но дядя Вагиф не ответил. Оскорбленно отвернувшись, он сказал Иману:
– Пошли отсюда!
И, пнув ногой скатившуюся со стола головку сахара, с гордым видом ушел со двора. А дядя Иман, поколебавшись, беспомощно развел руками перед отцом Мурада и пошел следом за старшим братом.
– Обидели людей! – сказал сосед справа.
– Молодежь, да, старших не уважают! – сказала верхняя соседка.
С улицы послышался шум отъезжающего грузовика. Мурад, оглушенный отцовской затрещиной, поднялся на четвереньки. Над ним стоял отец и ждал. Когда Мурад встал на ноги, отец размахнулся, чтобы врезать еще. Но мать бросилась на него, повисла на руке, заслонила сына.
– Хватит! Убьешь!
– Вырастила! Со своим телевизором! – сказал ей отец. – Перед такими родственниками опозорил! У Вагифа старший брат знаешь кто теперь?
И пошел в дом.
– Раньше надо было бить… – сказал сосед напротив.
Отец в бешенстве высунулся через окно веранды, крикнул:
– Ара, заткнись! Все заткнитесь!
Вечером сидели на кухне, молча ели долму, никто не смотрел друг другу в глаза. Синяк под глазом у Мурада был смазан зеленкой. Только набирая себе вторую порцию долмы, отец сказал Мураду:
– Ты невесту видел?
– Не видел, – хмуро сказал Мурад.
– А не видел – зачем отца позоришь? Мать? Что я тебе – плохое хочу? Невеста – красавица, шестнадцать лет! Дядя ее, брат Вагифа, большой человек стал – начальник треста! Они специально этот день ждали, когда ты школу кончишь, чтобы приехать…
– Не женюсь я. Сказал? – упрямо буркнул Мурад. – Лучше в армию уйду!
– Я тебе уйду! – начал злиться отец. – Ты про сестру думаешь? Покаты не женишься, она замуж выйти не может. А ей уже двадцать лет, совсем старуха!
– Пускай выходит! – снова буркнул Мурад.
– Ты меня не учи! «Пускай выходит!» Она тебя ждет. Закон такой, обычай.
– Если я из дома уйду, а невесты в доме не будет – кто за матерью будет ухаживать? Помогать? – сказала Фируза.
– Э! Ты хоть не ври, да! – возмущенно сказал ей Мурад. – Ты не меня ждешь! Ты с Кеворкяном встречаешься!
Отец от изумления даже ложку отложил.
– С кем?…
– С кем! С кем! – нехотя произнес Мурад. – С футболистом из ереванской сборной, он сюда каждый месяц приезжает. Я их на бульваре в кафе видел…
Отец повернулся к Фирузе, сказал спокойно: – Убью.
– А он с Сонькой встречается, с Красноармейской улицы. А она старше его на два года! – мстительно сказала Фируза.
– Кто такая? – спросил отец у Мурада.
– Еврейка-диссидентка! – сказала Фируза, спеша отвлечь отца от разговора об ее армянском футболисте. – Отказница! Он в нее уже два года влюблен…
– Поэтому жениться не хочешь? – спросил отец у Myрада. Но Мурад опять промолчал, а Фируза опять встряла:
– Он за ней, как раб, по всему городу ходит, а у нее вся семья в милиции на учете. Сионисты! Он на всю нашу семью тень бросает!
– Замолчи! – прервал ее отец. – Я тебя убью за армянина. Ты что – из наших не можешь себе найти футболиста? – И повернулся к Мураду: – Женишься на дочке Вагифа, все.
– Не женюсь я… – сказал Мурад.
И впервые поднял взгляд на отца. С минуту они пристально смотрели в глаза друг другу. От бешенства у отца не только шея, но даже лысина покраснела. Но Мурад не отвел глаз, и отец расслабился, сказал с усмешкой:
– Хорошо. Если ты ее так любишь, приведи сюда. Я хочу посмотреть.
Мать испуганно отшатнулась на стуле:
– Отец!
– Ничего, – сказал ей отец. – Пускай приведет. Познакомимся, да!
– Зачем?! – ужаснулась мать.
– Ну, если ему наша невеста не подходит, пусть свою приведет. Посмотрим.
Мать стала в отчаянии раскачиваться на стуле, причитать:
– Вай ми! Вай! Что люди скажут? Родственники? Отказаться от своей невесты, взять чужую! Нет, лучше я умру, чем такой позор!
– Подожди, – сказал ей отец. – Пока живи, да. Я же не сказал «взять невесту». Я сказал – «посмотрим». – И снова повернулся к Мураду: – Ну? Сейчас приведешь? Или завтра?
– Не приведу, – хмуро сказал Мурад. – Уехала она.
– Куда уехала?
– В Брест…
– Зачем?
– Очередь занять. В таможню.
– Там очередь по пять дней, говорят… – сказала Фируза.
– Так им что – разрешили в Израиль уехать? – спросил отец у Мурада.
– Да.
– Вах! Вах! Вах! – покачал головой отец. – Счастливый люди! Если бы я мог, я бы из этой страны голый ушел! Клянусь матери могилой!
– Отец! – предупредительно сказала мать и кивнула на открытые во двор окна.
– Ара, пусть слушают! – раздраженно отмахнулся отец. – Что? У нас во дворе – коммунисты живут? Люди живут! Все так же думают, как я! Если бы разрешили – все бы в Турцию ушли! Без вещей! – И спросил у Мурада: – Так в чем дело?
– В чем? – переспросил Мурад.
– Ну, она в Израиль уехала. Так о чем говорить? Что тебе теперь – никогда не жениться? Женишься на дочке Вагифа. – И отец повернулся к матери, сказал ей: – Ребенок, э!
– Не женюсь я, – упрямо произнес Мурад. – Я в Брест поеду.
– Что??! – сказала мать.
– Куда? – засмеялась Фируза.
Но Мурад не взглянул ни на мать, ни на сестру. Сказал отцу:
– Я сегодня сдал последний экзамен и еду в Брест провожать ее.
– Интересно, когда твой поезд отправляется? – насмешливо, как ребенку, сказал отец.
– Завтра вечером, в восемь. Мы уже купили билеты.
– Кто – «мы»? – посерьезнел отец.
– Ну, ее мать и я. Соня туда с братом уехала, а я их матери помогу вещи тащить, у нее шесть чемода…
Договорить он не успел – отец вскочил и через стол засвистел кулаком в воздухе. Но мать и Фируза бросились между ними, схватили отца за руки.
– Я тебе дам Брест! Я тебе дам чемоданы! – рвался из их рук отец и брызгал слюной: – Сопляк! Шпана! Комсомолец! Гетваран!
– Я люблю ее, отец, – сказал Мурад, стоя напротив него.
– Пустите меня! – кричал отец жене и дочке. – Я ему покажу «люблю»! Ишак!
– Отец! Соседи все слышат!… – плакала мать.
– Все, больше не могу! – вдруг сказал ей отец, ослабевая. – Не могу больше! Собирай родню! Утром всю родню собирай – я его при всех зарежу! Убью своими руками!
Тут во дворе раздался такой оглушительный взрыв, что стол с посудой подскочил вверх и свет замигал в лампочке. Но на это отец прореагировал совершенно спокойно.
– Опять этот идиот взорвался, – сказал он и высунулся в окно.
Там сосед Акрам слепо выскочил из своей веранды сквозь бело-желтые клубы дыма. Ступая по осколкам стекол, выбитых взрывом, он двумя руками держал опаленное лицо.
– Акрам! – сказал ему отец. – Я тебе сколько раз говорил! Я тебе восемь раз… Нет, я тебе уже девять раз говорил: что тебе, кроме сжатого воздуха, больше с работы украсть нечего?
