День 8
Среда 30 ноября

Мужчину задержали у него дома на Бюэльвсвеген в Баггармоссене в 6.32. Он как раз собирался расправиться с тарелкой овсяной каши с брусничным вареньем и молоком, двумя бутербродами с копченой колбасой и чашкой кофе с тремя кусочками сахара, когда полиция позвонила в дверь. Операция прошла без эксцессов. В качестве единственного возражения на предложение последовать за ними мужчина посетовал, что его завтрак успеет остыть, прежде чем он вернется.

«Он, конечно, успеет более чем остыть, – подумал Андерс Шюман и отложил в сторону гранки статьи. «Квельспрессен», что касается создания самого серийного убийцы и репортажа о его аресте, подошла к делу основательно и скрупулезно. Главный редактор уже распорядился о дополнительных бумажных тиражах, как для столицы, так и для соседних с ней муниципалитетов, остальным регионам страны приходилось довольствоваться подробностями о бутербродах и кусочках сахара через Интернет.

Он взял распечатку фотографии с первой полосы: Густава Холмеруда, 48 лет, выводили на улицу шесть одетых в униформу полицейских в тяжелом снаряжении. Выражение лица серийного убийцы, пожалуй, можно было описать как удивленное. Напряженные мины полицейских, по мнению фотографа «Квельспрессен», прежде всего свидетельствовали об опасности задержанного преступника.

Шюман не сомневался в своей правоте. Они назвали мужчину по имени, с указанием возраста и места жительства, а также привели все подробности относительно его личной жизни и здоровья (незаконченное гимназическое образование, проблемы со спиной, временная нетрудоспособность). Их, естественно, ждали дебаты на предмет того, что нельзя раскрывать личность человека до тех пор, пока его официально не признали виновным, но он мог повторить свои контраргументы даже во сне.

При отсутствии возможности называть преступников до вступления обвинительного приговора в законную силу мы еще сегодня не знали бы имени того, кого суд первой инстанции осудил за убийство премьер-министра Улофа Пальме. Андерс Шюман увидел морщинистое лицо Кристера Петерссона перед собой, этого старого пьяницу позднее оправдал апелляционный суд, и он так никогда и не попал за решетку.

Кроме того, в техническом плане события обычно развивались столь стремительно, что серьезные и заслуживающие доверия средства массовой информации просто не успевали за ними, слухи и обвинения и чистая ложь начинали распространяться по Сети уже в следующее мгновение после того, как людей задерживали и арестовывали. «Квельспрессен», по крайней мере, проверяла свои источники, прежде чем обнародовала собственную информацию, и у нее имелся полноправный издатель, которого можно было призвать к ответу в случае возможной ошибки, то есть он сам. И газета вдобавок неоднократно подчеркивала, что данный мужчина пока еще только подозреваемый.

Шюман внимательно изучил лицо (подозреваемого) серийного убийцы, и ему вспомнился разговор с матерью убитой Лены.

«Это Густав… Он преследовал ее, пока она окончательно не отшила его…»

Он осторожно откинулся на спинку своего нового офисного стула. Их медсестра обещала ему снять повязку после обеда и заменить небольшим пластырем. Однако приходилось признать, что голова по-прежнему немного болела, пусть он обычно и не страдал от такой беды. Он потрогал рану, и ему показалось, что он почувствовал узлы швов под бинтом.

Его взгляд остановился на описании парня, которого видели идущим со стороны лесной опушки в Сетре, где произошло убийство: рост примерно сто семьдесят пять сантиметров, обычное телосложение, волосы пепельного цвета, гладко выбрит, темная куртка и темные брюки.

Честно говоря, оно подходило к восьмидесяти процентам всех мужчин среднего возраста в Швеции.

Мысль о том, что его газета выдавала желаемое за действительное, внезапно посетила Шюмана и оставалась в его больной голове столь долго, что он нашел достаточно аргументов, опровергавших ее, а также сумел развить ее в нужном ему направлении.

От полиции требовалось расследовать преступления. А от средств массовой информации – отслеживать ход событий и драматизировать его.

А потом, в ожидании развязки истории с похищением в Восточной Африке, он составил официальное заявление правлению и прочитал его начало еще раз:

«Настоящим письмом я прошу вас освободить меня от должности главного редактора газеты «Квельспрессен».

Ее разбудило солнце, на рассвете робко и как бы извиняясь нашедшее себе лазейку среди туч, и, открыв глаза, она уже знала, что они проспали слишком долго. Кения по времени на два часа опережала Швецию, и утро могло преподнести им любые сюрпризы.

Что-то было слишком поздно, но она не знала что.

Ее тело еще не успело толком отдохнуть от бурной ночи и остыть после пожара страсти, пожалуй охватившего в самый неподходящий момент. Анника повернула голову и уперлась взглядом в каштановые кудри на подушке рядом с ней. Она протянула руку и провела пальцами по ним, они оказались на удивление мягкими, как у маленького ребенка.

Слишком поздно или, пожалуй, все еще слишком рано. Она не знала. Прижалась к нему, обвила ногами его ноги и погладила рукой по плечам. Он проснулся и поцеловал ее. Они долго лежали неподвижно и смотрели друг на друга.

– Уже восемь, – прошептала она в его глаза.

Халениус крепко прижал ее к себе, и она почувствовала, как он вошел в нее опять, и еще раз, и ее по-прежнему влажное лоно почти сразу же приняло его, тогда как ему понадобилось время, чтобы набрать силу. Анника чувствовала, как его член увеличивался в размерах, и встречала его снова и снова, пока плечи Халениуса не расслабились и он не застонал, громко и протяжно.

– Боже праведный, – сказал он, – как я хочу отлить.

Она рассмеялась, пожалуй немного смущенно.

А потом они завтракали вместе за кухонным столом, йогуртом с грецкими орехами и бутербродами с печеночным паштетом, кофе и соком из красных апельсинов. Он сидел напротив нее в джинсах и рубашке нараспашку и читал «Дагенс нюхетер», шаря рукой в поисках своей кружки и роняя крошки на пол.

Анника не поднимала глаз от своего йогурта. Последние события представлялись сейчас приятным сном, который мог растаять как дым от одного неловкого взгляда, движения: его волосы при утреннем свете, вздымающаяся при дыхании грудная клетка, то, как он ушел с головой в передовицу, что он находился здесь, так близко к ней.

Она дышала открытым ртом, словно из опасения задохнуться от переполнявших ее чувств.

Халениус сложил газету и отложил ее в оконную нишу.

– Мне пора заняться делами.

И прошел мимо, не прикоснувшись к ней.

Анника долго принимала душ одна, казалось чувствуя каждую клеточку своего тела. Капли воды впивались в ее кожу, как иголки.

Она воспользовалась случаем и прибралась в ванне, смыла остатки блевотины с унитаза, вытерла зеркало, раковину и кафельный пол. Халениус в спальне говорил по-английски по своему мобильнику.

Анника надела чистые голубые джинсы и шелковую блузку. Халениус закончил один разговор и начал новый. Она пошла в комнату детей и продолжила разбираться с их гардеробом.

Десять минут десятого зазвонил домашний телефон, и ее сердце остановилось.

Она поспешила в спальню, проскользнула мимо Халениуса и забралась на неприбранную кровать. Он действовал четко, со знанием дела, включил записывающую аппаратуру, проверил ключевые слова, свои записи и ручки, закрыл глаза и глубоко вздохнул два раза, прежде чем поднял трубку.

– Алло? Yes, это Джимми.

Его губы побелели, глаза лихорадочно зашарили по сторонам.

– Да, мы получили сообщение о руке.

Он замолчал и крепко зажмурился, запустил руку в волосы. Его плечи застыли в верхнем положении.

– Ну, я знаю, что мы должны заплатить, это…

Он прервался и сидел молча какое-то время, она слышала, как писклявый голос похитителя буйствовал в трубке.

– Ей удалось собрать деньги на выкуп, но эта сумма ведь несравнима…

Снова тишина.

– Я понимаю, что ты говоришь, – сказал Халениус, – но ты должен попытаться посмотреть на это с ее точки зрения. Она собрала каждое эре из полученных по страховке денег и заняла, сколько смогла, у родственников и друзей, и сейчас ей больше неоткуда…

Он замолчал снова, поток слов обрушился на него с другого конца линии.

– Сначала мы хотели бы получить proof of life. Да, это непременное условие.

Анника заметила, что у Халениуса выступил пот на лбу, а ведь раньше не понимала, каких усилий стоили ему эти разговоры, насколько неприятны они были для него. Волна нежности нахлынула на нее, ничто ведь не обязывало его, но он все равно занимался этим делом, как ей отблагодарить его за все?

– Ты уже отрубил ему руку. Откуда мне знать, может, ты поступил так же с его головой?

Халениус говорил нейтральным тоном, но его руки дрожали. Она услышала, как похититель громко расхохотался, а потом что-то ответил.

Халениус поднял глаза на Аннику.

– Ее имейл? Сейчас?

Он кивнул ей и в сторону своего компьютера, она перебралась через матрас к письменному столу, повернула к себе его ноутбук, по Сети вошла в свою редакционную почту и нажала «получить».

К ней в почтовый ящик сразу же пришли четыре послания, в самом верху находилось одно от отправителя unknown. Она почувствовала, как ее пульс резко зачастил, и кликнула по нему.

– Оно пустое, – прошептала она.

– Пустое? Но…

– Подожди, здесь есть приложение.

– Открой его, – сказал Халениус тихо.

Там была фотография не лучшего качества. Томас лежал на чем-то темном, голова повернута таким образом, что его изящный профиль выделялся на его фоне. С закрытыми глазами, словно он спал. Анника испытала сильное облегчение, к которому добавилось чувство вины, а потом увидела огрызок его левой руки. Там, где должна была находиться кисть, предплечье сливалось с полом. Она услышала собственный стон и отпрянула от компьютера.

– Это уж точно не proof of life, – сказал Халениус в трубку. – Он выглядит как покойник.

Похититель в ответ смеялся долго и громко, его визгливый голос заполнил всю комнату, и Анника поднялась и открыла окно, чтобы проветрить ее.

На улице похолодало, но до настоящего мороза было еще далеко. Снежинки кружились в воздухе, не зная, должны ли они падать или летать. День так толком и не смог победить ночь, сейчас было темнее, чем когда она проснулась.

Она повернулась. Холод обнял ее сзади.

Халениус говорил в трубку снова, наклонившись вперед.

– Ей удалось собрать один миллион сто тысяч долларов. Именно. 1,1 миллиона.

Снова наступила тишина. Похититель также ждал на другом конце линии.

Потом он начал что-то говорить тонким голоском.

Халениус ждал с открытым ртом.

– Так не получится, – сказал он. – Стокгольм находится у самого Северного полюса, а Найроби на экваторе… Нет, мы не сможем оставить деньги сегодня. Мы… Нет, мы… Да, мы готовы прилететь в Найроби очень быстро, пожалуй, уже ночью… Номер моего мобильного?

Он назвал свой номер, похититель сказал что-то, и разговор прекратился. Анника услышала щелчок, когда похититель отключился.

– У нас есть двадцать четыре часа, – сообщил Халениус и положил трубку.

Он усадил Аннику на диване, сам расположился в кресле и взял ее руки в свои.

– Нас ждет нелегкое испытание, – сказал он.

Она кивнула, как будто поняла.

– Он принял мое предложение о миллионе ста тысячах долларов. Но хотел невозможного: чтобы деньги оказались в Найроби через два часа.

– Почему миллион сто тысяч? – спросила она.

– Это показывает, что ты действительно старалась и тебе неоткуда больше взять. Он даст о себе знать в течение дня, я не знаю как, с целью уточнить, как передать деньги.

Анника попыталась притянуть руки к себе, но Халениус поймал их.

– Нам необходимо лететь в Найроби, самое позднее ночью. Организуешь билеты?

Она кивнула снова.

– Сядь со мной, – попросила она.

Он перебрался на диван, но не прикоснулся к ней. Она смотрела вниз на свои джинсы.

– Ты думаешь, он жив?

Халениус почесал голову.

– Судя по всему, да, иначе похитители не прислали бы фотографию. Но с этим парнем ничего не знаешь наверняка. Француженка заплатила, хотя муж был мертв, то есть они обманули ее.

– Что произойдет сейчас?

Он задумался на несколько секунд.

– Ты имеешь в виду, исходя из мирового опыта? Обычно у коммерческих похищений есть шесть вариантов развития событий. Во-первых, заложник умирает еще до выплаты выкупа.

– Выглядит как не самая удачная сделка, – заметила Анника.

– Правильно. И он может погибнуть при попытке к бегству, спасательной операции, умереть от инфаркта или другой болезни. Порой причиной смерти жертвы становился голод. Другой сценарий сводится к тому, что выкуп выплачивается, но заложник умирает в любом случае.

– Как француз, – сказала Анника.

– Точно. Это может иметь место, если, по мнению преступников, есть опасность, что их опознают, или если их лидер полный социопат. Последнее хорошо подходит к нашему парню. Сценарий три: выкуп выплачивают, а заложника не выпускают. Взамен злодеи снова выходят на связь и требуют еще денег, и начинаются новые переговоры. Подобное чаще всего происходит, если похитители запросили очень много и им заплатили слишком быстро, тогда они делают вывод, что у них есть шанс получить добавку.

– Это может коснуться нас?

– Маловероятно, мы прошли по всему кругу. Четыре: выкуп выплачивается, заложника освобождают, но его похищают позднее, как только представится случай. Это, конечно, не должно случиться с нами. Пять: выкуп выплачивается, и заложника освобождают. Шесть: заложнику удается сбежать или его освобождают без каких-либо денег.

Анника долго сидела, не произнося ни звука, он ждал и не шевелился.

– Невозможно предсказать, как все будет, не так ли? – произнесла она тихо.

– Он обещал связаться с нами завтра рано утром. И пожалуй, все так и сделает, но не исключено, что придется прождать полдня и больше. Тогда нам надо приготовиться, иметь деньги при себе, и автомобиль с заправленным полным баком, и водителя, и заряженные мобильные телефоны, и воду, и рюкзак с едой, поскольку порой заложника возвращают довольно не скоро.

Она кашлянула.

– Чем занимается полиция?

– JIT в Брюсселе читает мои эсэмэс и держит в курсе всех участников событий, но преступники в первую очередь должны увидеть, что мы одни. Они уж точно не рвутся за решетку. Я буду требовать непосредственного обмена денег на Томаса, но на это они не согласятся.

– А само место, где мы передадим выкуп, будет находиться в Найроби?

Он пошел в спальню и вернулся оттуда с записными книжками в руках.

– Друг испанца бросил деньги в контейнер в сомалийском квартале в южной части города, – прочитал он. – Сын немки оставил их в канаве у подножия горы Кения в ста километрах севернее. Жена румына должна доставить восемьсот тысяч долларов сегодня в Момбасу на побережье. Француженка оставила их также в Найроби, но потом не смогла указать, где именно.

– Они не складывают все яйца в одну корзину, – констатировала Анника.

Халениус сел рядом с ней снова и перелистывал свой блокнот.

– Обычно выкуп передают поблизости к месту похищения, в радиусе пары сотен километров максимум. Но только не в этом случае.

– А потом? – поинтересовалась Анника.

– Может пройти до сорока восьми часов, прежде чем заложник объявится, – ответил Халениус.

Она сглотнула комок в горле.

– А потом?

Он отвернулся.

– Я нисколько не жалею, – сказала она.

Халениус поднялся и пошел в спальню, не взглянув на нее. Она осталась сидеть на своем месте, онемевшая, с ощущением пустоты на душе, словно ее внезапно опустили с неба на землю. Потом тяжело поднялась и последовала за ним. Он печатал что-то на своем компьютере, впившись в монитор красными глазами.

Анника сразу почувствовала себя глубоко обманутой, маленьким щенком, с которым поиграли, а затем бросили.

– Я позабочусь об авиабилетах, – сказала она. – Какие-то особые пожелания?

– Только не «Эйр Европа», – ответил он и посмотрел на нее, – и не через аэропорт Шарль де Голль.

Халениус слабо ей улыбнулся.

Она смогла улыбнуться ему в ответ и пошла в детскую комнату.

Места до Найроби на тот же вечер остались только на рейс «Эйр Франс», который летел через Париж.

– И это будет «Эйр Франс» всю дорогу? – спросила Анника. – Не «Эйр Европа»?

Дама из бюро путешествий газеты «Квельспрессен» забарабанила по клавиатуре своего компьютера.

– Ну, – сказала она, – самолет «Эйр Франс» летит через Париж и аэропорт Шарль де Голль, затем «Эйр Европа».

– И ничего другого нет?

– Ну, через Брюссель, но тогда вам надо отправляться через двадцать минут из Броммы.

Она остановила свой выбор на рейсе 16.05 из Арланды до Парижа и далее самолетом «Кенийских авиалиний» в 20.10. Он приземлялся в Найроби 6.20 по восточноафриканскому времени. Дата возвращения осталась открытой.

Билеты должны были прийти ей по электронной почте.

Анника положила трубку. День только перевалил на вторую половину, но уже начало темнеть, а она находилась в невесомости между сейчас и потом.

Халениус уехал домой взять одежду, зубную щетку и бритвенные принадлежности. Анника в течение сорока минут интенсивно писала свою статью, потом упаковала компьютер, немного одежды и видеокамеру, но для треноги у нее не нашлось места, поскольку они решили лететь только с ручным багажом. Она просмотрела содержимое холодильника и выбросила еду, чей срок хранения истекал, вместе с оставшимся мусором и выключила все лампы, а затем немного постояла в прихожей в темноте, прислушиваясь к звукам родного дома.

Что-то определенно было слишком поздно или слишком рано.

Она вышла на лестничную площадку, заперла замок с семью степенями защиты и спустилась вниз ждать Халениуса, обещавшего забрать ее на такси.

И, ожидая его, позвонила Софии Гренборг.

– Мы уезжаем сейчас, – сообщила она. – Договорились о сумме выкупа. Самолет улетает через два часа.

– Хочешь поговорить с детьми?

Черный «вольво» с тонированными стеклами вынырнул из снежного бурана и остановился у ее подъезда, задняя дверь открылась, и Халениус высунул голову над крышей автомобиля.

– Я перезвоню из Арланды, – сказала Анника и закончила разговор.

А потом шагнула навстречу вьюге и, улыбнувшись его растрепанным волосам, уголком глаза увидела, как какой-то фотограф поднял камеру с большим объективом и направил его в ее сторону. Водитель в сером пальто вышел из машины, она узнала его, это был один из мужчин по имени Ханс, он взял у нее сумку с компьютером и положил в багажник, а она села на заднее сиденье рядом с Халениусом, в то время как фотограф последовал за ней своим объективом. Статс-секретарь держал в руке мобильный телефон.

– Деньги должны быть в американской валюте, двадцатидолларовыми купюрами, их надо упаковать в прочный пластик и оклеить сверху скотчем, – сообщил он.

– Что здесь делает Хассе? – поинтересовалась она.

«Вольво» мягко тронулся с места.

– Правительственный автомобиль, – сказал Халениус. – Мне надо сделать массу звонков. Не та ситуация, чтобы читать о них на mediatime.se завтра.

Ей вспомнился очкастый служащий Хандельсбанка.

– Двадцатидолларовыми купюрами? Это же будет весить пятьдесят пять килограммов.

– Я попросил Фриду купить две большие спортивные сумки.

Он взял ее за руку.

– Он хочет, чтобы ты доставила деньги.

Анника смотрела на улицу сквозь стекло автомобиля. Каменные фасады скользили мимо за полосой снежного тумана.

Халениус взял мобильник и набрал ужасно длинный номер, который начинался с 00254, а она отклонилась назад, положила голову на мягкую кожаную обивку правительственного вольво» и попыталась отвлечься от тяжелых дум.

В зале вылета аэропорта Арланда было полно народу.

– Я не могу оформить вам все до конца маршрута, – сказала обслуживавшая их дама и забарабанила пальцами по своей клавиатуре. – Компьютерная система «Эйр Европы» несовместима с системами других авиакомпаний, поэтому вам придется подойти к стойке транзитных пассажиров в Париже и получить посадочные талоны на рейс до Найроби там.

Халениус наклонился вперед и впился в нее сердитым взглядом.

– В аэропорте Шарль де Голль нет стойки транзитных пассажиров, а у нас нет времени стоять в очереди на регистрацию.

Дама снова застучала по клавиатуре.

– Почему же, – сказала она, – у вас ведь будет целый час в Париже.

У Халениуса выступил пот на лбу.

– Ты когда-нибудь была в аэропорту Шарль де Голль? – спросил он тихо. – Самолеты останавливаются далеко от самого здания, потом надо ехать до терминалов на автобусе, а их разделяют несколько километров, и между ними нет никакого внутреннего транспорта, а нам надо добраться от 2B до 2F. Мы не успеем.

– Ну почему же, – возразила дама, – вы пойдете к терминалу F и…

– Мы не пойдем туда, во всяком случае без посадочных талонов.

Анника громко вздохнула. Из двух его пожеланий она проигнорировала оба.

– Это обычный порядок, – сказала служащая аэропорта. – Если вы опоздаете на свой самолет, вам гарантировано место на более позднем рейсе.

– Нам необходимо улететь именно этим, – настаивал Халениус. – Даже жизненно важно.

Дама наклонила голову и улыбнулась:

– Так все говорят.

Анника, стоявшая на полшага позади Халениуса, протиснулась вперед и, приподнявшись на носочки, перегнулась через стойку.

– Я заказывала билеты, – сказала она. – Бюро путешествий гарантировало, что нам не придется проходить промежуточную регистрацию, иначе мы не стояли бы здесь.

Дама больше не улыбалась.

– Мне ужасно жаль, – сказала он, – но сейчас все обстоит так…

– Я разговаривала с руководством аэропорта Шарль де Голль и «Эйр Европы» в Амстердаме. Все гарантировали, что не будет проблем.

Дама явно занервничала, ее губы вытянулись в тонкую линию.

– Я не представляю, как…

– Я предлагаю тебе взять телефон и позвонить тому или привести того, кто представляет, как это сделать, – сказала Анника и достала блокнот и ручку. – Могу я узнать твое полное имя?

Шея дамы покрылась красными пятнами. Она поднялась и исчезла за дверью, расположенной слева от нее.

Халениус удивленно посмотрел на Аннику.

– Я думал, главный офис «Эйр Европы» на Майорке.

– Откуда мне знать, где он находится, – ответила она и, отвернувшись от двери, куда ретировалась «регистраторша», уперлась взглядом в транспортерную ленту, уносившую багаж к самолетам.

Сумки с клюшками для гольфа и чемоданы всех размеров, а также упакованные в пластик детские коляски и прочий скарб двигались по ней непрерывным потоком и пропадали в черной дыре с другого конца. Потолок изгибался, как небосвод, над их головами, и люди в очереди позади них уже начали топтаться на месте и поглядывать на часы. Томас истекал кровью, лежа на земляном полу, а она была логистиком. И в возникшей сейчас ситуации могла винить только себя.

Дама вернулась назад с пожилой женщиной.

– Что у нас здесь за проблема? – спросила та.

– Нам гарантировали регистрацию на весь путь до Найроби, – ответила Анника, – но явно возникло какое-то недоразумение. Поэтому хорошо, если бы мы смогли разобраться с ним сразу же.

Пожилая женщина улыбнулась:

– К сожалению, ситуация такова, что…

Томас с опухшими губами и с перекошенным от страданий лицом обращался к ней с информационного табло, визгливый голос похитителя пробивался откуда-то со стороны ленты с багажом. Стон Халениуса взмыл вверх и растаял под потолком.

Она наклонилась над стойкой, и, когда заговорила, казалось, ее уста дышали огнем.

– Сейчас, – потребовала она. – Немедленно.

Пожилая женщина наклонилась над монитором и ввела несколько команд, потянулась к принтеру и положила перед Анникой два временных посадочных талона.

– Вот, – сказала она, – все в порядке.

Андерс Шюман с облегчением перевел дух, прочитав сообщение Шведского телеграфного бюро.

«Черт, мы оказались правы», – подумал он.

Переговоры об аресте Густава Холмеруда, естественно, проводились за закрытыми дверями, поэтому осталось неизвестным, почему конкретно его отправили за решетку, однако решение суда говорило само за себя. Его же подозревали в двух убийствах, и, судя по всему, для этого сейчас имелись серьезные основания.

«Вероятно, речь идет о Лене Андерссон и Налине Барзани», – подумал Шюман и потянулся к трубке внутреннего телефона.

– Патрик? Ты можешь зайти ко мне на минуту?

Шеф новостей легкой походкой пересек редакцию со своей вечной шариковой ручкой в кулаке.

– У них явно на него что-то есть, – сказал он, рывком открыв стеклянную дверь и приземлившись на стул для посетителей. – Сейчас мы на коне!

– И чего же мы не знаем? – спросил Шюман.

Расплывчатое описание внешности и данные оператора мобильной сети могли дать почву для подозрений, но уж точно не для ареста.

Патрик пожевал свою ручку.

– Расследованием руководит комиссар К., поэтому Берит и карты в руки.

Все знали, что Берит Хамрин и комиссара К. из Государственной криминальной полиции связывали хорошие и близкие отношения, но никто, кроме самого Шюмана и, возможно, Анники Бенгтзон, и понятия не имел, насколько действительно хорошими и близкими они были в недавнем прошлом. Роман Берит с этим полицейским продолжался несколько лет. И ей явно удалось сохранить деловые контакты со своим бывшим любовником, поскольку он продолжал давать ей данные, которыми делился мало с кем другим.

Сам Шюман оказался в курсе их истории по той простой причине, что спросил ее напрямую, хотел выяснить, откуда у нее такая эксклюзивная информация из полиции, и Берит ответила ему без толики смущения: она трахается с их комиссаром в одной из полицейских конспиративных квартир каждый вторник в пять пополудни. Правда, Шюман не знал наверняка, завязала ли она сейчас с этим.

– Скорее всего, у них есть что-то по-настоящему стоящее, – предположил он. – Какая-то серьезная улика, свидетели, орудие убийства или его признание. И меня интересует, о чем идет речь.

Патрик Нильссон посмотрел в сторону редакции.

– Здорово, – сказал он, – что мы хорошо подготовились.

Он скосился на главного редактора, Шюман вздрогнул, как от укола в спину.

– О чем ты? – спросил он.

Патрик несколько раз щелкнул ручкой.

– Собственно, все благодаря Аннике Бенгтзон, – объяснил он. – Она сказала это единственно с целью подразнить меня, можешь мне поверить. У меня ведь и мысли не возникло, что из вывороченного корня в Шерхольмене можно что-то выжать, а она подкинула их мне, всех мертвых женщин, и заявила, что мы, пожалуй, пропустили серийного убийцу, и я посадил Берит и Мичник на это…

Шюман наклонился вперед через письменный стол. То, что Патрика Нильссона порой мучили угрызения совести, стало неожиданностью для него, но выглядело хорошим признаком.

– Нет повода посыпать голову пеплом, – сказал главный редактор. – От нас не требуется быть глашатаями некой абсолютной истины. Общество подвержено постоянным изменениям, а наше дело – отслеживать их, мы наблюдаем и описываем. Положение вещей меняется изо дня в день, и, когда это случается, наша задача – информировать людей о сути происходящего.

Патрик легко поднялся.

– Выясни причину ареста, – сказал Шюман.

Как только шеф новостей закрыл за собой дверь, он достал конверт, адресованный председателю правления Херману Веннергрену, сделал два глубоких вдоха, а потом вызвал по внутренней связи помощника, ведающего общими вопросами.

– Мне надо доставить письмо правлению, в ваших рядах найдется парень, готовый заняться этим?

Он посмотрел в календарь и обвел кружком сегодняшнее число, 30 ноября.

Согласно личному контракту, Шюман должен был отработать шесть месяцев начиная с даты подачи заявления, а значит, мог закончить свою работу здесь в последний день мая следующего года.

Посыльный не заставил себя долго ждать, очень скоро в его кабинет с шумом влетел незнакомый ему парнишка и взвесил конверт на руке.

Примут ли они его отставку? Или будут уговаривать остаться, поднимут ему зарплату и пенсионную страховку, примутся превозносить его заслуги до небес и молить не уходить. Он протянул конверт посыльному:

– Не надо нестись сломя голову, но его должны получить сегодня.

– Я сразу этим займусь, – сказал парень.

Самолет действительно припарковался очень далеко от здания аэропорта, возможно, в паре десятков километров от терминала. И сначала им пришлось ждать первого автобуса, чтобы он доставил их к нему, а потом второго, поскольку первый оказался переполнен, а затем они еще четверть часа ехали на нем.

Когда они наконец добрались до терминала 2В, у Анники случился приступ туннельного зрения. Она не видела вокруг ни людей, ни каменные стены, ни кафе с круассанами, а только большое информационное табло, где напротив рейса до Найроби мигала надпись Final Call. Халениус рванул вперед как сумасшедший, и она с трудом поспевала за ним. Они мчались по коридорам и эскалаторам мимо залов вылета, чье обозначение в виде комбинации букв и цифр на вид не подчинялось никакой логике, и достигли 2F, когда на информационном табло уже красовалась надпись Gate Closed для ночного рейса «Кенийских авиалиний» до Найроби. Очередь на контроль безопасности была очень длинной, и они пролетели мимо нее, почти не касаясь ногами пола. Анника сказала что-то своим «огнедышащим» голосом, и ее попросили предъявить для проверки сумочку, из которой потом забрали зубную пасту. Они добрались до своих ворот как раз в тот момент, когда пожилая женщина из персонала запирала стеклянную дверь, и упросили ее впустить их на борт самолета, несмотря на опоздание.

– Здесь всегда так, – сказал Халениус и опустился в свое место 36L. – Всегда так в этом чертовом аэропорту.

Анника не ответила, она ударилась коленями о кресло перед ней, и они начали болеть уже через пять секунд. Халениус сидел очень близко к ней, их локти касались на узких подлокотниках, ей казалось, что она чувствует его запах. На экране на сиденье впереди нее стояло:

А рядом с текстом находились лев и две львицы и логотип «Кенийских авиалиний» с их слоганом «The pride of Africa».

Картинка поменялась. Сейчас весь экран заполнял текст

Потом на нем появилась карта мира с самолетом размером с Западную Европу. И маршрут их рейса, обозначенный на ней штриховой линией, по дуге уходил вниз к квадрату на краю Африки. Полет должен был продолжаться восемь часов и десять минут.

Она посмотрела в окно. Мужчина в наушниках и толстой куртке поливал крылья лайнера специальной жидкостью. Ей стало интересно, приходилось ли ему бывать в Африке.

Все места в самолете были заняты. И из-за спертого воздуха в салоне уже сейчас было трудно дышать.

Анника зажмурилась и закрыла уши руками. Двигатели начали набирать обороты, и самолет пошел на взлет. Она чувствовала, как вибрации его металлической обшивки передаются ее телу.

Колени Халениуса сталкивались с ее коленями.

Двенадцать часов назад она лежала в своей постели на Ангегатан вместе с ним с ощущением, что все было слишком рано или слишком поздно.