Глава 7
Если бы Антону Игнатьеву сказали, что он ведет какую-то свою игру, он бы не то что удивился, но постарался объяснить гипотетическому собеседнику, что тот путается в терминах. Никакой своей игры не было — партия, начата не им и не им, видимо, когда-нибудь будет завершена, пошла не по правилам, и Антон просто пытался ее как-то упорядочить и придать ей более конкретный вид. Действительно, если уж менять правила, то хотя бы договариваться с игроками противоположной стороны, а иначе даже продолжать неинтересно. Он давно наблюдал за Мясницким, благо по роду своей работы телохранителя-консультанта был в курсе почти всех важных дел фирмы. Важных. Были и другие — те, о которых заявляла вывеска при входе в офис: «Компьютеры». Барон, как почему-то окрестил Игнатьева Мясницкий, знал, что зря Сергей Львович не использует возможности своего легального бизнеса на полную мощность, а сосредоточивает силы полностью на теневом обороте — алкоголе, наркотиках, оружии. На явном, так сказать, криминале. Компьютеры могли давать вполне приличный и гарантированный доход. Барон знал множество нищих хакеров, готовых работать за самое скромное вознаграждение, лишь бы им предоставили «крышу» и, что необходимо для грамотного и сравнительно безопасного взлома компьютерных сетей, снимали бы офисы, предоставляли нужное оборудование.
Мясницкого это не интересовало. Тянуло его на грязную работу, как-то патологически он тяготел к ней, — видимо, еще со своих русских операций привык Сергей Львович к тому, что бизнес не делается в белых перчатках. Но самое неприятное было в этом то, что Мясницкий, в силу возраста и дикого везения, которое хранило его от провалов, расслаблялся год от года все сильнее, наглел, подставлял партнеров, обманывал своих же работников, не гнушался откровенного воровства. Не своими, конечно, руками, но какая разница: приказы, вернее, указания шли от него.
Игнатьева, так же как и Мишу Рахманинова, Мясницкий подобрал в трудную минуту, предложил приличный заработок: физические данные Антона и опыт работы следователем характеризовали его с самой положительной стороны для работы в качестве телохранителя с расширенными, так сказать, полномочиями. В случае начала военных действий, которые время от времени, в небольших, правда, масштабах, приходилось вести Мясницкому с конкурентами и обманутыми им группировками, Барон становился кем-то вроде коменданта гарнизона, патронируемого Сергеем Львовичем. Гарнизон был невелик: Мясницкий жадничал и не желал расширять штат сотрудников, поэтому каждому из них приходилось совмещать несколько профессий — от киллера до курьера. Это вело, по понятиям Антона, к общему разложению и потере квалификации, но переубедить шефа не было никакой возможности. В последние годы он совсем зарвался, стал работать в основном на себя, совершенно прекратил вкладывать деньги в развитие предприятия. А это, как знал Антон из опыта предыдущей работы, в криминальных структурах последнее дело. Обычно за подобного образа действиями главаря следует смена власти в банде, как ее ни называют — группировкой, синдикатом или акционерным обществом. Рано или поздно, но подчиненные понимают, что шеф зарвался, потерял контакты и необходимый авторитет, и в лучшем случае смещают его с должности. Способы смещения просты и стары как мир — от «подставы» до физического устранения. Последнее, как правило, проще, быстрее и обходится дешевле.
Но, как известно, лес рубят — щепки летят. Игнатьев понимал, что при возможных разборках первой такой полетевшей щепкой будет он, поскольку лично отвечает за безопасность шефа и с проблемой рубки столкнется в первую очередь. Поэтому он и повел свое тайное расследование состояния дел фирмы Мясницкого потихоньку, незаметно, входил в контакты с партнерами Сергея Львовича, изучал их, ведь именно с этой стороны нужно было ждать главного удара. В основном, как он быстро понял, никто из них не претендовал на захват власти, это были мелкие группки, которые устраивало нынешнее положение дел.
Но одна фигура стала больше и больше привлекать внимание Барона — сэр Джошуа. Особенно после того, как он помог Мясницкому наладить настоящую связь с русскими партнерами. Раньше это были разовые операции, и основной оборот фирмы зависел от внутриамериканских дел. Теперь же центр тяжести смещался буквально день за днем в сторону родины. Открывался новый, гигантский рынок, неосвоенный и бескрайний, которого хватит до конца дней уж точно, а на самом деле и внукам еще будет чем заняться на бескрайних эсэнгэвских просторах.
Но большие деньги, которые полились буквально потоком с перестроечной родины, сулили и большие проблемы, подразумевали большую ответственность. Размяк, размяк Сергей Львович в Штатах, забыл о том, как легко и просто решаются в России спорные дела. Забыл, что люди там бесстрашны и злы, запамятовал, что им нечего терять, кроме своих цепей…
Барон видел, как Мясницкий теряет нюх, утрачивает интерес к делам и все больше времени уделяет удовольствиям, в то время как Джошуа Бронски переключает связи Мясницкого на себя и все глубже запускает руки в руководство делами.
Барон вел дело с азартом. Он соскучился по своей работе, настоящей, которую любил, и расстался с ней только в силу того, что не мог больше жить в России. Неприятностями обернулась для него дружба с крупными авторитетами преступного мира. Игнатьев действительно дружил с несколькими людьми, имена которых являлись для граждан Питера едва ли не нарицательными, и ничего страшного в этом не видел. В конце концов, некоторые представители городской администрации, появлявшиеся еженедельно на телеэкранах, на деле были не менее опасны для общества, а может быть, и больше.
Неожиданно роль здоровяка-телохранителя помогла ему в новом занятии. Игнатьев вообще был малоразговорчив, а имидж бодигарда накладывал на его молчаливость печать туповатости; так и воспринимали его секретарши, программисты, с которыми он встречался в офисе, передавая им какие-то бумаги от шефа; при нем назывались коды, открывающие доступ к спрятанной Мясницким внутренней информации; невдомек было персоналу, что Игнатьев мог работать в Интернете так же легко, как садовод на своем участке. Все это, а также свободный доступ во многие комнаты офиса, для других закрытые, ускорило и облегчило расследование. Он, краснея, попросил нескольких молодых ребят научить его играть в «Дум». Они, посмеиваясь, усадили его за компьютер и начали читать краткий курс «для чайников». Барон же не посмеивался, а терпеливо внимал самодовольной болтовне служащих и несколько часов после этого даже убил на дурацкую игру. Зато с официального согласия шефа мог теперь в свободное время пользоваться аппаратурой фирмы. Дома у него тоже стояла отличная «персоналка», шеф знал об этом, но думал, что Барон использует ее лишь в качестве модной дорогой пишущей машинки. Это было очень далеко от истины.
Он видел, что Мясницкий уже ходил по краю, что несколько операций проведены Бронски вообще без его ведома и последний инцидент с этим несчастным Кешей — нечто большее, чем заурядное воровство пушера. Деньги, которые они с Тусклым должны были найти, это не Кешин табаш, они предназначались для переправки в Россию, и Игнатьев уже начал докапываться даже до их непосредственного, конечного адресата.
Электронную почту Джошуа Бронски ему отследить не удалось, как Барон ни старался, прибегнув даже к помощи одного из безработных хакеров. Но тот сообщил после нескольких дней сумасшедшей работы, что теоретически можно все, а вот с практикой обстоит гораздо сложнее. До компьютера Бронски можно было, конечно, докопаться, но это требовало привлечения еще пары, как сказал хакер, специалистов и, самое главное, времени. О деньгах вопрос не стоял — Игнатьев знал: кто владеет информацией, будет владеть и деньгами, — а вот время работало против него. Но уже по тому, как был защищен Бронски, Игнатьев понял, куда ведет дорожка, начинающаяся на клавиатуре его компьютера. К тем, от кого он бежал несколько лет назад.
Несмотря на частные неудачи, картина в целом вырисовывалась. Игнатьев знал даже имя и фамилию человека, который должен был со дня на день прилететь якобы для переговоров с Мясницким об упорядочении отношений с питерским филиалом, а на самом деле, по предположениям Барона, мог вполне занять место Сергея Львовича. Досье господина Звягина ему тоже просмотреть не удалось, но это не особенно волновало Барона. «Разберемся на месте», — думал он. Главное, что хотя бы в этом он был на один ход впереди Бронски.
И все бы было хорошо, если бы не какая-то, так сказать, третья сила, неожиданно вмешавшаяся в более или менее логичную картину отношений между Мясницким, Бронски, полицией и Россией. Бронски подсиживал Сергея Львовича, заинтересовав русских партнеров его фирмой; в полиции у сэра Джошуа были свои люди, и его покрывали достаточно явно и надежно; Кеша сделал для него полмиллиона долларов, убили его по чистой случайности два придурка-наркомана, что к делу, в общем-то, отношения не имеет, разве что чуть-чуть осложняет его. Но всего лишь чуть-чуть. Но не поддающееся объяснению уже ни с какой стороны убийство этого козла Джонни было невозможно назвать случайным…
Когда они приехали к Клещу домой, заперли машину с трупом в гараже, состоялся их первый, так сказать, совместный военный совет — благо тем для обсуждения было более чем достаточно. Клещ рассказал им о том, что кто-то очень назойливо действует ему на нервы, и признался, что грешил в этом плане на Барона. Или на его команду в крайнем случае. Игнатьев даже обиделся, услышав, что ему приписывают. Он объяснил полицейскому, что сам — профессиональный следователь и если бы он хотел что-то выяснить, то выяснил бы так, что Клещ даже не заметил бы. Собственно, он и так кое-что про него знал, но не стал вводить нового своего коллегу по розыску пропавших денег в соблазн. Не хватало только споров и доказательств, кто из них круче.
С ними не было Тусклого, и Клещ поинтересовался, кто он такой и будет ли он посвящен в подробности этой встречи.
— Это мой непосредственный начальник, — сообщил Игнатьев. — В общем, ребята, слушайте, что я скажу. Мы с вами коллеги. Опыт у меня большой, а работать с русскими, как бы вы ни старались, у вас не получится. Вам необходим консультант. Я хочу предложить себя. Тем более что я знаю, где искать все концы.
— Какие концы? — спросил Клещ. Он начинал запутываться в этой истории. Сначала им нужно было просто найти убийцу Кеши. Теперь вместо убийцы они получили еще один труп, девчонка исчезла в неизвестном направлении.
— Ну почему же в неизвестном? — спросил Барон после рассуждений Макдональда. — Очень даже в известном. В направлении Денвера они исчезли. И я подозреваю даже, что знаю телефон, по которому их можно разыскать.
Недавно из Питера пришел факс для Мясницкого, в числе прочего там был телефонный номер с пометкой «Дилон». Сопоставив направление бегства девчонки с деньгами и номер, пришедший для Бронски, Барон вполне допускал, что беглецы находятся именно там. Но это нужно было проверить.
— У меня есть один парнишка, — сказал Игнатьев. — За небольшую плату он может выяснить, где находятся наши русские с бабками. Я его в курс дела вводить не буду, не волнуйтесь. Просто слетает на самолете в Денвер, поводит там носом — как и что — и сообщит сюда. Он мне должен, так что я с ним смогу договориться. Спишу долг в счет будущих гонораров, хе-хе.
— Послушайте, Барон, у меня есть ощущение, что вы чего-то недоговариваете. — Клещ внимательно посмотрел на этого странного русского. — Хотя бы про этого вашего, как его, Тусклого… начальника. Он, кстати, кем был в России?
— У него был собственный бизнес.
— Жулик? У вас ведь это называется бизнесом?
— Нет, в случае господина Рахманинова вы ошибаетесь. Мистер Рахманинов настоящий бизнесмен, в каком-то смысле идеалист, даже можно сказать. Родись он в Америке — цены бы ему не было.
— Так в чем же проблема?
— Долго объяснять… А вам не кажется странным сам факт нашей беседы? Полицейский на равных беседует с бандитом, соболезнует несчастной судьбе сбившихся с пути граждан… Нарушаете профессиональную этику, коллега. — Барон усмехнулся.
— Слушайте, Барон… Или как вас звала в детстве матушка?
— Хм. — Барон улыбнулся. — Меня можно звать господин Игнатьев. Или Антон. Энтони.
— Энтони, разве вам в России не случалось по долгу службы нарушать ваш Уголовный кодекс?
Игнатьев закинул голову назад и уперся взглядом в потолок.
— Ну-у… — протянул он. — Если бы я его не нарушал, я бы, наверное, не довел до конца ни одного дела. До успешного конца, разумеется.
— Так почему же у вас возникают вопросы ко мне? Я с вами общаюсь исключительно в интересах дела…
— А мне кажется, что в интересах дела вы сейчас должны выбирать на глобусе место, где будет приятнее провести отпуск. Мне кажется, что вы, исходя из собственных интересов, стремитесь найти русскую барышню… Простите, если я заблуждаюсь.
— Энтони. — Клещ потянулся. — Знаете, что я бы сейчас мог сделать? Арестовать вас, не сходя с этого места. Откуда в вашей машине труп, вы объясните в участке.
— Не будьте идиотом, коллега. Кстати, хорошо, что напомнили. Беднягу надо бы вывезти из вашего гаража.
Клещ едва не спросил: «Куда?», но вовремя спохватился. Наверняка у русского все подготовлено для такого рода работы.
— Когда вернетесь, Энтони? — Клещ смотрел на Барона, словно оценивая его и прикидывая, на что он может сгодиться.
— А зачем? Мы все обсудили. Я отправляю своего паренька в Денвер, после чего нам остается по нашему русскому выражению, сидеть ровно и ждать. Короче говоря, я буду держать с вами связь.
— Скажите, неужели вас не интересует, кто все-таки убил Джонни?
Барон вдруг ответил неожиданно нервно:
— А вы что, можете мне это сказать? Нечего голову ломать. Они сами к нам придут. Я, например, готов к встрече. Вам тоже советую держать палец на курке. Эти ребята шутить не любят. Не любят. Хотя и шутят пока. Всего доброго!
— Слушай, Клещ. — Таккер вернулся в комнату, закрыв за Бароном дверь, ведущую из дома в гараж. — Все же не пойму нашей с тобой выгоды от этого дела. Найдем мы русскую, Барон получит свои деньги — и что? Это же наркодоллары, по закону мы должны их арестовать, повязать русского гангстера…
— Получить награды, пойти на повышение…
— Ну, если по уму, то так.
— Соображаешь, Таккер. Я всегда знал, что ты умный мужик. Иначе бы не втянул тебя в это дело. Барону тоже ведь противно пахать на своего шефа… Как ты думаешь, если бы он работал у нас — вышел бы из этого толк?
— По-моему, в России у него навсегда отбили охоту к работе в полиции. Это — волк-одиночка, убежденный криминал. К сожалению, его нужно сажать. Жаль, конечно, парень толковый.
— Положим, до «сажать» еще далеко. Деньги в сумке, девчонка, которая, возможно, вообще случайно замешана, убитый Кеша — это все мелочевка. При помощи Барона можно выйти на главные силы — на Мясницкого, на крупные оптовые каналы. И тогда уже мы будем ставить условия.
— Кому?
Клещ прищурился:
— Таккер, ты обратил внимание, какой у Энтони склад ума? Математический. Он все просчитывает. Интересно, играет ли он в шахматы? Думаю, играет, и играет неплохо. Он очень логично мыслит. Но я тоже кое-что могу. В общем, по-моему, даже Энтони не подозревает, куда ведет эта лесенка. Милашка, это такая высота, на которой невозможно достать. И если мы на нее вскарабкаемся, то диктовать будем всем. Всем, понимаешь? Начиная с майора Гринблада. Впрочем, я думаю, что нужда в общении с ним у нас быстро отпадет.
— Ты хочешь стать мафиози? — Таккер лениво зевнул. — Не ожидал.
— Не валяй дурака. Если бы я хотел стать мафиози, то давно бы уже им стал. Нет, парень, я идеалист. Я хочу их уничтожить. — Глаза Клеща заблестели. Он повторил, смакуя крепкое, живое слово: — У-нич-то-жить.
— А их денежки прибрать себе? — так же лениво продолжил Таккер.
Клещ улыбнулся:
— Ну это мы поглядим… Сэнди! — Он повернулся в сторону кухни. — Сэнди, мы будем ужинать, наконец?
Шустрый был обрадован неожиданным предложением Барона. Списать должок за то, чтобы прокатиться на халяву в Денвер, — что может быть лучше? Получив деньги на билет, он долго выбирал рейс и в конце концов сэкономил несколько баксов за счет комфорта и времени вылета. Через два часа после того, как статуя Свободы исчезла из иллюминатора, он уже двигался к автовокзалу в столице ковбоев — Денвере. Когда Шустрый был здесь последний раз, проходило традиционное родео. Город был наводнен красношеими бугаями в широкополых «стетсонах», вызывавших у Шустрого легкую ухмылку. Толчея стояла невообразимая. Эти деревенские остолопы со своими толстыми супругами и идиотами-детьми, глазевшими по сторонам так же, как и родители, толпились в дешевых магазинах, бродили по супермаркетам. Это были именно их клиенты — у всех на загорелых лбах было словно написано: «Булворт».
Единственная их прелесть заключалась в том, что все как один расплачивались наличными. Хрустели новенькими сотенными, аккуратно прятали в карманы толстые, распухшие от денег бумажники. Что, собственно, и требовалось Шустрому. В те дни он отменно погулял по магазинам ковбойской столицы…
Дорога до Дилона заняла около часа. Шустрый не успел даже соскучиться, вспоминая свои денверские похождения и предвкушая их продолжение после выполнения работенки.
Это задание тоже оказалось плевым делом. Он быстро нашел нужный адрес. Пройдя по Мэйн-стрит, огляделся и понял, что здесь ему делать нечего. Совершенно пустынное место, глухая деревня!.. Эх, почему сейчас не зима? Зимой здесь было удобно работать, как на Центральном железнодорожном вокзале в Нью-Йорке. Столько же туристов, такая же суета… Правда, любители горнолыжного спорта были людьми большей частью цивилизованными украсть у них что-то из кармана было не так-то просто. А с кредитными карточками Шустрый работать не любил — слишком рискованно. Вечерами, «откатав» свои ежедневные сорок долларов — плата за день лыжных развлечений, — они со своими подружками забивали все местные ночные бары под завязку. В общем, зимой в горах было тоже довольно широкое поле для деятельности, с единственным минусом — лыжные городки были очень маленькие и долго на одном месте задерживаться бывало опасно. День-два, а на третий, если уже что-то выгорело, надо сваливать. Да. Зато был и плюс — хоть городки и маленькие, но их много.
Работенка была поручена плевая — всего-навсего отыскать Алекса, чей адрес дал ему Барон. Все вышло как нельзя лучше. В дверях дома появился хозяин и сказал, что ни Алексея, ни какой-то еще Ларисы сейчас нет. Смотрел, правда, жутко подозрительно, но с тем же успехом он мог подозрительно смотреть в задницу любому быку с денверского родео. Шустрого не смутишь взглядом этой кедровой деревенщины. Главное он узнал — здесь действительно живет Алексей из России и при нем, правда где-то в другом месте, но в этой дыре, его подружка по имени Лариса.
Шустрый поблагодарил мнительного хозяина и отправился к ближайшему телефону-автомату, чтобы побыстрее сбросить с себя груз ответственности и начать отдыхать. Он собирался задержаться здесь на несколько дней. Не в Дилоне, конечно. Не любил он все-таки эти траханые горы. Нет, он снова спустится вниз, в Денвер, и там расслабится на полную мощность. Нью-Йорк все-таки утомляет со временем.
Барона дома не оказалось. Шустрый перезвонил по номеру его машины и, отчитавшись, понял, что угодил кредитору. Теперь было можно гулять сколько душе угодно. Он намекнул об этом Барону, и тот, чуть подумав, сказал, что даже к лучшему, если Шустрый останется ненадолго в Денвере.
— На всякий случай, — попросил Барон, — проконтролируй, чтобы вокруг этого дома, вернее, вокруг этих ребят не было особенного шума. Если вдруг что-то случится, сообщи немедленно. Но это так, если что-то вроде скандала возникнет, специально нос не суй в их дела. Будет тихо — тоже хорошо. Все, пока…
Затем Шустрый направился в ресторан, где пообедал, ловя на себе все те же подозрительные холодные взгляды редких посетителей, зашедших поболтать с хозяином или со служащими заведения. Местные жители обычно обедали дома и сюда приходили в основном для того, чтобы выпить стакан минеральной воды, обменяться деревенскими новостями. Вода со льдом в Америке денег не стоит… Незнакомый чернокожий в это время года, как уяснил Шустрый, был для Дилона таким же событием, как война в Ираке или женитьба Чака Берри на несовершеннолетней кузине.
Он вышел на улицу и направился к автобусной остановке. Двигаясь по тротуару, Шустрый различил звук, мешавший воспринимать эту деревеньку такой, каковой она является на самом деле — пустынной, ленивой и замкнутой, чем-то вроде феодального поселка. Звука этого до сих пор слышно не было. Он усиливался — сначала был просто гул, отдаленный и неконкретный. Теперь шум, в котором чувствовалось что-то родное, городское, жесткое, приближался, переходил в жужжание, рев и скрежет. Шустрый оглянулся и застыл в восхищении, граничащем с испугом. Он с детства любил подобные зрелища настолько, что тело его покрывалось гусиной кожей.
С запада по дороге катилась черная гремящая волна, словно поток нефти, загнанный в русло хайвэя, влетел в пределы города. Сотня или больше тяжелых мотоциклов и несколько открытых машин шли торжественно, словно кто-то невидимый принимал этот парад. Они приближались с каждой секундой — одетые в черную кожу, бородатые, в темных очках. Наверняка в армаде, несущейся по шоссе, были и женщины, но издали они все казались в человеческом понимании бесполыми. Пришельцы с другой планеты, поди определи, кто из них мужчина, а кто — женщина.
Алексей резко вырвал свою руку из Ларисиной ладони и кинулся на шоссе.
— Что ты? — только успела она крикнуть и увидела мотоциклы. Она физически ощутила, какое раздражение вызывают они у всего города, несмотря на то что улица была почти пустынна. Ну да, пешеходов здесь вообще мало. Они даже в церковь за два квартала на машинах ездят. Лариса будто слышала глухое ворчание, раздающееся из-за сверкающих витрин магазинов, баров, парикмахерских, прачечных, из-за кружевных «хэнд-мэйдовских» занавесочек жилых аккуратных и одинаковых домиков, словно сошедших со страниц детской иллюстрированной книжки.
Кавалькада рокеров двигалась на пределе разрешенной скорости, но очень точно выдерживала этот предел так, чтобы вызывать бессильное бешенство у всех притаившихся на трассе полицейских машин со «спидганами» — шестьдесят, ни дюймом больше, а здесь, в городской черте, и вовсе двадцать миль в час. На переднем мотоцикле был укреплен флаг — красно-сине-бело-черно-желтый — это те цвета, которые бросились Ларисе в глаза с первого взгляда, на самом деле их было значительно больше. Волосы всадников — по-другому их было как-то и не назвать — развевались как этот самый флаг впереди, разукрашенная сталь мотоциклов словно переходила выше — в разноцветную роспись кожаных курток. Высоко задранные колени, блестящие вытертой кожей крепких штанов, казались продолжением конструкции машины, которая, в свою очередь, выглядела как живой самостоятельный организм. Такие вот сюрреалистические ассоциации мелькнули у Ларисы при виде неожиданного байкерского парада. Будь побольше времени на размышления и не такая опасная ситуация, то можно было бы продолжить цепь образов. Но сейчас ей было не до художественных оценок рокерского имиджа.
Алексей вылетел на дорогу почти под колеса несущихся прямо на него мотоциклов и замахал руками, что-то крича. «Трэк» с полицейским и Дуайтом тоже остановился. Оба преследователя выскочили из кабины, размахивая руками так же, как Алексей. «Что у них, радио, что ли, нет, у этих полицейских? — машинально удивилась Лариса. — Действительно, если хотят задержать кого-то, вызвали бы подмогу по рации…»
Мотоциклы обтекали прыгающего перед ними Алексея, чудом не задевая его. Лариса различила в глубине кавалькады ярко-голубой «кадиллак», набитый бородачами в темных очках, производивших вид начальства этой банды. Слово «начальство» вряд ли подходило компании в «кадиллаке». Но определение «главари» тоже не вязалось с ними — уж больно они имели серьезный вид.
«Кадиллак» замедлил ход и остановился, игнорируя общее движение, прямо посреди дороги. Едущие сзади мотоциклисты не выказали обычного в таких случаях недовольства. Они продолжали движение, корректно обходя застывший на осевой линии автомобиль. Передний бампер машины при торможении едва не ткнулся Алексею в колени. Лариса видела, как он подбежал к сидящим внутри бородачам. Те не проявили никакой внешней активности. Кажется, они даже не прервали беседу во время неожиданной остановки и вроде бы вообще не обратили внимания на выросшего перед машиной парня.
Алексей продолжал что-то кричать, обращаясь к пассажирам «кадиллака», указывая рукой на «трэк» с полицейским и пастором, на Ларису, потом вперед, в направлении движения рокеров. Бородачи не смотрели на него, может быть, что-то и отвечали, но Лариса не различала никакого изменения выражения на их многозначительных, заросших щетиной лицах. Наконец он повернулся к ней и замахал рукой, зовя к себе.
Каким-то непонятным образом они оказались рядом на заднем сиденье голубого «кадиллака», хотя со стороны Ларисе казалось, что туда не то что человеку, даже детской кукле поместиться уже невозможно. Но ничего, поехали. Оглянувшись назад, она увидела, что на шоссе за ними следовал только все тот же злосчастный пасторско-полицейский «форд». Все мотоциклы ушли вперед, и теперь «кадди», как буркнул шофер, догонял своих более легких и вертких собратьев.
— Все, — отдуваясь, сказал Алексей. — Дальше общайся с ними ты. У них такой чудовищный сленг, что я вообще ничего не понял.
— А что ты им сказал?
— Что-что… Правду сказал. Показал на этот чертов грузовик и сказал, что это местная полиция нравов за нами гонится. Пастор там, то-се… Они и сказали — садись. Вот, мы сели, теперь твоя очередь их убалтывать.
Лариса осмотрелась. Компания, сидевшая в машине, состояла из шофера, бритый затылок которого торчал из-под черной кепки, надетой козырьком назад, рядом на переднем сиденье развалился необъятных размеров бородач в джинсовой жилетке на голое тело, сплошь покрытое синими, красными и черными линиями татуировок, сплетающихся в самые замысловатые и тонкие узоры, великолепный орнамент. «Хорошо бы посмотреть на него, когда он совсем голый», — отметила она и покосилась налево. Кроме Ларисы и Алексея на заднем сиденье уместилось еще трое: седой старикан — именно так, не пожилой мужчина, не старик, а СТАРИКАН — в черной кожаной наглухо застегнутой куртке, в шляпе-стетсоне, в кожаных же штанах и высоких ковбойских сапогах. Старикан был могуч. Пожалуй, физически он мог быть и посильнее толстяка, расплывшегося на переднем сиденье. Худой как скелет, но с широкой костью, с необъятным размахом плеч. Коленные суставы железными шарами выпирали из-под блестящей черной кожи обтягивающих худые ноги штанов. Широкие, словно лопаты, кисти рук, так же как и плечи толстяка, покрывали татуировки. Лицо старого рокера, изрубленное морщинами и шрамами, было черно от загара. Видно, во многих переделках он побывал за долгую свою жизнь. Бок о бок с ним сидел молодой человек с короткой аккуратной стрижкой. Если бы не кожаный наряд и черные очки, такой парень вполне мог бы выйти в обеденный перерыв из дверей какой-нибудь нью-йоркской конторы, прогуляться, подкрепиться в ближайшем ресторанчике и, вернувшись в офис, засесть за компьютер отслеживать курс акций на бирже.
Третий сосед с появлением гостей вынужден был сползти на пол и сидел там как-то хитро, чуть ли не узлом завязав ноги. Это был миниатюрный китаец с блестящими черными волосами, схваченными сзади в хвост, свисающий до самой поясницы.
— Меня зовут Лариса. — Она первым делом сочла нужным представиться, а там уж посмотреть, как будут развиваться события.
— Покойник, — с неожиданной доброй улыбкой мгновенно ответил с переднего сиденья толстяк. Он ловко повернулся и с ног до головы оглядел новых соседей. — Хорошая девка. — Констатировав вслух этот факт и не обратив никакого внимания на Алексея, он снова вернулся в исходное положение, предоставляя любоваться своей спиной, похожей на броневую плиту.
— Престон, — сощурив глаза, сказал китаец. — Это, — он кивнул на старикана, — Биг-Бен. Он вам все равно сам ничего не скажет. А тот, — последовал кивок на «клерка» в солнцезащитных очках, — Фокусник. Не смотрите, что он хмурый такой. Фокусник может разные штуки откалывать — ухохочешься…
— Заткнись, — лениво ответил Фокусник. — По асфальту размажу, гнида.
«Кадиллак» выехал за пределы Дилона и увеличил скорость, быстро нагнав процессию и снова заняв свое место среди мотоциклистов.
— А меня представлять не нужно? — басом спросил водитель и повернул голову назад. Лариса с удивлением обнаружила, что бритый наголо шофер с низким и хриплым голосом оказался женщиной. Она в общем была даже красивой — с большими серыми глазами, с тонкими чертами лица. Несколько портили впечатление татуировка на правой щеке — синий череп, и золотое колечко, продетое сквозь верхнюю губу.
— Смотри на дорогу, девочка, — строго сказал китаец Престон.
— Миранда, — игнорируя замечание и не поворачивая головы в сторону движения, сказала бритая красотка. — А ты заткнись. — Она посмотрела Ларисе в глаза и подмигнула: — Лариса… Нью-Йорк?
— Точно, — ответила Лариса, начиная беспокоиться. И было из-за чего — они ехали со скоростью никак не меньше шестидесяти, а Миранда упорно не желала смотреть вперед. Она даже облокотилась на сиденье, сидя вполоборота к Ларисе, и только одной рукой небрежно удерживала руль.
— Я была пару раз в Нью-Йорке, — продолжила Миранда. — Мудацкий город. А ты не воняй. — Она взглянула на Престона. — Я свое дело знаю. О-па! — Она сняла руку с руля, оставив машину без управления, перегнулась назад и взъерошила волосы китайца.
Алексей наблюдал за сценой с вытаращенными глазами. Кроме него, волнения, кажется, никто не испытывал. Старикан Биг-Бен ткнул его локтем под ребра и, вытащив из внутреннего кармана куртки длинную черную сигару, спросил:
— Огня нет?
Стараясь соблюдать правила игры, Алексей, с трудом уняв непрошенную дрожь в руках, щелкнул своей «Зиппо» перед лицом старика. Тот прикурил, выпустил облако душистого дыма, взял зажигалку из рук Алексея и стал рассматривать, вертя ее в своих, как Алексей успел почувствовать, железных пальцах.
— Говно, — оценил Биг-Бен зажигалку «Зиппо», купленную Алексеем в Гостином дворе, и выбросил ее на дорогу. Миранда зааплодировала, затем наконец отвернулась от них и занялась «кадиллаком». — Держи. — Старик протянул Алексею прибор, очень мало похожий на его уже навсегда утраченную аккуратную блестящую маленькую зажигалку, которой он так гордился в Питере. Прибор был размером почти с ладонь. Исцарапанный, мутный металл не отражал даже солнца. — Вот настоящая вещь. — Биг-Бен затянулся сигарным дымом, потеряв всякий интерес к беседе, еще не успевшей начаться.
Алексей сунул подарок в карман с таким чувством, что легко отделался.
— Что там у вас стряслось с полицией? Скучно ехать, расскажите-ка. — Покойник опять повернулся лицом. — Трахаться, что ли, нельзя в этом сраном городе? Давайте подробно, люблю такие истории…
— Деньги есть? — прервал его Фокусник.
— Есть, — неуверенно ответил Алексей.
— Давай сюда. — Фокусник, не глядя, вытянул руку и раскрыл ладонь перед носом Алексея.
«Питер — город портовый», — многозначительно усмехаясь, говорили его друзья да и сам он у себя на родине. Наездами вроде этого Алексея было не удивить. Обыкновенная проверка «на вшивость», все ясно как Божий день. Сейчас главное — не потерять лицо и правильно себя повести. Он полез в задний карман джинсов и вытащил оттуда истертые, рвущиеся на сгибе десять тысяч рублей, которые таскал в кармане с Питера. Случайно осталась эта купюра, и, выдержав вместе со штанами две или три стирки, купюра перекочевала в ладонь Фокусника.
— Что за черт? — Он разглядывал купюру. — Это что за говно?
— Покажи. — Престон выхватил у него бумажку. — О!!! Русские бабки! Ты что, русский, парень?
— Да. — Алексей счел за должное особенно не распространяться, а предоставить говорить хозяевам машины.
— Иммигрант? — продолжал допрос китаец.
— Нет. Отдыхаю.
— Ну вот, — захихикал Престон, — парень приехал в Штаты потрахаться, а его наша полиция гоняет. Ничего, мы это дело поправим. Миранда тебя полечит…
— Иди в жопу, — равнодушно отозвалась Миранда.
— Ничего. — Покойник похлопал Алексея по плечу. — Мы вам устроим такой отдых, что тебе и не снилось…