— Заявление ваше мы очень ждали. Без него ведь нам дело не начать. Как же вы не понимаете? Бандитов развелось столько, шагу не ступить человеку. Так что можете надеяться, найдем мы этих хулиганов. Ждите, мы вас вызовем. Всего доброго.

Таня закрыла дверь за участковым.

Звягин на кухне гремел чайной ложечкой, размешивая сахар в своей глубокой цилиндрической кружке.

— Ну что, скоро наших киллеров поймают доблестные воины? — услышала она его голос.

— Скоро, Саша, скоро. Товарищ участковый так и сказал, скоро, мол, на очную ставку вызовем.

— Ну-ну. Теперь всем окрестным пэтэушникам надо Бога молить, чтобы на них жребий не пал. Поймают на улице пьяного и начнут на него всех собак вешать, что машину спалил с дружками. Очень даже просто. Пойди докажи, что нет. Так и пошагает в «Кресты», насвистывая избранные фразы из презумпции невиновности, если перефразировать товарища Аксенова.

Сегодняшним утром он предложил съездить в контору, посмотреть как и что. Доехав на Танином «ауди» до улицы Восстания, Звягин тормознул в привычном уже месте и оторопел. Мало, что могло его удивить: в его жизни было очень много невероятных для простого человека событий, которые он воспринимал как должное и не раскрывал в изумлении рта, но, увидев, что вывески «Окна» на стене перед мощной деревянной дверью нет, он почувствовал странную легкость в голове. Словно происходящее было не реальностью, а каким-то не то сном, не то наркотическим бредом, галлюцинациями, когда ты сознаешь, что перед тобой не материальный привычный мир, а плод твоего расстроенного воображения, но вернуться в обычное трехмерное пространство не можешь.

Шикарной дубовой двери, впрочем, не было тоже. В зияющем черной пустотой проеме возились рабочие, сверля стены и явно примериваясь установить вместо респектабельного темно-коричневого дубового полотнища обычную жлобскую железную плиту. Плита лежала тут же, в двух шагах, сиротливо прислоненная к стене, — сестричка-близняшка тысяч таких патентованных дверей, которые средней руки предприниматели, не сильно озабоченные внешним видом своего предприятия, устанавливают на страже скороспелых контор. Звягин всегда говорил, что такие двери уместнее смотрелись бы на заводских складах. Однако город стремительно покрывался серыми заплатами слепых воротец, призванных хранить секреты частного бизнеса.

— Хм, быстро они свернулись, — прокомментировал Звягин, еще слабо понимая происходящее.

— Кто? — Таня с изумлением наблюдала за рабочими.

— Ну кто-кто. Шеф, конечно, кто же еще. Даже нам ничего не сказал. За ночь, что ли, все вывезли? Или не все?.. Что здесь теперь, интересно, будет? Еще одни «Рога и копыта» вроде наших?

Кучка молодых людей в одинаковых мешковатых темных костюмах встала прямо между машиной Тани и входом в бывший офис Звягина.

— Прилавки привезли? — спросил один из них, с традиционным атрибутом современного молодого бизнесмена — трубкой радиотелефона, которую он вертел в руках.

— Привезли еще утром, сейчас монтируют. Завтра откроемся, — ответил другой, похожий на первого как брат-близнец. Остальные тоже, впрочем, выглядели членами одной большой семьи.

— Годится. — Первый брат покачал одобрительно стриженой головой. — Ну пошли поглядим, чего там у нас внутри, братаны.

Компания братьев, вернее, как они сами себя охарактеризовали, братанов поднялась по трем ступенькам крыльца и, преувеличенно вежливо сторонясь рабочих, исчезла в недрах бывшей компьютерной фирмы.

— Интересно, чьи это братаны? — повернулся Звягин к Тане. — Тоже от нашего шефа, поди, притопали. Иначе как бы они так быстро сюда въехали. Помещение-то здесь стоит — будь здоров. Да, судя по всему, наши парни. Только сами они вряд ли об этом знают. Похоже, Таня, — продолжил Звягин, — это наша с тобой последняя операция. Вернее, первая совместная, она же и завершающая. Чувствую я, что дело слишком серьезное.

— Саша, ты стареешь. Мы об этом уже говорили.

— Я не старею, Таня. Я, как Ленин, вечно молодой. Или ты хочешь доказательств?

— Это комсомол вечно молодой, Саша, ты все путаешь. Не знаешь нашей великой эпохи.

— Ладно, поехали, Таня, с городом попрощаемся. Я становлюсь сентиментальным.

— Чего-чего? — Таня удивленно посмотрела на него. — Что сделаем? Ты что же, серьезно думаешь, что…

— Я серьезно думаю, что если мы сюда и вернемся, то очень не скоро и уж точно в другом качестве. Знаешь, Танечка, я всю сознательную жизнь ведь искал нашего Сумского. И не жалею, что нашел. Это он меня за попугая пока держит, ну мы еще посмотрим, кто кого переиграет, кто на свете всех милее, всех румяней и белее… Ну что, едем по местам боевой славы?

Он развернулся, и они двинулись обратно к Невскому. Взглянув на привычное зеленое здание Московского вокзала, Таня вдруг вспомнила отъезд в Казахстан. Бедный Маратик, какой он тогда был молодой, красивый, как Христос… Иконы бы с него писать… С этой поездки и началось самое страшное. Таня знала о событиях, которые произошли там, только со слов следователей и родственников уехавших друзей. Сами они, и Маратик в том числе, ничего не рассказывали. Да и понятно, те, кто остались в живых, отсидев свое кто в тюрьме, кто в психушке, не хотели снова возвращаться к тем ужасам, которые выпали на их долю. Если уж сам Маратик так сломался, что стал записным алкашом… Ее охватило то ощущение Последнего, которое, как она думала, больше не испытает никогда. Даже когда Маратик летел к окну, не было этого чувства края, неизбежности и безвозвратности.

Когда в семьдесят девятом Таня провожала глазами уходящий, загибающийся на повороте и исчезающий за лесом столбов, семафоров и указателей поезд, увозящий ее друзей в Казахстан, ей казалось, что уходит целая часть ее жизни, что дальше все будет совершенно по-другому, изменятся отношения даже с теми, кто непричастен к этой истории, изменятся ценности, планы, она окажется в другом мире. Так, впрочем, и вышло. Но тогда это было объяснимо — трагедия, происшедшая в Казахстане, послужила началом долгой эпопеи со следователями, повестками, судами и в конце концов ее вербовкой, завершившейся для органов вполне успешно. Сейчас же вроде видимого повода не было, однако Тане было не по себе.

Они уже ехали по Невскому, но Таня, повернувшись назад, еще раз взглянула на площадь. Тогда, в день отъезда, посредине ее был сквер…

Место выбрал Маратик. Собственно, это не обсуждалось. Слова Учителя были законом для тех, кто входил в их общество. И все знали, что на грех, на что-то дурное, на какой-то злой умысел он не способен. Об этом даже и речи быть не могло. В Казахстане у Маратика жил брат, который должен был подготовить им необходимые вещи, крупные, чтобы не тащить с собой из Ленинграда слишком много. Две большие палатки, посуду, разные бытовые мелочи — незаметные дома, но незаменимые для длительной жизни в степи. Особенно если жить там собираются люди, родившиеся и прожившие всю, пусть и недлинную, жизнь в городских квартирах.

Кем работал брат Учителя Игорь, никто не знал. Скорее всего — никем. То есть, как и большинство из них, — в сторожках, в котельных, в дворницких, сутки через трое.

Гибель Игоря — очень темное дело. Подробностей Таня не знала. Конечно, за ними следили с самого начала… Сам ли Игорь свалился со скалы, помогли ли ему, но факт оставался фактом — человек погиб. Разбился так, что, говорят, когда его грузили в машину, приходилось держать в несколько рук — тело Игоря не было единым целым, все под одеждой состояло из отдельных кусочков. Всех сразу арестовали. Органам просто нужен был повод. Случай с Игорем подвернулся как нельзя кстати, если это, конечно, был случай. Сперва они сидели в Казахстане, потом их перевезли в Ленинград. Таню к тому времени уже полгода таскали на Литейный…

Домой они вернулись лишь глубоким вечером. На месте представительского «мерседеса» торчали обгорелые остатки кузова, асфальт вокруг был черен от копоти.

— Повезло. Вот черт, не люблю я этого. — Звягин покачал головой. — Знаешь, я никогда не относился всерьез к книгам или кино, где герой выбирается из переделок по воле случая. Висит, положим, положительный персонаж на мосту, руками вцепился в опору. Под ним высота метров тридцать — ну как ему выбраться? И вдруг мимо корабль с высокой мачтой проплывает. Ну, такого типа, в общем, вещи. У древних греков это называлось «Бог из машины». Когда персонаж в трагедии попадал в безвыходную ситуацию, на сцене появлялись ангелы и уносили его временно на небо. Чтобы он там отсиделся, пока внизу разборки идут. Не бывает такого в жизни. Никогда, сколько себя помню, ни под кем из висящих корабль не проплывал. Нельзя в такие ситуации попадать. Это же шахматы. Или ты выиграл, или проиграл. В безвыходной ситуации есть два варианта: или ждать, когда объявят мат, или посмотреть в глаза противнику, положить короля на доску, встать и пожать протянутую руку. И сказать: «Я сдаюсь». В большинстве случаев это возможно. Я имею в виду второй вариант. А ждать спасительной мачты внизу — пустое дело. Вот и не нравится мне то, что сейчас меня спас «Бог из машины». В твоем лице. Или это опять твои экстрасенсорные штучки? Я как-то не могу, Танечка, в это поверить, трудно, знаешь ли. Хотя факты, так сказать, налицо. Хм.

Они уже вошли в квартиру.

— Что берем с собой?..

Таня посмотрела вокруг. Она всегда старалась сделать дом Звягина уютнее. Квартира обрастала множеством вещей, каждая из которых была выбрана и куплена ею, сам Звягин почти ничего не покупал. Мебель, картины, хоть и не много их было, но все же; пара хороших подсвечников, книги, полочки, — она помнила историю каждой покупки, даже свое настроение, когда выбиралась та или иная вещь. Звягин думает, что они едут надолго. А в его понятии надолго — это почти навсегда. Таня прошла в его кабинет и вынесла оттуда кейс.

— Вот это возьми. Больше ничего не нужно. Деньги у тебя есть?

— Уж чего-чего, а этого добра пока достаточно. Да и там, я думаю, без работы мы не останемся, — усмехнулся Звягин. — Мы же в командировку отправляемся, не отдыхать…

Его перебил телефонный звонок. Подняв трубку, Звягин услышал голос Якова Михайловича. Да и кто еще мог звонить сюда в свете последних событий.

— Собираетесь?

— Уже собрались, Яков Михайлович. А как у вас там дела?

— У нас все прекрасно. Значит, так. В аэропорт поезжайте на своей машине, там вас встретит мой человек, отгонит технику назад. Такси не берите. Все тихо?

— Слава Богу, — ответил Звягин, бросив взгляд на окно.

— Ну, на всякий случай у вашего дома тоже сейчас мои люди, так что неожиданностей, надеюсь, больше не будет. Жене дай, пожалуйста, трубку.

Звягин протянул трубку Татьяне.

— Танечка? Что же ты мне не рассказала про дружка твоего?

— Про какого?

— Про того, который в морге сейчас лежит. Забрать беднягу некому.

— Яков Михайлович, я думала, это неважно…

— Ни хера себе, неважно! Извини за грубость, не сдержался… Ладно, об этом потом поговорим. Тебя хоть никто не видел?

— Никто… — Сказав это, Таня с удивлением вдруг поняла, что ее «никто» не соответствует истине. Если Сумской знает об их встрече с Маратиком, то, значит, все-таки кто-то был… — Я так понимаю, — стараясь говорить спокойно, уточнила она, — что, кроме ваших людей, поблизости никого не было.

— «Кроме ваших»!.. Хе-хе. А ты их не видела?

— Нет. Я бы вам рассказала, если бы поняла, что вы все еще интересуетесь…

— Славно, славно… — В голосе Сумского слышалось удовлетворение работой агентов. — У меня для тебя сюрприз есть, Танюша. Проявился парень, с которым ты встречалась перед его отъездом в Штаты. Трофейщик. Позвонил своей бабе. Сидит в Денвере. Ты его найди, он мне нужен. Бери ручку, пиши его координаты. — Сумской стал диктовать цифры. — Записала? С остальным разберешься на месте. Если что, наши люди в Нью-Йорке помогут. Ну, приятного полета и мягкой посадки. Напомни мужу, что главная задача — обеспечить процветание фирмы…

Таня услышала, как Сумской захихикал. «Вот старый хрен!» — подумала она, но хихиканье резко оборвалось, и Яков Михайлович очень серьезно сказал:

— Удачи, дочка. Целую.

— Старый козел! — смачно сказала она, повесив трубку и стукнув по столу кулаком. Звягин удивленно поднял брови.

— В чем дело? Шеф нахамил?

— Да нет, Саша, не нахамил. Все игрища разводит. Стареет Яков Михалыч, дело движется к маразму. Суть не в этом. Саша, ты только не падай со стула. Знаешь, чей он мне сейчас дал телефон?

— Ну?

— Вот того паренька, который вам всю малину… это… испортил.

— Да ну?! — Глаза Звягина аж засветились. — Телефон в Америке?

— Да. Не суетись ты. Увидишь ты своего соперника, увидишь. Только скажи, что ты с ним сделать собираешься? У Михалыча на него есть свои виды.

Звягин развалился в кресле.

— Ну, Михалыч наш пусть здесь хозяйничает. Он умный мужик, даже, я бы сказал, сверхумный, но его время кончилось. А если и не кончилось, то не долго уже осталось ему свою игру играть. Это во-первых. А во-вторых, убивать я этого сопляка-трофейщика тоже не собираюсь. Поучить, конечно, его надо, но парень очень интересный. Не зря и Михалыч им интересуется. Я бы с таким сам поработал. Кстати, может быть, и представится такая возможность.

Он помолчал, похлопал ладонями по ручкам кресла.

— А знаешь-ка что? Я сегодня ужин приготовлю. Настоящий. Вы, женщины, хоть и говорят, что на кухне проводите полжизни, а готовить все равно мужики умеют лучше. Все настоящие повара — мужчины, так ведь, Танюша? Что мы имеем в холодильнике? А то я сейчас в ночной сгоняю.

Звягин встал, направился было на кухню, но вдруг что-то его остановило, словно он уперся в невидимую стену.

— Таня!

Она подошла к Звягину сзади:

— Что, Саша?

Звягин, не говоря ни слова, протянул руки назад и, не поворачиваясь, взял Таню за бедра. Она вздрогнула. С тех пор как произошла эта ужасная история с Лебедевым, они ни разу не лежали в одной постели.

— Сашенька… — Она прижалась к нему и обхватила руками за пояс. Расстегивая его брюки, Таня уперлась пальцами в твердый, словно каменный, бугор.

Звягин стоял с закрытыми глазами, когда она опустилась перед ним на колени и начала целовать, гладить и снова целовать его. Он не видел, как из ее глаз потекли слезы. Они раздевались очень долго, снимая друг с друга одежду, не отстраняясь, боясь хоть на миг разделить плотно сжатые тела. Таня помнила, что когда-то, еще в той, прекрасной, далекой, другой жизни, Маратик говорил, что скоро они начнут учиться правильному половому акту… Не успел он приступить к этим занятиям, и Таня сама уже потом, будучи взрослой женщиной, начала совмещать медитацию с сексом. Она научилась получать удовольствие от каждого мига, удовольствие, как она и предполагала, умноженное стократно, в отличие от несчастных людей, механически проделывающих все операции и валящихся спать, похрапывая и ворочаясь, повернувшись друг к другу спинами. Она подходила к сексу серьезно и научила этому Звягина, а он, надо сказать, оказался очень способным учеником.

Их игры не сводились к простому распределению ролей хозяйки и раба или наоборот — это было слишком примитивно и поверхностно. Удовольствие, которого они достигали, было одновременно и физическим, и духовным, сродни, наверное, тому, что испытывает человек, временно, но долго лишенный зрения и обретший его вновь. Что-то похожее испытывали и они, когда становились единым целым, превращались в одно большое животное, радующееся оттого, что оно наконец-то нашло и овладело своей потерянной, отторгнутой половиной. И Таня, и Звягин знали, что в сексе не бывает ничего стыдного, так же как и на теле человека нет стыдных мест. Они любили свои тела, а еще больше — Тело, в которое сливались вдвоем.

— Ну а как же твой ужин? — спросила шепотом Таня, когда прошел уже, наверное, час с того момента, как Звягин решился на ночную кухонную работу.

— А ты еще хочешь есть?

— Есть уже нет. — Она оседлала его мощное тело, не расплывшееся с годами, а, наоборот, становившееся все более сухим и крепким, как дерево. Она гладила бугры грудных мышц, рельефно выделяющиеся под натянутой загорелой кожей, живот в твердых, накачанных шашечках мускулов и любила своего мужа еще и еще.

Они не спали уже вторые сутки, но совсем не чувствовали усталости — Таня научила Звягина и этому. Правда, чудес не бывает, она знала, что придет момент, когда сон свалит их. Но ведь им предстоит полет над океаном, это очень кстати. Она боялась летать самолетами и была рада, что не заметит долгой воздушной дороги и не успеет испугаться коротких, но жутких падений в так называемые воздушные ямы, толчков ветра, словно камнями бьющих по фюзеляжу, и мелкой тряски при переходе в более плотные или разреженные слои.

Они не спрашивали друг друга, любит ли он ее или она, — уже давно эти вопросы были бессмысленны. Соединяясь, они знали друг про друга все, что можно и нельзя высказать, они были едины; и смешно было думать, что он или она не любят эту большую, необходимую часть своего тела, которой каждый из них являлся для другого.

— Который час? — спросил он.

— О Господи!

Таня нашарила на полу упавший с тумбочки будильник. Наручные часы они сняли вместе с одеждой — так было у них заведено уже давно, ни одна деталь не должна мешать телам, ни один сантиметр кожи не должен быть закрыт.

— Боже мой! Нам нужно бегом бежать, Саша! Сейчас уже регистрация начнется!

Он медленно и сильно обнял ее, поцеловал в грудь, шею, губы.

— Мы успеем. Ого! — Он посмотрел вокруг. Комната выглядела так, словно на нее был совершен налет с целью устрашения или бездарный обыск произвели непрофессиональные участковые. — Порезвились мы не на шутку…

Таня усмехнулась:

— Да ладно тебе. Приедем уберем, пусть все так и остается. Одевайся. Документы не забудь, пожалуйста, — говорила Таня, уже прыгая на одной ноге и натягивая джинсы. — Черт возьми, душ принять даже некогда! — Таня кричала уже из ванной.

«Как она умудряется так быстро передвигаться по квартире, — думал Звягин. — Вот женщина, вот молодец!»

— Давай-ка подъедем к Неве, — сказал он, когда они сели в машину.

— Саша, времени нет. Нам же в другую сторону.

— На минутку. Успеем, не волнуйся. Пойдем со мной, — попросил он жену, когда они выехали на набережную и остановились.

Было еще раннее утро, пустая, совершенно раздолбанная и запущенная набережная выглядела уныло и почему-то страшновато. Казалось, из ближайших кустов, дико разросшихся между проспектом Обуховской Обороны и рекой, смотрят на них чьи-то пристальные враждебные глаза. Звягин поежился:

— Что, Танечка, сердце тебе что-нибудь вещует?

— Ничего не вещует. Особенно если ты посмотришь на проспект, вон там, машину видишь?

Почти скрытая под низкими ветвями кустов на обочине стояла красная, сейчас в сумерках кажущаяся черно-серой «девятка».

— Там хмырь за рулем сидит, явно охранник твой. Так что будь спок.

Звягин прищурился. В машине никого не было видно, но он понял, что то, что говорит Таня, похоже на правду.

— Ну что? — Она переминалась с ноги на ногу. — Посмотрел на речку? Поехали, в Америку опоздаем.

— Тяжелая вода, — словно не слыша жену, сказал Звягин тихо. — Ты видишь, какая она? — Он посмотрел на Таню: — Словно металл.

В неверном утреннем свете вода казалась черной, сильное невское течение угадывалось по плывущим невесть откуда щепочкам, по белым пятнышкам пены. Таня проследила за взглядом Звягина. У нее едва не закружилась голова, когда она попыталась почувствовать это течение, пропустить его сквозь себя. Река показалась ей враждебной и презрительной, игнорирующей этот город, противоестественно вставший на ее берегах. Река хмуро продолжала свое молчаливое движение, не отвечала на пощечины и плевки, сыпавшиеся на нее из сточных труб канализации, из заводских резервуаров, — ядовитые, смертельные это были плевки, но она терпела и делала вид, что ей все равно. Да так и было, впрочем. Слишком велика была ее сила для того, чтобы обращать внимание на насекомых, загадивших ее берега и считающих себя хозяевами на этой земле.

Звягин смотрел на противоположный берег.

— Ужасный город, — сказал он, покачав головой. — Ужасный.

Звягин смотрел на прямоугольники зданий на той стороне. Кирпичные заводские постройки уже потеряли всякий намек на то, что называется цветом, — нет в природе такого сочетания красок, такого названия в спектре, это какое-то болезненное явление — вроде проказы, о чем не хочется думать и на что неприятно смотреть. И хочется побыстрее выкинуть из памяти.

— Да… И не выкинуть, — вслух закончил он свою мысль.

— Что — не выкинуть?

— Этот город из головы не выкинуть. Не обращай внимания, Танюша, я что-то скис. Устал. Сейчас в самолете поспим немного. — Он сунул руку в карман легкого дорожного плаща и вытащил оттуда пистолет.

— Ты что? — испуганно вскрикнула Таня.

Звягин коротко размахнулся и швырнул пистолет в реку. За ним последовал револьвер, который он достал из-за пояса брюк, кастет и нож.

— Все. Что ты так на меня смотришь? Не хочу просто дома оставлять компромат. А прятать по кустам — что я, мальчик? Другие куплю. В самолет же нас с этим добром не пустят?

— Ну да.

— Ну да… — Он обнял жену. — Все, побежали в машину. Действительно, только опоздать нам не хватало. Мало остальных приключений…

Они действительно проспали всю дорогу, с двумя короткими перерывами вынужденного бодрствования во время посадок. Пройдя без хлопот таможню в аэропорту Кеннеди, благо багажа у них, кроме кейса с документами и спортивной сумки, не было, они вышли из стеклянных ворот. «На американскую землю», — машинально отметил Звягин. Земля, вернее, асфальт не особенно отличался от привычного питерского, да и Звягин в своей жизни имел столько неожиданных перемещений и перемен, что не дрогнуло сердце Звягина от первых шагов по материку, расположенному в другом полушарии.

— Мистер Звягин? — Учтивый молодой человек в темном костюме и очках в тонкой, хорошей — Звягин различал такие вещи — оправе приветливо поднял руку. Если бы не легкий английский акцент, то молодой человек был просто копией бывших звягинских подчиненных из «Окон». Такой же приличный, вежливый и совершенно безликий.

Правда, пружинистая походка и ловкость, с которой он подхватил Танину сумку, на взгляд опытного в подборе боевиков Звягина, сказали ему кое-что. Например, что этот паренек дружит со спортом, и дружит очень крепко. В отличие от слабосильных в большинстве своем питерских «яппи», предпочитающих за свою личную безопасность платить деньгами, а не работой мускулов, американец вполне мог постоять за себя. Насколько профессионально, это, конечно, вопрос, но сам факт был приятен Звягину. Он любил сильных людей.

— Айвен Николсон, — представился молодой человек с легким поклоном. — Рад встрече с вами. Айвен Николсон. — Последовал еще один поклон специально для Тани.

— Таня, — ответила она, протягивая руку, внимательно взглянув на встречавшего… — Айвен Николсон, вы русский?

— Да, в принципе. Родился, правда, уже здесь, но семья у нас…

— Я так и поняла. Иван Николаев, наверное, да?

— Ну разумеется, для вас — пусть будет Иван Николаев. Вы устали? Машина ждет.

— Куда вы нас, Айвен Николаев, повезете?

— Сначала домой. Вам нужно, наверное, отдохнуть с дороги…

— Да-да, — вмешалась Таня. — Я мечтаю об американском буржуазном душе.

Квартира, куда привез их Николаев, выходила окнами на Сентрал-парк. Айвен объяснил им, где что находится. Показал кухню, спальни, которых было две, обе — с широченными кроватями, два туалета, джакузи, которым ни Звягин, ни Таня в жизни еще ни разу не пользовались, хотя в Питере их коллеги по компьютерному бизнесу уже строили в своих квартирах такие приспособления.

— Богатая квартирка, — отметил Звягин, закончив осмотр помещения.

Айвен усмехнулся:

— Это у нас, так сказать, гостевые апартаменты. Для обеспечения комфорта важным персонам.

— Ага. Очень хорошо. — Звягин стоял у окна, заменявшего собой целую стену. — А все-таки мне бы хотелось окинуть, так сказать, взглядом род нашей предполагаемой деятельности. А, Иван?

Николаев улыбнулся широкой открытой улыбкой.

— У меня будет встречный вопрос, по сути совсем не американский. Как у вас с наличностью?

— Вполне.

Николаев полез в карман и достал бумажник.

— Это ваши суточные на сегодня, — сказал он, протянув Звягину деньги. — Здесь тысяча долларов. Завтра мы займемся делами, откроем вам отдельный счет, — собственно, вы можете воспользоваться счетом фирмы, конечно, но лучше вам иметь персональный. Вы же здесь не на пару дней…

— Да? А на сколько?

Радушная улыбка не сходила с лица Николаева.

— Завтра, завтра. Сегодня вы должны как следует отдохнуть. Работы на самом деле столько, что вы ахнете. Так, — он одернул пиджак и двинулся к дверям, — охрана вам сегодня, думаю, не нужна, здесь все-таки не Россия, у нас тут, в принципе, тихо. Завтра в восемь утра я за вами заеду и — за работу! Приятного отдыха, господа.

И тут он прокололся. И Звягин, и Таня заметили, как изменилась его улыбка, когда он, попрощавшись, поворачивался к двери. Она превратилась в презрительную гримасу, губы сжались в тонкую линию, зрачки закатились, лицо приобрело выражение брезгливого любопытства, словно у посетителя зоопарка, когда он стоит перед клеткой, в которой трахается парочка шимпанзе… Это была лишь доля секунды, на повороте головы, — совсем чуть-чуть не рассчитал Айвен или решил, что, обалдевшие, как он думал, от действительно недешевой американской квартиры, эти русские не обратят на него такого уж пристального внимания.

Дверь за Айвеном бесшумно закрылась.

— Ты заметил, как он улыбнулся? — спросила Таня.

— Заметил, заметил. Да плюнь ты на это. Он же щенок, шестерка, я таких за свою жизнь перевидал столько, и живых, и мертвых, что смешно обижаться на старости лет еще на одного. Ну, считает себя, конечно, полубогом… Двое из глубинки прибыли, дикие люди… Да хер с ним! — неожиданно закончил Звягин. Знаешь, чего я сейчас хочу?

— Не знаю, как ты, а я хочу в душ. И кстати, довольно давно… — Таня пошла в ванную комнату, расстегивая на ходу рубашку. — Жди меня, и я вернусь.

Покинув гостей, Айвен поднялся на лифте этажом выше и позвонил в дверь квартиры, находящейся над апартаментами русских. Открыл Стив — ровесник Айвена, одетый в такой же черный костюм. Правда, Стив не носил очков и был настоящим, стопроцентным американцем, хотя можно ли считать американцев самостоятельной нацией? На эту тему они много говорили и пришли к выводу, что, наверное, можно. Во всяком случае, если уж не по крови, то по менталитету.

— Ну как? — Стив с интересом смотрел на Айвена.

— Да черт его знает. По-моему, дохлый номер. Прислали какого-то дедка обалдевшего с дамочкой. Обычные дикари. Потом воняет, окурки из машины на дорогу выкидывают, не знаю, не знаю… Неужели в России приличных людей не найти? Или шеф из ума выжил? Присылает черт знает кого… Чем этот Звягин может быть нам полезен?

— Пойдем посмотрим, как они осваиваются…

Стив направился в комнату, уставленную аппаратурой. На одном из трех мониторов, стоящих на широком столе, была видна гостиная апартаментов.

— Вот и сам господин Звягин. — Стив подозвал поближе Айвена и прокомментировал: — Вот, осваивается.

— Господин… — презрительно процедил сквозь зубы Айвен. — Ты только посмотри на этого господина!

Звягин на экране выглядел совершенно растерянным. Он постоял посреди комнаты, озираясь по сторонам. Затем обошел гостиную, дотрагиваясь до предметов, трогая покрытие стен. Зачем-то постучал по толстому оконному стеклу, покачав головой.

— Да… Действительно как инопланетянин. Вот тебе и «новые русские»… Интересно, в юртах они живут, что ли? Или в избах? Судя по видеозаписям, машины у них как машины, дома как дома. Деньги вроде есть, и немалые…

Стив слушал Айвена и, усмехаясь, смотрел на экран.

— Ты сам-то в России не был? — спросил он.

— Бог миловал, — ответил Николаев. — Что я там забыл? Мне и здесь неплохо. А то вот с такими жить… — Он снова кивнул на экран и хохотнул. — Смотри, смотри!

Звягин сбросил пиджак, оставив его лежать на полу. Стянул с себя брюки, рубашку, носки…

— Дед-то не такой уж и хилый, — заметил Стив. — Сейчас мадам выйдет. Посмотрим русский стриптиз?

— Господи, неужели они сразу трахаться будут? Хоть бы огляделись, я не знаю, погуляли бы… Дикие, одно слово! Ого! — Он увидел выходящую из ванной Таню. — Слушай, а ничего себе телка! Смотри, как у него встал! Дает старичок!

Голые русские обнялись, поцеловались. Женщина что-то прошептала супругу на ухо, и они двинулись по направлению к одной из спален.

— Переключай на спальню, — засуетился Айвен. — Давай, давай скорее! Пропустим самое интересное!

Стив щелкнул пультом. На экране появилась спальня. Женщина сразу пошла к кровати и прыгнула плашмя на пружинящий и мягкий гидроматрас. Господин Звягин же снова принялся ходить, присматриваясь к обстановке. Взяв с полки декоративный подсвечник, он покрутил его в руках, словно взвешивая. Потом неожиданно повернулся к видеокамере, спрятанной в стене. Николаев чуть не вздрогнул от его ледяного острого взгляда. Русский приблизился к объективу, сделал неприличный жест и тюкнул подсвечником в стену. Экран погас.

— Дерьмо! — крикнул Айвен под хохот напарника. — Неандерталец! Он разбил камеру! Ну заметил, хорошо, но зачем же ломать дорогостоящую аппаратуру?! Господи, что за дикий народ! — в который раз в сердцах повторил он.

Стив продолжал хохотать.

— Айвен, надо бороться с комплексом неполноценности русских предков. Успокойся ты, ради Бога! — Трясясь от хохота, он махнул рукой в сторону зазвеневшего телефона: — Возьми…

Николаев поднял трубку и тотчас кивнул Стиву, показывая на параллельный аппарат. Тот с готовностью подключился к линии.

— Мистер Николаев? — говорил Звягин. — На вашей визитной карточке я обнаружил номер, вот и звоню. Произошла маленькая неприятность. Думаю, дело легко поправимо… Мы с женой решили немного отдохнуть и… Я случайно задел одну деталь интерьера. Немного, по-моему, ее повредил. Запишите на мой счет, хорошо? До завтра.

Айвен перевел полный уже откровенной ненависти взгляд с трубки, нахально пикавшей короткими гудками, на свалившегося с кресла на ковер в новом приступе хохота Стива.

— Что ты ржешь, скотина?

Стив медленно поднялся с пола.

— Нет, Айвен, ты все-таки ничего не понимаешь в людях. Классный дядька! Как он нас купил! Здорово, молодец!..

Николаев улыбнулся:

— Да, наверное, ты прав. И все равно русский мне не нравится. Я не верю, что ему по зубам наша работа.

— Будущее покажет… С языком у него как?

— Пень-колода, — по-русски ответил Айвен и перевел: — Еле-еле. Понимает, но говорит так, будто у него вместо языка во рту «боинг».

— Это не беда. Мне кажется, что завтра от него потом вонять не будет. Держу пари.

— Двадцать баксов.

— Идет.

Весь остаток дня Звягин и Таня бродили по городу. Звягин почти не смотрел вокруг. Взгляд его, казалось, был постоянно направлен на носки собственных ботинок. За время многочасовой прогулки было произнесено всего несколько фраз. В сумерках, уже сидя на траве в Сентрал-парке, Звягин спросил:

— Ну, как тебе первый день в свободной стране?

— Знаешь, Саша, я еще не поняла, что я здесь. Не прочувствовала. А ты?

— А я думаю, что мы должны здесь остаться. Я, во всяком случае, помолодел лет на двадцать… — он подумал секунду, — пять. Хорошо! — Звягин блаженно потянулся. — Нету этого говна вокруг.

— Какого говна, Саша?

— Да всякого. Не в этом даже дело, я еще не могу объяснить… Как-то мне тут спокойно. Знаешь что, вот, наверное, на мне же зона все эти годы висела. Эта штука на всю жизнь, как клеймо. А здесь так себя чувствую, что вроде как и не сидел никогда. И по фене будто никогда не базарил. Здорово. Как младенец!

— Ну да, если бы еще не телекамеры в нашей камере, — неловко пошутила Таня.

— А вот здесь ты не права. Я бы себя, наоборот, неловко чувствовал без этих телекамер. А так, я в своей тарелке, вижу цель, чувствую противника. А они здесь, мне видится, изнеженные, расслабленные. Мы их, Танечка, с тобой обыграем. Если уж в Питере худо-бедно справлялись, то здесь, Бог даст, проживем. Ну сама подумай — не назад же нам лететь к остаткам «мерседеса»? А здесь — смотри, даже хулиганы на улице симпатичные. Матом не ругаются. Уже приятно.

Они поужинали в каком-то ресторанчике. Таня с удивлением наблюдала за мужем: Звягин спокойно, даже вальяжно общался с официантом. Как быстро он превратился в ньюйоркца, словно жил здесь с рождения. Они ели французский луковый суп — впервые в жизни, как и многое за сегодняшний день.

— Сколько я читала про этот луковый суп, — говорила Таня, — мне всегда казалось, что это должна быть гадость страшная, а смотри-ка, вкусная штука!

— Вкусная, да, — соглашался Звягин. — У нас еще много открытий впереди. Признаюсь тебе по секрету, я ведь, к стыду своему, никогда в жизни не ел устриц. А на них вся русская классическая литература стоит. Это надо срочно поправить! Достоевский, Чехов, Куприн… Пора и нам приобщаться к цивилизации, Танечка, пора!

Ночью они словно провалились в мягкую черную яму — сна в самолете оказалось недостаточно, чтобы восстановить силы, которые они изрядно подрастеряли за последние дни. Но к приходу Айвена и Звягин, и Таня были уже на ногах — свежи после утреннего душа, одеты, готовы к действию.

— Кофейку? — предложила Таня.

— Нет, благодарю, — ответил Николаев, украдкой принюхиваясь. «Неужели придется платить Стиву двадцатку?..» — Вижу, вы вполне освоились, — сказал он, окинув взглядом квартиру. — С кухней нет проблем?

Кухня в этой квартире была оборудована по последнему слову техники, и сам Николаев еще путался в функциях комбайна. Впрочем, он редко лично готовил себе еду.

— Разумеется. У нас дома, в России, почти такие же приборы, — ответила Таня.

Звягин молча улыбался, развалившись в кресле. «Вот сволочь, — подумал Айвен. — Сидит как ни в чем не бывало… Как же он все-таки так быстро определил место съемки? Тертый мужик, видать, этот русский, ох тертый!..»

— Скажите, Айвен, — наконец прервал молчание Звягин, — мы надолго в этой квартире или вскоре придется менять дислокацию?

Под прямым его взглядом, проникающим до самых внутренностей, Николаев смешался и промямлил:

— Не знаю, не могу точно сказать… Это зависит от начальства, — подвернулось угодливое русское словечко, которое он обычно не употреблял. Давит его господин из России, ох давит… — Поедем к начальству — там все станет ясно… Там и определимся…

Звягин встал и подошел к смущенному Николаеву:

— Не тушуйся, парень. К начальству так к начальству… Поехали.

Встреча с «начальством» должна была состояться в отеле, находившемся неподалеку от Сентрал-парка, однако дорога заняла минут двадцать. Движение было затруднено массой машин, ползущих прерывисто, будто толчками, по широкой вроде бы авеню, номер которой Звягин еще не запомнил.

— Лучше бы прошлись пешочком, — улыбаясь, заметил Звягин.

Не сумев скрыть злобу, Николаев отвел взгляд. Он чувствовал, что вспотел под своим черным костюмом, плотной рубашкой, затянутой тугим узлом галстука. Он чувствовал, как под мышками зачесалось. Это было нестерпимо, но скрести себя на глазах у русских он не мог себе позволить.

— Приехали, — процедил он, вышел на тротуар, и вдруг тело стало невесомым, в глазах заплясали зеленые звездочки, звуки улицы унеслись куда-то вдаль. Потом и сама улица исчезла, поглощенная ставшими уже золотистыми точечками.

Когда Николаев открыл глаза, он обнаружил себя лежащим на асфальте рядом с машиной.

— Вставай, вставай! — Звягин поднял американца под мышки и поставил на ноги. — Ничего? Все в порядке? Духота-то какая, немудрено было вырубиться… Водички тебе бы хлебнуть…

Николаев расслышал за искренностью слов глубоко спрятанную издевку. Он выпрямился, несколько раз сжал и разжал кулаки. Тело вновь было послушно.

— Доедешь? — участливо спросил русский.

— О’кей. — Айвен быстрыми шагами направился к дверям отеля. Шедший чуть позади Звягин взглянул на Таню: жена, с трудом сдерживая усмешку, закатила глаза.

…В номере, который был, пожалуй, больше квартиры, им отведенной, находился только один человек. Высокий господин с холеным и одновременно мужественным лицом стоял посреди комнаты. Деловая «пара» Николаева по сравнению с его серым костюмом выглядела обносками, подобранными на тротуаре. Подняв глаза на вошедших, господин выдвинул вперед подбородок и поднял брови.

— Мистер Звягин, миссис Козлова, — представил Николаев гостей. — Мистер Бронски. — Он учтиво указал на хозяина номера…