Когда я очнулся, был, надо полагать, самый глухой час ночи. Я валялся на влажной траве в зарослях кустарника. Накрапывал дождь.

Я сорвал пучок мокрой травы и приложил его к затылку. Посмотрел на ладонь. Крови, кажется, нет. Но голова гудела, как трансформатор высокого напряжения.

И все-таки я был жив!

Однако следовало выбираться на оперативный простор. Тем более что я совершенно не представлял, где нахожусь.

Все же у меня нашлась союзница — луна, вышедшая наконец из-за рваной тучи. Ее бледного света оказалось достаточно, чтобы разглядеть дорогу, проходящую всего в десяти метрах правее. Я встал и, шатаясь, как пьяный, двинулся к асфальту.

А вот и то самое место, где Бизон отправил меня в долгий нокаут.

Да-а, этот громила сумел мне насолить.

Правда, радоваться Бизону недолго.

Я «забыл» сообщить ему, что холм над озером, как и дуб с дуплом, оборудованы автоматической системой слежения. Чужак будет своевременно застукан.

Зная неуправляемую натуру Бизона, ничуть не сомневаюсь, что сводить счеты с Прошевым он отправится сам. Живым он, конечно, не дастся. Да и охрана особо церемониться с ним не станет. Тут-то и сказочке конец. Очень на это надеюсь…

Но мне-то что делать дальше?

Избавившись от одной опасности, я очутился перед лицом другой, куда более грозной.

Как оправдаться перед КЭПом за провал операции? Как утихомирить страсти, которые, несомненно, уже возбудил Касаев?

Ни одной путной мысли. Ничего, кроме нарастающей звенящей боли.

Но я что-нибудь придумаю. Обязан придумать. Но чуть позднее. А сейчас нужна маленькая передышка. Как хочется спать!

Спотыкаясь на каждом шагу, я двинулся по мокрому асфальту к одинокому Фонарю, куда Бизон отсылал любвеобильного Петра, и через четверть часа оказался на переселении дорог, окаймленных стенами деревьев.

Ни души.

Но вот что-то слабо блеснуло вверху. Присмотревшись, я увидел троллейбусные провода. Более того, неподалеку висела и табличка с номерами маршрутов. Однако же на нее падала густая тень, и, как я ни напрягал зрение, разобрать цифирь было невозможно.

Наконец я сообразил, что такая же табличка должна быть где-то рядом на противоположной стороне дороги. И точно: на мою удачу она висела на более освещенном участке. Ну-ка, ну-ка… Ага! Девятка.

Так вот где я оказался! На Крестовском острове — одной из самых незаселенных петербургских территорий. По-видимому, это парковая зона, примыкающая к стадиону имени Кирова. Жилых домов в этом уголке нет, да и на всем острове их осталось совсем немного, однако же именно здесь расположены спортивные базы, и если добраться до одной из них, то есть шанс найти машину или вызвать по телефону такси.

Стоп, а чем же я буду расплачиваться? Бандиты Бизона обобрали меня до нитки. Основные капиталы остались в «дипломате», который фактически потерян для меня. Значит, я гол как сокол. Гол, как осиновый кол. Гол, как мосол…

На всякий случай я принялся обшаривать карманы и, к огромной своей радости, обнаружил в одной из них пятидесятитысячную купюру, «заблудившуюся» в смятом носовом платке. Живем!

Но до чего же звенит в башке! Мозги сухие-сухие, будто Муса выпарил их над жаровней.

Я как сомнамбула плелся по дороге, когда меня догнал хлебный фургон. Водитель — молодой усатый парень — глянул на меня настороженно, но банкнота, которую я вложил ему в карман куртки, сделала свое дело.

Через пятнадцать минут я входил в вестибюль гостиницы.

Сонный швейцар при моем появлении вытаращил глаза, но тут же принял почтительную позу — я всякий раз отстегивал ему. Вообще, не в моих правилах скупиться на чаевые, я раздаю их направо и налево, иногда тратя таким образом больше, чем на личные нужды. А кроме чаевых я всегда стараюсь найти для обслуги доброе (и обязательно искреннее!) слово. Это необременительно и даже приятно, зато сколько раз симпатии маленьких людей выручали меня в критические минуты!

— Все в порядке? — осторожно осведомился швейцар.

Я увидел себя в большом зеркале: грязный, мятый-перемятый, со спутанными волосами и оловянными глазами. Чем не бомж?

— В полнейшем. — Я прошел к стойке.

Портье тоже был знаком с моей щедростью.

— Вас искали, — шепнул он, передавая мне ключ.

Видимо, он располагал важной информацией и рассчитывал на мою благодарность, но я не стал его расспрашивать. Даже если бы меня искали как наследника богатого дядюшки, я послал бы всех к черту. Спать! Быстрее в постель!

Наконец-то, оказавшись в номере, я запер дверь и достал из холодильника початую бутылку коньяка. Пробку я сорвал зубами. Рядом стоял стакан, но наполнить его было выше моих сил. Я приложился к горлышку, и мне показалось, что я пью холодный ароматизированный чай.

С бутылкой в руке я упал на кровать, даже не сбросив мокрой одежды. Пропади оно все пропадом! Я запрокинул голову, вливая в себя содержимое бутылки, и невольно завалился набок. Точь-в-точь как Пименов в своей берлоге. Бутылка покатилась по полу. Я слышал, как остатки коньяка вытекают на ковер, но ничего изменить не мог. Мышцы не повиновались. Надо бы принять душ… Сейчас… Сейчас…

…Вместо душа я оказался в каком-то длинном темном коридоре. Впереди горела яркая лампа, и оттуда, плечо к плечу, на меня надвигались… КЭП и Бизон. На лице КЭПа застыла его обаятельная, растиражированная в миллионах экземпляров улыбка, но серо-стальные глаза смотрели сурово. Его лоб украшала индийская родинка.

Харя Бизона была искажена чудовищной гримасой, квадратная челюсть выдвинулась вперед, словно он собирался отхватить жирный кусок. Такая же неуместная родинка на лбу…

Но самое странное, что они шли рядом, как старинные приятели.

— Так-то ты выполнил мое задание?! — Тонкая улыбка КЭПа выдавала предвкушение расправы.

— Я знал, что ты хитрый лис, — прорычал Бизон. — Знал, и еще раз убедился в этом. Но теперь-то тебе не уйти!

— Я тоже знал, что ты — хитрый лис. — Усмешка КЭПа становилась все тоньше. — Но я считал, что ты — мой хитрый лис. Ты знаешь, что делают с хитрыми лисами, когда их ловят с поличным?

— Когда ловят их в курятнике, — поддакнул Бизон.

Они приближались, и теперь я видел, что на их лбах не родинки, а аккуратные пулевые отверстия.

Я отступал все дальше в надвигающуюся тьму.

И с каждым моим шагом становился все слышнее какой-то тонкий, дребезжащий звук.

Я обернулся.

Там, освещенные мощными прожекторами, но так, что окружающее пространство оставалось абсолютно черным, стояли Петро и Муса, почему-то наряженные пиратами — в шароварах и косынках, с кривыми ножами за широким поясом.

Шаровары у Петра были приспущены, мощно торчал эрегированный член.

— Иди к нам! У нас цивилизованный рэкет! — пошло подмигивая, крикнул он.

— Не дрейфь! — сощурился Муса. — Посмотри на тех, кому хуже! — И он выхватил из кромешного мрака запаянную трехлитровую банку, в которой отчаянно метался крошечный Касаев.

От его тонкого, прерывистого визга разрывались барабанные перепонки.

Я открыл глаза, бессмысленно глядя в сумрачный потолок.

За окнами занимался бледный питерский рассвет.

Вдруг снова раздался прерывистый визг. Мое сердце подпрыгнуло до горла.

Понадобились нешуточные усилия, прежде чем до меня дошло, что это всего-навсего звонит телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Звонит, видимо, уже давно.

Дрожащей рукой я сорвал трубку.

— Алло! Это Дима? Димка, ты? Отвечай же! — донесся издалека нервный голос Касаева.

Ну вот. Сейчас начнется. Продолжение ночного кошмара…

«Не ожидал от тебя, Дима, такой подлости, — скажет он звенящим от негодования баритоном. — Это гадко, гнусно! В прежние времена за подобные штукенции били по мордасам канделябрами…» — и пошло-поехало…

О Господи! Что же ему ответить?

— Да, Гарик, это я…

Давай, дружище Касаев, обрушивай на меня волну благородного гнева!

— Слава Богу! Жив! Цел? Не пострадал?

И слова, и интонация подсказывали мне, что на сей раз я здорово ошибся в прогнозах.

— Да, — осторожно ответил я. — Не пострадал, не считая двух шишек, на полтемечка каждая.

— Что случилось, Димка?!

— Не телефонный разговор, Гарик…

— Понимаю… Ты не против, если я приеду к тебе прямо сейчас? Заодно привезу твой «дипломат».

И тут меня охватило ликование. Я понял, что получил блестящий шанс для грандиозного прорыва.

Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Конечно, Гарик. Приезжай.

— Жди!

Связь оборвалась.

Я покосился на настольные часы. Половина шестого. Раненько просыпаются «жаворонки»!

Осторожно провел ладонью по затылку. Да-а, насчет шишек я ничуть не преувеличил. Но они-то и помогут мне побудить Гарика к полной откровенности.

Сонливость как рукой сняло. Я рывком вскочил с кровати. Боже, ну и вид у меня! Прочь это тряпье! В душ! Побриться! Вернуть себе человеческий облик!

Я стоял под тугими, струями, чередуя горячую и холодную воду, и чувствовал, как уходят боль и усталость, как возвращается бойцовский задор.

И вот мы сидим с Касаевым друг против друга.

Я организовал легкую закуску, откупорил бутылку коньяка.

Мой «дипломат» лежит на тумбочке. Пока Касаев мыл руки, я бегло проверил содержимое. Деньги, досье — все на месте. Замки на запоре. Нет ни малейших причин для беспокойства.

Гарик выглядел и виноватым, и взвинченным, и усталым. По нездоровому цвету лица и кругам под глазами нетрудно было догадаться, что он провел бессонную ночь, терзаясь неизвестностью.

— Ну, рассказывай, что приключилось?! — сгорая от нетерпения, воскликнул он.

— Загадочная история, Гарик…

Ни на йоту не отступая от фактов, я поведал, как меня под дулом пистолета усадили в подруливший «форд», ударили по голове (одновременно я продемонстрировал ему шишки, а также перепачканную одежду) и доставили в какую-то берлогу. Далее я дал волю воображению.

— В камеру вошел насупленный субъект в сером. «Где пленка?» — были его первые слова. «Какая пленка?» — изумился я, совершенно ничего не понимая. «Не играйте под простачка. Скажите, где пленка, и вас отпустят, не причинив вреда». Нужно отдать должное, вел он себя исключительно корректно. «Но я не понимаю, о чем речь!» Видимо, что-то в моем тоне заставило его призадуматься. «Разве вы идете не от Касаева?» — сощурился он.

Не знаю, Гарик, может, я сглупил, но решил говорить правду. Шутить с этими крутыми парнями не стоило. «От него. В ближайший ларек. За пивом». Он просветил меня своим взглядом насквозь. «Кто вы такой?» — «Сибирский предприниматель…» — «Сибирский? — он несказанно удивился. — Чем можете доказать?» — «К сожалению, все мои документы остались в „дипломате“. А тот — в квартире Касаева. Но если вы отпустите меня на минутку, я живо принесу». — «Что связывает вас с Касаевым?» Я откровенно рассказал о своем задании и о нашем с тобой знакомстве. Слушая меня, тип обнаруживал явные признаки досады. «Мы проверим вашу информацию, — заявил он, когда я закончил. — И если вы солгали…» Так и не завершив фразы, он вышел, оставив меня взаперти на целый день. Гарька, о чем я только не передумал! Было около полуночи, когда в каморку вошел другой тип, но, несомненно, из той же компании. Этот вел себя наглее. «Слушай, мужик! — угрожающе произнес он. — Если хочешь спокойно добраться до своей задрипанной Читы, забудь обо всем, что с тобой сегодня случилось. А распустишь язык, Мы найдем тебя даже на твоей таежной заимке. Понял? Ну-ка, нагни кумпол!»

Далее я снова строго придерживался фактов.

— Честно говоря, Гарик, поначалу я считал, что попросту попался на глаза вашим питерским бандитам и те решили качнуть из меня деньжат. А теперь не знаю, что и думать. Они не взяли ни спички, хотя обыскали меня с головы до ног. Как я понимаю, они охотились за другим человеком, который должен был встретиться с тобой. Я рассказал все, Гарик. Выводы делай сам. И учти — это мастера своего дела. Даже удивительно, как они промахнулись. — Я умолк.

Гарик слушал меня с напряженным вниманием, нервно вертя в руках спичечный коробок.

— Да, Димка, досталось тебе… — задумчиво сощурился он. — Вот уж не думал, что он решится действовать почти в открытую… Ты пострадал по моей вине, Димка. Я страшно виноват перед тобой.

— Ерунда, Гарик. Ну, проверили на прочность мой череп… Делов-то! У нас в Сибири разбираются покруче. Я считаю, со мной обошлись даже нежно. Какие могут быть обиды! Жаль только, что наши планы сорвались. А время поджимает.

— Я жду-жду, а тебя нет и нет, — продолжал Гарик прежним тоном. — Спустился вниз, расспросил продавцов в ларьках, пассажиров на остановке — бесполезно. Никто ничего не видел. Может, думаю, забыл в гостинице что-то важное? Названиваю в твой номер — никого. Я — дежурной по этажу. Нет, не возвращался. Я — в «скорую». Не было ли несчастного случая около десяти утра в районе Сосновой Поляны? Нет, Бог миловал. В милицию звонить — вроде бы нет повода. А вдруг ты сорвался по каким-нибудь срочным делам? Позже я все-таки вышел на одного милиционера, автора нашей газеты, и неофициально попросил его изучить вопрос по своим каналам. Снова осечка. В гостиницу мотался несколько раз — ноль! Мистика! Я уж было решил: не отзовешься до девяти утра — бью в набат, поднимаю на ноги весь город. И вдруг ты снимаешь трубку! Гора с плеч… — Он выпил залпом и отставил рюмку.

— Гарик, ты меня извини, может, я лезу не в свои дела, но не думай, что я испугался этих козлов. Плевать я хотел на их угрозы! У меня в Сибири знаешь какие друзья! Словом, если я могу хоть чем-то помочь — смело на меня рассчитывай.

Будто не слыша, он снова занялся спичечным коробком.

— Гарик, я надеюсь, это маленькое происшествие не отменяет наших договоренностей по рекламе?

Он поднял на меня острый взгляд, словно пытаясь разрезать им маскирующую пелену.

— Возможно, Димка, мне и вправду понадобится твоя помощь, ибо пружина сжалась до отказа. У тебя найдется время выслушать одну весьма необычную историю?

— Гарик, располагай моим временем как угодно.

— Ну, слушай…

— Речь пойдет о Кире Прошеве…

— Постой! Прошев — это…

— Да, тот самый. Больше двадцати лет мы с ним были лучшими друзьями. С пятого класса…

— Вот так-так! — Я разыграл неподдельное изумление.

— Представь себе. Хотя трудно объяснить, почему же мы сдружились. Я был задиристым, ершистым, горячим, то и дело дрался, вытворял фокусы, доводившие учителей до истерики, и вообще любил находиться в центре внимания. Кирилл же — я звал его Киром, а в классе его дразнили «Прошей» — был тихоней, замкнутым молчуном, но, знаешь, из тех, что себе на уме. В нашем дуэте, безусловно, первую скрипку играл я, но и Кир мог при случае настоять на своем — не эмоциями, а взвешенными доводами, звучавшими несколько непривычно в устах двенадцатилетнего мальчугана. Конечно, сейчас, с высоты лет, многое видится в ином свете, и все же, положа руку на сердце, должен сказать, что это была чистая и искренняя мальчишеская дружба…

Как бы это покороче выстроить…

Однажды — не то в шестом, не то в седьмом классе — мы с ним возвращались поздним вечером домой, и на пустынной трамвайной остановке к нам привязались трое незнакомых пацанов — наших ровесников. Не помню уж, из-за чего разгорелся сыр-бор, но, слово за слово, дело дошло до драки. На Кира я не особенно полагался, но прикинул: если он хотя бы на время отвлечет одного на себя, то двух других я расшвыряю запросто — драться-то я умел, а соперники выглядели слабаками, пусть и агрессивными. Куда там! Едва замелькали кулаки, мой Кир рванул куда-то через кусты, а я остался один против троих. Они и вправду оказались слабаками, но все же их было трое. Вдобавок я неудачно поскользнулся, и они насели на меня. Удары сыпались градом. Били ногами. Но вот появился Кир. Он привел милиционера. Но к тому времени меня измолотили как бобика. Парни, естественно, дали деру. Ищи ветра в поле! «Ты — трус! — бросил я Киру, когда мы снова остались вдвоем. — Видеть тебя не могу!» — «Я не трус, — спокойно возразил он. — Но рисковать по-глупому не собираюсь». — «Да какой тут риск! Если бы ты отвлек одного, то двух других я уложил бы одной левой, а после занялся бы третьим!» — «Ладно-ладно, хвастунишка. А если бы у них оказался кастет? Или нож?» — «Тем более ты не имел права бросать друга!» — «Я тебя не бросал. Я же не домой побежал, а за милиционером.» — «Не слишком ли долго ты бегал?» — «Просто я был уверен, что ты в состоянии продержаться сколько нужно.» — «Спасибо за доверие, черт бы тебя побрал! Посмотри, что они со мной сделали!» — «Не злись, Гарька. И поверь, что я не трус. Осторожный — да, но не трус. Мое время драться еще не наступило». — «Чего-чего?» — «Может, меня ожидает великое будущее», — с глубочайшим внутренним убеждением проговорил он. «Цыганка, что ли, нагадала?» — язвительно усмехнулся я. «Может, и цыганка», — серьезно ответил он. «Если тебе известно будущее, тогда и вовсе нечего осторожничать». — «А разве ты не слышал, что береженого Бог бережет? Нет, Гарька, до поры до времени я должен беречь себя. Обидно, ведь проиграть свою судьбу из-за слепого случая». Такой вот состоялся у нас диалог. Еще несколько дней Я дулся на него, а затем остыл. Я был сильнее, и прощать чужие слабости казалось мне естественным. Зато я не упускал возможности при случае беззлобно подшутить над ним. «Эй, Кир! Осторожнее переходи дорогу! Береги себя! Держись подальше от стен — кирпич свалится!» Он отмалчивался. Ну ладно.

— Перед началом последнего учебного года Кира будто подменили, — продолжал Гарик. — Из угрюмого молчуна он превратился в рубаху-парня. Стал вдруг выступать на всех собраниях и митингах, первым тянул руку, совершенно не смущался, если случалась осечка. Разумеется, мы много говорили о будущем. Мне мой путь был ясен.

К тому времени я уже публиковался в питерских газетах и даже в «Комсомолке», в редакциях меня привечали, так что учеба в ЛГУ на отделении журналистики выглядела делом решенным. Кир, который годом раньше твердо собирался в физики, вдруг круто изменил свои планы. «В нашей стране имеет смысл только партийная карьера, начинать которую следует с комсомольской», — утверждал он. Что ж, он двинется по этой лестнице с самого низу — ведь у него нет ни связей, ни покровителей. Зато на его стороне два сильных козыря: личная активность и незапятнанное социальное происхождение — из рабочей семьи. Уж он постарается распорядиться ими с умом. Кир рассуждал как бывалый, много повидавший человек, а ведь ему не было и семнадцати. За год он возмужал еще заметнее. Но вот какая штука: раньше, когда он был весь в себе, я без труда читал в его душе, сейчас же, сделавшись внешне открытым, он заставлял меня теряться в догадках. И все эти перемены произошли в нем за год, а еще точнее — за одно лето… Что правда, о своем «великом предназначении» он более даже не заикался.

Гарик выпил пол-рюмки коньяка, с жадностью закурил и после двух глубоких затяжек снова погрузился в воспоминания.

— Итак, после школы наши пути-дорожки разошлись, однако же мы оставались друзьями и продолжали встречаться. Студенческие годы пролетели быстро. Кир делал свою карьеру, хотя и не так быстро, как надеялся. Но он не унывал. Он работал без устали, а сосредоточенный в нем сгусток энергии будто и не расходовался даже, а наоборот — накапливал заряд. Должен сказать, что глаз у него был острее моего. Уже тогда он видел метастазы застоя. Я же, молодой, но перспективный журналист, по-прежнему свято верил в идеалы светлого будущего и глаголом жег отдельные недостатки. Иногда мы схлестывались до хрипоты, чуть не до драки. И, должен откровенно признать, его аргументы чаще звучали весомее. Споры со мной были для него своего рода отдушиной, потому как на службе он мог позволить себе лишь легкую фронду…

Гарик как-то разом помрачнел и осунулся.

— Это произошло в августе семьдесят восьмого… Если быть точным, двадцать седьмого августа, в воскресенье. Эту дату я запомнил на всю жизнь… — Он залпом допил рюмку. — К тому времени Кир уже занимал весьма ответственный пост в крупном парткоме и пользовался рядом благ, впрочем, по нынешним меркам весьма скромных. В частности, за ним была закреплена номенклатурная дача на Карельском перешейке, неподалеку от Рощино. Дача — громко, пожалуй, сказано. Небольшой летний домик, без отопления и удобств, притом на две семьи. В распоряжении Кира были две крохотные комнатушки и веранда чуть больше носового платка. К поселку подступал лес, в глубине которого тянулась цепочка тихих озер. А Кира хлебом не корми, но дай вволю посидеть у воды с удочками…

Едва Касаев произнес эту фразу, как перед моими глазами возник Бизон, и под ложечкой тоскливо защемило.

Гарик между тем вел свою историю дальше:

— Кир частенько приглашал меня на дачу. Правда, времени было в обрез и у меня, и у него. Но иногда выдавался свободный денек, и он тащил меня на рыбалку, а я его за грибами. В конце концов мы научились совмещать эти занятия.

Надо сказать, что дачный поселок населял весьма пестрый люд. Кроме слуг народа, здесь обитали ученые, писатели, артисты, еще какие-то совершенно фантастические типы. На соседней улочке один чудак ежегодно сшивал из простыней воздушный шар, другой строил ветровой двигатель голландского образца, третий конструировал аппарат для сбора клюквы, которой в окрестностях было видимо-невидимо. Жили весело. Словом, не дачный поселок, а двор чудес!

Тем временем подросла Яночка. Иногда мы брали ее с собой. Она обожала собирать грибы и к пяти годам до того наловчилась, что запросто отличала настоящую лисичку от ложной, чего я не могу и поныне. Ларочка, естественно, тоже составляла нам компанию. Плюс — очередная пассия Кира. Надо сказать, что он оказался завзятым сердцеедом — еще одно его новое качество, никак не проявлявшееся в школе. Ухаживал за женщинами он красиво. Даже Ларочка иной раз ставила мне его в пример, хотя в целом относилась к Киру с прохладцей.

Гарик отчаянно махнул рукой, налил себе полную рюмку и осушил ее единым духом.

— В то проклятое утро мы проснулись затемно. Накануне Кир проведал об одном тихом озерце с потрясающим клевом. Это был наш последний совместный выход в сезоне. Назавтра Кир улетал в длительную загранкомандировку, после которой рассчитывал с повышением перебраться в столицу. Нас было четверо — я с Яной и Кир со своей подругой Тамарой. Ларочка приехать не смогла: как нарочно, захворала Зинаида Германовна. Наш улов и вправду оказался фантастическим, да еще на обратном пути мы набрали корзину крепких, только-только поднявшихся моховичков.

У Кира имелась довольно-таки оригинальная сковорода: огромная, с длиннющей металлической ручкой, специально для готовки на костре, — таких я нигде больше не встречал. Итак, мы нажарили полную сковороду рыбы и, устроившись вокруг стола, с аппетитом оприходовали ее, запивая припасенным пивом. Разумеется, Яна пила лимонад. Настроение было воскресное, мы шутили, строили планы… И вдруг начался кошмар. Хлипкие двери летнего домика разлетелись в щепки. В тесную комнатушку ворвался здоровенный верзила с перекошенной физиономией. Обеими руками он держал — представь себе — булаву, какую увидишь разве что в историческом фильме. Настоящую булаву — этакое бронзовое ядро с шипами на утолщенной рукояти. Булава поднялась и опустилась на Тамару, сидевшую ближе других к двери. С залитым кровью лицом девушка сползла на пол. Сумасшедший громила вновь занес над головой свое страшное оружие. Следующей жертвой должен был стать Кир. На коленях он держал Яну, показывая ей какую-то игру. И тут произошло то, чему я до сих пор отказываюсь верить. Приподняв Яну, Кир… заслонился ею. Булава уже начала опускаться, а я по-прежнему сидел как истукан, не в силах сладить с наваждением. Яна закричала, и ее крик мгновенно освободил во мне некую мощную пружину. Из своего дальнего угла я молнией бросился на стол, плашмя растянулся на нем, передавив стопки и тарелки, схватил обеими руками рукоять сковороды и резко направил ее вверх, навстречу булаве, вложив в это движение весь резерв моих сил — и физических, и душевных. Отрикошетив от сковороды, булава просвистела в сантиметре от моего плеча, проломив край стола. Остатки еще горячего масла брызнули в лицо чудовищного гостя. Он заревел как раненый бык. «Янка, беги!» — заорал я. Но она стояла на табуретке как изваяние. Зато Кир стремглав выскочил наружу. Теперь ярость громилы была направлена против меня. А что я мог, Димка? Стол занимал большую часть комнаты, оставались лишь узкие проходы вдоль стен. Я — в дальнем углу. Окна закрыты. Ну ладно, в одиночку я как-нибудь сумел бы пробиться к выходу, используя сковородку и как шпагу, и как щит. Но не мог же я бросить Яну, которая по-прежнему неподвижно стояла на табуретке, приложив ручонки к щекам, и Тамару, которая тихо стонала, лежа у порога. «Янка, беги!» — снова заорал я, готовясь отразить очередной натиск безумца, который принялся вращать булаву вроде пращи. Стол мешал ему добраться до меня, и он переменил тактику. С десяток яростных ударов — и от стола осталась груда щепок. Тем временем, воспользовавшись короткой паузой, я сдернул Яну с табуретки, буквально вжал ее в угол и заслонил собой. Затем попытался высадить сковородой окно и через него выставить дочку наружу, но сделал это крайне неудачно. По периметру рамы торчали острые, как пики, осколки стекла, а посшибать их я уже не успевал — бандит ринулся в смертельную атаку. А за окном, кстати, стояла летняя тишина — должно быть, все дачники отправились за грибами. Кира и след простыл. «Что мы тебе сделали?! Чего ты хочешь?!» — кричал я, с трудом парируя мощный удар. Он мычал что-то нечленораздельное, а в его налитых кровью глазах я не замечал ни малейшего проблеска мысли — только звериную, лютую ненависть. Я чувствовал себя плохо вооруженным гладиатором, от ловкости которого зависят сразу три жизни. Увы, сковорода, даже большая, — неподходящее оружие против боевой булавы, да еще в руках свирепого голиафа. Случилось то, чего я опасался. Очередной удар выбил из сковороды дно, которое, крутясь, рассекло мне ухо. Одновременно отвалилась ручка. Я отлетел в противоположный от Яны угол. В голове звенело. Теперь моя девочка оставалась беззащитной, а этот скот, не ведающий жалости даже к ребенку, готовился к страшному действу.

Димка! Никогда раньше я не подозревал, какие неисчерпаемые резервы скрыты в человеке. Кажется, я взлетел. Да, я взлетел и голыми руками перехватил опускавшуюся булаву за ее шиповатую голову. Но и верзила крепко держал рукоять. Началась отчаянная, изматывающая борьба, в ходе которой булава несколько раз переходила из рук в руки. Помню, как закричала Яна. Помню кровь на ее лодыжке. Дальше — туман. Уже позднее мне рассказывали, что я подмял-таки взбесившегося гиганта и, сидя на нем верхом, молотил его как боксерскую грушу. Нападавший и вправду оказался безумцем. Его признали невменяемым и отправили в дурдом. Причины нападения до конца так и не открылись. Поговаривали, правда, что этого психа науськали на семью районного прокурора, занимавшую вторую половину дачного домика. У прокурора тоже была дочь в возрасте Яны, а его жена чем-то напоминала Тамару. Не знаю. Откуда он взял булаву — тоже загадка. Но эксперт утверждал, что булава подлинная, чуть ли не пятнадцатый век. До сих пор ее вижу: словно миниатюрная морская мина, насаженная на факел.

Тамара отделалась относительно легко. Я поначалу считал, что он размозжил ей голову, но оказалось, девушка успела уклониться и лишь один из шипов глубоко процарапал ей щеку — оттого-то было так много крови. По-настоящему досталось только Янке. Он успел припечатать ей. Множественные переломы… Это еще везение, что удар прошел по касательной. Страшно подумать, если бы… — Касаев резко оборвал рассказ и закрыл ладонями глаза.

Так вот что произошло с Яной!

Молчание длилось долго.

— А Кир? — осторожно спросил я.

— Кир… — горько вздохнул Гарик. — Кир поступил согласно своим принципам. Он же еще не успел стать великим и по-прежнему был вынужден беречь себя. Один из коттеджей на другом краю поселка занимал милицейский начальник. Его-то Кир и направил на помощь. А сам удрал. Иначе могла сорваться важная командировка. Конечно же, он опять не струсил. Он просто выбрал оптимальную линию поведения. Не мог же будущий великий деятель рисковать своей светлой головой ради случайной подруги и какого-то репортера с маленькой дочкой! Ладно, Димка… Наливай!

Я наполнил стопки.

— Утомил я тебя, а? — криво усмехнулся Касаев.

— Нет, отчего же… Невероятная история… Как я понимаю, она окончательно развела тебя с Киром?

— С того дня он на многие годы исчез из моей жизни. Не звонил и не писал. Да и я, признаться, не искал контактов, хотя боль постепенно улеглась. Я не таил против него зла, но разве можно было забыть, как он закрывался Яной от сумасшедшего громилы? И все же я не хотел его судить. Ну, поддался человек панике, повел себя некрасиво… Как там у Маршака:

— Но ты-то, Гарик, не спасовал.

— Что — я? Я не о себе думал — о Яне. Если бы не она — кто знает?

— А я уверен, что ты повел бы себя по-мужски в любых обстоятельствах.

— Спасибо, Дима. Но речь не обо мне — о Кире. Я попросту постарался вычеркнуть его из памяти. А между тем наступили новые времена. Развалилась империя, рухнула идеология, ушли в небытие казавшиеся вечными правители, и на капитанском мостике нашего корабля, столь непослушного ветрилу и рулю, столпились новые люди. Где-то там замаячил и Кир… Все чаще на телеэкране появлялось его энергичное лицо с обаятельной улыбкой. Может, он и вправду ощущал свое особое предназначение? Видел глубже? Мыслил на качественно ином уровне? Ох, не верю… Да и душа противилась брать его сторону. И вот две с небольшим недели назад мы встретились. После стольких лет. Кир приезжал в Питер и проводил в Домжуре пресс-конференцию. По доброй воле я не пошел бы на нее, но редактор обязал написать отчет. Куда деваться? Зал был полон, даже в проходах стояли. Кир прекрасно владел аудиторией, шутил, острил, не избегал и острых углов. Посыпались вопросы. Он внимательно вглядывался в зал, и на какой-то миг его глаза задержались на мне, но он и виду не подал, что узнал старинного приятеля. Однако после пресс-конференции, когда я спускался по лестнице, меня догнал плечистый молодой человек и вежливо осведомился: «Вы — Касаев Игорь Анатольевич?» — «Да». — «Кирилл Эдуардович просит вас о встрече. Он освободится в семь. Куда прислать машину?» Почему бы и нет, подумал я. Без четверти семь к редакции подрулил черный лимузин, и вскоре я был в одной из резиденций на Каменном острове. И вот мы с Киром стоим Друг против друга, как будто и не прошло целой эпохи. «Все еще злишься, Гарик?» — спросил он, благодушно улыбаясь. «Нет причин», — ответил я. «Тогда отметим встречу. — Он провел меня к столу, сервированному по высшему разряду. — Вообще-то у меня практически не бывает возможности расслабиться. Но сегодня удачный день. У нас есть два часа. Ухаживай за собой сам и не стесняйся. Давай, за все хорошее!» Мы выпили и закусили. «На время я потерял тебя, старина, — произнес Кир, продолжая внимательно разглядывать меня. — Политическая борьба, знаешь, штука жестокая. Да и ты не напоминал о себе. Но настал момент собирать камни. Я навел о тебе кое-какие справки. Хм! Выглядишь ты неплохо. Вот только пьешь многовато…» — «Ты пригласил меня для упреков? Так я и от Ларочки их достаточно слышу». Я демонстративно налил себе полную рюмку и выпил. «Все такой же ершистый… Это хорошо. Нет, Гарька. Я не укоряю людей за простительные человеческие слабости, при условии, что они справляются с работой. Но ты сам-то не считаешь, что пора кое-что менять в своей жизни? Ты доволен ею?» — «Если ты наводил справки, то должен знать ответ. Наливай! И себя не забудь». — «Мне, пожалуй, хватит… Ну, ладно! Ради такой встречи… Так вот, Гарька, я хочу предложить тебе интересную работу. Ларису Борисовну тоже пристроим. Я слышал, она временно не у дел?» — «Да-а…» — «Яночку жалко, — вздохнул он с таким видом, будто не имел к этому делу никакого отношения, — шесть операций, и все безрезультатно?» Я подавил острейшее желание врезать ему в челюсть. «Могло быть и хуже…» — «Бедняжка… Мне говорили, что есть врачи, которые творят чудеса. Почему бы не отправить ее в Штаты? Или в Швейцарию?» — «У меня нет таких денег, Кир. Не трави душу». — «Все можно устроить. Например, по гуманитарной линии». Теперь я готов был молиться на него. И вместе с тем дальним краешком сознания понимал, что меня элементарно покупают. Ну и пусть! Ради Янки я согласился бы продаться дьяволу, не то что бывшему дружку. Буду работать на Кира как проклятый! «Ты серьезно?» — «Этим не шутят, Гарик…» Чтобы скрыть охватившее меня смятение, схватил бутылку и наполнил бокалы. Руки мои тряслись. «За гуманитарную линию!» — «Ну у тебя и темпы!» — покачал он головой. «С такой закусью можно одолеть цистерну». — «Примешь предложение, у тебя тоже не будет проблем с выбором закусок». — «Ладно, послушаем».

Кир в молодые годы пил крайне мало, но, когда приходилось, пьянел буквально с первой рюмки. Похоже, это качество в нем сохранилось, ибо я почувствовал, что его язык уже заплетается. «У меня, Гарька, грандиозные планы на будущее, — заговорил он с оттенком бахвальства. — Мое время еще не пришло, хотя я и участвую в нынешних выборах. По-настоящему моя звезда разгорится в начале двадцать первого века. Но готовить взлет нужно сегодня». — «Ты хочешь зарядить меня?» — «Да, Гарька. Если говорить честно, в Питере у меня не очень твердые позиции. Это надо поправить. Конечно, у меня много задумок. А начать я хочу с создания газеты, которая работала бы на меня. Вернее, на те силы, которые я представляю. Газета должна быть классная. Не задрипанный листок, в который заворачивают селедку, а живое, бойкое, интересное издание. И чтобы оно быстро завоевало популярность и имело массовый тираж.

Разумеется, идеи должны подаваться не в лоб, а тонко, умно, в подтексте, как ты это умеешь. Предлагаю тебе место редактора. Деньги есть. Хорошие деньги. Помещение, компьютеры — все будет. В принципе, я договорился. Людей подберешь сам. Оклады и гонорары будут приличные. Хотя, давай посоветуемся. Может, проще перекупить уже выходящую газету и раскрутить ее на полную катушку?» — «Заманчивое предложение. Мне только странно, что ты вспомнил обо мне. Неужели нет других кандидатур?» — «Эх, Гарька… — поморщился он. — Если бы ты знал, как мало вокруг толковых людей! А толковые и верные — вовсе наперечет». Что-то не понравилось мне в последней фразе. Возможно, на трезвую голову я промолчал бы, но тут черти дернули меня за язык. «Значит, меня ты считаешь толковым и верным?» — «Толковым — да. А о верности давай поговорим. Для этого я и пригласил тебя. Хочешь еще выпить?» — «Да! Водочка у тебя изумительная». — «Ну, за будущее сотрудничество!» Среди других закусок на столе стояло блюдо с жареной рыбой. Я присмотрелся к нему, нацеливаясь на кусок посочнее, и нежданно для себя — ярко, до мельчайших подробностей — вспомнил тот безумный день. Мне бы, дураку, сдержаться, взять себя в руки, но внутри уже загудела буря. «Ты требуешь верности от других, а сам-то? Можно ли надеяться на тебя?» — «Не понял, Гарик. Выражайся яснее». — «Куда уж ясней! Ладно, ты дал деру, бросил нас на произвол судьбы — это еще объяснимо, но как у тебя хватило совести делать живой щит из маленькой девочки?» Его брови изумленно поползли вверх.

«Ты что, Гарька, опомнись! Я спас Яну от верной гибели. Этот придурок метил ей прямо в голову. Я выхватил девочку из-под удара». «Кир, мне-то не заливай! У меня есть глаза. Весьма зоркие, между прочим». — «Смотреть — еще не значит видеть, Гарька. Не знаю, что тебе померещилось с твоего места, но твои выводы оскорбительны. Ты меня благодарить должен. Еще раз повторяю: я выхватил Яну из-под удара. А что касается моего, как ты выразился, бегства… Ну, остался бы я. В теснотище этот псих всех нас перекалечил бы. А я точно знал, что тот полковник у себя и что у него есть оружие. Это заняло чуть больше двух минут. Притом я же видел, как ловко ты использовал сковороду. Не растерялся, молодец. Это был оптимальный вариант, Гарька, и он себя оправдал. Ведь все могло закончиться намного хуже, ты когда-нибудь думал об этом?» — «Почему же ты исчез?» — «А какой смысл было рисоваться? Толку от моего присутствия было немного, зато горела командировка, которой я добивался несколько лет». — «Мог хотя бы написать, раз твоя совесть чиста». — «Оттуда, где я был, Гарька, переписка не велась. А позднее все как-то завертелось… Вот тут ты, пожалуй, прав на все сто. Конечно же, мне следовало объявиться раньше. Извини…» Сила его внушения была столь неотразима, что в какой-то момент я готов был поверить, что он и вправду не подставлял Янку под удар, а наоборот — спасал ее. И все же он чуть переигрывал. Может, оттого что выпил больше своей наперсточной нормы. А может, соль в том, что во мне пробудилась некая сверхчувствительная интуиция, улавливающая самую ничтожную фальшь. Я знал, что он врет. Но вывести его на чистую воду было невозможно, ибо он сам свято верил в свои слова. И тут из хаоса моих мыслей выплыл простенький вопрос. Бывают такие мгновенные вспышки-озарения, когда соединяются точки, лежащие, казалось бы, в разных концах Вселенной.

Ты, Димка, наверное, знаешь, что нынешней весной Кир угодил в автомобильную аварию. Об этом довольно много писали.

Я молча кивнул.

— Кир отделался легкими ушибами, — продолжал Гарик, — но погибла ехавшая с ним молодая журналистка. Никаких упреков в адрес Кира не высказывалось, он ведь сам — жертва… Но мне вдруг показалось — я почти физически ощущал свою правоту, — что и в этом случае у Кира была альтернатива.

«Ладно, Кир, — сказал я. — Спасибо, что спас Яну. Век не забуду. А что тебе помешало спасти ту журналистку?» Он вздрогнул, но не очень-то удивился. Непривычный к возлияниям, он в немалой степени утратил контроль над собой. Возможно, ему почудилось, что мы до сих пор говорили не о Яне, а о его погибшей спутнице. Короче, он прозевал опасный поворот. А может, не видел причин для игры в молчанку. Он сам взял бутылку, налил себе до краев, выпил и заговорил: «А что я мог сделать, Гарька? Значит, судьба. Я не хотел ее брать в тот день. Сама напросилась. Ну ладно. Мы ехали на рыбалку. На трех машинах. Мы с Ольгой — в средней. Только-только начало светать. Вокруг — густой лес. Тишина. Пташки поют. Идиллия! Передняя машина слегка ушла в отрыв. И вдруг сбоку из зарослей орешника прямо на нас вылетает самосвал. Нет, это было не покушение. Самосвальщик возвращался из дальней деревеньки от своей дамы сердца и, положившись на безлюдье и рань, жал на газ до упору. А лесные дороги — сам знаешь, на них не разминешься. Столкновение казалось неизбежным. Но мой водитель среагировал мгновенно. Будь дорога чуть шире… Короче, мы загремели с крутого обрыва. Судьба! А дальше — как в кино. Меня и водителя выбросило на обочину. Я сильно ударился о придорожный камень. Когда очнулся, машина внизу пылала как огромный факел». — «Да нет же, Кир, все было не совсем так», — ведомый наитием, проговорил я, не сводя с него глаз. «Чуть-чуть по-другому, — со вздохом согласился он. — Водитель успел выпрыгнуть, я — нет. Машина кувыркалась как чертова трещотка, Ольга визжала… Должно быть, на какой-то миг я отключился. Когда пришел в сознание, машина полулежала на боку. Мотор работал; резко, до одури пахло бензином. И я понял, что сейчас полыхнет». — «И ты опять дал деру». — «С твоей лексикой, Гарька, никогда не стать дипломатом». — «Почему ты не вытащил Ольгу?» — «Она была в обмороке, а счет шел на секунды. Ситуация легко просчитывалась. Либо мы сгорим на пару, либо я использую свой шанс». — «Но ты же мог ее спасти!» — «Гарик, каждый должен заниматься своим делом. Я не спасатель. Со мной была куча телохранителей. Но эти дураки в третьей машине погнались за самосвальщиком, а головная машина ушла в отрыв. Пока разобрались, что к чему, было уже поздно». — «Ты мог ее спасти». — «Я же объясняю: она была в обмороке, а дверцу с ее стороны заклинило». — «Совесть твою заклинило, сукин ты сын!»

Нестерпимо, до бешенства мне снова захотелось врезать ему в челюсть. С трудом сдержавшись, я добавил пару соленых фраз и покинул его апартаменты.

Ну вот… А теперь, Димка, посмотри на эту штуковину…

Касаев достал из бокового кармана пиджака небольшой блокнот и многозначительно раскрыл его передо мной.

Я увидел весьма необычный миниатюрный диктофон, оформленный под записную книжку. Вот все и объяснилось… Разумеется, я ничем не выдал своей осведомленности и продолжал сочувственно внимать собеседнику.

— С первых шагов в журналистике я стал пользоваться диктофоном, — доверительно сообщил Гарик. — Но знаешь, какие тогда были диктофоны — размером с портфель. А вскоре получилось так, что я написал об одном умельце, и моя статья помогла тому пробить давнее изобретение. В знак благодарности он и собрал для меня вот этот диктофон — уникальный прибор, между прочим. Я, конечно, отнекивался, отбивался руками и ногами, но в конце концов пришлось принять подарок. С той поры он стал моим первым помощником в работе. Выкладываешь эту книжечку перед собой и спокойно беседуешь — пленка крутится. А то и выкладывать не надо — он прекрасно пишет в кармане.

Но клянусь тебе, Димка, как на духу: у меня и в мыслях не было записывать наш с Киром разговор. Должно быть, я случайно задел кнопку, когда полез в карман за сигаретами. А может, мою руку направлял сам Бог. Так или иначе, на следующее утро я обнаружил, что наша приятельская беседа записана до последнего слова. Я прослушал ее на трезвую голову несколько раз кряду, и мне стало страшно. Я вот что представил: а вдруг произойдет невероятное и Кир добьется своего? Вдруг он и вправду ухватит главный рычаг? Натворит бед и — даст деру. Как всегда. Сами, мол, виноваты… Хотя, если честно, я никогда всерьез не верил в его великое предназначение. Это еще бабушка надвое сказала. Меня другое проняло сильнее. Дело в том, что Кир, если тебе известно, пользуется симпатиями прессы. Собственно, пресса и создала ему авторитет. Имидж. Без нее он — мыльный пузырь.

И вот я подумал: а какого дьявола он должен пользоваться журналистской поддержкой? Можешь считать это местью с моей стороны. Я не возражаю. Я выстрадал право на нее. Есть такое понятие: корпоративная солидарность. Киру могут многое простить. Могут закрыть глаза на всякие его не очень красивые делишки с акциями, гуманитарной помощью и прочей кормежкой. Но уверяю, Димка, ни один мой коллега по перу не останется равнодушным, узнав, что Кир не использовал шанс — пусть даже теоретический — спасти человека, женщину, журналистку. Этого ему пресса не простит. Тут его рассуждения об оптимальных вариантах не пройдут. Тут уже включаются эмоции на уровне подсознания. Мыльный пузырь лопнет. И в то же время я не хотел предвзятости. Да и Питер, что ни говори, в стороне от большой политики. Во всяком случае, не в самом пекле. Поэтому я решил передать пленку одному известному московскому журналисту, мнению которого доверяю безоговорочно. Но прежде, в память о былой дружбе, я решил дать Киру возможность уйти без скандала. Он оставил мне свою визитку с особым телефоном — «для друзей». По этому-то номеру я и позвонил ему однажды утром, когда мои разошлись по делам. Я ничего не стал объяснять, просто прокрутил небольшой фрагмент записи. Он сразу все понял. «Чего ты добиваешься, Гарька?» Я лаконично изложил свои пожелания. «Гарька, это не телефонный разговор. Завтра я пришлю своего человечка. Но обещай пока ничего не предпринимать». Я пообещал. Назавтра и вправду прибыл его посланец. Разговор свелся к предложению продать пленку. Цена быстро росла. Но ни этот хлыщ, ни сам Кир не могли понять элементарной истины: есть вещи, которые не купить за деньги. Гонец уехал с пустыми руками. Я внятно предостерег его от глупостей, сказав, что располагаю несколькими копиями, которые находятся у надежных людей, а те мгновенно их запустят, случись со мной или моими близкими транспортная или иная неприятность.

Назавтра мне позвонил Кир. «Гарик, нам нужно встретиться». — «Хорошо, но разговор будет тем же». «Посмотрим. Сейчас я не могу оторваться от дел. Дай мне месяц и мы все уладим». «Месяц? Пусть так». — «Но помни о своем обещании». — «А ты — о моем предостережении».

Этот разговор состоялся неделю назад, Димка. Слова Кира я принял за чистую монету. Но, как видно, у него было свое на уме. Похоже, его люди следят за мной и моим окружением. Вынюхивают, где я прячу пленку и копии. Вот и разгадка твоего похищения, Димка. Они почему-то решили, что именно тебя я использую в роли курьера. Что ж, они развязали мне руки. Я аннулирую договор с Киром и начинаю действовать. — Он пристально посмотрел мне в глаза: — Димка, ты веришь мне?

— Абсолютно, Гарик.

— Значит, я могу на тебя рассчитывать?

— Тысячу раз!

— У них ты сейчас вне подозрений. На этом мы их и проведем! — заключил он с торжествующей улыбкой.

— Тонкий ход, — поддакнул я. — Оставим твоего Кира с носом.

— Значит, ты согласен? — обрадовался Гарик, пожимая мою руку.

— Конечно!

— Когда отъезжаешь?

— Как только растолкаем рекламу. Желательно в понедельник вечером. Успеем?

— Ах да, реклама… Кстати, между звонками я все обсчитал. Вот посмотри, — он достал из своего «дипломата» кипу бумаг. — Здесь и бланки договоров. Постарайся заполнить до понедельника, а я тут же запущу их по назначению.

— Годится.

— Пленку и адрес передам тебе тоже в понедельник.

— Прекрасно.

— Извини, старина, за хлопоты. Но ведь и ты прежде всего — гражданин. Хотя и не интересуешься политикой. Понимаешь, как важно остановить этого наполеончика?

Я поднял сжатый кулак:

— Но пасаран, Гарик!

По его лицу пробежало облачко.

— Мне придется посвятить в эту историю Ларочку и Яну. Но я уверен в их поддержке. Они у меня обе умницы. И отважные.

— Я заметил.

Гарик поднялся.

— Ладно, Дима. Пойду, тебе надо отдохнуть. Кстати, завтра воскресенье. Чем думаешь заняться?

— Еще не решил. Отосплюсь, поброжу по городу…

— Слушай, у меня есть предложение. Кажется, я тебе говорил, что Зинаида Германовна, моя теща, проводит дачный сезон в Сестрорецке?

— Что-то такое мелькнуло в разговоре…

— Так вот, поскольку дачный сезон подошел к концу, завтра мы с Ларой едем ее забирать. Предполагается торжественный обед. Будут пельмени и фаршированная рыба. Коронные блюда тещи. Пальчики оближешь. Поехали с нами, Димка? Там живописные места, побродим по парку, выйдем к заливу, пообщаемся, а? Чего тебе киснуть одному? Да и нам будет спокойнее.

— А удобно ли?

— Спрашиваешь! — Он запрокинул голову. — Теща у меня мировая! А хозяйка дачи — Нина Степановна — вообще золотой человек. Все запросто, без церемоний!

— Ну коли так, возражений нет.

— Значит, встречаемся завтра на Финляндском в одиннадцать, возле касс.

— Идет!

Мы выпили на посошок, распрощались, и он двинулся к двери.

У порога внезапно остановился.

— Слушай, Димка, этой ночью я уснул, может, на четверть часа, не больше. Но знал бы ты, какой чудной сон мне привиделся.

— Любопытно…

— Представь себе: приснилось, что Кир послал в Питер ловкого человека, чтобы он выудил у меня пленку. И знаешь, кто это человек?

— Понятия не имею.

— Ты!

Я довольно натурально выпучил глаза, а следом заразительно расхохотался.

Касаев смутился:

— Прости… С моей стороны было бестактностью говорить об этом. Вот уж воистину: сон разума рождает чудовищ. — Он помедлил еще немного. — А насчет рекламы не беспокойся. Приложу все свое влияние, чтобы она проскочила без сучка и задоринки.

И он ушел с видом триумфатора.

Было над чем поломать голову.

Как всегда, я мысленно двигался по свежим следам разговора от его заключительных фраз.

Этот сон… Что Гарик имел в виду? Намекал, что раскусил меня и видит насквозь? Испытывал? Но зачем тогда эти признания? Нет, вряд ли в его откровениях надо искать скрытый смысл. Гарик проницателен, воображение у него богатейшее, но все же мне удалось опутать его внутреннее зрение мягкой паутиной, отчасти затмевающей свет истины.

Через несколько дней, когда все останется позади, в душе Гарика проклюнется сомнение, и постепенно он придет к печальным выводам, осознав, что, в отличие от разума, подсознание никогда не дремлет, рождая не только чудовищ, но и прозрения… Но дело уже будет сделано.

А пока надо держать его в коконе. Видеться как можно чаще. Задание еще не выполнено. Кроме того, меня совершенно не устраивает, если он принесет пленку к вагону. Я ведь должен успеть сделать копию и спрятать ее. Значит, надо выцыганить кассету пораньше. Завтра я займусь этим.

Остается Алевтина. Конечно, я поступил не вполне по-джентльменски, пропав на двое суток и даже не позвонив. Ну, не беда. Хороший подарок поможет ей забыть обиду. Если она и вправду надулась.

Далее мои мысли закружились вокруг тайны Касаева. Вернее, тайны КЭПа.

Я хорошо помнил ту историю, хотя она произошла в мое отсутствие. В те дни я выполнял очередное поручение КЭПа в одном из южных городов.

Об аварии я узнал от Старика. Дескать, несчастный случай, КЭП не пострадал, но погибла ехавшая с ним журналистка. Вот и вся информация. В нашей команде не принято смаковать подробности, так или иначе задевающие КЭПа.

Разумеется, возникла версия покушения. Но она быстро отпала. Тут и вправду словно бы вмешался злой рок. Сонный водитель самосвала гнал по извилистой лесной дороге очертя голову, никак не предполагая, что в этакую рань неподалеку движется кортеж с высоким сановником.

Происшествие, конечно, получило огласку, но газеты писали о нем довольно сдержанно. А как иначе? Жуткая нелепость, игра случая, роковое стечение обстоятельств… КЭПу сочувствовали. Он даже набрал очки, как и всякая уцелевшая жертва, рядом с которой дохнула смерть. Поговаривали также, и КЭП благосклонно поддерживал эту версию, что он спасся чудом. Взрывная волна отбросила его от рухнувшей машины…

А он, значит, смылся? Бежал. «Дал деру», как выражается Гарик. А девушку оставил в машине, хотя прекрасно понимал, что вот-вот полыхнет и никакая охрана сюда не поспеет.

Кстати, водитель кэповской машины, единственный, по сути, свидетель происшествия, куда-то подевался с тех самых пор. По крайней мере, я его более не встречал.

Итак, свидетелей практически нет, ничего доказать невозможно. А КЭП возьми и проболтайся другу туманной юности.

Конечно, можно заявить, что эта кассета — гнусная фальшивка, состряпанная беззастенчивыми соперниками от политики. Да только Гарик прав: тут случай особый. Запись даст импульс, и ушлая журналистская братия навострит уши. Кто-нибудь обязательно начнет копать. А вопросики-то возникают любопытные, о чем Гарик пока даже не догадывается.

Почему КЭП, вопреки обыкновению, поехал на рыбалку посреди недели? Почему, опять же вопреки обыкновению, взял с собой женщину, да еще журналистку? (Вариант любовницы отпадает, я знаю сердечные привязанности КЭПа.) Почему в его машине не оказалось телохранителей? Отчего резко оторвалась головная машина? И еще с десяток подобных вопросов. Самосвал наверняка — случайность. Но возможно, случайность желанная? Может, кэповская машина однозначно должна была сгореть в это утро? Может, его умело приготовили к пожару, не забыв заклинить нужную дверцу. А тут — самосвал. Оттого-то КЭП и «дал деру», что знал: сейчас полыхнет мощно, без дураков. Он-то не сомневался, что счет идет на секунды и надо рвать когти, если хочешь иметь неопаленную шкуру.

Может — так, а может — иначе. Но вопросики возникают. А там, глядишь, кто-нибудь за другую цепочку ухватится. КЭП и оглянуться не успеет, как возникнет тенденция, при которой он начнет терять симпатии прессы.

А тут и оппозиция подсуетится, сыграв на особенностях нашего российского избирателя, который многое готов простить своему кумиру — от беспробудного пьянства до беззастенчивого воровства, но никогда не проголосует за труса.

Да-а, а пленочка-то, оказывается, золотая… Цены ей нет.

Я закурил, припоминая лихорадочный блеск в глазах своего всесильного шефа, когда он науськивал меня на Касаева.

Вообще-то КЭП — человек не без странностей. Мягко говоря.

Он умело их скрывает, но проницательного наблюдателя из ближайшего окружения не обманешь.

Например, КЭП боится толпы. Ха! Удивлены? Он же выступает иногда по нескольку раз на дню!

Но мало кто знает, что после каждого выступления его рубашка насквозь мокра от пота, что хлесткие реплики, вызывающие одобрительную реакцию, отнюдь не импровизация, а приготовлены и вызубрены заранее, что на трибуне КЭП пребывает в некоем трансе и его легко сбить с толку нежданным вопросом, ответа на который в сценарии нет.

И вместе с тем в узком кругу он — воплощение находчивости и остроумия.

Что-то есть в его сердцевине, возможно, в генетическом коде такое, чего он не сумел преодолеть, и внутренне смирился с этим. Некая раздвоенность. Разбалансировка. Сила уживается со слабостью, изобретательность и твердость — с приступами паники, великосветские манеры — с варварскими замашками. Даже Старика КЭП иногда ставит в тупик.

Однако же пора резюмировать.

Итак, Гарик сам принесет мне пленку. На блюдечке с голубой каемочкой, как сказал бы один известный литературный персонаж. Надеюсь так же, что смогу вытянуть из Гарика информацию о копиях.

Да за эту пленочку КЭП обязан поставить мне памятник при жизни! По крайней мере бюст. Боюсь, однако, что не дождусь его благодарности, особенно если он узнает, что я проник в его тайну. Надо притвориться простаком.

Еще одна докука — Яша-Бизон. Но надеюсь, смогу избавиться и от этой головной боли. Как только вернусь домой, тут же по своим каналам осторожно выясню, что числится за этим придурком и натравлю на него кого следует. Он и не догадается, кого благодарить. С противниками цивилизованных методов миндальничать бессмысленно.

Кажется, все?

А теперь надо напомнить о себе. Давно пора.

Я набрал знакомый наизусть номер.

— Это ты? — спросил Старик, не здороваясь. — Почему не звонил вчера?

Его тон мне не очень понравился, но я ответил в привычной манере:

— Не смог. Пришлось выехать за город.

— Долго еще? Шеф беспокоится.

— Сегодня только суббота.

— Сдвиги есть?

— Конечно. В понедельник товар будет у меня.

— Весь?

— Надеюсь.

— А-а… — В голосе Старика послышалось явное облегчение. Знал ведь, собака. — Ну, давай закругляйся. Ждем!

— Встречайте с шампанским.

— Смотри, чтобы не сглазить.

— Когда такое было?

— Привет!

С этого бы и начинал…

Следом я набрал номер Алевтины.

Гудки… Ага, вот щелчок.

— Шлушаю! — послышался детский голос.

Кажется, это ее сынишка.

— Здравствуй! Ты Саша?

— Да-а…

— Как поживаешь, Саша?

— Хорошо поживаю.

— Мама дома?

— Да-а…

— Пригласи ее, пожалуйста. Скажи, дядя Дима звонит.

В трубке зашуршало, затем послышались удаляющиеся шаги и крик:

— Мама! Там тебя какой-то дядя Тима шпрашивает.

Небольшая пауза.

— Здравствуй, Дима. — Голос звучал мягко, но устало.

— Здравствуй, красавица! — как можно энергичнее начал я. — Ты не представляешь, какое у меня было приключение!

— Почему же? — с прежней интонацией отозвалась она. — Тебя срочно вызвали на фирму, или в гостинице случился пожар, или тебя похитили гангстеры, угадала?

— Аля, ты не в настроении?

— Дима, я очень благодарна тебе за все хорошее, но остальное я давно проходила.

— Подожди…

— Не стоит напрягать фантазию, Дима. Я все прекрасно понимаю. Очень удобно иметь под рукой безотказную женщину, с которой можно приятно провести время после того, как будут улажены более важные дела. Извини, но я устала. А если у тебя появилось секс-желание, загляни в любой кабак. Какие проблемы?

— Аля, дай мне хоть слово сказать!

— Притом все выходные дни я посвящаю сыну, — продолжала она, никак не реагируя на мои реплики.

— Я как раз собирался познакомиться с ним.

— А мы едем к бабушке. Ну все, Дима. Удачи тебе. Не сердись. — Она положила трубку.

Признаться, меньше всего я ожидал подобной отповеди со стороны Алевтины. Трижды глупо! Черт побери, потерян удобный тайник! А искать другой некогда. Может, все-таки поехать к ней? Женское сердце отходчиво. Помиримся. Но вдруг она и вправду повезла сынишку к бабушке?

Я прикидывал, как мне поступить, когда затрезвонил телефон.

— Алло? — Я сорвал трубку.

— Димка, ну куда же ты пропал, гусар чертов?! По бабам, что ли, пошел? — Я не сразу узнал сипловатый голос Пименова. Кажется, он был навеселе.

— Дела, Никола. Я ведь, в отличие от тебя, зависимый белый воротничок. Выполняю срочное задание руководства.

— Ладно, не заливай! Суббота все-таки. А эти воротнички мы знаем! Чуть в чужой город — и понеслась душа в рай!

Как же его отвадить? Общение со стукачом вызывало брезгливость.

— Послушай, Димка, в тот вечер ты кое-что обещал. Ну, насчет фотографий для рекламы. С милашками и бикини. Или уже забыл?

— Как можно, Никола! Подбери снимки, я согласую с руководством, и тут же возьмем тебя на довольствие.

— Уже сделано. Димка! Я тут организовал маленький товарищеский обед. Прискакивай, а? Погутарим за жизнь. Хочешь, с соседкой познакомлю.

— С бабой Нюрой?

— Ха-ха. Есть кое-кто послаще.

Невольно я представил бесконечный коридор его коммуналки с подвешенными узлами и баулами, с рассохшимися комодами, выстроившимися вдоль стенки. Да вот же идеальное место для тайника! Накачаю фотофилософа до чертиков в глазах и присмотрю подходящую схоронку.

Может, в его же комнате! Да и предложение насчет соседки не лишено интереса…

— Ладно, жди через часок.

Затем я взял наугад с журнального столика один из номеров «Невской радуги» и разыскал рубрику частных объявлений.

Ага, вот: «Звукозапись, кино- и фотоуслуги». Я принялся методично обзванивать адреса, и вскоре мои усилия были вознаграждены. Некий Альберт Петрович, обладатель раскатистого баса, в ответ на мой вопрос заверил, что выполнит заказ качественно и в срок, что он вообще классный кинооператор с огромным стажем, отпахал на лучших киностудиях страны, и перекопировать диктофонную кассету для него — как два пальца обслюнявить, тем более за щедрую плату. Жил он на Петроградской стороне, что вполне меня устраивало. Я попросил его никуда не отлучаться в понедельник с утра, ничуть не сомневаясь, что к тому времени желанная запись будет у меня в кармане. Он пообещал ждать хоть до посинения. Или до второго пришествия. За щедрую плату.

С легким сердцем я отправился к Пименову.