Глава девятая
Из донесения
«В сектор „Б“.
…В ресторане „Корвет“… были обнаружены 49 трупов (27 мужских и 22 женских), среди которых были идентифицированы и опознаны тела „воров в законе“ Васи Пермского и Парашюта, а также воровских авторитетов, таких как Сазан, Руставели, Федя Прушный, Магарыч и других, менее значимых представителей майкопского преступного сообщества. Характерно, что тело его предводителя, вора в законе Паршина Александра Ивановича, 1943 года рождения, по кличке Штоф, с лета утвержденного „смотрящим“ по Ленинграду, не обнаружено, хотя труп постоянно сожительствующей с ним некоей Ващенко Галины Ивановны, 1960 года рождения, среди погибших найден. У всех мужских тел в районе пупка брюшная полость вскрыта и все внутренние органы вывернуты наружу. По оценке специалистов, подобное ранение наблюдается при нападении на человека крупных хищников, таких как тигр или медведь, и ведет к медленной смерти от потери крови и болевого шока. У всех женских трупов с левой стороны груди ребра проломлены и наблюдается рана круглой формы размерами 150–150 мм, а вырванные сердца аккуратно сложены рядом с телами, а сами погибшие носят следы сексуального насилия. Оставшиеся в живых повара с тяжелыми повреждениями мозга находятся в коме, внешне не пострадавшие музыканты пребывают в состоянии ступора и по оценкам специалистов в ближайшее время навряд ли могут быть приведены во вменяемое состояние. Единственным уцелевшим является швейцар, но, будучи пьяным до бесчувствия, он всю новогоднюю ночь проспал и ничего не помнит. При осмотре помещения и одежды потерпевших были обнаружены множественные отпечатки пальцев, среди которых дактилоскопическая экспертиза идентифицировала отпечатки, принадлежащие интересующему вас объекту…
Васнецов»
Он уже успел собрать добычу в виде бабок со «звездочками», отмыть от кровищи руки и съесть половину шашлыка из осетра по-астрахански, когда на кухне появился Архилин и, с ненавистью глянув на весело жевавшего Титова, законстатировал:
— Мясник ты и лохматушник, тебе бы дуборезом в дуборезке упираться.
— Ладно, ладно, не ругайся. — Аспирант пребывал в настроении отличном, потому как только что Рото-абимо назвал его великим охотником, и, быстро дожевав, он подбородком указал Сулакашвили на туго набитый полиэтиленовый мешок с надписью: «СССР — оплот мира»: — Не забудь смотри, — и, подхватив под мышку все еще пребывавшего в отрубе стреноженного любителя шашлыков, не спеша потащил тело в машину.
На улице, оказывается, давно шел снег, «семерка» превратилась в сугроб, а молодой кавказский рулило, видимо давно уже зажавший очко, обрадовался аспиранту страшно. Сгрузив тяжелое тело на заднее сиденье, тот уселся рядом, наконец в лайбу залез Архилин, и, судорожно газанув, горный шофер тронулся.
Было уже около четырех, народу на улицах не наблюдалось почти совсем — хватит, нагулялись, — и когда лайба выехала на Исаакиевскую площадь, лежавший неподвижно мордоворот вдруг зашевелился, застонал и начал сливать рассол в адрес всех присутствующих. Послушав его немного, Архилин окалмычил разговорчивого по шее справа и слева и, когда матовый поток сразу же иссяк, негромко аспиранту сказал:
— Трюмить его, суку, надо, так просто он общак не сдаст.
Не отвечая, аспирант на секунду прикрыл глаза и, склонившись к задыхающемуся от боли мордовороту, полюбопытствовал:
— А кто это такая, Лия Борисовна?
На покрасневшей от бешенства харе связанного поочередно промелькнули удивление, смешанное с яростью, и растерянность, а Титов прищурился, как бы куда-то всматриваясь вдаль, и, улыбнувшись, скомандовал водиле:
— Давай в Пушкин рули.
Когда же Архилин глянул на него недоуменно, то аспирант осторожно взял мордоворота за оттопыренное помидорно-красное ухо и сказал:
— Общак на хате, у «вставочки» его, она его за фраера держит, — и, уже обращаясь к лежавшему, спросил: — Правда, маленький?
— Суки, падлы, козлы, — истошно заорал тот и забился, пытаясь освободиться от пут, а в Архилиновых руках внезапно щелкнул «накидыш», и, получив сразу же закровившую роспись на щеку, мордоворот заткнулся и застонал.
Между тем внезапно машину поволокло вправо, и когда она остановилась, то даже кавказскому рулевому стало ясно, что надо менять правое переднее колесо, а судя по тому, как он принялся искать балонник с домкратом, Титов сразу же врубился, что лайба — левая. Наконец с грехом пополам «семерку» поддомкратили, поставили запаску, а когда выехали на Пулковское шоссе, то бздиловатый водила здорово лоханулся: вместо того чтобы остановиться по команде гаишника, поймавшего его на радар, спокойно замаксать чирик и отчалить, он очканул и сдуру прибавил газу, а Архилин только и успел сказать:
— Эх ты, жук жуковатый, впереди же КПП.
Скоро показались еще менты, а после того, как с понтом миновали и их, позади послышался вой сирен, заблистали быстро приближающиеся маячки, и вор-законник Архилин начал переваливаться на заднее сиденье. Взгромоздившись на сразу же заматерившегося мордоворота, он рубанул заднее стекло стволом и, объявив связанному: «Если дернешься, пришью на месте», осуществил наконец-таки свою давнюю мечту — принялся из калаша шмалять. Стрелял он, однако, безобразно, и сразу же отставшие менты не пострадали, а аспирант, мгновенно оценив обстановку, рявкнул водиле: «Стой», для убедительности еще тряхнув его за плечо. Когда лайба затормозила, действовать пришлось быстро и решительно: выскочив на встречную полосу, Титов протянул руку, и проезжавший мимо «рафик» сейчас же развернулся и остановился впереди «семерки». Его рулило быстро поменялся местами с водителем кавказской масти, и уже через секунду «жигуленок» стремительно сорвался навстречу гаишникам, а Сулакашвили с аспирантом перетащили мордоворота в микроавтобус и тоже тронулись. Когда позади полыхнуло и грохнуло, Архилин промолвил задумчиво:
— Ну ты даешь. Прозвонить о таком, точно скажут, что лажу гонишь, — и уважительно на Титова глянул.
Микроавтобусов, похоже, рулящий сын гор до этого не видел, «рафик» мотало по нечищеной дороге изрядно, а вовремя не переключенные передачи надрывно скрежетали, однако до Пушкина, как ни странно, доехали без приключений. Прикрыв глаза, аспирант безошибочно нашел поворот на улицу Красной Армии, указал нужный дом, а когда остановились, щелкнул пальцами и глянул на мордоворота пристально. Сейчас же харя у того подобрела, а глаза несколько затуманились и сдвинулись к переносице, что, в общем-то, его портило не особо, а когда веревки на нем разрезали, то он степенно уселся и стал дожидаться дальнейшего.
— Двинули, — скомандовал Архилин, и, отворив калитку, все направились по узенькой, уже засыпанной снежком тропинке к стоящему несколько в глубине двора небольшому двухэтажному дому.
Откуда-то из-под крыльца, бренча ржавой цепью, выскочил мохнатый кавказец-полукровка, попытавшись было залаять, но аспирант так глянул на него, что барбос заскулил и убрался, а на самом крыльце появилась невысокая худенькая молодуха и, просияв, кинулась к мордовороту на шею:
— Саня, родной, что это ты из командировки так рано вернулся, не случилось ли чего? — Она беспокойно искала его глаза, но, так его взгляд и не отловив, вопросительно глянула на благообразное лицо Сулакашвили: — Что все это значит?
— Реактор вошел в критический режим. — Голос аспиранта был неподдельно соболезнующим и полным скорби. — Ему бы в тепло. — И, подтолкнув мордоворота, он прошел вслед за ним в чистенькую небольшую комнату и скомандовал: — Кассу неси.
Сейчас же тот проследовал на кухню и, приподняв вырезанный в полу люк, спустился в погреб, а со стороны сеней послышался женский голос:
— Проходите в дом, сейчас самовар поставлю, — и показалась хозяйка дома в сопровождении гостей незваных.
Не церемонясь более, Титов притопнул, и мордоворотова подруга бессильно застыла на месте, а из лаза послышалось тяжелое сопенье, затем, сопровождаемых кряхтеньем, показался здоровенный чемодан с приделанными колесами, и наконец на свет явился его хозяин и неподвижно замер, глядя в пол.
— Открой. — Титов неторопливо глянул в направлении обтянутого черной кожей «монстра», а когда мордоворот набрал четыре цифры кода и крышку приподнял, усы у Архилина взъерошились: весь чемодан был упакован ровными десятитысячными прессами зелени. — Закрой, — скомандовал аспирант и почему-то сделал шаг назад, а не обративший на это внимания Сулакашвили тихо произнес:
— Ну что, пора рубить с концами, — и выжидательно взглянул в лицо Титову.
— Пора, — согласно кивнул тот, но вместо того чтобы замочить мордоворота, с быстротою молнии разворотил почину так и не врубившемуся в происходящее кавказскому водиле, а Сулакашвили расписал, чтобы не мучился, пищак — уважаемый человек все-таки.
На секунду Титов замер, вслушиваясь в волшебные звуки камлата, а затем приблизился к хозяйке дома и, одним движением руки содрав с нее платье и незатейливое бельишко, опрокинул на пол.
Принеся к порогу куваксы Рото-абимо самое вкусное, он застегнул штаны, вытер руки о занавеску и, положив включенную электроплитку спиралью на ворох белья в шкафу, негромко мордовороту скомандовал:
— Волоки чемодан на выход.