Книга: Прокаженный
Назад: Глава тринадцатая
Дальше: Глава пятнадцатая

Глава четырнадцатая

Алексей Фомич Трезоров занимал средних кондиций двухкомнатную квартиру в сталинском доме и оказался дядькой простым и компанейским. Приняв трепетною дланью запотевший пузырь «Абсолюта», он одобрительно хмыкнул и, сказав: «Лишней не будет», поволок Сарычева за собой в комнату. Там после напряженного трудового дня деятели телевидения активно отдыхали: за столом кроме Трезорова размещались уже знакомый майору оператор с подбитым носом и какой-то мужик в очках, бабочке и подтяжках, а перед ними стояла чуть початая бутыль «Смирновской» в обрамлении кое-какой жратвы, два же флакона были уже пусты и задвинуты в угол за ненадобностью.
— Прошу. — Сарычеву поставили стул, шмякнули на тарелку полкило жратвы, и очкастый обладатель кис-киса, оказавшийся каким-то там ответственным выпускающим Ивановым, с трудом встал и торжественно произнес:
— За знакомство.
А уже через полчаса, когда все перешли на «ты» и на «Абсолют», он виснул на сарычевской шее и кричал остервенело:
— Шура, ты даже представить себе не можешь, какое дерьмо это ваше телевидение — собачье, всмятку, в проруби. — Потом глаза его закрылись, и, интеллигентно икнув пару раз, он вырубился, — спать положили выпускающего на диванчике.
— Не обращай внимания, Саша. — Трезоров улыбнулся, глядя на Сарычева, и было видно, что косел он с трудом, видимо сказывалась большая практика. — А вообще-то он прав, канал наш — это большая выгребная яма, а мы скользим по самому ее краю. Чуть оступился, и ты в дерьме по уши или с пулей в башке валяешься в парадной народным героем…
— Леша, ты передачу делал про маньяка-убийцу? — неожиданно поинтересовался Сарычев и, разломив леща вдоль хребта, посмотрел репортеру в глаза.
— Правильно, Сашок, есть еще третий путь — не ссать против ветра. — Трезоров взял из майорских рук кусок истекавшей жиром рыбищи, смачно разжевал и подтвердил: — Моя работа, вернее, наша, — и, указав на спящего мордой в рукава оператора, добавил: — Не совсем, правда. Материал наш, а вот монтаж — хрен, денег дали тогда немерено всем — и нам, и туда. — Он показал измаранным в икре пальцем наверх. — Плевать, пусть делают что хотят, все равно уже все изгажено.
Было видно, что общается он уже с трудом, и, едва сообщив Сарычеву, что максал всех деятель из мэрии по связям с общественностью, по имени Михаил Борисович Шоркин, Трезоров глаза закрыл и, оказавшись на диване, пробормотал скороговоркой:
— Дверь, Катя, захлопни, — и захрапел.
Убрав остатки жратвы и водки в холодильник — поутру холодненькая-то лучше пойдет, — майор оделся и, погасив в комнате свет, как и было приказано, за собой дверь в квартиру захлопнул.
Ночью погода испортилась, пошел сильный снег, заплетаясь в кольца метели, и, пока следующим утром Сарычев добирался в кромешной белой пелене до Стрельны, кто-то из его предков поинтересовался: «Когда зиме-то конец? Скоро ли холодный Хорс переродится в лучезарного Ярилу и тот отвадит чары Мора-Мороза?» Развивать эту тему майор не захотел, а, приехав на улицу Заозерную ни свет ни заря, затаился и стал ждать. Скоро приехал Носков на своем «ягуаре», загнал лайбу куда-то подальше, видимо в гараж, и прошел в дом. Вскоре там загорелся свет, и из трубы повалил дым, а Сарычев подумал, что полковник, видно, не очень-то доверял своему подельщику-генералу, раз засветил ему только эту хату, и в душе Александр Степанович такое поведение одобрил, — известно ведь, что предают только свои.
Между тем подъехала белая «волжанка» и, бибикнув пару раз, пошла на разворот, а уже через пару секунд окошки в доме погасли, бухнула входная дверь, и, заперев калитку, Вячеслав Иванович шустро залез в свое служебное авто. Шел снег, и, без труда держась у чекистов на хвосте, майор вместе с ними спокойно из Стрельны выехал, а когда покатили по прямому участку Нижнепетергофского, то сократил дистанцию до минимума и, удерживая правой рукой Знак, громко выкрикнул Слово. Сейчас же «Волга» мигнула правым поворотником и, увязая колесами в глубоком, рыхлом снегу, съехала на обочину. Сарычев припарковался следом и, уже выходя из машины, вдруг почуял неладное: чары подействовали только на водителя, пассажир же майору не подчинился и сидел в машине затаившись, вытащив что-то смертельно опасное, скорее всего пистолет. Не спеша Александр Степанович пошел к «Волге» и, чувствуя, как начинает бешено раскручиваться в животе неодолимое яростное пламя, внезапно ощутил указательный палец Носкова, выбирающий свободный ход спускового крючка, и резко распахнул дверцу. В это самое мгновение чекист выстрелил, но, послав раскаленную лаву из центра солнечного сплетения в левую руку, Сарычев пулю легко отразил и с быстротою молнии прижал свою ладонь к дулу полковничьего ПССа.
Сейчас же раздался грохот разрываемого ствола, и лицо стрелка обагрилось кровью, а майор, не теряя ни секунды, перетащил его на заднее сиденье и, усевшись рядом, внимательно на Вячеслава Ивановича посмотрел. Рана была пустяковой — кусок металла срезал кожу на лбу, однако громкие протяжные стоны мешали сосредоточиться, и истинную причину полковничьей сопротивляемости чарам Сарычев углядел не сразу. Оказалось, что чекист Носков был уже несвободен — к его солнечному сплетению тянулось нечто похожее на гигантское угольно-черное, переливавшееся всеми цветами радуги щупальце. Изредка по нему волнами пробегала дрожь, а внутри что-то начинало пульсировать, и майору никак не удавалось углядеть, откуда оно брало свое начало. Однако долго любоваться на чекистский отросток он не стал, а, развернув полковника лицом к себе, спросил:
— Кто такой Шаман?
Далее произошло уже знакомое: глаза Носкова широко раскрылись, и ни с чем не сравнимый беспредельный животный ужас начал быстро заполнять все его чекистское существо, а Сарычев увидел, как черное щупальце вдруг завибрировало бешено и начало стремительно наливаться ало-рубиновым цветом.
— Где найти Шамана? — торопясь, громко рявкнул Александр Степанович и, чтобы направить полковничье внимание в нужное русло, закатил тому сильнейшую пощечину.
— Не знаю, он всегда сам находит нас. — Глаза чекиста начали закатываться, внезапно его выгнуло дугой, как при эпилепсии, и сильная дрожь пробежала по его телу.
— А-а-а-о-о-о! — бешеный, ни на что не похожий крик вырвался при этом из полковничьей глотки, лицо его стало стремительно приобретать синюшный оттенок, и через секунду он затих, а майор увидел, как ярко-рубиновое щупальце, быстро темнея, исчезает где-то неуловимо далеко.
«Ну прямо как в фильме ужасов», — подумал он и, уже почти подъезжая к Автову, понял, что с полковником он несколько недоработал, поторопился малость. «Ладно, исправимся», — обнадежил себя Александр Степанович и, испытывая горячее желание чего-нибудь съесть, направился к дому. По пути он приобрел шестьсот граммов колбасы «докторской», пюре дяди Бена, цветом рожи здорово смахивавшего на кота Лумумбу, и, пока закипал чайник, позвонил в Смольный.
— Добрый день, — сладким, как патока, голосом сказал он, — нельзя ли услышать Михаила Борисовича Шоркина?
— Никак нельзя, — нехотя отозвался стервозный женский голос и сухо пояснил: — Он на совещании. — И раздались короткие гудки.
— Спасибо, родная, — сказал Сарычев вслух и трубку положил.
Наступал решительный момент — чайник закипел, нарезанная кубиками колбаска, щедро сдобренная лучком, уже зарумянилась, и, разбодяжив творение заокеанского умельца водичкой, Сарычев смешал пюре с содержимым сковородки и принялся поглощать конечный результат, как и положено людям себя уважающим, столовой ложкой. Запив все это горячим чаем с овсяными печенюшками и лимоном, Александр Степанович кончиками пальцев вымыл в холодной воде посуду, убрал остатки харчей в холодильник и принялся собираться в путь.
В парадной на невынесенных мусорных бачках расположилась веселая компания усатых — толстых, с блестящими бусинками умных глаз и розовыми длинными хвостами, — при виде майора расходиться не пожелавших категорически, и он почему-то подумал: «В атомную войну, говорят, все сдохнут, кроме этих, — а вслух сурово сказал: — Погодите, вот Лумумба вырастет, будет вам день Африки». Крысы отреагировали вяло. Не спеша майор завел машину и покатил по направлению к Смольному, вспоминая по дороге, что же все-таки ему известно об архитектурной жемчужине. Оказалось, что немного: собор не был освящен, девицы благородны, а партия — ум, честь и совесть нашей эпохи. Сарычев вздохнул: «Да, не густо. Ну еще что-нибудь». Закрытые распределители, и открытые широко пасти вождей на трибунах. Спецкоманда по накоплению ценностей в блокадном Питере, и ценности эти, найденные на дачах у товарища Жданова. Общение по телевизору с пришедшими на прием, и битье на счастье эрмитажного сервиза. Неожиданно Сарычев сплюнул и, решив, что об архитектуре больше думать не будет никогда, всю оставшуюся дорогу ехал без мыслей — так легче было.
Назад: Глава тринадцатая
Дальше: Глава пятнадцатая