Виталий Всеволодович в лес не поехал. Не его это дело. Его дело — принять товар или, по крайней мере, список того, что имеется в наличии. А таскают все пусть Коля с Андреем. Звягин был гарантом того, что ничего не уйдет налево, — в этих вопросах лучше Саши надсмотрщика было не найти. Он и жив был до сих пор потому лишь, что никогда не обманывал тех, на кого работал, а Лебедев был не первым его — нет, не хозяином — хозяев у Звягина не было никогда, но партнером, может быть, старшим партнером. Ранним утром ему позвонил Медведев, разбудив, но с приятной новостью — квартиру Лебедева поставили на охрану. «Кто этим занимается?» — спросил Лебедев. «Не волнуйтесь, Виталий Всеволодович, это такие ребята, на которых можно рассчитывать. Не бандиты, не ОМОН — наши люди. Все гарантировано».

— Антон! Просыпайся, — крикнул Лебедев, входя в гостиную, где на диване спал побитый и униженный красавец. Вчера, после рыдания на кухне, он стыдливо спрятался в ванной и просидел там до самого ухода Лебедева. — Вставай, герой, давай завтракать. Нам предстоят трудные дни, но я надеюсь, что потом последует небольшое вознаграждение за труды. Давай, давай! — Виталий Всеволодович сдернул одеяло с голого Антона, который сразу сжался в комочек от холода, — форточки Лебедев не закрывал на ночь даже зимой.

— Вы меня извините за вчерашнее… — начал он тихим голосом, отводя глаза от взгляда Лебедева.

— Да за что? Что этот парень тебя уделал? Так просто повезло ему. Ничего, не расстраивайся, бывает и не такое. Что у нас там на кухне?

Они ели яичницу с жареным беконом, зеленью и острым соусом «Чили», когда зазвонил телефон.

— Виталий? Слушай, ты что, меня не понял? Кого там твои молодцы вчера искали на рынке? Не меня случайно? Ну, я надеюсь, ты уже усек, что нашли-таки? Причем даже сами не заметили, как нашли. Будет им и тебе наука на будущее. Вообще-то, не ожидал я от тебя такой прыти, мы же с тобой вроде бы договорились. Кстати, как там наши дела?

— Джек, я не понимаю, о чем ты говоришь, — очень естественно разыграл удивление Лебедев. — Какие молодцы? На каком рынке? Я вообще вчера из дома не выходил, у меня своих дел невпроворот. А товар будет сегодня, ты приезжай в любое время, посидим, коньячку выпьем. Не знаю точно, когда привезут, но сегодня обещали. По крайней мере, образцы. Так что давай, если хочешь, подтягивайся по старой памяти. У нас ведь есть о чем поговорить, молодость вспомнить… А, Джек?

— Хорошо. Ты когда дома?

— Я весь день сижу — жду товар. Когда хочешь, тогда и приезжай.

— Ну ладно, только учти, Виталий, без шуток!

— Да что ты, в самом деле! Сказано же — все в порядке.

Лебедев повесил трубку и потер ладони.

— Антон! Принеси-ка коньячку!

— Как, с утра?

— А мы сегодня никуда не поедем. Дома будем сидеть и отдыхать. Рюмочка коньяка еще никому не вредила. Давай, давай. — Он хлопнул Антона ладонью по ягодице. — Шевелись, каратист!

Он снова вернулся к телефону.

— Алло! Сергей Степанович? А кто это? Роберт? Какой Роберт? Послушайте, Сергея Степановича попрошу! A-а, спасибо, спасибо. Передайте ему, что мне позвонили. Да, Лебедев. Всего доброго. — Виталий Всеволодович повесил трубку и снова улыбнулся, еще шире, чем несколько минут назад, за яичницей. — Машина пущена, Антон, машина пущена!

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил Антон, оторвавшись на мгновение от мытья посуды.

— Я имею в виду, что и на твоей улице сегодня будет праздник. Помнишь, те уроды, которые к нам в квартиру ворвались — торгаши эти несчастные? Которые тебя наручниками сковали?

— Да уж как не помнить…

— Хм, — Лебедев посмотрел на друга с оттенком жалости, — что-то последнее время не везет тебе… Ну да, так вот, сегодня с ними будет разборка по всем статьям. Объяснят им, как к приличным людям в дом вламываться. Ну и мы с ними, может быть, побеседуем. Хочешь?

— Хочу, — буркнул Антон.

Роберт не успел повесить трубку, как в кабинет вошел Сергей Степанович — свежий, розовощекий, потный, в синем спортивном костюме, только что закончив утреннюю пробежку. Следов вчерашнего веселья на лице Сергея Степановича совершенно не было заметно, в отличие от лица Роберта — припухшего, зеленовато-серого, с пожелтевшими белками глаз. Однако он честно встал в семь утра, как вчера договаривались они с Медведевым, и сел рядом с телефоном в его кабинете. Должен был звонить тот самый «хороший человек», которому грозил бандитский «наезд», и Роберт был поставлен на связь с ним.

— Встряхнись, встряхнись, Роберт. Сейчас быстренько позавтракаем, и за дело. Сегодня у нас большой день. — Он кинул на стол перед Робертом пачку «Примы», которую тот попросил его купить во время пробежки. — Вообще-то, не курил бы ты с утра, ну да ладно. Хозяин — барин.

— Звонил Лебедев, сказал, что ему…

— Звонили? Отлично!

Медведев выскочил из кабинета. Роберт вышел следом за ним в коридор и увидел, как Сергей Степанович быстро вошел к Андрею, который тоже встал ни свет ни заря. Через секунду Медведев снова появился в коридоре, лицо его было серьезно, движения приобрели армейскую скупую точность.

— Так, быстро, пойдем перекусим. Времени очень мало.

Когда они садились в машину, принадлежащую Медведеву («Прибедняется он все-таки, — мелькнула мысль у Роберта, — коммуналка, бедность…»), Сергей Степанович сказал:

— Если получится сегодня, Роберт, то получится и потом. Попробуем всю эту поганую лавочку прикрыть. Не зря же ребята учились…

Что имел в виду Медведев под «поганой лавочкой», так и осталось для Роберта в тайне — то ли корпорацию этих торгашей-рэкетиров, то ли всю существующую власть. Одной рукой держа руль, уверенно и легко «подрезая» чужие машины, обгоняя и выезжая на встречную полосу, на трамвайные рельсы, Медведев поднял трубку радиотелефона.

— Андрей? Все на местах? Хорошо, ждите сигнала.

Они выехали на Миллионную — Халтурина, как по старой привычке именовал ее про себя Роберт, остановились. Из дверей Института культуры выскакивали, выпархивали стайки совсем молоденьких девушек, девочек, в коротких юбочках, джинсах в обтяжку, шортиках. Они сразу же закуривали, пачкая фильтры дорогих американских сигарет яркой помадой, густыми мазками наложенной на их губы. «Прошмандовки», — подумал Роберт с неожиданной злостью, но оторвать от них взгляд не мог, да и не хотел. Они ставили ноги на ступени крыльца, вертели круглыми обтянутыми джинсовыми попками, сверкали блестящими черными чулками, громко хохотали, не обращая внимания на прохожих, роняли окурки, затаптывая их каблучками, хватали за рукава выходивших из здания знакомых парней и строили им глазки, кокетливо поводя головками…

— Что, нравится молодое поколение? — усмехнувшись, спросил Медведев.

— У-у-у, мокрощелки, взял бы да засадил им всем как следует, в мое время таких… Бляди все какие-то. Что это за молодое поколение — не работают, жопами только вертят…

— Так это ж студентки, Роберт.

— Студентки. Чему их там учат? Задницы свои выставлять всему свету?

— Ну ладно, ладно. Засадишь еще, не волнуйся. Какие твои годы. Ты в другую сторону смотри — вот на этот двор. — Медведев показал рукой, куда нужно смотреть Роберту. — Вот наш пост.

— А долго ждать?

— А этого я тебе сказать не могу. Сколько будет нужно, столько будем ждать. Я не знаю, когда эти мафиози приедут. Обещались.

— Степаныч, а мне-то что делать нужно будет?

— Сиди в машине и наблюдай. Никуда тебе пока лезть не надо. Для этого у нас специалисты есть. Каждый должен заниматься своим делом. Не кури. И так дышать нечем, — остановил он Роберта, полезшего за своей «Примой».

Антон сидел на высоком табурете у окна, наблюдая за происходящим во дворе.

— Виталий Всеволодович! — вдруг заорал он. — Приехали!

Лебедев, держа в руке портативную рацию, подбежал к окну. Из обшарпанных «Жигулей» («Маскируется, гад», — подумал он) вылезал Джек и двое его провожатых — те же, что и при первом визите Джека к Лебедеву.

— Сергей, давай, — быстро скомандовал Лебедев в рацию. — Двое охранников — в спортивном костюме один, второй в пиджаке. Главный — маленький, в кепочке. Вперед. — Он положил рацию на подоконник и в этот момент увидел, как во двор въехал серый «мерседес», но встал не у его подъезда, а прямо рядом с аркой, ведущей на Миллионную. Из этой машины никто не вышел, а затемненные стекла не позволяли разглядеть, сколько человек находится внутри.

Медведев, услышав по своей рации голос Лебедева, весь подобрался и словно забыл о существовании сидевшего рядом Роберта, начавшего было бесконечную историю о своей рабочей счастливой прежней жизни. Переключив аппарат, он сказал-крикнул:

— Андрей, вперед! Один — спортсмен, второй — в костюме, третий, главный, — маленький в кепке. Быстрее, они в парадном!

Роберт заметил, что на последних словах Медведева белый рафик, стоявший за кустами перед зданием напротив Северо-Западного заочного политехнического института, рванул с места, пронесся сотню метров по Миллионной и, свистя тормозами, завернул в нужный двор. — Ну, сейчас будет дело! — тихо, но как-то очень веско произнес Медведев, вытирая со лба выступившие капельки пота.

Лебедев увидел влетевший во двор рафик, который резко затормозил у его подъезда. Из открывшейся дверцы автомашины высыпалось человек десять высоких парней, одетых в традиционный и привычный уже для глаза любого петербуржца пятнистый камуфляж, в котором щеголяют и грузчики, развозящие по бесчисленным уличным ларям пиво, и рыболовы, и охотники, и частные охранники, и ОМОН, и все кому не лень. В руках бегущих к подъезду парней были резиновые дубинки, двигались они уверенно, трое остались на улице, остальные исчезли за дверями парадного. Лебедев подошел к двери, в которую позвонили уже второй раз, но открывать не торопился.

— Кто там? — спросил он ровным голосом.

— Да я это, я, — услышал он голос Джека. — Открывай давай, не бойся.

— Стоять! — раздался на лестнице гулкий громкий голос.

— Ну, Виталий, пожалеешь, гад. — Это были последние слова Джека, которые услышал Лебедев.

По лестнице наверх бежали трое в пятнистых костюмах. Остальные рассредоточились по площадкам, встав у окон во двор, страхуя от возможного подкрепления. Как только нападавшие появились в начале последнего лестничного пролета, отделяющего их от Джека с компанией, тот сказал своим подручным:

— Это не ОМОН.

За длительную свою криминальную карьеру он научился с одного взгляда отличать работников органов внутренних дел от множества тех, которые, что называется, под них «косили» — в основном это были охранники разных мастей и калибров. Правда, среди них тоже попадались профессионалы, прошедшие Афган, Приднестровье, да мало ли что еще. Доморощенных кик-боксеров и каратистов, не бывавших в настоящем деле и не подставлявших себя под пули, Джек не особенно опасался.

— Стоять, — опять заорали снизу. Бойцы в камуфляже приближались. В руке высокого, аккуратного, одетого, как и в прошлый раз, в строгий дорогой костюм коллеги Джека невесть откуда появился пистолет. Длинный глушитель сделал выстрел практически неслышным — круглое, мягкое пуканье совершенно растворилось в топоте сапог по лестнице.

Парень, бежавший наверх первым, выронил дубинку и клюнул носом в обшарпанные древние ступеньки.

Джек, однако, недооценил противника. По всем статьям, после того, как одного из них подстрелили, бегущие на них молодцы должны были хоть на миг стушеваться, испугаться, пусть хоть на долю секунды, но потерять контроль над собой. Этого не случилось. Тот, который был ближе к перилам, метнулся к стене, второй, наоборот, занял место первого. Так, зигзагообразно, уклоняясь от второго выстрела, они влетели на площадку. Один из них, махнув коротко дубинкой, выбил пистолет из рук Шприца, как звали среди своих человека в костюме. Парень в спортивном костюме — Кость, — падая на бетонный пол, подсек ударившего, и тот рухнул на спину, грохнувшись головой о перила. Джек быстро наступил лежащему бойцу на горло и вытянул руку с ножом в направлении третьего нападавшего.

— Смотри, сзади, — крикнул Шприц, поднимая пистолет, по счастливой для него случайности не скатившийся по ступенькам вниз, а валяющийся у дверей квартиры Лебедева. Сверху бежали еще двое — видимо, до поры сидевшие в засаде на площадке перед чердаком. Кость отлетел к стене от удара сапогом в подбородок, но Шприц, успевший перехватить пистолет поудобней, выстрелил еще раз, попав в плечо не успевшему опустить ногу камуфляжнику, и того откинуло к противоположной стене. Второй же пронесся лавиной вниз и сбил с ног Джека, упав на него и прижав к полу. Он не успел схватить его за руку, в которой был нож, и Джек снизу коротко ткнул в живот сжимающего его парня, который тут же обмяк и ослабил руки. Джек спихнул его с себя, одновременно вставая на ноги и не выпуская ножа. Кость, видимо, без сознания валялся в углу лестничной площадки, а Шприц сцепился с последним из еще способных передвигаться нападавших. Раненный в плечо, его собрат возился на полу, не представляя реальной опасности, двое были либо мертвы, либо тяжело ранены. Джек бросился на помощь Шприцу, повернувшись к лестнице спиной и не заметив, как снизу ринулись еще трое — он не успел ударить ножом молодчика, сжавшего в огромных своих руках Шприца, как в глазах его взорвалась новогодняя хлопушка, разбрызгивая по всей площадке цветное конфетти, — один из влетевших по лестнице бойцов ударил его по голове резиновой дубинкой.

Он пришел в себя только на площадке нижнего этажа, когда его уже волокли, заломив за спину руки. Превозмогая боль, он оглянулся, насколько позволяло согнутое пополам тело, и увидел, что Шприца и Кость тащат таким же образом.

«Ну, братаны, выручайте», — подумал Джек. Братаны не подвели. Дверцы «мерседеса», стоящего метрах в тридцати от рафика, к которому тащили пленников, распахнулись и оттуда что-то грохнуло и блеснуло. И почти одновременно с этим задок рафика уже с настоящим грохотом, оглушительным, лопающимся, переходящим в скрежет рвущегося металла, с клацаньем бьющегося стекла разнесло дымным, черным взрывом. Шофер, одетый не в камуфляж, а в обычный дешевенький серенький костюмчик, оглушенный, вывалился из открытой дверцы на асфальт. Джек успел заметить, как падали осколки выбитых взрывной волной стекол первых двух этажей, но сам, присев от неожиданного взрыва, не растерялся — он в принципе только этого и ждал. Левой ногой, пяткой, Джек изо всей силы пнул в основание стопы одного из ведущих парней. Ошеломленный взрывом провожатый, почувствовав резкую боль, ослабил хватку, и этого Джеку было достаточно. Он крутанулся в сторону второго, сжимавшего другую руку конвоира и сжатыми пальцами ударил его в горло. Из «мерседеса» дробно застучала автоматная очередь, еще больше корежащая горящий рафик и положившая на землю высыпавших на улицу парней в камуфляже. Джек ударом ноги в пах свалил бугая, приседавшего и защищающего себя от выстрелов, выставляя перед собой бледного от злости Шприца, вместе они подхватили под руки Кость, который был до сих пор без сознания, и побежали к своим «Жигулям». Стрельба из «мерседеса» не прекращалась, не давая подняться с земли пятнистым бойцам.

Они ввалились в салон под градом выстрелов. Джек, пытаясь не паниковать, старался действовать спокойно, понимая, что через минуту может нагрянуть настоящий ОМОН — очень уж много шуму в самом центре города они наделали. Руки дрожали, он не мог попасть ключом зажигания в щель. Шприц выхватил ключ из его трясущихся пальцев, вставил его с первого раза. Машина завелась с полоборота — Джек всегда следил за ней, пренебрегая только «экстерьером», для него было в этом смысле чем хуже, тем лучше. Маскировка… Они выехали на Миллионную и, не превышая скорости, свернули на Кировский мост — нужно было выбираться из города, исчезнуть на время после такого шухера. «Мерседес» быстро оторвался от машины Джека, свернув на Куйбышева. «На Ржевку погонит, — подумал Джек, — и правильно. Надо разделиться, а „мерс“ вообще до поры спрятать — столько народу их видело, теперь уж точно искать будут… Ну, а Виталий — гад… Ничего, устрою я ему веселую жизнь!»

Виталий Всеволодович угрюмо наблюдал из окна за битвой, развернувшейся во дворе. Отпрянув к стене при взрыве рафика и автоматных очередях, он снова выглянул на улицу, услышав звук отъезжающих машин. Проводив их мрачным взглядом, он сел в кресло, чувствуя себя полностью опустошенным и разбитым. Все провалилось. Теперь с Джеком уже не поиграешь. Его совершенно выбило из колеи то, что банда Женьки оказалась настолько крутой. Компьютерного подрезали в самом людном месте, в центре города побоище устроили, да и разборка с Ильгизом чего стоит…

Зазвонил телефон. Господи, кто там еще? Лебедев не хотел снимать трубку, но аппарат продолжал трезвонить, и Виталий Всеволодович все-таки решил узнать, кто его беспокоит. Это оказался Яков Михайлович.

— Виталик? Ну, приезжай ко мне, поговорим. Как, кстати, твои дела?

— Яков Михайлович, боюсь, прямо сейчас я выехать не смогу. С сердцем у меня что-то неладное. Все ужасно, Яков Михайлович, все ужасно…

— Виталик, не будь идиотом. Я все знаю.

— Что вы знаете?

— Все, что ты видел из окна. И знаю даже, как ты спрятался за занавеску, когда… Ну, короче, приезжай, это не телефонный разговор.

Услышав короткие гудки, Лебедев поймал себя на том, что в первый раз в жизни ему захотелось покончить с собой. Желание было мгновенным и настолько сильным, что он даже испугался. Впервые он не контролировал ситуацию, впервые он был фигурой в чужой партии, не знал следующих ходов, не понимал смысла предыдущих, не ведал, дождется ли он окончания игры, или его принесут в жертву ради красивой победной комбинации, которую он, впрочем, никогда не увидит и не оценит. Он почувствовал, что страшно устал за последнее время, что ему неинтересно дальше принимать участие в этой чужой, не знакомой ему игре. Даже в те далекие дни, когда происходила их первая «дуэль» с Яковом Михайловичем, когда он выкручивался, изворачивался, скользил по самому краю пропасти в кабинете на Литейном, даже тогда он был игроком, а не пешкой. Нынешнее же положение дел не устраивало Лебедева настолько, что он просто не знал, что ему делать. Может быть, действительно он закончился? Закончился как игрок, как победитель, как личность? Другие личности пришли ему на смену? Оборвать все это разом, не тянуть дальше волынку? Что его может ждать? Месть Джека, а эти уроды ведь не брезгуют ничем — могут бить, пытать, издеваться как угодно. Одно дело он мальчонку того поучил малость, другое дело сам — взрослый человек, авторитет… Зачем ему дальше вот так пресмыкаться перед полковником, который, отпустив в свое время поводок, дал ему погулять, пожировать всласть, а теперь вот показал, кто настоящий хозяин, показал, что на самом деле Лебедев для него — просто пацан сопливый, которого даже не обязательно посвящать в свои планы. А планы-то касаются не чего-то там, а его собственной шкуры. А это его обращение — «Виталик…»

Он тяжело вздохнул и стал переодеваться для поездки. Вошел Антон.

— Куда вы, Виталий Всеволодович? Опасно! Да и милиция сейчас нагрянет — что мне говорить?

— Никто сюда не нагрянет, — зло буркнул Лебедев. — А придут — мы вообще здесь ни при чем. Скажешь, ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал. Мылся в ванной. Понятно?

— Понятно…

— Все, я поехал.

— Когда вас ждать?

И тут, что случалось с ним редко — раз примерно в год, — Лебедев грубо и смачно выругался матом.

— Не знаю. Не знаю я, когда тебе меня ждать. Ни хуя не знаю! — повторил он ругательство и вышел, хлопнув дверью.

Ваня проспал почти всю дорогу. Они ехали на двух машинах — впереди Андрей на своих потрепанных «Жигулях» в паре с Петровичем, а за ними гнал Коля. Рядом с ним на переднем сиденье находился Алексей, за ним, глядя в затылок, — Алексей просто физически ощущал его — лысый Саша и Иван Давидович. Машины уже давно завернули с шоссе на проселок, потом углубились в лес по каким-то узеньким дорожкам, тихонько ползли, огибая деревья, которые здесь росли редко, двигались уже со скоростью пешехода. Ваня проснулся от тряски, протирал глаза и оглядывался, придерживая рукой свой рабочий чемоданчик, который Лебедев, уходя, посоветовал ему взять с собой — «лес, глухомань, мало ли что может случиться…»

Наконец машины остановились.

— Ну, вылезай, паренек, — услышал Алексей сзади голос лысого, — пойдем.

Он узнал эти места сразу — машины стояли на краю оврага, заросшего густым кустарником. Сейчас нужно спуститься вниз, немного пройти вперед по ложбине, и можно выйти прямо на ту поляну, где все и началось. До его тайника довольно далеко, но направление Алексей помнил прекрасно — жаль, что автомат разобран. Но что там разобран, добраться бы до него…

Они подошли к машине Андрея.

— Ну, Петрович, веди. Сусанин! — хмыкнул Коля.

Петрович с Андреем начали осторожно спускаться вниз, петляя между колючими разросшимися кустами, спотыкаясь о кочки и корни, скрытые высокой густой травой. Андрей иногда поддерживал Петровича под локоть, помогая ему удержаться на ногах, когда спуск оказывался особенно крутым. За ними шли Алексей и Иван Давидович. Лицо у Вани было совершенно потерянное, он косился на Алексея, ожидая каких-то команд, о которых они говорили на кухне, и внутренне содрогался от ужаса, предвкушая бег сквозь чащу, погоню, стрельбу… А может быть, ничего и не будет, может, Братец все выдумывает, фантазия у него разыгралась непомерно, детективов начитался, фильмов американских насмотрелся? Ваня вспомнил простреленное плечо лысого — нет, похоже, книги и фильмы здесь ни при чем. Снова вернувшись на несколько дней назад; увидел он перед собой разбитое грязное лицо Братца — да, вероятно, прав Алексей. «Ну хорошо, допустим, нам удастся бежать. А дальше-то что? Ведь кто-кто, а Виталий-то Всеволодович его знает как облупленного. Уж не убивать ли их всех собрался Братец? Да нет, как это так — убивать… А Петрович этот — кто он такой? И что он говорил — „убьют они вас“.» Иван Давидович решил не думать ни о чем — будь что будет.

Лысый Саша и Коля шагали у них за спинами, рядом, не отставая ни на шаг. Коля пыхтел, под его ногами громко лопались сухие сучья, он загребал носками ботинок землю, мощными руками раздвигал ветки, норовившие заехать прямо в лицо, создавая вокруг себя излишне много шума. К Алексею возвращалась его обычная уверенность, он начинал чувствовать себя на своей территории и с каждым шагом становился все спокойнее, тело наливалось прежней силой — ночью на кухне он был совершенно разбит и просто бодрился, стараясь не показывать свою слабость лысому с компанией и Ване, и так до последнего предела испуганному.

Привычная упругость земли, свежесть воздуха, шелест листьев, запах древесной коры, касания веток — теплых, живых, мудрых — возвращали его к жизни, приводили в себя. Впервые после исповеди кагебешника Саши он вполне увидел окружающее в красках — до этого момента словно мутная пелена стояла у него перед глазами, пелена, которую все время хотелось стереть. С утра, вернее, еще с середины ночи он не выкурил ни одной сигареты — папиросы Петровича быстро закончились, не стрелять же было ему у этих бандитов… Легкие его были чисты — разумеется, не кристально чисты, но посвежей, чем обычно. Алексей заметил уже через несколько минут, что эти мужики в лесу ходить не умеют. В городе он готов был признать их превосходство, но здесь — это уж дудки! Он видел, как самый молодой и, видимо, шустрый из банды, Андрей, идущий чуть впереди, придерживающий совсем уж расслабленного Петровича, сам шагал, хоть и не спотыкаясь, но очень осторожно, пристально глядя себе под ноги и, казалось, весь был сосредоточен на том, чтобы не оступиться. Сзади слышался временами сдавленный матерок Коли — Алексей, раздвигая плечами упругие крепкие ветки, не придерживал их руками, вернее, лишь делал вид, что тормозил их выпрямляющееся движение, и они хлестали по идущим за ним лысому и Коле. Лысый был вообще не боец сейчас в лесу — он хромал, иногда, как бы случайно, наклоняясь, чтобы не задеть за крупные сучья, Алексей оглядывался и в эти мгновения видел, что лицо лысого посерело, покрылось мелкими капельками пота, он потирал раненое плечо и хромал уже не скрывая, как было в городе, своей временной неполноценности.

В принципе Алексей мог бежать прямо сейчас — они углублялись в чащу, казавшуюся вовсе непролазной; Петрович временами останавливался и секунд тридцать вертел головой, видимо, вспоминая давно позабытое направление. Но однако ему все время удавалось выйти на тропку, еле прослеживаемую в густых зарослях, стоящих стеной уже не только впереди, а со всех сторон и даже сверху. Но непролазной чаща была лишь для тех, кто не знал ее маленьких и больших секретов и слабых мест в этой внешне абсолютной обороне.

Да, он хоть сейчас мог бы устроить соревнования по бегу с этими городскими бандитами. Но, с одной стороны, Иван Давидович — не бросать же его вот так, а с другой — в нем просыпался знакомый азарт, ему уже почти нестерпимо хотелось узнать, куда же они идут, из-за чего вся эта буча началась, что же они ищут в лесу с таким упорством, за что убивают людей? Да нет, как это бежать — оставить все как есть, оставить этих гадов безнаказанными? Алексей уже был почти уверен в превосходстве на своей территории, ловил себя на этой мысли и пытался охладить восторг предстоящей битвы: не надо себя переоценивать, нельзя давать волю злости, они тоже не дураки, их много, и здоровые они все — в этом-то у него уже были случаи убедиться…

Они не вышли на ту поляну, где Алексей копал в злосчастный день, а свернули в другую сторону, и Петрович полез уже без всяких тропинок сквозь плотную стену переплетенных ветвей.

— Петрович, ты куда нас завел? Может, опять перепутал чего?

— Ничего я не перепутал, — задыхаясь, с трудом проговорил Кашин. — Сколько лет прошло — тут же не ходил, наверное, никто, заросло все, черт. — Он путался в траве, повисая на гибких кустах, но продирался, однако, потихоньку вперед. Неожиданно под ногами захлюпала вода. Лето было сухое, дождей давно уже не выпадало на питерскую землю, но здесь, куда почти не проникал яркий дневной свет, среди тесноты черных стволов, покрытых светлой, серо-зеленой плесенью, на земле, заваленной гниющими сучьями, разложившимися прошлогодними листьями, превратившимися в бурую липкую кашу, стояли черные, с бензиновыми радужными разводами глубокие лужи.

Ваня шел рядом, молчал, лицо его было печально. Он проваливался в лужи, попадал ногами в переплетения корней, и Алексей в буквальном смысле вытаскивал его, схватив под мышки, и Иван Давидович, машинально бормоча слова благодарности, тут же проваливался снова.

— Петрович, далеко еще? — крикнул сзади лысый Саша.

— Да все уже, сейчас выйдем на место. А тут подсохло, — хлюпая по щиколотки в воде, сказал Петрович, — раньше вообще не пройти было…

— Ну, все так все, — со вздохом прокомментировал лысый.

Интуиция выручала Алексея довольно часто, и он ей доверял. Будучи человеком неверующим, он полностью отрицал всякую возможность существования какого-то там ангела-хранителя и прочих духов или сил, имеющих сверхъестественное происхождение, считая, что его интуиция — это просто внимание, помноженное на опыт исследователя и авантюриста. Сейчас он ощутил сильнейший толчок — внутренний, незаметный внешне, но настолько реальный, что даже дыхание перехватило. Интонация лысого выдала его с головой — видимо, усталость и боль ослабили его контроль над собой, — раньше он был для Алексея тайной за семью печатями. Услышав же последние, сказанные лысым слова, он понял все — мгновенно сопоставил его взгляды, фразы и жесты в адрес Алексея еще в городе, короткие замечания по дороге сюда и, главное, последнее высказывание. Он понял, что сейчас его будут убивать. Точнее, не «будут убивать» долго, мучительно и больно, а просто оборвут тоненькую ниточку, на которой была подвешена его жизнь со вчерашнего вечера. Тянуть они не станут — у них сегодня масса дел. А то, что сказал главный, Виталий, мол, он «еще кое-кому нужен», так для лысого это, понятно, не указ. Очевидно, что он не просто исполнитель, как, к примеру, болван Коля или хитрый и шустрый Андрей, не на зарплате сидит у Виталия, а, что называется, дольщик. Участвует, вероятно, в прибылях. А исполнение поручений, подобных последнему — захвату Алексея, — просто хобби для него, вот что страшно. Торчит он от этого. Наверняка мог бы уже просто дома сидеть и по телефону Колями да Андреями командовать, так нет, тянет его на живое дело, нравится ему убивать.

И, конечно, Алексея он так просто не отпустит. С главным потом разберется, скажет, как в кино говорят — «попытка, мол, к бегству…» Ну, пожурит его главный, но ведь ни хрена не сделает за смерть молодого трофейщика — он ценный кадр, и лишаться такого зверя ни один нормальный, если можно вообще считать их всех нормальными, главарь не станет. По своей воле, конечно, не станет.

Так, ну хорошо, а с Ваней-то что делать? А ничего — пришел ответ. Тут выбор только один — Ваня должен остаться с ними. Его-то не убьют, указаний на этот счет им явно не поступало, а личных обид у них на него тоже нет — он же их лечит, гадов… А то, что он будет молчать, это и дураку ясно — настолько запуган, что уже вообще ничего не соображает. Он скорее удавится, чем хоть словечко скажет об этой лесной прогулке… Но все равно надо его отбивать. Нельзя, чтобы Иван Давидович завяз в этой банде, но если они вернутся в Питер вместе, то все — он принадлежит им со всеми потрохами до конца дней своих.

Лысый еще только полез за пистолетом, когда; послушный своей интуиции — а слушаться ее нужно не раздумывая и не анализируя особенно, иначе это просто потеряет смысл — Алексей, монотонно и тихо говоря Ване: «Стой на месте, не дергайся», «рыбкой», вытянув руки вперед, словно человек-амфибия в одноименном фильме, нырнул в узкий просвет, мерцающий в сплошной стене ветвей. Он пролетел через низкий, густой кустик, сделал кувырок вперед, едва коснувшись руками земли, не останавливая движения, встал на ноги, тут же упал в сторону и несколько раз перекатился, меняя направление, снова встал и снова прыгнул вперед, опять покатился, еще раз повторил всю эту схему и только тогда услышал за спиной глухие выстрелы из пистолета с глушителем. Опыт не подвел его — пули ломали ветки метрах в десяти правей от того места, где он находился. Туда же, судя по звукам, ломанулся Коля. Со страшным треском, словно танк, он пер напролом сквозь чащу, но Алексей знал, что это не представляет особенной опасности — страшней было бы, займись его преследованием худой, юркий и спортивный Андрей, но он, по счастью, стерег Петровича, которому бандиты, видимо, тоже не слишком доверяли, а терять его уж точно было нельзя — он один знал, куда им нужно идти.

Сейчас главное — не стоять на месте, все время двигаться. И по возможности бесшумно. Уже после первой серии кувырков и прыжков одежда Алексея была изорвана, руки и лицо в крови, но он пока не обращал на это внимания — все потом, когда доберется до своего тайника, там есть и аптечка, и автомат. А с автоматом в лесу он еще повоюет…

— Коля, иди сюда, — крикнул лысый. — Никуда он не убежит. Не бросит дружка своего. Эй! — снова закричал он, обращаясь к темному переплетению ветвей, когда из них вылез исцарапанный Коля. — Эй! Побегай пока, а когда надоест, можешь вернуться, забрать своего приятеля. Только, боюсь, за раз все кусочки не унесешь. Ну, до встречи! Петрович, — он повернулся к Кашину, — ну, чего застыл? Пошли дальше, времени мало.

— Саша, ты чего, — только теперь подал голос Андрей, до этого придерживающий Петровича, а теперь удивленно глядя на лысого. — Виталий же сказал, чтобы мы его к делу начали пристраивать. Шустрый парень, способный, а ты…

— Разберемся. Ты-то что переживаешь? — Звягин глянул, словно воткнул две ледяные иголки в глаза Андрея. — Я здесь командир. И с Виталием договорюсь.

— Ну-ну. — Андрей отвернулся.

— Понукай еще, — тихо буркнул Звягин. — Пошли.