Книга: Душные бандиты
Назад: Тьма Египетская
Дальше: Явка с повинной

Душные бандиты

Я и сама в ужасе, и не знаю, как быть дальше. На всякий случай буду жить спустя рукава. И вам строго завещаю:
Режьте всегда, не примеривши ни одного раза, вместо прежних семи.
Отвечайте всегда не подумавши.
Никогда не смотрите себе под ноги.
Ну, с Богом! Начинаем!
ТЭФФИ
«Причины и следствия»
Ей было под тридцать, и она была глубоко несчастна. По крайней мере ей так казалось, стоило лишь задуматься о собственном безрадостном существовании… А к мыслям об этом она возвращалась постоянно, соскакивая на столь неблагодарную тему практически всегда, с любой другой…
Поезд метро только что ушел, и она терпеливо приготовилась ждать следующий, привычно окидывая взглядом немногочисленных пассажиров.
Его она заметила сразу. Сердце ее забилось в учащенном ритме. Приняв безразличный вид, она как бы невзначай чуть переместилась, рассчитывая оказаться в одном вагоне с ним.
Подошел следующий поезд, почти пустой. Они оказались сидящими напротив друг друга.
— Осторожно, двери закрываются…
«Конечно… Естественно — не обратил никакого внимания! — ничуть не удивившись, обреченно расстроилась она. — Поздно… Приду — и сразу же нырну в постель. „Можно ли ложиться спать с хорошей книгой?“ — „Да, если больше не с кем!..“ Одна, всегда одна… Есть хочется… Сначала перекушу… А что дома есть?.. Все как обычно… Никаких деликатесов… Как же давно я ничего по-настоящему вкусного не ела!.. Пару месяцев уж точно… Да, верно, в конце, кажется, лета была удачная полоса жизни… А так — приходится влачить полуголодное существование…
Денег нет… Никогда нет… Гроши, жалкие гроши — и те вечно с опозданием выплачивают!.. Почти все на квартплату уходят… Какая там еда! А одежда!.. Эх… И откуда у народа деньги? Вон все вокруг так хорошо одеты… А я третий год в уже заметно облезлой куртке на синтепоне… Скоро зима — в туфлях не побегаешь… Да и туфли-то — „прощай, молодость“!.. И то верно, разве не „прощай“? Не за горами тридцатник… А там вообще годы полетят, оглянуться не успеешь…
Деньги, деньги… Где же вас взять? Непременно нужно сейчас найти… С чего бы урезать? Может, проездной не покупать? А как на работу ездить? Поверху? Часа два будет уходить… Не знаю, надо подумать… Даже на самые дешевые сапоги, пусть из заменителя, пусть турецкие… Все равно не хватает!..
…Взглянул на меня… Вроде бы мельком… Нет, точно, — специально, именно на меня!.. Уткнулся в газету… Это для вида, слепому ясно! Ну неужели?.. Эх… Вот если так сумочку переложить, прикрою заплату на куртке… Сумочка-то — ну точно старуха Шапокляк! Лучше б вообще сегодня с пустыми руками вышла… Знала бы, что такой спутник… Подающий надежды…
Ничего не подающий!.. Вон, читает, читает… Кретин! Может, не обратил внимания?.. Хм… Еще раз стрельнул глазами… Определенно проявляет интерес!.. А если так и не подойдет? Попробовать самой?.. До сих пор не умею… Как-то нелепо, натянуто выходит… Как же это вообще можно проделать? Сколько раз — то будто бы улицу уточняю… То сумочку „ненароком“ роняю… Дохлый номер! Никому дела нет! Нет, один-то раз уроненная сумочка не оставила прохожего равнодушным… Так я его и не догнала! Гад…
Все всегда идут мимо меня… Всем плевать… Но как, что делать? Не лезть же, в самом деле, с идиотскими разговорами о погоде? Это вызовет только презрительный взгляд в ответ… Никогда, никто!.. Ну, почти никогда… почти никто… со мной на улице не знакомится…
А где же еще знакомиться? На работе, что ли? Так там одни бабы… Ну, не считая этого, из подсобки, Витька, что ли? Или Толяна? Коляна? Все они одинаковые, гадкие люмпены… Даже посмотреть противно… Не говоря уже о…
Хм… Однако этот все поглядывает… Или, скорее, подглядывает… Ура!!! Нет, хватит ликовать… Как всегда, ничем не закончится… Может, он обратил внимание, что туфли — клееные-переклееные, и сидит, тихонько прикалывается… Точно — на ноги смотрел… Вроде бы мельком, да я же заметила!
Эх… Хороша я, хороша, плохо лишь одета… Никто замуж не берет… Да нет, зачем — замуж? Этого-то как раз не надо… Знали бы они все… Ведь только обратите внимание, начните первыми! А там — я уж знаю, что делать… Возьму инициативу в свои руки…
Посмотрел снова… И опять опустил глаза… Ну неужели такая интересная газета?! Какая хоть?.. Плохо видно… Ну не буду же я по городу в очках ходить! Последний шанс терять… А линзы… Они же безумно дорогие! Даже очки… Какие сейчас можно оправы заказать, просто произведения искусства! Только не с моими финансами… За километр, похоже, слышно, что они поют романсы…
Потому-то никто на меня и не клюет… Золушка… Как же, Золушка! У той хоть внешность была… А я… А у меня… Кто же это утешал, что я не толстая, а… как это? „Статная“! Фига с два! Даже „в меру упитанная“ — слабо сказано… Жирная! Да, жирная! Конечно! А с чего бы стройной быть? Макароны и булка… Мяса сто лет не ела… „Фруктово-овощная диета“!.. На какие шиши? Не говоря уже о всяких „гербалайфах“ и прочем… А кожа?.. Уж, кажется, давно не пятнадцать лет, а прыщи — как грибы в разгар сезона… Лезут, что с ними ни делаешь! Хорошо советовать, сходи, мол, к косметологу… А расплачиваться чем?..
Интересно, он тоже до кольца? Уже недолго осталось… Пока еще не вышел… Шансы мои растут, растут!!! Нет, не надо предаваться эйфории… Чем выше взлетишь, тем больнее падать… Верно подмечено… Не стоит и настраиваться… Вот если бы…
Что — „если бы“?! Если бы он сам начал знакомиться? Да, а что? А почему бы и нет? Если сам начнет, вот тогда и буду строить планы…
…Мужчины любят или толстых женщин, или… очень толстых… Как же! Держи карман шире! Это только наша раскормленная сестра так говорит… По крайней мере, куда ни глянь — все только со стройными встречаются… Вот взять Вичку… Ни кожи ни рожи! Тощая, как щепка! А за ней же хвостом ходят, прохода не дают! И парни все — один лучше другого! Она только пальчиком махнет — все на коленях, готовы выполнить любые желания… А все почему? Я, кажется, что-то читала…
А, точно, о сексапильности! Вроде как это какое-то совершенно особое качество, никакого отношения к внешним данным не имеющее… Что-то вроде каких-то гормонов, издающих притягательный запах… Конкретно их не унюхаешь, действуют на уровне подсознания… Везет же некоторым! Для таких познакомиться — не проблема… Только выбирай…
Ну а мне что же остается?.. Надо как-то самой выкручиваться…
Но где же мужиков искать? На дискотеку, что ли, идти? Боюсь… Одна — ни за что! А к подруге пристроиться… Тогда надо сначала подругу завести… Замкнутый круг…
В театре можно… Один раз повезло… Ну и что? А раз пятнадцать — только зря таскалась… В гробу я их спектакль видела! Только кучу денег зря потратила… А сейчас настолько туго, что даже раз в месяц не могу себе позволить — в театр… Нерентабельно… Пока еще по улицам можно даром ходить… Или в метро — все равно же еду!
Надо еще раз попробовать через газету… Только чью же фотографию послать? Даже вспоминать грустно… Посылала свою — ни одна собака не ответила! Сволочи! Ну, конечно, не считая черных… Совершенно неприемлемо!.. И была, кажется, еще пара типов… Рожи — ну типичные проходимцы! Такие или из-за жилья, или вообще маньяки… Бр-р-р! Даже встретиться страшно… Но выбора другого, похоже, не остается… Годы проходят… Скоро вообще — жутко подумать!.. Ладно, пусть газета остается параллельным вариантом…
А вот здесь, похоже, все-таки что-то наклевывается! Поглядывает!
Теперь получше видно… Хм… Это он „Спид-Инфо“ читает… Во придурок! Тоже, небось, очередной грязный извращенец!.. Кто же еще эту похабель может читать?.. „Ну оч-чень интересная газета!“ Фу!
Нет, решительно выкидываю его из головы! Мне такие не нравятся!
Если бы… Как раз такие и нравятся! Фигура-то что надо… Мечта… Лицо мужественное, решительное… А одет как!..
Только бы он догадался!.. Пристал бы! Пристал бы — отпора не будет! Я сговорчивая! Эх… Одет… Сначала я его медленно раздену… Потом…
Ладно, обломайся! Еще ничего не ясно… Интересно, кто он? Чем занимается? Бизнесмен, коммерсант? Крутой, сразу видно…
Вот такой же, похожий, парень у Светки… А ведь тоже — разглядел ее! Она же раньше выглядела — ну просто „девчоночка фабричная“… Разодел в пух и прах, в салоны сводил… Оказалась не хуже Шэрон Стоун… Сразу почувствовала себя женщиной… Королевой… Меня, может быть, тоже — окружи вниманием, и я не хуже буду… Все начнут тогда меня замечать… И тогда…
„Тогда“! Когда „тогда“? Кто же меня разоденет?
У других-то, если парня нет, так хоть предки содержат… Вот оттого-то я никому и не нужна… Нет материальной базы, а отсюда нет уверенности в себе… А это отталкивает… Печально…
Чушь! Откуда они знают — уверена я в себе или нет?.. Да нет, знают… Чувствуется…
Но ведь, допустим, летом… У меня же было классное платье! Я просто летала, никаких комплексов… Уверенная-уверенная…
А толку? Похоже, все только прикалывались за спиной — надо же, выпендрилась… Разоделась… С такой-то внешностью — и наряжаться! Ей бы авоськи таскать!..
Все, приехали… Конечная… Я лично выхожу! И дальше мне — на трамвай… И пилить, и пилить… А тебе?
Давай пристраивайся! Не пожалеешь! Некогда будет!.. Это я все думаю… А ведь не произнесу… Не смогу сама навязаться…
Может, бедром крутануть… Походочку сексуальную изобразить? Как же это? Вон, точно, в „Служебном романе“ прямо про меня: „Скрючилась — и почесала! Будто сваи заколачивает!“»
…Женщина вступила на эскалатор, продолжая напряженно думать на занимающую ее тему. Она как бы ненароком обернулась — интересующий ее молодой человек стоял прямо позади, через несколько ступенек. Час был поздний, пассажиров — мало… Радость в ее душе все нарастала, но она не переставала убеждать себя, что на улице все скорее всего и оборвется, он свернет куда-нибудь в сторону… Эскалатор закончился, она подошла к дверям…
«Осторожно, двери закрываются!»
«Ох, как я устал… И зачем только я купил эту дурацкую машину! За неделю третий раз ломается! Какой же я все-таки идиот! Надо было поднакопить денег, купить новую… Эту хрен теперь продашь… Запаришься… Вот приходится на метро кататься…
Тоска зеленая… Чем бы сегодня заняться?
Приду, развалюсь в кресле, ноги вытяну… Видик врублю… Блин! Поздно, ларек с кассетами уже закрыт… Старье, что ли, позырить? Не… Не греет…
Нажраться, что ли, с тоски?.. Один не пью… А с кем?
Или телку какую склеить?
Может, Таньке позвонить? Да ну ее… С ней скучно… Дура! Все-то ей не нравится, что ни придумаешь…
А может, рядом что имеется?
Блин… На весь вагон — одна телка и та какая-то рябая…
Хотя ничего, пухленькая…
Кольца нет… Скорее всего, не замужем… Даже наверняка… Такая мымра всем бы свое кольцо под нос пихала: „Посмотрите, я не обделенная! Я — замужем! Ко мне аж каждую неделю милок со штампом в паспорте по пьяни в постель ложится!“
Тьфу! Какие бабы дуры!
А пальчики все же пухленькие… Такие ломать хорошо…
Посмотрела… Озабоченная… Надо газетой прикрыться… Что пишут? „Мама, я черного люблю…“ Кретинки… Ну пресса! Сами же — про СПИД, и сами же — про черных… Мол, хорошо… Гнать их всех надо отсюда, обезьян…
„Жеребец для любимой“… В смысле лошадь, конь… Интересно… „В постели лихая наездница всегда владеет инициативой…“ Идите вы! Посмотрел бы я на эту наездницу… Только где бы подцепить…
Не, ну а про жеребцов конкретно? Если б я имел коня… Если б конь имел меня… Реально или нет? Че не написали?..
Все еще сидит… Не вышла… А рожа-то пухлая… большая… Об такую можно много сигарет загасить… Красиво получится… Кричать, наверное, будет!
Мочки сросшиеся… Это я люблю… Аккуратным разрезом сделать из них правильные… Идеальные уши… Ух! Дух захватывает! Обычно они так вопят при этом!
Не проявлять видимого интереса… пока… Та-ак… Пошуршим газеткой… Блин, ну херня! „Доктор, доктор! У нас трудности в интимной жизни!“ Придурки! А он что им отвечает? „Когда вы начали встречаться с молодыми людьми?“ „А какие вам снятся сны?“ Ну и проблемки! Проще надо быть, проще!
А может, действительно, если у нее отдельная квартирка… Можно будет поразвлечься… Завтра все равно только к часу за машиной ехать…
А что? Вон, она на меня тоже поглядывает… Так что склеить вполне реально…
Следующая страница… Топ-модель какая-то… Сто пятнадцать сантиметров ноги! Фотографии какие-то… странные. Это уже уродство какое-то… Всего должно быть в меру… Тем более исследования проводились: чем длиннее ноги, тем баба холоднее… И, соответственно, наоборот… Не, я до таких вешалок ходячих не любитель… А вот этот пончик — в самый раз… Особенно с учетом коротких ног… Ничего… выходит, темперамент должен быть! Подходящий…
Хорошо бы она недалеко от метро жила… К тому же сейчас холодно. Надо будет тогда бутылку покупать… А есть ли у меня с собой деньги? Вроде должно хватить…
Ну все, моя станция… Она сидит… Решил — остаюсь!
Интересно, что у нее под курткой? Талии, наверно, совсем нет… Это хорошо… Сначала я, наверно, сделаю ей надрезы по бокам… Она будет кричать… Она будет громко кричать! Красная, горячая кровь будет струиться по ее жирному телу…
Как прекрасны запах крови и запах женщины вместе…
Как она красиво будет смотреться на белой простыне — теплая, мягкая, в красных кровавых линиях…
Потом я выправлю ей ноги, чтобы они не были такими кривыми…
Будь она этой топ-моделью из газеты… Хрен бы что с ней можно было бы сделать! А, нет, тоже интересно: укоротить! Отрезать, до нормальной длины… Метра достаточно, даже много… Пилой отпиливать…
Пальцы… Что бы сотворить с пальцами? Интересно, у нее есть дома мясорубка?.. Нет, так она быстро потеряет сознание… Неинтересно… Я так не играю…
Вернемся к лицу… Волосы… волосы… волосы… Что-то ничего не придумать… Сжечь их к черту! А классно, наверно: бегает такая кубышка с факелом на голове! Лишь бы раньше времени не сдохла…
Я, как папа Карло, вырежу из нее настоящую женщину…
Ох, как она меня заводит!..»
…Стоя на эскалаторе, он буквально пожирал ее глазами, готовясь к решительной атаке наверху.
Она подошла к дверям, ведущим на улицу…
— Девушка, можно вас на секундочку?
Она уже была готова к знакомству, но шаг замедлила только снаружи, как бы нехотя остановилась и молча взглянула на молодого человека.
— Знаешь, — начал он развязно, — у меня сегодня такой тяжелый день был… Неприятности, машина сломалась… Все один к одному… Дома так сыро, неуютно… Разбито окно, дует ветер…
«Ну-ну… — скептически думала она, еле сдерживая радость. — Сейчас скажешь, что ключи дома забыл или на работе… Дурачок, не нужно так усиленно стараться! Хотя формальности есть формальности; вот согласись я так сразу, без предисловий… Еще испугаешься… Ну, давай, что там у тебя?»
Он тем временем увлеченно продолжал:
— А тут еще, только в метро обнаружил… Представляешь — забыл ключи в машине! Пока обратно сгоняю, уже закроют… Не знаешь ли, может, тут есть кафе? Ну, или что-нибудь, где можно хотя бы пару часиков перекантоваться? Или какое-нибудь заведение, которое всю ночь работает? — Он вопросительно взглянул на нее, прекрасно зная, что ничего подобного в этом районе нет.
— Не знаю, — пожала плечами женщина. — Я как-то по кафе не хожу…
— Ну давай тогда я тебя провожу? Поздно, одной опасно по улицам ходить… А потом… Эх… Позвоню кому-нибудь… Может, хоть где-то меня ждут в гости… Приютят…
— Вон мой трамвай, — кивнула она, радуясь, что столь удачное начало избавляет ее от долгого ломания и одновременно является убедительной причиной столь быстрого согласия. — Проводи, если хочешь! Мне еще от остановки по темному двору тащиться…
— Трамвай? — прищурился он, глядя вдаль. — Успею, подожди, сейчас! — Он рванулся к ларьку, стремительно купил бутылку вина, и они подбежали к остановке.
— А вино зачем? — усмехнулась она в трамвае.
— Ну… Я же потом все же в гости собираюсь… Пока еще не знаю, к кому…
— Можно и ко мне, — волнуясь, произнесла она решающие слова. — Если действительно планов определенных нет…
— А это удобно? Маму не разбужу? — деланно засмущался мужчина.
— Я одна живу, никого не разбудишь… У меня, конечно, не ахти как… Но, по крайней мере, все стекла целы… Может, скучновато будет… Зато тепло…
— Ну, скучновато не будет! — ухмыльнулся он и тут же осадил себя: — Я тихий, мне много не надо… Меня, кстати, Сашей зовут…
— А меня — Кристиной, — кокетливо улыбнувшись, соврала женщина. На самом деле ее звали Людой, но она ненавидела это имя, казавшееся ей тяжеловесным, каким-то неуклюжим и многопудовым…
— А чем ты занимаешься? — продолжал Саша.
— Я… так, всем помаленьку… Пишу статьи… А вообще, в основное время — секретарь-референт… — Эти профессии казались ей возвышенными, названия звучали райской музыкой… Она никому не рассказывала, что работает в библиотеке, причем даже не на абонементе, где можно общаться с различными людьми, а в фондах, среди тысяч пыльных томов…
— Интересно, — кивнул тот, не поверив. — А я — брокер. И дилер.
Это также не соответствовало действительности, но кто, когда смог бы это проверить? Ей, как и многим другим, так же случайно встреченным им прежде, оставалось жить от силы пару часов…
— Приехали, — сообщила Люда, и они поплелись по темному кварталу.
Каждый из них улыбался, предвкушая исполнение сокровенных желаний…
Женщина отперла квартиру и пригласила гостя войти. Он снял верхнюю одежду и, получив утвердительный кивок на свой вопросительный взгляд, прошел на кухню. Стульев было всего два, и он выбрал место подальше от окна — чтобы не продуло. Сидя спиной к двери, он размышлял:
«Одна живет… Хорошо! Прекрасно!.. Вполне могла бы с престарелой мамой… Небогатая, видно сразу… Оно и понятно — откуда? Мужа нет, самой на нормальную жизнь ей не заработать… На престижную работу с такой внешностью не берут… Вряд ли она способна на что-то выдающееся! „Секретарь“! „Референт“! „Журналистка“! Хрена с два! Или воспитательница, или уборщица… или санитарка какая-нибудь… Ни богатого любовника… Ни даже бедного… Эх, был бы у нее кухонный комбайн! Вот потеху бы устроили!.. Хотя откуда?»
Саша выставил на стол бутылку. Люда мельтешила по крохотной кухне, собирая ужин.
«Давай бегай… пока, — ухмылялся он. — Сейчас ты сядешь… Бутылочку откроем… Дернем… Ты расслабишься… Размякнешь… В самый раз… Музыку бы надо врубить… Стены тонкие, новостроечные… Как бы соседей не всполошить…»
— Кристин, у тебя магнитофона нет?
— Нет, а что?
— Ничего… Жаль… Сейчас бы музычку врубить…
— Ну, радио…
— Валяй!
«Сейчас, сейчас… — трепетала она. — До сих пор не могу поверить… Нет, надо успокоиться… Все в порядке… Первый раз, что ли? Главное, не показать, что волнуюсь… Хотя неважно… Может, наоборот… Маленькая, робкая девочка… Растрогается… Проще будет…»
Она приглушила свет, оставив только настольную лампу, извлекла из глубины полок две толстые свечки, сдула с них пыль, зажгла…
«Запылились… Давненько лежат… Две горящие свечи… Красиво, изысканно… Поставлю подальше от края стола… Еще опрокинутся не вовремя… Саша… Не было у меня еще Саши… Теперь будет… Будет! Саша плюс Кристина — сладкая парочка… У, сладенький ты мой!.. Теперь все будет хорошо… Просто… Самое трудное — позади… Клюнул…»
Она надела большой клеенчатый передник. Гость отрешенно любовался игрой пламени свечей…
Она вышла из кухни и четким, отработанным движением достала неприметно хранящийся за дверью молоток…
Со всей силы Люда ударила его по темени… Голова мужчины безвольно плюхнулась на покрытый клеенкой стол… Дрожащими от возбуждения руками женщина вынула недавно купленный большой нож с лазерной заточкой и привычно отрезала гостю голову. Ее не смущала брызнувшая во все стороны кровь. В кухне не было предметов, с которых нельзя было бы ее смыть…
«Как давно у меня не было мужчин! — ликовала Люда. — Как я люблю мужское мясо!»
Она закатала рукава и принялась за дело…

 

Трое мужчин разного возраста вошли в подъезд и, остановившись возле окна, дружно закурили.
— Сегодня ты звонишь, — напомнил один. Тот, к кому был обращен приказ, молча кивнул.
— Ну все. Лестница, похоже, тихая. У меня так каждую минуту кто-нибудь шастает. Пошли! — распорядился тот же человек и со своими спутниками подошел к двери одной из квартир.
— Несколько звонков — коммуналка? — предположил кто-то из них.
— А по хрен! Начинай!
Послышалась трель звонка, затем — шаркающие шаги. Старческий голос вопросил:
— Кто там?
— Я к Игорю Андреевичу! — сразу же ответил тот, кому это было поручено.
— Нет его. На работе! — Пожилой жилец собрался было отойти, но человек уверенно продолжал:
— Разрешите, я ему записку напишу?
— Пиши! В почтовый ящик положишь! — милостиво позволил старик и двинулся по коридору обратно. Ничего подозрительного в желании кого-то встретиться с его соседом он не усмотрел, но дверь оставил закрытой.
Это не особенно смутило посетителей.
— Хрен его знает, кто еще дома… И сколько там вообще комнат… Ну что ж, начали! — отдал команду старший. Все трое быстро надели противогазы; один из них уже вставил в замок ключ…
— Только бы этот старый хрыч на цепочку не заперся! — пробубнил старший из-под противогаза.
— Да ладно! Свалить успеем — пока он до двери еще доплетется!
Удача была на их стороне; ворвавшись в квартиру, каждый из них принялся за отведенную ему роль. Один остался стоять у входной двери, другой бросился по коридору, звеня ключами, пытаясь вычислить комнату Игоря Андреевича, чьей связкой они орудовали. Третий мужчина, распыляя повсюду какой-то газ из баллончика, следовал за вторым.
— Во, Серый, подходит! — сообщил ключник.
— Вперед! — кивнул его товарищ, умело направив струю газа в сторону выползшего на шум старика. Тот, хватая отравленный воздух, хлопал ртом, точно оказавшаяся на суше рыба. Через мгновение он сник и, потеряв сознание, по стенке осел на пол. Если кто-то еще и находился в квартире, его ожидала та же участь — ядовитые пары наполнили все окружающее пространство…
Стоящему при входе вору досталась самая скучная работа — в коммунальном коридоре не хранилось абсолютно ничего ценного. Было похоже, что жильцы не доверяли не только посторонним, но и друг другу. Коридор не был даже захламлен, ибо любой хлам можно было сдать в пункты приема вторсырья, и никто не хотел искушать этой возможностью нелюбимых соседей; здесь не было ни старых велосипедов или стиральных машин, ни даже тапочек. Грабитель скучал, но поста своего не покидал. Он знал, что в безукоризненной четкости совместных действий и кроется успех всей операции.
В комнате между тем двое остальных, уже набив принесенные с собой сумки крупными предметами зависти типа видеомагнитофона с парой дюжин кассет в придачу, рыскали в поисках чего-то более мелкого, также представляющего ценность…
— Ну, Ген, где же у ево деньги-то могут быть? — вопросил один.
— А я знаю? — огрызнулся Гена. — Может, ваще нет. Зарплату, может, ему не плотют? Михалычу, кажись, полгода не платили, так он знаешь чего жрал? У ево нашелся яичный порошок, еще по талонам купленный… Банку откроешь — уже на всю кухню вонища… А он ниче, попривык… Разболтает на воде, жарит… Я это «го-млетом» называю… Ха-ха-ха! Так полгода и жрал протухший порошок… Денег не было!
— Да ну? А че потом?
— Ну а потом заплатили, он их, понятно, прогулял — теперь перловку варит… Вот и етот Игорек, может, из таких… В госучреждении за бесплатно пашет…
— Да, дурак! — согласился Серый. — Продал бы, к примеру, видик — были бы деньги, мы бы их взяли…
Товарище изумлением посмотрел на него:
— Ты че? А тебе не без разницы — мы же и так видак взяли! А денежки он мог бы потратить… Не, уже нормально, окупили поход…
— Во, бумаги — смотри! — обнаружил Серый что-то в одном из ящиков потертой полированной стенки.
— Ценные? — поморщился Гена. — Не люблю етово… Запаришься, куда сдавать…
— А я почем знаю? Вижу — бумаги, вот и говорю, мало ли че…
— Дай гляну, — протянул руку Гена. — А-О-М-М-М, — медленно прочитал он. — Во хрен! Вона где все его денежки! Так небось с тех пор и не оклемается… Придурок! Лучше бы золотишка купил…
— Вон, среди штанов было… — Серый вертел в руках массивный перстень-печатку.
— Годится, — кивнул товарищ, — ладно, давай побыстрее, сматывать пора… — Они судорожно принялись пихать в сумки, в которых было пока свободное место, все, что попадалось под руки: бутылку водки, наполовину пустую, календарь на позапрошлый год — с почти раздетыми, но все же не совсем, девочками; новую, с биркой, рубашку, и туда же — неновую, но чем-то приглянувшуюся футболку, пару обуви в довольно сносном состоянии и прочие мелочи быта, не оставляя Игорю Андреевичу ни малейшего шанса.
Не потрудившись закрыть дверь, они вышли в коридор, где по-прежнему возлежал временно отрубленный сосед, проявивший излишнюю бдительность. Сторож дал им понять, что его вахта прошла без осложнений.
Грабители, глубоко вдохнув про запас, стянули и упаковали от любопытных глаз подальше противогазы, быстро выскочили на лестницу и, волоча набитые сумки, устремились на улицу.
Игорь Андреевич, вернувшись домой вечером, будет неприятно поражен…

 

Мужчина лет тридцати пяти, с печальным лицом, неплохо одетый, вышел из машины, чтобы купить сигареты. К ларьку подошел другой, на вид его ровесник, одетый чуть хуже, — видимо, также с целью что-то приобрести. Неожиданно он устремил пристальный взор на стоящего впереди него человека и затем неуверенно произнес:
— Пашка?
Человек обернулся, вопросительное выражение его лица сменилось на радостное, и он воскликнул:
— Сережка? Ты? Сколько лет, сколько зим!
— Ну! — прозвучал довольный ответ. Последовало горячее рукопожатие. Между тем подошла очередь, Павел купил сигареты, его примеру последовал Сергей; они отошли в сторону.
— Ну… ну ты даешь! — радовался Павел. — Может, зайдем куда-нибудь? Слушай, ну здорово! Лет десять не виделись?
— Кажется, — кивнул собеседник. Он огляделся и предложил: — Здесь рядом этот, ну как его — ресторанчик мексиканской кухни! Нормально — посидим, отметим…
— Здорово, — согласился Павел.
Они зашли в действительно расположенный неподалеку подвальчик, наполненный оглушающими звуками музыки и аппетитными ароматами.
Мужчины удобно устроились на легких металлических стульях, заказали показавшиеся им привлекательными блюда. Официант, похожий на обрусевшего мексиканца, являющийся, скорее всего, омексиканенным петербуржцем, принес им еду.
Уплетая большие картофелины, запеченные в фольге, по вкусу весьма напоминающие самые обычные, отечественные, поглощая лепешки с острыми приправами и запивая все это пивом «Монарх», собеседники продолжали разговор.
— Ну надо же, — удивленно качал головой Павел. — Ты, оказывается, тоже давно в Питере? Как же мы не встретились раньше?
— Ну, — уклончиво ответил Сергей, — я наездами… То долго тут живу, а то… не было меня, в общем, несколько лет…
— За кордон мотался? — завистливо спросил Павел. — Я-то только в турпоездке был… Так хотел работать там, да… — Он отмахнулся.
— Ну… вроде того, — не отрицал Сергей, широко улыбаясь при этом.
— А я вот сразу, как мы закончили, уехал из Шадринска к чертовой матери, — говорил Павел. — Ну чего там делать, сам посуди? Сначала по специальности работал, потом свою фирму открыл…
— Ну и как? Богато? — прищурился Сергей.
— Да какое там! Первые годы еще ничего… А сейчас больше проблем, чем доходов… «Наложке» плати, «крыше» плати, таможня совсем озверела… И всем плевать, что дела не идут… Пара сделок сорвалась, эх, да что говорить… — Он закурил, при воспоминаниях лицо его вновь помрачнело.
— На мели сидишь?
— Ну не то чтобы совсем, — пожал плечами Павел, — но так… Хотелось бы лучше. Много лучше…
— А с семьей у тебя как?
— С семьей! — невесело воскликнул Павел. — С семьей… Да хуже некуда! Нет, то есть, конечно, могло бы быть хуже… Но и без того хреново… А ты-то женат? Понимаешь, наверное?
— Не, я не женат, — улыбнулся Сергей. — Ну так че там у тебя? Изменяет? — каким-то нездоровым любопытством загорелись у него глаза.
— Да ну… «Изменяет»! Ее в постель поди еще затащи!
— Ну? — усомнился собеседник. — А мож, к тебе не затащить, а с другими…
— Иди ты… — обиделся Павел. — Нет, дело в другом: много там всего было, эх… Надоели, в общем, друг другу… В печенках она у меня сидит!
— Так разведись!
— Легко! И что дальше? Квартира — ее, машина — ее, дача — ее…
— Ты чего, все на нее записал?
— Ничего я не записывал! Что за эти годы купил, почти все пришлось продать… Долги были, прижали… Все, ну абсолютно все имущество нажито Вероникой до брака! То есть к ней и отойдет! А я — гол, как сокол… Комната есть, в коммуналке, сдаю сейчас… Вот туда и придется переезжать… В коммуналку! Была охота!
— Да, невесело, — согласился Сергей.
— И главное — она же все время торчит дома! Вообще на улицу ни ногой! Идиотка… Последний год болеть стала… Все болеет и болеет, как старуха… На улицу выйдет — простуда… А весной ногу подвернула, знаешь, когда гололед… Растопило снег, а потом — бах, заморозки… И все, — сидит, сидит… Зараза! Боится! Я ей говорю: «Ну вышла бы хоть на свежий воздух подышать-погулять… У тебя же астма!» Ни хрена! Ни машина ее не задавит, ни кирпич какой на голову…
— Да… Я и сам болеть не люблю, а других больных вообще не выношу, — поддержал его Сергей.
— Надоела как — представить себе не можешь! Ну ладно, нашел я себе подругу…
— Ничего?
— Ничего-то ничего… Все они «ничего», когда денег много… Да, знаешь, мне как-то не улыбается быть папиком… И финансы не те, да и возраст, кажется, еще подходящий для более бескорыстных отношений…
— Ну, так бесконечно же ты не сможешь вот так мучиться, — предположил Сергей. — Не думал как-то капитально с женой решить?
— Ну а чего тут решить? — недоумевающе пожал плечами Павел. — Сам я ее, что ли, тюкать должен? Так меня сразу же и повяжут… Естественно, кто же еще под подозрением? Только я…
— Ну, можно и профессионала найти… В наше-то время…
— Не знаю… Сложно все это… Ну даже если найду… Среди своих у меня подобных людей нет… А возьмешь со стороны — так потом еще шантажировать будут…
— Как у тебя с деньгами? — серьезно спросил Сергей.
— Да как тебе сказать? С деньгами хорошо, без денег — плохо…
— Ну а найдись, ну, допустим, такой человек… Чем бы ты расплачивался? За халяву никто на мокруху не пойдет… Много бабок надо…
— Ну, смотря сколько бы запросили… — задумчиво ответил Павел. — Залез бы в долги… Это я пока еще могу себе позволить…
— А отдавать нашел бы чем?
— Ну, потом… если все чисто сработано… Тогда я смогу продать дачу, рассчитался бы полностью…
— Дача хорошая?
— Да неплохая…
— Далеко? А то, я слышал, сейчас шесть соток в дальних садоводствах разве что задаром спихнуть можно…
— Да не, у нас в Пери… Близко, участок нормальный…
— Сколько она потянет?
— Ну… тонны две баксов…
Сергей поморщился:
— За две никто мараться не станет… Не, ну, может, бомж какой-нибудь тебе ее и за ящик водки грохнет, так толку-то? Качество будет соответственное…
— Да какая разница, — возразил Павел, — все равно некому предложить…
— Ну как — некому? — загадочно произнес Сергей. — Можно подумать…
— Что значит «можно»? Я думал-думал, без толку. Ты, что ли, что-нибудь собираешься предложить?
— Ну… есть у меня на примете ребятки… Работаем вместе…
— Ты? На мокрухе?!
— Да нет… пока. До мокрух дело не доходило… Вон, взгляни! — Сергей полез в сумку, достал номер «Рекламы-Шанс» и, развернув на нужной странице, протянул собеседнику:
— Читал, нет? Тогда читай! В разделе «Происшествия»!
— Все, что ли? — прищурился Павел.
— Да не, статью «Душные бандиты»!
Павел изумленно поднял глаза на бывшего однокурсника:
— Это ты, что ли, «душный»?
— Читай, читай! — уклонился от ответа тот.
Павел скользил глазами по строчкам:
«Способы квартирных краж становятся все изощреннее. Еще, казалось бы, не канули в лету самые простые, когда грабители проникали в квартиры, представляясь сантехниками, почтальонами или даже работниками милиции, но криминальная мысль не стоит на месте! Зачем рисковать, мозолить глаза всему подъезду, провоцируя подозрительность жильцов, когда можно, своевременно запасаясь ключами, просто открыть дверь… Некоторым нашим согражданам никак не дает покоя слава печально известного „АУМ СИНРИКЕ“, и, держа в одной руке ключи, а в другой — баллон с неустановленным пока отравляющим веществом, воры преспокойно достигают своей цели, предусмотрительно обезопасив себя противогазами… 3 октября в Адмиралтейском районе произошла подобная кража — уже шестая за последние три месяца. Ее близнецы-сестры были совершены в различных районах города. Грабители брали все подряд, начиная от легковыносимой бытовой техники и кончая пригодными еще к носке тапочками… Почти все потерпевшие вспомнили, что незадолго до ограбления у них были похищены сумки, в которых находились ключи от квартир и документы, дающие возможность установить адрес дверей, к которым эти ключи подходят. Никто из них не счел нужным немедленно поменять замки, за что и были наказаны. Как бы ни была дорога смена замка — это все же дешевле годами наживаемого имущества!»
— Ну? — спросил Сергей, заметив, что Павел дочитал.
— Ну? — пожал плечами тот. — Не вижу связи…
— Ну как же! — возмутился Сергей. — Если бы ты нашел три… нет, три с половиной тонны, можно было бы договориться…
— А ты хорошо их знаешь? — не мог пока решиться Павел.
— Хорошо… Прекрасно! Мы когда вдвоем, когда втроем работаем… Так что им — по штуке на нос, мне — полторы… Годится?
— Да как вы все собираетесь проделать?
— Да легко! Ты говоришь, она астматик?
— Астматик, аллергик…
— Ну, повезло тебе, — иронично произнес Сергей. — Смотри: от тебя всего лишь требуется обеспечить себе надежное алиби… Обговорим время, когда тебе, да и нам, удобно… У тебя есть что-нибудь на примете? Надо, чтобы не один какой-нибудь твой дружок тебя видел, а чтоб человек двадцать, и ни на секунду с глаз не удаляться… Ну, не знаю, на работе, где еще? В бане…
— Найду, — тихо сказал Павел. — Что дальше?
— А дальше… Приходим мы, когда она одна… К ней, кстати, может подруга какая-нибудь заскочить? Как бы все не испортила… Хотя ерунда, подруга-то жить останется… если только она тоже не из общества инвалидов-астматиков…
— Да нет, таких у Вероники нет… Да вряд ли кто-то зайдет… Обычно звонят заранее — если что, можно будет перенести… сеанс…
— Ага, сеанс! Ну вот, заходим мы, открываем твоими ключиками, бах-бух… то есть газом пшик-пшик! Она засыпает… навечно…
— А если… оклемается? — Несмотря на то что решение избавиться от супруги Павел принял давно, слова давались ему с трудом.
— Ну знаешь! — развел руками Сергей. — Ну откуда я знаю наверняка-то? Должна откинуться! Можно ударной дозой ее окатить… Хотя в любом деле, сам знаешь, бывают проколы… Но если б и так — не боись, отработаем, дважды платить не придется… Ну как?
Павел задумчиво молчал. Сергей продолжал:
— Сам посуди — она от газа сдохнет, никто и не подумает на мокруху! Только тебе сумочку «потерять» надо…
— На самом деле?
— Да ты че? Ну, просто сходишь к ментам, оставишь заявку, что украли… Только не сейчас, а то подозрительным покажется, что ты так долго замки не менял… Нет, ровно накануне! И все!
— Пока не знаю, — не решался Павел.
— Оно и понятно… Годами, можно сказать, лелеял мечту… А тут тебе на блюдечке преподносят… «Не готов»! — ухмылялся Сергей. — Ничего, у меня-то время есть… Подумай, выбери день, алиби… Только, смотри, сам себя не обхитри… А ну как она первая с тобой разведется? Если она на развод подаст, ты все же подпадешь под подозрение… Докажут не докажут — другой вопрос… Светиться-то зачем?
— Хорошо, — кивнул Павел. — Я пока не могу сказать ничего определенного… Идея-то интересная… Давай, свой телефон, я запишу. — Он потянулся в карман.
— Не, — широко улыбнулся Сергей. — Я без телефона живу…
— Да? — не поверил Павел, но догадался, что настаивать бесполезно. — Ну ладно, вот моя визитка, держи… Позвони… ну дней через пять…
— Ладно, — кивнул Сергей. После этого разговор как-то не вязался; собеседники попрощались и разошлись в разные стороны…

 

Мария Даниловна Сухова, дама пенсионного возраста, как всегда восхитившись красотой Никольского собора, купола которого ярко отливали золотом на фоне необыкновенно чистого осеннего неба, спустилась со ступенек детской поликлиники и собралась было насладиться пешей прогулкой, когда за ее спиной раздался решительный голос:
— Руки вверх! Это ограбление!
Руки Суховой, подчиняясь приказу, действительно поползли вверх, но тут в поле ее зрения попал обладатель голоса, и она, шутливо пригрозив, рассмеялась:
— Ну, Петруша, вы меня и напугали! Я уж приготовилась выбирать между кошельком и жизнью…
Оперуполномоченный Алексеев, виновато хихикнув, извинился:
— Ну простите, пожалуйста! Все никак не могу удержаться, чтобы не разыграть вас…
— Ну что вы, право, как школьник! — укоризненно помахала она пальцем.
— Ну извините, извините… Да я бы не только вас — многих бы хотел разыграть, — принялся оправдываться Петруха, — вот только неприятностей боюсь… Вы-то хоть меня знаете, а окажись любой другой на вашем месте? Если я в штатском — и впрямь за грабителя примет… Ладно, кошелек свой всучит и убежит… А мало ли обороняться начнет? Мне-то что — ему неприятности будут… А если я в форме — так точно за бандита-самозванца примут, тут уж вообще последствия непредсказуемы…
Мария Даниловна с интересом смотрела на Алексеева:
— А вы уверены, что правильно профессию выбрали? Нет, я ничего такого не хочу сказать, просто… у вас так убедительно получается…
— Ну простите, — развел руками Петруха. — Глупая шутка… А вы, позвольте спросить… — он отчего-то подозрительно прищурился и внимательно оглядел пенсионерку Сухову, пытаясь убедиться, не прячет ли она чего-нибудь где-нибудь при себе, — вы здесь что делаете? Заболел кто-то?
— Да, — чуть удивившись его заинтересованности, спокойно разъяснила пожилая женщина. — У соседки, Наташеньки, дочка… Звонила она звонила в поликлинику все утро… Да сами, наверное, знаете, — она махнула рукой, — быстрее добежать, чем дозвониться: занято, занято, занято… Все болеют вокруг, гриппы, простуды… А я все равно собиралась за покупками, дай, думаю, заскочу, вызову доктора… Жалко Леночку, температура высокая…
— Жаль, — кивнул Петруха.
— А вы-то здесь как? — удивилась в свою очередь Мария Даниловна.
— Работа, работа… — устало вздохнул опер. — Правда, я пока еще на больничном, да вот попросили подменить…
— А как вы себя чувствуете? — участливо спросила Сухова.
— Ничего, нормально! — сердито ответил Петруха. — Стыдно! Уж кому, как не вам, не знать, что я и не был болен!
— Да, да, — с виноватым видом быстро согласилась Мария Даниловна, подумав: «Лучше ему не перечить! Все-таки кто знает? Прошло ли бесследно пребывание в дурдоме? С кем поведешься…»
— А что здесь произошло? — сменила она тему разговора.
— Да как всегда и всюду, — устало вздохнул Алексеев. — Банальная кража…
— Ну быть не может! — возмутилась Мария Даниловна. — Это ведь детская поликлиника! Ну неужели у кого-то на детей рука поднялась?
— Поднялась, поднялась, — подтвердил опер. — Хотя здесь — точно кто-то из работников… Сами подумайте: застелили на третьем этаже новый линолеум, отечественный, конечно, но дорогой да, главное, новый… В четырнадцать тридцать его еще видели, группа пятилеток пробежала по нему из кабинета лечебной физкультуры… А в пятнадцать, когда пришла заниматься следующая группа, не хватало уже целого куска шириной два метра, а длиной… Не помню, в протоколе записано, в общем много. Ну подумайте сами: открепить, смотать, да еще и вынести такой рулон! И остаться незамеченным! Это же просто фантастика!
— Может быть, через окно спустили? — предположила Мария Даниловна.
— Может… Все равно никто ничего не заметил! Да самое-то смешное в этой истории как раз не кража…
— А что тогда?
— Все это на прошлой неделе еще было, сегодня мы просто опять приходили, ну, опрашивать всех потенциальных свидетелей и тому подобное… Дело вот в чем: не доверяя родной милиции, сотрудники решили прибегнуть к помощи экстрасенса! Представляете? Теперь это в порядке вещей… А сегодня рабочий день начался с находки злополучного куска линолеума на третьем этаже! Видимо, преступник был уверен, что милиция его не сможет найти… А вот экстрасенс — другое дело! Он на улики не смотрит… Он сердцем чует… Вот, собственно, и сошло это преступление на «нет»… Нет ущерба — нет и грабителя…
— Н-да… — покачала головой пенсионерка Сухова. — А что же мы все у входа стоим? Может, зайдете ко мне, перекусите…
— Нет, спасибо, Мария Даниловна, некогда, — ответил Петруха. — Вы сейчас в сторону дома? Я немного пройду с вами, мне в том же направлении…
Разговаривая о том о сем, попутчики не спеша двинулись по Екатерингофскому проспекту, носящему ныне имя славного композитора Римского-Корсакова. Совершенно неожиданно Сухова воскликнула: «Я заскочу на секундочку?» — и, не дожидаясь Петрухиного ответа, нырнула в какой-то подвальчик. Опер, держащий в руках сигарету, не мог тотчас же последовать ее примеру и потому остался стоять у входа, не решив еще, присоединяться к ней после того как докурит или не стоит, и пока снаружи наслаждался по-сентябрьски теплой октябрьской погодой… Вывеска гласила: «Фурнитура», и Алексеев с веселым интересом рассматривал яркие аляповатые предметы, выставленные на витрине, от нечего делать гадая, что именно из них понадобилось пожилой женщине…
Мария Даниловна, находившаяся внутри магазинчика, уже обнаружила то, зачем пришла, и потянулась было к сумочке, когда услышала, что кто-то еще вбежал в полупустой магазин. Она стояла спиной к выходу и не могла видеть вошедшего, но догадалась, что это мог быть только Алексеев, тем более что сразу же последовавшие за тем слова полностью подтвердили ее предположение.
Фраза прозвучала громко и отрывисто:
— Спокойно. Это налет. Никому не двигаться!
— Ах, Петруша, ну сколько же можно? — качая головой, с порицанием в голосе сказала она и, развернувшись, шаловливо взмахнула длинным зонтиком-тростью, желая пресечь надоевшие шутки молодого человека.
Зонтик уперся в чье-то горло. Сухова ошалело глядела перед собой. Это был явно не Петруша, а какой-то тип в закрывающей все лицо шапочке с прорезями для глаз. В руке его дрожал пистолет, зубы под шапочкой тоже вдруг начали отбивать дробь…
— Не двигаться. Это милиция! — сообщил о своем появлении оперуполномоченный Алексеев, появившийся наконец в магазине, и, профессионально обезвредив преступника, передал его подоспевшему охраннику.
…Они снова пошли по проспекту, дыша свежим осенним воздухом.
— Да… Ну и ну! — не могла прийти в себя Мария Даниловна, с удивлением, будто впервые видя, уставившись на собственный зонтик. — Я ведь была уверена, что это вы так пошутили!
— Зато результат-то каков! — похвалил Петруха. — Здорово! Я ведь на улице стоял, он прошмыгнул мимо, а я даже не сообразил сразу-то! Представляете, ну отметил машинально, вот, думаю, чудак — так тепло, а он в шапке аж до подбородка… Потом подумал — ну, может, уши болят… И только после этого как подскочил, ворвался — а вы уже его… Ха-ха-ха! Ловко, ничего не скажешь!
— Да это случайно, — потупилась пенсионерка Сухова. — Если б нарочно старалась попасть, обязательно бы вышло мимо…
— Это точно! — согласился опер.
— А что же мы там не остались? — поинтересовалась Мария Даниловна. — Оформлять протоколы, ну и так далее?
— Вот именно «и так далее»! — назидательно сказал Алексеев. — Вам что, времени некуда девать? Данные свои оставили — и достаточно. Надо будет — вызовут! А я вообще на больничном. Имею право…
— Ну хорошо, хорошо, убедили! — залепетала Сухова. — Я и сама не собиралась… Так, на всякий случай спросила…
— А что вам там понадобилось?
— Ну… не скажу!
— Да? — подмигнул Петруха. — Это почему?
— Вы опять смеяться будете!
— Если не надо, то не буду! — пообещал Алексеев. — Ну скажите, а то любопытство покоя не дает…
— Паричок я там один приглядела… — негромко произнесла пожилая женщина, искоса взглянув на опера.
Подавив усмешку, он спросил:
— Паричок? Да что вы? Это еще зачем?
— Не знаю…
— Что? Опять темните?
— Вовсе нет! — обиделась Мария Даниловна. — Вы спросили — я честно ответила: паричок… А вот зачем он нужен — пока не знаю… Захотелось! Разве всему обязательно должно быть какое-то объяснение?
— Да… — развел руками Петруха. — Я-то всегда считал, что да, должно быть… Но когда речь заходит о вас… — покачал он весело головой.
Оказавшись на Садовой, опер огляделся:
— Я — на остановку, а вы?
— Да я не спешу, — улыбнулась Сухова. — Могу с вами за компанию постоять. Пока еще трамвай подойдет…
Алексеев напряженно вгляделся в даль, но рельсы были пусты. Печально вздохнув, он закурил и, обернувшись к спутнице, произнес:
— Ну а вообще, Мария Даниловна, как вы тут поживаете? После больницы у нас все не было времени толком поговорить…
— Да, да! — радостно воскликнула пожилая женщина. — Я как раз хотела вам рассказать! Я ведь уезжала…
— Ну и? — предположил опер самое худшее.
— Ну и… там такое! Такое произошло!
— Где — там? Какое «такое»? Рассказывайте все по порядку! — заинтересовался Петруха и надел солнечные очки с зеркальными стеклами, то ли не желая напрягать глаза на чересчур ярком солнце, то ли оставляя за собой право поскучать незаметно для собеседницы.
— Да, хорошо, — забормотала Мария Даниловна. — Сейчас соберусь с мыслями… Так… В общем, мы с Петром Эриковичем ездили в деревню…
— Туда? К нему? Это туда, где мы год назад?..
— Ну да… Именно туда… В Коростылево…
— И что? Там что-то произошло? Опять в связи с островом?
— Да нет, вовсе нет! Ну что вы все время перебиваете!
— Ну не буду, не буду… Простите!
— Итак! — сердито заявила Сухова. — В общем, погода стояла — вы себе даже не представляете!
— Куда уж мне… — буркнул Петруха, но, по счастью, не был услышан говоруньей.
— Тихие, прозрачные дни… Большой, весь золотой, подсохший и поредевший лес, тонкий аромат опавшей листвы… Воздух так чист, точно его совсем нет… А как квохтают дрозды на коралловых рябинах в чащах! Эх… Я целыми днями напролет гуляла, любовалась красотами… Осеннее небо легкое и такое просторное и глубокое… Взовьется вдруг откуда-нибудь ястребок в прозрачном воздухе и замрет на одном месте, трепеща острыми крылышками. А в ясную даль убегают четко видные телеграфные столбы, и проволоки их, как серебряные струны, скользят по склону ясного неба… Местность ровная, видно далеко… Покажется вдалеке какая-нибудь баба с вязанкой хвороста за плечами или мужичок, нетвердой походкой бредущий…
— Бунин! — с усмешкой оборвал Алексеев.
— Бунин? — задумалась Мария Даниловна. — Нет, Сенька Бунин еще в том году в город перебрался… Скорее, Ленин…
— Ленин? — удивился в свою очередь Петруха.
— Ну да, там живет, представьте себе, Ленин! Степан Ленин, серьезно! Запил сильно теперь, как магазин, или, как они там говорят, магазин, закрыли… А раньше он там продавцом работал… Я даже стих сочинила… Навеяло как-то, на лирику потянуло… Хотите, прочту? — И, не дожидаясь ответа, она задумчиво продекламировала:
Встретила я Ленина!
Он мне водку продавал…
Пусть его зовут Степаном,
Год рождения не тот…
Все равно, для нас он — Ленин!
Пусть нам водку продает!

— Ну как?
— Потрясающе! Здорово! — оценил опер. — Подумать только, в прозе вы — Бунин… Иван, а в поэзии… ну не Пушкин, конечно… Демьян Бедный! Устроит?
— Смеетесь, да? — догадалась пенсионерка Сухова. — Ну-ну…
— Простите! Ну так что все-таки вы мне хотели рассказать? Впечатления от природы? Я, конечно, за городом давно не был, за настоящим в смысле «за городом», — садоводство не в счет… Но в смысле природы — это я в курсе, красиво, кто же спорит?
— Убийство! — неожиданно резко перешла к делу собеседница. — Там убийство произошло!
— Да ну? На ловца и зверь бежит… И, как всегда, вы там весьма кстати оказались! — похвалил Петруха. — Раскрыли?
— Да нет, что вы! — замахала руками Сухова. — Куда уж мне!
— А коллеги что решили?
— Не знаю… Мы же сразу уехали! — принялась она оправдываться. — Да это и не в самом Коростылеве произошло, рядом, — в соседней деревне, то есть деревнях…
— В смысле — как в соседних? Несколько убийств?
— Да нет, к счастью, одно, только в двух деревнях сразу!
— Как так?
— Ну, там такое дело… Две небольшие деревушки расположены рядом, причем граница между ними проходит весьма странным образом. Судите сами: когда-то давно, еще до революции, было большое, богатое село Выкрестово… Там некое чудесное знамение, говорят, было, прямо среди болот… И какой-то богатый купец построил по обету церковь…
— Интересно… — согласился опер.
— Интересно не только это! — воскликнула пенсионерка Сухова. — Церковь была крохотная, деревянная… Он-то планировал возвести ее огромной, но не успел — то ли разорился, то ли помер… Никто толком не знает, давно все было… А самое прикольное, если так можно выразиться, вот что: когда собирались строить Исаакиевский собор, ну этот, наш…
— Ну понятно, что наш! Дальше!
— Был объявлен конкурс, — продолжала Мария Даниловна. — Победил проект Монферрана, это всем известно. А два других проекта тоже были воплощены! Так вот, один храм стоит в Выкрестове, а другой — не знаю, где-то тоже в России… Нет, представляете себе — болота, деревня в полном смысле этого слова, и вдруг прямо на ровном месте эдакая махина, мало чем нашему уступающая! Грандиозно, монументально!
— Обалдеть, — согласился Алексеев. — Занятно!
— Ну так вот. Село, говорю, было большое, оно все росло и росло и практически слилось со стоящей некогда поодаль крохотной, в шесть дворов, деревушкой Галкино.
— Понятно, — кивнул Петруха. — Ну и что? Шесть дворов — Галкина, а остальное — Выкрестово, вот и граница!
— Так-то оно так, да не совсем! — победно воскликнула пожилая женщина. — А в нашем веке, когда был курс на вымирание русской деревни, Галкино в принципе не увеличилось, не уменьшилось, а вот Выкрестово сильно пострадало… Осталось два жилых дома, церковь и несколько домов, населенных церковнослужителями и иже с ними… И все. А между церковными постройками — концом Выкрестова с одной стороны и домами коренных обитателей, концом с другой стороны, — простирается широкое поле, и, если проходишь оба эти селения насквозь, создается впечатление, что Галкино — большая деревня, а Выкрестово все состоит лишь из клерикальных структур…
— А на самом деле? — зевнув, спросил Петруха.
— А на самом деле граница этих двух деревень — неприметный в сухую погоду ручеек, протекающий между двумя рядом стоящими домами… Однако большую часть года он все-таки весьма заметен и по свойствам своим получил название… Только я вам его не скажу! — потупилась Сухова и тут же бойко добавила: — Вот так эти деревни и разделяются!
— Скажете, скажете! — с улыбкой произнес Алексеев. — С какой стати вообще что-то рассказывать, а потом останавливаться на полуслове? Или все говорите, или вообще вот на этой топографической ноте и закончим наш разговор…
— Ну ладно! — приняла решение Мария Даниловна. — Сами напросились! Хотя это никакого отношения к делу не имеет!
— Вот как?
— Да!
— А все же?
— Сраный! Получили? Сраный ручей — вот так он и называется!
— Фи, как вульгарно! — Алексеев сделал вид, что глубоко шокирован услышанным. — Ну ладно, а дальше? Кто-то там утонул? Погряз?
— Да нет. В нем не погрязнешь… Заляпаешься разве что, — объяснила Мария Даниловна. — А вообще там лесов не так много, в основном одни болота… Клюквы зато — море… Я несколько ведер привезла! Вам отсыпать?
— Отсыпать, отсыпать! — разрешил Алексеев. — Дальше?
— Ну вот. О чем это я? Ах да… Местность там вполне подходящая для истории о собаке Баскервилей… Особенно когда солнце не выглядывает… Тоскливо, уныло, серо… Да вы сами видели…
— Ну и?
— Ну! Вот тут-то самое главное! Над этими деревнями, можете себе представить, висит проклятие!
— Рода Баскервилей! — продолжил опер. — Вы серьезно?
— Совершенно серьезно! Хотя почтенные англичане здесь, разумеется, ни при чем. Дело в том, что раз в несколько десятилетий — и так уже на протяжении веков! — происходит трагедия, одна и та же: сын переезжает отца на тракторе!
— Да ну? — не поверил Алексеев.
— Да! — уверенно заявила собеседница. — В двадцатом веке четыре таких случая было, даже очевидцы только совсем недавно и умерли…
— Угу, — кивал Петруха.
— Ну, и рассказывают, что до революции — еще до революции! — все началось! И каждый раз одно и то же, одно и то же! Сын — отца!
— И до революции — на тракторе? — уточнил Алексеев.
— Конечно! Хм… Хотя вряд ли… Ну, не знаю, — выкрутилась пойманная на неувязке рассказчица. — Возможно, тогда — на телеге, разве это так важно?
— Да нет, это я для ясности, — пожал плечами опер. — И, посмею предположить, очередное отцеубийство-то и случилось у вас на глазах?
— Почти! То есть очередное — это да, а вот на глазах — нет… Я-то ничего не видела… Да и никто ничего не видел… Темно, поздно… Свидетелей не было… А мы с Петром Эриковичем как раз с утречка раненько встали и направились к Выкрестову за клюквой… Вокруг Коростылева — одни грибы, да их в этом году не густо. К тому же Петр Эрикович грибов не ест… Так вот, вышли мы рано, на заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы… Выходишь из теплого дома и с головой окунаешься в лиловатый туман, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце…
— Вы опять за свое? — перебил Петруха. — То есть за откровенный плагиат? Убийство, убийство! Переходите к делу!
— Ну вот, — насупившись, продолжала Мария Даниловна. — Подошли к соседней деревне, уже с полными ведерками, зашли в первую избу чайку попить — а там же все друг друга знают, все гостям рады… Ну, нам и принялись рассказывать! Как раз только тело увезли, ну буквально перед нами… Еще меловой контур, можно сказать, не размылся дождем…
— Чего? Контур не размылся? В деревне? Там что, асфальт? Или сын отца в помещении переехал? — раздраженно воскликнул опер.
— Ну, это я фигурально… Конечно, никакого контура — откуда? Да и милиция там вся — участковый, мне, извините, в дедушки годящийся… Прогулялись мы на место преступления, там все так свежо, да еще местные жители в красках живописали… Я будто своими глазами все увидела…
— Ладно, — кивнул Алексеев. — Ну а что же тут странного? Ну сын. Ну отца. Ну переехал. Признает хоть? Нет? А мотив какой? А, понятно — проклятие! — качал головой Петруха с серьезным видом, однако глаза его искрились смехом, что осталось совершенно не замеченным Суховой, видящей разве что свое отражение в стеклах очков собеседника.
— Да вот тут-то самое непонятное и начинается! — таинственно сообщила она. — Следствие, конечно, первым делом подумало на сына… Только вот я не уверена… Может, вы что подскажете? Все-таки жалко невинного человека на электрический стул сажать…
— Разве там есть электричество? — засмеялся опер.
— Есть! То есть бывает, иногда. Чаще всего — все-таки нет! Да не в этом дело!
— А в чем? Ну, говорите. Почему вы думаете, что сын не виноват?
— Просто мне так кажется, — неуверенно произнесла пожилая женщина. — Я с ним раньше встречалась — в прошлые поездки… Петр Эрикович его нанимал как-то на ремонтные работы — крышу починить, то да се… Знаете, хоть он и типично деревенский мужичок, ну пьющий, как все там, но такой деликатный, что ли… Разговорились, он рассказал, что всегда хорошо в школе учился… Литературу любит… Это в деревне-то! Данте наизусть читает!
— Ну да? — прищурился Петруха.
— Да, вот как иногда бывает! Не оскудел еще талантами русский народ! Если бы кто-нибудь его воспитанием своевременно занялся, дал бы ему образование — из него мог бы вполне ученый выйти… Или просто дельный человек… Но у него условий не было — с детства тяжелый труд, беспробудное окружающее пьянство, сверстники-уголовники…
— Ну ладно, это все лирика, — махнул рукой Алексеев. — А конкретно — он ведь получал в случае смерти отца наследство?
— Ну да, это-то очевидно, — с грустью признала рассказчица. — Дом теперь лично его. Если оправдают, конечно. Но мне удалось узнать много других подробностей!
— Каких же?
— Разных. И оттого появляется еще ряд подозреваемых. Например: сами они — из Галкина, а в соседнем, через ручей, доме живет Клава Титовна…
— Клавдия Титовна? Отчество? — уточнил опер.
— Не знаю, наверное прозвище… У них у всех там прозвища! Раз всегда говорят — Клава Титовна, значит, не отчество… Неважно! Так эта Клава всю жизнь покойного Василия ненавидела!
— Это за что же?
— Говорят, он ее сердце разбил! Раньше она его любила — в ранней молодости… А он перед самой свадьбой вдруг отказался, опозорил ее, поматросил, что называется, и бросил, а сам женился на Нюшке, то есть матери своего сына Толика, ныне подозреваемого номер один…
— Так. Любила, теперь — ненавидит… Убийство из ревности… Не поздновато ли?
— Ревности все возрасты покорны! Вы знаете, там такие характеры! Люди твердые, как сталь! Любят — так жизнь за любовь положат… А уж ненавидят — так берегись! Я видела эту Клаву! Это, я вам скажу, нечто! Здоровая, крепкая! Любого за пояс заткнет! Коня на скаку остановит! В горящую избу войдет!
— Зачем? — засмеялся Петруха. — А, теперь Некрасов! Вот что значит разговаривать с образованным человеком! Так и сыплете цитатами! А мне другие строчки больше нравятся — помните, оттуда же: «Сидит, как на стуле, двухлетний ребенок у ней на груди!» Это же какой-то фильм ужасов, если представить, как это будет в реальности выглядеть, а?
— Точно! — кивнула Мария Даниловна.
— Ну, и чем еще это ваша Титовна подозрительна? — напомнил опер.
— Да всем! Вообще про нее поговаривают, что она «того»! Я-то сама с ней не общалась, но видела — зыркает из-под мохнатых насупленных бровей — будь здоров! А вот при мне — какой-то малец… Они детей — мальцами называют! Малец бросил палку ей в огород, так она, что вы думаете? Швырнула в него камнем! Правда, не попала, и тут же как сиганет через забор, как погонится за ним! И прямо бить стала, это своей-то увесистой ручищей! Ребенок орет, козы блеют, бараны мычат… Вы бы слышали!
— Слышал! — усмехнулся Петруха, — Мычат, насколько я припоминаю, обычно коровы…
— Ну неважно… В общем, она мне совершенно не понравилась.
— Мне, по вашему субъективному рассказу, тоже, но это еще не факты. К тому же этот малец тоже хорош — зачем чужие огороды портить?
— Да, тут я с вами соглашусь. Молодежь там та еще… Никакой надежды на возрождение деревни не оставляют… На стариках только все и держится… Молодые не работают, только пьют… Дети брошены, никто ими не занимается… Этот малец, кстати, только его Клава отпустила, отбежал на безопасное расстояние и тут же развернулся и, погрозив ей кулаком, знаете что крикнул?
— Угадать с трех раз?
— Попробуйте… Хотя вряд ли с точностью удастся…
— Ну ладно, не буду! Что же?
— «Фак ю»! Представляете? Докатились! Мало им родного русского мата, которым дети в деревне, кстати, владеют гораздо свободнее, чем иные взрослые в городе… Так мало того! Он, видимо, тут же догадался, что рассыпает бисер перед свиньями, иначе говоря, что его собеседница вряд ли смотрела те же фильмы, что и он… Пока Клава соображала, что именно он ей сказал, мальчишка уже быстро перевел: «Убирайся вон, грязный извращенец!»
— Довольно-таки вольный перевод, — ухмыльнулся опер.
— Возможно, — пожала плечами пенсионерка Сухова.
— Ну хорошо. А что-нибудь еще указывает на то, что это именно она, а не кто-то другой переехал Василия? Ну, например, отсутствие алиби?
— Да! И это тоже! У нее нет алиби!
— А где оно!
— В бане! Видите ли, все произошло поздно вечером в субботу, а суббота в деревне — испокон веков сложившийся банный день. Днем баню топят, последние дела за неделю заканчивают, вечером моются, ну, потом, понятно, закладывают… И представляете — казалось бы, советская власть, все такое, а они до сих пор по воскресеньям не работают! Ведь кажется, это грех — в воскресенье работать? В деревне об этом помнят, и если что-то делают, то ясно ощущают, что поступают неправильно, по необходимости…
— Ну-ну, — скептически произнес Петруха. — И что же они тогда по воскресеньям делают? В церковь ходят, благо рядом? Священное Писание читают? Благотворительностью занимаются? Все как положено?
— Нет, кажется, — уже без прежнего пафоса сказала Мария Даниловна.
— Да даже не кажется, а так и есть, уж я-то знаю! Воскресенье для них просто повод ничего не делать и законно — мол, праздник — напиться, причем чем больше праздник, тем сильнее напиваются… Так?
— Так. Ну а что им еще делать? Чем можно досуг в деревне занять? Клуб на дрова разобрали… Аборигены со слезами вспоминают, что когда-то там кино крутили и танцы бывали… В церковь, правда, захаживают, да в основном мои ровесницы… Молодняк как-то не особенно…
— Вот именно. А ведь изначально воскресенье как день отдыха был положен в том смысле, — разъяснял Петруха, — чтобы посвящать его Богу. Шесть дней — себе, своим нуждам, а седьмой — Создателю. А если седьмой день утратил свое благочестивое назначение, то, соответственно, никакой особой заслуги в ничегонеделании по воскресеньям нет. Сам по себе отдых от работы хоть и достоин понимания, но уж никак не восхищения! Ну ладно, это все не имеет никакого отношения к делу… Что-то мы с вами много отвлекаемся от существа…
— Ну и что? — пожала плечами Мария Даниловна. — Я вот тут книжку одну читала… Детективчик, с позволения сказать… Так там одни рассуждения да размышления, все только думают о нравах эпохи или говорят всякие прописные истины… А потом, где-то страниц за десять до конца, совершенно ненавязчиво устанавливают, кому принадлежал пистолет, из которого было совершено убийство, — и все! Даже не рассматривается вопрос, что его могли когда-то подарить, потерять, убийца мог выкрасть… Ну мало ли что! То есть мотивы были у всех, но раз пистолет только одного человека — он-то и убил! Ну как все просто! А разговаривали всю книгу — будь здоров! Чем же мы хуже?
— Мы — лучше! — уверенно заявил Алексеев. — Ну и что вы этим хотите сказать? Давайте тогда с другой стороны подойдем: чей это был трактор?
— Да Васьков и был! Он же на старости лет в арендаторы записался, да мало того! Таким убежденным демократом был! Когда перестройка еще только началась, помните, там все эти дела с Ельциным были, — он бегал по деревне с плакатом на груди, призывая голосовать за него! Прямо повернулся на политике! Кто о чем, а он только рот открывал — тут же его на политику сворачивало… Особенно же все коммунистов ругал, уж теперь-то, казалось бы, хватился! Поезд давно ушел… А он, как говорят, все их, бедных, крыл… И вот тут, кстати, можно предположить еще одного возможного убийцу…
— Да? Интересно… И кого же?
— Председателя сельсовета! Бывшего… Как же его? — Сухова наморщила лоб, вспоминая. — Олег Михалыч, что ли? Неважно… Пусть пока будет Олег Михалыч… Он как раз полный антипат, ну в смысле антипод Ваську покойному… Убежденнейший коммунист! Знаете, попадаются такие, идейные…
— Знаю, — кивнул Петруха, — дальше?
— Рассказывали, что, когда августовский путч начался, он уж таким гоголем ходил, торжествовал — не то слово! Флаги самолично повсюду развесил, речи толкал, был бы танк — думаю, проехался бы победным парадом по владениям… Они вроде тогда даже с Васьком чуть до смерти не подрались — хорошо, односельчане вовремя разняли… В общем, ненавидели друг друга — будь здоров!
— Ну и что? — усмехнулся опер. — Я вот, к примеру, очень не люблю… Даже ненавижу одну из продавщиц в нашей булочной… Она вечно сдачу будто бы забывает дать… Причем так естественно у нее выходит! Напомнишь — отдаст, не напомнишь — попрощайся с деньгами… Меня такие жулики безумно раздражают! Думаете, я стану ее убивать? Ну, согласен, пример неудачный, даже дурацкий… Но кто, скажите мне, в глухой деревне будет из-за политики убивать? В верхних эшелонах власти-то такое далеко не каждый день…
— Зато очевидцы припоминают, — злорадно сообщила Мария Даниловна, — что вечером, перед баней, когда еще не слишком темно было… кто-то видел, как Васек и Олег Михалыч ссорятся! Драки не было вроде, но сердитые голоса, ругань… Вот воссоздайте мысленно картину преступления! Допустим, Васек Олегу говорит: «Ты комбикорма почем покупал?» Тот, например, ему ответил. Васек на это: «Однако дороговато…» А Олег: «А ты че хотел? Дерьмократы твои… такие-то… вконец страну разорили! Ограбили, обокрали! За границу продали!» — «Да кому наши такие-то комбикорма за границей нужны? У них всем техника управляет!» — «А ты своего Ельцина не защищай! Вредитель!» И хватанул, допустим, Васька за грудки. Тот увернулся, а Олег все наседает: «Я те покажу демократия! Я тя научу настоящую власть уважать!» — «Да пошел ты со своей властью! Навластвовались уже семьдесят лет, хватит! Твой Зюганов сам вредитель!» — «Это Зюганов — вредитель?» Ну и так далее. А прибавить к этому, что оба они уже к тому времени были изрядно пьяны… Слово за слово… Олег мог сделать вид, что успокоился, а сам дождался, когда совсем стемнеет и Васек из бани к Таньке пойдет, — он и при живой жене всегда к ней ходил… А уж как померла Нюшка — так и вовсе безо всякого стыда… Ну вот, пошел, допустим, к Таньке, а тут из кустов выворачивает Олег — и давит его!
— Ага, — кивал Алексеев. — Левая нога — хрусть! — пополам. Правая нога — хрусть! — пополам… Голова как, на месте? Или откатилась?
— Шутите, шутите!
— А что еще остается? — возразил Алексеев. — Хотите, я вам расскажу, как эта ваша Клава тогда убила его? Фактов все равно нет, а почему бы и не погадать?
— Ну угадывайте! — разрешила Мария Даниловна.
— Подкараулила она его, когда он шел в баню… С медным тазом… Или у дверей дожидалась… Неважно… Темнота, ей стыдится нечего, никто не увидит… Накинулась с разборками: «Что же ты, гад такой-разтакой, к этой шлюхе шастаешь! Неужели я тебе не мила! И живем-то рядом! Перешел бы ко мне, уж как было бы хорошо! Вернись, я все прощу! У меня и изба просторнее…» Васек ей, допустим, что-то ответил, возможно не слишком грубое, отчего она возымела беспочвенную надежду и распахнула ему навстречу свои могучие объятия, надвигаясь на несчастную жертву огромным телом, дыша ядреной смесью самогона и лука… А он, скажем, отстранился… Она все не унимается… Тогда Василий продекламировал ей что-то типа: «Отстань, беззубая, твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски как известь сыплются и падают на грудь. Припомни близкий Стикс и страсти позабудь…» Хотя вряд ли, — остановил он себя. — Это же его сын в литературе разбирался? Ну все равно! Что-то аналогичное, только более низменным стилем… Прозой жизни с использованием оборотов типа «Пошел вон, грязный извращенец!». Короче, разозлил ее донельзя, лишил последней надежды… А она и решила: «Раз не мне — тогда никому!» И все! Не поинтересовавшись, молился ли он на ночь, нет ли, влезла в трактор, стоящий, естественно, неподалеку… Как говорится, любовь сэра Генри грозит бедой только сэру Генри…
— Логично, — согласилась Мария Даниловна. — Вот и я вам о том же! Я ее в числе первых подозреваемых назвала!
— А много их вообще-то? — ужаснулся Алексеев.
— Ну… — задумалась она, — так… Если не считать несчастного сына, то, пожалуй, еще два!
— Да что вы! — удивился опер. — Ну, мало того — какие страсти-мордасти в эдакой глубинке бушуют… И нате вам, вы всех запомнили — имена, характеры, мотивы, связи, явки… Делать вам нечего!
— Нечего! — послушно кивнула Сухова.
— Ну ладно, раз начали, — давайте, что ли, продолжать… Кто там у вас на очереди?
— Священник! — победно заявила Мария Даниловна.
— Священник? — переспросил Алексеев, хотя прекрасно расслышал.
— Ну да! А что тут такого? Что, священники — особенные? Почему он должен быть вне подозрений?
— А почему под подозрением? — не понимал Петруха. — Что-то у вас все под подозрением… Вот, к примеру, вы — чем занимались в ту ночь, с субботы на воскресенье?
— Я? — отчего-то смутилась пожилая женщина.
— Да, вы! — торжествовал Петруха.
— А при чем тут я?
— Мало ли? Хотите, угадаю?
— Не хочу!
— Поздно! Итак. Вы ведь несколько раз в тех краях бывали… Да-да, не отпирайтесь! Голубику собирали — это июль! Малину? Я варенье у вас ел, помню! Вот. Допустим, встретили вы этого Василия где-нибудь на болоте… Он, допустим, пер на своем тракторе, как на танке… А вы сидите себе на кочке, бидончик ягодкой нагружаете… А он едет! Все кустики, гад, потоптал! Вы разозлились, затаили злобу… Так! Скажете — нет? Ну, было такое?
— Откуда вам известно? — тихо произнесла Мария Даниловна.
— Это элементарно! Что я, деревенских не знаю? Им природа по фиг! У моей тетки в деревне местные уничтожили огромные плантации ежевики… Просто так — жгли рядом траву, чтоб лучше росла, а ягоды заодно и сгорели… Трава — это важно, корову кормить… А ягоды — на фиг они им? Ну вот. Пусть этого вам было мало для убийства, согласен. В следующий раз, предположим, этот Василий шатался в нетрезвом виде, нарушал тишину и покой… Уж я-то прекрасно знаю, как трепетно вы к тишине относитесь! «Радости жизни изведав сполна, я выбираю тебя, тишина!» Или мотор на всю ночь оставил тарахтящим, а сам спать ушел… А вы всю ночь глаз не могли сомкнуть… Ну и какой-нибудь последней каплей могло быть то, что Васек завалился на гряду, на которой вы все лето трепетно выращивали какой-нибудь чахлый кустик помидоров. Ухаживали, ухаживали, а он в одночасье все погубил… Все! Терпение ваше лопнуло, вы забираетесь в трактор и, решив поначалу просто попугать невоспитанного соседа, катите себе… Он бежит за вами… Или навстречу… Вы — прямо, на слабачка… А он не въехал в ситуацию, думал, вы свернете… А вы могли просто с управлением не справиться… И все — хрусть!..
— Да что вы! Да в самом деле! — взмолилась Сухова. — Да как же это? Да я даже не представляю, каким образом трактором управлять!
— Ну, тут много ума не нужно! Ну что? Глупо, да? А ваши версии, одна другой нелепее? Ну, что еще ваш священник натворил, а? Давайте, я весь внимание…
— Подумаешь! — пожала плечами Мария Даниловна. — Рука руку моет! Кумовство развели! Думаете, я не понимаю, что это вы из-за священника так взъелись? «Коллеги»! Ха!
— Ах так? — рассердился Петруха. — Так что вы делали в ночь с субботы на воскресенье? И не уходите от ответа! За эти пять минут перепалки вы уже должны были сочинить что-нибудь убедительное! Ну?
— А мне и не нужно сочинять! — обиженно заявила пожилая женщина. — Я прекрасно помню, чем занималась!
— Ну, чем? Чем?
— В бане была!
— Да ну? — разочарованно протянул опер. — Не могли придумать что-нибудь пооригинальнее?
— Пооригинальнее — могла! Легко! Например, что мы с Петром Эриковичем решили Хэлловин отпраздновать — пусть на пару месяцев раньше, какая разница? Нам эта Америка не указ! Вычистили тыквы, сделали маски и бегали по всей деревне с горящими свечами, завернувшись в простыни! Все Коростылево нас в течение всей ночи видело, будучи глубоко шокировано нашим поведением! А убийство-то в Галкине произошло! В пяти километрах от нас! Вот и алиби! Годится?
— Н-да… — почесал голову Алексеев. — Ну а с баней — кто сможет подтвердить, что вы там были?
— Что вы себе позволяете! — вспыхнула пенсионерка Сухова.
— Ясно, — кивнул Петруха. — Ну, алиби Петра Эриковича, видимо, аналогичное?
— Естественно, — пожала плечами Мария Даниловна.
— Ну а тыквы как? Выросли? Много?
— Да ну, лучше и не спрашивайте! — печально сказала она. — Хорошо, хоть ухода они не требуют, никто с ними особенно не парился… Росли, росли, а потом вдруг все погнили…
— И накрылся ваш Хэлловин медным тазом! — засмеялся опер. — И поделом! Нечего бесноваться! Праздник-то — бесовский! Ну ладно. Переходим к духовным особам. Итак?
— Итак, — кивнула Мария Даниловна. — Сейчас в Выкрестове служит довольно молодой человек, отец Иоанн Борисович Ватманов…
— Ватманов? — усмехнулся Алексеев. — Может быть, Кульманов?
— Почему Кульманов? Вы что, его знаете? Я что, опять что-то перепутала?
— Да нет, не знаю… Просто ассоциация сразу возникла…
— Тогда и не перебивайте! Подумаешь! Тоже мне, видали, — «Петр Алексеев»! Да такой революционер был! Ну и что? Я что, хоть раз вас этим попрекнула?
— Ну попрекните, — ухмыляясь, разрешил опер. — Может, легче станет.
— Да ну вас! — стараясь не раздражаться, Сухова продолжала рассказ: — Человек он, как я уже сказала, молодой. Неженатый, но и не монах, а этот, вы, кажется, термин такой произносили…
— Целибат, — разъяснил Алексеев.
— Верно! А я все не могла вспомнить! Народ его «целибатором» называет — ну, по типу «элеватор», что ли?
— Возможно. И это кажется вам подозрительным? Отчего, мол, молодой, а с женщинами завязал? А, понимаю, понимаю! Сейчас передадите какую-нибудь деревенскую сплетню, ну что-то вроде противоестественной тяги отца Иоанна к мужчинам, в числе которых и был покойный Василий? Нет? Что тогда еще?
— Полно вам, Петр Алексеевич! — пожурила его собеседница. — Все-таки речь идет об убийстве! А вы все шутите…
— Ну а откуда вы уверены, что об убийстве? — возразил Алексеев. — Вы же сразу уехали, так? А что, если вскрытие обнаружило, что Васек просто напился до чертиков, заснул, замерз? Или сердце прихватило прямо на дороге?
— Ну… — развела руками Сухова, — ну откуда мне знать? Может, и так… Но что мне мешает просто размышлять на эту тему? А вы все-таки специалист, мало ли — подскажете…
— Ну ладно. Продолжайте свое дилетантское расследование! — снизошел Петруха. — Какие проблемы были между покойным и священником?
— Да вот, представьте, были! Василий наряду с коммунистами всегда попов ругал — всех вообще и конкретного в частности. Был ярким антиклерикалом.
— А, «опиум для народа» и все такое?
— Точно. Космонавты, как ему было известно, Бога не встретили, и это его обнадеживало, было важным аргументом…
— То есть он постоянно вел диспуты с батюшкой?
— Какие там диспуты! — замахала руками Мария Даниловна. — Он более решительно действовал. К тому же ему не давала покоя мысль, что все попы — бездельники, тунеядцы, мироеды, кровососы, ну и так далее… Мол, бабки им последнюю копейку несут, а он еще глумится над ними…
— Как это — «глумится»?
— Ну, рассказывают, что этот отец Иоанн — человек своеобразных взглядов. Он обожал в проповедях говорить о суетности земного, бренности материальных благ…
— А что, есть другое мнение? — улыбнулся Алексеев. — Может быть, кому-нибудь удалось не умереть? Ну, кроме Вечного Жида, так это легенда… Или возможно унести с собой в могилу квартиру, машину, золото? Я, по крайней мере, о таком еще не слышал…
— Во-во! Все вы одним миром мазаны! — воскликнула Сухова.
— Понятно — одним! — усмехнулся Петруха. — При крещении каждого человека мажут миром. А миро — это же не одеколон какой-нибудь, вроде бы и один, да сортов много… Миро таинственным образом изготовляется раз в году Православным Патриархом. Оно по определению всегда одно и то же!
— Пошло-поехало! — сердито сказала Мария Даниловна. — Чего ж он тогда такой меркантильный, а? Ладно, не забывал в конце проповедей напомнить, что церковную десятину еще никто не отменял, потому десятую часть своих нищенских пенсий старушки непременно должны ему жаловать, а также десятую часть свободного времени пахать на его огороде… Так еще и вел просветительскую работу о своевременном завещании недвижимости, а впрочем, и движимости — ему! И до того доходило, что набожные прихожанки там сплошь да рядом доживают свой век в уже не своих, а будущих церковных домах, обделив прямых, родных наследников… Так, одна особо рьяная женщина подарила церкви пожарную машину!
— Пожарную машину? Зачем? Там что, пожары часто?
— Часто! Но это уже другой вопрос! Спросите лучше — откуда у нее машина?
— Да, действительно, а откуда?
— Вот смеху — представляете, недавно, когда кончилась наконец-то советская власть, началась так называемая перестройка…
— Я в курсе! — перебил ее Петруха.
— Ну что вы, в самом деле! С мыслей сбиваете! Ну вот. Стали совхозы ликвидировать, а имущество совхозное делить по паям. Люди-то хотели денег, но их не было, поэтому пришлось брать то, что было. Кому трактор достался, причем на несколько дворов один, и тот в нерабочем состоянии, а этой вот женщине — пожарная машина. Ну зачем ей она — понятно, незачем. Можно, конечно, огород поливать, только уж больно хлопотно, по старинке-то проще… Вот она ее и подарила! А этот наш бессребреник не постеснялся, взял…
— Ладно, оставьте ваши морали! Не хватало еще вновь пуститься в пространные рассуждения о падении нравов… Вы что-то упомянули о частых пожарах?
— Вот тут-то собака и зарыта! Василий, по-видимому, был могучим пироманом — не раз грозился поджечь церковное хозяйство!
— Да что вы?
— Да! И не только грозился! Он даже отсидел как-то пятнадцать суток за неудачный поджог поповского дома…
— А почему «неудачный»? Своевременно пресекли?
— Да нет! У попа-то дом — каменный! Тоже мне: «Собирайте сокровища на небесах»! А себе эдакую махину отгрохал — из Галкина видать!
— Любой дом непрочен, если в небе сталь! — покачал головой Петруха, всю жизнь мечтавший о собственном каменном доме. — Ну а почему бы священнику не заявить в органы, что ему постоянно угрожают?
— Да заявлял он! — со смехом ответила Мария Даниловна. — А толку-то? Васек с участковым местным — лучшие собутыльники! И все, как это вы любите говорить, претензии к советской власти?
— К ней самой! — кивнул Алексеев.
— Да, и тут надо добавить, что Васек еще лет десять или пятнадцать назад даже сидел, и как раз в связи со своими взглядами!
— Как демократ? Политический диссидент?
— Как же! — усмехнулась Сухова. — За нападение на предыдущего священника! Напился как-то и бросился на того с ножом! К счастью, обошлось без жертв, но тот быстренько унес из деревни ноги, и несколько лет никто вообще не служил… Потом Васек вышел, а здесь уже новый служит — молодой, крепкий… И начались его антипатии сначала…
— Бедненький! — вздохнул Алексеев. Мария Даниловна не стала уточнять, кто именно из них бедненький, и бойко продолжала:
— Тут я перехожу к самому главному!
— Ну наконец-то! — вздохнул Петруха.
— Итак, — не замечая яда в его голосе, говорила Сухова, — буквально накануне гибели Василий все-таки осуществил свои желания! Поджег-таки одну церковную постройку!
— Совсем бедненький, — покачал головой опер.
— Да почему? — потеряла терпение пожилая женщина. — И кто?
— Василий!
— Почему?
— Ну как же? — сокрушался Алексеев. — Ладно, поджег — построить можно… Как же это он не понимал, что сам собирает горящие уголья на свою грешную голову! Провести жизнь в такой нелепой борьбе — а результат? Где он теперь? В аду! Ему даже отпевание не поможет!
— Во-во! Так отец Иоанн и сказал! — удивленно согласилась Мария Даниловна. — Ну отчего же это вы все знаете?
— Работа такая, — загадочно ответил Петруха.
— Он даже отпевать его отказался, ну слыханное ли дело? Как же так можно — последний долг… Жена Василия всю жизнь в церковь ходила, свечки ставила… Доход тем самым укрепляла… А он уперся и ни в какую! Не буду, говорит, отпевать, и все! Мол, не христианин он! Мало ли что крещен в детстве!
— Понятное дело! — пожал плечами Алексеев. — Если человек всю жизнь с церковью боролся, что же он хочет от нее после смерти получить?
— А прощение? — язвительно заявила пенсионерка Сухова.
— А каноны? — парировал опер. — По канонам церкви, отпевают только ее членов, а Василий ваш никак в них не годится… Так? Как раз наоборот, отец Иоанн достаточно трепетно и совершенно правильно относится к церковным правилам… Другое дело, что нигде их уже не выполняют, поэтому по-человечески он, в принципе, не прав, тем более деревня, всё на виду… Ладно, так что же это вы думаете: раз Васек поджег дом — батюшка его за это и тюкнул? А после еще и отпевать отказался? Круто! Ничего не скажешь!
— Отказался, потому что бессовестный! А тюкнуть тоже мог случайно… Все эти годы Василий угрожал ему, строил, можно сказать, козни… Только отец Иоанн, не в пример прошлому своему коллеге, парень крепкий, спортивный — не где-нибудь, а в Институте физкультуры раньше учился! Профессиональный спортсмен! Правда, в деревне этому долго не верили: местные Майки Тайсоны все лезли к нему силушкой помериться… Но со временем поняли, что кишка тонка против его приемов, напрямую не приставали — разве что исподтишка пакости строили…
— Что это вы все во множественном числе? — подозрительно вопросил Алексеев.
— Да один, что ли, Васек попа не любил? Никто его там не любит!
— Несчастный! Одинокий! — притворно всхлипнул Петруха.
— Ну, вовсе не одинокий! — заступилась за батюшку Мария Даниловна. — Это мужики его не любят!
— А бабы? — поднял брови опер.
— А бабы — любят!
— Нелепо как-то звучит применительно к священнослужителю, вы не находите? — улыбнулся Петруха.
— А он сам не находит?
— Что вы хотите сказать?
— Ну, мне-то все равно, я хоть и не атеистка, положим, но до посещения служб еще пока, уж извините, не доросла… Но вот отчего у него прихожане все только одного пола? Прекрасного?
— Ну, это вполне понятно, — попытался объяснить Алексеев. — В деревне же и без того мужчин не много, а пожилых и вообще по пальцам можно пересчитать — война…
— Ну, о пожилых и речи нет, — повела плечом Мария Даниловна. — А отчего, позвольте вас спросить, молодые к нему ездят? Пачками? Стайками?
— К нему? В такую-то даль?
— Да! Что ни выходные — непременно группка барышень, на каблучках, под зонтиками, в газовых косыночках… Ковыляют по болотам — смех! Иные и подолгу живут — работы много, сами знаете, огород, куры, да еще в хоре поют… Я зашла, послушала — пищат, как мыши!
— Ну, отчего пищат — извините, не в курсе… Ну и то, что ездят, — не так уж удивительно. Сейчас это довольно распространенное явление. Ищут духовности подальше от города, мол: дальше — чище… Я и сам слыхал, как одна рафинированная барышня своего духовника характеризовала примерно так: «Спиритуальный…» Эдаким томным голосочком… Может, он светило православия!
— Не знаю, какое место он в православии занимает, — сердито возразила пенсионерка Сухова, — а в деревне он — бельмо на глазу! Прямо патриархальная идиллия: то он с одной духовной дочерью вечерком раков идет ловить, то с другой — за грибочками… Я-то не осуждаю, упаси Боже! Просто в деревне, где все на виду, вроде большой коммуналки, людям скучно, они все на себя примеряют… Нет, на здоровье! Может, он и на самом деле в лесу грибы ищет, не знаю, а деревенские просто уверены, что он за иными удовольствиями в лес удаляется!
— Эх… — тяжко вздохнул Петруха, но не стал комментировать. — Выходит, деревенские ему завидуют?
— И завидуют, и злятся — это какое же несоответствие слова и дела! В проповедях одно, а в реальности… Даже взять хоть этот поджог! Сожгли-то не что иное, как дом, где эти самые девицы останавливались на ночлег!
— Интересно…
— Да вряд ли! Просто проще всего поджечь было! Изба старая, ветхая… Особого труда не надо…
— Но, выходит, точно и не известно, кто именно поджег? Кто угодно из завистников мог? — предположил Петруха.
— Выходит, — кивнула Сухова. — Но скорее всего все-таки Василий… Он же огнем бредил!
— Ну хорошо. Тогда вот как могло быть тем трагическим вечером, — начал гадать опер. — Встретились случайно отец Иоанн и Василий. Мужик по пьяни начал попу угрожать. Тот поначалу реагировал спокойно или напоминал о своих бойцовских качествах… Васек все заводился… Потом намекнул или даже похвастался уничтожением недвижимости, принадлежащей церкви… Отец Иоанн вспылил… Но руки все же не поднял. Вспомнил о девятом правиле Двукратного Константинопольского собора, карающем священнослужителя извержением из сана за рукоприкладство… Но слово за слово, то да се… Василий выхватывает бутылку и пытается ударить ею батюшку по голове… Тот уворачивается, заламывает обидчику руку… Васек принимается тузить его по крепкому мускулистому телу… Священник терзается: уложить ли врага одной левой, благо перевес сил явно налицо, а окружающая темнота и непросвещенность возможных свидетелей в вопросах церковных канонов позволят сойти этой драке с рук, или же остаться верным своему призванию, не нарушить пусть даже такого, казалось бы, нелепого, но все же правила, ведь Бога-то не обманешь! Отец Иоанн честно рассудил, что после избиения неверного, нанесшего обиду, он все равно перед Богом уже не священник. Он оставил Василия и поспешил удалиться. Но он ошибся. Как он глубоко ошибся! Непротивление злу насилием — идея неблагодарная, особенно в наши неспокойные дни! Ослепленный яростью, Васек бросается ему вдогонку. Оглянувшись, отец Иоанн моментально решает во что бы то ни стало не принимать боя, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы… Он пускается наутек, из всех своих спортивных сил. Но у врага открылось, казалось бы, второе дыхание: он преследует свою кроткую жертву, размахивая ломом, палкой — да мало ли чем? Впереди замаячил темный силуэт трактора… Батюшка вскакивает внутрь, заводит его… Пытаясь остановить беглеца и одновременно угонщика, Василий подскакивает слишком близко, но теряет равновесие и падает… Гусеницы… Или колесный трактор? А, неважно… Гусеницы неумолимо нависают над упавшим преследователем… Отец Иоанн изо всех сил старается остановиться, развернуться… Но не успевает… Хрусть! Хрусть! Чав! Чав! Священник поспешно ретируется… Топит горе в вине… Или не топит… Ну а остальное — меловой контур и прочее — вы знаете…
— Складно звоните, — оценила рассказ Мария Даниловна. — Здорово! Мне понравилось!
— Спасибо, — засмущался опер.
— А как же тогда с четвертым подозреваемым? Даже нелепо как-то, сравнивая с вашими животрепещущими подробностями…
— Ничего, давайте все-таки сравним! Рассказывайте! Кого еще вы там подозреваете?
— Ну… В общем, Толик — сын Васька — ходил к одной женщине… Она в Ширяеве живет…
— Ширяево? Славненько! — усмехнулся Петруха. — А это еще где?
— Километрах в полутора от обоих населенных пунктов… Она довольно населенная, там еще какие-то остатки МТС сохранились…
— Чего-чего? МТС-то тут при чем?
— Вы правы, совершенно ни при чем! Короче, женщина-то эта — Верка Колиха…
— Какая Верка? — не понял или не расслышал Алексеев.
— Ну, Колиха! Чего тут неясного? Там же, если по фамилии, все сплошь или Ивановы, или Ширяевы… Запутаешься, о ком идет речь… Всех женщин, естественно, зовут по мужу. Муж Вася — жена Васиха, Коля — значит, Колиха… А у мужиков, чтоб путаницы не было, прозвища. Так и живут, и ничего, понимают друг друга…
— Ну, так Колиха… — напомнил Петруха.
— Ну вот. Ходит Толик к ней. Казалось бы, ладно, дело молодое… Только Коле, мужу ее, это как-то не по душе было… Отсталый человек! Устраивал жене скандалы, бил ее, Толика бил… Они вроде бы прекращали встречаться, а потом кто-нибудь случайно замечал их вместе — далеко в лесу или в чужом хлеву… Ну неважно. Я до этих подробностей не охотница. Дело в другом — Колька неоднократно грозился отомстить Тольке, но если бы он его просто убил — все бы сразу на него подумали. Кто же еще? Все остальные к Толику хорошо относятся… Вот он и придумал! Убил отца — все сразу заподозрят сына, особенно учитывая напряженные отношения между последними, не говоря уже о легендах, царящих в этой местности… Толика посадят лет на…
— На пятерку! Вряд ли больше! — разъяснил опер.
— Ну, он-то мог этого и не знать! Думал, что упекут соперника аж на всю катушку… А потом, возможно, учитывал моральный фактор: дескать, не удалось кулаками жену к супружеской верности склонить, так, может, она на уголовника перестанет заглядываться?
— Ну хорошо, это все предположения. А есть ли какие-нибудь факты, подтверждающие их реальность?
— Есть! — воскликнула Мария Даниловна. — Как раз накануне, в пятницу, Верка Колиха ездила по делам в райцентр. Колька проводил ее до остановки, посадил в автобус, убедился, что Толик не едет… А тот — вот хитрец! — не поленился пешком пять километров прошагать, сел на следующей остановке… Что они вдвоем в городе делали? А?
— Вы меня спрашиваете?
— Да нет, это я так, риторически… Короче, языки длинные, до Кольки это, естественно, дошло… Он понял, что его прежние методы убеждения не достигают цели, и перешел в наступление…
— Но все равно, — покачал головой опер, — пусть ревность, бесспорно, свирепое чувство, все же как-то невероятно, что он пойдет и запросто невиновного человека убьет, чтоб другого, виновного, урыть…
— Да, но тем самым вечером его видели возле трактора!
— Да что вы?
— Да! Нюшка Васиха возвращалась от соседей с молоком — она сама свою корову сдала, старая, сил уже нет скотину держать…
— Погодите… Что-то я запутался… Нюшка Васиха — жена Василия. Покойного. Так он же сам, кажется, вы говорили, вдовец?
— Нет! Покойник — да, давно вдовец, так он — не Вася, а Васек! Его жена была Нюшкой Васьковой!
А Нюшка Васиха — жена другого деревенского Василия, тоже, как и тезки, Иванова, поэтому и звали их чуть иначе — Вася Иванов и Васек Иванов…
— Бр-р-р! Совсем вы меня запутали! Дурдом какой-то! Что ж там, одни Васи да Нюши?
— Ну да! Почти так! А как же они должны зваться? Ведь, сами знаете, в деревне до сих пор по святцам называют… Василий сколько раз в году выпадает?
— Двадцать пять! — на секунду задумавшись, сообщил Алексеев.
— Вот именно! А Анна?
— Пятнадцать!
— То-то! Даже если в какой-то день несколько различных имен, все равно выберут или Василия, или Анну — и красиво, и дедов-бабок так же звали…
— Логично, — согласился Петруха. — Допустим, родились вы… ну двенадцатого июня… На этот день выпадает память девяти мучеников Кизических: Феогнида, Руфа, Антипатра, Феостиха, Артема, Магна, Феодота, Фавмасия и Филимона, а также святых Мемнона, Диодора, Родопиана и Василия… Так что, как видите, «при всем богатстве выбора другой альтернативы нет»! Быть вам Василием!
— Мне?
— Ну, не вам, а рожденному двенадцатого июня…
— Так… Однако мы увлеклись, — заметила Сухова.
— Точно, — покачал головой Алексеев. — Меньше надо детективов читать. Что-то вы говорили о свидетельнице…
— Да-да! — откликнулась Мария Даниловна. — В общем, Нюшка Васиха поздно вечером видела, как Колька шастал возле Васькова трактора!
— Интересно… А что он там делал, неизвестно?
— Конечно, нет! Темно… Фонари же там не горят… А она и так совсем плохо видит, даже две пары очков на носу…
— Хороший свидетель! — кивнул опер. — Необычайно ценный! А откуда вообще уверенность, что это был именно Колька, а не кто иной?
— Да нет, она, кажется, парой слов с ним перекинулась… Так, ни о чем… Поздоровалась…
— Совсем ни о чем?
— Ну, он какую-то ерунду спросил, типа: «Не видела ли ты Васька?»
— Действительно, совсем ерунда! — хмыкнул опер.
— А она ответила, что самого не видела, но заметила лучик фонарика в направлении от Васьковой бани к его же дому… Значит, он уже помылся и шел домой…
— Да, пустяки! Ненужная информация! А может, это сын помылся?
— Ну, может, сын! Я-то откуда знаю?
— Понятно… Значит, Колька проявлял интерес… — задумался Алексеев. — Тогда все очень даже укладывается в нашу схему. Забирается это он в трактор, поджидает свою жертву и давит ее…
— Вот именно! А посадят все равно сына! Хотя вон сколько человек с тем же успехом могло осуществить свои черные замыслы! — расстроенно воскликнула пенсионерка Сухова.
— Ну и к чему же мы пришли? — размышлял Петруха. — Давайте повторим все сначала. Первое — ревность отвергнутой дамы. Видеть-то ее никто не видел на месте преступления, но зато в пользу нашего предположения говорит ее крутой характер и могучее телосложение, что, естественно, никакой, даже косвенной, уликой не является, однако характеризует обладательницу этих качеств как человека далеко не робкого десятка, готового с кулаками отстаивать свои права. Так. Но эта версия все же кажется мне наименее убедительной. Далее — председатель сельсовета. Здесь наши действующие лица не сошлись во взглядах, к тому же оба были изрядно нетрезвы. Это плюс. Плюс — нам, минус, естественно, — им обоим. К тому же Олега Михалыча, кажется, слышали как раз в тот вечер — спорили, ссорились они. Это еще один плюс нам и еще один — огромный — минус ему. Так. Возможно, вполне возможно… Ну, священника все же я напрочь отметаю, как невозможное по определению…
— А я нет! — сердито заявила Сухова. — Принципиально!
— Ну и останемся каждый при своем мнении, — пожал плечами опер, — что это меняет? Ладно, и теперь наш четвертый подозреваемый — Николай. Выглядит все, конечно, наиглупейшим образом, прямо как в мексиканских мыльных операх, но народ наш любит их, вполне может приколоться и претворить в жизнь… Но, опять же, зачем он крутился возле трактора? Василия искал? Вряд ли случайно…
— Да! — поддержала его мысль Мария Даниловна. — Не погибни Васек после того — не было бы в этом ничего странного. Колька мог его разыскивать, ну, допустим, желая вернуть что-то ранее одолженное или же с целью, наоборот, попросить что-то… Кто знает? Но нет! Утром, чуть только холодно и ярко засияло на востоке над тяжелыми свинцовыми тучами на жидком голубом небе солнце, а из-за этих туч медленно выплыли хребты снеговых гор-облаков, бегущих низко и быстро, стремительно, точно дым, затуманивая солнце…
— Чего-чего? — поморщился Петруха. — Вас опять на лирику потянуло?
— Извините… Короче, рано утром уже обнаружили мертвого Васька, в грязи развороченной тракторами деревенской дороги…
— Постойте, постойте! — поднял руку Алексеев. — Погодите. Мы же еще само место преступления внимательно не осмотрели… Вашим пытливым глазом, конечно… Ну, описывайте!
— Что описывать? — замерла Мария Даниловна, не слишком пристально в свое время изучившая место преступления и теперь напряженно вспоминающая.
— Ну как там все вокруг трактора выглядело? — раздраженно спросил опер. — А то что это — вы только про людей запоминаете? Маловато для расследования. Даже дилетантского. Подумайте! Возьмите хоть Шерлока Холмса! С чего он начинал любое расследование? Сразу же, на четвереньках, прочесывал всю местность, рассматривая следы, собирая разные там всякие окурки, кусочки ниточек и тому подобное…
— Ну, на четвереньках! — возмутилась Сухова. — Я, знаете ли, не так много запасной одежды в поездку взяла! А вот интересно, в рекламах как-то не слыхала… Борщ, знаю, «Ариэль» отстирывает… А вот коровий навоз? Бараний? Овечий? Не знаете? Я вот тоже. Поэтому насчет четверенек — это уж увольте. И насчет окурков — также. С утра там вся деревня топталась, а уж вредят здоровью там буквально все! Никто легкие не бережет — да и зачем? Воздух и так кристально чист… В отличие от земли, покрытой… Да чем только не покрытой!
— Ясно, — погрустнел Петруха.
— Какие же тогда можно сделать выводы? — с трепетом спросила Мария Даниловна.
— Выводы, выводы… — почесал голову опер. — Спросите что-нибудь полегче! Ну ладно, попытайтесь хотя бы вспомнить, какая там дорога.
— В каком смысле какая?
— Грунтовая?
— А что называется грунтовой?
— Как это? Вы не знаете?
— Нет, ну, наверное, видела сто раз, но не представляю, какое название каждой из дорог полагается… Какие они хоть бывают?
— Ну разные. Не так уж и много: асфальт, к примеру…
— Нет, понятно, не асфальт…
— Бетон?
— Конечно, нет…
— Щебенка? Это, — пояснил Алексеев, заметив на лице собеседницы как искреннее желание помочь, так и выражение полнейшего недоумения, — когда все засыпано мелкими камешками… Тележку, например, неудобно катить — все время о камни тормозится…
— Нет, не щебенка… Просто плотная грязь…
— Вот и выходит, что грунтовая! Широкая?
— Ну… так…
— Машины по ней ездят?
— Не видела! Там ни у кого машин нет! Вот трактора — да, ездят постоянно, все разворочено… Хотя теперь припоминаю: там, уже где-то возле церкви, действительно асфальт — планировали некогда соединить деревни хорошей дорогой с сельсоветом, да не успели до перестройки, так все и брошено… А один участок там вообще потешный! Представляете, рабочие все подготовили к укладке асфальта, утрамбовали, разровняли — и в связи с окончанием рабочего дня прекратили свою деятельность… А поздно вечером кто-то из деревенских, весело проведя время, отправился домой на тракторе, плуг у которого был почему-то опущен… Ну забыл мужик, не обратил внимания! До того ли ему было — старался в дерево не впилиться… И перепахал километра два подготовленной дороги!
— О времена, о нравы! — покачал головой Алексеев.
— Ну да! Так с тех пор на дороги там и махнули рукой…
— Да бросьте вы! А с каких пор по всей России на дороги рукой махнули? Кроме трассы Москва — Питер, нигде больше и ездить нельзя…
— Да… Бесхозяйственность, — поддакивала Сухова. — Претензии к советской власти!
— Итак, — поморщился Алексеев. — Старая, разбитая тракторами грунтовая дорога в Галкине…
— Угу, — согласилась Мария Даниловна.
— Колеи глубокие?
— Колеи… колеи… — наморщила она лоб. — Да, верно! Особенно, кажется, правая!
— Так-так-так… — размышлял Петруха. — А тело валялось… Где?
— Сейчас… — Сухова закрыла глаза, воссоздавая в памяти место происшествия с максимальной точностью. — Так! На левой колее, точно!
— Да? Это интересно… — протянул опер.
— Интересно? — встрепенулась пожилая женщина. — Вам что, уже ясна картина преступления?
— Абсолютно не ясна! — воскликнул Алексеев. — Давайте вспоминать дальше. Трактор все-таки какой? Колесный, гусеничный?
— Гусеничный.
— Хм. А вот скажите, там случайно рядом с левой колеей камешек не валялся?
— Ну, если вы это называете камешком…
— Продолжайте, продолжайте! — загорелись глаза у Петрухи, что, впрочем, за темными стеклами очков осталось незаметным.
— По мне, так это целый валун!
— Да? Как на картине «Витязь на распутье»? Налево пойдешь…
— Ну, не прямо такой… Ну, где-то с чемодан, думаю…
— Хорошо. Очень хорошо. А не заметили ли вы там ломика?
— Представьте себе, заметила!
— Что, лежал лом?
— Да, лежал! Только недолго — сперли сразу… А что тут такого? — недоумевала Мария Даниловна.
— Да так, ничего… — неожиданно засмеялся опер. — Н-да-с… А в колее выемки не было?
— Была, — подумав, сообщила та.
— То есть камень, похоже, был вынут из колеи?
— Похоже… А что?
— Милейшая! Да будет вам известно, что гусеница трактора, наехав на большой камень, будет прокручиваться, не имея возможности сцепляться с землей и двигать вперед то, что, по замыслу конструкторов, она призвана двигать, то есть трактор…
— Вы уверены?
— Уверен? Ха! Это же… ну как колесо на льду — скользит, прокручивается… В данной ситуации трактор должен был бы завертеться на одном месте, но, по всей видимости, правая колея была настолько глубока, что не позволила ему совершать головокружительные повороты на одном месте…
— Ну ладно, мне надоело! При чем здесь все это?
— Да при том, уважаемая, что в этом-то все и дело!
— Да что вы?
— Да! Покойный, по недостаточно трезвому состоянию, не догадался заглушить двигатель трактора и полез выковыривать ломом камешек, который вы называете валуном… Это, к его великому сожалению, которого ему уже не суждено испытать, ему удалось. Итогом же сей операции явилось раздавленное тело хмельного тракториста, возлежащее на пустой осенней дороге, бурой лентой бегущей среди деревушек, все понижаясь с полями и поднимаясь с пригорками, теряющейся где-то далеко в лесах и болотах…
— Так себе из вас Бунин, — пробурчала под нос Мария Даниловна.
— Ну извините, — развел руками Алексеев.
— Что же, выходит, я это все зря расследовала?
— Выходит, — улыбнулся опер.
— Нет, ну как же? — возмутилась она. — То есть ничего не было? Не было ревности Клавы, идейности Олега Михалыча, мстительности священника и интриг Кольки? Ничего этого?
— Ну почему же, — утешал ее Петруха. — Этого-то добра — сколько угодно. Вы собрали интересный материал, много узнали о незнакомых вам прежде людях… Это же само по себе трудно и достойно уважения!
— Ну и что? Ведь зря! Ну скажите — зря?
— Зря! — кивнул опер. — Но вы же не виноваты! Я, скорее, виноват — с самого начала надо было с конкретного начинать, а не слушать ваши психологические изыски…
Назад: Тьма Египетская
Дальше: Явка с повинной