Тьма Египетская

Улица была немноголюдна. Миловидная, аккуратно одетая женщина лет шестидесяти не спеша брела по тротуару, бросая внимательные взгляды по сторонам. Озираясь, она сворачивала порой в подворотни, ненадолго заходила в подъезды, но сразу же возвращалась назад. Цель ее поисков пока не обнаруживалась. Дойдя до конца улицы, она направилась обратно, уже по противоположной стороне, продолжая подробно исследовать местность. Последний на ее пути двор был проходным, позволяющим, срезав значительный угол, сразу же оказаться на шумном Загородном проспекте. Пожилая женщина удовлетворенно кивнула, — похоже, она наконец нашла то, что искала. Развернувшись, она прибавила шагу и уверенно вновь двинулась по улице в сторону Фонтанки. На мгновение она остановилась, раскрыла сумочку и извлекла сигареты. Поморщившись, будто вспомнив о чем-то, пожилая женщина с печальным вздохом убрала их, достав вместо сигарет подушечку «Орбит». Этой секундной задержки хватило какой-то опирающейся на палку старухе, стоящей неподалеку и уже давно с интересом наблюдающей за перемещениями элегантной пожилой женщины.

— Что вы здесь все ходите? Ищете что? — проворчала она.

— Нет, ничего, все в порядке, — скороговоркой произнесла женщина и поспешила вперед, провожаемая неодобрительным взглядом местной жительницы.

Она решительно распахнула дверь подъезда и поднялась на несколько ступенек вверх. Около небрежно написанной таблички «Без боли и страха. МЦ Карина» она остановилась, вынула и выбросила жвачку и, смахнув несуществующую грязь с одежды и пригладив прическу, вошла внутрь.

Изображая сомнения в реальности заявления «Без боли и страха», она робко потопталась в небольшом уютном холле, на самом же деле внимательно изучая обстановку. Затем, подойдя к стойке с надписью «Регистратура», посетительница спросила:

— Можно у вас записаться?

Молодая женщина в аккуратном белом халатике, нехотя оторвавшись от телевизора, с экрана которого мужчина с умным видом и несоответственно несерьезными глазами растолковывал чей-то сон, ответила, периодически бросая взгляды на экран:

— Можно. Что у вас? К какому врачу пойдем?

— Пломба выпала… Боли нет, просто неприятно как-то… — охотно сообщила посетительница.

— Понимаю, — сочувственно кивнула регистраторша. — Если хотите, могу на сейчас номерок дать, доктор Мазурик свободна…

— Мазурик? — удивилась пожилая женщина.

— Очень хороший врач. Я сама только у нее лечу…

— Ну, если вы рекомендуете… Давайте, пойду сейчас.

— Значит, даю на сейчас. Держите номерок… Фамилия, имя, отчество… Адрес… Все, вот карточка, ее стоимость тысяча, оплатите вместе с работой доктора… Проходите, туда, по коридору…

Женщина, чуть перегнувшись через стойку, указала ей кабинет и вновь прилипла к экрану. В холле было по-прежнему пусто.

«Пока что все складывается удачно, — отметила про себя посетительница. — Если не считать разве что той ведьмы на улице… Да ладно, вряд ли она меня опознает…»

— Можно? — чуть приоткрыв дверь, вопросила она в щелочку.

— Заходите. Сумочку можете сюда положить. Вот кресло, располагайтесь… — щебетала приятная блондинка в годах, поливая цветы на подоконнике.

— Доктор, вы знаете… Я очень боюсь боли… Никогда в жизни не лечила зубы без боли… Просто даже не верю, что это возможно, — лепетала пациентка в кресле.

Врач улыбнулась:

— Значит, вас ожидает приятный сюрприз. Давайте взглянем… Удобно сидите? Хорошо… — Она включила яркую лампу и, взяв инструмент, принялась исследовать рот клиентки.

— Та-ак… Та-ак… — чуть удивленно бормотала она. — Да ведь у вас прекрасные зубы! И пломбочки, — доктор легко постучала по одной из пломб, — крепкие, новые, и мосты… Почти все в порядке… Вас, видимо, эта троечка беспокоит?

— У-у, — утвердительно промычала больная.

— Ну и вот еще здесь можно, — продолжала осмотр стоматолог, — и, пожалуй, четверка с пятеркой эти… не очень…

Она убрала инструменты и начала заполнять карточку.

— Теперь — оплата. Если делать подешевле, то по тридцать пять за пломбу. В глубине я могу вам такие поставить. А вот на троечку рекомендовала бы хороший, более дорогой материал… Улыбнитесь!

Пациентка выдавила жалкую улыбку.

— Вот видите! Пломба со временем потемнеет, будет некрасиво. А если мы подберем вам под цвет зубов…

— А эта… дорогая… сколько будет стоить?

— Сто двадцать тысяч. Мы даем гарантию один год. И будет абсолютно не больно. А в следующий раз, допустим, придете — сделаем четыре и пять, сегодня я не успею, через сорок минут назначено…

— Да, я согласна. Что ж, здоровье — это не то, на чем следует экономить… Сто двадцать у меня с собой есть… — пожилая женщина расслабилась в кресле и достала из кармана носовой платок.

— Вот квитанция, — отложив ручку, стоматолог протянула ей бумажку. — Стоимость заполнения карточки внесена. Карточку не теряйте, это ваше право на гарантию. Сходите оплатите, я пока все подготовлю…

Легкое недоумение, лишь на мгновение отразившееся на лице больной, тотчас же сменилось выражением полного согласия, она покинула кресло и, захватив сумочку, вышла в коридор. Регистраторша по-прежнему внимала телевизору, слушая советы на тему страхования жизни. Печально покачав головой, пожилая женщина очень быстро пересекла холл, выскочила на лестницу и поспешила вниз. Квитанция, скомканная до маленького комочка, отлетела в угол подъезда.

«Прокол… — думала она, свернув на Загородный не воспользовавшись заранее присмотренным проходным двором. — Бывает… Жаль, столько времени потеряла… А, плевать! Еще найду что-нибудь… — Она жадно закурила и встала на троллейбусной остановке. — Во черт! Это, небось, та карга сглазила… Что ж за невезуха пошла! Второй раз подряд… Но и удачи есть, грех жаловаться… Ничего, этот кабинет — не первый и не последний…»

Вдали показался троллейбус.

— Мария Даниловна дома? — спросил оперуполномоченный Петр Алексеев у открывшего дверь жильца большой коммунальной квартиры, расположенной в Спасском переулке, близ Сенной площади.

— Кажись, — лениво ответил тот и, вяло взмахнув рукой, впустил гостя.

— А, Петруша! — обрадовалась пенсионерка Сухова, приветливо улыбаясь. — Заходите, заходите! Не ждала, но очень, очень рада…

Она была не по-домашнему нарядно одета, и это не укрылось от наблюдательного опера.

— Гостей ждете?

— Да нет, разве что вас…

— Что-то вы, простите за банальность, заврались, — усмехнулся Алексеев, присаживаясь к столу. — Так ждете или не ждете? Выберите что-нибудь одно…

— Ну… Сегодня же годовщина! Поэтому и ждала. Думала, что вы не вспомните, — вот и не ждала, — улыбаясь, разъяснила старушка.

— Складно звоните! Поверим… Думаю, вы еще что-нибудь такое же убедительное сочините, если что… Вы у нас калач тертый…

— Ну уж… — не зная, стоит ли воспринимать последнее заявление гостя как комплимент, потупилась Мария Даниловна.

— А я, признаться, по тому же поводу у вас. Помню, как же такое забудешь! Вот, выдался свободный вечерок, дай, думаю, заскочу, отметим… — Петруха раскрыл сумку и выставил на стол бутылку кагора, торт и банку тушенки.

— Отметим! — обрадовалась Сухова и прибавила к угощению тарелку с нарезанными колбасой и сыром. — Только… — замялась она в раздумье, — что с тушенкой-то делать? Кагор закусывать? Или мне сейчас за водкой сбегать?

— Да нет, это я так захватил, — как-то засмущался опер. — Видели в фильмах? Приходит человек куда-нибудь, обязательно тушенку из вещмешка выкладывает… Я думал, прилично…

— Это, наверное, когда про войну… С фронта, солдатский паек… Так они еще мыло приносили, — засмеялась хозяйка. — Помню, в сорок третьем, мне тогда лет… мало, в общем, было; дядя Витя вернулся…

Петруха, заскучав, тоскливо оглядывался вокруг. Заметив, что собеседник слушает невнимательно, Мария Даниловна деликатно замолчала, начав хлопотать с посудой.

— Вы что-то говорили? Я, простите, задумался, — произнес опер.

— Вот, все готово, — обвела рукой угощение хозяйка. — Кушайте на здоровье. Ой, рюмки… или лучше бокалы? Что лучше?.. Забыла поставить… — метнулась она к буфету.

— Все равно, — снисходительно разрешил Алексеев.

— Н-да… Ровно год назад… Эх, не умею я говорить тосты! — вздохнула Сухова и отпила кагор. — Ой, что же вы ничего не едите?

— Спасибо, Мария Даниловна. Колбаску, сыр — с радостью бы, да не сегодня.

— Что случилось? Болеете? — участливо спросила хозяйка. — У меня уголек есть, хороший, активированный…

— Что есть? А, не надо. Спасибо. Не в этом дело…

— А в чем?

— Ну… Пятница сегодня… День постный…

— Постный? Ах да… То есть ничего нельзя есть?

— Ну, кое-что можно… Кроме мясного, молочного…

— Значит, торт вы тоже мне принесли?

— Нет, торт я как раз буду… Он вроде как вафельный… Я его за постный держу, по нашим трудным временам… Кто его знает, из чего он сделан? — Петруха разрезал аппетитно захрустевший торт.

— Ну, тогда и колбасу берите, — уговаривала Мария Даниловна. — Моя знакомая на мясокомбинате работала, так она такое про вареные колбасы рассказывала… Не к столу будь сказано…

— Вас бы в рекламное агентство! — засмеялся опер. — Звучит прямо так привлекательно…

— А что, я что-то не то сказала?

— Да нет, все в порядке. Угощайтесь сами, я все-таки отнесу вышеназванный таинственный продукт к разряду мясных… А что вы торт не берете?

— Ох, извините… Не могу… Зуб у меня… Болеть не болит, но на сладкое реагирует. Я даже в чай теперь меньше сахара кладу…

— Так сходите вылечите! — от души посоветовал Петруха. — Поликлиника-то — в двух шагах, на вашей же улице…

— Да… — поморщилась хозяйка. — Даром лечиться — лечиться даром! Это я уже назубок усвоила… И на зубах также… В последний раз ходила — ковырялись, ковырялись, мучили, а через месяц все вывалилось… Нет, туда я больше ни ногой, уж увольте! А на платную поликлинику… эх… пока денег не могу скопить… А потом, все думаю — может, и вообще не лечить? Вон, Клавдия Ивановна, мы работали когда-то вместе, стояла в очереди на бесплатное протезирование годами, вылечила ну абсолютно все зубы, уж намучилась тоже — будь здоров! А как только закончила — умерла, на даче сердце прихватило, пока «скорую» вызвали… Выходит, зря человек миллионы нервных клеток в зубной поликлинике оставил, а финал один… — Сухова грустно покачала головой.

— Ну, финал у нас у всех один, — уверенно сообщил Алексеев. — А зубы лечить все же надо. Вы еще… всех нас переживете!

— Да что вы! — в ужасе замахала руками Мария Даниловна. — Ни за что! Что же вы это думаете: хожу я такая, дряхлая, беззубая, всех похоронившая, одинокая-одинокая…

— Ну ладно, поживем — увидим… Давайте еще вам налью…

— Н-да… — протянула Сухова, вновь опрокинув рюмку. — Каким чудесным образом мы с вами тогда, год назад, столкнулись!

— И не говорите… Я ведь вас подозревал! Смешно вспомнить!

— Следили… А я… ну да, калач тертый! — засмеялась Мария Даниловна. — Думаю порой, как же сильно моя жизнь за этот год переменилась! Наполнилась приключениями, опасностями! Да и я сама… Не могла даже представить, что способна буду на подобную прыть!

— Да уж… — покачал головой Петруха. — Подумать только, ведь с вашей помощью мы прихлопнули этих душегубов на острове! Как вы бесстрашно сражались, а какую смекалку проявили! За вас! — он поднял рюмку.

— За меня! — согласилась пожилая женщина. — До чего же вкусно! Где вы это вино покупаете?

— Да это подарок… Однокурсник бывший зашел, угостил…

— Хороший, выходит, однокурсник!

— Ничего, — кивнул Алексеев. — Жаль только человека, сам свое будущее в кагоре утопил…

— Алкаш, что ли? — поморщилась Мария Даниловна.

— Ну, не совсем еще… Это, знаете ли, бич профессии, можно сказать профзаболевание…

— Как же таких в органах держат? Сами с алкашами боретесь, — и сами же пьянствуете! — возмутилась она.

— При чем тут органы? Мы же с ним вместе в семинарии учились! Он закончил, стал священником, только, дурак, целибат принял…

— А это что за пойло? Про «Красную шапочку» слышала, известная отрава… А это что? Что-то новенькое, заморское?

— Ну разве что заморское… — усмехнулся Петруха. — Только из другой области… Перед принятием сана человек должен определиться относительно супружества.

— Знаю, знаю! Или поп, или монах! — блеснула эрудицией Мария Даниловна.

— Ну, не совсем так… Семинарист, верно, может принять образ ангельский, то есть монашество; может жениться; а может, если не чувствует достаточно сил для подвига иноческого, это ведь весьма непростой путь… В этом случае, если он не желает связывать себя узами брака, но хочет стать священником, он дает обет безбрачия, целомудрия — что-то наподобие католического, в России это сравнительно недавно укоренилось… Но обещания обещаниями, а жизнь-то гораздо сложнее! Некоторые не выдерживают… Несколько лет назад на Украине митрополит был… многодетный! Рыба гниет с головы… Что уж говорить о рядовых служителях культа!

— И ваш этот знакомый тоже загулял? — предположила Мария Даниловна.

— Да, знаете старую церковную притчу? Одного монаха бес начал искушать, заставил выбирать: или вина выпить, или мяса съесть, или с женщиной, ну, того-этого… Монах по простоте душевной подумал: «Ну что будет от стакана вина? В иные дни церковный устав допускает употребление оного…» Выпил. Потом так хорошо стало — мяса съел… Ну а после и к женщине потянуло… Так и с отцом Илларионом было… Служить после этого он уже не мог: узнали, расстригли, в данном случае сана лишили, — расстригают ведь постриженных в монашество при тех же «заслугах»…

— Вот, значит, что означает «расстрига»! — удивилась хозяйка.

— Теперь он, — продолжал Петруха, — на одном приходе пономарем, псаломщиком, и виночерпием заодно…

— Разве есть такая должность? Неплохо! — улыбнулась Мария Даниловна.

— Официально, конечно, нет. Он сам учредил — достает для храма кагор, ну и не только для храма, ясное дело…

— Тут я его понимаю, — кивнула пожилая женщина. — До чего же вкусно! Налейте, пожалуйста, еще!

— С удовольствием.

Они выпили еще и еще. Беседа плавно перетекала с одного предмета на другой, старушка вспоминала молодость, оперуполномоченный рассказывал о курьезных случаях на работе… Мария Даниловна выбежала в коридор ответить на телефонный звонок. Когда она вернулась, Петруха от нечего делать листал книги, лежащие на столике.

— Что это вы — снами интересуетесь? — с улыбкой спросил он, листая «Сонник».

— Да! — оживилась Мария Даниловна. — Решила вот внести ясность… Может, вы посоветуете? Здесь, — она махнула рукой в сторону книги, — ничего толкового не нашла… Меня один и тот же сон преследует — подробности разные, а смысл один и тот же…

Петруха не успел остановить словоохотливую собеседницу; она, закурив, продолжала щебетать:

— Почти каждую ночь мне снится что-то связанное с метро… Обычно я куда-то в нем еду, затем оказывается, что не могу найти выхода, иду по длиннющим туннелям, читаю противоречащие один другому указатели, иду, выхода все нет… Тогда я возвращаюсь на платформу, сажусь в поезд, а он ездит по кругу, типа как в Москве по кольцевой, только между двумя станциями — туда и обратно, а на улицу уже не выбраться… Действуют все время разные люди, или еду я все время с разными целями, но в конечном итоге оказываюсь в этой безнадежной подземной западне… Сегодня вот вновь проснулась в холодном поту: как обычно, села — уже в конце сна — в вагон, машинист объявляет: «Следующая станция — „Рыба“!» Почему — «Рыба»? Не знаю… Во сне меня это совершенно, представьте, не удивило, я даже стала прикидывать, что «Рыба» где-то неподалеку от «Обухова» и как, мол, я оттуда смогу верхним транспортом домой добраться… А из метро не выйти… И все сначала… Как бы вы это растолковали? — с надеждой воззрилась она на опера.

— Хм… Занятно, — задумался он. — Вообще-то святые отцы учат не принимать всерьез сны, поскольку это есть искушения бесовские, специально посылаемые, чтобы человек искал в них какой-то особый смысл, гадал будущее, не задумываясь о промысле Божьем…

— Н-да? — недоверчиво переспросила Мария Даниловна. — Ну не знаю. Я вообще-то в сны верю… Один раз мне приснилось, что зубы болят, причем не только у меня — у всех вокруг, все какие-то страшные, беззубые ходили… Проснулась, завтракаю — и что вы думаете? Вылетает пломба! Ну как?

— Да ничего особенного, по-моему, — возразил Алексеев. — Ночью ваши зубы уже готовы были расстаться с пломбой, болезненный процесс начался — еще пока незаметно для вас, отражаясь лишь в подсознании, которое и продиктовало сей сон вашему разуму. Это и есть объяснение большинства «таинственных» совпадений.

— Какой же вы… материалист! — разочарованно протянула Мария Даниловна. — Нет, вы меня не убедили. Я все собираюсь в «Доброе утро» позвонить, знаете — там есть рубрика «Сновости», ученые сны толкуют… Только уж больно они меня раздражают!

— Смотрел я эту рубрику, — с улыбкой заявил Петруха. — Я и сам могу сказать вам, как они бы вам объяснили. Мол, в вашей жизни… — он принял глубокомысленный вид, — существует нечто, представляющее скрытую угрозу… Вы о ней сами пока не догадываетесь, но сны — это предупреждение, предложение внимательно проанализировать ваши обстоятельства и устранить угрожающую ситуацию. Метро же в данном случае может означать, что угроза откуда-то из-под земли, или еще что-то, нужно хорошенько подумать, не обязательно, что вам следует прекратить пользоваться этим видом транспорта, скорее всего это именно аллегория…

— Да… — удивленно смотрела на него хозяйка. — Здорово это вы сообразили! Только что бы это могло значить?

— Ну не знаю… Может, у вас соседи снизу шумят? — предположил опер.

— Подумаю, подумаю… Спасибо вам огромное! — обрадовалась пожилая женщина. — Зря только деньги на этот мусор, — она кивнула в сторону книги, — выбросила! В следующий раз только с вами буду консультироваться!

— Нет уж, увольте! — засмеялся опер. — Это же чушь собачья! Подобные книжонки и сами по себе ерунда, а в вашем случае — особенно бесполезны… Это же репринт! С дореволюционного издания! Тогда метро не было! Оно разве что в страшном сне могло присниться! Так что спите себе спокойно, дорогая Мария Даниловна, и не берите в голову! Лучше не курите перед сном или спите с открытой форточкой…

— Поспишь, как же… Эти глухие идиоты во дворе всю ночь горланят или ящик врубят так, что в коридоре даже слышно… Меня шум с улицы ужасно раздражает…

— Вот видите, — пожал плечами опер. — Может, это и есть корень всех ваших проблем?

— Если бы… — печально вздохнула пожилая женщина. — Час от часу не легче!

— Что такое? — поинтересовался Алексеев.

— Я к телефону подходила, помните? С ума сойти! Приезжает родственница, гостить будет… Слава Богу, только пару дней…

— Ну что ж в этом такого страшного? Подвиг гостеприимства весьма не прост, но при том душеполезен…

— А ну вас! Вам бы… Я ее почти не помню, не виделись четверть века, поди… Куда хоть с приезжими ходят?

— Ну… В Эрмитаж, — задумался Алексеев. — В Мариинский театр, если билеты достанете… В Петродворец… Если погода позволит… Завтра вроде дожди обещали? Не слышали?

— Не знаю… Завтра мне на вокзал… Ух… Назвался груздем — полезай в кузов…

— В смысле — вам еще налить? — широко улыбнувшись, предложил Алексеев.

— Давайте! Гулять так гулять… За вас! — резко подняла она рюмку, чуть пролив на скатерть.

— Ну… — отчего-то засмущался Петруха.

— Нет-нет! Не возражайте! — энергично произнесла женщина. — Я безумно рада, что судьба свела меня с вами! Милиционер, то есть защитник наших интересов! Умный, эрудированный собеседник! Спортсмен! Вы ведь спортсмен? Нет? Ну все равно! И наконец, просто красавец! Ваше здоровье!

— Ну, красавец-то тут при чем? — покраснел опер.

— Подумать только, такой молодой, такой образованный… — продолжала петь дифирамбы Мария Даниловна. — И к тому же лицо духовное…

— Хотите сказать, что у меня одухотворенное лицо? — засмеялся Алексеев. — Лица духовные — это священники…

— Ну, одна малина! — отмахнулась повеселевшая хозяйка. — Я вот, кстати, вас тут вспоминала, в церковь зашла… Вы, наверное, должны знать… Мне соседка сказала, только имени никак не могла вспомнить… Есть такой святой, который от зубной боли помогает? Говорят, нужно ему свечку поставить и все пройдет…

— Вы имеете в виду, вероятно, святого священномученика Антипу, епископа Пергамского, — улыбнулся Петруха. — Ему, верно, приписывают исцеление от различных болезней, в том числе и зубных… Только не думаю, что все так прямолинейно: поставил свечку — взятку, что ли, дал, — и прошло… С верой надо подходить… А у вас скорее суеверие…

— Ну, я в этом не разбираюсь… Зашла я в церковь, — охотно продолжала Мария Даниловна, вновь наполнив рюмку, — хотела у кого-нибудь спросить, посоветоваться, но была служба, все при деле… Стояла, ждала, слушала… Ну вот скажите, что у вас там поют? Смех один, да и только!

— Что? — удивился Алексеев. — Вам смешно на службе было?

— Конечно. Я внимательно слушала. Вот что это, а? Ответьте: «Очи мои выну ко Господу». Зачем? Это раз. И еще, почище: «Я крокодила пред тобою!» Нет, я все понимаю, но стоит ли до такой степени унижать себя? Ну что вы смеетесь? А, сами даже не замечали, признавайтесь!

— Да ну вас, в самом деле, — смеясь, произнес Петруха. — Все просто объясняется. На церковнославянский язык «всегда» переводится как «выну». Теперь яснее стало? А насчет крокодила… Может, бегемота? Вы не ошиблись?

— Нет, я точно расслышала…

— Шучу. «Яко кадило пред Тобою» — вот точное звучание. Так что сей экзотический представитель фауны здесь тоже ни при чем… Что такое кадило, думаю, объяснять не надо?

Мария Даниловна насупилась и опорожнила бутылку, вылив к себе в рюмку последние капли. На тарелку с колбасой и сыром, жужжа, села муха. Машинально отогнав ее, Алексеев встал и собрался уходить:

— Ну хорошо. Славно скоротали вечерок, отметили… Мало ли, не скоро теперь увидимся… Давайте договоримся: каждый год восьмого сентября встречаться и отмечать, вспоминать былое…

— Думаете, целый год не встретимся? — ужаснулась пожилая женщина. — Вас что, в другое отделение переводят?

— Да нет, это я так… На всякий случай, — пожал плечами Петруха. — А третий наш участник, Петр Эрикович, где?

— Там же, в деревне — ну, той, что неподалеку от не к ночи будь помянутого острова… Он всегда в это время там отдыхает… Клюква пошла, рыбку ловит… Я захожу иногда, цветы поливаю… Он мне ключи оставил…

— «Станция „Рыба“!» — засмеялся опер. — И клюква развесистая… До свидания! — он повернулся к выходу.

— Стойте, стойте! Еще тортик остался, возьмите, а? — окликнула его Мария Даниловна.

— Ну вы даете! — присвистнул Алексеев. — Что ж я, по-вашему, как в анекдоте: пришел с тортиком, ушел с тортиком… Обижаете!

— Так я же все равно не могу съесть!

— Ну, там срок годности два месяца. Будет повод все-таки зубы вылечить. Или соседей угостите… Шучу, — поспешно добавил он, увидев гримасу недовольства на лице собеседницы. — Да хотя бы эту вашу родственницу кормите… Счастливо оставаться!

Закрылась дверь; хозяйка принялась готовиться ко сну. Было поздно…

Поезд опаздывал. Самое обидное в этом было то, что Мария Даниловна разумеется, даже не догадывавшаяся, что ей предстоит затянувшееся ожидание, с трудом поднялась раньше обычного и поспешно принялась наводить порядок в комнате, желая произвести приятное впечатление на гостью… Но все валилось у нее из рук — не то от последствий вчерашнего вечера, не то от волнения перед неизбежной встречей… Убирая со стола грязную посуду, она зацепила рукой коробку с остатками вафельного торта, и тот, упав, покрыл пол мелкими хрустящими кусочками… Устранив неожиданное загрязнение, Мария Даниловна резко подняла голову и больно ударилась о край стола, отчего ее любимая чашка повторила судьбу торта… Справившись наконец с уборкой, она удовлетворенно отметила, что успевает еще сбегать в магазин за покупками, но ей не удалось тотчас же выскочить на улицу, поскольку пришлось чистить туфли, неизвестно почему не почищенные вовремя, а к длинному элегантному плащу, который женщина собралась надеть в этот пасмурный день, грязная обувь совершенно не подходила… Стремительно совершив набег в ближайший магазин, Мария Даниловна, не раздеваясь, бросила продукты прямо на стол и поспешила на вокзал, с ужасом воображая сцену, которую устроит ей встреченная с опозданием родственница…

…Меряя шагами пространство вокзала, Мария Даниловна почувствовала прилив голода и пожалела о том, что не успела, и, как оказалось, совершенно напрасно, позавтракать. Она сунула руку в карман плаща, пошарила по другим карманам — кошелька нигде не было. Женщина сообразила, что он, видимо, остался в сумочке, а та в свою очередь составляла компанию продуктам, купленным с утра. В очередной раз прокляв охваченную жаждой путешествий родственницу, Мария Даниловна бросила голодный взгляд на ларек, полный еды, даже самую дешевую из которой она не могла сейчас приобрести… Сглотнув слюну, она опустила глаза подальше от искушения, а именно вниз, и тут же на нее нахлынула радость. Совершив нелепый на первый взгляд скачок, она ловко поставила ногу на оброненную кем-то пятитысячную купюру, затем с достоинством наклонилась, будто перешнуровывая модный высокий ботинок, и аккуратно извлекла из-под подошвы деньги.

«Давно это мне так не везло! — удивилась она. — Та-ак… Полакомимся… шоколадкой или печеньем? Вот это — просто обожаю, бисквит с прослойкой… Черт! Зубы! Что, если заболят, от сладкого-то… Нечего запускать было, сиди теперь голодной!» Она с грустью попрощалась с изобилием товаров и вновь побрела по вокзалу. Наткнувшись на лоток с фруктами, она обрадовалась и, получив сдачу, с аппетитом впилась зубами в нежную мякоть банана, засунув еще пару в глубокий карман.

До предполагаемого прибытия поезда все еще оставалось много времени. В который раз скользнув глазами по вывеске, извещающей о проходящей тут же выставке рептилий, пожилая женщина сосчитала оставшиеся деньги и от нечего делать направилась туда.

Посетителей было крайне мало, и Мария Даниловна могла свободно любоваться отвратительными в большинстве своем тварями, а также насекомыми, почему-то тоже ютившимися под одной крышей с ними.

Первое, что она заметила и что поразило ее до глубины души, была маленькая коробочка из оргстекла, в которой лежали колоссальных, в сравнении с привычными, размеров тараканы. Любопытная пожилая женщина тихонько постучала пальцами по стенке — насекомые зашуршали и принялись копошиться… Ее передернуло, но, прочитав аннотацию, извещавшую о том, что в условиях свойственного Петербургу прохладного климата этот вид не приживется, она удовлетворила свою жажду знаний и перешла к следующим живым экспонатам выставки.

Равнодушно пройдя мимо красивых, но все же засушенных бабочек и хмыкнув при виде самых обыкновенных тараканов с воли, просто прибежавших погреться возле теплых аквариумов и террариумов, Мария Даниловна кружила по помещению, бегло читая названия заточенных здесь представителей фауны.

«С ума сойти, — качала головой она. — Рядом с домом, в двух, можно сказать, шагах от дома, точно такая же выставка! Сколько раз мимо ходила… При нормальном стечении обстоятельств меня на такое смотреть и калачом не заманишь…» Вспомнив о вкусном, она достала спрятанный про запас банан и чуть было не начала его чистить, но тут взгляд ее упал на обглоданную довольно приличных размеров кость, неизвестно кому принадлежавшую ранее, но теперь ее хозяйкой определенно была среднеазиатская гюрза, невзрачная на вид и, видимо, сытая. Потеряв аппетит, Мария Даниловна взглянула на часы и, обругав мысленно всех, начиная с министра путей сообщения и заканчивая советской властью вообще, снова принялась разглядывать экспозицию.

«Двупятнистые… узорчатые полозы… Серый варан… спит, счастливчик… Пятнистый… э-у-бле-фар! Ему бы в „Блеф-клубе“ играть! Вместе со своим однокамерником — длинноногим сциником… то есть сцинком… А, какая разница! Кто из них кто?» Мария Даниловна пристально вгляделась внутрь террариума, но различить из множества зарывшихся в песок ящериц, кто из них эублефар, а кто сцинк, так и не смогла. Кавказская жаба ее совершенно не заинтересовала, зато парагвайская анаконда, напротив, производила впечатление. «Черепаха болотная… Уж колхидский… Песчаная эфа… очень ядовитая… раз, два, целых три! А это почему закрыто бумагой? Унесли на реставрацию, что ли?» Она прочитала подпись: «Кобра среднеазиатская» — и тут же узнала, что вряд ли ей посчастливится взглянуть на нее, если она снова не найдет пяти тысяч, — как оказалось, змея агрессивна и легко травмируется от бросков на стекло, что, видимо, она предпринимает в отместку докучливым экскурсантам, а меньше чем за указанную сумму расстраивать это пресмыкающееся было нерентабельно…

Следующий экспонат, называвшийся «нильским триониксом», являлся гастрономической ценностью на своей исторической родине и внешне напоминал огромную черепаху, что не соблазнило голодную женщину, не любительницу подобных деликатесов.

В соседнем террариуме скучало существо, издали опознанное Марией Даниловной. «Ну, вот это — крокодил, ни с чем не спутаешь!» — подумала она и даже чуть-чуть обиделась прозванию, которое он официально носил. «Тупорылый крокодил! Сами вы тупорылые! Нормальное рыло… в смысле для крокодила… ну, может, только капельку…» Он был явно немолод и спокойно смотрел своими черными глазами прямо на посетительницу, казалось совершенно не видя ее. Даже змеи изредка делали хоть какие-то движения, он же лежал в воде совершенно не шевелясь. Его грубая костяная кожа, похоже, перенесла много испытаний — она была старой и загрубевшей. Торчавшие из закрытой пасти белые зубы были уже частично обломаны.

— Чем же вы его кормите? — полюбопытствовала пожилая женщина, заметив смотрителя.

— Добровольцами! — ухмыльнулся тот.

— Не жалко зверюшек? — на всякий случай перевела тему Мария Даниловна. — Держите их тут, в неволе… Вон этот крокодил, несчастный, скучает…

— «Молодой крокодил ищет себе друга…» — рассмеялся смотритель. — Может, объявление в «Рекламе-Шанс» тиснуть? Кстати, он и немолодой — этот вид вообще недолгожители, ему больше двадцати лет, и по их меркам — он старик… Они к тому же и коротышки — максимально дорастают до метра восьмидесяти, просто карлик!

— Типичный, — согласилась Мария Даниловна.

— Тупорылые вообще никого не интересуют, — продолжал смотритель. — Обычно изучают крокодилов, живущих в Штатах, а это — почти не изученный вид…

— А почему вы его так назвали? «Тупорылый»… Неизящно…

— Я лично никак его не называл. А видели бы вы других! Я уж не говорю о панцирном, у того одна морда — восемь метров, и вся узкая! А гавиал…

— А почему у вас эти, аллигаторы, не представлены? — спросила посетительница.

— Аллигаторы у нас вообще не представлены, — снисходительно разъяснил смотритель. — Это исключительно американский вид. А этот браток — обитатель Африки… Их, кстати, все меньше и меньше становится… Вряд ли на родине он бы дожил до столь преклонного возраста… Вы знаете, чем они ценны?

— Конечно! — уверенно заявила Мария Даниловна. — Кошелечки, сумочки, туфельки… — Она мечтательно вздохнула. — Кстати, у вас там, я видела, продаются всякие браслетики из змей… А нет ли таких же, только с перламутровыми пуговицами? Или из крокодиловой кожи, но дешевого?

— Нет, у нас такого нет… А вот его родственников истребляют не только или даже не столько ради кожи, сколько ради мускусных желез… А из них изготовляют помаду и духи!

— Фу, гадость какая! — поморщилась брезгливая Мария Даниловна.

— Их действительно мало осталось, — сокрушался служитель. — В Египте, к примеру, они полностью истреблены… Это, кстати, восходит к глубокой древности, когда в некоторых местах крокодилов обожествляли, был даже город Крокодилополь! Но в основном на всей территории их преследовали… Предполагают, что их существовало два вида: более крупный отличался свирепостью и хищностью и считался представителем злого начала, а другой же, более мелкий, появлялся только с наступлением разлития Нила, и его считали символом счастья, поэтому приручали, украшали золотом и драгоценностями и после смерти тщательно бальзамировали. Подобные мумии постоянно находили в древних гробницах! Крокодил вообще, кажется, олицетворял собою империю и силу египтян…

— Надо же, — качала головой пожилая женщина. — Как вы интересно рассказываете! А вот скажите, вон там у вас какая-то гастрономическая ценность скучает… Съесть не собираетесь? Все-таки времена трудные…

— Лично я — пока нет! — развеселился смотритель. — Хотя не удивлюсь, если кто-нибудь польстится… Какую гадость ни возьми, все сплошь деликатесы — лягушки, червяки, улитки…

— Ну, улитки — это довольно вкусно, — возразила Мария Даниловна. — Если только не знаешь, что ешь… Меня угостили как-то — я наворачивала за обе щеки, пока не узнала, из чего это… Сразу ком в горле встал…

— И крокодилы, кстати, весьма ценятся туземцами в смысле кулинарии… Это на наш взгляд их мясо отдает мускусом… А они жрут себе… На вкус, как говорится, на цвет…

— Это точно… — улыбнулась Мария Даниловна. — Вот у меня, к примеру, соседи… Ой! Не опаздываю ли я? А-ах! — Она, даже не успев попрощаться, ринулась к выходу, не без основания подозревая, что нужный ей поезд уже прибыл.

Мария Даниловна — в который уже раз — тяжело вздохнула. Сам по себе неожиданный приезд дальней родственницы казался ей нелепым, неуместным… Никаких определенных планов на ближайшие дни у пожилой женщины построено не было, но сама гостья с первой же минуты встречи возбудила в душе Марии Даниловны глухое раздражение, все более крепнувшее с каждой минутой.

«Ух… И щебечет… и щебечет… Рта не дает раскрыть… Что, впрочем, не так уж плохо… Мне-то с ней о чем говорить?.. Сколько же лет мы не виделись? Двадцать? Двадцать пять? Старею, память отказывает… Калерия… Хм… Как же мы ее называли? Калюша? Нет, не то… Наверное, Лера… Да, точно… И кто мы с ней? Не сестры, это точно… А, вот как, значит: мы с Павлом Александровичем — троюродные брат и сестра, мои и его родители — соответственно, двоюродные… Стало быть, их родители — родные братья-сестры… Короче, у нас с Павлушей непосредственно общие только прадеды… Что ж с того?.. Калерия! А она, выходит, супруга моего троюродного братца, ныне покойного… Феноменально! Одно утешает: если следующий ее визит наступит с тем же интервалом, мне тогда стукнет…» — Мария Даниловна задумалась. В математике она никогда не была особенно сильна…

— Ну вот, — говорила между тем вдова троюродного брата, — а в прошлом году я в Хабаровск ездила. Далеко, ничего не скажешь, но коль уж выделили льготу — ну согласись, грех не воспользоваться! За свои-то, кровные, не то что в Хабаровск — за город-то лишний раз не съездишь… Цены-то — ого-го! А в Хабаровске у меня сватья, то есть не совсем сватья, Колькина мать у нас же, в Перми, живет, квартиру недавно получила — две остановки от нас, удобно… Светка с Колькой когда со мной, а когда с ней детей оставляют… Ну вот, а там, в Хабаровске-то, — сватьи сводная сестра, так я к ней задарма-то и ездила… Ничего, пусть государство оплачивает, пахали-пахали всю жизнь, а все сбережения — коту под хвост, пенсия нищенская… Хорошо, хоть квартплата тоже льготная, а то и не знаю, как бы мы вовремя выплачивали… Нам за лето одних пеней пятьдесят тыщ набежало…

— Пришли, — мрачно прервала ее Мария Даниловна. Она по привычке сложила пальцы правой руки в немыслимую на первый взгляд «козу» и поднесла руку к прямоугольному отверстию рядом с дверной ручкой подъезда, но тут же опустила ее и процедила:

— А, тьфу ты, вечно забываю…

— Недавно кодовый замок украли? — посочувствовала Калерия. — И у нас тоже, представляешь? Вот бандитизм разгулялся! Куда только милиция смотрит? Уж года полтора как украли, а они ничего не предпринимают… Дармоеды! У них зарплата знаешь какая? Да еще взятки… Кругом коррупция… — С усилием опустив тяжелую сумку на колесиках, она со страшным грохотом поволокла ее наверх. Мария Даниловна, еще на вокзале нагруженная гостьей объемистым чемоданом, засеменила вслед.

— Какой этаж? Третий? — как ни в чем не бывало продолжала Калерия. — У меня шестой, но с лифтом… Хотя он ломается часто… Так вот, слушай дальше: месяца где-то два назад возвращаемся мы вечером с дачи, только присела отдохнуть — звонок в дверь, открываем — стоит молодой парень… Мы в наше время на фабриках-заводах вкалывали, себя не жалели… А этот: здрасьте, мол, я представитель фирмы, устанавливающей несъемные дверные замки с особо надежным укреплением, вам как раз такой на входную дверь нужен… Ну, мы все обрадовались… Никуда бегать, ничего не надо — завтра, говорит, мастер начнет работать… А я как сердцем чувствовала! Между нами говоря, я этих черных терпеть не могу, так и оказалось — прохвост! Сдавайте, говорит, двадцать процентов от стоимости…

Мария Даниловна открыла дверь в квартиру. Таща за собой сумку, гостья безостановочно рассказывала:

— Ух ты, какой длинный коридор! Сколько же мастики в каждую уборку нужно бухнуть! Сюда? Ничего, уютненько… Ну, мы, дураки, заплатили ему десять тыщ… Нет чтоб документы посмотреть, ну хоть какие-нибудь! Неловко как-то, будто не доверяем… А ведь время такое — себе и то не всегда можно доверять… А он так ловко убедил нас, что весь подъезд еще днем сдал, одни мы остались, и соседка по лестнице, как на грех, выскочила на наш базар, подтвердила: мол, с радостью заплатила и нам советует… Воровство-то кругом…

Калерия на мгновение замолчала, удивленная необычным грохотом, раздавшимся из открытого окна.

— Это склад у нас во дворе, — пояснила Мария Даниловна. — Телегу толкают. А мостовая вся разбита — вот и шум… Надоели до чего! Кстати, даже если бы вы документы у вашего проходимца посмотрели — это бы еще ничего не означало… Даже паспорт можно подделать, купить… А уж всякие справки с печатями, накладные, доверенности — мол, что ты являешься представителем какой-нибудь фирмы, — это вообще элементарно делается! Пойди я на такое, то уж точно бы всякими липами основательно запас… — Она осеклась, не смея рассчитывать на взаимопонимание со стороны собеседницы.

— Да брось ты! Проще всего, конечно, найти на улице печать — и штампуй все подряд! Но это — вопрос везения, лотерея… Обычно делается так: организовывается какое-нибудь АО, ТОО, ИЧП — да что угодно! Раньше это вообще гроши стоило! Получаешь печать… Занимаешься бизнесом, не занимаешься, это уж как хочешь… А потом самоликвидируешься: претензии, мол, в установленный законом срок и тому подобное… Ах, печать сдать? Так, извините, ее как раз давеча украли… И все, используй ее потом где хочешь… можно, к примеру, на накладные ставить — тогда налог платить не надо…

Мария Даниловна краем глаза взглянула на буфет, за резной дверцей которого в керамической вазочке покоилась таинственным образом доставшаяся ей некогда печать некоего несуществующего ныне малого предприятия, которой она иногда пользовалась…

— Где у вас сортир? — прервала ее размышления Калерия.

Снова вздохнув, хозяйка проводила гостью.

«Как там вчера вдохновлял Петруха? — попыталась она себя утешить. — Добродетель гостеприимства… Или нет — подвиг странноприимства… Ладно, хоть не надолго… Оказывается, в ее планах отправиться дальше в Ивангород к кому-то столь же „родному“, как я… Калюшка-путешественница… Но два-то эти дня придется попариться… В Эрмитаж, в Петродворец, не в Мариинку — так еще в какой-нибудь театр… Гостинка, Пассаж, ДЛТ… На кораблике покататься… С высоты Исаакия окинуть взглядом город… — Последние мысли вызвали у нее неприятные воспоминания. Лето этого года было необыкновенно насыщено событиями. Жизнь скромной с виду пенсионерки неоднократно подвергалась смертельной опасности. В частности, путешествуя по каналу Грибоедова на катере, она чуть было не стала жертвой перестрелки, а на колоннаде Исаакиевского собора едва не погибла от руки одержимой жаждой мести маньячки… — Не-ет! — уверенно заявила Мария Даниловна сама себе. — Ни к воде, ни к Исаакию я теперь и на пушечный выстрел не подойду! Ох, нет… До выстрелов-то не должно дойти дело… Да-аа… На эти объекты у меня теперь аллергия! Пусть Калерия в одиночестве развлекается…»

— А это что у вас? Кухня? Метров двадцать? — голосистая гостья по-хозяйски озиралась вокруг.

— Двадцать пять, — уточнила Мария Даниловна.

— Много жильцов?

— Ох много… — Хозяйка задумчиво принялась перечислять: — Я — это раз. Наташенька с Леночкой — три. Пучики — итого шесть. Семеновна с дедом — восемь… Ее дочь с семьей — одиннадцать… Одиннадцать человек, то есть пять семей.

— По пяти, выходит, метров на семью? — подсчитала Калерия. — Ничего, нормально, считай, что просто у тебя хрущевская кухня…

— Ладно, — не стала ей перечить Сухова.

— Ну что, покушаем, что ли? — предложила Калерия.

— Да… Я… вот… пельмени… — засуетилась Мария Даниловна и подскочила к кастрюльке, в которой бурлила вода.

— Домашние? — оживилась гостья. — Мы у себя, бывает, налепим на месяц вперед, объеденье! Целый месяц одни пельмени и едим!

— Надоело, поди? — посочувствовала пожилая женщина.

— Нет, вкусно ведь! А… это что, у тебя, выходит, из пачки? «Останкинские»? — Она заметно расстроилась. — Ну, я таких и не ем…

Мария Даниловна теребила в руках пачку, не решаясь высыпать ее содержимое в воду, расстроенная, что не угодила гостье.

— Ну ладно, — пошла на попятную та. — У тебя ведь небось пенсия маленькая? Чего не сожрешь с голодухи! А завтра я с раннего утра на рынок сбегаю… Сегодня уже не до того… Далеко у вас рынок? Рядом? Вот и отлично! Мяска куплю, прокрутим его, котлет нажарим…

— У меня и мясорубки-то нет, давно сломалась, — улыбнувшись неуемной энергии гостьи, развела руками пенсионерка Сухова.

— Да ты что? Вот это да! Мы бы без мясорубки пропали! — искренне поразилась Калерия. — Ну ладно, тогда щей наварим! А далеко ли от вас этот… Апрашкин двор? Я по телевизору видела — там у вас все покупают…

Мария Даниловна вновь тяжело вздохнула.

За эти сутки, вмещающие в себя, как и все остальные, ровно двадцать четыре часа, Калерия из Перми успела совершить фантастическое количество походов и пробежек по культурным центрам и торговым точкам северной столицы. В комнате Марии Даниловны появилась огромная полосатая сумка, набитая покупками. Каждый раз вздыхая: «Ну как же все дорого! Безобразие!» — Калерия тем не менее приобретала очередной подарок очередным родственникам. В Петродворец гостья ехать отказалась, сославшись на нехватку времени и невозможность осмотреть все достопримечательности за два коротких дня. Из огромного множества петербургских музеев она посетила лишь ближайшие к дому Марии Даниловны, забежав мимоходом между магазинами в Музей истории религии, Русский и Этнографический, а также почему-то в мемориальную квартиру писателя Зощенко и Музей гигиены, которые, как оказалось, располагались также неподалеку. Верная данному самой себе обещанию, Мария Даниловна напрочь отказалась сопровождать гостью в Исаакиевский собор, и той пришлось удовольствоваться Музеем музыкальных инструментов, что на Исаакиевской площади. Пожилая женщина покорно сопутствовала полной энергии Калерии во всех ее стремительных походах, постоянно возвращаясь в мыслях к жалобной песенке «И мой сурок со мною»… Совершенно выбившись из сил, они вернулись вечером домой. Казалось, что даже Калерия несколько устала, но это впечатление было ошибочным: отдохнув в кресле пару минут, она снова вскочила и бросилась на кухню готовить сытный ужин из купленных по дороге продуктов. Мария Даниловна с ужасом прислушалась, ожидая должных раздаться звуков протеста со стороны соседки Семеновны, дамы весьма склочного характера, чьим свойством было цепляться ко всем жильцам квартиры даже без видимого к тому повода, и никоим образом не упустившей бы возможности обругать постороннего человека, не имеющего никаких прав на коммунальной территории… Но этого не произошло; выглянув на кухню, хозяйка с величайшим удивлением обнаружила гостью мирно беседующей со скандальной старухой на весьма злободневные темы: о высоких ценах, наглой молодежи и увлекательной «Санта-Барбаре»…

«Рыбак рыбака видит издалека…» — хмыкнула Мария Даниловна и вернулась к себе. Накрывая на стол, она с радостью отметила, что ровно через сутки ее муки гостеприимства подойдут к концу…

— Завтра… Что у нас завтра… — бормотала Калерия после ужина, расположившись за столом над картой города и периодически поглядывая в список культурных объектов. — Эх, жаль, времени мало… Надо было Светку не слушать, на неделю ехать… Ей, видите ли, пятнадцатого на работу, а в садик она не успела младшую записать… Придется сидеть, что ж, все-таки родная внучка… Столько интересного не могу посетить! Нет, в следующем году я надолго приеду!

— Угу, — мрачно кивнула хозяйка, усевшись на подоконнике и выпуская дым в окно. Несмотря на решительные протесты гостьи, она не пожелала курить в других местах, где-нибудь на лестнице или на кухне, и уж тем более завязывать с этой не казавшейся ей вредной привычкой. Но уступить все же пришлось — она курила на подоконнике, что на самом деле было чистейшей воды формальностью, поскольку дым упорно не желал покидать помещение…

— Ну, в Эрмитаж-то грех не сходить! — уверенно заявила Калерия. — Кровь из носу, но завтра выберемся! Как же, быть в Ленинграде и не сходить в Эрмитаж! Некультурно!

— Как раз сейчас там выставка, «Неведомые шедевры», — поддержала ее Мария Даниловна. — Я читала, что люди специально даже из других стран приезжают… Из частных коллекций картины, никогда ранее не выставлявшиеся! Я вот, правда, все не выберусь… Даже стыдно… Вот завтра и сходим!

— А оттуда… — размышляла гостья, — может, в Кунсткамеру? Недалеко, да? Или в Петропавловскую крепость? Или в Зоологический музей?

— Да куда тебе столько впечатлений-то? — изумилась пенсионерка Сухова. — В Зоологический вообще одни детишки ходят… Чего ты, чучело полярной совы хочешь осмотреть? Или консервированных эмбрионов — они и там, и в Кунсткамере… Давай лучше спокойно, не спеша по Летнему саду побродим, тише едешь — дальше будешь…

— Во! Крейсер «Аврора»! — воскликнула Калерия. — Рядом с Петропавловской крепостью… Хочу!

— Вовсе не рядом… — пробурчала Мария Даниловна. — Ну раз уж ты так решительно настроена, на здоровье! Тогда я лично ложусь спать. Устала, знаешь ли…

Калерия не нашла что возразить, и пожилые женщины принялись готовиться ко сну…

…Поезд уверенно мчался по туннелю, не останавливаясь на станциях, что почему-то совершенно не беспокоило наполнявших вагон пассажиров… Каждый из них занимался своими делами: кто-то увлеченно читал, кто-то оживленно беседовал со спутниками, иные задумчиво смотрели перед собой или же просто дремали… Молодая женщина, придерживая одной рукой коляску, держала в другой какую-то книгу… Малыш заворочался, затем заплакал; женщина, быстро засунув книгу в сумку, извлекла оттуда резиновую игрушку и с нарочито веселым лицом, с каким нередко обращаются к детям, засюсюкала: «У-ти маленький, сясь приедем!» — давя одновременно на игрушку, огласившую вагон отвратительным пронзительным писком… Мария Даниловна с раздражением поглядела в их сторону. Ребенок уже сам держал в ручках свое утешение — ярко-зеленого крокодильчика с неимоверных размеров челюстями и интенсивно нажимал на его бока. «Да когда же это кончится!» — возмутилась про себя Сухова и вновь прилипла к окну, за которым одна за другой мелькали совершенно незнакомые ей станции… «Как такие мерзкие игрушки называются? — вновь содрогнулась она. — Кажется, „уйди-уйди“? Ну и писк! Да чтоб они все там провалились!» Звуки внезапно прекратились. Она с недоумением оглянулась — матери с коляской не было. На ее месте спокойно стоял молодой человек. Порывшись в пакете, он достал кассету, не спеша вставил ее в плейер и закрыл глаза, погрузившись в мир музыки. «Ерунда какая-то… — вздрогнула Мария Даниловна. — А где же эти?» Она скользнула глазами по пассажирам вагона, и ей показалось, что все они уже исчезли, уступив места новым… «Нет, ну точно… Вон там — разве эти япоши сидели? Нет, я бы сразу запомнила… Сидят, сюсюкают… „Сянь-тянь-сюнь-сень“… Карту города развернули… Тоже… в Эрмитаж собрались? А я куда еду? На вокзал… Родственницу встречать… О Боже, опаздываю! Кошмар, как же она мой дом найдет!» — покрылась холодным потом Мария Даниловна. Она вновь посмотрела за окно — поезд как раз выскочил из темного туннеля и так же быстро миновал очередную станцию. «Ч-черт… Даже название не успела прочитать… А как же, что же… Неужели никто не выходит?» Она перевела взгляд на азиатов — вместо них пожилая чета, раскрыв газету, тихо шепталась, обсуждая, видимо, какую-то статью… «Надо выходить!» — решительно заявила себе пенсионерка Сухова и выпрыгнула из вагона на перрон, проскочив прямо сквозь стену… Не успев даже удивиться, она двинулась вперед, бросая мимоходом взгляд на электронные часы, являющиеся непременным атрибутом каждой станции. Теперь на них горели только нули. Сухова покачала головой и посмотрела на свою руку. В ремешок были встроены изящные песочные часики. Помотав рукой в разные стороны, она так и не смогла понять, сколько же времени они показывают, и, недоуменно хмыкнув, слилась с плотным потоком пассажиров и направилась к эскалатору. «Интересно, а откуда они здесь взялись? С моего поезда? Но он же не останавливался! Ладно, а какая это станция? Где-то должен быть указатель…» Но указателя нигде не было видно, и Мария Даниловна вместе со всеми уныло брела по длинному, освещенному яркими лампами холодного света коридору. Она уже много раз сворачивала в разветвления; сам коридор, казалось, был прорыт не прямо, а со множеством изгибов, но конца ему не было… «Ротагила… Ротагила…» — раздался свистящий шепот где-то рядом с ней. Она оглянулась: молодая женщина в залихватски надвинутом на лоб берете, оживленно указывая рукой куда-то вперед, толкала в нерешительности остановившегося своего спутника — подростка в вязаной шапочке и в не по сезону и возрасту коротких шортах. «Чушь… Люди странные… Куда же мне идти?» — вздрогнула Мария Даниловна от нехорошего предчувствия. «Ротагила!» — зазвучало отовсюду вокруг: каждый спешащий по бесконечному коридору человек с необъяснимым восторгом повторял загадочное слово… «Ротагила?» — в раздумье произнесла Сухова и тут же заметила выход, куда, толпясь, направлялись ее случайные спутники. Сдавленная со всех сторон, она также миновала небольшой проем в стене… Первое, что она увидела, покинув коридор, была коляска, из которой, опасно свесившись, ей подмигнул давешний малыш с необыкновенно взрослым, даже старым лицом… Он вытащил из кармана комбинезончика ту самую ярко-зеленую игрушку и снова сдавил ее с недетской силой… Мария Даниловна в ужасе заткнула уши, но не смогла полностью изолировать себя от раздавшегося резкого звука, — сначала писка, затем какого-то звона…

…Звонил будильник. Калерия, чуть приподнявшись на постели, удивленно смотрела на хозяйку, которая, вместо того чтобы отключить его — достаточно было лишь протянуть руку, — лежала, заткнув уши напряженно сжатыми руками, нервно вздрагивая… Гостья подошла к тумбочке, нажала кнопку — трель прекратилась. Она легко толкнула Марию Даниловну, та открыла глаза и, ничего еще не понимая, изумленно произнесла:

— Ты?!! Откуда? Как ты добралась?

— Чего? — не поняла Калерия, на всякий случай одернув халатик.

— Извини, что опоздала… Транспорт подвел… — просительно пролепетала хозяйка, все еще не отойдя ото сна.

— Куда опоздала?! — расширила глаза гостья. — А, приснилось что-то, что ли? Будильник звонит, звонит…

— Точно… — Мария Даниловна растерянно обвела глазами свою комнату, будто впервые ее видя. — Нет, точно, сон… Бред какой-то…

Она встала и, вспомнив наставления Петрухи, распахнула окно. Оттуда немедленно послышалась брань, крикливые голоса грузчиков, их клокочущий хохот…

— Гады… Полдевятого, ну и горланят! — немедленно проснулась она, столкнувшись с реальностью. Задумчиво вернулась пенсионерка Сухова к постели и тихо опустилась на ее край.

— Кошмар, что ли, приснился? — вновь спросила Калерия, уже переодевшаяся, с чайником в руке. — Мелиссу надо на ночь пить, хорошо нервы успокаивает…

— Мелиссу? — переспросила Мария Даниловна, думая о чем-то своем.

— Ну да, не слышала? У тебя нет? Я вышлю, у нас на даче я целую грядочку выделила… В чай можно заваривать, очень полезно… — от чистого сердца советовала Калерия.

— Да, да… — кивала хозяйка, вспоминая сон.

«Ротагила… Ротагила… Как заклинание какое-то…

Мумба-юмба! Нет, лечиться надо… Или… все же в „Сновости“ позвонить?» — так и не могла принять решение она.

Позавтракав, женщины быстро собрались и отправились в культпоход. Свежий ветер с Невы отогнал от несчастной Марии Даниловны последние остатки ночного наваждения, а радость от предстоящей встречи с прекрасным наполнила ее душу…

— Французская живопись? — с подозрением оглядев афишу выставки, недовольно произнесла Калерия.

— Ну да, — пожала плечами ее спутница.

— А что там? — вопросила гостья.

— Ну… Как это — что? Картины! Гоген, Пикассо, импрессионисты… Менее известные мастера, — с удивлением перечисляла Сухова.

— Пи-кас-со? Тьфу! За это еще деньги платить! — возмутилась Калерия. — Терпеть ненавижу! Это где все в виде кубиков и квадратиков? Или вытянутые, вроде глистов? Нет, не пойду!

— Да что ты? — изумилась Мария Даниловна. — Это… это же произведения мирового класса! Нравятся они нам или нет… мне-то, положим, именно Пикассо тоже не очень… Но не один же он там!

— Еще этот, Ван Гог безухий, — сердито парировала Калерия.

— При чем здесь вообще Ван Гог? К тому же ему «митьки» свои уши подарили, акт милосердия совершили, насколько я знаю, — забормотала Мария Даниловна, но родственница уже не слышала ее, устремившись к кассам.

— Да… красота… — восхищенно произнесла Калерия, остановившись перед Главной лестницей.

— Поднимаемся? — предложила Мария Даниловна.

— Нет, после… Сначала нужно первый этаж осмотреть, — деловито заявила гостья и потянула ее вправо.

— Да там же… ничего особенного! — попыталась возразить та. — Египет, Древняя Греция, Рим… Устанем, а до самого важного так и не дойдем…

— Дойдем! Все осмотрим! — уверила ее Калерия.

— Да ведь годы нужны, чтобы все пристально осмотреть!

— Брось ты, пробежимся — глянем! — Женщины вновь свернули, уже влево, и оказались в мрачноватом Египетском зале.

Мария Даниловна равнодушно смотрела перед собой, Калерия же, напротив, подойдя к стеклянным стендам, внимательно изучала их содержимое.

— Смотри, Марусь! Они, выходит, как матрешки, вкладывались один в другой! — самостоятельно совершила открытие гостья из Перми, рассматривая огромные раскрашенные саркофаги. — Вот, этот в этот, этот — в этот…

Мария Даниловна кивнула и не спеша двинулась по залу, окидывая беглым взглядом экспонаты. Неожиданно, наверное, даже для самой себя Калерия, как ребенок, заинтересовалась Древним Египтом. Она увлеченно читала комментарии, с любопытством разглядывала изящные фигурки непонятных богов…

Мария Даниловна склонилась у одного из шкафов, заметив табличку, извещающую о заключении мирного договора между хеттами и фараоном Рамсесом II. «Рамсес Второй… — задумалась она. — Что-то ведь известное… Чем же? Не только же тем, что у него были любимые песни… И были ли? Надо же, древнейший международный мирный договор… 1296 год… до нашей эры! Обалдеть!» Она вздрогнула, ибо за спиной у нее в этот момент раздался отвратительный писк, напомнивший ей о неприятном сновидении. Мария Даниловна резко обернулась: неподалеку стояла молодая женщина — другая, не похожая на ту, что была во сне, — и махала игрушкой симпатичному малышу, собравшемуся было капризничать под строгими сводами Эрмитажа… Игрушка оказалась резиновой и периодически издавала так похожий на писк звук…

— Не шумите. Заберите ребенка, — сердито одернула молодую мать смотрительница.

— Извините, пожалуйста! — покраснев, произнесла та и подбежала к малютке.

— Зачем вообще с такими ходить, — ворчала сотрудница музея.

— Так не с кем оставить, — с достоинством ответила женщина и, указывая на серьезного мальчика лет шести с блокнотом в руках, пояснила: — Старшего — не оторвать! Для него музей — лучшая награда! Радоваться надо, что не собак по дворам гоняет, а древностями интересуется… А эту куда ж я дену?

Маленькая девочка уже успокоилась и, сжав в одном кулачке игрушку, другой протянула матери, и обе они медленно, со скоростью, доступной коротеньким годовалым ножкам, побрели по залу. Мария Даниловна улыбнулась и заглянула через плечо серьезного мальчика. Он уже закончил срисовывать одну из статуэток и теперь озирался, выбирая новый объект.

— Тебе нравится? — удивилась пожилая женщина.

— Очень, — заметно смущаясь, ответил ребенок.

— Надо же, — она покачала головой.

— Я уже много знаю! Мне мама книжку читала — «Мифы Древнего Египта». Вот это, я нарисовал, бог мудрости Тот…

— Ну молодец! — похвалила Мария Даниловна.

— А еще я начал книгу писать, — доверительно сообщил мальчик. — Только она сейчас дома. А называться будет «Сокровища Хеопса»…

— Вот это да! — только и нашла что сказать изумленная Мария Даниловна.

— А сейчас я что-нибудь по фантазии нарисую, — решил ребенок и присел на корточки посредине зала.

Не желая мешать юному будущему гению, пожилая женщина отошла и, ища глазами Калерию, направилась в другой конец. Гостьи нигде не было видно. За одним из стендов пенсионерка Сухова вновь встретилась с молодой матерью, со смехом глядящей на свое годовалое чадо. Малютка стояла зачарованно уставившись на темную высохшую мумию. Протянув в ее направлении ручку с оттопыренным указательным пальчиком, она произносила одной себе понятные слова:

— Ы! Ы! Ы! Ма-ма — ы!

Отступив шажок назад, девочка случайно наступила на выпавшую, видимо от избытка восторга, игрушку гадко-зеленого цвета. Египетский зал вновь огласился пищанием, и Марию Даниловну вновь передернуло.

«Ротагила… — вспомнила она, и какой-то неприятный холодок наполнил ее изнутри. — Ротагила…» Она машинально обернулась и увидела, что мать уже уносит хныкающую малышку, крепко держащую игрушечного зеленого крокодильчика, затем так же машинально подошла поближе к мумии и вгляделась в пояснительную надпись.

«Мумия жреца Па-ди-иста. Десятый век до нашей эры», — задумчиво произнесла она про себя и перевела глаза на лицо несчастного жреца, усопшего три тысячи лет назад. «Па-ди-ист», — вновь повторила она мысленно. «Ро-та-гила!» — отозвалось где-то внутри. «О Боже! — вдруг осенило ее. — Ротагила — аллигатор, только наоборот! Ротагила — то же крокодил!» Посетившая догадка показалась бы ей смешной, но внутренний холодок все еще не отпускал ее. «Мумия жреца Па-ди-иста… Па-ди-ист… Господи, да я уже сто раз это читала! Па-ди-ист! Аллигатор! Ну и рожа у него!» — с раздражением еще раз взглянула пенсионерка на коричневое лицо с закрытыми глазами и страшным оскалом неплохо для столь почтенного возраста сохранившихся зубов и решительно собралась отправиться на поиски Калерии.

Та как раз входила в зал с противоположной стороны. Быстро сбежав по ступенькам, она, запыхавшись, произнесла:

— Маруся, да вот ты где! А я тебя ищу! Как же мы разминулись? Я тебя не заметила! Уже до греков дошла — ну где, думаю, ты? В туалет, что ли, ходила?

— Да нет, — сердито пробурчала Мария Даниловна, — я все время тут была…

— Ну ладно, на первом побывали, пойдем на второй? — потянула ее к выходу гостья. — Если захочешь, сама потом, уже без меня, античность осмотришь.

— Непременно, — кивнула та. — А что, там что-то интересное было? Все запомнила? Будет что внукам рассказать?

— Чего ж тут рассказывать? — возразила Калерия. — Статуи как статуи, Зевсы-Юпитеры… Даже видела — это… ну как его… Срам один… «Спящий Гермафродит»! Безобразие! Здесь ведь и дети ходят! — Разговаривая, женщины вновь подошли к Главной лестнице и принялись подниматься.

— Я слышала, экскурсанты говорили, что часы с павлином будут бить. Бежим! — устремилась неутомимая Калерия к консультанту, желая уточнить место ожидаемого действия…

Неторопливо прихлебывая чай, Мария Даниловна вытянула усталые ноги.

— Разве ты без сахара пьешь? — удивилась Калерия.

— Да? А я не положила? — рассеянно переспросила хозяйка и придвинула сахарницу. Бросив взгляд на часы, она удовлетворенно кивнула: «Пора и спать… А с утра… Ту-ту! Прощай, Калерушка! И буду… отдыхать, отдыхать и отдыхать!»

— Старею, знаешь ли, — протянула Мария Даниловна. — Уж как я сегодня умоталась — не передать!

— Да, загоняла я тебя! — весело подтвердила гостья. — А нечего! В столице, считай, живешь, а часто ли к культуре приобщаешься? То-то! Следующим летом с тобой в Пушкин, Павловск и Петродворец съездим! В Кронштадт, не знаешь, легко можно попасть?

Мария Даниловна тяжело вздохнула, но, решив заранее, за год, не расстраиваться, выдавила улыбку и, окинув взглядом уже упакованные вещи, спросила:

— Ладно, поздно… Все подготовила? Не проспим?

— Не должны… Да, вот растяпа! Чуть не забыла! Я ведь, хотя и на пять лет тебя моложе, тоже, представь, в маразм впадаю…

«В каком это смысле — тоже?» — обиделась Сухова. Калерия, не обратив внимания на собственную бестактность, радостно продолжала:

— Специально, с самого верху положила… А потом автоматически вглубь засунула… Вот, держи! Это тебе!

— Спасибо… — Хозяйка вертела в руках коробку дорогих шоколадных конфет. — Не стоило беспокоиться…

— Да что ты, какое беспокойство! Светка же на кондитерской работает, им вместо зарплаты конфеты дают — денег, как всегда, на предприятии нет… — разъяснила Калерия.

«Ага, вот двух зайцев и убили — и подарок вроде приличный, и деньги сэкономили», — ехидно подумала пожилая женщина, но вежливо поблагодарила:

— Спасибо… Я очень люблю шоколад… Жаль, сейчас не могу — зубы лечить надо…

— Ничего, вылечишь! Не запускай! А то будешь как эта мумия — краше в гроб кладут…

Мария Даниловна как-то неприятно поразилась не столько самому по себе неэтичному сравнению, сколько совпадению с ее собственными в этот момент мыслями, воспоминаниями о торчащих желто-коричневых зубах некогда могущественного жреца…

— Пора спать, — поднялась она и, плотно задергивая занавески, оставила открытой форточку, после чего, захватив сигареты и пепельницу, отправилась отдать должное любимой привычке за пределами комнаты, решив внять совету Алексеева спать на свежем воздухе в целях профилактики ночных кошмаров…

Будущая теща оперуполномоченного Алексеева, закрывшись в своей комнате, нет-нет да и подходила к двери и внимательно прислушивалась к происходящему, стараясь контролировать ситуацию. В соседней, отделенной крохотным пространством коридора комнате ссорились Петруха и ее дочь Олеся.

«Только бы посуду не стали бить, — грустно подумала Нелли Владимировна. — Надо было давно еще сервиз перенести… и сервант заодно… Переедет он к нам наконец или нет? Двоим-то больше места будет нужно… Ох… Кричат… Не разобрать ничего… Вот дура девка, говорила я ей — скажи сразу… Дотянула до последнего… Как он-то отнесся? Мужик есть мужик… Всем им одно подавай… А остальное, мол, не их забота… Ого, как голос повысил! Мент… Привык на зэков своих орать… Нет, пойду вмешаюсь! Тоже мне — начальник! Раз уж собирается породниться с интеллигентной семьей — пусть будет любезен эти свои милицейские приемы на работе оставить… И что она в нем нашла? Как это всегда хвалят — „не пьет, не курит“?.. Этот же — и пьет, и курит… Не так уж много, правда, другие и больше закладывают… Взять хоть Николая из сто двадцатой… На глазах спился… Такой был труженик, отец семейства, жена — умница, красавица, хозяйка хорошая… А потерял работу — и началось… Петька-то хоть пока работает… Хотя скажи мне кто пару лет назад, что Олеська себе мента найдет! Ни за что бы не поверила… Ан вот оно как… Однако стихло… Нет, опять, теперь уже она голос повысила… Надо выйти… Как бы до худого не дошло… Нет, не будет же он ее бить! Такой был тихий, положительный… А кто его знает! Все-таки работа должна оставить неизгладимый след… Выползу-ка тихонько, на разведку… Будто чайник поставить… — Женщина осторожно повернула ручку двери, но снова отпрянула: — Нет, страшно… Попадусь еще под горячую руку… Вмешаться-то несложно, да ведь могу им все испортить… Милые бранятся — только тешатся… Вряд ли она готова вот так запросто такого мужика упустить… Непьющий, работящий… Баньку вот на даче срубил… Красавец, наконец… Отпугнуть-то легко… Пусть сама разбирается, авось еще помирятся! Вон мы с Митенькой покойным… Характерец-то у него был… А Олеська — вся в него… Чуть что не по ней — за дверь и была такова, погуляет, погуляет, успокоится — и все в порядке… Митя-то дольше отходил: бывало, уйдет, хлопнет дверью так, что стекла звенят, посуда падает…» — Размышления Нелли Владимировны прервал громкий хлопок, в коридоре что-то упало… Женщина, ожидая самого неприятного, с трепетом выглянула за дверь. Смущенный Алексеев, наспех всунув ноги в ботинки, выскочил на улицу, успев напоследок крикнуть:

— Я ее сейчас догоню!

Снова стукнула дверь. «Куда там!» — покачала головой будущая теща, заранее расстроившись. С тоской оглядевшись вокруг, она принялась за уборку в коридоре…

…Полчища людей двигались вдоль берега… Темнело, и Мария Даниловна, наблюдая за ними откуда-то сверху, с трудом различила, что это люди — пешие и на колесницах. Пытаясь рассмотреть внимательнее, она напряглась и, похоже, несколько приблизилась к ним, уже остановившимся для отдыха. Повозки были украшены причудливыми изображениями, люди одеты в какие-то необычные, смутно знакомые одеяния… Присмотревшись, пенсионерка Сухова безошибочно узнала в них египтян… Недавно опустившееся за море солнце вновь поднялось над горизонтом, осветив какие-то холмы… При свете дня египтяне продолжали свой поход, переправившись через реку, и Мария Даниловна заметила, что все они вооружены… Войско решительно направлялось вперед, ничего особенного на пути его не происходило, но пожилая женщина с интересом наблюдала за ним, ловя каждую мелочь… Она то взирала с высоты полета птиц, и тогда люди казались крохотными, не больше муравьев, ряды — стройными, уверенно двигающимися к известной только им цели; то неведомым образом приближалась, оказываясь совсем рядом, и тогда она замечала детали одежды, смуглые, необычные лица, слышала чужую, непонятную ей речь… Каждая большая группа воинов, как догадалась Мария Даниловна, — а всего она насчитала их четыре, — была посвящена своему богу, а многие колесницы увенчивались штандартом с изображением идола — покровителя армии. «Какие чудовища… — содрогнулась пенсионерка Сухова, внимательно вглядевшись в одно из изображений. — Длинные волосы… Звериная морда… Огромные злобные глаза, будто налитые кровью… Кто это?» — «Сет!» — тут же прозвучал ответ в ее голове.

«Сет? Что такое Сет? — не поняла она и всмотрелась в символ другой армии. — Голова птичья… Только круглее… А шар — со змеей, что ли? Вместо шапки… Ничего не понимаю!»

«Силен Ра — слабы враги! Высок Ра — низки враги! Жив Ра — мертвы враги!» — будто откуда-то издалека пронеслось вдруг в ее сознании. «Ра? — смогла задуматься Мария Даниловна. — Это что-то знакомое… Бог… солнца, да?» — «Вознесся Ра — пали враги!» — прозвучало отзвуком как бы в ответ.

С высоты обзора, доступного неведомым образом Марии Даниловне, было ясно, что между каждой из четырех армий существовал значительный интервал. «Маленькие… как оловянные солдатики… — улыбнулась она. — Где-то я видела игрушечное сражение? Где же? Когда?…» Она приблизилась к первой группе войск и неожиданно для себя узнала одного из едущих в авангарде. «Дорогое убранство колесницы… Богатая одежда… А на голове-то! Что-то царское! Это же, верно, фараон! Молодой, лицо решительное!» — «Рэмсс…» — отозвалось издалека. «Рэмсс? Рамсес… Второй, что ли?»

События будто увеличили скорость. Как на быстро прокручиваемой кинопленке, замелькали действующие лица… Первая армия расположилась на привал; те же, что находились в отдалении, все еще продвигались вперед, но разделявшее их расстояние было пока велико… Двое людей с азиатскими лицами что-то сообщали молодому фараону, тот внимательно слушал, и Марии Даниловне показалось, что он рад услышанному. Внезапно она ужаснулась: она отчетливо увидела, как из их уст выползают черные змеи, оплетая вождя египтян, заползая к нему в уши… В страхе она отпрянула и снова оказалась высоко над землей. Немного южнее тысячи вражеских колесниц уничтожали одну из египетских армий. Еще живые солдаты в панике бежали к армии Рамсеса, надеясь укрыться там от безжалостных преследователей. Сухова вскрикнула, но, конечно же, не была услышана: лагерь ни о чем не подозревающих воинов кольцом окружался противниками — грозными бородатыми хеттами, как сразу догадалась наблюдательница. Многим тысячам воинов не суждено будет увидеть рассвет…

«Вы в засаде! Бегите, пока кольцо не сомкнулось! Силы не равны — я же вижу! Это ловушка!» — хотелось крикнуть ей, но голос ее потонул в пронзительном звоне…

— Послушай, что-то ты сдавать стала… — мягко касаясь плеча Марии Даниловны, произнесла Калерия. — Кричишь по ночам… Вот, вся дрожишь… Выпей хоть валерьянки… Сейчас накапаю…

Мария Даниловна, облокотившись на руку, молча позволила поухаживать за собой, приняла лекарство. Мрачные ощущения, оставленные сном, не покидали ее, ей все еще казалось, что происшедшее было не просто реальностью, — участие в этом ее самой не вызывало у нее в тот момент сомнений…

— Оставайся дома, поняла? Хлеб, булка есть, дальше кухни — ни ногой! — распоряжалась гостья.

— Постой… Ты же сегодня уезжаешь? — с трудом сообразила Мария Даниловна. — Я же проводить должна…

— Не должна. Здоровье, Марусенька, это самое дорогое, что у нас есть. Не шути с этим. Это ведь я так перед тобой виновата — не рассчитала, что тебе тяжело меня сопровождать будет… Нет уж, до вокзала доберусь сама, ты только объяснишь — справлюсь… А ты лечись! — не допускающим возражений тоном заявила гостья и плотно укутала хозяйку одеялом. «Годы берут свое… — печально подумала она. — Неужели и я через пять лет такая же нервная буду?…»

Посидев на дорожку прямо на чемодане и энергично чмокнув довольную в глубине души хозяйку в щечку, Калерия наконец уехала. Облегченно вздохнув, Мария Даниловна вскочила с постели и подошла к окну.

«С ума сойти… Египет… Да ведь мне уже лет тридцать Египет не снился! Неужели опять, все сначала? Ну нет, уж лучше в метро колесить… Станция „Рыба“!» — подмигнула она самой себе и закрыла форточку, после чего снова нырнула под одеяло, желая поспать еще пару часиков…

На этот раз она выспалась без приключений. С удовольствием напившись уже в полдень кофе, она занялась наведением порядка в комнате и довольно преуспела в этом, как вдруг услышала звонок в дверь. Комната ее располагалась далеко, и она обычно не ходила открывать — всегда кто-то из соседей оказывался ближе. Но звонок все звонил, и пожилая женщина догадалась, что она одна в квартире. Сунув ноги в шлепанцы, она поспешила по коридору.

На пороге стоял мальчик в толстых круглых очках, беретике и с портфелем в руках.

— Здравствуйте, я из двести пятьдесят третьей школы. Мы — юные тимуровцы, записываем всех лиц пожилого возраста…

Мария Даниловна машинально провела себе по щеке, затем покачала головой, подумав: «Ну и чего обиделась? Действительно, давно уже не девочка… Лицо-то пожилое, ничего не скажешь! Хотя… если к косметологу заглянуть… Кажется, через улицу кабинет есть…» Мальчик с умным видом продолжал:

— Мы помогаем тем, кто нуждается в нашей помощи: ходим в магазины, в аптеки, можем погулять с собакой или почитать вслух…

— А что, это идея! — обрадовалась Сухова. — Пойдем, я тебя чаем напою! А потом ты мне почитаешь… А там, глядишь, и собачку заведу — давно хочу, да выгуливать лень… Как хорошо, что молодежь за ум взялась! И то верно — сегодня вы нам помогаете, завтра мы вам… То есть не мы, а ваши внуки…

Мальчик в раздумьях топтался на пороге.

— Идем, идем! — она решительно увлекла его в комнату.

— Садись сюда. Так, молодец… Сейчас я устроюсь поудобнее…

— Нет, погодите! — нашелся слегка ошалевший от ее напора ребенок. — Я сначала должен вас записать! — Он полез в портфель.

— Понимаю, — согласилась Мария Даниловна. — Значит, так: родилась я в одна тысяча девятьсот трид…

— Вы кто? — перебил ее мальчик. — Нам нужно все по порядку: инвалид? блокадник? пенсионер? ветеран? Ну и так далее… — Он нетерпеливо листал тетрадь со множеством записей на разграфленных страницах.

— Не инвалид, к счастью, — радостно сообщила Мария Даниловна. — А так — и блокадник, и пенсионер… — Она замолчала. Глаза ее, рассеяно скользившие по книжным полкам в поисках подходящего совместного чтения, наткнулись на книгу, при виде которой пожилая женщина воскликнула:

— Ой! Боже мой, как некрасиво…

Мальчик, откровенно озиравшийся вокруг в то время, пока хозяйка искала книгу, вздрогнул и посмотрел на Марию Даниловну. Она же, продолжая стоять к нему спиной, сказала:

— Ну и память! Ну как же так можно! Мне же Петр Эрикович еще полгода назад книжку дал… А я просто забыла! Ну можешь себе представить? — обернулась она к гостю. Ребенок, приняв вид необычайной занятости, писал что-то в тетрадке.

— Тебя как зовут?

— Вова. Я, значит, отмечу: блокадник, пенсионер… Фамилия, имя, отчество?

Мария Даниловна представилась, затем, встав на стул, дотянулась до забытой книги.

— Вот. Ну как хорошо, что ты, Вова, пришел! Неудобно ведь перед человеком…

— Вы одинокая? — строго спросил Вова.

— Да, куда уж одинокее! То есть, ну одинокая, в общем, — сама поражаясь своему косноязычию, подтвердила хозяйка.

— Ну ладно, — оторвался Вова от записей. — Вы нам подходите. Берем вас на учет.

— Теперь приступим? — обрадовалась пенсионерка Сухова.

— Еще, чуть не забыл! — почти искренне сказал мальчик, но его выдавал какой-то азартный блеск глаз, который Мария Даниловна непременно бы заметила и заподозрила бы что-то неладное, не уткнись она в найденную книгу.

— А, что? — подняла голову она.

— Нам необходимо записать номер вашего пенсионного удостоверения, — чуть медленнее, чем нужно было бы, произнес Вова, сверля глазами непрозрачные дверцы буфета.

— Конечно, понимаю. Порядок есть порядок, — кивнула Мария Даниловна и, отвернувшись, извлекла откуда-то тряпичный сверток. Она плюхнула его на стол и разложила перед гостем документы. Заметив плохо скрытое удивление, она, широко улыбнувшись, пояснила:

— Я их всегда при себе ношу! Все! А то мало ли соседи со… то есть украдут… Залезали уже… А у нас как? Без документов — никуда, без бумажки ты букашка…

Вова переписывал номер удостоверения, но на лице его не чувствовалось радости от выполненного долга.

— Ну что ж, давайте я вам немного почитаю, раз это пока единственная ваша просьба… А в магазин, в аптеку — оставите заявку…

— Да с этим я сама справлюсь! — обнадежила его хозяйка. — Держи, читай с той страницы, где закладка. Начала и забыла! Ну не читается, не идет! Может, на слух легче будет?

Сухова откинулась в кресле и закрыла глаза. Чтение не наступало, — шурша страницами, Вова судорожно обшаривал комнату взглядом, понимая, что спустя минуту будет лишен этой возможности.

— Ну? — потеряла терпение Мария Даниловна.

— «Две трети масонов… — забубнил мальчик, — не могут ответить на вопрос об истинном характере собственного бога»… Что это за муть? — Он посмотрел на обложку и прочел: — «За фасадом масонского храма»…

— Ты же только начал! — возмутилась Мария Даниловна. — Ну хотя бы главу-то прочти!

— «В нем зашифрованы имена трех богов, — продолжал монотонно читать Вова. — Еврейского Яхве, ханаанского Ваала и египетского Осириса. Два последних относятся к не дошедшим до нынешних дней религиям. Осирис — древнеегипетский бог подземелья, загробного царства…»

— Постой! Остановись! — крикнула слушательница и вскочила с кресла, уронив на пол плед. — Где, где ты это вычитал?

— Да здесь, где вы сказали, — ткнул пальцем в страницу Вова, обрадовавшись заминке и выбрав на этот раз объектом своего пристального внимания комод.

— «Вытекающие из недр христианства…» — бормотала она, — так… «золото становилось для них высшим смыслом…» так… Ага! Вот! «Древние египтяне с их культом священных животных сделали быка божеством Солнца и золота одновременно… Моисей, выведший свой народ из Египта…» Сколько же можно! При чем тут Египет? Почему он не дает мне покоя, всюду лезет на глаза?

— У меня в горле пересохло, — решив наконец переходить к действию, сообщил мальчик.

— Ой, извини, пожалуйста! — воскликнула Мария Даниловна, всегда боявшаяся нарушить законы гостеприимства. — Хочешь чаю? А может быть, какао? Я могу сварить!

— Чай… — задумался Вова. — Или нет, какао! Или лучше, если можно, и того, и другого! Вот. Можно?

— Да, конечно! Только посиди тогда немного, ладно? Я постараюсь побыстрее… Сейчас, поставлю молоко, оно закипит… — Мария Даниловна с воодушевлением выбежала из комнаты, но, не успев даже включить газ, услышала новый звонок и, помня, что соседей дома нет, устремилась к двери.

— Не отвлеку вас? — как-то печально вопросил Алексеев и, не дожидаясь ответа, направился в комнату.

Вову они застигли врасплох. Никак не ожидая такого стремительного закипания молока, он деловито ворошил содержимое одного из ящиков комода. В кармане его уже лежала небольшая шкатулка, что было практически незаметно.

Мария Даниловна открыла рот от изумления.

— Ваш? — обернулся к ней опер, но, уловив охватившее ее недоумение, пристально посмотрел на мальчика:

— А ну-ка, орел… Нет уж, теперь стесняться поздно! Давай-ка, развернись… Ага, очки, глаза… серые, да? Ну точно. Рост, вес… Все совпадает!

— С чем совпадает? — почти уже догадавшись, на всякий случай уточнила Мария Даниловна. Вова напряженно хмурил брови.

— С описаниями потерпевших совпадает! — радостно сообщил Петруха. — И портфельчик на месте… Вас он что, тоже осчастливить предлагал? Шефская помощь, так сказать…

— Юный тимуровец он, — сурово выдавила Мария Даниловна.

— Скорее, юный гайдаровец! Эх вы, простота! Когда тимуровцы-то были? В вашем детстве? Ну даже если в моем… А это он уборку проводит? Ну, Миша…

— Он — Вова, — уточнила Мария Даниловна.

— А на той неделе был Мишей. Еще Олегом, если память мне не изменяет… Сынок, ответь, — подмигнул ему Алексеев, — это уборка какая — влажная или сухая?

— Я буду говорить только в присутствии моего адвоката! — нашелся Вова.

— Ну что ж, — усмехнулся Петруха. — Ты имеешь право на один телефонный звонок…

— Что за чушь? — удивилась Мария Даниловна. — Он же несовершеннолетний! Какой звонок, какой адвокат?

— А он это и сам прекрасно знает! Охота дурачком прикидываться… или чересчур умным, что, по-моему, одно и то же… пускай, жалко, что ли? Пойдем-ка, дорогой гражданин…

— Куда? — отступил назад Вова, крепко прижимая к себе портфель.

— Куда следует! — многозначительно произнес опер.

— С чего бы это? Не пойду я никуда! Я вас не знаю, вы меня не знаете… Силой по улице потащите? Мне люди помогут! — затараторил находчивый «тимуровец».

— Оперуполномоченный Алексеев! — представился Петруха и привычным движением опустил руку в карман. Лицо его едва заметно посерело, но, делая вид, что ничего не произошло, он вынул какую-то жестяную бляху и, умело помахав ею перед носом незадачливого воришки, засунул обратно.

— Я ведь, голубчик, могу не силой, как ты изволил выразиться, тащить тебя… Что я, нанятый? В тебе полмешка сахара весу, даже побольше… Ищи дурака! Я звякну, машинка подъедет… Би-би! Прокатишься с ветерком, правда, обломаю тебя: недалеко тут…

Подавленный моральным, а может быть, и физическим превосходством, Вова молчал, репетируя мысленно, по-видимому, свой предстоящий разговор с адвокатом.

— Присмотрите за ним пока, — кивнул опер Марии Даниловне. Та с готовностью кивнула. Лицо мальчика озарилось мимолетной, тут же скрытой радостью, и опытный Петруха догадался, что юный мошенник замыслил побег.

— Не обижайтесь, пожалуйста, Мария Даниловна, — обратился Петруха к хозяйке, — но я вынужден, пока звоню, запереть вас с этим господином… Как твоя фамилия? Ну молчи, молчи. Большой вроде, а не знаешь… У меня племяннице четыре — она и то свою фамилию назубок выучила… — Алексеев вынул на глазах ошеломленной пенсионерки ключи из замочной скважины и пояснил: — Видите ли, ну кто его знает? Может, он какое-нибудь каратэ-шмаратэ изучил, или выудит из-за пазухи баллончик… или книжкой вас огреет… — Опер невзначай поднял и повертел только что читанную книгу и хмыкнул, заметив ее название, затем положил на место и вышел. Послышался лязг запираемой двери.

Вова сел на стул и принялся копаться в портфеле. Мария Даниловна мысленно возмущалась: «Нет, я все понимаю, но закрыть… меня! В моей же собственной комнате! Да еще с малолетним преступником!»

— Ах ты, гад! — погрозила она ему кулаком. — Объегорить захотел! Я тебе покажу!

Вова извлек наконец то, что искал. Эффектно щелкнув зажигалкой, он закурил «Кэмэл», смяв пустую пачку и демонстративно бросив ее на пол.

— Вот мерзавец! — воскликнула хозяйка. — Ах ты… Еще пепел стряхивает! Прекрати, кому говорят! — Она накинулась на мальчика и, схватив его за шиворот, с максимально доступной ей силой встряхнула. Выпала шкатулка. От потасовки, увечий в которой Марии Даниловне было бы не избежать, ее спас вовремя вернувшийся Алексеев.

Комната наполнилась дымом. Сухова нервно курила, меря шагами пространство. Петруха, листая книгу о масонах, изредка хмыкал, но комментировать, похоже, не собирался.

Подъехали коллеги. Сбивчиво рассказав работникам милиции суть дела, потерпевшая составила заявление и договорилась о последующих, к сожалению обязательных для нее, визитах.

Наконец все кончилось, и Алексеев, развалившись в кресле, произнес:

— Ну-с, любезная Мария Даниловна! Сколько мы с вами сегодня сэкономили?

— В каком смысле?

— Ну, что у вас тут ценного запрятано? На сколько бы он вас обнес?

— Бог его знает… Гад! Не знаю, что бы он еще нашел… Вредитель! Ну молодежь! А в шкатулке — фамильные драгоценности… Не просто дорогостоящие, но и ценные как память, реликвия…

— До чего ж редко мне жалко потерпевших! — признался неожиданно опер. — Даже вас, при всем уважении…

— Что это вы хотите сказать?

— То, что сказал. Ну не идиотизм ли — хранить всякий старый хлам типа порванных резиновых сапог на антресолях, а золотишко — на самом видном месте? Нет чтоб наоборот… Вот вы — часто эти свои украшения надеваете? Нет? Вот видите! Так убирайте подальше! Захотите покрасоваться — можно и на антресоли слазить, ничего… По крайней мере от таких мимолетных воришек будете застрахованы, а чтоб грабители рангом повыше вами занялись — так это вряд ли, без наводки не полезут… За меня можете не беспокоиться — я буду нем как рыба…

— Пожалуй, вы в чем-то правы, — задумалась пенсионерка.

— А то! Вон, где-то — слышали? — воры вынесли из квартиры не видик, не ценности, а какой-то неисправный черно-белый телевизор…

— На детали? — догадалась Мария Даниловна.

— Если бы… Такое только по наводке возможно — хозяева в телевизоре миллионов пятьдесят хранили… То-то…

— Ладно, убедили! — согласилась женщина. — Как же вы кстати зашли! И не только в смысле этого «тимуровца»… Мне ваш совет нужен!

— Интересно… а мне, представьте, ваш…

— Ну надо же, какое совпадение! Давайте, вы первый!

— Хорошо… Даже, скорее, не совет… Просто неплохо бы мне ваше мнение узнать… Вы человек опытный…

— Что же произошло? Рассказывайте! — предложила Сухова.

— Ну, произошло одно событие… Хм, даже два… Одно плохое, а другое еще хуже… С какого бы начать?

— Давайте с наихудшего! — набралась мужества Мария Даниловна.

— Эх… Даже не знаю… В общем… Олеся… — опер замолк, подбирая слова.

— Поссорились? — предположила Мария Даниловна. — Это ничего, помиритесь! Вот, помню, в ранней еще молодости…

— Да не совсем так, — задумчиво перебил ее Петруха. — Я тут узнал одну новость и не могу прийти к какому-либо решению…

— Не тяните, да говорите же наконец!

— Моя Олеся… Ей же двадцать пять! Я думал, вот попалась хорошая девушка, из приличной семьи, образованная… А она… А у нее…

— Стоп, стоп! Все поняла! У нее будет ребенок, да? — перебила слушательница и, не услышав ответа, быстро продолжала:

— Так это еще дело поправимое! Я бы, конечно, посоветовала родить, все-таки дети украшают нашу жизнь… Эх… — печально вздохнула она, вспомнив свои утраты. — Но раз вы так категорически настроены, ну и прерывайте! Сейчас же можно чуть ли не до тридцати недель… Могу в газете объявления посмотреть…

— Да что вы! Не в этом совсем дело! — взмолился Петруха, останавливая кипучую деятельность собеседницы. — И вообще, аборт есть убийство и запрещен правилами Шестого Вселенского и поместного Анкирского соборов! Проблема-то иная… У нее уже есть ребенок!

— Да? Вот это да… Что ж она вам не сказала?

— Вот и я ее о том же спросил… В первый класс пошел в этом году! С ума сойти! Да не будь его школа такой навороченной, может, я бы только после свадьбы об этом узнал!

— При чем тут школа?

— Ох, да ей пришлось раскрыть тайну… Всех родственников, знакомых на уши подняли — учебники, тетрадки… Во, точно, еще в «Судостроителе»-то я не был!

— Каком «Судостроителе»?

— Да здесь, на Садовой, книжный! Может, там эти прописи продаются? Весь город обегал, сколько очередей отстоял!

— Прописи? — не поняла Сухова. — А что, это дефицит?

— Каких только нет в продаже! В каждой школе — своя программа, а чтоб не перепутали, на обложках разные картинки. Этим вот приспичили прописи с крокодильчиками! С жирафами — повсюду, с медведями, с зайчиками… А нужных — нигде нет!

— С крокодильчиками? — стало как-то нехорошо на душе у Марии Даниловны, усмотревшей и в этом более чем случайном совпадении зловещее предзнаменование.

— Ну да, с ними… — мрачно кивнул опер. — Она же — вот хитрая! — вначале список покупок всучила, я ничего такого и не заподозрил… Мало ли, подумал, кто-то из любимых воспитанников в школу пошел, она же логопед, детишки ее обожают! Она такая приветливая, добрая, умная… и хитрая! Обегав полгорода, я уже не рад поручению был, вернулся, говорю: «Милая, может, перебьется твой ученик без этих крокодильчиков?» А она — в слезы, ну тут-то все и началось! Все ведь обидно — и то, что скрывала… А теперь еще думать надо — я же не готов к детям, нет, я теоретически не против, но сразу семилетнего? С ним же подружиться надо, контакт найти… Жилищные условия создать, наконец…

— Н-да… — качала головой Мария Даниловна. — Вот незадача… Хотя — если вы спрашиваете мое мнение — я считаю, что вы должны не просто простить ее, а как бы даже забыть об этом неприятном инциденте… Принять как должное… Да, подружиться с мальчиком, чтобы из него такой вот Вовочка не вырос… Ну и все прочее… Это если вы хотите восстановить хорошие отношения с вашей подругой…

— Думаете? — с надеждой спросил Петруха.

— Уверена! По крайней мере, будь я на ее месте, я бы ждала только такой реакции… А то вон я в газете прочитала… Одна женщина в Америке утопила двух маленьких детей — оказывается, ее возлюбленный сказал, что с детьми она ему не нужна… Вот она буквально все и истолковала…

— Да что там в Америке! И здесь таких примеров… — вздохнул Алексеев.

— Ладно, а что же за вторая новость? Та, что не такая плохая? С этой разобрались, вовсе и не страшно оказалось, — напомнила Сухова.

— А, ну вторая вообще-то напрямую вытекает из первой, да тут вы мне, к сожалению, ничем не поможете… Мы же с Олесей, когда ругались, уж так сильно поскандалили… Я, конечно, виноват, не нужно было так… В общем, она выскочила, дверью хлопнула и была такова!