Явка с повинной

Власти, они ведь глубоко не копают, подбирают готовенькое, то, что лежит на поверхности, и, не мешкая, творят скорый суд. Им ведь главное — восстановить спокойствие и порядок, а не добиться торжества справедливости.

ЭЛЛИС ПИТЕРС

«Страсти по мощам»

По грязному кухонному столу пробежал таракан. Щелчком сбросив его на пол, мужчина поморщился, затушил папиросу в консервной банке, уже полной окурков, и сказал:

— Ты уж извини, Толик, что я на тебя свои проблемы навешал… Душу излил…

— Да ладно, Вовка, чего там! — похлопал его по плечу Толик, человек лет сорока, одетый в засаленный спортивный костюм с обвисшими коленками. — Какие проблемы?

Не спрашивая согласия, он налил водки в стакан соседа, плеснул себе и выпил, понюхав засохший кусок хлеба.

— Не могу больше терпеть! — хлопнул рукой по столу Владимир, мужчина чуть за тридцать, одетый так же по-домашнему небрежно.

— Не терпи, — исподлобья взглянул на него Толик.

Не услышав совета, Вова истерично взвизгнул:

— Достала уже, понимаешь?

Собеседник согласно кивнул. В это же время раздался громкий стук в стену. Мужчины переглянулись.

— Стерва! — понизив голос, прокомментировал Владимир.

— Это точно, — кивнул Анатолий. — Сколько тут рядом с вами, бок, можно сказать, о бок, живу — не понимаю, как ты ее терпишь? Молодой мужик должен жить один, баб водить, гулять на всю катушку — ну все как полагается… А сидишь тут, горшки за ней выносишь…

— Блин… Хорошо хоть до горшков пока не дошло… — тихо произнес Вова. — А так — это ты верно заметил. «Должен жить один»… Гадина! Всю жизнь ей под ноги возьми да положи! — Он продолжал теперь уже нарочито писклявым голосом: — «Вовочка, надолго не уходи — я одна боюсь!», «Не шуми, Володечка, я хочу спать!». Тьфу!

— Взял бы, к примеру, занялся бы бизнесом, купил бы квартиру, ну все такое, — предложил сосед. — Свалил бы от тетки — чего ты ей, нянька, что ли?

— Свалил бы… Куда, на хрен, я могу свалить? — почти выкрикнул Владимир, но вовремя осекся. — Была ведь квартира! Была, да сплыла… — добавил он тише. — Все у меня было!

— И куда делось? — закурив, лениво спросил Толик, смотря в окно, за которым было темно.

— Сгорело все… — выдавил Вова.

— Страховать надо было!

— Да какое «страховать»! «Сгорело»! За долги сгорело, понятно? Такие терки были — надо радоваться, что жив остался! А теперь все, что имею, — это допотопная «пятерка» да эта сраная комнатка по месту прописки! Ч-черт!

— А че было, расскажи, а?

— Да ничего особенного, — покачал головой Вова. — Не один я тогда погорел — все! Да и до сих пор горят в этом сволочном государстве с его вонючими законами!

— Диссидент? — подмигнул Толик.

— Сам ты… Только ведь раскрутился, начал подниматься, так дело хорошо шло… Ты пойми, ведь не только из-за бабок — принципиально обидно, что ничем в совке не займешься, обязательно крылышки подрежут!

— Раскрутился, — напомнил сосед. — Ну, дальше?

— Я возил тачки из-за бугра. Это ведь, знаешь, в худшем случае пятьдесят процентов прибыли, а обычно — сто! Сто процентов навара — ты прикинь!

— Прикидываю, — кивнул Анатолий. — Неплохо.

— Ну а потом резко, как снег на голову, — бух! Пошлина на тачки! А у меня как раз перегонялась партия машин… И ничего с ними было уже не сделать!

— Говорят, скоро отменят эту пошлину…

— Говорят… Да теперь-то чего? Поезд ушел. Теперь мне уже и не подняться! Половине города был должен! Кое с кем расплатился… С самыми крутыми… Даже вспоминать не хочется… Думал ведь, что обойдется, я ж не крал их деньги, это же совок виноват! Да не обошлось…

— А сейчас?

— Ну, сейчас-то я более или менее спокоен — долгов еще немерено, да вроде терпят, не требуют… И все равно — кручусь как могу, да какое там — на квартиру, на долги-то не наработаешь! Блин, ну что же делать?

За тонкой стеной послышалось поскрипывание паркета, шаркающие шаги, мерящие пространство.

— Гнида… — прошептал Вова. — Разбудили, так она теперь всю ночь спать не будет, да запилит еще… «Из-за ваших, Володечка, разговоров я не спала, так что уж будь любезен…»

— Н-да… — протянул Толик. — В двенадцати метрах с престарелой теткой — не позавидуешь!

— Да хоть в двадцати! Хоть в ста! С ее-то характером!

— Безвыходных положений не бывает, — понизив голос, сообщил сосед.

— Конечно, — пожал плечами Вова. — Весьма вероятно, что я ее переживу, отчего бы и не пережить? Все-таки на сорок лет моложе… Да только в нашем роду много долгожителей! Реально, что она еще лет двадцать спокойно протянет! Тогда уж точно до горшков дело дойдет!

— Двадцать… — усмехнулся Толик. — Бери выше! Библию читал? Святая, говорят, книга! У меня дочка, ну, малолетка, она с моей бывшей проживает, так вот она в какую-то воскресную школу ходит, рассказывала тут как-то мне. Слышь, а? — раньше люди по триста лет жили! Нои-Авраамы! А потом, мол, за грехи время наше сократилось… Но все же — протяни она сто лет, а? Каково?

— Тебе хорошо шутить… — сдавленно произнес Владимир.

— Рабы заслуживают своей участи, — негромко сказал Толик.

— Рабы… — машинально повторил сосед. — Ты это к чему?

— Да к тому… Зачем ей еще двадцать лет небо коптить? Пожила свое, погуляла — пора и тебе дать дорогу… Сечешь?

— Погоди, погоди… Ты что же, предлагаешь ее убить? — почти шепотом спросил Вова.

— Ясное дело, — закурив, кивнул Толик.

— Ерунда, — помотал головой Владимир. — Как? Когда? Да и без толку! Сразу меня же и посадят! У нее ж и знакомых нет, ну кроме бабок во дворике! Понятно, что только я — больше некому!

— Это-то понятно, но можно все так обернуть, что и ее уже с нами не будет, и тебя не привлечешь…

— У меня денег нет, — догадался Вова.

— У меня тоже, — сообщил Толик.

— Тогда при чем здесь все это? Чего ты тогда душу травишь? Что-то я тебя не понимаю!

— Да куда уж проще, недотепа! Темнота ты, Вовка! Есть выход, и он одинаково выгоден и тебе, и мне…

— Я на все согласен! Говори!

— Ну, слушай! Ничего нового-то я, в сущности, не предлагаю. Я убиваю твоего врага. Ты в это время крутишься где-нибудь среди людей, обеспечиваешь себе стопроцентное алиби. Пусть ее смерть выгодна только тебе, ну и что? Менты ничего не докажут, если в момент гибели ты был в другом месте, и желательно подальше отсюда… Усек?

— Ты что же… ты… сам… ее? — расширил в изумлении глаза собеседник.

— Ну да… — пожал плечами Толик. — А че такого-то? Делов-то! Будь она молодая беременная баба, я б не стал — грех, че и говорить-то! А эта старая карга свое отжила! Сам ведь так считаешь, скажешь — нет?

— Ну, спасибо, сосед! — пожал ему руку Вова. — Вечно буду тебе благодарен! Мы тут такую гулянку устроим!

— Не спеши, — осадил его Толик. — Я тебе, как говорится, помогу, но затем и ты мне помочь должен…

— Как? — похолодел Вова.

— Так! Я ведь тоже врага имею, и ситуация сходная: если я сам его пришью, тут же меня и повяжут, легко вычислят. Ну ничего, похороним твою Кланю — и за мое дело возьмемся. То есть ты возьмешься.

— Я?! Да я же никогда!.. Я не умею! Не смогу!

— Не боись! Мужик, а уже и раскис! Ниче такого от тебя и не потребуется. Я за эти дни все подготовлю. Объясню подробно попозже. Пойми одно: тебе несложно будет! Совсем несложно! Зато подумай о результате! Останешься один в комнате, делай что хошь! Можно даже ванну в кухню поставить, думаю, влезет; а хошь — разъедем квартиру, получим по отдельной в новостройках… И ничего мне должен не будешь! А?

— Согласен, — помолчав, тихо сказал Владимир.

Держа под курткой фомку, только что купленную, но, в целях конспирации, на другом конце города, Анатолий поднимался по лестнице. Он давно жил в этом доме и знал наверняка, что все соседи из квартиры напротив были сейчас на работе. Никем не замеченный, он остановился на площадке своего, последнего, этажа, трижды сплюнув через левое плечо, натянул на руки резиновые перчатки, затем, достав фомку, аккуратно обтер ее салфеткой…

Предварительные приготовления на этом закончились. Просунув фомку в дверную щель около замка, Анатолий подналег на нее. Древесина слегка расщепилась, и старая хилая дверь поддалась. Зайдя в квартиру, он притворил ее и в некотором недоумении замер.

«Что за черт! — сердито думал взломщик. — Бывает, чашку уронишь, так эта старая развалина тут же ковыляет: „Не шумите, Анатолий, я сколько раз вас просила!“ А тут — что за дела? Спит она там? В сортире сидит? Зараза! Не крушить же в самом деле тут все! Была охота — еще восстанавливать потом! Это совершенно незачем! Моя задача — проникнуть, тюкнуть ее прямо в коридоре, потому что она непременно должна была выползти! Изобразить эдаких незадачливых воришек, которые не рассчитывали на мокруху и потому слиняли, ничего не взяв с перепугу! Вот гадина! Не то слово! Надо ее как-то оттуда выкуривать… Время идет — ну мало ли, как всегда по закону подлости выходит, принесет кого-нибудь нелегкая… Нет, нужно ее срочно убирать…»

— Клавдия Федоровна! Клавдия Федоровна! — громко крикнул он, стукнув ногой в дверь соседки.

— Какое хамство! Анатолий, вы снова пьяны! — послышался недовольный женский голос. Бубнил телевизор, и было похоже, что старуха не собирается от него отрываться.

— Клавдия Федоровна! Там гуманитарную помощь дают! — пришло в голову Толику.

Пожилая женщина полулежала в кресле. Так и не подумав встать, она пробурчала себе под нос:

— Мне пенсию платят! Пусть и небольшую, да не привыкла побираться! Нужны нам их капиталистические подачки!

— В жилконторе! Надо сейчас с паспортом подойти! — настаивал не услышавший отклика сосед.

Клавдия Федоровна не спеша приподнялась и, медленно подойдя к телевизору, прибавила громкость.

«Зараза, — правильно понял ситуацию Анатолий. — И я хорош — не с того бока наехал. Что же еще ей сообщить?»

— Клавдия Федоровна! Тут счет за коммунальные услуги пришел! — нашелся он, секунду помедлив.

— Просуньте под дверь! — визгливо выкрикнула женщина.

«Ну… Ну дрянь… — клокотало все внутри у Анатолия. — Ну неужели чует? Да быть не может!»

Ощутив прилив ярости, он снова начал:

— Большая задолженность! Выгляньте, давайте разберемся!

— Мы всегда вовремя оплачиваем! — прозвучал ответ.

— Ну нет! Я за тот месяц тоже вовремя платил! Если они неправильно начислили, так и надо посмотреть, разобраться! — настаивал сосед. — А там я сбегаю в бухгалтерию, шею им намылю! Вы только взгляните!

— Ни днем, ни ночью покою от вас нет, — пробурчала Клавдия Федоровна. — Такое кино интересное…

Но, подумав, она решила внести ясность в ситуацию с платежами и отперла дверь.

Стоя на пороге своей комнаты, пожилая женщина обреченно взглянула на назойливого соседа:

— Ну что там у вас?

— Посмотрите! — ликовал тот. — Вот сюда, поближе к свету, а то здесь как раз лампочка перегорела…

Приговаривая, он увлек соседку в глубь коридора.

— Где? Да о чем вы? — произнесла она, прищурившись и не замечая хорошо знакомого листочка розового цвета. — Где же счет?

— Сейчас, сейчас, — бормотал Толик. Он стоял чуть поодаль, отведя руку с фомкой в сторону, за угол изогнутого коридора, так, что женщина не могла ее видеть.

— Держите! — весело выкрикнул он и с размаху метнул орудие убийства, вложив в бросок максимум силы.

Пожилая женщина не успела ничего сообразить. Острый конец фомки, пробив черепную коробку чуть выше левого виска, вонзился в мозг. Клавдия Федоровна упала замертво.

Анатолий подошел к жертве, брезгливо разглядывая ее: «Готова. Чисто сработано. Хорошо, далеко стоял — кровью не измазался. Так, теперь не терять времени, действовать дальше…»

Толик зашел на кухню и, сняв резиновые перчатки, небрежно бросил их возле раковины. Недовольно покачав головой, он снова взял их и засунул глубоко за батарею, но, похоже, и на этот раз не остался доволен.

«Да что это я, в самом деле! Распсиховался, как баба! — осадил он себя. — Все уже позади. Теперь разве что с ментами встречаться, а я нервничаю. Ну у кого вызовут подозрения перчатки? Обычная вещь на кухне или в ванной… Жаль, ванной нет, все Клавка, дура, возражала, мол, всю жизнь без ванной прожили, и ничего… Вот теперь-то точно — ничего! Для нее… Куда теперь? „02“ или семизначный, нашего отделения? Не, нужно „02“, слыханное ли дело — труп в квартире! Пора звонить…»

— Алло… Алло! Милиция! — звонко выкрикнул он в трубку…

Шли поминки, на которых было совсем немного народу — убитый горем племянник, сосед Анатолий и две пенсионерки из этого же дома, подруги покойной по прогулкам во дворике.

— Как я вам соболезную, молодой человек! — произнесла одна из пожилых женщин. — Душевный человек была Клавдия Федоровна!

— Такая интеллигентная, никогда не сплетничала, — добавила другая.

Смахнув слезу, Владимир кивнул.

— И что же вы, мужики, не поставили хороших замков на дверь! — упрекнула гостья хозяев. — Сколько в газетах, по радио сообщают, что преступность выросла, бандитизм развелся, кражи кругом…

— Да некогда все как-то было… — оправдывался племянник, не забывая при том налегать как на водку, так и на закуску. — Разве могло в голову прийти, что кто-то сюда полезет? Что у нас взять-то можно? — Задав риторический вопрос, он обвел взглядом действительно небогато обставленную комнату.

— Ироды! — продолжала гостья. — Сейчас ведь все, что под руку попадется, тянут! Вон, Максимовны-то дочка на первом этаже проживает, так у ей банку с солеными огурцами из окна вытащили! Стекло разбили и украли! После войны — и то…

— Ну, не скажи, — задумчиво перебила вторая гостья. — Уж после войны чего только не было! Уголовники один за одним под амнистию попадали… Но сейчас, и верно, время-то мирное, да довели народ до предела… Или до беспредела…

— Безобразие! — согласилась первая. — Теперь одна только надежда, что люди одумаются, за коммунистов проголосуют — может, все как прежде и обернется…

— Глупости, — возразила вторая пожилая женщина. — Что ж ты, Александра, думаешь, что сразу тебе колбаса по два двадцать в магазинах появится? По-моему, кого ни выбери, лучше уже не будет!

— Напрасно ты так считаешь…

— Я-то что, мне-то немного осталось — молодых жалко!

«Молодые» — Анатолий и Владимир — с еле скрываемым смехом наблюдали диспут пожилых женщин о политике. Разговор постепенно вновь свернул в прежнее русло — вспомнили о невосполнимой утрате.

— Простить себе не могу! — надрывно воскликнул Вова.

— Не терзайтесь так, молодой человек… — участливо кивнула одна из женщин.

— Да нет, Мария Денисовна… — всхлипнул Вова.

— Даниловна, — мягко поправила та.

— Никогда себе не прощу! — хлопнул по столу кулаком осиротевший племянник, опрокинув стакан, но, казалось, даже не заметив этого.

— Не стоит все же так-то переживать! — настаивала Мария Даниловна. — Мы с Александрой Ивановной вам настоятельно советуем… Жизнь есть жизнь, ваше дело молодое…

— Да, да, — кивала Александра Ивановна. — И потом, преступников обязательно ведь найдут! Скажи, Марусь, ведь найдут?

— Непременно, — с серьезным видом поддержала подругу Мария Даниловна Сухова, решив, что покривить душой в данной ситуации — единственно возможная линия поведения.

Ее неуверенность в возможностях следственных органов разделял и сосед Толик. Он в свою очередь счел нужным поделиться своим мнением:

— Да не, вряд ли кого-то вычислят! Я сам говорил с жильцами — никто, как всегда, ничего не видел! Эх, таких краж по городу каждый день — сотни!

— Ведь, кажется, далее ничего не пропало? — поинтересовалась пенсионерка Сухова.

— Вот именно, — ответил Владимир. — Зашли, дверь взломали, думали — дома никого нет… Тетя Клава ведь не всегда к телефону подходила… А шум в коридоре, видимо, привлек ее внимание, она выглянула — и… — Он громко всхлипнул.

— Бандиты, да и только! — подытожила Александра Ивановна. — Не погнушались свидетельницу убить! Совсем совесть потеряли! А как убили — так уж украсть-то и не смогли, не сдюжили… И куда только милиция смотрит? А? — Она злорадно оглядела лица сидящих.

— Я, со своей стороны, конечно, не премину поинтересоваться… — робко откликнулась Мария Даниловна, решив, что вопрос обращен именно к ней.

— Что? — не поняла подруга.

— Спрошу, говорю, — куда милиция смотрит! — пояснила пенсионерка Сухова.

— Да, да, конечно, — как-то настороженно поспешил согласиться Толик. — Только без толку…

— И не говорите, — пожала плечами Мария Даниловна, внимательно посмотрев на него.

— И до чего же обидно, — покаянно сообщил Владимир, — ведь я мог… Мог бы предотвратить! Если б знал!!!

— Да? — подняла брови Сухова.

— Ну да… — уже как-то неуверенно кивнул тот. — В смысле, что я как раз тем утром с другом встречался… Надо было сразу домой вернуться — ничего бы и не произошло! А я, как последний дурак, потащился к нему в гости, на другой конец города… Подумаешь, друг! Когда речь шла о жизни и смерти… О-ох…

Он налил себе и снова выпил. Анатолий бросил в его сторону опасливый взгляд, беспокоясь, не сболтнет ли захмелевший соучастник чего-нибудь лишнего.

Мария Даниловна задумчиво катала по столу хлебный шарик. Поймав себя на этом бессмысленном занятии, она повела плечами, встала и нерешительно произнесла:

— Владимир… э-э-э?

— Просто Во-ва… — запинаясь, ответил тот.

— Простите мою назойливость, Владимир, у меня такая просьба… Не знаю, как вам ее и изложить…

— Говорите, Марь-Давидовна! — разрешил племянник.

Обиженно поджав губы, она не стала его поправлять и быстро сказала:

— Владимир! Вам, вероятно, Клавдия Федоровна говорила… Но даже если нет — Шурочка свидетель, мы при ней это обсуждали… Дело в том, что я давала вашей тете пуховый платок, как раз накануне ее гибели…

Владимир непонимающе смотрел на нее. Александра Ивановна сочла своим долгом подтвердить слова подруги, энергично закивав головой.

— Так дело в том, — продолжала Сухова, — что платок не мой. Он очень дорого стоит, Клавдия Федоровна взяла его померить, посмотреть — подойдет или нет… Я не настаивала, чтобы она немедленно приняла решение, — все-таки деньги большие… Но уже прошло много времени, и я должна или платок, или необходимую сумму вернуть… Его принесла одна женщина, моя бывшая ученица — она теперь на какой-то фабрике работает, им зарплату задерживают, разрешают брать продукцией, вот она и пытается продавать по всем знакомым, а я и решила помочь — почему бы и нет? — и себе взяла, показать? — Последние фразы пенсионерка Сухова выпалила скороговоркой, опасаясь, что может быть перебита, вследствие чего окажется в весьма затруднительном финансовом положении.

Но она ошиблась: если Владимир и в самом деле не особенно понял суть проблемы, то уж пафосом ее проникся и, неуверенно посмотрев в сторону платяного шкафа, кивнул:

— Хм… Он, наверное, там.

— Хорошо бы… — мечтательно протянула пожилая женщина.

— Или в шкафу, или в коридоре, — думал вслух Вова.

— Так вы взглянете?

— Да… — Он попытался встать из-за стола, но покачнулся и плюхнулся обратно на стул.

— Что-то меня… слегка… повело… — с извинительными интонациями произнес он.

— Ничего, ничего, понимаю… — участливо сказала Мария Даниловна, закусив от досады губу.

— А… Давайте сами, — махнул рукой племянник.

— Это удобно?

— Конечно! — бросил тот, затем вопросительно взглянул на Толика и, получив в ответ неопределенное пожатие плечами, уверенно повторил: — Конечно, удобно! Чего там!

Мария Даниловна покачала головой и подошла к шкафу. Открыв отделение, она скользнула глазами по полкам с одеждой и постельным бельем.

— Ищите, ищите! — разрешил Владимир. — Мои вещи — в другом месте, тетя все свое здесь хранила. Больше-то и негде!

— Ясно, — кивнула Сухова и вгляделась в стопки вещей.

Платок она обнаружила не сразу. Тот был аккуратно завернут в бумагу и лежал в дальнем углу. Но Мария Даниловна не жалела о потраченном на поиски времени. Обернувшись, она искоса оглядела собравшихся — мужчины о чем-то негромко переговаривались, Александра Ивановна намазывала на кусок булки масло, одновременно с тем размышляя, стоит ли еще выпить в память об усопшей приятельнице.

Пенсионерка Сухова решительно выгребла с полки нужный ей сверток, умело подцепив при этом неожиданную находку, забирать которую она не имела права, но которую все же забрала, подчиняясь настойчивому внутреннему голосу.

Никто ничего не заметил, и это только укрепило пожилую женщину в уверенности, что она поступила правильно. Не обременяя себя муками совести, она вернулась к компании, произнесла несколько обычных на поминках фраз и поспешила откланяться. За ней последовала и вторая гостья.

— Даже меня разжалобил! — рассмеялся Толик, едва за женщинами закрылась дверь.

— Ничего все прошло, да? Правдоподобно? — подмигнул ему Владимир. Он протянул руку к фотографии покойной тетки, повертел ее в руках и отшвырнул в угол комнаты.

— Собаке — собачья смерть! — прокомментировал он то ли свой жест, то ли вообще отношение к происшедшему.

— Ну ладно, — кивнул Анатолий. — Бабок покормили, скорбь в глазах общественности изобразили… Так, хорошо…

— Просто прекрасно! Превосходно! — ликовал Вова. Открыв новую бутылку, он налил в свой стакан водки.

— Помянем! — трагическим голосом произнес он, затем гулко расхохотался, чуть расплескав водку. Хохот перешел в какие-то истерические всхлипы.

— Быстро ты пьянеешь, — чуть удивленно протянул сосед.

— Д-да? Думаешь?

— Не думаю, а вижу! Чуть все дело не испортил, да ладно, обошлось! Я уже как на иголках в конце сидел, боялся, что ты того и гляди чего-нибудь ляпнешь!

— Не ляпнул? — похолодел Вова.

— Не, говорю — обошлось!

— Спасибо! — прослезился Владимир. — Если б не ты… Мало того, что все организовал… Бабок позвать придумал… Главное — все устроил…

— Ну что ж, — медленно произнес Толик. — Я рад, что угодил тебе. Теперь и твоя очередь.

Лицо Вовы приняло удрученное выражение. Тайная надежда, что ему не придется отдавать этот долг — или, по крайней мере, если уж придется, то не так скоро, — не оправдалась.

— Уже пора? — печально спросил он.

— Всему свое время, — покачал головой Толик. — Сейчас ты выпил, а это только повредит делу. Извинить-то я тебя могу — все же родного существа лишился, такое, понимаешь ли, горе…

Вова захихикал.

— На днях тебя проинструктирую. Жди, — коротко произнес Анатолий и вышел из комнаты, оставив соседа тосковать в одиночестве.

Пенсионерка Сухова вернулась к себе, сняла верхнюю одежду и задумчиво подошла к окну.

«Вот их окна… — подумала она, отдернув занавеску. — Значит, Клавы больше нет… Пора бы привыкнуть, что с каждым годом вокруг меня все больше утрат… Нет, привыкнуть к этому, конечно, невозможно… Но в данном случае — особенно… Что-то странное было во всем этом… фарсе… Фарсе? Да, именно фарсе! „Безутешный племянник“! Ха! Кого они хотят обмануть? Меня? Да нет, не именно меня, а всех вообще! Но почему я так решила? Вроде бы полной уверенности нет, но что-то мне подсказывает: я права! Так… Надо по порядку: что меня натолкнуло на подобное предположение? Что утвердило в нем?..»

— Мария Даниловна, к телефону! — забарабанили и закричали соседи за дверью.

— Скажите, что меня нет дома! Будьте так любезны! — не желая отрываться от напряженного мыслительного процесса, выкрикнула она в ответ и, присев на подоконник и сверля глазами стекла, за которыми еще недавно жила ее подруга, пенсионерка Сухова продолжала усиленно думать.

«Ну, само по себе это „ограбление“ довольно странное… По-моему, совершенно нелогично объяснение, что убили ее случайно, планируя лишь кражу. Ерунда. Если хватило мужества расправиться со свидетелем — с какой тогда стати просто так, без добычи, ноги уносить? Комната ее оставалась открытой. Уж точно могли бы заскочить, схватить что угодно, первое попавшееся… Чтоб не совсем даром-то время тратить! Так, это первое. Второе: эти странные поминки. Зачем они? Нет, ну то, что это традиция, понятно. Дело в другом. Как бы ни изображал скорбь племянник, все-таки тетка — не такое уж близкое родство. И отношения у них были неважные — я-то знаю! Сколько раз Клава жаловалась! Даже не вникая в суть их конфликтов… Не имеет значения, кто из них бывал прав, кто виноват, — определенно одно: характер у нее был далеко не сахар… А он уж так печалился, места себе не находил… С чего бы это? Остался один в комнате. Жилищный вопрос… Достаточно веская причина… Да? То есть вот так сразу я и вывела, что он — убийца? Интересно… Хотя нет, у него же алиби! Алиби… По-моему, чем оно надежнее, тем это подозрительнее. Да и что такое свидетельство друга? Может, он его просто покрывает? Легко! Значит, берем племянника на заметку. Но вот его сосед… Анатолий, кажется… Неприятный тип. И как-то Владимир на него… рабски, что ли, поглядывал? Будто он от соседа зависит… Эх… Как там сейчас говорят? Запутки-непонятки… Как бы эту парочку расколоть? Калачи они тертые, видно сразу. Особенно тот, что постарше, — Толик. Может, начать за ним следить? Оригинально! Толку-то! Хватилась — махать кулаками после драки! Даже от трупа им не надо избавляться — похоронили и забыли. Вроде бы… где же это я читала? Если преступление не раскрыто, не разрешают хоронить, пока не найдут убийцу… Или это не у нас, а у них? Не помню… Да какая разница! Сейчас такой беспредел, больше половины убийств остается нераскрытыми… Где же все эти трупы хранить? Придется отдельный город мертвых строить… А что, как в Древнем Египте, — почему бы и нет? Расселить, скажем, весь правый берег Невы и на том месте возвести огромный комплекс для неотмщенных жертв криминальной революции…»

— Мария Даниловна! Можно вас на минуточку? — послышался в коридоре голос кого-то из соседей.

— Нельзя. Меня нет, — решительно заявила Сухова, продолжая размышлять.

«Лезут, лезут… Коммуналка проклятая! Вот так и Клава всю жизнь промаялась в коммуналке с бесчувственным племянничком и соседом-люмпеном… И похоронили-то не по-человечески! Сожгли… Конечно, ничего удивительного тут нет, сейчас многих кремируют… Но мне лично это неприятно. Как это разъяснял Петруха? Тело должно быть предано земле. А потом, когда конец света наступит, тело воскреснет в преображенном виде… Н-да… Тоже звучит как-то странновато… Но все равно — вот хорошо, что вспомнила… Надо бы не забыть завещание оставить, чтоб меня ни в коем случае не сжигали… А кто же за этим проследит? Разве что Алексеев… Родных у меня нет, а он, как человек стойких религиозных убеждений, позаботится о моем христианском упокоении… Надо ему показать наше семейное место на кладбище. Не хочу в вазочке храниться в каком-то там „колумбарии“! И при чем там вообще Колумб? Индейцев он, что ли, сжигал? Ох, что-то меня занесло не в ту сторону… На чем я остановилась? Ага, Петруха-то и займется моими похоронами, чтобы все по-людски было… А на фиг ему это нужно? Тогда я ему все свое имущество оставлю — дачу, машину… она ведь еще катается, так что пригодится, хоть и старенькая… мебель… антикварная, как-никак…

Стоп. А что получил племянник в результате смерти тетки? Интересно… Может, у нее накопления были? Н-да… И как же я это могу проверить?

Так и могу! Зачем же еще я ключи умыкнула? Та связка в шкафу среди белья — точно от входной двери, я при выходе сравнила, должна подойти! И мужики вряд ли заметят пропажу — ключи либо лично Клавины, а она мало ли куда могла их задевать, либо вообще запасные, на случай потери… Так что, если они немедленно замки не сменят, у меня есть прекрасное подспорье в моем расследовании.

Как у меня все просто! И когда же это я загляну к ним в квартиру без приглашения? Мало того что опасно, в милицию сдадут, и никакое знакомство с оперуполномоченным Алексеевым не выручит… так еще и нужно тщательно следить, выяснить, когда их дома не бывает… Вот в наше время как было просто! С девяти до шести все на работе, железно. А с этими двумя я постоянно сталкиваюсь днем… Может, они сутки через трое работают? Но тогда, если их смены не одновременно, дело безнадежное! Обязательно каждый день кто-то дома! Эх… Ну ладно, оставим это, вдруг будущее само подскажет способ и время действия…

Еще вариант: может быть, не будущее, а самое что ни на есть настоящее в лице Алексеева даст какой-то совет, как этими ключами распорядиться? Размечталась… А что? Я бы на его месте обязательно посоветовала что-нибудь… Я бы… А он непременно засмеет… А то и статью пришьет… Тогда про ключи ему не буду говорить. Решено. Конечно, он, как типичный… нет, ну не такой уж типичный… но все же как представитель органов, не способен к широкому полету мысли и размаху действий…

Но поговорить с ним все же надо. Как-никак, именно он первый прибыл на место преступления, оформлял там все… Возможно, тоже заподозрил что-то… И в слаженности наших действий кроется победа, уж я-то знаю!

Ну ладно. Утро вечера мудренее. Это я к чему? Сейчас как раз утро, значит, не откладывая на вечер, нужно дальше вырабатывать тактику и стратегию борьбы с преступностью.»

И Мария Даниловна со свойственным ей упорством продолжала свое расследование, пока еще мысленное…

Следующий день выдался погожим, и пенсионерка Сухова отправилась на прогулку. Ноги сами занесли Марию Даниловну в Юсуповский садик, где она с умилением наблюдала за малышами, лепящими снежных баб, подростками, забрасывающими друг друга снежками, катанием людей всех возрастов с крутой ледяной горки… Она и сама чуть было не последовала примеру последних, но вовремя осадила себя, решив, что это все же было бы чересчур. К тому же Мария Даниловна сильно замерзла и уже направилась было к выходу, по обыкновению ругая про себя районные власти, неизвестно для чего отдавшие распоряжение наглухо запереть для всех удобные и привычные ворота, позволяющие выйти на Садовую улицу. «Перекопали садик летом. Как же, помню! Разворотили все, ворота заперли, чтоб никто зря не шатался. Все бы хорошо, а что дальше? Строительные работы так и остались в своей начальной стадии, теперь уже заледенело, покрылось снегом… Чего проще было бы дать людям возможность нормально заходить? Нет, чем с нами хуже, тем, кажется, нам лучше… Сейчас, чтобы войти в садик, нужно такой крюк отмахать… И все в порядке, все привыкли…»

Неизвестно, как долго бы еще продолжалось это ворчание, не обрати она внимания на двух мужчин, сидящих на скамейке. Вид их отчего-то показался наметанному глазу пенсионерки Суховой заговорщицким. Она остановилась в стороне, пристально наблюдая за мужчинами, в одном из которых без труда узнала соседа Клавдии Федоровны, Анатолия.

Мужчины о чем-то разговаривали, склонив головы друг к другу. В руках незнакомого Марии Даниловне человека был дипломат — толстый, из темной кожи, с цифровыми замками. Мужчина, покопавшись внутри, вынул руки и взглянул на Толика — тот кивнул. Хозяин дипломата набрал цифровой код под пристальным наблюдением своего соседа по скамейке, затем передал ему дипломат. Толик осторожно положил его себе на колени, залез в карман и, оглянувшись, но, по счастью, не заметив пенсионерки Суховой, быстро вручил мужчине толстую пачку денег.

«Доллары! — не ускользнуло от внимания пожилой женщины. — Пересчитывает… Почему? Понятно — потому что продал дипломат. Все логично. Только зачем он Толику? Не похож он на респектабельного бизнесмена… И на нереспектабельного — тоже не похож… И на бизнесмена… Тьфу! Надо сменить пластинку! Ага! Ну какая же я молодец! Сразу их просекла, сразу почувствовала, что затевают неладное… Какой же нормальный человек будет в такой холод на скамейке сидеть! А как только узнала Клавиного соседа — все! Преступление налицо!

Хм… Какое преступление? Не знаю! Но все равно, я уверена — тут что-то не то! Ладно… А теперь как поступить? За кем из них нужно следить? Ч-черт! Одного уже упустила… Поди догони! Молодой, ноги длинные — ишь поскакал! Побеги я сейчас за ним — точно привлеку к себе внимание… Остается Толик… Поплетусь вслед… И не заподозрит никто — наш район, погулять вот вышла… Вперед!»

С охотничьим азартом Мария Даниловна пустилась по следу подозрительного Толика с дипломатом в руке. Он двигался быстро, не оглядываясь, и Мария Даниловна не рисковала быть замеченной среди многолюдных улиц в районе Сенной площади.

«Уф-ф! Интересно… Как же долго он будет так шагать? Еще немного — и все, сойду с дистанции… Одышка… Курить надо бросать… Что там рекламируют? „Никотинэл?“ Чушь! Толик сам курит не меньше моего… Значит, скоро должен сбавить ход…»

Анатолий действительно замедлил шаги, но не по той причине, что пришла на ум преследовательнице. Не спеша двигаясь по Гороховой улице, в самом ее конце, неподалеку от ТЮЗа, Анатолий неуверенно свернул в одну из арок. Мария Даниловна последовала было за ним, но разделяющее их расстояние было велико, и это уберегло Сухову от провала операции.

Еле слышно ругнувшись, Толик вернулся на улицу, потом, пройдя чуть вперед и нырнув в следующую подворотню, зашел в один из подъездов мрачного двора-колодца. Мария Даниловна терзалась, выбирая правильную тактику, и, пока она размышляла, Толик, весело насвистывая, вышел из подъезда уже с пустыми руками.

Пенсионерка Сухова едва успела отпрянуть и, приняв безразличный вид, направиться в сторону ТЮЗа, верно рассчитав, что со спины Толик, даже если обернется, вряд ли ее узнает.

Она подошла к остановке и села в тут же подошедший троллейбус, не забыв при этом отметить безукоризненность действия закона подлости, по которому, спеши она, троллейбус бы и не подумал появиться, а вот теперь, когда ей совершенно все равно, он, как назло, предстал на остановке, соблазняя усталую пожилую женщину пустым салоном за гостеприимно распахнутыми дверями…

Несясь в троллейбусе по Гороховой в направлении Садовой, Мария Даниловна заметила Анатолия, шагающего, очевидно, домой…

«Что-то я узнала… — думала преследовательница, завершив удачную операцию. — Но что? Зачем мне эта информация? Ну, купил он навороченный дипломат. Отнес к кому-то… Даже арестуй его сейчас Алексеев… В чем я лично не только сомневаюсь — напротив, даже уверена, что не арестует! Ну даже если б и арестовал, что с того? Улики, доказательства — где они? Подумаешь, мне эти похождения с дипломатом кажутся странными, если не сказать более… Ни для кого это не аргумент! Что подозрительно Юпитеру, вовсе не подозрительно быку… Так вроде бы… Ну ладно… Не надо зря расстраиваться… Смотри-ка — всего сутки прошли, а я уже получила новые данные. Главное теперь — правильно их проанализировать. Этим-то я дома и займусь…»

Владимир как раз ставил чайник на огонь, когда раздался лязг замка. Он вздрогнул, но тут же убедил себя не волноваться. С момента разговора с соседом о предстоящей отдаче долга Вова боялся с ним встречаться, но и не мог себе позволить скрыться, догадываясь, что станет тогда объектом шантажа.

Пока Толик раздевался, вполголоса ругая морозную погоду, молодой человек уже успокоил себя, насколько смог, и с наигранной веселостью поздоровался с вошедшим на кухню соседом.

— Привет, привет, — отмахнулся тот и сразу же перешел к делу. — Все готово, Вовчик!

— Что… готово? — упавшим голосом переспросил Владимир, догадываясь, о чем идет речь.

— Да не робей! Сложнее муху прихлопнуть! Чай горячий? Нет? Продрог как собака!

Анатолий расположился на кухне, вытянув ноги.

— Чувствуешь, как свободно стало? Никто не выползет, замечание тебе не сделает: «Не курите!», «Уберите посуду из раковины!». А? Ценишь?

— Ценю, ценю, — пробурчал Вова. — Вскипел. Тебе налить?

— Плесни, коли не шутишь! — Не вставая, Толик дотянулся до шкафчика с соседской посудой, извлек оттуда большую красивую чашку и протянул Вове. — Клавкина? Я помню. Подаришь, не пожмотишься?

— Бери… — равнодушно произнес молодой человек, с трепетом ожидая начала серьезного разговора. Он отхлебнул горячего чаю, обжегся, но продолжал пить, затравленно поглядывая на Анатолия.

— Ну ладно, — отдохнув и отогревшись, произнес тот. — Завтра.

— Уже завтра?

— А че тянуть? Какая тебе разница — завтра, через месяц? Все равно же не отвертишься! А мне — чем скорее, тем лучше! Да я бы и сам сделал, ни секунды не медля, но, говорю, — на хрен ментам козырь в руки давать? Шурик… Жертва твоя, то есть наша… он всем говорил, что проблемы со мной… А сам он — точно божья коровка, врагов нет ни одного, имущества нет — ну ничего нет! Никто его даже случайно тюкнуть не может!

— Почему? А если так же, как с Клавкой, — предложил Вова. — Видимость ограбления, а?

— В случае с твоей теткой — все чисто, у нее же врагов не было! А если Шурика так же пришить, менты начнут версии отрабатывать, на меня точно выйдут — а там, глядишь, просекут, что алиби нет, да общие наши знакомые наговорят чего не следует…

— А в чем проблема-то?

— Ну, я у него бабок взял.

— Может, проще отдать? — вздохнул Владимир.

— У тебя лишние есть? Нет? Я так и думал. И вообще, ты в наши дела не лезь. Это вендетта, можно сказать, по-корсикански! Я считаю, что свои взял, потому как он еще раньше подставил меня сильно. А Шурик, естественно, другого мнения.

— А если просто — не отдавать, и все? — с надеждой спросил Вова. — Раз он — «божья коровка», значит, тебе и бояться нечего. Не пришлет к тебе «крышу». У меня гораздо круче было — и то разобрался без мокрухи…

— Пошел ты! — рассердился Толик. — Я тебя советником, что ли, нанял? Мои дела — это мои дела. С чего я тебе все подробности буду выкладывать? Достаточно того, что уже знаешь. Я принял решение убрать Шурика — так будь уж любезен! Как от тетушки избавиться — «Толик, ну помоги, друг!» А как должок возвращать — так в кусты?

Нахмурившись, сосед приподнялся и угрожающе посмотрел на Владимира. Тот сразу же пошел на попятную:

— Да нет, Толик, ты все не так понял! Я не отказываюсь, я просто хотел… просто подумал… вдруг…

— Хватит! — стукнул кулаком по столу Анатолий. — Думай лучше сейчас. Запоминай, слушай внимательно.

— Да, да… Я готов…

— Значит, так. Завтра где-то в десять я звоню своему корешку. Я у него храню кой-какие вещички… Он сидит дома и ждет, когда ты заскочишь и заберешь…

— Зачем такие сложности?

— Какие?

— Ну почему я должен куда-то ехать, что-то брать… Принес бы сам домой, а я бы уже отсюда…

— Дело об убийстве закрыто? А если ментам снова придет в их безмозглую башку сюда заявиться? Начнут рыться, копаться…

— Согласен. А твоего друга не удивляет, что ты у него дома камеру хранения устроил? И кстати, он знает, что я должен забрать и зачем?

— Ну, ты меня удивляешь, Вовчик! Приду эдак я к другу и скажу: «Посторожи пока, Севка, ствол, а то у меня стремно!» Не, я ему отдал дипломат, и все. Сказал, что для меня это — ценная вещь, а живу-то я в коммуналке, да и налет на днях был, попытка ограбления… ха-ха-ха… Нормально! Ему и в голову ничего не придет! А внутрь он не залезет — во-первых, я его хорошо знаю, потому и выбрал именно Севку, а во-вторых, там цифровой замок, так что запросто не откроешь. Ясно? Еще вопросы есть?

— Есть, — кивнул Владимир. — Дальше-то что?

— Дальше так же просто, — ухмыльнулся Анатолий. — Берешь дипломат, садишься в свою тачку, катишь на Васильевский. Тормозишь на набережной, открываешь и читаешь план действий. Элементарно!

— Ватсон! — продолжил Вова. — По-моему, как-то запарно. Почему именно на Васильевский? Может, сразу, как получу твой чемодан, тут же все прочитаю и начну осмысливать?

— Да не, это не принципиально, просто я, когда кумекал на эту тему, пришел к такому выводу. У Севки рядом с подъездом — опорный пункт. Ну откроешь ты дипломат, а тут мало ли мент какой мимо пройдет, ствол засечет — и все! Конец, крышка! И мне, и тебе! Так что гораздо спокойнее — кати сразу к месту боевых действий, там во все и врубишься.

— Логично. Шурик твой на Васильевском, как я понимаю, живет?

— Да. Сподручнее, удобнее именно там всю информацию получить. В дипломате точная карта — в какой двор зайти, и записка, что сказать, как сделать… Его дом уже почти расселен, так что на лестнице тебе никто не попадется. Когда скажешь, что от меня с деньгами, — он сразу тебя впустит. Не на пороге же пересчитывать? Ха! Он даже не догадается, что вместо бабок я ему пулю приготовил!

— Хорошо, — покачал головой молодой человек. — Хорошо, что дом не жилой. Но пистолет все же с глушителем?

— Ясное дело! Войдешь, откроешь дипломат, будто бы там деньги, и все! Дело техники. Главное, не тянуть, не говорить речей, как в кино, а сразу — наводи и бей!

Владимир задумчиво кивнул.

— Да брось ты маяться! — воскликнул Толик. — Мне с твоей теткой куда сложнее было! Мнительная, зараза! Знаешь, сколько я тут парился, уговаривая ее из комнаты выползти?

— А он один дома будет? Вдруг гости у него? — нахмурился Вова.

— Один! Он одинокий и нелюдимый — наверняка один, он же завсегда один сидит! — втолковывал сосед.

— Ну ладно… Еще что-нибудь?

— Тебе мало? Все. Гуляй. До завтра — свободен. Да и после того — ха-ха-ха! Совершенно свободен! За час все обернешь, и ноу проблем!

— Скорей бы все кончилось, — мрачно произнес Вова.

— Скоро. Очень скоро все кончится, — ответил Толик, сделав упор на слове «все».

Позавтракав, Мария Даниловна примостилась на широком подоконнике в своей комнате и пристально уставилась на окна соседнего флигеля. Это вошло уже у нее в привычку, хотя до сих пор визуальное наблюдение результатов не дало. Она сидела, курила и размышляла: «Как же дальше все это раскручивать? Эх… Точно ведь без помощи Петрухи не обойтись, а что с того? Болтается неизвестно где, и никак я не могу ему выложить информацию… Звоню-звоню, скоро уже диск, наверное, сломается… И каждый раз — одно и то же. На работе сообщают, что он отсутствует. И как ни уточняешь — „на трупе“ да „на трупе“. Как это понимать? Все на одном и том же или же люди мрут направо-налево, и именно на его территории? Скорее всего, он сидит у себя в кабинете и посмеивается. Да, точно так! А по телефону просит передавать, что его нет. Для меня. Надоело ему, выходит, преступников ловить. К тому же он еще не знает, что я его решила наследником оставить! Значит, и нет ему особого интереса со мной общаться… Н-да… Насчет наследства тогда придется хорошенько подумать… Ведь дружба, окрашенная корыстными перспективами для него и загробными — для меня, как-то не привлекает…

А домой сколько раз звонила! И так же без толку. Этот хитрец поставил у себя автоответчик… Так возмутительно развязно записался! „Это сами знаете кто, и я сами знаете где… А с вами вообще разговаривает автосекретарь, так что потрудитесь оставить сообщение после писка!“ С ума сойти! После этого его „писка“ так и хочется пискнуть, а не серьезное дело изложить! Ну ладно, я смирилась, оставила сообщение… И что, он перезвонил? Дудки!»

Мария Даниловна встала, в сердцах задернула занавеску и направилась в коридор.

«Так и поступлю! Застукаю его прямо на рабочем месте — никуда, голубчик, не денется! Мог бы хоть раз позвонить за это время… Хотя… А если я напрасно на него сержусь? Я ведь и сама хороша! То болтаюсь по городу в погоне за призраками, то просто не подхожу к телефону, когда неохота… Вот бы и мне автоответчик завести! Да… Не будь соседей… Они-то враз сломают… Да где же она?»

Сухова сердито притопнула ногой. Варежка, столь необходимая для выхода на улицу в зимнее время, упорно не желала находиться. Правая лежала в кармане пальто, а ее левая сестрица куда-то запропастилась.

«Тут вроде бы я всюду посмотрела… — нахмурилась Мария Даниловна. — Значит, посеяла на улице. Вчера. Днем, когда следила. После этого я сидела дома, никуда не выходя. Так. Но где же? В Юсуповском? Помнится, я там порядком замерзла… Нет, тогда еще обе варежки были на месте. Значит, позже. В процессе погони. Не уверена, но может статься, что там, на Гороховой… Когда он в подъезд нырнул, а я его ждала. Полезла за зажигалкой, сняла, чтобы чиркнуть… Точно! Потом же я в троллейбус села, и сразу домой! Вот оно что! Конечно, можно взять и запасные, но почему бы не попытаться поискать там, где оставила? Нередко добрые люди находят потерянную варежку и, так как одна она никому не нужна, кладут повыше — на чье-нибудь окно, за трубу… Не такие уж, выходит, добрые… Лежи, допустим, две варежки — обязательно бы взяли… Ну ладно, некогда морализировать… В путь! Кто ищет, тот всегда найдет!.. Да? Даже в том случае, если прохожий унес находку домой? Так, про запас? Да ну меня! Обязательно настроение испорчу, если никого рядом нет, так хоть самой себе. Ну и характер…»

Мария Даниловна поспешила на Гороховую улицу.

Она без труда узнала нужный дворик. Внимательно оглядев все трубы и подоконники, пенсионерка Сухова разочарованно вздохнула и похвалила себя за предусмотрительно захваченную пару рукавиц. Она вышла на улицу и принялась ее осматривать.

Чуть впереди она увидела какое-то яркое, непонятной формы пятно, расположенное за урной, и, решив, что оно вполне может быть предметом ее поисков, бросилась к нему.

Путь оказался не так прост, как она думала. Поскользнувшись, пенсионерка Сухова упала на тротуар.

Самое обидное было то, что пятно при более близком рассмотрении ничего общего с потерянной варежкой не имело. Увлеченная поисками, Мария Даниловна даже умудрилась забыть, что потеряла коричневую рукавицу, а побежала к фантику ярко-желтого цвета. Ругая свою неосторожность и забывчивость, Сухова медленно поднялась и хотела было пойти, но почувствовала резкую боль в ноге. Хромая, она сделала несколько шагов и привалилась к стене дома. В этот момент из арки вышел человек, и Мария Даниловна, узнав его, радостно крикнула:

— Владимир! Володя! Вова! Вовочка!

Мужчина недоуменно оглянулся, нахмурился, пытаясь вспомнить, видел ли он когда-либо эту женщину, зовущую его как своего старого знакомого. Не придя к какому-либо определенному выводу, он вознамерился было идти дальше, но Мария Даниловна, от которой не ускользнуло, что в руках мужчины был тот самый дипломат, с новыми силами продолжала взывать:

— Владимир! Пожалуйста, помогите мне!

— Мария… м-м-м? — неуверенно обратился он к пожилой женщине.

— Мария Даниловна! — закивала та. — Я на днях у вас дома на поминках была! Мы с вашей тетей дружили!

То ли некстати встреченная знакомая, то ли воспоминание о тете подействовали на Владимира: лицо его омрачилось, но уйти он уже не мог.

— Вам плохо? — произнес он.

— Да! Представляете, упала, поскользнулась… То есть наоборот — поскользнулась сначала, а только затем упала! — защебетала пенсионерка Сухова. — Вы не могли бы меня проводить?

«„Какая наглость!“ — должен подумать он! — мелькнуло у нее в голове. — По крайней мере, я бы на его месте только так бы и подумала! Вот пошлет меня сейчас подальше… А дипломат… уедет в неизвестном направлении… Нужно настаивать! Взывать! Давить на жалость!»

«Какая наглость! — одновременно с ней подумал Вова. — Нет, ну надо же — „Проводите“! Делать больше нечего! От одной тетки избавился, так теперь что же, всю жизнь ее ровесницам помогать? Ну нет! Однако… Убегу я сейчас… А она затеет скандал… Мало того что всему дому насплетничает… Это-то мне безразлично… Но вдруг в милицию пожалуется? С нее станется… А они обратят на меня пристальное внимание… Копнут… Допрашивать будут… Я не выдержу… Методы-то у них…»

— Пожалуйста! Ну хоть до остановки! — жалобно настаивала Мария Даниловна. — А там, надеюсь, попадутся добрые люди, помогут выйти, может быть, кто-то и до дома сопроводит… Вдруг…

— Ну ладно, — принял решение Владимир. — Я на машине. Но очень тороплюсь. В принципе могу вас подбросить до канала, а там уж совсем рядом, доберетесь как-нибудь? Я бы и сам вас довел, но, извините, пожалуйста, очень, очень спешу…

— До канала! Чудесно! — воскликнула Мария Даниловна. — Куда сейчас?

Охнув, она оторвалась от стены и вопросительно взглянула на Вову. Тот, крепко сжимая дипломат в одной руке, другой заботливо подхватил пожилую женщину, проводил до машины и усадил внутрь.

Они поехали. До канала Грибоедова было совсем недалеко, и пенсионерка Сухова судорожно перебирала в голове варианты своих действий, но ничего толкового не могла придумать. Она решила во что бы то ни стало завладеть дипломатом, но как осуществить этот план — она не знала.

«Можно опрыскать его из газового баллончика… — размышляла Мария Даниловна. — Нет, не сейчас, конечно, а как только остановит машину. Хорошо. Но рискованно. Временная победа может обернуться продолжительным поражением. Что, если он заявит в милицию, когда очухается? Нет, связываться с милицией совсем некстати. Или даже еще хуже… Например, чемоданчик набит деньгами мафии… Какая там милиция! Они же меня без суда и следствия… Но не могу же я вот так просто выйти и остаться ни с чем? Если бы удалось стащить этот дипломат как бы случайно, без насилия с моей стороны… Всегда можно будет отвертеться, мол, ошиблась, приняла за свой… Вряд ли мафия меня тюкнет! По крайней мере будем надеяться, что вряд ли… Сыграть эдакую рассеянную дурочку… Или клептоманку… Да… Похоже, это все, что остается. Значит, нужно как-то отвлечь его внимание при выходе из машины… Дипломат спрячу под пальто… Расстегну его заранее… А там — сразу в проходной, ныряю и скрываюсь! Следы-то заметать я умею! И бежать можно не домой, а куда-нибудь к знакомым… Там и решу, что буду делать дальше. Во всяком случае, ничего иного в голову не приходит. Эх, была не была!»

Мария Даниловна, набравшись мужества, приготовилась к решающему моменту операции. Машина уже пересекала Садовую, еще несколько секунд — и Владимир должен был затормозить, избавляясь от непрошеной пассажирки…

Он остановился раньше, чем планировал, подчиняясь жесту сотрудника ГАИ. Закусив от волнения губу, Владимир опустил стекло и приготовился к разговору с милиционером.

Тот не спеша подошел к машине; сквозь зубы, так, что ни Вова, ни тем более Мария Даниловна не разобрали ни слова, представился… Водитель явно волновался, и это не ускользнуло от милиционера. Он молча протянул руку. Владимир немедленно достал документы и передал ему. Так же молча сотрудник ГАИ дал понять, что водителю необходимо выйти и проследовать за ним в служебную машину.

Возможно, что дальнейшие события были гораздо более насыщены звуками, репликами, вопросами и объяснениями… Все это совершенно не интересовало пенсионерку Сухову. Радуясь столь удачному подспорью и решив, что оно послано ей небом, благословляющим на продолжение расследования, Мария Даниловна незаметно покинула машину Владимира, предоставив тому в одиночестве решать свои проблемы. Под полой пальто у нее скрывался дипломат…

«Домой все же опасно…» — здраво рассудила Мария Даниловна. Она зашла в какой-то подъезд, поднялась на несколько этажей и выложила на подоконник похищенный дипломат.

Внимательно осмотрев его, пожилая женщина поняла, что просто, без усилий, его не открыть, а ковырять ключами — единственными острыми предметами, нашедшимися в сумочке, — стоя притом в чужом холодном подъезде и ежеминутно рискуя быть обнаруженной, она не хотела. К тому же пенсионерке Суховой пришла в голову неожиданная мысль.

«Деньги… Конечно, хорошо бы там были деньги… Поделим пополам с Петрухой… Нет, почему это — пополам? Я все проворачивай, мерзни, подвергайся опасности — а ему ни за что половину? Тридцати… Нет, даже двадцати пяти процентов за глаза и за уши ему хватит! Ну вот. Поделим по-братски, а он за это Вовку засудит, посадят лет на… дцать!

Мечты, мечты… К тому же если он невиновен… С чего это я такая кровожадная? Деньги так действуют? Мелко, недостойно… — Мария Даниловна укоризненно покачала головой. — Да еще вдруг там все — в стодолларовых купюрах? В старых, зеленых? А с Нового года, до которого остался-то месяц, говорят, зеленые отменяются… Нужно будет их на розовые менять… Или срочно тратить… Что мне нужно? Во-первых, микроволновка. Во-вторых, телефон проведу в комнату. Куплю личный номер, поставлю автоответчик… Запишу тоже что-нибудь веселенькое, не хуже, чем у Алексеева. Например: „Ага! Думали, что я дома? А меня-то и нет! Так что после писка…“ Нет, какое-то корявое слово… У меня есть редактор знакомый, не забыть проконсультироваться. В третьих, куплю…

Опять я за свое! Ну что за глупости! Делю не просто шкуру неубитого медведя, а еще хуже: шкуру убитого, у которого осталась семья, жаждущая мести… Нет, лучше бы там не было денег! А то искушение почище „Рафаэлло“… „Рафаэлло“, впрочем, тоже куплю, а то так дорого, с пенсии не могу себе позволить…

Бомба! Вот что остановило меня с самого начала! Будь там деньги, я бы, наверное, зубами разгрызла кожу… Но ведь бомба — вполне реально! Помнится, совсем недавно, в аэропорту, когда я летела в… нет, кажется, уже из Египта… Неважно! Поставила я чемоданчик, а потом что-то меня отвлекло, я отошла… Хватилась — где вещи? Не видать! Бегаю по залу, ищу, соображаю, когда я в последний раз была с чемоданом… И вдруг — в людном-то аэропорту! — пустое пространство. Стоит преспокойненько мой багаж, одинокий-одинокий, а неподалеку служащие суетятся… Наверняка саперов уже вызвали… Конечно, чемодан без хозяина в наше время — ничего, кроме бомбы, в голову и не придет! И вот смеху-то было, когда я, растолкав зевак, подошла и взяла его! На меня как на камикадзе смотрели! Жаль, орден за героизм не дали…

К чему это я? А, ну у нас-то криминогенная обстановка почище, чем в любой стране мира! Значит, здесь легко может оказаться бомба. Не тикает?»

Мария Даниловна осторожно прислонила ухо к дипломату, но, как ни старалась, ничего не услышала.

«Это ничего не меняет! — решила она. — Тикают бомбы, когда они поставлены на определенное время. А бывают и другие, например срабатывающие при открытии… Или с дистанционным управлением!»

От озарившей ее догадки пожилая женщина похолодела и машинально отпрянула в сторону.

Взрыва, разумеется, не последовало. На площадке верхнего этажа кто-то хлопнул дверью, послышались шаги…

«Ну, — не долго думая, приняла решение Сухова, — будем надеяться, что здесь не бомба. Да чушь, с какой стати! Конечно, здесь или деньги, или оружие! Ну на худой конец наркотики!»

Она взяла дипломат и поспешила вниз, не желая попадаться на глаза жильцам этого дома. В раздражении вернувшись в машину, Владимир завел ее и поехал дальше, к не радующей его цели. Он был необычайно зол и на неожиданную задержку, отнявшую столько времени, и на непредвиденные вследствие того расходы, и вообще на полосу неудач, в которую, похоже, вошла его жизнь. Единственное, что хоть немного утешало Вову, было избавление от надоевшей тетки, однако и это создавало проблемы, повергшие его в уныние.

Застряв в пробке на пересечении Гороховой и Адмиралтейского проспекта, Владимир закурил, бросил взгляд на сиденье, где должен был лежать дипломат, и похолодел.

Дипломата на месте не было. Он помотал головой, не веря глазам своим, затем убедил себя в том, что этого просто не может быть, и нагнулся, ища на полу…

Позади засигналили недовольные водители. Владимир нехотя оторвался от поисков в салоне, быстро оценил транспортную ситуацию и тронулся с места, не переставая ломать голову над пропажей. Он мчался к Васильевскому острову, все еще надеясь на чудо, рассчитывая в спокойной обстановке найти упавший, как он думал, дипломат…

Прошел час. Салон был обыскан до последнего сантиметра. Попалась даже записная книжка, исчезнувшая около года назад, что повлекло тогда за собой неприятности… Дипломат не обнаружился. Владимир терзался в поисках ответа: то ли его украла пожилая женщина, что казалось ему самым невероятным вариантом; то ли он выронил этот ценный предмет еще до ее посадки в машину; то ли исчезновение дипломата явилось результатом четкой, до мелочей продуманной операции, осуществленной милиционерами, один из которых отвлекал его внимание, в то время как другой извлек дипломат из машины…

В отчаянии молодой человек завел мотор и ринулся вперед, не имея еще пока определенных планов, перебирая в голове друзей, которые могли бы приютить его в эту трудную минуту… К объяснениям с соседом Вова был не готов…

Анатолий вернулся домой. Он устал и замерз.

Поставив на газ чайник, он уселся на табурет и ухмыльнулся: «Да… Удивил я сегодня Тоньку… Явился с утра, цветочки принес, с тещей бывшей вежливо побазарил, дочку гулять вытащил… То дозваться не могли, а то — нате вам, принимайте папку дорогого! Небось Тонька-то решила, что я снова мириться задумал… Пускай, пускай… жалко, что ли? Главное, что не только они — почитай, все Красное Село меня с Ленкой видело! Со всеми соседкам поздоровался, погоду, цены обсудили… А из Красного попробуй-ка на Васильевском окажись! Как ни крути, менты не притянут! Далековато, даже на тачке не обернуться! Хорошо я все рассчитал…»

Толик посмотрел на часы, задумчиво повел головой и с чашкой горячего чая направился в комнату. Там он включил телевизор и, пропустив мимо ушей очередной ненавязчивый рекламный блок, в нетерпении воззрился на экран.

— В эфире — Информ-ТВ, новости из Петербурга, — весело защебетала диктор.

«Ну… Ну же! — напрягся Толик. — Осточертели ваши переговоры-перемирия! К событиям в городе переходи!»

— Светская хроника… — беззаботно сообщила диктор.

«По хрен! — разозлился Анатолий. — Открыли выставку, закрыли выставку… Неужто ничего поинтереснее не произошло?»

— Наш следующий выпуск… — прозвучало с экрана.

«Да уж посмотрим, не сомневайся! — мысленно ответил ей Толик. — Блин! Неужели я где-то облажался? Если все прошло по плану… А иначе и быть не могло! Не такой же Вовка дурак, чтоб чемодан ментам снести! Я же его из-под земли достану! Даже если мне срок вкатают, а он отмажется! Выйду и замочу, и он-то это прекрасно должен был понять! Нет, что-то не то… Может быть… Да, скорее всего так! Этот взрыв — недостаточно важное событие в масштабах города! Я-то вообразил, что все средства массовой информации тут же раструбят: „Взрыв на Васильевском… Мелкий предприниматель взорвался в своей машине… Следствие установило, что покойный имел неоплаченные долги…“ Ну да! Взорвался, и все. Раз журналистов в тот момент рядом не оказалось, с чего бы им репортаж делать? Ну я дурак! Надо было „Шурика“ на Чапыгина поселить, рядом с телецентром…

А теперь тогда что? Да ничего! Жить, как жил. Ничего не видел, ничего не знаю! Ушел сосед с утра. Куда ушел, зачем ушел? Мне не докладывал! Менты должны быстро личность установить, значит, рано или поздно сюда заявятся. А я — ни при чем! Это у Вовки заморочки, долги, бизнес… Покрутят, покрутят — и на глухарь все сведут. А мне все же не стоит время терять… Где же Ленкино свидетельство о рождении? У меня или у Тоньки? Пойду погляжу…»

Толик подошел к секретеру и принялся перебирать бумаги.

«На неделе в жилконтору сбегать… Все формы вовремя взять… Справки, документы… Сколько их потребуется, чтобы квартиру на себя оформить! Совок, бюрократы… Хорошо, что дочка со мной прописана, — всяко комнату ихнюю нам дадут, никуда не денутся! Кому ж еще? Мы ж с ней разнополые! Вот и будет Ленке приданое, а пока подрастет — я тут хозяин, все ж таки двухкомнатная, пусть малогабаритная, зато в центре… В кухне точно угол отгорожу, ванну втисну, назло Клавке-стерве! Плиту перенесу, моечку поставлю, кафелечек поклею… Или на большую в новостройке поменять, подумаю…

Повезло так повезло, ничего не скажешь! Ни Клавкину, ни тем более Вовкину смерть на меня не повесишь. А он, дурак, купился! „Шурик“, долги! Ха-ха-ха! Открыл, надо думать, дипломат без свидетелей… „Инструкция…“ А там — бах-бух! Надеюсь, что не обманул тот мужик, все сработало… Ура!»

…Пока Анатолий улыбался радужным перспективам, Владимир в компании одного из друзей заливал свои проблемы водкой…

Довольная Мария Даниловна вышла из рентгеновского кабинета, в котором работала одна из ее бывших учениц.

Пенсионерка Сухова была и удовлетворена и вместе с тем несколько обеспокоена результатом исследования. Немного подумав, Мария Даниловна подошла к окну и еще раз взглянула на снимок.

В правильном прямоугольничке дипломата четко угадывалась ручная граната, так называемая «лимонка», от которой тянулись какие-то веревочки или проводки.

«Что это? — размышляла Сухова. — Зачем? Торговля оружием? Вряд ли… Из-за одной „лимонки“ целый дипломат тащить? Маловероятно… Но тогда получается, что Анатолий… Неужели? Надо все хорошенько осмыслить… Хотя однозначно — все улики против него… Н-да… А что же мне делать? Петруха! Только он теперь подскажет выход…»

— Плохи дела? — участливо обратился к Марии Даниловне один из посетителей поликлиники, мужчина пенсионного возраста, заметив, с каким удрученным лицом Сухова убрала в сумочку снимок.

— Угу, — пробурчала она, не желая вдаваться в подробности.

— Не волнуйтесь! — воскликнул мужчина. — Еще ничего не значит! Во-первых, запросто могли снимки перепутать! Во-вторых, часто так бывает: врачи говорят, что осталось жить, допустим, год, а человек мобилизует все резервы и перешагивает этот порог! Доктора только руками разводят, а он живет и живет! Вон взять хоть мою тещу — девятьсот первого года рождения, уж чего только у нее не нашли, а она, представьте себе, даже не собирается помирать! И никакая зараза ее не возьмет! — Последние слова собеседник выкрикнул сердито. Но Марию Даниловну мало интересовала его антипатия к пышущей здоровьем теще. Мысль ее уцепилась за предположение об ошибке; она задумчиво повторила:

— Снимки, говорите, перепутали?

— Да, да, бывает! Что там у вас? Затемнение? Патология в легочных полях?

— Спасибо, я, пожалуй, пойду, — резко пожала плечами Сухова, вовремя сообразив, что показывать снимок незнакомому человеку незачем, да и рискованно; а надежда на то, что кто-то из пациентов поликлиники носит в легких «лимонку» и именно его снимок попал к ней по ошибке, была достаточно невероятна даже для смелой фантазии Марии Даниловны.

Она поймала такси, решив, что промедление может быть смерти подобно, и поспешила разыскивать оперуполномоченного Алексеева.

По дороге машина несколько раз останавливалась, пожилая женщина подбегала к телефону-автомату, надеясь дозвониться до Петрухи, но все было безуспешно. На работе сообщили, что у него сегодня выходной день, а дома на звонок отвечал автоответчик, веселым Петрухиным голосом извещавший, что «сами знаете кто» находится «сами знаете где».

Пенсионерка Сухова не имела даже отдаленного представления о том, где искать Алексеева, и такси просто мчалось к Сенной.

Попросив водителя затормозить возле очередного автомата, Сухова выскочила, сжимая в руке последний жетон, ругая при этом безудержно щелкающий счетчик, праздного Петруху, его безответственного автосекретаря и прочие неприятности жизни вообще. Она подбежала к автомату, опустила жетон в щель и принялась накручивать диск, пожелав Алексееву провалиться вместе со своим выходным днем…

Раздались короткие гудки, но и пожелание пенсионерки Суховой отчасти осуществилось. Жетон, очевидно приняв гнев пожилой женщины на свой счет, провалился в недра телефона, и извлечь его оттуда не представлялось возможным.

— Ну что за день! — в сердцах выкрикнула Мария Даниловна.

Покопавшись в сумочке, она достала мятую купюру и устремилась вперед, заметив на довольно пустынной улице прохожего. На возмущенные выкрики шофера, решившего, что пассажирка собирается удалиться, не оплатив проезд, она не обратила внимания.

— Молодой человек! Пожалуйста! — вложив в голос максимум надежды, крикнула Мария Даниловна. Интонации получились столь жалобными, что любой, даже самый бессердечный прохожий остановился бы, подумав, что речь идет по меньшей мере о жизни и смерти.

Любой, но не оперуполномоченный Алексеев, который, разумеется, узнал свою знакомую, но застыл на месте только по причине неожиданной встречи, не сомневаясь, что Мария Даниловна сейчас попросит какой-нибудь пустяк.

— Здравствуйте! Какими судьбами? — шагнул он навстречу.

Пенсионерка Сухова хлопала глазами от изумления, впрочем недолго. Удача в течение всего дня явно сопутствовала ей, несмотря даже на то, что Мария Даниловна не хотела это признавать. Петруха — тот, кого она, казалось бы безуспешно, пыталась найти, стоял перед нею; но главное — дипломат, загруженный важными и опасными уликами, находился у пожилой женщины, поскольку она не могла оставить его в машине даже на время своих коротких пробежек к телефону.

«А рубль в сегодняшней программе… то есть на счетчике в такси, — вспомнила Сухова, — равен семи с половиной тысячам! С ума сойти можно! Что я, Рокфеллер, что ли? Русская, да не новая! Озверел этот таксопарк — такие деньги заламывать! И всего-то проехала из Гавани к Сенной… А сумма — ого-го! Что ж меня связывает с шофером? Да ничего, кроме моего недовольства относительно платы за проезд! Ну, о нем он сейчас и сам догадается!»

— Вперед! Срочно! Вопрос жизни и смерти! — зловещим шепотом крикнула Мария Даниловна и придала лицу столь решительное выражение, что хорошо знавший ее Алексеев немедленно послушался и бросился вдогонку Суховой, удаляющейся с редкой в ее годы скоростью.

— Туда, а затем туда! — обернувшись, сообщила она Петрухе и скрылась в проходном подъезде. Алексеев четко выполнил указания.

Нерасторопному шоферу, оставшемуся ни с чем, предстояло угадать, в какую из дверей нырнули еще секунду назад бывшие в поле зрения люди… Озираясь, он обошел двор, заглянул во все подъезды, но так ничего и не узнал, да и время было безвозвратно упущено…

…Пробежав пару кварталов, пользуясь только проходными дворами, о существовании многих из которых догадывались только коренные жители района, пенсионерка Сухова и Алексеев остановились, тяжело дыша.

— Все? Опасность миновала? — выдавил Петруха.

— Да… Если только на улицу не выйдем…

— А что на улице? — уже спокойно произнес опер.

— Ну… Город-то маленький! Мало ли он как раз будет ехать и случайно меня заметит… Уф-ф-ф!

— Кто? Да что случилось?

— Случилось? — задумчиво переспросила Мария Даниловна. — Случилось страшное!

— Да ну? — начал терять терпение Петруха. — А все же?! А то, извините, у меня вообще-то дела были… Может, отпустите?

— Дела? — чуть не подпрыгнула на месте Сухова. — Какие могут быть дела, когда одно преступление совершилось, а другое я предотвратила и теперь не знаю, что с этим делать! «Дела»!

— Значит, за вами гонится преступник, расстроенный тем, что вы ему помешали? — осведомился Петруха.

— Интересно, — ушла от ответа Сухова. — Отсюда куда ближе будет — к вам или ко мне?

— До меня здесь два шага… Что? С какой стати?

— Нужно срочно обсудить одно дело! Промедление смерти подобно! — таинственно произнесла Мария Даниловна. — К вам так к вам, я не возражаю. Только обязательно куда-то надо, а то я замерзла. Целый день на свежем воздухе — знаете, даже как-то надоело…

— Ну и ну! — покачал головой, поражаясь ее наглости, опер.

— Идемте же! — настаивала Сухова, и Алексеев согласился.

— Я сильно ваш выход испортила? — миролюбиво спросила по дороге спутница.

— Ну… так… — повел плечом Петруха.

— А куда вы собирались, если не секрет?

— Да так, пустяки… В баню, — чуть смущенно признался Алексеев.

— Действительно, пустяки…

Петруха хмыкнул, ожидая другого ответа. Между тем они подошли к его дому.

Зайдя в квартиру, Мария Даниловна сняла верхнюю одежду, умудрившись при этом ни на секунду не расстаться с дипломатом.

Алексеев, с удивлением взиравший на ее манипуляции с рукавами и шнурками, восхищенно заметил:

— Класс!

— Вы о чем?

— Да все о том же… — вздохнул хозяин. — А в чемоданчике у вас что, позвольте полюбопытствовать?

— Позволить? Не позволить? — размышляла вслух гостья. — Нет уж! Сначала покормите, только побыстрее! Всему свое время! Расскажу, едва утолю первый голод.

— И много их у вас?

— Что, простите?

— Ну… — замялся Алексеев. — Как вам сказать? Насколько плотно вы решили у меня отобедать?

— А что? Законы гостеприимства в этом доме не выполняются? — нахмурилась пенсионерка Сухова. — Ах да, как я могла забыть! В Уголовном кодексе же таких законов нет!

— В Кодексе вообще законов нет, — усмехнулся опер. — Там статьи, насколько я помню.

— Тогда в чем же дело? — спросила Мария Даниловна и, отчаявшись дождаться приглашения, решительно прошла к столу и села.

— Так ведь пост! — с сокрушением сказал Петруха.

— И вы… голодаете? — ужаснулась пожилая женщина, расстраиваясь скорее оттого, что отощавший и обессиленный Алексеев вряд ли сможет помочь ей обезвредить преступников.

— Нет, не голодаю, конечно, но ни мяса, ни сыра с колбасой не могу вам предложить…

— Ну, давайте тогда то, что Бог послал! — разрешила гостья.

— Как хотите, — улыбнулся Петруха и выставил на стол большую миску с мелко нарезанной сырой капустой.

Мария Даниловна приподнялась, пытаясь заглянуть в холодильник, но не преуспела в этом. Поколебавшись мгновение, хозяин добавил к угощению еще одну миску — с чем-то белым, издающим резкий запах.

— Ну, милости прошу! — повел он рукой и, перекрестившись, приступил к еде.

— Это, простите, что? — нахмурилась Мария Даниловна.

— Капуста, — хрустя, пояснил Петруха.

— Да вижу, что капуста! А… рыбка? Икорка? Хотя бы масло! — взмолилась Мария Даниловна.

— Только не сегодня. И вообще, когда я ем — я лично глух и нем! — стараясь не чавкать, сообщил Алексеев.

— Нет уж, погодите! — возмутилась Сухова. — Я прекрасно осведомлена! Кроме мяса и молока, еще же полно продуктов! Рыба вареная; рыба сушеная; рыба, наконец, вяленая! В консервах, если на то пошло! Масло подсолнечное, кукурузное, оливковое! И даже шоколадный крем «Алиса»! Только растительные ингредиенты — я специально уточняла!

— Согласен, — кивнул Петруха. — Я же говорю — только не сегодня. Чаю налить?

— С сухарями?

— Конечно.

— Налейте… — пробурчала Мария Даниловна. — Так что сегодня? Почему?

— Если не случится никакого праздника, то в понедельник, среду и пяток назначается сухоядение, а во вторник и четверток разрешается вино и елей.

— Н-да? — с сомнением покачала головой гостья.

— Да. Это не я придумал. Ну так что ваш червячок? Заморили вы его? Пора бы рассказать, по какой причине я остался, простите за шокирующие подробности, немытый!

— «Червячок»! Вы себя заморите! — печально произнесла Сухова. — Ладно. Я, как плюралист, не стану комментировать ваш религиозный фанатизм…

Алексеев угрюмо смотрел на нее, и Мария Даниловна, не развивая последнюю мысль, перешла наконец к сути дела:

— Помните убийство Клавдии Федоровны Борисовой из нашего дома, ну, пару дней назад?

— Смутно… Ну вроде помню… Допустим. А что?

— Не «допустим»! — возмутилась пожилая женщина. — А уж постарайтесь все детально припомнить! Это важно!

— Ну помню, помню, — проворчал опер. — Квартирные воришки фомкой в нее запустили. А вам удалось узнать что-то еще?

— Мне многое удалось узнать. И теперь я уже не уверена, что воришки вообще были! Скорее всего, убийца — ее племянник, или сосед, или даже они оба!

— Оригинально! И что же вас натолкнуло на такой вывод?

— Натолкнуло? Кажется, поминки!

— Они напились и признались? — скептически произнес Петруха.

— Нет. Мне с самого начала показалось нелепым — зачем им нужно было устраивать поминки?

— Языческие пережитки, что и говорить, — кивнул Алексеев. — Зеркала, задернутые тряпкой; стопочка для усопшей… Так?

— Так… Не в том дело! Посудите сами: если два мужика хотят напиться, тем более что и повод есть, зачем они будут приглашать двух немолодых подруг покойной? В компанию мы им явно не годимся, умершей тетке если и небезразлично, кто о ней помнит, так ее же мнение в расчет не берется! Родственников у Клавы не осталось, значит, никто не мог обязать их выставлять угощение — «за упокой»… Вот, как ни крути, и выходит, что оба соучастника нарочно, чтобы не вызывать кривотолков, устроили показательное выступление на тему бесконечной скорби…

— Н-да… — устало вздохнул Петруха. — Ну вы и нагородили!

— Я? Нагородила? — возмутилась пенсионерка Сухова. — Я для вас же стараюсь, вы ведь за «глухаря» это дело держите, а мы вместе с вами раскроем его… Чем это так пахнет? — не выдержала она, в продолжение всего разговора принюхиваясь и морща нос.

— Пахнет все-таки? — расстроился хозяин. — Извините…

Он, печально покачав головой, будто прощаясь, дотянулся до миски с чем-то непонятным белого цвета и резко опрокинул ее над мусорным ведром, после чего плотно прикрыл его крышкой.

— Редька, — сообщил он. — Приготовил на той неделе, да как-то не пошла… Выходит, что кулинар из меня так себе…

— Главное, чтобы сыщик из вас был хороший! — назидательно сказана Мария Даниловна.

— Ну так о чем мы? О поминках?

— Нет, ну поминки — это как отправная точка! Я задумалась, пришла к выводу, что оба они — и Толик, и Вова — крайне подозрительны, начала следить, и вот результат, — Сухова гордо сверкнула глазами и эффектно постучала пальцем по дипломату, но вдруг, вспомнив о его содержимом, вздрогнула и резко отдернула руку.

— Что там у вас? — усмехнулся опер. — Вы так испуганно выглядите… Бомба?

— Ага, — кивнула Мария Даниловна и закурила.

— Да… да вы что! Вы… мне… бомбу принесли? Вот спасибо! Давайте разворотим мою квартиру, может, мне государство тогда получше выделит, с раздельным санузлом? А? Как вы думаете?

— Ну уж нет! Тогда я ее у себя в комнате взорву — чтоб из коммуналки выехать!

— Ну ладно. Шутки — шутками, а я что-то перестал понимать. Объясняйте, в чем дело!

Бережно отложив дипломат в сторону, Мария Даниловна продемонстрировала снимок того, что у него внутри, и в общих чертах сказала, каким образом она напала на след преступников. В ее кратком повествовании нашлось место для упоминания о потерянной варежке и ушибленной ноге, но сообщить о неуплате по счетчику такси она не сочла нужным.

— Понятненько… Квартирный вопрос, выходит, их испортил… — выслушав, задумчиво протянул Алексеев. — Теперь я понимаю, почему мы так бежали…

— Понимаете? — ужаснулась Сухова.

— Он же мог за вами гнаться! Отобрал бы дипломат и довершил бы свое черное дело…

— Да нет, он уже далеко…

— Кто далеко?

— Владимир…

— Тогда… Ну-ка выкладывайте все!

— Придется… — потупилась пенсионерка Сухова. — Только сначала дайте мне слово, что не рассердитесь!

— Не дам! — отрезал опер.

— Я так и знала… — не удивилась та. — В общем, я не заплатила таксисту. Возмутительно — такие деньги с пожилых людей брать! Он бы еще небось на чай запросил! Нужно скидку на проезд в такси делать! Пускай депутаты внесут такое предложение — пенсионерам такси бесплатно! А? Как вы считаете?

— Сказал бы я вам, как я считаю… — Тяжело вздохнув, Петруха все же воздержался от комментариев. — Ну что с вами делать? А если он мне же оставит заявление о вас? Прикажете покрывать?

— Конечно! Это же полнейшее безобразие! С нашими-то пенсиями… Не слыхали, не собираются ли их увеличивать?

— Не в курсе… Кандидаты в депутаты чего только не обещают, это слыхал.

— А вы, кстати, за кого голосовать будете?

— Я? — переспросил Алексеев. — Ни за кого. Я вообще не пойду — на фиг нужно?

— Что? Да как у вас только язык повернулся? Такая гражданская несознательность! — искренне возмутилась пенсионерка Сухова. — Ведь наше с вами будущее от этого зависит!

— Да? — скептически произнес Петруха. — Не знаю, не знаю. Я сколько раз ни ходил на выборы — ну никогда не совпадало! За кого ни проголосую — обязательно пройдет другой кандидат!

И что же теперь, как прикажете считать? Если, допустим, я вообще против института президентского правления как такового, я за монархию — ну и что? Народ выбрал все-таки президента! Что же, мне полностью игнорировать этот факт? Считать, что в России президента нет? Глупо… Так и теперь — не вижу никакого смысла, все равно мой выбор не совпадает с выбором большинства… Такой уж я оригинальный человек! А вы, как я полагаю, приняли решение?

— Конечно! — гордо ответила Мария Даниловна. — Я буду голосовать за Партию любителей пива!

— Потрясающе! — хмыкнул опер.

— А что? Самая клевая, между прочим, партия! Да-да! Не смейтесь!

— И не думаю! — сквозь смех произнес Алексеев.

— Нет, вы только послушайте! Вот это — люди действия!

— Да? — усомнился собеседник. — И что же они делали?

— Много чего! Например, катили на Думу бочку!

— Подумаешь! — пожал плечами Петруха. — Это не слишком-то оригинально.

— Да нет, они в буквальном смысле — бочку! — радостно сообщила пенсионерка Сухова. — Они прошествовали по Тверской улице, толкая деревянный бочонок к зданию нижней палаты парламента! А на груди активистов движения были плакаты типа: «Доколе?!», «Надоело!», «Стыдоба!», ну и в том же роде…

— Занятно, — кивнул Алексеев. — Это все?

— Как же! — парировала Мария Даниловна. — Еще припоминаю замечательную акцию — по случаю шестой годовщины чудесного спасения Бориса Ельцина из вод неизвестной реки!

— Чего-чего?

— Ну, разве вы не помните, как шесть лет назад какое-то неудачное покушение, что ли, было…

— Ну и?

— Ну и праздновали! Два добровольца были сброшены в фонтан. Падая, они выкрикивали: «Ельцин — наш дирижер!», после чего были им вручены звездочки, а воды той самой реки решили признать священными…

— Кощунство какое-то… — пожал плечами Петруха.

— А наша жизнь не кощунство? Сплошное кощунство и свинство! А они, кстати, так и заявляют: «Долой свинство!»

— Замечательно!

— А еще… А еще они, — продолжала агитировать Мария Даниловна, — размыли метр государственной границы между Украиной и Россией! Пивом! И установили на этом месте щит с изображением двух переплетенных рук с кружками и надписью: «Третьим будешь?». Здорово ведь, согласитесь?

— И вы думаете, что они ваши интересы в Думе отстаивать будут?

— Вряд ли, — улыбнулась пожилая женщина. — Но надеюсь, что пиво существенно подешевеет…

— Хорошо бы, — согласился опер.

— Так идемте тогда на выборы? Подумайте, как это важно!

— Давайте лучше подумаем, что нам с этим делать, — кивнул Алексеев в сторону дипломата.

— Н-да… Озадачили вы меня… Я-то считала, что как раз вы что-то дельное посоветуете…

— Ну а что можно посоветовать? Ну задержим мы обоих жильцов нехорошей квартиры… Предъявим чемоданчик… Они оба отопрутся… Тупик!

— Ну а отпечатки пальцев на дипломате?

— Ну что вы, Мария Даниловна, в самом деле! Вспомните хоть Штирлица! Заявят они, что помогали вам поднести вещи, — как тогда сами отвертитесь?

— И что же, — поникшим голосом произнесла Сухова, — я зря все это проделала?

— Скорее всего… Вот только если…

— Что «если»? — с надеждой взглянула она на опера.

— Ну… У меня выходной… Можно, конечно, неофициально что-нибудь предпринять…

— Конечно! В первый раз, что ли? — ликовала пенсионерка Сухова. — Только что?

— Пока не знаю… Дайте подумать…

— Время идет! У меня есть план… Ну не план, а что-то вроде того… Какие-то смутные идеи забрели в голову… Прочла я тут вечером детективчик один… о мощах… — понизив голос, сообщила Мария Даниловна.

— Ну что же, рассказывайте, — разрешил Петруха.

Гостья так же негромко и отчего-то постоянно озираясь изложила свой план. Алексеев, в продолжение ее речи неоднократно хмыкавший и изумленно мотавший головой, подвел итог:

— Чушь!

— Это почему же? — обиделась Мария Даниловна.

— Посудите сами: да мы и в квартиру-то не попадем! А если позвонить, весь эффект испортим…

— Отчего же? Очень даже попадем!

— Сейчас скажете, — улыбнулся Алексеев, — что покойная как раз перед смертью дала вам ключи — так, на всякий случай?

— Скажу! — не покраснев, соврала Сухова.

— Сделаю вид, что поверил вам, — кивнул Петруха. — Некогда учить вас уму-разуму…

— Да и незачем! — тихо добавила гостья…

— Ну ладно… Надо все детали проработать, чтобы нигде не сорвалось…

— Согласна. Только один момент мне пока кажется неясным. Где сейчас Владимир? Если он дома, то…

— Понятное дело, — перебил ее опер. — Если дома, то выработаем план номер два, тогда героиней будете вы…

— Я?

— А что вы думали? Придется! Сами же напросились! Но это опаснее, поэтому будем ориентироваться на первый вариант.

— Хорошо бы… Но откуда мы будем знать наверняка, что Вовы нет дома?

— Ну, — задумался Алексеев, — вот что! Вам сейчас в Спасский нельзя ни в коем случае. Мы тут прикидываем, гадаем, а в реальности, может быть, все совсем по-другому… Оставайтесь у меня, чувствуйте себя как дома… А я схожу к нашим подозреваемым…

— К нашим преступникам!

— Пока еще — подозреваемым! Схожу, будто по работе. Тем более дело-то на мне, так что никого это не удивит…

— Неплохо! — похвалила пенсионерка Сухова.

— А вы как думали? Загляну, порасспрашиваю о том о сем, и после этого приступим к решительным действиям…

— Я как раз успею принять ванну! — томным голосом произнесла гостья. — Надеюсь, вы не будете возражать?

— Я-то нет, — смеясь, ответил Петруха. — Но вряд ли это вам суждено… По крайней мере сегодня!

— Это отчего же?

— А вы попробуйте угадать! С трех, скажем, раз!

— А… понимаю… Вы же в баню шли!

— Ага, — кивнул опер.

— Значит, или горячую воду отключили, или трубы прорвало, или ванна треснула? — предположила гостья.

— И то, и другое, и третье! — сообщил хозяин дома. — Ну ладно. Уж полночь близится…

— Да? — удивилась Мария Даниловна. — У вас на часах только начало восьмого!

— Ну да. С каждой минутой полночь все ближе и ближе, не так ли? В общем, я побегу навещу Толика, да по дороге ладану надо бы прикупить… Располагайтесь!

Алексеев быстро вышел из квартиры.

Пенсионерка Сухова обвела глазами кухню и, заметив на одной из полок пачку с надписью «Макароны», подвинула табуретку и полезла за ней…

Оперуполномоченный Алексеев, не отрывая пальца, жал на кнопочку звонка. Послышались шаги, мужской голос спросил:

— Кто там?

— Откройте, милиция! — мрачно сообщил Петруха.

Анатолий, с напряжением ожидавший подобного визита весь день, поспешил впустить посетителя.

— Оперуполномоченный Алексеев, — солидным голосом заявил опер. — Куда пройдем?

И, не дожидаясь ответа хозяина, Петруха решительно вошел к нему в комнату и сел на стул.

— Фамилия, имя, отчество? — сверля Толика глазами, задал вопрос Алексеев.

— Да я же уже вам… — удивленно начал Анатолий, надеющийся получить информацию о без вести пропавшем Владимире.

— Молчать! — хлопнул кулаком по столу Петруха. — Отвечать коротко, ясно и по существу! Я дважды не повторяю!

— Корзинин Анатолий Сергеевич…

— Год и место рождения!

— Одна тысяча девятьсот пять… Вам документы предъявить? У меня они как раз здесь, под рукой… — залепетал Толик.

— Почему? — угрожающе рявкнул опер.

— Как это… почему?

— Почему — под рукой? Зачем вы их подготовили?

— Что вы имеете в виду?

— Нам все известно! — отрезал Алексеев, приведя подозреваемого в полнейшее недоумение.

Пытаясь собраться с мыслями, Анатолий взял пачку «Беломора», но она выскользнула из его дрожащих рук, и папиросы раскатились по полу. Он нагнулся, но не удержал равновесия — то ли от волнения, то ли от своего не вполне трезвого состояния. Хозяин пошатнулся и упал. Попытавшись резко подняться, он не преуспел и в этом.

Алексеев злорадно наблюдал за Толиком, ползающим по комнате за укатившимися папиросами. Наконец мужчина встал, сжимая пачку в руке, и вопросительно взглянул на посетителя.

— Продолжайте! — милостиво разрешил Петруха.

— Что продолжать? Уже все собрал… — неуверенно сказал Толик.

— Может, хватит в молчанку играть? — раскатисто крикнул опер, пристально глядя в лицо хозяина и безуспешно пытаясь поймать его бегающий взгляд.

Петруху безмерно забавляла его роль. Будучи при исполнении, он никогда не кричал на подозреваемых, оставляя этот неинтеллигентный стиль работы своим коллегам. Но сегодня он действовал неофициально, о чем Анатолий, разумеется, не догадывался, и в задачу опера входило именно запугивание. Было похоже, что определенных результатов на этом неблагородном поприще он уже достиг…

— Где ваши соседи? — подавляюще спросил Алексеев.

— Как это «где»? — переспросил Анатолий, только что убедивший себя, что все в порядке, что он нигде не мог засыпаться и что у мента, бывшего таким вежливым несколько дней назад, сегодня просто плохое настроение. Последний же вопрос опера снова выбил его из колеи, глаза его по-прежнему не могли смотреть прямо, продолжая совершать быстрые движения по всей комнате. Дрожащим голосом он произнес:

— Какие соседи? Борисова умерла… Вы же знаете!

— Мы все знаем! — припечатал Петруха. — Так вы, кажется, говорили, что ее неизвестные убили? Взломали дверь, ворвались, застрелили.

— Фомкой! Фомкой в нее запустили! — поправил Толик.

— Ага! — сверкнув глазами, расхохотался Алексеев. — А кто, позвольте спросить, вам это сказал? Откуда вы можете знать? А?

— Я? Как это… Ну как же это? — испугался Толик, судорожно вспоминая, не сболтнул ли он чего-нибудь лишнего.

— Все, — гулко отчеканил опер. — Здесь мне все ясно!

— Что вам ясно? — взвизгнул хозяин.

— Молчать! Отвечать только «да» и «нет»! Борисов Вэ Эн дома?

— Нет…

— Давно ушел?

— Да…

— Куда? — Петруха приподнялся, сжав кулаки.

Анатолий открыл было рот, но тут же захлопнул его, терзаясь от невозможности ответить на этот вопрос одним из навязанных ему коротких слов и размышляя, что именно он вообще может сообщить на эту тему.

— Ну все! — снова хлопнул кулаком по столу Алексеев, незаметно бросив при этом жалобный взгляд на свой кулак.

Хозяин молчал, не зная, как вести себя дальше.

— Ваш сосед Владимир Борисов, — медленно сообщил опер, — погиб сегодня, взорвавшись в своей машине!

— Да? — воскликнул Толик. На долю секунды лицо его озарилось радостью, но он вовремя взял себя в руки и сокрушающимся тоном продолжил: — Какое несчастье! Не может быть! Вы уверены?

— Уверен, — мягко подтвердил Петруха. — Чем вы занимались в первой половине дня?

— Я? Я к семье ездил… В Красное Село! Это очень далеко от… Вообще от всего далеко! Он же не там взорвался? — затараторил хозяин.

— Не там. Ваше алиби мы уже проверили, все совпадает. Могу вас поздравить, гражданин… нет, товарищ Корзинин! Вы тут абсолютно ни при чем!

— Спасибо… — облегченно выдохнул Толик.

— Ну ладно, — спокойно подытожил Алексеев. — Все в порядке, следствие по делу об убийстве Борисовой Ка Эф еще продолжается, вас вызовут, когда потребуется… Но неофициально могу вам сказать: вас никто ни в чем не подозревает, не беспокойтесь… Можете собирать справки…

— Какие справки? — напрягся Толик.

— На жилплощадь! — проронил Алексеев и, не прощаясь, покинул квартиру.

Задержавшись на несколько мгновений у двери, Петруха удовлетворенно кивнул и поспешил к Марии Даниловне.

Теперь им предстоял завершающий этап операции…

Мария Даниловна полулежала в кресле и смотрела телевизор. Поморщившись, Петруха убавил громкость и вопросительно взглянул на гостью.

— Что… уже пора? — испуганно спросила та.

— Промедление смерти подобно! — напомнил хозяин. — А что, вы передумали?

— Да нет! Ни в коем случае! Просто я тут так согрелась… Разомлела…

— Ну знаете! Сами все затеяли, а теперь что же, отменять? Я ходил, кривлялся перед Анатолием, как идиот…

— Да, кстати! Как сходили?

— Нормально, — буркнул опер. — Вначале запугивал его…

— Зачем? Вдруг он даст деру?

— Может, — задумчиво согласился Алексеев. — Мне и самому кажется, что я несколько перегнул палку… Но это вначале! Потом мы помирились, я его успокоил!

— Тогда хорошо, — кивнула Сухова.

— А как вы тут? Все тихо, спокойно? — в свою очередь спросил хозяин.

— Да… — как-то неуверенно сказала Мария Даниловна.

— Да — «да» или да — «нет»? — заметил ее колебания Петруха.

— Да — «не знаю», — призналась гостья.

— В каком смысле?

— Ну… было несколько звонков по телефону… Мне так надоел ваш автоответчик!

— И? — поднял одну бровь Петруха.

— И я сняла трубку… только раз! Ничего, а? — с надеждой спросила пенсионерка Сухова.

— Совсем ничего! — хмыкнул Алексеев. — Допустим, звонила бы моя будущая теща… А тут вы своим томным голосом: «Хэллоу»… Что она должна подумать?

— Какой ужас! — тихо произнесла гостья. — Нет! Вам повезло! Она не звонила!

— Кто же тогда?

— Не знаю. Не то шутники какие-то, не то социологический опрос… Я не совсем поняла…

— Поконкретнее, пожалуйста!

— Ну… В общем, позвонили, завели разговор насчет выборов…

— Ага! Тут-то вы и сели на своего любимого конька! — улыбнулся Алексеев. — Про Любителей пива рассказали?

— Было дело… — тихо призналась пенсионерка Сухова.

— Вот так-то и рождаются слухи о пьянстве работников правоохранительных органов! — засмеялся опер.

— Слухи? — ехидно переспросила Мария Даниловна.

— Ну, короче! Что дальше?

— А дальше человек на другом конце провода вдруг заявляет: имейте, мол, в виду, что девятнадцатого декабря мы всех вас к стенке поставим!

— Девятнадцатого? — наморщил лоб Алексеев. — Почему — девятнадцатого? Выборы же семнадцатого?

— Ну-ну, — усмехнулась собеседница. — Вот и я что-то в этом роде сказала. А там вдруг раздается зычный гогот… Отсмеявшись, человек сообщает, что все это — не более чем тест на стереотип мышления! Оказывается, практически все люди тотчас же удивляются, почему именно «девятнадцатого»! И ни один не спросит: «Почему, за что — к стенке?»! Представляете? Вот до чего нас довели!

— Не знаю, до чего они — нас, а вот вы меня сейчас точно доведете! — сердито сообщил Петруха. — Переходим к делу. Ладан я купил, свечки… — Он потянулся к шкафу, вынул несколько толстых восковых свечей и бережно завернул их в бумагу.

— Разве это все?

— Нет, сейчас! — Хозяин быстро сновал по комнате, упаковывая сумку. — Телевизор выключите, — напомнил он гостье, продолжающей праздно сидеть в кресле.

— Ну, теперь все! — довольно вздохнул он, застегнув сумку.

Раздался телефонный звонок. Мария Даниловна дернулась было к аппарату, но хозяин сердито остановил ее:

— Мало вам?

— Нет, нет, Петруша, что вы! Я больше не буду…

— Сейчас автоответчик подключится, а нас уже все равно, считайте, что и нет! — сказал Алексеев.

Он помог гостье надеть пальто, откусил большой кусок от буханки хлеба и задумчиво произнес:

— Уж полночь близится… Хотим мы того или нет…

— Пора! — решительно кивнула Сухова.

— Господи, благослови! — перекрестился Алексеев, и заговорщики отправились на задание…

— Вы не устали? Может быть, я хоть дипломат понесу? — с трудом поспевая за быстро шагающим опером, предложила пенсионерка Сухова.

— «Хоть!» — хмыкнул тот. — Да я вам и сумку, в которой ничего особенного нет, и ту не поручу!

Мария Даниловна обиженно засопела.

— Да нет, поймите меня правильно! — пошел на попятную Алексеев. — Просто мне не тяжело, а вам зачем перетруждаться?

— Логично, — ответила Сухова, оставшись при своей обиде.

Они подошли к подъезду. Петруха бросил взгляд на окна последнего этажа. В квартире было темно.

— А вдруг никого нет? Вдруг он ушел? — обеспокоенно спросила Мария Даниловна.

— Ручаться на сто процентов не могу, — сказал опер, — но попробовать все же стоит. Да и на этаже мы сможем кое-что узнать…

— Что же?

— Всему свое время! — назидательно прошептал Петруха.

Молча они поднялись по окутанной тишиной лестнице, наполненной неприятными затхлыми запахами.

— Кажется, пришли! — тихо сказал Петруха.

Мария Даниловна в недоумении уставилась на дверь нужной им квартиры. На ней висела криво прикрепленная полоска бумаги с лиловым, размытым по краям штампом.

— Что это? — изумленно спросила она.

— Это? — спокойно ответил Алексеев и, наклонившись, внимательно рассмотрел бумажку. — Все в порядке. Он дома и один!

— Откуда вы знаете? — не поверила Сухова.

— Ну как же! Уходя, я налепил вот это, — небрежным движением Петруха отодрал полоску. — Так, на всякий случай. Если бы она оказалась порванной, это могло бы означать, что Толик ушел совсем; ушел и вернулся; появился, наконец, сосед; пришел кто-то из гостей… Да мало ли что! Но я рискнул — зато теперь мы наверняка знаем, что квартиру он не покидал!

— А если через окно, по трубе? — предположила Сухова.

— Скорее в трубу. На помеле, — пробурчал опер. Он достал из кармана бумажные полоски с печатями, на этот раз две, смазал их клеем и аккуратно прилепил так, что частично они держались на двери, а частично болтались у косяка.

Тихо проникнув в квартиру, заговорщики притворили за собой дверь. Снаружи создалась иллюзия, что помещение опечатано милицией…

Было темно.

— Начинаем? — еле слышно произнес Алексеев.

— Да… — кивнула Мария Даниловна, успевшая подготовиться во время Петрухиных манипуляций с бумажками.

— Сейчас… — прошептал опер. Он открыл сумку и быстро достал все необходимое…

После ухода оперуполномоченного Анатолий не находил себе места. Первой его мыслью было бежать — куда угодно, подальше и надолго, ибо он не сомневался, что преступления раскрыты. Поспешно собирая вещи, Толик наткнулся на приготовленную к подаче в жилищный отдел пачку документов и остановился в раздумье. Бросать начатое дело не стоило.

«Нет… Быть не может, что они догадались… Да хоть и догадались — улик-то нет! — успокаивал он себя. — А на нет, как известно, и суда нет… Раскис, как баба! Подумаешь, пришел мент, сорвал на мне свою злость… Спокойно ушел… Точно! Ничего у них нет на меня и быть не может!»

Он пресек свои терзания, принял для пущей храбрости все, что оставалось дома из спиртного, и опустился на диван.

Тот показался ему жестковатым, и Анатолий подстелил одеяло, собравшись посмотреть выпуск петербургских новостей… Но он никак не мог себя заставить приподняться, чтобы включить телевизор. От батареи тянуло теплом… Одна за другой накатывались на него волны дремоты, с которой уже не было сил бороться… Толик крепко уснул.

Странный, навязчивый и тревожный сон внезапно нарушил его бессознательное состояние. Женский голос взывал к нему, негромко но явственно: «Анатолий… Анатолий… Анатолий…»

Он перевернулся на другой бок, но зов не прекратился.

Анатолий встрепенулся, встал и напряженно замер, пытаясь что-то разглядеть в темноте. Какой-то необычный запах — резкий и приятный — наполнял помещение… Медленно открылась дверь, и пламя свечи в руках какой-то бесформенной фигуры неумолимо приближалось к испуганному хозяину…

Толик отшатнулся и бросил взгляд в окно. Ему показалось, будто кто-то смотрит оттуда, с улицы, с высоты пятого этажа… Мороз пробежал у него по коже.

Спокойный тихий голос настойчиво повторял:

— Анатолий… Анатолий… Анатолий… Что ты наделал?

Сон оставил его. Прямо перед ним, на расстоянии нескольких метров, замерла белая фигура с отставленной в сторону рукой, в которой ярко горела толстая свеча… Тени играли на стенах и потолке…

— Зачем ты убил меня? — чуть возвысив голос, произнесла таинственная гостья. — Анатолий, как это неинтеллигентно! — прозвучали язвительные интонации, и мужчина узнал голос Клавдии Федоровны.

— Я не убивал! — попытался возразить он, леденея от ужаса. — Это ошибка! Я вошел, а она… то есть вы уже лежали…

— Думаешь, что сможешь и меня обмануть, как обманул милицию?

Голос зазвучал размеренно и бесстрастно:

— Ты, вознамерившийся получить всю квартиру… Отдельную двухкомнатную квартиру в центре, со всеми удобствами…

— С какими еще удобствами? — нашелся Толик. — Вы же сами не хотели ванну устанавливать! Установили бы — так, может, ниче бы и не было!

— Значит, ты признаешь, что убил меня? — печально спросила гостья.

— Я? — начал было Анатолий, но та его перебила:

— Небеса видят все, и тебе не сокрыть свой грех! Зачем ты не дал мне завершить земной путь как было начертано? Зачем ты прервал его в расцвете лет?

— В каком еще расцвете! Тоже мне…

— В расцвете! — отчеканила гостья. — И по твоей вине я умерла без покаяния! На колени!!!

Трясущийся от страха Анатолий поспешил исполнить приказание: он повалился на четвереньки, затравленно глядя на хозяйку положения.

— Пощади меня! Я… сам не ведал, что творю! — сообщил он, на секунду задумавшись и мысленно похвалив себя за удачно найденный ответ.

Женщина молчала, собираясь, видимо, нанести новый сокрушительный словесный удар. Подумав, что он не был понят, Толик пытался вспомнить что-нибудь связанное в его представлении с загробным миром.

— Паки… Паки и паки! Житие мое… — сопровождая странное заявление интенсивным качанием головы, сообщил он.

— Какое еще «житие твое»! — разозлилась гостья. — У тебя осталась только одна надежда — покаяние! Анатолий, убийца, говори! Сознавайся!

— Не виноватый я! — настаивал Толик. — Я никого не убивал!

— И меня не убивал? — глухо вопросила вторая, незаметно появившаяся в комнате фигура, чьи руки были убраны за спину.

— Тебя? Вовка… Ты, что ли?

— Я… — прозвучал замогильный ответ.

— Не-е-ет! — крикнул Анатолий и прикрыл лицо руками.

— Да-а-а! — передразнили фигуры хором.

— Сосед… А еще говорил, что друг… — напомнил «Вова».

— Друг! — закивал Толик.

— Будь другом, помоги нам! — миролюбиво попросил мужчина в белом.

— Я? Помочь? Я все сделаю — только оставьте меня в покое!

— Оставим, — печально согласилась женщина.

— Что? Что вам нужно?

— Анатолий… — медленно произнес «Вова». — Ты убил нас, глупо отпираться… Тем более что мы это сами знаем… Речь о другом… Мы оба умерли не своей смертью — она есть фомкой убиенная, а я — от «лимонки» взорвавшийся…

— Ну и?

— Мы будем вечно пребывать в этих стенах, доколе не обретем покой… Мы будем вечно тревожить твой сон…

— Нет, не надо, а? Чего вас, отпеть, что ли? Вы только скажите!

— Нас ни Бог, ни черт не берут, — спокойно продолжал разъяснять «Вова». — Ты же, Анатолий, сотворив смертоубийство, уже сгубил свою душу… Теперь ты должен скрепить договор! Ну?

Что-то прошелестело в темной комнате. Женщина безмолвно протягивала хозяину чистый лист бумаги, мужчина передал ему ручку…

— Что? Где? Что я должен написать? — дрожа, спросил Толик.

— Внизу, — глухо сказал «Вова». — Только подпись, и ничего более… И мы растворимся в то же мгновение…

— Да? — с надеждой переспросил Анатолий и размашисто расписался. — А почему красным цветом?

— Красным? — Казалось, «Вова» также был удивлен. — Ну конечно, красным, каким же еще! — уверенно добавил он. — Это кровь! Моя кровь! Ее кровь! Кровь всех невинно убиенных!

— Вы же сказали, что растворитесь! — взмолился Толик.

— Растворяемся, — кивнула мужская фигура и, пятясь, скрылась за дверью. Сделав несколько маленьких шажков в том же направлении, женщина вдруг остановилась и твердым голосом сказала:

— Знай, что я пришла к тебе не по своей воле. Но мне велено исполнить твою просьбу…

— Какую еще просьбу?

— Не было просьбы? Тем лучше. Прощаю тебе мою смерть, с тем чтобы ты женился на моей воспитаннице Марии Даниловне…

За дверью раздалось сдавленное хихиканье, не достигшее, по счастью, ушей изумленного Анатолия.

— Чего? — хлопая глазами, переспросил тот.

— Ну нет так нет! — облегченно вздохнула гостья. — И последнее.

— Еще и последнее? Да провалитесь вы!

Фигура отступила чуть назад и принялась чертить свечой какие-то крестообразные знаки, что произвело на перепуганного Толика неизгладимое впечатление.

— Хватит! Последнее… Вы сказали — последнее…

— Да. Возьми это. Оно теперь твое…

— Что это? Что там? Зачем?

— Узнаешь… — гулко прозвучал ответ. Свеча внезапно погасла.

Несколько секунд Анатолий просидел в оцепенении, затем, боясь зажечь свет, подался вперед и нащупал то, что оставила зловещая гостья…

Тихо прикрыв дверь и оторвав ненужные теперь полоски с печатями, фигуры, не снимая простыней, помчались вниз по лестнице, не обратив в спешке внимания на притулившегося на подоконнике человека…

— Ну все, — стягивая маскарадный костюм, облегченно вздохнул Алексеев. — И дипломат не потребовалось предъявлять. Сам сознался! Класс!

— Класс! — кивнула освободившаяся от белого женщина.

— Где же он? Давайте обратно!

— Кто? — с невинным видом спросила она.

— Дипломат! — напомнил Петруха.

— Там… — Махнула рукой Мария Даниловна. — Бежим, а?

— Что-о? — выдохнул Алексеев. Свой вопрос он не успел продолжить. Где-то наверху раздался взрыв. Зазвенели стекла…

Мстители бросились в соседний подъезд — туда, где жила пенсионерка Сухова.

Из подъезда выскочил Владимир. Еще пару минут назад, не решаясь войти в опечатанную квартиру, он в задумчивости сидел на подоконнике, пытаясь понять, что же случилось за время его отсутствия. Странные фигуры, а затем и взрыв рассеяли остатки его самообладания. Он вскочил в машину и помчался к кому-нибудь из друзей — куда угодно, только подальше отсюда… Ему не пришло в голову, что он является теперь единственным владельцем двухкомнатной квартиры в центре…

— Хвалю! — укоризненно произнес Алексеев в комнате Марии Даниловны.

— Да? Я так и знала! — ликовала та.

— Да не хвалю, а «хвалю»! — раздраженно пояснил опер. — Что же теперь — одного «глухаря» мы с вами забили, — он помахал листочком с подписью Анатолия, — так нате вам! Новый «глухарь»! Я же должен буду искать убийцу Анатолия!

— Чушь! — возразила Сухова. — Он сам себя убил. Несчастный случай. Его даже отпевать можно, я знаю!

— Зачем вы это сделали? — устало вздохнул Петруха.

— Собаке собачья смерть! — отчеканила пенсионерка Сухова. — На сколько бы его посадили? На пять? Семь лет? Горбатого могила исправит! Понятно? Только могила!

— Жуть! — покачал головой Петруха. — Имейте в виду — я ваши методы не одобряю.

— Что же, заложите? — прищурилась хозяйка.

— Разве я сказал, что заложу? — подмигнул Алексеев. — Эх, одним «глухарем» больше, одним меньше… Может, от расследования гибели Корзинина удастся отмазаться… У меня еще отгулов на неделю… Да я в баню так и не сходил…

— Ну извините! — поджала губы пенсионерка Сухова.

— Чего уж там! — махнул рукой опер. — Но вот дело об убийстве Борисовой можно смело закрывать — явка с повинной! Ага! Даже лучше — предсмертная записка! Корзинкин не вынес укоров совести, написал признание и сам взорвался! Клево!

— А я что говорила? — обрадовалась Мария Даниловна. — А неплохо у меня Клавин голос вышел, согласитесь? «Анатолий, как неинтеллигентно!» — проскрипела она.

— Неплохо, — кивнул опер. — У вас получилось даже лучше, чем я мог себе представить! Так убедительно!

— Я польщена! — покраснела пожилая женщина.

— Но что вас надоумило предложить ему… ох, я чуть не умер тогда от смеха! — улыбнулся Петруха. — Ну, это ваше странное заявление… жениться на воспитаннице, то есть на вас!

— Я что, и правда так говорила? — удивилась Сухова.

— Именно так! И вышло удачно. Он так испугался!

— Слова лились как будто сами собой, — подумав, призналась Мария Даниловна.

— Да… Похоже, мы были не так уж далеки от истины, — покачав головой, решил Алексеев. — Наверное, сама Клавдия вашими устами высказала свое мнение…

— Какой ужас! — воскликнула Сухова. — А если бы он согласился? Бр-р-р! Я, знаете ли, закоренелый холостяк! Кстати, вас покормить?

— Хорошо бы. А что вы можете предложить?

— Предложить могу многое… — пространно начала хозяйка.

— Рыба есть? — перешел к делу гость.

— Рыба? Есть… Но сегодня же пятница! У вас ведь, кажется, это, как его — сухоядение?

— Было! Но уже суббота, ведь после полуночи — новый день! — весело объяснил Петруха. — По уставу можно и рыбу ясти, и вино пити!

— Вино? — наморщила лоб Мария Даниловна. — Вина не обещаю. Но пиво есть, и много. Как всегда!

— А я и не сомневался, — усмехнулся Алексеев.

notes

Назад: Душные бандиты

Дальше: Примечания