Пиппа стала суеверной во всем, что касалось дней и даже часов ее жизни с Айданом в замке Росс. Самая опасливая и осторожная, хотя и крошечная ее часть нашептывала ей, чтобы она не искушала судьбу детальным анализом бытия и бесплодными вопросами, заслужила ли она все это.

Она наотрез отказалась заглядывать в будущее, задерживать свое внимание на том, что силы Ричарда де Лэйси отступили к городу Килларни, явно имея намерение перегруппироваться и дождаться подкрепления.

Как мечтательница, витающая в облаках, она проживала день за днем, распевая песни. В то время как остальные обитатели замка поеживались от страха за свое будущее, она с неуклюжей серьезностью изучала свои обязанности хозяйки замка Росс.

Руки, способные жонглировать чем угодно, от жемчуга до дохлой рыбы, никак не могли справиться с тонкостями прядения и вышивки. В итоге Сибхил махнула на нее рукой и постаралась внушить ей, что домашнее хозяйство будет вестись гораздо эффективнее, если она станет просто надзирать за проведением работ. Лучше – издалека.

Пожелания были высказаны крайне доброжелательно, но не без ехидства. Пиппа широко развела руками, а Сибхил и прочая дворня облегченно рассмеялись.

Именно в этот момент сразу после завтрака их и застал Айдан.

Звук его шагов грозно прозвучал на каменном полу.

– Что здесь происходит? – произнес он. Женщины замерли и уставились на него. Он притянул к себе Пиппу, обняв ее за талию.

– Никогда не думал, что снова услышу женский смех в своем доме, – сказал он.

Женщины захихикали и стали перешептываться. Пиппу распирало от все возрастающего ощущения счастья.

– Сибхил только что обсуждала со мной мои успехи в прядении.

– Если они похожи на ваши успехи в пении, я ей сочувствую.

Постаравшись сердито нахмуриться, она выскользнула из его объятий.

– Вы плохой и жестокий муж, Айдан О'Донахью, – объявила она, подражая его манере говорить.

– Я? Неужели? Печально слышать, сударыня, поскольку это означает, что вы будете лишены очередного сюрприза.

Она ухватилась за борта его камзола:

– Сюрприз! Боже, язык мой – враг мой, я ваша любящая жена, а вы – величайший из мужей.

Он сморщил нос от подобной лести. Служанки, те, кто понимал по-английски, дружно прыснули со смеху. Айдан поймал ее в свои объятия:

– Смотри, они смеются над нами, любовь моя. Теперь, когда ты здесь, словно глоток свежего воздуха достался им после стольких лет промозглой зимы.

Слова достигли ее сердца и согрели его. Но радость покинула ее, когда она поняла, что под зимой понимался его брак с Фелисити.

Она потянула его к лестнице, ведущей из зала:

– Ты обещал сюрприз.

– Не отказываюсь, – подтвердил он.

Когда он был рядом, ее как будто приподнимало над землей и несло куда-то, наполняя сердце теплом, которого она раньше никогда не ведала.

Пиппа даже не знала, что можно испытывать столько чувств одновременно. Это было сродни поиску новых цветов в радуге или наблюдению за падающей звездой: непредсказуемо, захватывающе.

Когда они пересекли двор, направляясь к Сорли и его брату, она сжала его руку и сказала:

– По правде говоря, я не хочу сюрпризов, Айдан. Я не могу думать ни о чем, что могло бы сделать меня счастливее, чем я… Ой-ой-ой.

Она остановилась как вкопанная. Напротив каменных крытых соломой конюшен стоял мальчик, держа поводья уже оседланной лошади.

– Это кобыла из Коннемара, любовь моя. Она твоя.

Пиппа сделала шаг в сторону лошади. Она была прекрасна, серовато-коричневая с редкими черными расплывчатыми пятнами.

– Как тебе? – Айдан с нетерпением ждал ее ответа. – Нравится?

– Какая красивая! Ни разу такой не видела. Но ты же знаешь, какая из меня плохая наездница.

– Не плохая. Неопытная. – Он подвел ее к лошади и обнял за талию.

Прежде чем она успела понять, что происходит, он подсадил ее на женское седло. После того как она захватила ногой луку, седло показалось ей удобным, как кресло в обеденном зале.

Как и раньше, большая высота подействовала на нее, и она вцепилась в гриву лошади. Конюх привел вторую лошадь. Айдан вскочил в седло и улыбнулся ей.

– Шелла – полукровка. И специально выезжена под женским седлом. Я думаю, тебе понравится.

– Куда мы направляемся?

Он не ответил, но короткий горящий взгляд, брошенный в ее сторону, породил у нее подозрения. Он умел беседовать с ней взглядом. Стоило ей только посмотреть ему в глаза, как она догадывалась, что он хочет сказать ей. О том, как она красива, о своем желании сделать ей приятное, о ее способности приносить ему счастье.

Лишь иногда Пиппа случайно замечала в его глазах мрачные тайные думы. Но она впервые в жизни была действительно счастлива и, хотя понимала, как это эгоистично, не хотела знать ничего, что могло бы разрушить хрупкое равновесие в их жизни.

Пиппа делала вид, что не замечает войск англичан, разбивших лагерь у Килларни, а также отказывалась замечать обеспокоенный взгляд Ревелина, когда она посетила его в Иннисфалене.

Виновато поежившись, Пиппа подумала о письме, которое доставили из Дублина накануне. О'Махони казался безнадежно подавленным и совершенно беспомощным, когда передавал ей послание и объяснял, что лорд-наместник узнал о нападении на обоз с королевским оброком из Керри. Без сомнения, в этом тоже обвинят Айдана.

«Я подумаю об этом позже, – поклялась себе Пиппа. – Но не теперь». Ей очень хотелось, чтобы идиллия продолжалась вечно.

«Увы, – заметил ее внутренний голос. – Не все так просто». Он ждала ответа на свой незаданный вопрос и боялась его. Айдан действительно любит ее?

Отчасти она верила, что он ее любит, поскольку ощущала и защиту, и радость, когда была с ним. Но ее смущали сомнения. Что она знает о любви? Никто раньше ее не любил, каким образом она могла узнать, что это такое?

Эти же нашептывания дьявола порождали и другие сомнения. Всю свою жизнь она сталкивалась с тем, что ее предавали все друзья, которых она находила. Как она может быть уверена, что Айдан не похож на них?

У нее не было уверенности.

Пусть пока ей будет достаточно брачных уз. А там она посмотрит, что будет дальше.

Они переехали мощенную камнем дорогу и направились вдоль берега Лох-Лина. Лето было в разгаре, леса стояли во всей красоте своего зеленого убранства. Листья, мхи, папоротники и даже лишайники – все было окрашено в зеленый цвет самых разных оттенков. Лесные запахи щедро наполняли воздух. Глубокое голубое озеро напоминало дорогой сапфир.

– Так красиво, – проговорила она. – Меня просто переполняют чувства.

– Да-а, – согласился Айдан, только глядел он не на озеро, а на жену.

Они въехали на извилистую тропу, и немного погодя ей показалось, что они одни на всем белом свете, – так далеко они заехали. Она слышала токующих фазанов и шелест листвы под лапками крохотных обитателей леса, стремящихся укрыться при их приближении, да еще глухой цокот копыт и изредка всхрапывание лошади. И больше ничего. Тишина.

Они проехали вдоль ручья, прокладывающего путь среди валунов, а спустя некоторое время она расслышала грохот, доносящийся откуда-то издалека. Заинтригованная, она вытянула шею, чтобы увидеть, что там, впереди. Айдан натянул поводья и кивнул Пиппе, чтобы она следовала за ним.

Смена картины была столь резкой, что у нее перехватило дыхание. По обе стороны тропы, окутанные изумрудным мхом, стояли деревья. Верхние их ветви сплетались, образуя кровлю, через которую просачивались солнечные лучи. А дальше, впереди, ветви расступались, открывая для обзора летнее небо и грохочущий водопад. Вода обрушивалась с горы с большой высоты и билась о камни с такой силой, что пузырящийся и все время переворачивающийся поток приобретал белый цвет. Внизу, у подножия скал, сгущавшийся туман наполнял воздух, в котором в свете солнечных лучей играла радуга.

– Это водопад Тор, – объяснил он, слезая с лошади и помогая ей сойти на землю. – Кое-кто утверждает, что это место обладает волшебной силой.

Как только ноги ее коснулись плотной подушки спрессованной листвы и мха, она улыбнулась ему:

– Я не буду это опровергать.

Он хмыкнул и стал привязывать лошадей к суку дерева там, где они могли бы пощипывать свежую траву в стороне от ревущего водопада.

– Англичанка верит в ирландскую магию?

– Абсолютно.

Она подбежала к нему и обняла, приходя в восторг от чувства единения с ним. Он был ее нежным покровителем. Она всегда считала, что мужчина и должен быть ласковым и преданным защитником, но разве могла она даже надеяться, что ей так повезет с мужем.

– Айдан. – Она потянулась на мысочках, чтобы поцеловать его. – Я люблю тебя выше всяких слов.

– Да. Я что-то не припомню, чтобы ты долго молчала. И не ты ли та наглая девчонка, что сказала, что не любит меня?

– Если ты так ставишь вопрос, тогда да. – Она хмыкнула. – Я не люблю тебя. – Она запустила руки под его плащ и обняла его. – Все понятно, сударь?

– Так вот как. – Он резко вздохнул. – Ты умеешь убеждать в своей нелюбви ко мне.

– Подожди, еще увидишь, на что я способна, когда люблю тебя. – Она сняла с него плащ, потом скинула плащ с себя и расстелила их на земле. – Иди ко мне.

Опьяненная свежим воздухом, она почувствовала себя свободной и ничем не скованной, как птица, взлетевшая со скалы. Она медленно раздевала его, посмеиваясь над его удивлением, а затем попросила снять с нее платье.

Было нечто древнее, волнующее и даже волшебное в этой сцене. Они стояли обнаженными в глухом лесу. Ее не покидало странное чувство, что она делает все правильно, как будто это языческие силы предопределили их союз, словно каждая частичка в них получила высочайшее соизволение на любовь.

Они стояли лицом друг к другу, и она видела, что он тоже ощущает необыкновенные невидимые силы, воздействующие на них в этой тиши наполненного туманом святилища.

– Айдан. – Пиппа дотронулась до тонких и длинных шрамов на груди у мужа. – Ты никогда мне о них не рассказывал.

– Я думал, что Яго расскажет. – Он криво усмехнулся. – Он же тебе все рассказывает.

– У него такие же.

– Это часть обряда посвящения в мужчины, который исполняют у него на родине. Когда я его встретил, то был весьма впечатлительным ребенком. Его шрамы произвели на меня сильное впечатление.

Она провела пальцами по его груди и почувствовала, насколько сильно он ее хочет. Он тихо засмеялся:

– Короче говоря, мои шрамы появились в результате трагического морского путешествия, злоупотребления ирландским виски и избытка мальчишеской бравады.

– Это должно быть очень больно? – Она придвинулась ближе.

– Нет, отец наказал меня в два раза больнее, когда увидел, что я наделал.

Он рассуждал об этом легко, но она слышала обиду в его словах.

– Все совсем как у меня, – сделала она свой вывод. – Тебя тоже бросили, только иначе, чем меня.

– Только тот, кто меня бросил, был все время рядом, но я чувствовал его недовольство ежедневно.

Она шагнула вперед и прижалась губами к его шрамам. Губы ее заскользили вдоль них, осыпая их поцелуями, Айдан задохнулся и выпрямился. Мысль, что ее прикосновение приводит его в трепет, наполнила ее неистовым чувством обладания им. Чувство свободы заставило ее забыть обо всем на свете, она обняла его и стала нежно поглаживать, откровенно демонстрируя свои чувства. Чем ниже она опускалась в своих поцелуях, тем явственнее проявлялся его восторг. Освобождая его от пут, Пиппа любила его все с большим безрассудством, на которое раньше считала себя не способной. Она продолжала до тех пор, пока он не взмолился, ревя от восторга и благодарности. Он схватил ее и стал жадно целовать, затем они легли на заранее расстеленные плащи, и она застонала под ним. Она почувствовала ритм его движений, и, пока его руки поглаживали ее груди и плечи, она приподнималась и двигалась ему навстречу, контролируя темп до последнего, пока ритм не овладел ею и она была способна только следовать своему влечению.

Она дарила ему свою любовь, словно радостно журчащий ручей, истекающий из самого сердца гор, вырывающийся на простор и разбивающийся в мелкую пыль, играющую радугой солнечных лучей.

Спустя некоторое время, когда он успокоился, она устроилась у него на груди и изумленно замерла, прислушиваясь к стуку его сердца.

Наконец с нежностью, которую она так любила в нем, он положил ее на место рядом с собой, продолжая обнимать.

– Ты просто замечательна, – произнес он. Она слабо улыбнулась:

– Я подчиняюсь инстинктам. Слава богу, ты терпеливый. Интересно, мы уже зачали ребенка?

Его реакция была неожиданной. Он все так же обнимал жену, но чуть заметно вздрогнул.

– Полагаю, мы не узнаем об этом еще несколько недель.

– Мне давно хотелось ребенка, – призналась она и поцеловала его в подбородок. – Я всегда говорила себе, что, если у меня будет ребенок, я никогда его не брошу. Я хочу любить его, заботиться о нем, быть неразлучной с ним.

– Пиппа. – Он погладил ее по щеке. – Ты и сейчас продолжаешь так думать?

Она перевернулась и приподнялась на локтях, упершись в подбородок.

– Знаешь, это ведь теперь не просто навязчивое желание не быть одинокой. Теперь это вполне естественное ожидание. – И, чуть смутившись, добавила: – После всего, что было. Мы оба здоровы. Близки каждую ночь…

– И день, – напомнил он ей.

– Да, мы честно исполняем свой долг… – Она остановилась и рассмеялась. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Айдан О'Донахью. У нас будут дети, и они вырастут сильными и счастливыми… мы будем гордиться ими.

Она легла на спину и пристально посмотрела на него. Глаза его потемнели, она разглядела в них печаль. Ее прошиб озноб.

– Айдан?

– Да, любовь моя.

– Ты считаешь, что все скоро закончится, не так ли? Он замер и долго и внимательно рассматривал ее.

Наконец он поднялся, опираясь на руки.

– Нам бы лучше вернуться.

Он помог ей одеться, затем натянул свои узкие штаны.

Она присела на корточки и схватила его за руку.

– Тебе легче оставить мой вопрос без ответа, Айдан? Ты меня пугаешь.

Он сел рядом, глядя ей в глаза. Он был без рубашки, грудь его вздымалась, волосы ниспадали за спину, он напоминал языческое божество, господина рощ и лесов, которому подвластно изменение времени года.

Заглянув в его глубокие грустные глаза, она все поняла.

– Черт тебя подери, – прошептала она.

– Пиппа…

Она вырвала свою руку:

– Ты опять сознательно обманывал меня. Опять.

– Ох, любимая моя, я…

– Ты никогда не рассказывал мне о своих страхах. А я, дура, не осмеливалась спрашивать тебя. Ты заставил меня поверить, что все будет в порядке.

Ее слова вызвали у него измученную улыбку.

– Разве не так должен поступать муж? Пиппа, послушай. Рядом с тобой я всегда чувствую себя неуклюжим и глупым. Сердце убеждает меня, что я должен тебя защищать. Разве это так плохо?

– Плохо. Если что-то беспокоит твою душу, ты не смеешь утаивать правду от меня. Я поклялась делить с тобой и радости, и печали. Все иное нечестно. Все иное ставит меня в положение ребенка. Себялюбивого и балованного.

– И что же, по-твоему, я должен делать, Пиппа? – Он положил ей руки на плечи. – Что бы ты хотела услышать от меня? – Буря бушевала в его глазах. – Ты хочешь разделить мои страхи? Этого ты хочешь?

Его гневная вспышка испугала ее. Страх подкатил к сердцу, но она упрямо взглянула ему в глаза:

– Да.

– Я уже пытался тебе все объяснить в тот раз, когда ты заявила, что хочешь выйти за меня замуж. Пойми, мы вернули себе замок Росс, но наша победа непрочна. Англичане вернутся, чтобы забрать его обратно. Фортитьюд Броуни считает меня виновным в смерти Фелисити, и кто скажет, что в том нет моей вины?

– Она сама распорядилась своей жизнью, – твердо поправила его Пиппа.

– Нет, это случилось из-за меня. Я не стану этого отрицать. Не станет и констебль Броуни.

– Ты не можешь в этом быть уверен. Возможно…

– Ах, оставь, – перебил он ее. – Ты спросила. Ты настаивала. Ты хотела знать. Я тебе ответил.

Она отвернулась, как от удара.

Айдан встал и закончил одеваться. Когда они оба были готовы, он подсадил ее на лошадь. Гнев уже остыл в нем.

Волшебная роща утратила свои колдовские чары.

– Теперь-то ты понимаешь, – грустно улыбнулся Айдан, – почему я держал все свои страхи при себе?

– Да. Хотя тебе и не стоило. – Она поцеловала мужа. – Все, что ты сказал, никак не уменьшило мою любовь к тебе. Наоборот. Хоть это ты можешь понять?

Он взял ее руку и поцеловал.

– Ладно, больше ни слова об этом.

Известие, добравшееся до замка с катастрофической быстротой ранним осенним утром, все же застало Айдана врасплох. Новости привез Донал Ог.

Айдан в своем кабинете учил Пиппу рассчитывать запасы продуктов для замка на зиму. Он знал, что наступит день, когда ей самой придется вести дела, и хотел ее подготовить. С каждым днем она становилась ему все дороже. И хорошела на глазах. Вокруг нее была аура, свечение, она, словно редкий алмаз, излучала собственный свет, неудержимо рвущийся наружу.

Да, свечение. Которого раньше не было. И он считал это маленьким чудом, которое сотворила его, Айдана, любовь.

Он похолодел, когда понял, что приехал Донал Ог.

Айдан поцеловал жену и вышел в комнату для стражи. Какое-то время кузены, ни слова не говоря, смотрели друг на друга. С болью в сердце ирландец прочел в глазах Донала Ога крушение своих надежд.

– Какие новости из Килларни? – спросил он, обхватив себя руками.

– Неважные. – Донал Or оперся спиной о стену. – Фортитьюд Броуни обложил всех непомерным налогом. В назидание за мятеж прошлой весной. И запретил мессы на семь недель.

Айдан выругался:

– Паршивый пес. Вера – единственное, что у этих людей осталось.

Донал Ог заглянул в кабинет. Пиппа сидела за столом, обхватив голову, погруженная в бумаги Айдана. Он кивнул на тропинку, что шла от главной башни на берег озера.

– Значит, дело совсем паршиво, – сказал Айдан, когда они вышли за стену замка.

Донал Ог, этот самый огромный, самый бесстрашный мужчина в Керри, сполз на землю и закрыл руками лицо.

– Это конец, Айдан. Как бы мы ни сражались, они нас разобьют. Их слишком много.

Сердце Айдана забилось чаще. Он никогда не видел своего кузена таким удрученным.

– Думаю, тебе лучше начать с самого начала. Итак, что они задумали?

– Раздавить нас, как муравьев, своими башмаками. Прибыло подкрепление. Эскадра из восьми кораблей, Айдан. А еще солдаты из ирландских земель, подвластных Англии.

– Если сложить это с силами Ричарда де Лэйси, то получим армию, в пять раз превосходящую нас по численности, – подсчитал Айдан.

– Ясно, что они ждут сдачи без сопротивления. – Донал Ог поднял камень, встал и забросил его так далеко в озеро, что Айдан не увидел всплеска от его падения.

Айдан стоял, слушая шум крови в голове. Его мир рушился, он мог потерять Пиппу. Когда он думал, что больше не услышит ее смеха, не увидит отражения утреннего солнца на ее лице, не сможет обнять ее, сонную, чувствовал, что умирает.

– Сдача без сопротивления. – Он мрачно посмотрел на Донала Ога. – Саксы так переменились?

Донал Ог кивнул.

– Раньше для них высшим наслаждением было огнем и мечом истреблять ирландцев. Как думаешь, что это означает?

– Это конец, – повторил Донал Ог. – Англичане придут, и не важно, будем мы сражаться или сдадимся. Вопрос только в том, останутся ли у нас какие-то права или мы станем рабами.

Непрошеным гостем явился перед ним образ Ричарда де Лэйси. Он был саксом, да, но в нем оставалось человеческое начало, что было редкостью для других англичан, насажденных в Ирландии.

Обнадеживала и новость о женитьбе Ричарда на ирландке. Шеннон Максвини была женщиной надежной и напористой. Айдан не сомневался, что она накрепко завладеет сердцем своего мужа.

Он чуть было не расхохотался, представив себе маленьких детей де Лэйси, лопочущих по-гаэльски.

Через некоторое время к Доналу Огу и Айдану присоединился Яго.

– Что нового? – нетерпеливо спросил его Айдан.

– Прибыл человек из новых английских формирований и ждет в зале.

Айдан больше ничего не стал слушать. Преисполненный ледяного спокойствия, он поспешил назад к башне.

Посреди зала стояла одинокая женщина.

Он замер от неожиданности, не в силах отвести от нее глаз. Она медленно повернулась к нему, лицо ее было безмятежно, как на картинах флорентийских художников.

– Сударыня… – Он склонился над протянутой рукой.

– Это большая честь для меня – приветствовать вас здесь.

– Понимаю всю необычность данной ситуации, – графиня Черни вздохнула в знак признательности, – но я хотела сама сказать вам об этом. Пиппа здесь?

– Да. Моя жена в кабинете.

Он предложил ей сесть и поднес кубок с медовым элем.

Она начала свой рассказ, но ничего нового для себя он пока не услышал. Англичане настаивали на полной капитуляции. Согласится он или нет, замок Росс переходит в руки англичан, а он должен будет либо покинуть свои земли, либо жить на них, как вассал английской короны.

– То есть реально у меня два выхода: сражаться до конца или капитулировать, – произнес он.

– Оба варианта имеют один исход, – резюмировала она, не скрывая своего сочувствия. – Но если вы капитулируете, все останутся живы.

«Все, кроме меня», – подумал Айдан, но вслух заметил: – Разве можно верить обещаниям англичан?

Она выпила глоток эля, затем осторожно отставила кубок.

– Это слово человека, который возглавляет английские войска.

– Да? И кто же он? Уверен, что не нарумяненная кукла Эссекс.

– Нет. Это граф Вимберлийский, Оливер де Лэйси.

Когда Пиппа крепко уснула, Айдан выскользнул из постели. В тишине и темноте он надел тунику и узкие штаны и босиком выбрался из комнаты. Во дворе замка на него заворчал волкодав, но он ласково успокоил пса.

Он подошел к озеру, взял лодку и начал грести в сторону Иннисфалена.

В церковном приделе монастыря гудел ветер, прорываясь сквозь высокие узкие окна. Ирландец опустился на колени и попытался молиться.

Но произнося слова молитвы, обращенной к Всевышнему, он думал о новостях, привезенных графиней.

Пиппа еще ничего не знала. Графиня согласилась, что ей не следует рассказывать обо всем его жене. Это решение оставалось за Айданом, это была его мука, его последнее решение. Только его.

Сам факт прибытия Оливера де Лэйси, да еще вместе с женой, подтверждал подозрения Айдана, которые возникли у него, когда он увидел портрет Ларк. Он давно ждал этого момента, с того самого времени, когда послал им письмо с известием, что их дочь жива.

Родители Филиппы де Лэйси прибыли за ней.

Но условия капитуляции оставались за ним.

Да, капитуляции. Так просто звучащее слово. Но теперь это слово определяло не только его долг как предводителя О'Донахью Мара, но и как мужа леди Филиппы де Лэйси.

Он опять осмысливал все, что им с графиней удалось узнать.

Семья Пиппы принадлежала к очень древнему, уважаемому роду. Судя по всему, лорд Оливер отличался куда большим свободомыслием, чем остальные пэры. Если верить графине, и жена лорда производила приятное впечатление.

– О боже.

Он положил руки на алтарь.

– Сын мой, ты позабыл все молитвы?! – прозвучал знакомый голос.

Айдан встал и повернулся в сторону говорившего. В зыбкой предрассветной мгле вырисовывалась высокая и стройная фигура.

– Вы когда-нибудь спите, Ревелин?

– Не могу себе позволить пропустить что-либо.

– Я всегда считал, что вы ничего не пропустите и все знаете.

Ревелин кивнул, его длинная борода коснулась груди.

– Когда я узнал имя командира прибывшего пополнения, то понял, что он последнее недостающее звено в цепи. Ты уже решил, что будешь делать?

Айдан бросил взгляд на крест в полумраке за алтарем. Он был рад, что доверился Ревелину.

– Почти.

– Спроси себя еще раз, – посоветовал Ревелин. – Что такого могут дать ей де Лэйси, чего ты ей дать не можешь?

– Уверенность в завтрашнем дне, которой она никогда не знала. – Ответ прозвучал так быстро, потому что Айдан сам не раз спрашивал себя об этом. – Они будут баловать и нежить ее. Если меня не будет, она когда-нибудь выйдет замуж за добропорядочного английского лорда, который даст ей спокойное, безопасное существование.

– Если я тебя правильно понял, ты не останешься в замке Росс?

– В качестве ручной зверушки, этакого английского спаниеля на задних лапках?

– По крайней мере, это возможность удержать при себе Филиппу, – чуть поколебавшись, изрек Ревелин.

Айдан стиснул зубы.

– И зачем, скажи на милость, я ей тогда такой сдался?

Ревелин положил руку ему на плечо:

– Иногда мужество нужно при отступлении, надо твердо знать, когда уйти.

Айдан скинул руку. Ему не нужны были утешения.

Широкими шагами он вышел из часовни, сел в лодку и поплыл обратно в замок Росс. Прыгая по лестнице через две-три ступени, он взобрался на самый верх и вышел на галерею. Рассвет уже занимался.

Замок был гордостью клана О'Донахью, вершиной его достижений.

Как он презирал его. С самого начала, когда здесь была только палатка из шкур на берегу Лох-Лина, его отец поставил себе целью превратить будущий замок в памятник сопротивления.

– Ты оставил мне в наследство ненависть, – процедил Айдан сквозь зубы.

Он встал между двумя зубцами стены и посмотрел с головокружительной высоты.

Поднимался кровавый рассвет. Нижние кромки облаков над горами были тяжелыми и несли приближающийся шторм. Но в этот миг небо еще оставалось чистым и только окрашивалось в малиновый цвет. Отсюда он уже мог разглядеть пагубные последствия прихода англичан. Бескрайние поля, какими они были целую вечность, дробились на маленькие наделы и заключались в аккуратные загородки. Церкви стояли пустыми, только ветер резвился в них. Священные места были загажены, священники убиты или загнаны на безлюдные острова в море. Вся жизнь Ирландии развеялась, как пыль на ветру.

Неожиданно, словно перед ним закрылся занавес, он увидел перед собой прекрасное лицо Фелисити так явственно, словно она стояла перед ним. Она умерла, и никто за это не в ответе.

Что чувствовала она, падая с этой высоты?

Наверное, то же, что и он, Айдан, сейчас, – не в силах ничего изменить, он летел навстречу тому, что было ему предначертано.

Он бросил долгий прощальный взгляд на алый восход и понял, что у него всего один выход, а не два.

Пиппа улыбнулась во сне, когда Айдан обнял ее. Она глубоко вздохнула с закрытыми глазами. Запах ветра и озера оставался в волосах Айдана.

Она заставила себя проснуться и увидела, что уже рассвело.

– Где ты был? – спросила она.

– На стене. Смотрел. Думал.

Он потянулся и передал ей чашку холодной воды. Она с благодарностью отпила большой глоток. Затем поставила чашку на место и прижалась к мужу, надавив щекой на теплую впадину на его груди.

– Я тебя люблю, Айдан, – прошептала она.

Он запустил пальцы в ее волосы и целовал ее долго, отчаянно. В такие моменты они пылко любили друг друга, но этот жар наполнял ее странным чувством паники и радости одновременно.

Он не проявлял мягкости в любви, да она и не ждала. Он был настойчивым и не знал усталости, как волны, обрушивающиеся на скалы на морском берегу. Его любовь напоминала бурю первобытных страстей, а она жаждала их, требуя их все, без остатка. Ничего не откладывая на потом, никаких скидок на женскую слабость. Ее не надо оберегать!

Первобытная сила и грубая красота были в его действиях. Он полностью овладел ее телом. Его губы и руки находили ее нестерпимо чувствительные места. Его возбуждение, казалось, заполняло все пространство комнаты.

Он без устали поглаживал ее, а его губы и язык доводили ее до исступления, пока она не вскрикнула, первой взмолившись о пощаде, но, отдышавшись, опять просила продолжения.

Когда наконец он оседлал ее, солнце уже полностью взошло и его лучи освещали фигуру Айдана, играя в его всклокоченных длинных волосах и подчеркивая охваченное отчаянной страстью лицо.

– Еще, да, сейчас, – говорила она, дугой приподнимаясь под ним и прижимаясь к нему, теряя голову, захваченная его страстным порывом.

Они сближались и отстранялись друг от друга, любовники-враги в своей любовной битве, которая не знала спасительной капитуляции ни для одного из них. Он опустил голову и поцеловал ее в шею, затем поцеловал ниже и дольше, осторожно покусывая. Это заставило ее отстраненно посмотреть на него. Она с удивлением почувствовала, что он словно хотел оставить на ней следы своей страсти. Словно хотел навсегда запечатлеть свое присутствие в ее жизни.

Но она не воспротивилась этому, получая первобытное удовольствие, и прошептала ему, что ей это нравится. В своем чувственном наслаждении она взбиралась все выше и выше, как перышко на ветру, и каждый раз думала, что он остановится, но он продолжал, и вот ей уже страшно было посмотреть вниз с той высоты, на которую она вознеслась. Упадешь – не подняться.

Но это не имело значения. Она посмотрела ему в глаза и увидела, как пылает там преданность ей, которая никогда не исчезнет, и страхи покинули ее.

Она выкрикнула его имя и доверилась судьбе.

Падали они долго, но на большой скорости. Все закончилось странной темно-красной тьмой. Как она поняла позднее, просто слишком сильно зажмурила глаза.

– Ой, Айдан. – Она почти не слышала своего голоса.

– Да, любимая. – Его голос тоже звучал странно.

– А мне-то казалось, что после того, как мы столько раз были близки, ты показал мне все.

– А теперь? – Голос его повеселел.

– Я ошиблась. Каждый раз ты демонстрируешь что-то новое.

Он прижался губами к ее губам, нежно и страстно.

– Тебе это не нравится?

– Что ты!

Хотя она должна была признать, что в ней зародилось ощущение, будто в их отношениях что-то переменилось.

– Я люблю тебя. Часть меня принадлежит тебе в такие мгновения, как эти. Но…

– Ты о чем? – Его взгляд буравил ее.

– Пустяки. Не обращай внимания.

– Скажи, в чем дело?

Она сомневалась, стараясь отогнать мысли. И все-таки заставила себя сказать.

– Ты любил меня сейчас как в последний раз.