Глава 13
– Вы женитесь на мне?
Айдан оторвал взгляд от документа, который внимательно изучал.
Он улыбнулся ей нежно и смущенно, но взгляд его был устремлен в неведомые дали.
– Извини. Я не расслышал тебя. Кажется, ты попросила меня жениться на тебе.
– Да, попросила.
Брови его поползли вверх.
– Ты попросила? – Он насупил брови. – Вот так так.
Большим пальцем он замял угол письма, лежавшего на столе, затем посмотрел на него неодобрительно и перевернул текстом вниз.
Неловкая тишина зависла в комнате, сквозь узкое окно пробивались лучи полуденного солнца, рисуя на каменном полу свои узоры.
«Дура», – обозвала она себя. Всю свою жизнь она пребывала в ожидании, что ее отвергнут. И это настолько въелось в ее сознание, что она старалась избегать любых проявлений глубоко личного. Но теперь она ускоряла решительный отказ именно того человека, который был способен нанести ей самые глубокие раны.
– Итак? Вы женитесь?
– Женюсь ли я на тебе?
Он смаковал ее вопрос, словно это был глоток дорогого вина. В этот полдень он выглядел на редкость красивым. За недели, прошедшие с момента подписания акта о капитуляции Ричарда де Лэйси, О'Донахью Map, казалось, стал другим человеком, могучим и уверенным в себе хозяином своих земель.
Ричард с армией отступил к северному побережью Лох-Лина поближе к Килларни. Айдан сейчас был у себя дома, впервые с тех пор, как их с Пиппой пути пересеклись.
Все еще озадаченный, он сидел опершись локтями в стол и сложив ладони домиком.
– Извини меня, но, если мне не изменяет память, обычно мужчина просит женщину выйти за него замуж.
– Знать ничего не желаю про обычный порядок. Я хочу так. – Она упрямо вскинула голову, словно его ответ для нее вообще ничего не значил. – Я знаю, что свадьба – это могила чувств, а для предводителя жениться на чужестранке просто неслыханно, но…
– Где ты всего этого набралась?
– Ревелин рассказал мне.
– Ох уж этот мудрый Ревелин. Что еще он тебе наговорил?
– Что вы ответите «да», – неожиданно она так смутилась, что едва выдавила из себя последние слова.
С грацией хищного зверя Айдан медленно поднялся и обошел вокруг письменного стола.
– Ревелин многого не понимает.
Огромным усилием воли она заставила себя не сгореть со стыда. Она даже лучезарно улыбнулась и даже подмигнула ему, притворяясь, что все сказанное – шутка.
– Конечно, – произнесла она нарочито оживленно. – Сама идея абсурдна. Вы абсолютно правы, что отказываете…
– Я обожаю тебя всем своим сердцем, – произнес он нежно.
Она задохнулась от нахлынувшего на нее счастья. Его слова теплом разливались по телу, заставляя ее краснеть, распаляя надежды до такой степени, что ей стало больно дышать.
– Но не могу на тебе жениться, – продолжил он свои рассуждения. – Не теперь. Возможно, никогда.
Сердце ее окаменело в груди. Прежняя мука вернулась и заставила пережить чувство собственной бро-шенности. Оцепенения, как на похоронах Меб, когда дул пронзительный ветер. Леденящее чувство одиночества, что появлялось каждый раз, когда труппа бродячих актеров покидала ее. Знакомое чувство усиливающегося отчуждения, которое не покидало ее даже во время выступлений на битком набитой площади у собора Святого Павла.
Она-то думала, что готова к боли, но не учла силу этого удара. Если его слова сравнить с ударами, то они могли бы убить, исход был бы предрешен.
Отвернувшись от Айдана, стремясь покинуть помещение раньше, чем он увидит, как ей больно, она все-таки пробормотала:
– Понятно.
Пиппа не сумела изобразить, что ей все нипочем, даже улыбнуться не смогла, чтобы скрыть слезы. Он преградил ей дорогу и взял ее за руки.
– Не-ет, любовь моя, так не пойдет. Ничего тебе не понятно. Иди сюда.
Он повел ее через низкий дверной проем на лестницу, затем они поднялись на несколько пролетов винтовой лестницы, ведущей в башню, и вышли на западную стену. День был прекрасный, солнце касалось верхушек деревьев, а чистое, ясное небо отражалось в озере.
– Внимательно посмотри на эту красоту, – прошептал он ей на ухо, стоя у нее за спиной. – Кто знает, когда еще ты увидишь нечто подобное. От этой красоты захватывает дух, но это слишком хорошо, чтобы длиться долго.
Она не была уверена, говорит ли он о своих владениях или о связывающих их чувствах.
– Почему?
– Потому что нас здесь не оставят в покое, не дадут просто жить и любить, рожать детей, всего, о чем мечтают обычные люди.
Надежды ее начали таять под тяжестью его рассуждений.
– Вы хотите сказать, что Ричард вернется?
Она почувствовала, как его широкие плечи напряглись, словно ему предстояло нести тяжелую ношу.
– С подкреплением. И он не остановится на захвате замка Росс. Прежде всего, ему нужен я.
– Но разве нельзя!.. – воскликнула она. – Разве вы не можете с ним договориться? Зачем ему нужно брать вас в плен?
– Если бы только Ричард, я бы не волновался. Хоть он и англичанин, но имеет понятие о чести.
Айдан развернул ее лицом к себе:
– У Фелисити влиятельная родня.
Упоминание о прежней жене Айдана обдало Пиппу холодом. Она поежилась и прижалась к нему, ощутив себя слабой и беззащитной.
– Ее отец продолжает настаивать, что вы убили его дочь?
Айдан кивнул, и мысли его невольно вернулись к письму, что лежало у него на столе.
– Он не успокоится, пока не увидит меня на виселице.
Его слова острыми льдинками вонзались ей в душу. Ей хотелось заткнуть уши руками, зажмуриться и отогнать прочь охвативший ее ужас.
Но Айдан был прав. Отец потерял дочь. Он не успокоится, пока правосудие не свершится.
– И все равно я хочу, чтобы вы на мне женились, – прошептала она.
Айдан грустно улыбнулся и поцеловал ее в лоб.
– Возможно, сегодня, если не передумаешь.
– Мне иногда кажется, я хочу этого с самой первой нашей встречи. Поэтому не говорите мне, что мое желание не осуществится.
Ей показалось, что ему стоит немалых усилий не поддаться страстному влечению и не поцеловать ее.
– Это больше, чем простое желание, – настаивала она. – Оно сродни моей мечте найти семью, только сильнее. Я давно поняла, что, если мы с вами будем вместе, мне не нужна другая семья. В любом случае отыскать их почти немыслимо.
– А если ты узнаешь, кто они? – с усилием спросил Айдан.
– Наверное, мне будет интересно. Но больше никаких чувств я к ним, наверное, не испытаю.
О'Донахью закрыл глаза, и на его лице отразилась внутренняя борьба. Правда, он постарался улыбнуться, когда снова открыл глаза.
– Милая моя девочка, я люблю тебя всей душой, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в губы. – Ты всегда так откровенна и прямолинейна.
– С вами – да. – Она затрепетала от прикосновения его губ. – Но только с вами.
Айдан поцеловал ее, и Пиппа просто физически ощутила, как ответная любовь и желание разливаются по всему ее телу, и она застонала от наслаждения.
– Я уверена, существуют более веские причины для нашего брака, чем просто безудержная страсть, – прошептала она.
– Это точно, – ответил он с давно забытым лукавством в голосе. Но, внимательно посмотрев в ее обращенное к нему лицо, он погрустнел. – Любовь моя, тебе нужен муж, на которого ты сможешь опираться всю жизнь, а не тот, кто, скорее всего, завтра или послезавтра окончит жизнь на виселице.
Она сжала кулаки, лицо стало решительным.
– Не говорите так!
– Но что будет, если меня поймает констебль Броуни? – настаивал он. – Что ты тогда будешь делать?
– Полагаю, сударь, я стану очень богатой вдовой, – через силу засмеялась Пиппа.
Он рассмеялся в ответ и снова наклонился, чтобы еще раз поцеловать ее. Но прежде чем их губы встретились, ей показалось, что она увидела в его глазах безрассудное отчаяние. Но как только его горячие губы коснулись ее губ, она забыла их разговоры о смерти.
«Полагаю, сударь, я стану очень богатой вдовой». Ее слова, произнесенные в шутку, запали в душу Айдана, как репей в конскую гриву.
Поздно ночью, когда замок уже уснул, он взобрался на самую высокую точку замка Росс, сел, свесив ноги с крепостной стены, и стал любоваться залитой лунным светом гладью озера и горами за ним.
Он думал о том, какой простой была жизнь его предков. Простой и жестокой. Вождь правил огромной территорией от края до края.
А сейчас пришли англичане и вместе с собой навязали стране еще более жестокие порядки да добавили к ним сложности, к которым Ирландия оказалась не готова. Много ирландцев погибло в этой войне. Манстер был раздроблен, и даже главный повстанец граф Демонд оттеснен в туманные горы Шив-Миш.
Айдан подумал о шквале исступленных писем, яростных предупреждений и неистовых воззваний, полученных им со дня заключения мира с Ричардом. Он не знал, сколько еще ему удастся сдерживать гнев констебля Броуни. Может быть, месяц? Полгода? Он не сомневался, что рано или поздно они до него доберутся, таковы англичане.
Вот как обстояли дела. Фелисити победила. Она одолела его.
Но только в одном ей это не удалось.
Блаженно-торжествующая улыбка появилась на его губах. Ночной ветер трепал его волосы. Ей не удалось убить в нем любовь к Пиппе.
О'Донахью со всей силой ударил кулаком по каменной стене. Он увидел следы своей крови, но боли не почувствовал. Им овладело глубокое ликование по поводу принятого решения.
Он все решил. Он женится на Пиппе. Он вырвет радость из пасти разочарований. И, втайне от нее, он подготовит ее к жизни без него.
«Полагаю, сударь, я стану очень богатой вдовой».
– Да, именно такой вдовой ты и будешь, любовь моя, – прошептал он, обращаясь к ночной тиши. – Так тому и быть.
Их венчал Ревелин из Иннисфалена. Каноник светился от счастья, когда протягивал Айдану Библию для священной клятвы, и в голосе его звучали триумфальные ноты, когда он благословлял венчальные кольца О'Донахью.
Пиппа благоговейно слушала праздничную мессу, последовавшую за венчанием. Священный обряд заворожил ее. Она не понимала, почему реформаторы так лютуют против молитв и песнопений на латыни, облаков ладана и непоколебимой веры католиков. Крохотная, обдуваемая всеми ветрами часовня замка Росс отнюдь не утопала в упаднической роскоши, а Рим был где-то за семью морями. Простые люди, пришедшие сюда, излучали благоговение, которое могло переубедить любого реформатора.
Пиппа посмотрела на Айдана. Он опустился на колени и склонил голову. Его черные как вороное крыло волосы ниспадали вперед, и свет свечей играл в оплетенной бисером пряди. Он был так красив, что сердце ее сжалось от боли.
Мучительная мысль потрясла Пиппу. Во имя всех святых, что она делает? Простая уличная бродяжка выходит замуж за вождя ирландцев. Она сошла с ума. Это сумасшествие.
Возможно, ее страдание выплеснулось непроизвольно едва слышным звуком или движением, потому что он положил свою руку поверх ее и взглянул ей в глаза.
– Да пребудет с вами мир, – произнес он по-латыни, вторя Ревелину.
Она закрыла глаза и качнулась в его сторону. Да пребудет с вами мир. Словно кто-то невидимый распростер над ней золотое покрывало, укутал ее добром и лаской, утешил, залечил раны. Всю свою жизнь она искала этот мир, зная, что мир придет к ней с любовью. Айдан О'Донахью дал ей этот мир. Значительность этого дара потрясла Пиппу, и слеза невольно побежала из-под ресниц.
Прикосновением, похожим на дуновение ветерка, он смахнул ее слезинку. Она открыла глаза и увидела, как пристально он смотрит на нее, и от его взгляда у нее замерло сердце.
– Надеюсь, это слезы счастья, – прошептал он.
– Надейся, или ночь тебе покажется очень длинной, – ответила она шепотом, стараясь облегчить момент и удержать себя от желания разрыдаться в голос. – Я теперь твоя жена. Чего мне еще желать?
Его улыбка была столь многообещающей, что у нее мурашки побежали по коже.
– Это мы и узнаем предстоящей ночью, – сказал он, наклонясь к ней, чтобы кончиком языка прикоснуться к мочке ее уха.
Служанки тараторили по-гаэльски, но их лукавое подмигивание и дружеские похлопывания Пиппа понимала без перевода. Даже взрослые, давно замужние находили доброжелательное, хотя и несколько нескромное удовольствие в подготовке невесты к встрече с будущим мужем.
С шутками и песнями они раздели ее донага и искупали в теплой ванне из родниковой воды с настоями невероятно пахучих трав. Одна из девушек, говорившая по-английски с сильным акцентом, объяснила новобрачной, что в воду добавили утреннюю росу, чтобы кожа стала красивой. Пиппа была на верху блаженства. Ванна все еще оставалась для нее в диковинку, как и ласковое обращение местных женщин. У Сибхил, повивальной бабки, были сильные, опытные, нежные руки. Подсмеиваясь, она рассказывала, как помогала родиться О'Донахью Мару, оживленно показывая руками огромные размеры мужского достоинства будущего вождя.
Веселье то набирало силу, то успокаивалось, как легкий ветерок. Когда же Сибхил помогла ей вылезти из ванной и стала обтирать ее и расчесывать волосы, Пиппа неожиданно вспомнила совсем иное. Всего на мгновение она ощутила нежные прикосновения в тех далеких, но грустных и нежных воспоминаниях из прошлой жизни. Было ли то забытое прикосновение матери?
Наваждение быстро исчезло, Пиппа улыбнулась, но ее сердце застучало. Она почти явственно разглядела мать.
Две другие служанки натерли ее розовым маслом, отчего кожа стала нежной и упругой. Они обрядили ее в сорочку из тончайшего белого льна. Сорочка оказалась слишком широка и чуть не съехала с ее плеч.
Сибхил собрала ткань у шеи и цокнула языком.
– Нужно чем-нибудь закрепить.
Пиппа схватила свою сумку, которая явно диссонировала со светлой, чисто прибранной комнатой и вытащила разоренную золотую брошь.
– Застегните этим.
Сибхил прихватила рубашку на плече, а Пиппа с благодарностью посмотрела на брошь. Хоть и потерявшая свои бриллианты, брошь продолжала связывать ее с прошлым, которого она не знала.
Женщины еще немного повозились с ее волосами, превратив их во множество пружинистых локонов, поверх которых водрузили венок из свежих цветов. Затем две молодые служанки откланялись и, пятясь, вышли за двери.
Сибхил повела ее в узкую комнату, расположенную над центральным залом. На ее двери красовался венок из боярышника. Женщины украсили комнату невесты гирляндами из дивно пахнущих полевых цветов. Кровать была роскошна и поражала размерами, женщины повсюду разложили и развесили крохотные обереги – пучки травы и сухие лепестки, чтобы они принесли удачу и плодовитость вновь образовавшейся паре.
Потом Сибхил ушла, и Пиппа осталась стоять посреди комнаты.
– Брачное ложе – это так серьезно, – еле слышно произнесла Пиппа, оглядывая убранство комнаты, над которым столько трудились.
– Именно так, моя дорогая.
В комнату вошел Ревелин при полном облачении. Его сопровождали два босых монаха, которые чуть не запутались в своих рясах, увидев Пиппу.
Она покраснела, но одарила их счастливой улыбкой. Пусть смотрят сколько хотят. Пусть видят, как выглядит настоящая женщина, когда ее желания наконец становятся явью. Она – жена О'Донахью Мара.
Один из монахов обошел комнату, раскачивая кадилом, от которого исходили прерывистые струйки благовоний, другой держал сосуд со святой водой. Ревелин взял зеленую ветвь рябины, опустил ее в воду и стал окроплять кровать, читая молитву.
– Окажи нам помощь, Господи, создавший небеса и твердь земную. Опусти благодать свою на эту кровать, чтобы возлежащие на ней могли отдыхать в мире, пошли им здравие и многие лета, аминь.
Затем подошел к ней и встал рядом.
– У меня никогда не было дочери, – произнес он. – Но если бы была, я молил бы Бога, чтобы она была похожа на тебя.
Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Я никогда не знала своего отца, – призналась она. – Но мне сейчас кажется, что он у меня есть. Спасибо, Ревелин.
Он положил ладонь ей на лоб и что-то сказал по-гаэльски. Потом он с монахами ушел, и она осталась в комнате одна.
В прикрепленных к кровати подсвечниках догорали свечи, несколько угольков тлели в жаровне. Богатая обстановка, блеск золота. Она почувствовала себя избалованной и изнеженной, этакой принцессой в прекрасной башне, где даже воздух и тот вселял надежду. Все было как в ее давних мечтах, кроме одной маленькой детали.
Она никогда не думала, что ей будет так страшно.
* * *
Она боялась того, что он сейчас ее увидит.
Айдан стоял в дверях, опьяненный зрелищем, которое предстало перед ним. Пиппа стояла к нему спиной, облокотившись о подоконник.
Одетая в тонкую сорочку, она казалась совсем хрупкой и прямой, как молодой побег бука. Белокурые локоны рассыпались по изящным плечам. Венок она так и не сняла.
– Ты рано покинула пир, – заговорил Айдан внезапно охрипшим голосом. – Арфист готов был помучить нас еще час-другой.
Легкая ложь, ну и пусть. Его самого тоже не было в общем зале, он заперся в своем кабинете с Доналом Огом и Ревелином, согласовывая документы, которые должны были обеспечить Пиппе ее будущее в случае его смерти. Он оставит ей богатства замка Росс, но жить она будет по законам Англии, в Блекроуз-Приори в Херт-фордшире, где был дом Оливера и Ларк де Лэйси.
– Айдан.
Она прервала его мысли, за что он был ей благодарен, поскольку сейчас ему хотелось думать совсем о другом.
Он не ожидал, что так возбудится от одного только вида Пиппы. Но ему давно пора было бы усвоить, что неожиданность в полной мере свойственна Пиппе во всем.
Пиппа не обернулась, ей по-прежнему было страшно.
– Все в порядке, любимая.
Он пересек комнату и встал у нее за спиной.
– Можешь повернуться. Это я, помнишь такого? Меня зовут Айдан.
Она поворачивалась к нему медленно, болезненно, словно какие-то силы противостояли ей.
– Только ты один? А как же О'Донахью и Map, а также лорд Кастелросс и потомок королей? Я, должно быть, сошла с ума. Что я здесь забыла?
Несмотря на ее сбивчивую речь, он не сразу нашелся что ей ответить. Он был слишком занят ее лицезрением. Какое совершенство! Необыкновенно хороша. Даже слишком. Это была не прелесть мраморного изваяния, а живая притягательность невесты из страны фей. От нее шло тепло, она раскраснелась, губы ее трепетали. Глаза были широко раскрыты и полны желания.
– Сударь. – Она скрестила руки на груди, словно хотела защитить себя. – Почему ты так на меня смотришь?
Он опустился на одно колено:
– Клянусь Небом, ты так прекрасна, моя возлюбленная. Словно пришелица из страны фей, вся из белого и золотого, чистого, как дождь.
Она прикусила губу и посмотрела на него обеспокоенно:
– Ты долго репетировал? Чтобы я совсем уж почувствовала себя не в своей тарелке.
– Я говорил правду, любовь моя. – Он ласково засмеялся, поднимаясь. – Ты оказываешь на меня странное действие. Не так часто я бываю преисполнен драматической поэзии или слагаю оды красоте.
– Быть признанной красавицей внове для меня. – Озорная улыбка появилась у нее на лице. – До встречи с тобой этого как-то не случалось.
Ему с трудом удавалось держать руки при себе, и он буквально поедал ее глазами.
– Ну, теперь могу я дотронуться до тебя, моя леди Кастелросс, или ты намерена заставить меня страдать?
Озорная улыбка появилась у нее на лице.
– У меня есть право выбора?
Он кивнул, прикидывая, хватит ли у него сил сдерживаться.
– Согласно своим правам, я должен положить тебя на лопатки и исполнить свой долг, невзирая на твои предпочтения. Однако ты разбудила во мне добродетели, о которых я даже и не подозревал.
– Надо же!
– Я не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль. Я трону тебя, когда ты разрешишь, и прекращу, когда ты скажешь.
Она глубоко вздохнула и направилась к кровати.
– А почему я должна сказать такую глупость, как «стоп»?
Он сглотнул ком в горле.
– Пусть это будет твое право, а мой выбор.
При этих словах одна из свечей у кровати разгорелась сильнее, ярче осветив комнату. В сорочке девушка была гораздо соблазнительнее, чем если бы разделась донага. Проникающий сквозь ткань свет подчеркивал ее округлые формы, темные соски и тень между ног.
– Пиппа, – взмолился Айдан, – скажи, что я могу до тебя дотронуться, заклинаю именем Бога! Ты сводишь меня с ума.
Она шагнула ему навстречу и положила теплую маленькую ладошку на его грудь. Глаза ее расширились, когда она почувствовала, как бьется его сердце.
– Что-то подсказывает мне, что ты говоришь правду, – пошутила она.
– Я действительно не могу прятать своих чувств, – признался он. Боже святый, как он сильно желал ее. До боли. – Можно? – Голос его скрипел, как ржавая петля.
Она не убрала своих рук. Жар исходил от них, распаляя его.
– Я не хочу, чтобы ты трогал меня, – сказала она.
Крик разочарования вырвался у него:
– Именем всего святого, женщина!..
– Дотронуться – зачем? – продолжила она с мучительной прямотой. – Я хочу большего, чем простое прикосновение. Я хочу, чтобы ты был рядом и внутри меня, как единое со мной целое. Ты понял меня?
Он смог только кивнуть. Какое добро он сделал в своей жизни, какое чудо сотворил, что Бог наградил его этой женщиной?
Айдан почувствовал бы себя полным идиотом, если бы отказался от такой удачи, поэтому он оставил вопрос без ответа. Дыхание у него участилось, он обнимал ее, обеими руками ласкал и нежил все, к чему они прикасались. Медленно он провел пальцем по ее щеке, потом палец его замер у подбородка и он приподнял его, чтобы поцеловать ее.
Как цветочный бутон, она раскрывалась от его прикосновений, ее влажные, чуть припухшие губы жаждали встречи с его губами. Он и раньше целовал ее, но все те поцелуи были отравлены тяжелым чувством вины. Теперь же новоиспеченный муж целовал свою жену, и муж этот души не чаял в жене, трепетавшей в его объятиях.
Она плотнее прижалась к нему и вскрикнула от удивления, смешанного со страхом, когда ощутила всю силу его страсти. Он охватил ее одной рукой и прижал к себе еще сильнее. Потом оторвался от ее губ и стал осыпать поцелуями ее тело. Она выгнулась, предоставляя ему всю себя. Если бы не ее сорочка и его рубашка, они бы слились воедино.
– Ой, – прошептала она. – Айдан…
– У тебя все в порядке? Я что-то… Тебе неудобно? Она выпрямилась и погрузила пальцы в его волосы.
– Никогда не думала, что мужчина… – Она замолчала и отвернулась.
Но он хотел услышать продолжение. Он нежно поцеловал ее ухо и прошептал:
– Мужчина – что? Закончи, пожалуйста, фразу.
– Ладно, я слышала множество непристойностей по этому поводу, но просто не представляла, что твой… ну, сам знаешь…
Он невольно хмыкнул. Принимая во внимание свое теперешнее положение, смех доставлял ему некоторые мучения.
– Ты выражаешься неясно, любовь моя. Она глубоко вздохнула:
– Я просто потрясена, что та часть тебя, которую я воспринимала как нечто мягкотелое, даже бесформенное, превратился в… столь… крепкий… Забавная штука.
Он отодвинулся, сотрясаясь от хохота.
– Штука, – повторил он.
Смущение Пиппы пропало, и на лице появилась спокойная, мечтательная улыбка, свидетельство того, что страх покинул ее. Больше Айдану не о чем было волноваться.
Слава богу, подумал он. Он прогнал прочь ее страхи. Теперь оставалось только блаженство. Тем не менее ее доверие оставалось слишком хрупким. Ему стоило больших усилий не торопиться.
Он прикоснулся к золотой броши на ее плече:
– Можно? Она кивнула:
– Конечно.
Буквально на секунду его охватило чувство вины. Он отогнал эти мысли и отстегнул брошь. Сорочка соскользнула и, зашуршав, словно протестуя, упала на пол. Его кинуло в жар.
– Какая ты необыкновенная!
– Должно быть, это из-за особой воды в ванной. Или масла роз.
– О, любовь моя, – обронил он. – Это все из-за тебя. Только из-за тебя.
Он удивился, что голос его дрожит. Правда была в том, что она подвигла его к чему-то, что стоит над простым зовом природы и вожделением. Глядя на Пиппу, озаренную свечами, он почувствовал прилив нежности, от которого затрепетала его душа.
Дрожащими руками он снял свою рубашку и остановился, не спуская с девушки глаз. Она поймала его взгляд, и в комнате повисла тишина, наполненная огнем желания.
– И что теперь? – прошептала она спустя некоторое время, переведя глаза на шрамы, покрывавшие его грудь. – Что тебя смущает?
– Не могу себе представить, что делать с такой женщиной, как ты. Ты преодолела свой страх в эту ночь, но, кажется, я начал бояться.
– Ты?
– Да-а.
Он прижал свои шершавые ладони к ее нежным, подобным атласу, щекам.
– Сегодня я хочу превзойти самого себя.
У нее перехватило дыхание. Его удивила слезинка, которая обожгла его руку.
– Разве ты не видишь? – прошептала она. – Все превосходно. Я поняла это, когда ты сказал, что никогда не был с женщиной, которая тебя любит.
Он застонал, обнимая ее, погружаясь в тепло шелкового, ничем не прикрытого тела, утопая лицом в ее волосах.
– Любимая, ты все сделала таким простым.
Он ласково подтолкнул ее к кровати, и она прилегла на постель, разглядывая его, пока он снимал сапоги и брюки.
Как все просто. Пиппа, у которой никогда не было своего места на земле, нашла свое место в его сердце. А он, которого никогда еще не любили, глядел в ее глаза и видел, что она обожает его.
Он прилег рядом с нею и, прикоснувшись к ее золотым волосам, нашел ответ на этот вопрос. Ответ огненной вспышкой пронесся в его голове.
Он, О'Донахью, знал правду о ее прошлом, знал ответы на вопросы, которые она выстрадала. И все же не отважился дать Пиппе желанное, из страха потерять ее раньше, чем тому суждено было случиться.
Она обняла его за шею своими маленькими ручками, и все его мысли растаяли, осталось только желание радовать ее. Она пошла ему навстречу. Стройная, мягкая и теплая, она блаженствовала от его прикосновений, как нежный росток, который по весне тянется к солнечным лучам, ласкающим его.
Айдан приподнялся на локте и поцеловал ее. Рука его устремилась вниз, поглаживая ее груди и живот, углубилась в нежнейшее пространство между бедрами. Под его мягким нажимом ноги ее медленно и робко раздвинулись, и он возликовал.
Что-то в ней заставляло его быть осторожным. Наверное, давно пора было бы опрокинуть ее на спину и дать волю своей страсти, но он все открывал ее мир поцелуями, руками и ласковыми словами, которые нашептывал по-гаэльски. Он рисовал языком слова любви на ее коже, пока она не вздрагивала от удовольствия и не кричала от восторга.
– О, любовь моя, – начал он. – Я так хочу обладать тобою. Но не хочу сделать тебе больно.
– Боль причиняет ожидание, а не обладание, – ответила она.
Он придавил ее всей тяжестью своего тела.
– Как по-детски наивно звучат твои слова, – прошептал он язвительно ей на ухо. А по-гаэльски добавил: – Но я бесстыдно овладею тобой.
– Ты такой хороший учитель, – сказала она и добавила по-гаэльски: – А я такая послушная ученица.
На мгновение он оцепенел, но потом рассмеялся ей прямо в ухо.
– Обманщица, как давно ты говоришь по-гаэльски?
Она наклонила голову и лизнула один из его шрамов на груди. Ее поцелуи осыпали его, и он получал удовольствие от этого.
– Не скажу.
– Тогда я тоже не скажу, что… – Он опять перешел на ирландский, используя обороты, которые она не должна была знать, он попытался описать подробную картину того, что он собирается с нею делать.
– Я не все поняла из сказанного тобой, – заметила она, поглаживая его бедра. – Но мне хотелось бы это понять. Надеюсь, ты поторопишься.
– Не-а. Не стану. У нас с тобой целая ночь.
– Но…
– Молчи, доверься мне.
– Я только хотела сказать…
Он зажал ее губы рукой.
– Ты говорила на протяжении всего нашего первого поцелуя и могла все испортить. Разве не лучше было помолчать?
Она отвела его руку от своего рта.
– Не верю, что ты помнишь наш первый поцелуй.
– Как я могу не помнить? Он изменил мою жизнь. Глухо вскрикнув, она обхватила его шею:
– И мою тоже. Ой, Айдан, как же я люблю тебя!
Он не удивился, что наконец-то услышал ее признание в любви. Он давно уже знал, что она любит его, но понимал, почему не говорила ему эти слова. Пиппа боялась быть оставленной. Сам факт, что она призналась в этом именно сегодня, мог означать только одно. Его жена поверила, что он никогда не оставит ее. И он никогда не сделает этого. По своей воле уж точно.
Но его воля не всегда определяла его судьбу.
Отогнав черные мысли, Айдан дал себе волю целовать и ласкать ее, тщательно готовя к моменту предстоящей близости. Она прогибалась под ним и поднимала бессознательно бедра ему навстречу в охватившем ее возбуждении.
Почти обезумев от страсти, он понимал, что не сможет долго сдерживать себя. Он осторожно дотронулся до нее. Ощутил тепло ее гладкой как атлас кожи, ее готовность раскрыться перед ним подобно цветку и страстное горение, подсказавшее ему, что она готова принять его любовь.
Он припал к ней, теряя рассудок от прикосновения ее сосков к его груди. Ноги ее сами собой раздвинулись, а затем обхватили его тело, и они будто слились воедино. Он приподнялся и замер, разглядывая ее лицо, казавшееся еще более красивым, затем нежно поцеловал, демонстрируя языком, что сейчас будут делать их тела. Она простонала и еще плотнее охватила Айдана ногами, прижимая к себе. Страсть и огонь зажгли в нем ответное пламя.
– Еще, – шептала она в промежутках между поцелуями. Затем она стала играть с его языком, доводя его до исступления. – Еще, – настаивала она. – Всего тебя. Сейчас.
Он прижался еще теснее, испытывая определенную нерешительность, боясь доставить ей болезненные ощущения, которые чуть было не доставил ей своей первой попыткой. Его не оставляло желание обожествлять ее. Он ожидал в ответ и абсолютную и непогрешимую щедрость, и откровенно покорное и наивное желание. И все это получал. Но помимо этого она отдавала ему всю себя с такой самоотверженностью, что он был потрясен до глубины души. Она стала огоньком света в мрачной ночи его души. Каждое его движение, каждое прикосновение, каждый поцелуй был призван продемонстрировать ей, что она значит для него.
Слегка задержавшись, он отодвинулся, чтобы посмотреть на нее еще раз, пока она невинна.
Наконец он углубился в источник жара, исходившего от нее, она вскрикнула и обхватила его. Когда он прорвался сквозь ее девственность, глаза ее широко распахнулись, и из груди выплеснулся трепетный вздох. Но не от боли, а от осознания того, что этот миг соединил их сердца навеки.
Айдан двигался медленно и осторожно, почти теряя самоконтроль. Она инстинктивно прижималась к нему, переполненная любовью и желанием. Тогда он коснулся рукой ее лона, помогая достичь полного удовлетворения.
А когда отыскал самое чувственное место и она едва не задохнулась от удовольствия и судорожно вцепилась пальцами ему в спину, долгий и нежный спазм сковал его. Доставленное удовольствие было в состоянии растопить камень, а Айдан, не созданный из камня, был куда менее способен сопротивляться. Он сжал ее бедра огромными руками и вдавил себя в нее, буквально выплескивая всю энергию своей страсти. Его удовлетворение от полученного удовольствия было столь показательно и столь длительно, что напомнило ему фантазии о путешествии в рай. Он ничего не видел, кроме сверкающего света перед глазами, и весь его мир сосредоточился в маленькой страстной женщине под ним, которая обнимала его так, словно никогда не отпустит.
Он расслабился и устроился поудобнее в ожидании, пока успокоится сердце и станет ровным дыхание. Вместо этого почувствовал, что снова хочет ее.
– Эй, – начал он нашептывать ей на ухо, отодвинув золотистый влажный локон, чтобы подобраться к уху. – У тебя все в порядке, любовь моя?
– Нет, – ответила она слабым испуганным голосом.
Он поднял голову и посмотрел на нее:
– Что-то не так? Позвать служанок или…
– Айдан, успокойся. – Она погладила его щеку дрожащей рукой. – Все, что мне нужно, – это ты.
Обеспокоенный, что все-таки поранил ее, он лег рядом с ней, бережно укрыв одеялом, откинул с ее лица влажные волосы и разглядел слезы, текущие по ее щекам из горячих и голодных глаз.
– Любовь моя, скажи, в чем дело, пожалуйста? Она только улыбнулась:
– Никогда не думала, что ты будешь меня упрашивать поговорить с тобой.
– Я люблю слушать, как ты говоришь. Я всегда любил. Мне даже песни твои понравились.
Она вздохнула:
– Ты так добр ко мне. Так добр. Пожалуйста, не обращай внимания на мои слезы. Все так ошеломило меня. Я не опечалена и не страдаю от боли. Это все просто впервые. Не могла себе даже представить, что это так хорошо.
– Ты меня воскресила. – Он расцеловал ее в лоб. Она запустила руки в его длинные волосы.
– Если бы я знала, на что это похоже, постаралась бы соблазнить тебя много раньше.
– Ну, тогда нам следует компенсировать упущенное время.
– Полностью согласна, ваша ненасытность.
Да, она стала его радостью в эти мрачные времена… Надо признать, ему удалось не думать о будущем. Он сделал все как нельзя лучше. В свое время она это поймет.
Она бесстрашно погладила его рукой, и он незамедлительно отреагировал.
– Опять?
Его недоверчивый шепот больше напоминал скрежет.
– Сейчас?
– Да, – сказала она. – Докажи мне, что это не было случайностью. Покажи, что у нас все будет так всегда.
– Так не может быть, звездочка моя. Лицо ее погрустнело.
– Не может?
– Нет.
Рука его протянулась вдоль ее тела.
– Я изыщу столько способов доказать тебе свою любовь, сколько звезд на небе.
Арфист играл на пиру в зале, а Айдан задул свечи и поспешил выполнить свое обещание.
Записки Ревелина из архива Иннисфалена
Пусть всемогущий Царь Небесный поразит меня холодом и умертвит навеки, если я поступил неверно.
Я знал Айдана О'Донахью со дня его первого крика, держал его в своих благодарных руках и плакал, как незамужняя тетка, пока текла родовая кровь.
А когда Ронан О'Донахью выбрал иной путь, я осмелился дать мальчику отеческую любовь, которой Ронан лишил его. Никто не просил меня, но я всегда ощущал ответственность за его счастье.
Кто-то может сказать, я превысил свои полномочия, что я должен был самоустраниться и издалека наблюдать за происходящим, вести летопись событий и не вмешиваться в его личную жизнь. Но этот надоедливый плут, каковым я и являюсь, утратил объективность десятилетия тому назад.
И вот они поженились. Они извлекли ту маленькую радость из трудностей, что ждут их впереди. Разве это плохо?
