Книга: Фрейлина
Назад: Глава 16
Дальше: Глава 18

Глава 17

 

Гвинет приехала в Эдинбург вечером, весь день она провела в седле, и первой ее приветствовала перед стенами замка Мери Флеминг.
— Гвинет!
Десять шотландских солдат, отличные парни, встретившие путешественницу на границе с Англией и принявшие ее охрану у своих английских собратьев, дали подругам время поздороваться. Горничная, которую прислала молодой шотландке сама Елизавета, повела себя также деликатно: держалась сзади и на таком расстоянии, чтобы не слышать, о чем говорят дамы. Она была родом из Стирлинга и собиралась ехать дальше, в дом своего отца.
Мери Флеминг, оставаясь в седле, так стиснула подругу, что Гвинет едва не упала со своей любимицы Хлои. Когда подруги разжали объятия, Мери сказала:
— Мне нужно очень много тебе рассказать. Мы проводим тебя в Холируд, и я сообщу тебе все последние новости.
— Скажи о лорде Роване. Ты знаешь, что с ним? — с тревогой спросила Гвинет.
— Он убежал из-под стражи. Все считают, что королева хотела этого побега. Вчера было заседание парламента, и она потребовала, чтобы члены парламента постановили лишить лордов-мятежников всех прав и конфисковать их имущество. Но она решила не включать в это постановление имя лорда Рована, хотя он по-прежнему считался изгнанным из Шотландии.
— Он убежал? — глухо повторила Гвинет.
Этого не может быть! Бог не мог быть так жесток! Он не мог позволить ей приехать в Эдинбург и быть так близко к любимому лишь для того, чтобы не застать его здесь.
— Да. Говорят, что он в Англии. Может быть, он в Ньюкасле вместе с лордом Джеймсом.
Мери Флеминг выглядела очень печальной и серьезной. Она положила ладонь подруге на плечо и стала ее утешать:
— Он в безопасности. Охранники погнались за ним, но он сумел связать их и оставить на дороге. Они очень хорошо говорили о нем, и теперь уважения к нему становится все больше и среди равных ему, и среди народа. Никто не верит, что королева желала ему зла. Просто она была так рассержена из-за восстания, что…
— Едем в Холируд — подальше от любопытных глаз и ушей.
Наконец они доехали до дворца и вошли в комнату, которая так давно была выделена в нем для Гвинет. Там она села на кровать и стала слушать Мери Флеминг.
— Ты очень давно не была здесь. Мы скучали по тебе, Гвинет. Иногда казалось, что ты могла бы сказать то, чего мы не можем произнести. Мы все шотландки, но в нас слишком много французского. Мария часто больше верила твоим словам. Конечно, когда-то она также сильно верила и своему брату Джеймсу. Все беды начались с тех пор, как появился лорд Дарнли. А теперь… королева ждет ребенка, а Дарнли каждую ночь уходит пить, и один Бог знает, как еще он там развлекается. Я думаю, что вокруг нас плетут заговор.
— Против королевы?
— Может быть. Очень трудно отличить правду от выдумки. Я знаю только, что некоторые из лордов очень злы на Дарнли. Они шепчут, что он стал слишком похож на католического короля. Лорды презирают его, и ходят слухи, что кто-то из них предлагает дать Дарнли больше власти, чтобы наша добрая королева потеряла свои права, и поставить на ее место короля-протестанта. Всегда и везде у нас за спиной люди шепчут друг другу тайны. Я боюсь за Марию.
— Но… она скоро родит ребенка. Он произведет на свет наследника для Шотландии, и… она убедит народ и лордов.
— Я надеюсь, что ты права. А теперь приготовься: сегодня вечером королева собирается устроить в своих комнатах малый ужин. Она знает, что ты здесь, и в восторге от этого.
— Лорд Дарнли будет на этом ужине?
— Ты что, шутишь? — сухо спросила Мери Флеминг. — Нет, лорд Дарнли, или король Генрих, как он называет себя сам и как его именует королева, будет пить и кутить где-нибудь еще, по своей привычке. Его спальня находится точно под спальней королевы, но он редко поднимается по потайной лестнице, которая их соединяет.
После того как Мери ушла, Гвинет долго лежала в своей кровати. Ее душа болела оттого, что она не увидит Рована, но она была рада, что ее любимый муж в безопасности. И все-таки ей было так горько: она приехала из Англии в Шотландию, как раз когда он уехал из Шотландии в Англию.
Наконец она встала и оделась с помощью одной из горничных, служивших в замке. Вскоре после этого в ее дверь постучала одна из комнатных служанок королевы и напомнила, что ей пора идти на ужин.
Личные покои королевы находились в северо-западной башне дворца. Они состояли из четырех комнат: приемная, за ней спальня и за спальней еще две комнаты поменьше, куда также можно было пройти по потайной лестнице, ведущей в спальню. Когда Гвинет вошла в спальню королевы и направилась в расположенную за ней комнату, где был накрыт ужин, она услышала тихий голос Марии Стюарт и заметила лестницу, которая вела в комнаты ее мужа.
Но тут королева увидела ее и быстро пошла ей навстречу через комнату с накрытыми для ужина столами, приветствуя вернувшуюся подругу. Гвинет увидела, как сильно изменилась королева, и тревога из-за этого заставила ее забыть, что она была сердита на Марию. Раньше в глубине глаз шотландской королевы всегда таился смех, теперь они потускнели, лицо осунулось. Казалось, что она очень постарела.
— Гвинет, моя самая дорогая! — воскликнула королева и обняла ее так нежно, как если бы эти слова действительно выражали ее чувства.
— Ваша милость! — ответила Гвинет и присела в низком поклоне, полностью соответствующем этикету.
Затем королева увлекла ее за собой в комнату.
— Своих подруг, моих дорогих Марий, ты, конечно, узнаешь. И ты, несомненно, помнишь леди Джин Аргайл и Роберта Стюарта.
«Конечно помню», — подумала Гвинет. Джин была внебрачной сестрой королевы, а Роберт — ее сводным братом. Значит, Роберт не попал в немилость вместе с Джеймсом.
Королева продолжала представлять присутствующих.
— Это Энтони Стенден, мой паж, это — Артур Эрскин, мой конюх… а это Давид Риччо, мой музыкант и мой ценнейший секретарь. — Она повернулась к остальным и объявила: — Это леди Гвинет, наконец освобожденная из заточения, в котором ее держала моя кузина Елизавета.
Все поздоровались с новой гостьей. С Энтони и Артуром Гвинет уже встречалась раньше. Эти люди были верны королеве и хорошо служили ей. Джин всегда была для Марии любящей подругой и поддерживала ее. Роберт, кажется, тоже принимал близко к сердцу интересы своей правящей сестры. Четыре Марии были для королевы любящими прислужницами. По крайней мере, в этот вечер Мария Стюарт окружила себя людьми, чья верность была бесспорной. Непонятным для Гвинет остался только Давид Риччо: ей не было ясно, что он за человек на самом деле.
За ужином Гвинет заметила, что Риччо некрасив, — можно было бы даже сказать «уродлив, как жаба», но умен, и голос у него приятный и нежный. Он мог заставить королеву смеяться, а это, подумала Гвинет, явно не часто удается Марии в последнее время.
Этот низкорослый человечек улыбнулся ей и сказал:
— Добро пожаловать домой. Я знаю еще так мало об этой обширной дикой стране, хотя прожил здесь уже много лет. Здесь такие страсти, такие яркие характеры, такая полнота жизни!
Гвинет улыбнулась и собиралась ответить ему. Но тут их разговор был прерван громким шумом, донесшимся со стороны спальни. Гвинет взглянула на дверь комнаты, где они ужинали, и увидела, что к ним только что вошел лорд Дарнли.
Она поняла, почему Мария охладевает к своему мужу. Он был молод, но умудрялся выглядеть беспутным стариком.
— Король прибыл! — объявил он.
Все встали, кроме Марии.
— Генри, как мило с вашей стороны, что вы нашли время и присоединились к нам, — приветствовала супруга королева Шотландии.
Он улыбнулся в ответ. Даже на большом расстоянии от него пахло так, словно он искупался в бочонке с пивом. Входя в комнату, он покачнулся.
Вошел еще один человек, и тоже со стороны лестницы. Это был лорд Патрик Рутвен. Гвинет была с ним знакома, но все же очень удивилась, увидев его здесь. Он был болен: об этом ей сказала раньше Мери Флеминг. Лорд Патрик действительно выглядел так, словно и теперь еще был не здоров. А когда он заговорил, его слова звучали как бред больного.
— С разрешения вашего величества, — начал он и поклонился Марии таким широким и быстрым поклоном, что едва не упал. — С разрешения ли вашего величества ваш слуга Давид Риччо так долго находится в вашем обществе, и притом в вашей спальне?
— Вы с ума сошли? — гневно спросила Мария, переводя взгляд с Рутвена на своего мужа. — Давид находится здесь по моему высочайшему королевскому повелению, — твердо заявила она, затем взглянула на Дарнли. — Все это происходит только из-за ваших смешных интриг!
— Не порицайте вашего достойного лорда-супруга, моя королева, — настаивал Рутвен. — Риччо околдовал вас. Вы не понимаете, что говорят люди. А они говорят, будто вы наставляете рога вашему супругу.
— Я ношу ребенка! — возмущенно крикнула королева, которая все еще не верила своим глазам. — Я играю в карты и слушаю музыку, пока мой дорогой праведный супруг играет в другие игры!
Ярость Марии была так велика, что Гвинет побоялась, как бы Мария вскоре не расплакалась и гнев не сменился бы горем, которое могло повредить и королеве, и ее ребенку.
Вдруг комната стала наполняться людьми. Гвинет была знакома не со всеми из них, но узнала Джорджа Гордона-младшего, Томаса Скотта и Эндрю Кера.
— Если у вас спор с Давидом Риччо, он явится в парламент, — ровным, без интонаций голосом произнесла Мария.
Но ее слова не произвели никакого действия. Гвинет мгновенно поняла, что эти люди, что бы они ни стали говорить потом, пришли сюда для насилия.
Давид Риччо тоже понял, что происходит что-то ужасное. Он спрыгнул со своего кресла, собираясь убежать, но бежать было некуда. Он подскочил к массивному окну, которое находилось за спиной у королевы.
Гвинет едва успела отступить назад, когда вдруг опрокинулся стол, который перевернули бросившиеся следом за музыкантом заговорщики. Кто-то сумел завладеть единственной оставшейся свечой: все остальные догорели. Угроза пожара стала меньше, но теперь комнату освещали только огонь, горевший в камине, и эта последняя свеча.
Давид Риччо кричал, смешивая итальянские и французские слова:
— Правосудия, правосудия! Государыня, умоляю вас, спасите мою жизнь!
У заговорщиков были пистолеты и кинжалы. Риччо в ужасе ухватился за юбки королевы и попытался спрятаться за ними.
Гвинет очнулась от оцепенения, схватила за руку Мери Флеминг и крикнула:
— Помоги! Нам здесь нужна помощь! Они что, хотят убить Риччо?
— А может быть, и королеву с ним! — воскликнула Мери Флеминг.
Заговорщики уже держали Риччо, выкручивали ему пальцы, оторвали их от юбок королевы, а потом потащили бившего ногами и громко кричавшего музыканта через комнату, где был ужин, в спальню.
— Правосудия, правосудия! Спасите мою жизнь!
Гвинет услышала стук тела: заговорщики сбросили Давида Риччо вниз с потайной лестницы и закричали изо всех сил:
— Помогите! На помощь! К королеве! Жизнь королевы в опасности!
В комнате вдруг началась суматоха. Прибежали личные служанки Марии с половыми щетками, тряпками для вытирания пыли и всеми другими предметами, способными служить оружием, которые смогли найти. После них в комнату ворвались люди из клана Дуглас, очевидно находившиеся поблизости в замке. А следом за ними явились охранники королевы, потрясавшие настоящим оружием.
Раздались крики, яростные обвинения, и началась кровавая схватка.
Гвинет и другие дамы из свиты королевы с большим трудом старались загородить собой Марию, но Рутвен осмелился приставить пистолет к животу королевы.
В конце концов заговорщики остались победителями.
Крошечный итальянец Риччо был мертв, его превратили в кровавое месиво. Почти невозможно было догадаться, что это был за человек: столько кинжальных ран разрывали его маленькое тело. Когда королеве Марии сказали о его смерти, она заплакала. Но потом она взглянула на тех, кто захватил дворец Холируд, и ответила на их бесчинства мужеством.
— Я больна, — объявила королева. — И я ношу в чреве наследника Шотландии. Оставьте со мной моих дам, чтобы они мне прислуживали, и дайте мне покой.
Победители в замешательстве посмотрели друг на друга, видимо решив подчиниться.
Но Гвинет знала, что все они, побежденные, по-прежнему были в опасности, и опасность была огромной. Когда большинство мятежников покинули комнату и Мария легла в постель, Гвинет почувствовала, что снова любит свою королеву и хочет хранить ей верность.
Когда Гвинет помогала королеве лечь, Мария прошептала:
— Мы еще отомстим. Прислушивайся к каждому шепоту и каждому слову тех, кто держит нас в плену. Замечай каждую мелочь. Мы убежим.
Глаза королевы ярко блестели. Она тяжело оперлась о руку Гвинет, изображая тоску и горе в надежде, что это заставит уйти из комнаты тех мятежников, которые в ней еще оставались. Потом она закричала, словно от боли, и наконец ее оставили только с ее фрейлинами и сторонниками.
— Подойди ближе, — шепнула она Гвинет.
И они вместе начали составлять план спасения.
Ровану показалось хорошим знаком, что день его приезда в Лондон оказался таким солнечным. Когда он ехал по городу в свой дом, то невольно любовался тихой прелестью английских пейзажей. Он еще не успел дойти до двери, как к нему сбежали вниз по лестнице Томас и Энни. Они приветствовали его так горячо, что ему было почти неловко.
Ему нужно было узнать очень много. Но, когда он наконец оказался в своем доме, в его уме была лишь одна мысль.
— Что с миледи? — нетерпеливо спросил он.
И увидел на лицах слуг смущение.
— Она… наконец уехала в Эдинбург, — ответил Томас.
— Господи Иисусе! — вскрикнул Рован.
— Но маленький Дэниел живет здесь, с нами, и он в безопасности. Это был ее приказ, — сообщила Энни.
И вот, горько скорбя о том, что глупый каприз судьбы направил его и Гвинет в противоположные стороны, Рован попросил наконец провести его в детскую, он хотел видеть своего сына.
— Боже мой! — выдохнул он в почти религиозном трепете.
Малыш спал, но Рован должен был его разбудить. Когда отец схватил сына и поднял в воздух, мальчик вздрогнул всем телом и возмущенно закричал, но потом стал внимательно смотреть на Рована. Глаза у ребенка были слегка припухлые и ярко-синие, светлые волосы вились на висках и около шеи. Рован был изумлен и тронут, как никогда раньше. Дрожа от волнения так же, как вырванный из плена сна малыш, он сел, нежно обнимая своего сына.
Лишь много часов спустя он наконец вернул мальчика молодой женщине — кормилице и в сопровождении Гевина поехал верхом просить о приеме у королевы Елизаветы.
Он был ошеломлен: королева пожелала принять его немедленно в своих личных апартаментах.
— Для начала я скажу вам, что по округе ходят очень романтичные рассказы о вашем дерзком побеге, — произнесла королева с веселым любопытством.
— Мой побег был не таким уж дерзким, — ответил Рован, пожав плечами. — Я получил помощь, и притом оттуда, откуда не ждал.
— Я так и думала. Мне кажется, что у нас, государей, в крови живет отвращение к тому, чтобы причинять вред другим. — Она отвернулась и задумалась. — Я знаю, что моя сестра, Мария Тюдор, плакала много часов подряд, когда ее ближайшие советники и члены Государственного совета требовали, чтобы она казнила леди Джейн Грей. Нет боли сильнее той, которую нам приходится испытывать так часто, когда нужно бороться с самым близким тебе человеком… который хочет стать тобой.
— Вы еще ни разу не встретились с Марией Шотландской, — напомнил ей Рован.
— Мне говорят, что ее положение — ужасное.
Он глубоко вздохнул:
— Я полагаю, она очень сожалеет о том, что вышла замуж, ваша милость.
— Вы ничего не знаете о том, что там произошло, верно? — мягко спросила его Елизавета.
Сердце словно оборвалось у него в груди.
— Миледи Гвинет?
— Мне нужно было бы удержать ее здесь.
Его сердце словно полетело обратно и подскочило вверх — до самого горла.
— Пришло известие. Она жива и здорова, но рассказ непонятный и запутанный.
— Прошу вас, расскажите мне все.
— Да, я должна это сделать, — серьезно промолвила Елизавета.
На следующее утро Гвинет ступала бесшумно и старалась быть как можно незаметней, хотя мятежники не мешали ходить по дворцу дамам, которые обслуживали королеву.
Она узнала, что жертвой убийц стал еще один человек — католический священник, отец Блэк; но лорды Хантли и Босуэл, которых заговорщики тоже собирались убить, сумели бежать. Она нырнула в дверной проем и, пригнувшись, слушала оттуда разговор двух сторонников Рутвена, стоявших на страже. Эти двое смеялись и шутили по поводу того, как легко досталась им победа.
— Я слышал, королеву отвезут в Стирлинг и будут держать там, пока не родится ребенок. Можно не сомневаться: она будет счастлива, — сказал один.
— Ох, это да: займется музыкой и вышиванием, потом сможет нянчить своего ребенка и охотиться, а править страной будет добрый король.
И говоривший рассмеялся.
— Дарнли? Да у него уже начались муки совести, сомнения и страх: это видно по нему, — возразил первый заговорщик.
— Да он не будет править страной. Это будут делать от его имени те лорды, у которых есть мозги.
— От такого плохого обращения королева вполне может и умереть.
— Если это случится, в самом Дарнли достаточно королевской крови. Он будет подходящим королем по имени. И Бог видит: Дарнли так любит грешить, что быстро сделает наследника с другой женщиной.
Узнав все, что нужно, Гвинет вернулась к королеве. Там, в присутствии еще нескольких женщин, в том числе леди Хантли, которая теперь состояла на службе у королевы, она рассказала то, что ей было известно о заговоре.
— Мне нужно бежать, — заключила королева. — Я должна бежать. А потом те, кто верен мне, должны призвать на помощь сельских жителей, и мы торжественно вернемся в Эдинбург с победой.
— Сначала вырвитесь на волю, — шепнула леди Хантли.
Гвинет молчала. Она волновалась: нападение на королеву оказалось частью хорошо спланированного и очень опасного заговора. Она не считала, что этих людей легко победить.
— Гвинет? — окликнула ее королева.
Молодая женщина моргнула: она слишком углубилась в свои мысли.
— Будьте внимательной! — предупредила ее леди Хантли.
Гвинет последовала ее совету. Она твердо высказалась против предложения, чтобы королева попыталась бежать из окна с помощью веревки, сделанной из простыней, и указала, что это невозможно не только из-за положения королевы. Ее увидят из верхних комнат или из соседней башни либо заметит охранник внизу.
— Нужно убедить кого-то помочь нам — кого-нибудь из заговорщиков, — заявила она.
— Я знаю, кто это будет, — с горечью ответила королева.
Утром Дарнли вернулся в покои своей жены. Приближенные дамы сразу же ушли в соседнюю комнату, но одна из Марий приложила ухо к двери, выходившей в коридор, чтобы не пропустить приближающуюся опасность, а все остальные стали подслушивать разговор супругов, прижавшись к стене.
Генри Стюарт, лорд Дарнли, был готов расплакаться. Он говорил прерывающимся голосом:
— Мария, убийство не должно было случиться.
Гвинет не могла видеть королеву, но чувствовала, насколько возросла ненависть Марии к мужу. Ничего этого не случилось бы без его участия. Но королева ласковым голосом сказала, что прощает его. Потом она стала говорить о том, что он тоже может оказаться в заточении. Очевидно, она убедила мужа, что их обоих жестоко и безбожно используют слишком честолюбивые лорды, которые хотят добиться власти для себя.
Позже в тот же день, когда Дарнли привел к королеве тех лордов, которые так подло напали на нее, она с такой же неотразимой силой убеждения заверила их, что они будут прощены.
В этот момент кто-то сказал, что в Холируд прибыл Джеймс Стюарт.
— Мой брат здесь? — спросила королева, и было очевидно, что приход Джеймса ей приятен.
Гвинет рассматривала его появление не так радостно. В конце концов, Джеймс пытался поднять мятеж против Марии. Но сейчас королева, видимо, помнила лишь о том, что Джеймс был рядом и помогал ей, когда она только что приехала в Шотландию, такая молодая и так мало знавшая о том, что происходило в ее стране.
Но, когда Мария увидела Джеймса и бросилась к нему в объятия со словами, что ничего из этих ужасов не случилось бы, если бы он был с ней, брат ответил ей сурово. Гвинет не смогла расслышать его слова, но наблюдала за лицом Марии и видела, как королеву охватывают ярость и негодование.
Затем королева вскрикнула, словно от внезапной боли, сказала, что у нее начинаются роды, и попросила прислать к ней повивальную бабку, что и было мгновенно исполнено.
Мария потребовала, чтобы из комнаты вышли все, кроме ее придворных дам. Как только все остальные ушли, она перестала играть свой спектакль и осторожно рассказала о том, какие у них есть возможности.
В эту ночь план побега был осуществлен.
В полночь к ним пришел Дарнли. Он и королева вместе незаметно спустились вниз по той потайной лестнице, по которой убийцы смогли войти к Марии во время ужина. Королева заранее предупредила о побеге своих служанок-француженок, и те тайно провели ее по коридорам.
Гвинет сторожила дверь замка, когда королева и Дарнли выходили из Холируда, и она же быстро провела их через аббатство, мимо кладбища. На одну полную боли секунду королева остановилась возле свежей могилы — Гвинет была уверена, что это могила Риччо. Дарнли побледнел и стал извиняться перед Марией.
— Тише! — предупредила Гвинет. — Сейчас вам надо уйти. Для сожалений нет времени, ваша милость.
Перед стенами аббатства их ждали остальные участники побега, которых предупредили заранее. Мария села на коня сзади Эрскина, была также приготовлена лошадь для Дарнли и еще одна для Гвинет.
Началась ночная скачка. Беглецы рассчитывали добраться до замка Данбар. За это время Гвинет еще лучше поняла, почему королева возненавидела своего мужа. Теперь, когда Дарнли не был под защитой, он начал бояться, что их поймают мятежники, которых он только что предал. Он был в таком ужасе, что жестоко гнал коней.
— Мой супруг, имейте жалость к моему положению, — стала просить королева.
— Если этот ребенок умрет, мы сможем родить других. Вперед! — беспечно ответил ее муж.
После пяти долгих часов трудной скачки они в конце концов достигли Данбара, и там королева наконец смогла отдохнуть.
Гвинет, обессилевшая в пути, тоже упала в постель, но не смогла уснуть. За ночь она несколько раз начинала дремать и каждый раз снова просыпалась. Но даже во сне она слышала голос лорда Дарнли — Генри Стюарта, воображавшего себя королем Шотландии: Если этот ребенок умрет, мы сможем родить других.
Нет, если бы этот ребенок умер…
Этот человек никогда не будет отцом короля. Даже ради страны или ради долга Мария больше не должна никогда позволить ему приблизиться к себе.
Гвинет проснулась и заплакала. Ее охватила огромная тоска по собственному малышу — и по утешающим объятиям его отца, мужчины, который не дрогнет и не отступит. Рован никогда не мог бы восстать против королевы, а потом плакать и просить, чтобы ему отсрочили наказание.
Она лежала в этой постели, дрожа и страдая от боли, и чувствовала себя невероятно одинокой. До сих пор она не представляла себе, что такое огромное одиночество возможно.
Мария вырвалась на свободу. Лорд Гордон, прощенный королевой старший сын того лорда Гордона, который воевал против нее, и Джеймс Хепберн, лорд Босуэл, уже призывали на помощь королеве жителей окрестных деревень. Эти двое даже не ложились спать.
Они победили, и она должна была бы благодарить за это судьбу. Они все могли бы погибнуть в бешеной суматохе нападения или быть схвачены и убиты во время побега.
Гвинет сказала себе, что действительно благодарна судьбе. Вот только кроме благодарности она чувствует еще кое-что.
Одиночество.
Босуэл и Хантли с изумительной быстротой исполнили свой долг перед королевой.
За несколько дней они собрали восемь тысяч бойцов. Конечно, увеличить войско королевы помогло и ее собственное обращение, в котором она просила, чтобы жители окрестностей замка Данбар встретили ее в Хеддингтоне, имея при себе запас еды на восемь дней.
В конце марта беременная Мария мчалась на коне во главе своих войск, а рядом с ней был очень несчастный Дарнли. В пути они услышали о том, что предводители мятежа покинули Эдинбург. Узнав, что Дарнли предал их, они бежали, боясь за собственную жизнь.
Мария выполнила то, что обещала, — вступила в Эдинбург победительницей.
Для Гвинет было огромным облегчением, что Марии не пришлось давать сражение. Она была рада и тому, что большинство мятежников бежали, хотя они и заслуживали смертной казни за убийство.
Ей также было приятно, что эти события каким-то образом привели Марию к решению простить своего брата Джеймса, хотя упорно ходили слухи о том, что его подпись стояла под соглашением среди имен заговорщиков.
«Раз Джеймс прощен, — думала Гвинет, — то, разумеется, королева должна простить и Рована».
За все это долгое время она получила от своего любимого мужа всего одно письмо. Теперь она иногда боялась, что не сможет узнать Рована. Но затем ее накрывала волна такой боли, что Гвинет убеждалась: она никогда не забудет Рована, раз любит его так сильно.
Первые дни после возвращения в Эдинбург для спутников королевы были полны и чувств, и действия.
Одним из первых выполненных со страстью дел королевы была забота о том, чтобы Давид Риччо был вырыт из своей недостойной могилы и похоронен как должно по католическому обряду. Затем она занялась аристократами: наградила тех, кто так стойко защищал ее, и наказала тех, кто ее предал. Несколько более низких по званию членов заговора были арестованы и приговорены к смерти.
Кроме того, Мария очень волновалась из-за рождения своего ребенка.
— У меня разрывается сердце оттого, что мой малыш войдет в такой беспокойный мир, — сказала она, ходя по своей комнате.
— Вот почему вы так добры к лорду Дарнли? — шепотом спросила Мери Флеминг. — Для того, чтобы ваш ребенок узнал в этом мире хотя бы немного спокойствия и лада.
— Не может быть и речи о каком-нибудь разладе между нами, пока младенец не появится на свет. Никогда не должно возникать споров о том, что мой сын — законное дитя и наследник престола, — заявила Мария.
Но на ее лице было ясно видно полнейшее отвращение к мужу.
Гвинет хорошо знала свою королеву. Мария будет играть роль хорошей жены, пока не родится наследник. Гвинет понимала огромную любовь королевы к ее еще не родившемуся ребенку и инстинктивное стремление Марии защитить его. И она решила при первой возможности заговорить с королевой о Роване и о своем милом крошке Дэниеле.
Такая возможность представилась через два дня. Мария наконец помирилась с Джеймсом Стюартом, Аргайлом, Хантли и многими другими и чувствовала, что снова управляет своим миром. И когда она, довольная, осмелилась немного побыть одна и села шить один из крошечных нарядов, которые готовила для своего малыша, Гвинет наконец сумела заговорить с ней:
— А что будет с лордом Рованом?
К ее изумлению, королева взглянула на нее зло и пристально:
— При чем тут он?
— Ну, вы снова приблизили к себе лорда Джеймса…
Мария встала:
— Не говори мне об этом человеке. Мои беды и испытания по-настоящему начались с той минуты, как он был освобожден. Я была дурой!
Гвинет беззвучно ахнула и встала, пораженная и сбитая с толку.
— Мария! Как вы можете так обвинять его? Он бежал в Англию. Он…
— Откуда я знаю, правда ли это? Я проявила милосердие и способствовала его побегу, а потом в моей собственной спальне произошло убийство! — Глаза королевы сузились. — Не будь глупой. Я очень много узнала о мужчинах, и однажды я предупреждала тебя: не влюбись в него.
Они были одни, и Гвинет чувствовала в душе такой гнев и такую тяжесть, что осмелилась высказаться откровенно:
— Вы предупредили меня… а потом по уши влюбились в такого человека, как Дарнли.
— Я королева и должна была найти себе подходящего мужа.
— Но он же не был подходящим. Елизавета…
— Елизавета двулична, зла и умеет потворствовать другим, а сама оставаться в тени! Она прислала его сюда. Она хотела, чтобы он сам добился моего расположения. Она рассчитывала, что я выйду за него замуж, а она потом поднимет по этому поводу крик и сможет отказать мне в моем праве на английскую корону.
Гвинет глубоко вздохнула и попыталась осмыслить все это, но королева оборвала разговор. Она явно много узнала о двуличии за время своего царствования. И все же…
— Мария, я его жена.
Королева встала. Ее глаза и лицо выражали ледяной холод.
— Ты не его жена. Ты подданная Шотландии. Моя подданная. А я объявила, что твой брак недействителен. Ты это понимаешь? Ты не замужем за этим предателем. Я позабочусь, чтобы он оставался изгнанником до конца своей жизни. Иначе его голова слетит на плахе!..
— Мария!
— Ты меня поняла?
— Нет, я никогда не пойму вас. У вас нет доказательств, что он участвовал в каком-нибудь предательстве, направленном против вас!
— Дарнли сказал мне, что участвовал.
Гвинет изумленно раскрыла рот.
— Вы верите словам лорда Дарнли?
— Он признался мне в очень многом.
— Он называл имена наугад, чтобы спасти себя. Мария, вы же не лишились ума! Рован всегда презирал Дарнли.
— Это верно, но Генри презирали и другие. Однако они хотели использовать его как подставную фигуру против меня. Они забыли, что, если человеком так легко управлять, им может управлять и их противник.
— Он лжет!
— Нет ничего горше, чем предательство человека, которого ты полюбила, — произнесла королева.
— Рован никогда не предавал вас!
— Гвинет, послушай меня. Дарнли — жалкий человек, но теперь я снова сильна, и он меня боится. Он назвал мне имя Рована. Рован был с ними в этом заговоре, пойми это!
— Я никогда в это не поверю!
— Значит, ты не просто глупа. Ты еще глупей, чем была я, — заявила Мария.
— У меня есть ребенок от него.
Мария изумленно посмотрела на Гвинет. На мгновение показалось, что королева может смягчиться и уступить. Но ей причинили слишком много зла.
— Значит, у тебя незаконный ребенок, — холодно сказала она наконец.
Гвинет сжала кулаки и пристально посмотрела на королеву.
— Я люблю его. Он мой муж перед Богом и отец моего ребенка. И если вы так сильно ненавидите моего мужа, я больше не могу служить вам с чистой совестью.
У Марии был такой вид, словно Гвинет дала ей пощечину.
— Значит, ты тоже готова предать меня.
— Я вас не предам никогда!
— Тогда я позабочусь, чтобы тебе не пришлось мне служить.
— Я смогу покинуть Шотландию и сама по себе!
Мария покачала головой:
— По-твоему, я позволю тебе уехать? Соединиться с ним в стране, где меня презирают? Богу известно, что Елизавета не присылает мне из Англии ни помощи, ни слова сочувствия. Ты знаешь, у меня есть шпионы. Хотя она отказалась дать Джеймсу армию против меня, точно известно, что она снабжала его деньгами, когда он в этом нуждался. Вы не вернетесь в Англию, миледи Гвинет.
— Что же тогда? Вы заключите меня под стражу в Эдинбургском замке? — с оттенком презрения в голосе спросила Гвинет.
— Уйди от меня!
— Ваша милость! Я прошу вас еще раз рассмотреть…
— Уйди! Сейчас же.
С тоской в душе Гвинет вернулась в свою комнату и стала беспокойно ходить по ней, стараясь понять, что с ней теперь будет.
Ей недолго пришлось размышлять об этом. Раздался стук. За дверью стояли охранники — те самые, которые так недавно оберегали ее в пути сюда. Их начальник посмотрел на нее, устало вздохнул и сказал:
— Вы должны пойти с нами, миледи.
— Куда?
— Мы не можем ответить.
— Я арестована?
— Да, миледи. Я говорю это с величайшим сожалением.
— Какую одежду я должна взять с собой? — спросила она.
— Мы поедем на север.
— Я скоро буду готова, — заверила его Гвинет.
Она подумала о том, что с ней рядом нет даже Энни. И что она далеко от своего драгоценного малыша, а теперь ее увозят еще дальше от него.
Но хуже всего было то, что Рован был снова заклеймен как предатель, и на этот раз Мария в его предательство верит.
Ей так хотелось броситься на кровать и закричать, выплеснуть наружу свою ненависть к королеве! Хотя она не чувствовала к Марии ненависти. Она была только очень зла на нее за то, что та не пожелала видеть правду. И так же сильно злилась на себя за то, что не видела опасность.
Она быстро упаковала свои вещи. Покончив с этим, Гвинет открыла дверь и указала на свой багаж охраннику. Потом она попросила разрешения увидеться с королевой.
Мария согласилась ее принять. Войдя, Гвинет сразу же поняла, что королева тоже плакала. Мария обняла ее.
— О господи! Мария, я никогда бы не предала вас, — шепнула Гвинет.
Королева отступила назад и ответила тоже шепотом:
— Поэтому я и буду оберегать тебя от всех соблазнов.
— О чем вы? — спросила Гвинет, сбитая с толку этими словами.
— Я, к сожалению, знаю, что такое страстная любовь, как у тебя. Меня ослепило то, что блестело передо мной. Но это было слишком красиво, и теперь я расплачиваюсь за свою ошибку.
— Вы знаете Рована, — начала Гвинет и, поколебавшись, продолжила: — Вы знаете его хорошо.
Она едва не сказала, что Рован — одной крови с королевой. Но вовремя удержалась. Дарнли тоже был с королевой одной крови, но происхождение от Генриха VII не сделало его достойным похвалы.
— Да, — серьезно сказала Мария Стюарт и покачала головой. — Я его знаю. Я очень верю в него. И я молю Бога, чтобы Рован нашел какой-нибудь способ доказать, что Генри, лорд Дарнли, мой муж, солгал мне.
Гвинет снова помолчала, затем сказала:
— Ваш муж действительно предал вас. Почему вы верите ему теперь?
— Потому, что теперь он боится меня. Он предал меня, а потом пошел против тех, с кем вместе это сделал. Я его единственная надежда. Гвинет, будет расследование. Но сейчас… Я буду любить вас обоих. Я охраню вас от опасности.
— Мария…
— Уведите ее, — тихо приказала королева охранникам, ждавшим у двери.
Слезы лились по лицу Марии, но прошедшие события сделали ее жестче. И королева не отступила от принятого решения.

 

Назад: Глава 16
Дальше: Глава 18