Глава 18
— Я предлагаю вам, лорд Рован, просто оставаться в Англии, — произнесла Елизавета, закончив свой рассказ о событиях в Шотландии.
Рован посмотрел на английскую королеву и покачал головой.
— Вы знаете, что я не могу.
— Ваша страна — рассадник предателей. И там, кажется, не имеет значения, кого из них прощают, а кого нет, — заговорила Елизавета. — Королева Мария пишет письма сама, словно она секретарь. Длинные и пылкие письма. Она хочет, чтобы вы были невиновны, но не осмеливается поверить в это. — Елизавета покачала головой. — Я знаю из надежных источников, что заговор действительно был. Ее дорогой Мэйтленд не подписал соглашение, которое заключили между собой лорды, но, я полагаю, знал о нем. Нет никаких доказательств того, что лорды хотели совершить убийство. Но они подписали соглашение о том, что они, как протестанты, избавят Марию Стюарт от власти Давида Риччо и наденут на голову Дарнли корону супруга-соправителя. Теперь Мария снова приблизила к себе Джеймса Стюарта, графа Меррея. Хотя налицо признаки того, что он был связан с заговорщиками. Ваша драгоценная родина находится в большой беде, Рован.
— В этом-то и дело, ваше величество. Это моя драгоценная родина. И там находится Гвинет.
— Мария возбудила против вас дело по закону и объявила, что в Шотландии вы считаетесь неженатым. И никто не знает, где она приказала держать леди Гвинет.
— Я найду ее.
— Вы лишитесь головы.
— Я должен рискнуть.
Елизавета снова села и стала изучать его долгим взглядом. Кажется, ей было и любопытно, и забавно.
— Пожалуйста, присмотритесь повнимательней к положению дел в Шотландии. Шотландские лорды всегда готовы вцепиться друг другу в горло. Когда один из них возвышается, все остальные его собратья бросаются на него как стая злобных псов.
— Разве в какой-нибудь другой стране бывает иначе? — спросил ее Рован.
Улыбка Елизаветы стала шире.
— Мы здесь не так легко прибегаем к насилию. У меня больше власти, чем у Марии, — пояснила она. — Я могу отправить в тюрьму — и отправляю туда — людей, которые действуют против меня. Я смотрю и слушаю, и иногда прощаю их. Я боюсь за вас, Рован: вы честный человек среди воров.
Рован не смог сдержаться:
— Я не понимаю, что происходит. Я знаю Дарнли, и то, что я о нем знаю, мне не нравится. Но я не сделал ему ничего плохого. Почему королева так разгневалась на меня?
— Она устроила ваш побег, и сразу после этого с ней обошлись так жестоко и грубо. Вы — удобный козел отпущения для любого из тех, кто виновен. Вы никогда не меняли свою точку зрения, то есть всегда поддерживали Джеймса и баронов Марии. Я знаю: вы верите, что единая и сильная Шотландия станет мирной и это случится само собой. Но я боюсь, что путь, выбранный Марией, приведет к войне. Да, судя по всему, что мне говорили, она начала презирать Дарнли. Но теперь она поддержит его. У нее нет другого выбора. Она не будет просить об объявлении их брака недействительным или о разводе.
— Не будет из-за ребенка, — с горечью сказал Рован.
Елизавета кивнула:
— Из-за наследника она сделает вид, что поддерживает Дарнли, и не совершит ничего, что могло бы вызвать сомнение в том, кто отец ее малыша. Ей нужно, чтобы ребенок родился законным. Поэтому я советую вам быть осторожным. Подождите, пока пройдут роды. Потом вы увидите, что будет. Я вам предсказываю, что вскоре после этого Дарнли откажут в милости.
— Я боюсь, что с Гвинет за это время случится беда, — спокойно ответил он.
— Знаете, я завидую вам обоим, — проговорила Елизавета.
— Завидуете?
— С вами обошлись несправедливо, и все же… в вас обоих я вижу такую преданность и любовь друг к другу. Может быть, ваша вера и глубина вашей любви в конце концов спасут вас. А может быть, они приведут вас к гибели. Или, как часто случается в нашем мире, время и трудности сделают вас врагами, и вся нежность и романтика закончится горечью и злобой.
— Этого я не допущу, — заявил Рован.
— Не вините себя с тем безрассудством, к которому имеют склонность ваши сородичи.
Рован не удержался от вопроса:
— Мои сородичи?
— Шотландские горцы, — объяснила Елизавета, но при этом улыбнулась. — Конечно, это только совет. В конечном счете вы сделаете так, как захотите.
В начале июля до Гвинет дошла новость, что королева Мария разрешилась от бремени мальчиком, здоровым и красивым, хотя роды были долгими и трудными.
Она написала Марии длинное письмо о том, как она счастлива, что у королевы родился сын. На самом же деле Гвинет была несчастна и задавала себе вопрос: неужели ей суждено всю жизнь провести в заточении? Много долгих мучительных часов она раздумывала, стоит ли ей набраться смелости и послать кого-нибудь в Лондон за Энни, Томасом и Дэниелом. Но в последнее время произошло так много ужасного, и Гвинет побоялась вызвать их. Там, где Дэниел находился сейчас, он был в безопасности, и она должна была довольствоваться этим.
Как и в Тауэре, условия ее содержания не были жестокими. Только теперь она жила в довольно унылом, хорошо укрепленном доме, в поместье Джеймса Хепберна, лорда Босуэла. Он недавно возвысился благодаря тому, что помог королеве бежать из Эдинбурга. Гвинет тратила очень много времени на письма к королеве и к своим родным и друзьям. Хотя эти письма у нее забирали, она сомневалась, что их отсылали.
Наконец к ней стали допускать посетителей. Вскоре после того, как она узнала о рождении у Марии Стюарт сына, к ней приехал ее дядя Энгус Маклауд. Он попросил племянницу отступить перед гневом королевы по поводу ее брака и больше не требовать, чтобы ее считали женой Рована. Ее изумило, что дядя может быть таким переменчивым: она знала, что он восхищался Рованом.
— Королева может отнять у тебя и у лорда Рована все поместья, — серьезно сказал Энгус. — До сих пор она ждала рождения ребенка. Но теперь он родился, и мы не можем знать, что она сделает. — Энгус покачал головой. — Любовь. Что такое любовь? — устало спросил он у племянницы. — Брак — это сделка, которая связывает семьи и скрепляет союзы. Ты знаешь это, моя девочка.
— Я уже видела, какие чудеса творят такие браки, — сухо ответила Гвинет.
Он помедлил и произнес:
— Королева упоминает о тебе иногда.
— Простите, дядя, вы о чем?
— Она предлагает тебя в жены как награду многим, кого хочет иметь союзниками.
— Я не так богата. Для них я не та награда, которую стоит завоевывать! — воскликнула Гвинет.
— Королева обещала, что пожалует твоему новому супругу, когда ты его выберешь, поместья, конфискованные у мятежников. — Энгус подошел к очагу, покачал головой и заговорил снова: — Брачный контракт — это брачный контракт. Бывало, вдовы, которым уже шестьдесят лет, выходили замуж за двадцатилетних юношей. Часто невесту, которой нет еще и двадцати, отдают древнему старику, который похож на ходячего мертвеца. Так устроен мир, Но мужчина, который хочет оставить после себя в этом мире потомство, желает иметь молодую жену. И красота ей тоже не повредит.
— Она не может выдать меня замуж без моего согласия. И я не верю, что она это сделает.
— Ты все еще так горячо любишь Марию? — спросил дядя.
— Я, конечно, очень сердита и обижена. Но я видела, как она изменялась. Я видела, как она приехала с надеждой, с любовью к Шотландии, с верой в то, что будет хорошей королевой и объединит свою страну. Я знаю, сейчас она заблуждается, но уверена, со временем она увидит всю правду.
— Я молю Бога, чтобы ты не была слепой, девочка, — ласково сказал Энгус. — И пока ты веришь в это, я буду тихо сидеть на Айлингтоне, далеко от политики, и делать для тебя все, что в моих силах. — Он немного помолчал и добавил: — И для Дэниела тоже, что бы ни произошло.
Гвинет с удивлением спросила себя: как она могла раньше считать Энгуса черствым и холодным? С тех пор как она приехала из Франции, он все время вел себя достойно и был постоянен в своих чувствах. Она сказала дяде об этом и, пока ему не настала пора уходить, крепко его обнимала, чем, может быть, немного смутила старика.
Она продолжала вести переписку — писала Марии, Томасу и Энни, Ровану, хотя знала, что ни одно ее письмо не дойдет до него.
К ней приходило мало писем, и только от одного человека — от королевы Марии. В одном из них Мария предложила ей подумать о замужестве с Дональдом Хэтевеем, который недавно стал лордом Стретерном. Королева с большим воодушевлением писала о том, какой Дональд молодой, здоровый и сильный.
Гвинет в гневе бросила это письмо на пол, но на этой странице было написано еще что-то, и она снова подняла его. Королева писала: «Пойми, я делаю это со всей возможной любовью. Надежные люди сообщают, что лорд Рован совершенно забыл о своем долге перед родной страной и женился на Элишии Стретфилд, дочери графа, и теперь служит только королеве Англии».
Гвинет отказывалась верить тому, что прочитала. Все же она дала волю своим эмоциям: гнев и слезы душили ее. А потом… ее охватило отчаяние.
В конце года Гвинет с изумлением увидела перед своими окнами отряд охранников. Мария, желавшая, чтобы Гвинет вернулась ко двору сразу же после рождественских праздников, прислала этих людей сопровождать ее. Девушка до сих пор чувствовала в душе такую боль и гнев, что хотела отказаться. Но у нее не было выбора: это было желание королевы, и перед ней стояло шесть сильных мужчин.
А она не желала провести всю жизнь под принудительной защитой королевы.
Не желала, даже если новость о предательстве Рована была правдой.
— Вон там, — сказал Гевин и вытянул руку.
С каменистой вершины холма Рован из-за деревьев видел солдат королевы. Позади начальника отряда ехала Гвинет в красивом плаще, спускавшемся на круп ее лошади. За ней ехала горничная, а замыкали цепочку пять вооруженных охранников.
— Я вижу, — пробормотал Рован.
— Напасть сейчас — чистое сумасшествие. Нас окружают любимчики графа Босуэла, а вы все время старались не причинять вреда никому за то, что они выполняют свой долг…
— Ты прав, — ответил Рован, наблюдая за тем, как отряд двигался по дороге.
Ему так хотелось броситься в бой и победить или проиграть! Но два чувства, как два тяжелых груза, удерживали его на месте. Во-первых, он не хотел убивать. И во-вторых, он не хотел рисковать жизнью своих людей: эти десять человек были с ним рядом и в хорошие, и в трудные времена.
Рован знал, что его возвращение в Шотландию не осталось незамеченным. Но, хотя королева изгнала его, народ Шотландии встретил его с любовью и почетом. Те его друзья, которые находились вдали от двора, давали ему и его спутникам кров и отдых. На рынках и в поселках крестьяне-арендаторы и ремесленники узнавали его, но молчали.
Но здесь их окружали войска человека, который был честолюбив свыше всякой меры и пользовался величайшей милостью у королевы.
— Нападать мы не станем, но пойдем за ними, — решил Рован.
Так они и сделали — последовали за отрядом на таком расстоянии, чтобы оставаться незамеченными.
Гевин, который был известен гораздо меньше Рована, поехал вперед на разведку. Перед наступлением темноты он вернулся в лес, туда, где стоял отряд Рована, и доложил:
— Они остановились на ночь в усадьбе Элвуд.
— Я там никогда не был, — сказал Рован.
— А я был, — улыбнулся Гевин.
Элвуд был не укрепленным господским домом, а усадьбой преподобного отца Хепберна, родственника Босуэла.
Усадьба была красивая, но постройки расположены беспорядочно. По лужайке бродили овцы и цыплята. Хозяйский дом был окружен очень симпатичными хижинами под соломенными крышами.
Преподобный Хепберн явно был предупрежден об их приезде, потому что ждал их перед своим жилищем, готовый встретить Гвинет. Это был крепкий человек с густыми темными волосами, которым седина придала оттенок стали. Все вокруг него выглядело таким же суровым и строгим.
Солдат королевы разместили в окрестных хижинах, горничную поселили на чердаке, а сама Гвинет узнала, что будет обедать вместе с хозяином и жить в его доме.
Преподобный Хепберн был вежливым человеком, но он твердо решил прочесть своей гостье наставление. Пока подавали обед из нескольких рыбных блюд, он говорил о положении в стране.
— Мы очень обрадованы — я даже смею сказать, мы ликуем по поводу рождения нашей дорогой Марией наследника, который еще больше прославит нашу страну. Но мы все должны внести свой вклад в то, чтобы все шотландцы смогли жить мирной жизнью.
— Разумеется, — пробормотала Гвинет, пытаясь при этом понять, к чему он клонит.
— Это значит, что мы все будем повиноваться королеве, — твердо заявил он и, к изумлению Гвинет, сурово указал на нее своей вилкой. — Нас всех связывает долг, миледи. Воображение не играет никакой роли в действительной жизни. Предателей не будут терпеть.
Гвинет знала, что должна просто оставаться спокойной.
— Если вы имеете в виду лорда Рована, то он не предатель. И я не верю, что Мария в глубине сердца считает его предателем: она ведь не конфисковала его земли, преподобный отец.
Глаза священника сузились.
— Значит, вы такая же, как эти жалкие люди, которые не видят правду и кричат его имя на улицах, — с отвращением произнес преподобный Хепберн.
— Он будет отомщен.
— Отомщена будет королева, — улыбнулся священник. — Если он появится здесь, то обещаю вам, что мы быстро и легко решим проблему, которую он создал для королевы: мы пришлем ей его мертвое тело.
— Она никогда не давала согласия на убийство. Вы в своем уме?
— Любой человек обязан сражаться, чтобы защитить свой дом и свои земли.
Гвинет встала. Этот человек был ей так отвратителен, что она была не в силах продолжать беседу.
— Я сегодня устала в дороге, поэтому прошу у вас прощения, но мне придется уйти.
Священник тоже встал, и она поняла, что он хотел ускорить развязку. Однако, разыскивая спальню, которую ей выделили, Гвинет шла слишком быстро. Спальня находилась на первом этаже, в восточном крыле дома.
К ней пришла горничная, служившая ей во время заточения, — молодая девушка по имени Одри. Но Гвинет вежливо попросила, чтобы та оставила ее одну. Она плохо знала Одри и чувствовала, что присутствие этой девушки не поможет ей и не утешит ее. Как ей хотелось, чтобы рядом с ней снова была Энни! Но Энни сейчас была нужна Дэниелу, и этого Гвинет не могла отрицать.
У преподобного Хепберна все же нашлось одно хорошее качество — склонность к иронии. Он прислал ей в комнату грубую деревянную ванну с горячей водой, намекая без слов, что ей следует смыть с себя грехи.
Оставшись наедине со своими мыслями, Гвинет то и дело переходила от гнева к отчаянию. Она думала, что мир — это сумасшедший дом, полный лжи и сплетен, лжецов и честолюбцев, которые лезут вверх и хотят лишь одного — утолить свою алчность.
Проведя в воде немало времени и уже наверняка смыв в ней много грехов, — правда, не тех, которые находил у нее хозяин дома, — она вышла из ванны, оделась в мягкую льняную ночную сорочку и легла в постель, желая побыстрее уснуть.
Но это оказалось непросто.
Видимо, преподобный Хепберн решил, что она искупит еще несколько грехов, если он даст ей самый жесткий и комковатый матрас, который у него есть.
Гвинет спросила себя: согрешит ли она, если мысленно пошлет его к черту?
Усадьба стояла в долине с пологими склонами и даже при тусклом свете слабой луны была прекрасна. Эта малая частица той страны, которую Рован так любил, воплощала в себе все ее очарование.
Они подошли к усадьбе пешком, а коней оставили в окружавшей ее роще под охраной одного из солдат. В усадьбе было тихо. И она не охранялась.
Рован был уверен, что отряд королевы не ожидал никаких неприятностей. Этим людям было поручено доставить к королеве одну из ее фрейлин. У них не было причин ждать беды, поэтому Ровану и его спутникам было достаточно легко изучить дом и найти вход.
Гевин, как всегда, был справа от него, когда они влезли в дом через окно прихожей. Рован нашел комнату, где спал священник. Преподобный отец храпел во сне, и этот звук раздавался в пустой спальне, как весенний гром. Рован закрыл дверь и пошел дальше вдоль зала. На всех дверях изнутри были засовы, и он молился, чтобы Гвинет не считала, что находится в опасности, и не заперла свою дверь на ночь.
Наконец он нашел ее комнату. Дотронувшись до двери, он облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил Бога: дверь легко открылась.
Едва он увидел Гвинет в свете луны, время перестало существовать. Когда он расстался с ней, она спала так же, как теперь, распустив волосы, и они так же раскинулись на подушке и блестели в свете догорающих в камине углей, как золотой огонь. Она была похожа на ангела и сирену одновременно: ее одежда была белой и обтягивала тело, позволяя угадать красивые формы, гибкость и совершенство того, что скрывала.
Несколько долгих секунд он стоял в проеме двери, потом бесшумно закрыл ее, доверившись Гевину, который сторожил в зале. И все же ему потребовалось время, чтобы закрыть засов.
Потом он подошел к Гвинет и сел рядом с ней. Он увидел, что ее щеки блестят от влаги, и догадался, что она, должно быть, плакала перед сном. Рован немного помедлил, набираясь решимости: со времени своего приезда в Шотландию он много слышал о том, что она собирается замуж за одного из новых любимцев королевы.
Но он слышал и о том, что сам женился, а более нелепого слуха не могло быть. Ему приходилось спрашивать себя, хватит ли у Гвинет силы ума и веры, чтобы понять, что есть люди, которым доставляет наслаждение порочить других, когда они сами в милости у правителей, и что такие люди быстро придумывают ложь.
Гвинет открыла глаза.
Он был наготове и успел закрыть ей рот ладонью, чтобы она не закричала. Но она не крикнула, а только посмотрела на него.
— Я вижу сон, — прошептала она.
Он подавил готовый вырваться крик, наклонился к ней, и его губы оказались как раз над ее губами.
— Тогда позволь мне видеть его вместе с тобой, — прошептал он.
Он знал, что потом должен будет снова заговорить, что им нужно так много сказать друг другу. Но чувства обоих были слишком сильны. Его губы коснулись ее губ, мысли и слова были вмиг забыты: оба дрожали от страсти. Им казалось, что они были в разлуке целую вечность, и все же губы Гвинет так жадно и с таким желанием ответили на его поцелуй, что Рован почувствовал: мир становится нормальным. Он лег рядом с ней, его ладони начали скользить по льняной сорочке. Гвинет повернулась к нему, прижалась сильнее, и их губы слились в порыве страсти… Ее руки обнимали его, эти прикосновения разожгли в нем безумный огонь. Время, место и даже то, будет ли он жив, — все потеряло значение. Их губы наконец разомкнулись, но лишь для того, чтобы дарить лихорадочные поцелуи.
Он ощутил ее груди под своими пальцами и губами, и непреодолимое желание охватило его с новой силой. Нежная игра ее ладоней и языка была невыносима. Наконец они с бешеной силой соединили свои тела посреди клубка сброшенной одежды. Она двигалась, прижимаясь к нему, — то огненная дуга, то извивающийся луч солнца. Это был пир для его изголодавшихся чувств, и одно блюдо сменялось другим так быстро, что его возбуждение стало диким буйством страсти и заполнило его целиком.
Он был так удовлетворен и пресыщен любовью, что не сразу услышал стук в окно. Гвинет быстро села на кровати и пристально посмотрела на него при свете огня. В ее глазах была тревога.
— Рован!
Он услышал предупреждающий крик Гевина: надо было спешить.
Рован встал, быстро привел в порядок свою одежду. Он оставил Гевина в коридоре, почему же он оказался под окном?
— В доме большая суматоха. Солдаты королевы просыпаются и берутся за оружие, — сообщил Гевин.
И в это время раздались тяжелые удары в дверь. Гвинет была уже на ногах и смотрела на него.
— Уходи отсюда! — настойчиво шепнула она.
— Ты должна пойти со мной.
К его изумлению, она шагнула назад, и он увидел в ее взгляде муку.
— Нет, — последовал ответ.
— Да! — настаивал он.
— Леди Гвинет! — позвал кто-то из коридора.
— Уходи! — приказала она Ровану и толкнула его в грудь. — Уходи, я… я выхожу замуж. А теперь уходи, дурак! Ты что, хочешь потерять голову на плахе или висеть в петле, как простолюдин? Уходи!
Рован скрипнул зубами. Он совершенно не представлял, что могло выдать их и вызвать такую сумятицу среди ночи.
— Ты пойдешь со мной.
— Клянусь: если ты еще раз коснешься меня, я закричу. Тогда ты увидишь, как твои люди умрут тяжелой смертью, а потом сам умрешь с позором, — предупредила она. — А теперь иди отсюда.
— Леди Гвинет! — на этот раз крик из коридора был громче.
— Уходи! Ты изгнан и находишься вне закона. Ты предал королеву, и я презираю тебя, — холодно сказала Гвинет. — Я выйду замуж за подходящего лорда законно, а ты всегда будешь моим врагом.
Даже если бы она дала Ровану пощечину, он не был бы так ошеломлен.
Потом она подошла к двери, готовясь открыть ее, и крикнула:
— Я здесь. Вы разбудили меня. Пожалуйста, дайте мне время надеть платье.
Ровану так хотелось повернуть ее лицом к себе и заявить, что она его жена и он никогда не был предателем. Но тут он услышал крик Гевина и понял, что один из королевских охранников напал на его верного друга.
Тогда Рован выпрыгнул из окна. Он рассчитывал, как и прежде, обойтись без убийства и поэтому лишь сильно ударил нападавшего по голове. Гевин встал на ноги невредимый.
— Ради бога, объясни, что произошло? — спросил Рован, помогая другу удержаться на ногах. Охранника он оставил лежать ничком под окном.
— Народ вооружается, — ответил Гевин. — Когда я был еще в доме, приехал гонец и разбудил хозяйскую семью. Генри Стюарт, лорд Дарнли…
— Что с ним?
— Он убит, — ответил Гевин.
Как только Рован ушел, Гвинет торопливо натянула на себя платье. И стала отпирать засов, но так дрожала, что едва смогла сдвинуть его с места.
— Откройте дверь, леди! Вы в большой опасности!
Засов поддался.
Она отступила назад, но преподобный Хепберн все равно чуть не налетел на нее. Он с тревогой оглядывал комнату, и в руке у него был меч.
— Что случилось?! — крикнула Гвинет.
— Один Бог знает, что сейчас происходит. Вся страна бурлит. Этой ночью страх крадется по нашей земле. Дарнли убит, и каждый подозревает других в этом преступлении.
Она изумленно ахнула, и мороз пробежал у нее по коже.
— А… королева?
— Она не была вместе с мужем. Мария Стюарт в безопасности.
Немного прищурившись, священник внимательнее осмотрел комнату. Как раз в этот момент к ним большими шагами подошел один из солдат королевы.
— Леди Гвинет в опасности. Я не знаю, кто может желать ей зла, но под окном стоял какой-то человек. Когда один из моих ребят хотел сбить его с ног, на него напал другой.
— Что вам известно об этом? — спросил священник.
Гвинет покачала головой и сделала вид, что ей страшно.
— Теперь я в безопасности?! — воскликнула она словно в отчаянии.
— Успокойтесь, дорогая леди, — сказал начальник сопровождавшего ее отряда. — Мы окружим дом и дадим вам возможность одеться, а потом…
— Вы никого не поймали? Вы не знаете, кто хотел мне зла?! — крикнула она, притворяясь, что испугана.
Начальник охраны виновато опустил голову.
— Нет, миледи. Они налетели как бешеные и исчезли в лесу.
— Скольких людей вы потеряли? — прошептала она.
— Ни одного, только один жалуется на головную боль.
— Прошу вас, как только рассветет, давайте уедем отсюда. Нам нужно в Эдинбург, — попросила она.
— Хорошо, леди, — согласился начальник охраны и вышел из комнаты.
Преподобный Хепберн посмотрел на Гвинет пристально и недоверчиво, но ему не в чем было ее обвинить. У него не было доказательств, только подозрения, поэтому она просто пожелала ему спокойной ночи.
— Больше не запирайте свою дверь. Мы должны иметь возможность войти к вам, если опасность возникнет снова.
Гвинет согласилась оставить дверь незапертой и попросила поставить часового у нее под окном.
Священник согласился на это и наконец оставил ее одну. Гвинет, дрожа, закрыла дверь и, шатаясь, дошла до кровати. Эта постель казалась такой грубой и жесткой, но в ней она пережила сказочное чудо. Гвинет уже стало казаться, что все случившееся было сном.
Нет, это не был сон: сейчас, кажется, жизнь сама стала страшней кошмарного сна.
Рован приходил и ушел невредимым. Но Гвинет знала: чтобы убедить его уйти, она разбила ему сердце. Она знала, народ поддерживал его. А теперь супруг Марии мертв. Убит.
Когда Гвинет представила себе возможные последствия этой смерти, кровь словно застыла у нее в жилах — ужасное горе тяжелой волной накрыло ее. Она должна беспокоиться о королеве и о положении дел в стране. Но вместо этого она боялась только за одного человека — за Рована.
И еще она боялась за себя. Поймет ли Рован когда-нибудь, в каком ужасе она была, как дрожала за его жизнь? Или он поверит, что она так же, как королева, предала его?
Гвинет не плакала, но не смогла уснуть. Она просто просидела на кровати всю ночь, оцепеневшая и дрожащая.
Когда леди Маклауд приехала ко двору, ее сразу же провели к королеве. Мария выглядела спокойной, и было не похоже, чтобы она давала волю истерическим слезам. Она как будто оцепенела.
— Дорогая моя Гвинет! — воскликнула она, вставая, когда фрейлина низко присела в поклоне.
Потом королева прижала девушку к себе и горячо обняла, словно она никогда не говорила ей ни одного жесткого слова.
И Гвинет обняла ее в ответ.
— Убийство, — прошептала королева. — Оно отравляет мою жизнь, как зараза.
Гвинет не стала оспаривать ее слова. Пока они ехали в Эдинбург, к ним поступали одна за другой новости. Был какой-то заговор — что-то, связанное с порохом и взрывом. Дарнли, который был болен и отдыхал в местечке под названием Керк о'Филд, в доме, принадлежавшем королеве, но собирался на следующий день вернуться в Холируд, должен был неминуемо умереть во время этого взрыва. Но этого не случилось. Его нашли вне дома — задушенным.
В этом была какая-то ирония. Королева со временем стала презирать своего мужа. Она терпела его, не скрывая при этом своего недовольства, лишь для того, чтобы весь мир признал, что ее сын-младенец Джеймс, несомненно, родился в законном браке.
— На его месте могла оказаться я! Если бы не маскарад, я должна была находиться там вместе с Генри.
Это правда. Несмотря на все свое старание быть сильной и честной, Мария нажила себе врагов. А непостоянные лорды начали снова менять свою позицию. В конце концов, у Шотландии теперь есть наследный принц — законный сын Марии и Генри. Законный и признанный наследник — и ему всего несколько месяцев от роду.
Теперь Дарнли умер.
Они действительно живут в опасное время.
Рован остался в горном краю, но не жил в своем поместье, чтобы не навлечь на тех, кого он любил, гнев могущественных приближенных королевы. Ему было нетрудно найти в этих местах поддержку, и место, где он скрывался, было защищено благодаря верности шотландцев своей семье. Сейчас он и его люди жили у одного семейства из клана Мак-Грегор в их поместье, которое называлось Хай-Тирни. Оно состояло из крепости, возвышающейся на голых скалах, и множества ферм вокруг. Крепость и фермы были окружены горами целым лабиринтом пещер, где в течение многих веков приходилось укрываться многим знатным шотландцам.
На участке был склон, где выступала на поверхность грубая каменная порода. Рован поднялся на гряду высоких холмов, возвышавшихся над морем, и теперь сидел на вершине одного из них, погрузившись в мрачные раздумья. Дул отвратительный ветер, холодный и сильный, но Рован почти не чувствовал его. Вдали от него горы были покрыты снегом, но у его ног земля была зеленой. Он жевал травинку и понимал, что должен сейчас обдумать свое обращение к королеве. Что бы он ни написал ей в письме, он должен очень осторожно подобрать слова.
«Она рисковала моей жизнью: меня могли арестовать! И рисковала моими людьми!» — гневно думал он. Он никак не мог поверить в это.
Гвинет сказала, что намерена выйти замуж за того, кого ей выбрала королева.
Один внутренний голос предупреждал Рована, что женщины непостоянны, но другой напоминал ему о том, как горячо они любили друг друга, и говорил, что Гвинет поступила так от страха и для того, чтобы защитить его.
Они не успели поговорить. Это была ошибка. Но может быть, в том, что произошло между ними, крылось больше значения, чем в любых словах.
Правда, это могла быть просто встреча двух существ разного пола, которые изголодались по плотской близости.
Он отбросил эту мысль. Когда-то он искал этих простых плотских удовольствий. В то время как Кэтрин тяжело заболела, ему были очень нужны телесные ласки, которые бы не имели никакого значения, не влияли бы на его любовь к жене. То, что случилось между ним и Гвинет в той постели, было гораздо больше, чем простое плотское удовольствие.
Он скрипнул зубами и встал лицом к хлеставшему, как плеть, ветру.
Сейчас он должен выиграть время. С каждым днем его все больше уважают здесь, хотя он не может точно сказать почему. Супруг королевы мог назвать его предателем, а королева проклясть, но он, несмотря на это, становится героем для народа. Он горько усмехнулся, подумав, что воздерживался от убийств, а его все-таки обвинили.
Наконец он смог переключить свои мысли на то, как ему лучше приблизиться к королеве Марии.
Сорок дней она будет официально соблюдать траур. В это время Гвинет будет рядом с ней, и никакие важные решения не могут быть приняты.
А потом… Один Бог знает, куда подует ветер.
