Глава 15
Луна была видна с правого борта самолета. Кили смотрела в окно с левой стороны, так что для нее только слабый серебристый свет немного рассеивал мрак ночи. Звезды казались такими далекими. А облака внизу походили на толстое непроницаемое одеяло.
— Ты спишь? — Вопрос вывел Кили из ступора, и, повернув голову, она увидела перегнувшуюся через проход Бетти Оллуэй. Репортер, сидевший в начале полета рядом с Кили, воспринял невежливое молчание Кили за нежелание говорить и пересел на другое место, так что она осталась в одиночестве.
— Нет, — ответила она на вопрос приятельницы.
— Не возражаешь, если я с тобой посижу?
Кили кивнула и убрала плащ, который положила на соседнее сиденье, чтобы туда никто не сел.
— Что делает Билл? Спит?
— Да, — ответила Бетги. — Он очень расстраивается из-за того, что так быстро устает. Мне придется присматривать за ним, чтобы он не слишком переутомлялся на первых порах дома. Уверена, что он будет пытаться, впрочем, как и руководство армии, забыть последние четырнадцать лет за несколько недель. Я намерена бороться на два фронта, чтобы этого не произошло.
— Думаю, ты имеешь право на некоторое собственничество, — отозвалась Кили с сердечной улыбкой.
Какое-то время они сидели молча, испытывая некую неловкость. Кили не могла забыть удивленного выражения лица Бетти, когда та увидела, как они с Даксом выходили из такси ранним утром. Удивительно, что она вообще с ней заговорила. После всех тех горестей, которые они претерпели вместе, Кили очень не хотелось бы потерять дружбу женщины, которой она так долго восхищалась.
— Кили, — неуверенно произнесла Бетти. — Не хочу вмешиваться в чужие дела, если в моем вмешательстве нет необходимости, но мне кажется, что тебе нужно с кем-то поделиться. Это так?
Кили откинулась на сиденье и на мгновение прикрыла глаза, прежде чем ответить.
— Наверное, я просто испытываю разочарование. Прошедшие три дня показались мне вечностью, и я чувствую себя совершенно изнуренной. А я всегда плохо переносила усталость. — Она попыталась улыбнуться, но это оказалось пародией на улыбку.
— Нет, Кили. Здесь кроется нечто большее, чем просто усталость. Мне кажется, что это в значительной мере связано с Даксом Деверексом. — Она наклонилась над разделявшим их свободным сиденьем и, взяв Кили за руку, спросила: — Ты влюблена в него?
Кили испытывала соблазн солгать, горячо все отрицать. Но какой в этом смысл? Бетти так часто видела их вместе, что непременно должна составить все части головоломки вместе и сложить в единую картину. Она слышала наводящие провокационные вопросы Ван Дорфа. Бетти уже достаточно много знает о ней. Кили повернула голову к приятельнице. Встретившись со взглядом Бетти, она решительно ответила:
— Да, я влюблена в него.
— А-а-а, — задумчиво протянула та. — Я так и думала. Можно ли мне переступить границы любознательности и спросить: с каких пор?
— С той самой ночи, когда я прилетела в Вашингтон на слушания подкомиссии. Мы познакомились в тот вечер в самолете. Я тогда не знала, что он вошел в состав комитета, а он не знал, что Кили Престон и миссис Марк Уилльямз — одно и то же лицо.
— Понимаю.
— Не думаю, что ты можешь понять. Я… мы… это никогда не входило в наши намерения. Мы оба боролись с этим чувством. Особенно я. Но…
— Не стоит находить оправдания любви, Кили. — Она продолжала держать Кили за руку, с рассеянным видом поглаживая ее, и поинтересовалась: — А он знает, как ты к нему относишься?
— Не знаю. Думаю, что должен знать, но я… Мы поссорились. Он сделал нечто… — Она потерла лоб свободной рукой. — Впрочем, это не имеет значения. Отношения между нами невозможны по множеству причин.
— Главная причина? — задала наводящий вопрос Бетти.
Кили посмотрела на нее с удивлением:
— Главным образом потому, что я все еще замужем и не знаю, жив ли мой муж или умер. Твоя ситуация изменилась, Бетти, а моя нет, не забыла? — Ей самой был неприятен саркастический тон, которым она заговорила, и она с раскаянием добавила: — Извини. Пожалуйста, Бетти, извини. Я сама не знаю, что говорю.
— Не стоит извиняться, Кили. Мне кажется, я понимаю внутренние эмоциональные противоречия, которые ты испытываешь. Думаю, ты уже настрадалась в достаточной мере. Может, тебе следует похлопотать о том, чтобы Марка объявили погибшим, и выйти замуж за своего конгрессмена.
Если бы Бетти заявила, будто собирается выпрыгнуть из самолета, Кили, наверное, так бы не удивилась. После всех этих лет совместной борьбы во имя пропавших без вести, после заявлений о том, что они никогда не откажутся от надежды на то, что их мужья, в конце концов, вернутся, Кили просто не могла поверить своим ушам.
— Ты не можешь говорить так всерьез.
— Нет, могу, — решительно возразила Бетти.
— Но…
— Позволь мне кое в чем признаться, Кили. В эти прошедшие несколько лет я использовала тебя в своих целях. Нет-нет, дай мне закончить, — заторопилась она, когда Кили попыталась возразить. — Ты принесла нашему делу огромную пользу. Ты стала для нас идеальным представителем. Ты яркая, красивая, удачливая. С тобой мы получили больше доверия, чем мы и воспользовались в полной мере. Когда ты стала нашим представителем, мы перестали выглядеть толпой истеричек.
С момента нашей последней поездки в Вашингтон я испытываю угрызения совести по поводу того, что поощряла тебя, хотя и ненавязчиво и без злого умысла, принести свою молодость, жизненную энергию и любовь в жертву памяти Марка. Я даже помню, как предостерегала тебя не рисковать своей репутацией, связавшись с таким человеком, как Дакс.
— Я никогда не делала ничего против своей воли, Бетти. Я испытывала, да и сейчас испытываю такие же сильные чувства, как прежде, и настроена столь же решительно.
— Но теперь у тебя есть другое дело, такое же важное, которое ты должна поддержать. Если ты любишь этого человека, а я думаю, ты любишь его, иначе ты не терзала бы себя чувством вины, тебе следует быть рядом с ним, Кили. И если его поведение может служить верным индикатором, думаю, ваши чувства взаимны. Ты нужна ему. Он живой, и он здесь, рядом, во плоти и крови, а Марка нет и, возможно, никогда не будет.
Кили бросила на приятельницу сердитый взгляд:
— Как ты можешь такое говорить? Меньше недели назад ты не имела ни малейшего представления, что Билл вернется домой. А он здесь. Ты ждала его все эти годы, была верна ему. — К своей огромной досаде, она никак не могла сдержать слезы, катившиеся по щекам.
— Да. Но у меня есть трое детей, о чем не следует забывать. К тому же я провела с Биллом десять прекрасных лет, которые не так легко забыть, как несколько недель. Мы прожили вместе жизнь, а вы с Марком — нет. Я не могу указывать тебе, что тебе делать, Кили, могу только сказать одно: если хочешь быть с Даксом, будь с ним. Не приноси навсегда в жертву свое и его счастье.
Кили покачала головой, уже не чувствуя слез, которые продолжали катиться по щекам:
— Слишком поздно, Бетти. Я не согласна с тобой и не могу оставить дело, во имя которого так долго боролась. Не могу я так просто взять и бросить ПРНС. Многие по-прежнему зависят от меня, особенно теперь, когда эти пропавшие без вести солдаты вернулись. У нас появилась новая надежда, возможно, появятся новые пути расследования, о которых мы прежде не подозревали. Но даже если отложить все это в сторону, мы с Даксом были обречены, прежде чем все это началось. Если даже между нами была сначала какая-то искра любви, теперь она исчезла.
Она посмотрела на Бетти, и та подумала, что никогда еще не видела выражения такой печали и разочарования на столь молодом лице.
— Я преодолею эту депрессию, как только вернусь домой, в Новый Орлеан, и снова приступлю к работе.
Кили не представляла, каким ошибочным окажется подобное мнение. Она так устала от всего произошедшего в Париже и от бессчетных интервью, которые ей пришлось дать во время короткой остановки в Вашингтоне, что по прибытии домой сняла телефонную трубку, забаррикадировалась в своей квартире и проспала почти двадцать четыре часа.
Когда она, наконец, проснулась, то обнаружила, что Масленая неделя в полном разгаре. Найти место для парковки невозможно. Ждать столик в ресторане можно часами. Чтобы пройти по тротуару, приходилось обходить вокруг площадок и стараться увернуться от кутил, пьяных и шумных. В ее теперешнем настроении подобные потехи не могли вызвать ничего, кроме отвращения.
Она позвонила директору, умоляя предоставить ей несколько дней отпуска, которые она заработала. Получив от него недовольное согласие, она погрузила вещи в машину и поехала в Миссисипи навестить родителей.
Они почувствовали ее плохое настроение и ходили вокруг нее на цыпочках. Она хорошо ела, так же хорошо спала, когда позволяли сны, но подолгу гуляла в одиночестве по берегу залива. Короткое посещение дома инвалидов, где жила миссис Уилльямз, почти полностью разрушило накопленные ею силы, и она вернулась оттуда с ощущением, что в мире никогда не воцарятся порядок и справедливость.
Когда она вернулась на работу, все стали обращаться с ней с чрезмерной, почтительной добротой. Она казалась себе душевнобольной, только что выпущенной из психиатрической больницы. Ей были отвратительны покровительственный тон, которым с ней разговаривали, исполненные жалости взгляды и наигранная веселость.
Николь, не переносившая никаких депрессий, избегала общения с Кили, за исключением нескольких сочувственных разговоров по телефону. Разговоров о Даксе Деверексе она не заводила. Только однажды упомянула, что прочитала о его популярности, которая еще больше возросла в результате его деятельности на благо вернувшихся военнопленных. Кили никак не прокомментировала ее замечание, Николь поняла намек и оставила эту тему. С одного взгляда на Кили становилось ясно, что ее самообладание стало тоньше яичной скорлупы. Николь, как и все прочие, не хотела взять на себя ответственность за то, чтобы разбить ее.
Николь избегала Кили в течение трех недель, затем напросилась на обед.
— Ты не поверишь — у меня не назначено ни одного свидания на субботний вечер. Приду к тебе на обед. Приготовь запеканку из спагетти с этим восхитительным жирным сыром.
Кили рассмеялась:
— Чего не люблю, так это застенчивых гостей. Чего еще тебе хотелось бы?
— Ту слоеную шоколадную штучку со сливочным сыром и орехами пекан.
— Что еще? — сухо осведомилась Кили.
— Французские булочки.
— Что-нибудь еще?
— Нет, — небрежно бросила Николь. — Вино я сама принесу.
Что она и сделала. В семь часов вечера того же дня Кили в джинсах и хлопчатобумажном спортивном свитере открыла дверь столь же небрежно одетой Николь, несшей в обеих руках по бутылке вина.
— Это будет нечто! Я намерена наесться до потери сознания. Если у девушки не назначено свидание на субботний вечер, у нее может быть только одно утешение — послать к черту свою диету. К тому же меня вчера вырвало, и я весь день не могла проглотить ни кусочка. Так что я заслуживаю пир.
— Надеюсь, ничего серьезного или заразного, — заметила Кили, провожая Николь в кухню.
— Думаю, нет. Наверное, просто один из тех вирусов, которые проходят за двадцать четыре часа.
— Но на всякий случай не дыши в мою тарелку.
— Ты просто подготовь ее и… — Она оборвала фразу, не договорив, так как в дверь позвонили. — Черт! Кто бы это мог быть? Я чертовски отвратительно выгляжу и не хочу, чтобы кто-нибудь меня видел.
— Не знаю, кто это может быть, — заметила Кили. — Я больше никого не приглашала.
— Кто бы то ни был, я избавлюсь от него. Не намерена ни с кем делиться этой вкуснятиной.
Николь выскочила за дверь, а Кили отвлеклась на кипящие спагетти и повернулась только тогда, когда Николь окликнула ее каким-то непривычным для себе приглушенным голосом:
— Кили, там к тебе какой-то мужчина, солдат. — Ее голубые глаза смотрели с недоумением.
— Солдат? — пронзительно переспросила Кили и уронила деревянную ложку на столешницу.
Николь кивнула.
Пройдя мимо нее, Кили вытерла руки о посудное полотенце и прошла в гостиную. Солдат стоял и нервно вертел в руках фуражку. Он был худой, бледный, а желтоватым цветом лица напоминал человека, перенесшего недавно тяжелую болезнь. Его руки и ноги казались слишком большими на фоне худющего тела. Уши выглядели также ненормально большими под коротко, по-военному, остриженными волосами. Ему было около тридцати, хотя морщинки, пролегавшие в уголках рта, могли принадлежать значительно более старому человеку.
— Я Кили Престон Уилльямз, — представилась она. — Вы хотели видеть меня?
— Да, миссис Уилльямз. Я лейтенант Джин Кокс.
Произнесенное имя прозвучало слово удар, она, пошатываясь, отступила на шаг-другой и схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. В ушах так громко зазвенело, что она едва расслышала, как тяжело сочувственно вздохнула Николь. Не принимая от нее помощи, Кили попыталась взять себя в руки.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — хрипло сказала она.
Солдата явно огорчило, что его приход вызвал столь сильную реакцию. Все краски покинули лицо Кили, а губы приобрели какой-то синеватый оттенок. Он сел, а Кили буквально упала на стул и наклонилась вперед.
— Что привело вас ко мне?
Он бросил мимолетный взгляд на Николь, словно спрашивая совета, говорить ли что-то этой расстроенной до безумия женщине, и, лишь увидев ее кивок, снова перевел свой честный и открытый взгляд на напряженное лицо Кили.
— Я узнал о вас еще в Париже. Я тогда лежат в госпитале, но нас информировали обо всем происходящем. Кажется, это капеллан рассказал мне о ПРНС и обо всем прочем. — Он опустил глаза на руки, все еще теребившие фуражку. — События происходили с такой быстротой, что у меня все перемешалось в голове, и я не помню, кто что мне говорил.
— Извините, — мягко произнесла Кили. — Я не собиралась торопить вас. Не спешите и расскажите, ради чего пришли ко мне.
— Как я уже сказал, я узнал о вашей работе в ПРНС и о том, что вы в Париже. Извините, миссис Уилльямз, но разве конгрессмен Деверекс не передал вам того, что я рассказал ему в госпитале? В тот день, когда мы с ним пришли к выводу, что это, по-видимому, был ваш муж, пилот вертолета, на котором мы падали, я был уверен, что он сразу же отправится к вам и все расскажет.
Проигнорировав негромкий встревоженный вскрик Николь, Кили кивнула:
— Да, он говорил мне, но…
— Я видел его в Вашингтоне на прошлой неделе. Наконец-то и мне удалось добраться до дома, на пять дней позже, чем все остальные. Я был очень болен, — застенчиво добавил он. — Извините, я снова потерял нить. Я видел конгрессмена в Вашингтоне и спросил его, как вы приняли новость. Он ответил, что вы не уверены, что на том вертолете летел ваш муж. Я тоже точно не знаю, но я кое-что привез вам сегодня, то, что, возможно, поможет вам все прояснить для себя.
Он принялся рыться в нагрудном кармане, и сердце Кили глухо застучало. Этого не может быть! Но это было. Джин Кокс доставал из кармана медальон на серебряной цепочке. Она тотчас же узнала его.
— Марк Уилльямз, вместе с которым я падал, носил это вместе со своим жетоном. Перед тем как он… он… умер, он попросил меня передать это вам, если мне когда-нибудь удастся выбраться. Когда меня схватили вьетконговцы, у меня отобрали и мой и его жетоны, но этим они не заинтересовались и вернули его мне. Я хранил его все это время, хотя не был уверен, что у меня когда-нибудь появится возможность вернуть его вам, но я берег его и не обменял ни на еду, ни на что-либо еще. Я пообещал, что не сделаю этого. — Им снова овладела застенчивость, когда он протянул Кили потемневший медальон.
Ее пальцы так дрожали, что она с трудом смогла взять его. Она смотрела на медальон святого Христофора, который подарила Марку в день их свадьбы. Перевернув его на ладони, она прочла надпись, которую выгравировали ей за дополнительную плату: «Да хранит тебя Бог, муж мой». Здесь же стояла дата. Слезы выступили у нее на глазах, когда она принялась гладить большим пальцем потемневшее серебро.
— Это его, Кили? — тихо спросила Николь из-за ее спины.
Кили только кивнула, горло ее сжалось, и она не могла говорить.
Джин Кокс неловко поерзал на софе и сказал:
— Как жаль, что я не могу вам сказать, будто он не страдал, потому что он страдал. У него были перебиты ноги, и его постоянно рвало кро… Но он умер как герой. Даже с переломанными ногами, когда вертолет взорвался, загорелся и стал разваливаться, он старался позаботиться об остальных ребятах. Нас, кажется, было трое помимо него в том вертолете. Точно не помню. Я только помню, что мне пришлось с ним побороться, чтобы перетащить его с поляны под прикрытие джунглей. Когда наступил конец, он принял его спокойно, знаете ли. Он сказал что-то по поводу того, что лучше уж так, чем вернуться домой к вам калекой.
— Он ошибался, — хрипло сказала Кили.
— Да, мэм. Но, пожалуй, я понимаю, что он чувствовал. — Солдат снова громко откашлялся. — Моя… моя жена замужем за другим уже три года. Она приехала на прошлой неделе в Вашингтон, чтобы встретиться со мной. Я едва узнал ее. А она, похоже, вообще меня не узнала.
Кили подняла на него глаза:
— Мне очень жаль.
Он только пожал плечами, сжал руку в кулак, кашлянул в него, хотя, похоже, не испытывал в этом необходимости, затем встал.
— Что ж, по крайней мере, у вас будет теперь хоть какая-то определенность.
Кили подошла к нему и, не сдержавшись, нежно обняла его.
— Большое вам спасибо, — прошептала она ему на ухо, затем отстранилась.
— Я рад, что мне удалось сделать это. Жаль, что не могу ответить за всех остальных. Представляете, порой мы думали, что нас всего лишь двадцать шесть парней, которым удалось выбраться. Страшно подумать, что в сто раз больше солдат все еще числятся пропавшими без вести. Мы не имели об этом ни малейшего представления.
Он повернулся к двери.
— Лейтенант Кокс, у меня к вам еще один вопрос.
— Да?
— Вы показали конгрессмену Деверексу медальон святого Христофора?
— Да.
Кили сжала руки на груди.
— Что он на это сказал?
Бросив взгляд на Николь, солдат снова посмотрел на Кили.
— Он… он сказал, будет лучше, если я сам принесу его вам.
Перед тем как уйти, он записал адрес Кили, обещая поддерживать с ней связь. Он вызывался оказывать любую необходимую помощь ПРНС.
Когда он закрыл за собой дверь, Кили прижалась лбом к ней. Металл впечатался ей в ладонь, и она крепко сжала его.
— Иди присядь, — сказала Николь, обнимая ее за плечи и отводя от двери.
Кили позволила подвести себя к софе и упала на нее. Николь села рядом и принялась гладить ее по волосам и спине.
— Теперь ты знаешь, Кили. Мне очень жаль Марка, но теперь ты знаешь.
— Да.
— Я понимаю, сейчас очень тяжело, но через несколько дней ты почувствуешь такое облегчение, словно заново родилась на свет. Ты сможешь жить дальше. — Продолжая нежно поглаживать подругу, она спросила: — Кили, а Дакс рассказал тебе о Марке в Париже? — Кили кивнула. — И ты ему не поверила? — В голосе Николь прозвучало недоверие, не ожидала она от Кили подобной глупости.
— Да! — Николь словно отбросило — так стремительно вскочила Кили. — Я не поверила ему! — горестно воскликнула она.
— Почему ты не поверила ему? Ради бога, Кили, что с тобой?
— Не знаю, — простонала она, закрывая лицо руками. — Я думала, что он затеял со мной грязную игру и обманывает меня.
— Грязную игру? Обманывает?! Даксу Деверексу нет необходимости затевать грязные игры.
— Знаю, знаю, но я пребывала в таком замешательстве. Все это показалось мне настолько невероятным, мне казалось, что не могло быть таких совпадений, к тому же я чувствовала себя настолько виноватой… — Она стала путаться в словах и замолчала, когда поняла, какой промах допустила.
— Виноватой? Почему? — Кили попыталась избежать взгляда подруги, но Николь подошла к ней и обхватила ее лицо с обеих сторон руками. — Почему?
— Потому что я переспала с ним! — закричала Кили и оттолкнула Николь.
— Ну и что?! — тоже закричала в ответ Николь.
— Как что? — набросилась Кили на подругу в ужасе оттого, что та ее не понимает. — Я же еще была замужем за Марком. Я узнала о его гибели только после того, как провела ночь с Даксом…
— О нет! — Николь с раздражением откинула голову назад. — Только, пожалуйста, не говори мне, что испытываешь угрызения совести из-за того, что изменила человеку, который уже двенадцать лет как мертв!
— Но я же этого не знала…
— Ты уже это говорила, и мне надоело это слышать! — продолжала кричать Николь. — Надеюсь, ты не собираешься сказать, что, прожив двенадцать лет жизнью девственницы-весталки, ты снова приговариваешь себя к вечной чистоте. Ты спала с человеком, которого любишь! Твой муж умер двенадцать лет назад. Объясни мне, в чем твой грех.
— Ты не понимаешь, — с раздражением бросила Кили.
— Да, черт побери, не понимаю. Мне было бы наплевать на какую-то глупую неуравновешенную особу, которая упорно цеплялась бы годами за чувства горя и вины, как за своего рода одеяло безопасности, под которым можно укрыться. Но ты умная, полная жизни, красивая женщина, а в том, как ты растрачиваешь свою жизнь впустую, есть нечто жалкое. Сколькими престолами в небе может воспользоваться один человек? А? Надоела ты мне со своим самодовольным самопожертвованием. Подпитывай свои страдания, культивируй их до тех пор, пока они тебя не разрушат полностью, но на меня не рассчитывай. С меня довольно!
Она резко развернулась и, забрав свои бутылки вина с кухни, вылетела в дверь.
Ворочаясь в постели, Кили пыталась выбросить из головы видения, отключиться от звуков, вычеркнуть из памяти воспоминания, но они отказывались покидать ее. Уход Николь причинил ей боль. Выбросив все, что приготовила, Кили проплакала прошлой ночью до тех пор, пока не уснула. Все воскресное утро она провела, работая до седьмого пота во внутреннем дворике, — пересаживала растения. Но работу всю переделала и оказалась приговоренной к свободному времени, занятому размышлениями. Никогда еще она так не радовалась, когда часы показали, что пришла пора отправляться спать.
Но сон не приходил. Прокрутив в памяти свою ссору с Николь, она обратилась мыслями к тому утру, когда они с Даксом проснулись в объятиях друг друга.
Прежде чем покинуть маленький отель, они решили воспользоваться ванной, которой так гордилась хозяйка.
— Давай побалую тебя, — прошептал он, когда они стояли лицом друг к другу в узкой европейской ванне.
— Мне никогда не предоставлялась хорошая цель для такой штуки, — сказала она о ручной насадке душа.
— А у меня есть потрясающая цель.
— Да уж конечно есть, — проворковала она, прижимаясь к его обнаженному телу.
Черные крылья его бровей выгнулись дугой.
— Кажется, я улавливаю двойной смысл?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — с невинным видом затрепетала она ресницами.
— Черта с два ты не понимаешь, — проворчал он и наклонился, чтобы включить кран. — Как ты хочешь? Погорячее или похолоднее?
— Погорячее.
— Вот горячий душ, — сказал он, и оба вскрикнули, когда на них полилась ледяная вода.
— Ты сделал это нарочно, — стала обвинять его она, когда температуру воды удалось, наконец, отрегулировать и к ней вернулась способность дышать.
— Нет, клянусь, ненарочно. — Он рассмеялся, когда ее ногти впились ему в грудь.
Когда они стали мокрыми, то взяли мыло и принялись намыливать друг друга и делали это до тех пор, пока не стали оба похожи на снежных людей.
— Ты, кажется, намерен смыть здесь всю кожу, — заметила она, когда он, уделяя слишком большое внимание ее грудям, принялся нежно тереть их своими мыльными пальцами.
— Тогда я, пожалуй, переберусь в какое-нибудь другое место.
К мыльным пальцам добавилась насадка для душа, и он принялся тщательно промывать каждое намыленное им место.
— Нужно побриться, — размышлял он вслух, рассматривая свое отражение в зеркале над раковиной и проводя рукой по челюсти.
Они вылезли из ванны и принялись вытирать друг друга пахнущими свежестью пушистыми полотенцами.
— Конечно, нужно, а то ты выглядишь как пират.
— Как ты думаешь, как люди будут реагировать на бородатого конгрессмена?
— Отрасти — посмотрим.
— Может, я и сделаю это. Но ты уверена, что хочешь это? Она может оказаться ужасно колючей.
— Придется заранее условиться, что мы не будем целоваться и делать ничего такого, пока ты ее отращиваешь. Сколько времени уходит на то, чтобы отрастить хорошую мягкую бороду? Несколько месяцев?
— Я произведу на тебя впечатление своей небывалой мужественностью, если мне удастся сделать это за пару недель? — Его самодовольная усмешка напомнила о Томе Сойере. Современный Том Сойер и его Бекки Тетчер.
— Нет, — дерзко ответила Кили и выскользнула из ванной.
Он догнал ее за дверью, развернул к себе лицом и заставил пятиться по направлению к кровати до тех пор, пока она не уперлась в край кровати и не упала на нее.
— Тогда мне придется придумать еще что-нибудь, чтобы произвести на тебя впечатление.
Его рот рассеянно блуждал по ее животу, электризуя все ее тело.
Затем он смягчился, пересекая дельту ее живота и оставляя на своем пути нежные влажные поцелуи. Ее бедра узнали волнующую шероховатость его поросших щетиной щек. Она горела, горела в огне, и его губы одновременно добавляли огня и сами таяли в нем. Пальцы ее погрузились в его волосы. Она снова и снова выкрикивала его имя, хотя не была уверена, произносит ли его вслух.
Он поднялся с колен и медленно опустился на ее тело. Его небритый подбородок оцарапал ей кожу, вызвав чувственную дрожь. Он задержался на ее груди — язык неторопливо ласкал соски, в то время как руки любовались полнотой округлых форм. Когда он оказался лицом к лицу с ней, и его тело вытянулось вдоль ее тела, властно заявляя о своей потребности меж ее бедер, он спросил:
— Ну как, произвел впечатление?
Теперь Кили, уткнувшись в подушку, пыталась выплакать свое мучение. Сможет ли она когда-нибудь забыть? Нет, нет. Та ночь, тот рассвет были самыми драгоценными в ее жизни. Ночь, которую она провела с Даксом, ничуть не походила на ночи с Марком. Та страсть была тайной и под покровом одежд и тьмы.
Они же с Даксом резвились обнаженными, не испытывая ни смущения, ни стыда. Она могла бы узнать его темное мускулистое тело с помощью прикосновений и по запаху. Он близко узнал каждый дюйм ее тела. Она не знала, что значит любить и быть любимой мужчиной, до тех пор, пока не провела эту ночь с Даксом.
Теперь, когда она познакомилась со всеми наслаждениями, которые он мог даровать ей, а она вернуть ему, все тело ее пульсировало от желания соединиться с ним. Она жаждала его жарких, страстных поцелуев так же, как и нежных. Она страстно желала снова услышать над своим ухом его прерывистое дыхание и тихие слова любви.
— Я люблю тебя, Кили.
Она видела его лицо, когда он произносил эти слова. Так почему же она в тот момент не бросилась в его объятия, умоляя никогда не отпускать ее?
А теперь слишком поздно. Она понимала, что его застывшее лицо и сверкающие черные глаза, взглядом которых он пронзил ее, когда она обвинила его во лжи, означали, что, как бы сильно он ее ни любил, она убила эту любовь своими сомнениями. Если бы даже она позвонила ему и попросила прощения, он никогда не полюбил бы ее снова. Он не сможет забыть то, что она высмеяла его, когда он пытался сообщить ей нечто важное, способное изменить их дальнейшую жизнь. Николь права — она дура.
А может, все-таки позвонить ему? Отбросить все страхи и сомнения, позвонить ему и попросить прощения? Да!
Она уже протянула руку к телефону, когда в голову пришла другая мысль. Он знал, что Джин Кокс привез ей медальон! Что же сказал солдат? Он сказал, что будет больше смысла, если я отдам его вам сам. Дакс знал, но он не попытался сообщить ей. Он знал, что она свободна, но даже не попытался воссоединиться с ней.
Она была свободна, а он — нет.
Он по-прежнему претендует на место в Сенате. Она видела его фотографию с Маделин Робинз в воскресной газете. Маделин устроила роскошный вечер по случаю его возвращения из Вашингтона.
Так что, пока Кили выслушивала рассказ Джина Кокса, Дакс веселился с Маделин. В то время как ее лучшая подруга, высмеяв, покинула ее, он танцевал с Маделин. Смеялся.
Он утверждал, будто любит ее. Может, и любил. Но будет ли полезно для него впустить сейчас ее в свою жизнь? Как это повлияет на его карьеру? Имя Кили Престон слишком свежо в памяти публики. Ей предстоит в ближайшем времени официально объявить о смерти Марка, но люди видели их с Даксом еще до возвращения пропавших без вести. Они станут темой для сплетен и досужих размышлений. Они не вышли еще из тени скандала.
Ему нужна женщина типа Маделин, которая поможет ему добиться места в Сенате. Ему не нужна Кили Престон Уилльямз.
Ей казалось, что она может умереть, если его не будет в ее жизни, но ему в его жизни она может помешать.
Чувство долга и ответственность заставили ее встать с постели, когда в пять часов зазвонил будильник. Она машинально оделась и подкрасилась. Ей даже удалось выпить чашечку кофе перед тем, как выйти из дома и поехать к «Супердому».
Утро было теплым и влажным, в нем ощущалось приближение весны. У линии горизонта, там, где скоро взойдет солнце, теснились облака, но небо над головой было ясным. У нее было всего несколько минут на то, чтобы посмотреть на насыщенное лилово-серое небо, прежде чем она услышала гул лопастей вертолета и увидела, как он, словно гигантский комар, летит над домами деловой части города.
Джоу с легкостью посадил вертолет. Кили закрыла машину и побежала к вертолету. Ужасный ветер раздувал ее волосы и одежду, казалось, пытаясь сорвать ее, но она привыкла к подобному и знала, что он не причинит большого вреда.
— Доброе утро! — поднимаясь в вертолет, прокричала она, пытаясь перекрыть шум пропеллера.
— Привет, красотка, — поприветствовал ее Джоу. — Я принес пончики. Угощайся.
— Спасибо, — ответила она, пристегиваясь ремнем, и вертолет взлетел.
Утро проходило по заведенному распорядку. Ее первый выход в эфир состоялся в шесть пятьдесят пять, и она сообщила о том, что движение еще незначительное и что все развязки, ведущие к скоростным автострадам, свободны от пробок. Утро обещало быть прекрасным, если не принимать во внимание погоду.
Это произошло, когда она обменивалась шутками с диджеем во время своего второго включения — она услышала громкий хлопок, который прозвучал словно взрыв машины, затем наступила тишина, когда мотор вертолета словно умер мгновенной смертью.
— Боже всемогущий! — воскликнул Джоу.
Кили обернулась и увидела, что его руки стремительно перебирают рычаги управления. Она оборвала на середине свою фразу о предстоящем рок-концерте. Паника едкой волной подступила к горлу.
— Джоу! — закричала она. Ей так хотелось, чтобы он откинулся назад, перестал так неистово работать руками, улыбнулся и сказал ей, что все в порядке и под контролем.
— Эй, Кили, что там у вас произошло? У тебя лопнул воздушный шарик? — услышала она в наушниках шутливый возглас ведущего, но он уже казался ей чем-то нереальным.
— Джоу! — снова закричала она, когда вертолет бешено закружился.
— Держись, Кили, — сказал он на удивление спокойно. — Мы падаем, детка.
