Книга: Навстречу завтрашнему дню
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15

Глава 14

— Я долго спал? — спросил он, открыв глаза. Она смотрела на него. Никогда еще пробуждение не было столь приятным.
— Полчаса или что-то около того. Точно не знаю. Это не имеет значения. — Ее пальцы заскользили по его скулам, по аристократически очерченному носу, по впалой щеке к серебристым волоскам на виске.
Он повернулся, чтобы лучше видеть ее, и положил руку ей на спину, чтобы притянуть поближе.
— Как я мог уснуть?
— Думаю, ты был изнурен, — шаловливо предположила она, обхватывая его за плечо.
Он игриво хлопнул ее чуть пониже спины.
— А ты — нет?
— О да, я тоже, — со смехом призналась она. — Но я не могла уснуть. — Любознательный пальчик заскользил по его губам, и она принялась размышлять, как они могли быть столь твердыми и в то же время так нежно прикасаться к ее телу.
Он поймал ее руку, уткнулся губами в ладошку и пробормотал:
— Почему?
— Потому что никогда в моей жизни не происходило ничего подобного, — тихо сказала она, наблюдая за его реакцией. — Никогда ничего подобного.
Его глаза засияли счастьем и гордостью, которые он пытался не демонстрировать.
— Никогда?
Она покачала головой:
— Никогда.
Вдаваться в сравнения было несправедливо по отношению к Марку. Она сказала Даксу все, что ему было необходимо узнать.
— Я рад. Я солгал бы, если бы стал утверждать обратное.
Она была охвачена слишком сильным душевным волнением, чтобы продолжать разговор на эту тему, поэтому стала искать какой-нибудь более нейтральный сюжет.
— Ты был ранен во время войны? — спросил она, проводя пальцем по сморщенному шраму, проходившему у него под лопаткой.
— К счастью, шрапнель попала в меня уже на излете. — Она поцеловала шрам. — Он выгладит безобразно, так как прошло несколько дней, прежде чем я смог получить врачебную помощь. К тому времени в рану попала инфекция. Хирургам пришлось вырезать около фунта мяса. Так что осталась настоящая дыра.
— Пожалуйста, не говори мне об этом. — Она поцеловала его в подбородок. — А под глазом?
— Мы подрались с двоюродным братом, когда мне было лет тринадцать. — Увидев ее разочарование, он засмеялся. — Извини, но ничего более драматического не случилось.
— Как он посмел драться с тобой?!
Дакс не мог не заметить, как обольстительно прозвучал ее голос, и с изумлением наблюдал, как она склонилась над ним. Волосы разметались вокруг ее лица. Все изгибы ее фигуры четко прорисовывались при мягком свете лампы. Свет и тень подчеркивали нежные выпуклости и сужающиеся изгибы. Она застенчиво наклонилась и поцеловала его в губы.
Он обхватил ладонью ее затылок, удерживая ее, но позволил ей принять на себя инициативу. Ее язык робко пытался проникнуть в его рот до тех пор, пока она не преодолела барьер его зубов. Тогда она приступила к неспешному исследованию. Ее язык то проникал вглубь его рта, то покидал его. Она напоминала ему ребенка, который лижет мороженое в вафельном стаканчике, и каждый раз, лизнув, засовывает язык обратно в рот, чтобы посмаковать.
Остановившись, она поцеловала шрам под его глазом, затем ямочку у рта. Ее губы задержались на его шее и одним долгим чувственным текучим движением проложили дорожку к груди. Пальцы одной его руки вплелись ей в волосы, другая же рука обосновалась на изгибе ее бедра, и стоило ему чуть притянуть ее, как она прижалась своим бедром к его бедру.
— Кили, как это замечательно, — едва слышно прошептал он, наслаждаясь прикосновением ее губ к своей коже.
Она испытала пьянящее, радостное чувство, узнав, что может доставить ему такое огромное наслаждение. Она продолжала целовать его, скользя вниз по животу, радуясь его неровному дыханию и невнятным словам.
Ее губы следовали сужающемуся рисунку волос, ставших шелковистыми около пупка. Когда она обследовала эту расщелину своим языком, он крепко прижимал коленом ее бедро к себе. Исследование при помощи языка продолжалось, и вот уже она добралась до густых, более жестких зарослей. Дакс, казалось, перестал дышать. Его пальцы еще глубже вплелись в ее волосы и тянули их, причиняя боль. Его мышцы принялись судорожно сокращаться.
Поколебавшись мгновение, она принялась целовать его снова.
— О боже… милая… — Он приподнял ее и переместил так, что она оказалась под ним.
Он прижал ее к матрацу в поцелуе. То был глубокий дурманящий поцелуй. Когда его язык проник глубоко в пещеру ее рта, этот поцелуй словно символизировал иное обладание, иной вакуум, который он заполнял.
Дакс поднял голову и посмотрел на нее.
— Самое прекрасное зрелище, которое мне довелось когда-либо видеть, — это твое лицо в тот момент, когда ты осознала, что значит быть полностью удовлетворенной женщиной. Просияй для меня еще раз, Кили.
Слова, которые он прошептал, казалось, еще больше усилили ее любовь, поскольку она знала, что ее удовлетворенность способствовала его удовлетворению. Прикосновение его рук, ласкавших ее бедра, напоминало прикосновение бархатных перчаток. Его губы на ее груди были скорее ненасытными, чем успокаивающими, и приблизили ее к тому состоянию, в каком он хотел ее видеть.
Она испытала взрыв чувств, он тоже. Они словно умерли вместе.

 

 

На заре они покинули отель. Хозяйка, явно управлявшая отелем без посторонней помощи, была огорчена их поспешным отъездом. Дакс принялся уверять ее, что их номер был более чем удовлетворительным, но неотложные дела не позволяли им пожить здесь подольше. Она выглядела опечаленной, стоя за конторкой консьержки, когда они покидали ее отель.
Париж едва начал просыпаться. Улицы казались чисто вымытыми после ночного дождя. Торговцы и лавочники раскрывали свои навесы, готовясь к деловому дню. Воздух заполнил аромат свежего кофе и круассанов.
Они остановились у уличного кафе, еще не приступившего к работе, и попросили хозяина отпустить им продукты навынос. Тот поворчал, но, будучи истинным парижанином и в душе питая симпатию к возлюбленным, смягчился и, наполнив им кулек круассанами, дал по пластиковому стаканчику с дымящимся кофе. Они принялись неспешно есть на ходу.
Они не говорили о том, почему им необходимо вернуться в «Крийон», просто знали, что должны это сделать. Они перешептывались и смеялись, обмениваясь какими-то интимными замечаниями, заставлявшими щеки Кили расцветать розами и придававшими усмешке Дакса выражение сатира.
— Ты так хорошо любила меня, — заметил он.
— Правда?
— Ты хорошо любила меня. Безупречно.
Она опустила глаза на наполовину съеденный круассан.
— Для меня была бы невыносимой мысль, если бы ты счел меня слишком развязной и пошлой…
— О боже, нет. — Он собрал остатки их завтрака и выбросил в урну, затем, вернувшись к ней, протянул руку, чтобы погладить ей щеку. — Ты абсолютно женственная, Кили, и я обожаю каждую частицу твоего тела, которая делает тебя столь женственной. Мне нравятся твои утонченность и изысканность, твоя манера вести себя как подлинная леди, даже некоторая чопорная манерность. Мне так же понравилось, что ты сбросила с себя все это вместе с одеждой, прежде чем лечь со мной в постель. Но никогда в жизни ты не смогла бы быть пошлой. Не смей даже думать об этом.
— Дакс, — тихо произнесла она, и в глазах ее засверкали слезы.
— Я больше не могу этого выносить, — пробормотал Дакс и подозвал такси.
— Чего?
— Я хочу поцеловать тебя прямо сейчас.
— Так никто не смотрит, — с вызовом бросила она.
— Все уставятся, если я поцелую тебя так, как мне того хочется, — предостерегающе заметил он.
Он поспешно усадил ее на заднее сиденье такси и назвал шоферу адрес.
— Я велел ему ехать дальней дорогой, — сообщил он Кили, прежде чем наброситься на нее с отчаянием умирающего, ищущего пропитание.
Он целовал ее страстно, жадно, даже агрессивно, словно хотел поставить на ней свою печать. Она с нежностью поняла, что он пытается убедить себя в том, что, несмотря на то что они уже не находятся в безопасности своей маленькой комнатки, она по-прежнему принадлежит ему.
Когда ей удалось высвободить свои губы, она, упершись ему в грудь, прошептала:
— Дакс, шофер.
— Пусть заведет себе девушку, — проворчал он.
Она засмеялась, продолжая сопротивляться, но этим только возбудила его еще больше. Прежде чем она успела догадаться, что он замышляет, его руки оказались под ее плащом.
— Дакс! Ты сам понимаешь, что ты делаешь?
— Угу. — Дакс погладил ее грудь под мягкой тканью платья — он утром уговорил ее не надевать бюстгальтер. Его прикосновение вызвало чувственный трепет, пробежавший по всему телу, и она напряглась.
Жар его поцелуев и настойчивость рук заставили ее забыть обо всем. Они могли ехать уже несколько часов или всего лишь несколько минут, когда до нее дошло, что шофер что-то говорит через плечо по-французски.
— Дакс, — прошептала она, на этот раз решительно отстраняя его. — Он что-то говорит тебе.
Дакс, вздохнув, выпрямился и поправил одежду.
— В следующем квартале будет «Крийон».
Дакс расплатился с шофером и за руку потянул ее с заднего сиденья. Она, смеясь, повалилась на него, и его руки на миг обхватили ее, и влюбленные отправились к отелю.
Кили застыла — им навстречу шли Оллуэй. Они обнимали друг друга за талию и радостно улыбались, но их улыбки сменились шоком, смятением, когда они увидели Кили и Дакса, обнимавшихся так же, как и они.
Все четверо смотрели друг на друга в смятенном молчании. Оллуэй, видимо, мечтали о тихом уединенном завтраке вдали от толпы репортеров и от любопытных глаз. Интервью должны начаться в десять часов. Они надеялись пару часов провести наедине, прежде чем начнется этот изнурительный день.
Увидеть их было для Кили не просто шоком, она словно подверглась вооруженному нападению. Пронизывающий приступ вины ударил ее прямо в сердце, и, следуя миллионами капилляров, расходившихся из центра в каждую часть ее тела, вина пропитала собой все ее тело, наполнив его до краев.
Она предала своих друзей. Они сохраняли верность друг другу, своим брачным обетам и своей вере, что партнер остался жив, хотя бы для того, чтобы увидеться снова.
Она предала своего мужа, переспав с другим мужчиной, но ее сексуальная неверность была лишь малой частицей ее предательства. Она всецело отдалась Даксу, свободно и неистово, и ничего не оставила Марку, если вдруг он когда-нибудь вернется. Все отдано Даксу, и ничего не осталось ни для кого другого.
Она предала себя, думая, что сможет отказаться от своих моральных устоев во имя любви. Ее любовь к Даксу не могла оправдать предательство Марка. Любовь, основанная на предательстве и обмане, никогда не будет благословенна. Она знала это и до сегодняшней ночи придерживалась этого принципа. Но теперь, при свете дня и перед лицом этих двоих, которые смогли выдержать бессчетное количество бедствий, чтобы, в конце концов, воссоединиться, она отчетливо увидела, что обманывала себя. Любовь никогда не бывает свободна. Всегда нужно заплатить определенную цену.
— Мы только что вышли позавтракать, — спокойно сказал Билл Оллуэй, нарушая неловкое молчание, которого Кили даже не осознала.
— Не хотите ли присоединиться?.. — любезно спросила Бетти, но голос ее дрогнул и умолк, прежде чем она успела закончить свое приглашение.
В глазах ее не было осуждения, но Кили казалось, будто на ее груди была выжжена алая буква. Очевидность не могла изобличить ее в большей степени. Они с Даксом, раскрасневшиеся, в помятой одежде, вывалились из такси на заре. К какому заключению можно прийти, кроме верного? Кили подумала, что если еще не умерла от чувства вины, то непременно умрет от стыда.
— Нет, спасибо, — за обоих ответила Кили на приглашение Бетти.
Дакс молча стоял рядом и пристально смотрел на нее.
— Что ж, тогда мы пойдем, — сказал Билл. — Бетти? — Взяв жену за руку, он потянул ее за собой, но она продолжала смотреть на Кили и Дакса, словно до сих пор не могла поверить своим глазам.
— Посмотри на меня, — прошептал Дакс, когда Оллуэи отошли на достаточное расстояние.
— Нет, — отвернувшись, ответила она.
Он чуть не вывернул ей руку, так резко развернул ее к себе лицом.
— Посмотри на меня, — скомандовал он.
Она вздернула голову и непокорно посмотрела на него. Сердце его сжалось, когда он увидел напряженное, замкнутое, решительное выражение ее лица.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Кили. — Голос его прозвучал немного натянуто из-за подавленного напряжения.
— Ты не в состоянии даже вообразить, о чем я сейчас думаю.
— Нет, могу. Тебя затопило чувство вины из-за того, что произошло этой ночью. — Он положил руки ей на плечи и крепко сжал их. — Ты увидела Бетти и Билла, и у тебя снова пробудились угрызения совести. Они чудесная счастливая пара, Кили. Я ужасно рад за них, просто счастлив. Но то, что произошло с ними, не имеет никакого отношения к вам с Марком.
— Имеет, и самое прямое, — принялась упрямо возражать она. — Бетти сохранила верность, а я — нет.
— Верность кому? Человеку, которого ты едва можешь вспомнить? Человеку, о котором ты, возможно, никогда больше не услышишь? — Он сам испытывал отвращение к жестокости своих слов, но не мог сейчас позволить себе быть добрым.
— До вчерашнего дня Бетти не знала, что ее муж жив, а теперь он снова с ней. Нечто подобное может произойти и со мной, Марк вернется домой в надежде, что жена ждет его.
Дакс нетерпеливо озирался по сторонам, словно не мог выносить того, что она говорила. Каждая клеточка его тела кричала о глубочайшем разочаровании. Наконец его блуждающий взгляд снова обратился к ней.
— Очень слабая, почти невероятная возможность. В то время как то, что происходит между нами, нечто надежное. — Голос его смягчился и теперь уже соответствовал теплоте, затаившейся в глубине его глаз. — Я люблю тебя, Кили. Люблю тебя.
Ее рука взлетела ко рту и прижала раскрывшиеся губы к зубам, она зажмурилась и закачала головой.
— Нет, — тихо подвывая, сказала она. — Не говори этого сейчас. Только не сейчас.
— Я буду это говорить до тех пор, пока не пойму, что ты услышала меня. Я люблю тебя.
Со вновь обретенной силой она высвободилась из его крепких рук.
— Нет! Это неправильно, Дакс. И всегда было неправильно. Неужели ты этого не видишь? Я по-прежнему несвободна и не могу любить тебя. И не буду иметь права на любовь до тех пор, пока не узнаю, что Марк умер.
Она отстранилась от него, опасаясь, что он последует за ней, заключит в свои объятия и она будет обречена.
— Это невозможно. Оставь меня… Оставь меня в покое. Пожалуйста.
Она развернулась и побежала, чуть не сбив с ног человека, стоявшего в дверях отеля. И только оказавшись в своей комнате и свалившись на кровать в потоке слез, она вдруг резко выпрямилась, с ужасом осознав, что этим человеком был Эл Ван Дорф.

 

 

Дакс стремительно шел по вестибюлю, и его сердце бешено билось при каждом шаге, но он почти не замечал этого. Казалось, он готов вот-вот взлететь.
Подумать только, что всего лишь сегодня утром он пребывал в полном отчаянии, когда с пустотой в сердце смотрел вслед убегающей от него Кили. Он чуть не сровнял с землей Ван Дорфа, когда тот бросил какое-то едкое замечание, интересуясь, приехали они или, напротив, куда-то собираются.
Дакс промчался мимо Ван Дорфа и ворвался в свой номер, готовый сразиться с кем угодно, если у кого-то хватит духу подвергнуть испытанию его самообладание. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя столь беспомощным и сердитым.
В течение нескольких часов он измерял шагами свой номер, и с каждым часом его огорчение все больше возрастало. Пытаясь взглянуть на ситуацию с объективной точки зрения, он пришел к выводу, что в этом деле не было ни правых, ни виноватых. Поэтому не существовало ни простого ответа, ни простого решения. Их проблему невозможно было решить путем тщательной дедуктивной аргументации. Ее можно было решить, призвав на помощь рассудок, противопоставив одну сильную эмоцию другой, в равной степени сильной. Это было решение, затрагивающее совесть Кили. Боже! Как он боялся ее решения.
Конгрессмен Паркер позвонил ему в номер, и он чуть не вырвал телефон из стены, торопясь ответить на звонок, думая, что это, возможно, изменившая свое мнение Кили.
— Да! — рявкнул он.
— Сдаюсь, — засмеялся конгрессмен Паркер.
Смущение и разочарование боролись в душе Дакса, и разочарование взяло верх.
— Прошу прощения. Чем могу быть полезен, конгрессмен?
— Рад, что вы предлагаете свои услуги, потому что я действительно собирался попросить об одолжении. Мне необходимо присутствовать на этих интервью, которые состоятся сегодня, чтобы быть под рукой на случай, если встанет вопрос законности или какой-то деятельности Конгресса. Я также должен отправиться в госпиталь и посетить находящихся там солдат в качестве представителя администрации. Сомневаюсь, что президент стал бы возражать, если бы я попросил одного из его любимых конгрессменов пойти туда вместо меня. А вы не возражаете?
Дакс провел рукой по волосам. Да, он не возражает. У него совершенно не было желания провести еще один день в переполненной комнате, забитой фотожурналистами и репортерами. Если он останется здесь, то будет думать только о Кили, и это никуда его не приведет.
— Конечно. Дайте мне только время привести себя в порядок. С какой информацией мне нужно ознакомиться перед тем, как идти туда?
— Мы потеряли одного из этих ребят, Дакс. Сегодня ночью. Его не удалось спасти.
— Черт!
— Да. Я пришлю к вам в номер папки с информацией о каждом из них. Когда будете готовы ехать, попросите портье прислать машину. Не торопитесь. Нет необходимости спешить. Разве что самолет вылетает сегодня вечером.
— Какой самолет?
— Некоторые попросили, чтобы их отправили поскорее домой, и президент согласился. Так что желающие смогут вернуться домой сегодня вечером, к ним могут присоединиться и члены нашей делегации.
— Когда вылетает самолет?
— В девять часов. Я набросаю дополнительную информацию в одной из папок.
— Спасибо.
— Спасибо вам, Дакс. Передайте от меня привет этим солдатам.
Так что он отправился в госпиталь в качестве заместителя эмиссара. Боже, что, если бы он не поехал? Что если бы капрал по имени Джин Кокс спал? Что, если бы он оказался тем несчастным, который умер накануне ночью?
Он содрогнулся, когда пот покатился у негр по спине. Полы плаща хлопали по ногам, и он крепче сжал сумку. Ноги его глухо ступали по покрытому ковром полу главного вестибюля аэропорта. Он увидел ворота. Рядом по-прежнему толпился народ. Замечательно, самолет еще не взлетел. Слава богу, правительство в своем репертуаре и, как всегда, ничего не может сделать вовремя.
Дакс не обращал внимания на устремленные на него любопытные взгляды, проигнорировал он и знак конгрессмена Паркера, приглашающего присоединиться к нему. Беспокойным взглядом окидывал он зал ожидания до тех пор, пока не обнаружил женщину, сидящую в одиночестве в дальнем конце зала. Она вглядывалась в черную ночь, адскую тьму которой нарушали только голубые огоньки взлетной полосы. Он видел ее отражение в стекле, видел несчастное выражение ее лица.
Он уронил сумку там, где стоял, и принялся к ней проталкиваться. Она тоже увидела его отражение в стекле, когда он возник за ее спиной. Его сердце раскололось на две части при виде тотчас же появившегося на ее лице явного выражения страдания.
— Мне необходимо поговорить с тобой, — настойчиво сказал он.
— Нет, — не поворачиваясь к нему, возразила она. — Уже все сказано.
Он склонился над ее стулом и тихо сказал:
— Если ты хочешь, чтобы целый мир услышал всё и стал свидетелем нашего разговора, тогда пусть. Но мне кажется, что ты предпочла бы услышать то, что я намерен тебе сказать, без свидетелей. Так как нам быть?
Тогда она повернулась и посмотрела на него. Он спокойно встретил ее мятежный взгляд и увидел, как ее воинственность поколебалась, затем исчезла.
— Очень хорошо, — сказала она и встала, ожидая, куда же он ее поведет.
Он кивком показал, чтобы Кили следовала за ним, она покорно пошла. Большинство из ожидающих рейса пассажиров слишком устали или были слишком равнодушны, чтобы обратить внимание на их уход. Когда они вошли в широкий центральный проход аэропорта, Дакс принялся озираться, пока не увидел безлюдный закуток, где стояли платные телефоны. Он взял ее под локоть и повел туда.
Как только они вошли в этот закуток, предоставивший им чуточку уединения, она повернулась к нему:
— Чего ты хочешь?
Он мог простить ей это холодное высокомерие, с которым она смотрела на него. Он мог простить ей это, потому что знал, что через несколько секунд ее чувства коренным образом переменятся. Лучше отбросить в сторону худшее и двигаться дальше.
— Кили, — мягко начал он. — Марк умер. Он погиб в тот самый день, когда его вертолет упал, почти двенадцать лет назад.
Никаких проявлений сильного душевного волнения, которое она должна была испытывать, — ни слез, ни вздохов, ни истерики, ни радости, ни печали — ничего, лишь стоическая маска и непроницаемые зеленые глаза.
— Ты слышишь меня, Кили? — спросил он, наконец.
Она кивнула, затем заговорила:
— Д-да. — Она сглотнула и откашлялась. — Откуда ты… Откуда ты узнал?
Тогда он рассказал ей о том, как поехал в госпиталь вместо конгрессмена Паркера.
— Когда я покончил с официальными обязанностями, то разговорился с четырьмя солдатами. Мы просто беседовали как бывшие ветераны, и чисто из любопытства я стал расспрашивать их, при каких обстоятельствах они пропали без вести. Один из них, армейский капрал по имени Джин Кокс, упомянул дату крушения вертолета. Кили, это был тот же день, когда разбился вертолет Марка.
Я попросил Кокса рассказать, что произошло, и он рассказал, как вертолет сбили, он загорелся и упал. Им с пилотом удалось выбраться, прежде чем он взорвался. Они ползком добрались до джунглей, которые постоянно прочесывали вьетконговцы. Ноги пилота были перебиты, по-видимому, были и внутренние повреждения. Он умер примерно через час после катастрофы. Кокс забросал его толстым слоем листьев в надежде, что вьетконговцы не найдут тела и… В общем не найдут его.
На следующий день Кокса взяли в плен. — Дакс взял ее руки в свои ладони и крепко сжал их. — Кили, пилота звали Марк Уилльямз. Это был высокий блондин, который говорил с южным акцентом.
Он ожидал, что она тяжело прислонится к стене или, возможно, приникнет к нему в поисках поддержки, пытаясь усвоить то, что он ей только что рассказал. Он собирался крепко прижать ее к груди, но не как любовник, а как друг и держать ее так до тех пор, пока она не сможет заговорить и обсудить, что это значит для них обоих. Он ожидал увидеть слезы, оплакивающие растраченную впустую жизнь молодого человека, возможно, горечь по поводу войны, которой он был принесен в жертву.
Но он совершенно не ожидал той реакции, которую наблюдал сейчас.
Она выдернула руки из его ладоней, словно отшвыривая от себя нечто отвратительное. Единственный звук, который она произвела, был смех, резкий, презрительный, без тени веселья.
— Как ты мог, Дакс? — спросила она, и каждое ее слово дышало отвращением. — Чью совесть ты пытаешься успокоить — мою или свою?
Он смотрел на нее в немом изумлении.
— Что?
Она снова рассмеялась своим ужасным смехом.
— Я нисколько не сомневаюсь, что этот солдат, Кокс, рассказал тебе свою историю. Но не слишком ли много совпадений — имя пилота Уилльямз и то, что он говорил с южным акцентом. Неужели ты вообразил, будто я настолько доверчива, что поверю в это?
Его челюсть, отвисшая от изумления, теперь напряглась, когда он пытался сдержать свой гнев. И из уважения к ситуации ему удалось сделать это.
— Я говорю тебе правду, черт побери, — сквозь зубы произнес он. — Зачем мне врать по поводу столь важных вещей?
— Потому что я сказала тебе сегодня утром, что не смогу принадлежать тебе, что мы не сможем быть вместе до тех пор, пока мне неизвестна судьба Марка. Думаю, ты воспользовался удобным случаем и вставил его имя в историю, которую тебе рассказал этот солдат. Очень удобно для всех, не так ли? — Она сердито встряхнула головой, откидывая назад волосы. — Вы, конгрессмен Деверекс, имеете репутацию человека, который добивается желаемого любыми средствами — честными или нечестными. Думаю, сейчас вы подтвердили эту свою репутацию.
Его гордые предки могли вынести все, что угодно, кроме запятнанной репутации. Это относилось и к Даксу. Любой намек на нечестность он не мог простить.
Он выпрямился и бросил на нее исполненный ярости взгляд:
— Ладно, Кили. Верь в то, во что хочешь верить. Приноси свою жизнь в жертву. Храни свою любовь, как какой-нибудь чертов скряга. Наверное, ты наслаждаешься возложенным на себя мученичеством. Оно возносит тебя над нами, животными, не так ли? Но хочу тебя предостеречь — люди порой находят святых невыносимо скучными.
Она резко развернулась и пошла от него через вестибюль к посадочной зоне. Сердце его разрывалось от боли, но гордость не позволяла окликнуть ее. Как она могла заподозрить его в таком достойном презрения поступке после прошедшей ночи? Прошедшая ночь… Он прикрыл лицо руками, пытаясь выбросить воспоминания о разделенной радости, об охватившем их экстазе. Просто невозможно, чтобы она могла думать…
— Ну что, твоя баба тебя бросила?
Протяжный голос Эла Ван Дорфа внезапно вернул Дакса к реальности. Он опустил руки и, резко повернув голову, увидел ненавистную самодовольную ухмылку. Ван Дорф небрежно привалился к стене прямо в закутке. Его насмешливая грубость стала последней каплей, разбившей остатки и без того шаткого самообладания Дакса.
Он бросился на репортера, и на помощь ему пришла его морская тренировка. Прежде чем противник сообразил, что с ним происходит, он оказался сдвинутым с места, запихнутым глубже в тень и прижатым к стене. Руки репортера были заломлены за спину, их сжимала железная хватка. Очки сбились и повисли косо. Колено Дакса уперлось в промежность Ван Дорфа, заставив последнего пронзительно жалобно вскрикнуть. Крепкое предплечье вонзилось, словно лом, в горло.
— Ты открываешь свой мудрый рот слишком часто, Ван Дорф.
— Я видел…
— Ты ничего не видел. Ты ничего не слышал. Во всяком случае, ничего, что ты мог бы доказать. Если ты когда-нибудь попытаешься снова бросать в мой адрес свои гнусные намеки, я подам на тебя в суд за клевету и потребую огромную сумму денег. И если даже я проиграю, твоя репутация заслуживающего доверия журналиста разлетится ко всем чертям, так что ни одна служба новостей и ни одна даже самая плохонькая газетенка не подпустит тебя к себе и на пушечный выстрел. К тому же я как следует отделаю тебя. Я ясно выразился, Ван Дорф?
Подкрепляя свои слова, Дакс вздернул колено выше, и репортер захныкал, подтверждая то, что Дакс всегда подозревал, — он был трусом.
— Я задал тебе вопрос, Ван Дорф. Я ясно выразился?
Репортер кивнул, насколько ему позволяла мертвая хватка Дакса. Дьявольские глаза, со злобой смотревшие на него, угрожали, что конгрессмен может передумать, пойти в своем гневе дальше и убить его. С огромным облегчением он почувствовал, как железная хватка Дакса постепенно ослабевает.
— То, что я сказал, вдвойне относится и к миссис Уилльямз. Если я прочту хоть слово инсинуаций, направленных против нее, за твоей подписью, то убью тебя.
С презрением отвернувшись от Ван Дорфа, все еще продолжавшего хватать ртом воздух, Дакс направился к посадочным воротам, поднял свою сумку, стоявшую там же, где он ее оставил, прислонился к стене, где и стоял в грозном одиночестве, ожидая сильно опаздывающий самолет на Соединенные Штаты.
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15