Глава 16
Кили выглянула в иллюминатор и увидела, что земля и горизонт уже не располагались на одном уровне, но опасно накренились. Лопасти пропеллера вертолета продолжали вращаться, но мотор заглох. Небольшой вертолет все вертелся и вертелся, в то время как земля стремительно приближалась.
— Нет! — закричала она. — Нет, пожалуйста!
Когда вертолет резко наклонился вперед, ремень впился ей в живот, но его оказалось недостаточно для того, чтобы удержать ее. Когда ремень расстегнулся, она с глухим стуком больно ударилась головой о прозрачное переднее стекло, ее затошнило, и заболела голова.
— Помогите! — кричала она, не зная, слышит ли кто-нибудь ее и даже произносит ли она слова вслух. — О нет, пожалуйста. Нет! — Она пыталась открыть глаза, но не могла из-за слепящего света. Из этого света возник какой-то образ и постепенно принял форму.
Марк! Она увидела его сияющего гордой успокаивающей улыбкой. Он был улыбающимся, бесхитростным, жизнерадостным пареньком, каким она его помнила. Его глаза загорелись радостным изумлением при виде ее, и улыбка его была такой же веселой, как всегда.
— Марк! — мысленно закричала она. — Ты жив!
Он не мучился от боли. Он не был безымянным скелетом в джунглях на другом конце света. Его дух был жив в той сфере, куда ее забросило.
Забросило ли? Свет стал тускнеть. Его образ постепенно расплывался. Она хотела заговорить с ним, но он беспечно помахал ей рукой, повернулся спиной, постепенно отступил и скрылся там, откуда пришел. Огромная завеса опустилась за ним, отделяя их друг от друга. Тьма наступала на нее, и она терпела поражение в битве с этой тьмой. Она жаждала очутиться в том теплом и светлом месте, где находился Марк.
Но тьма не уходила. Прежде чем она поглотила ее, Кили с потрясающей ясностью осознала, что ее сердце наконец-то обрело покой, которого не знало годами. В это короткое мгновение, оказавшись между двумя мирами, она словно пережила смерть Марка. Теперь она могла оставить его покоиться с миром. Увидев его живущим в сверкающем свете, она смогла смириться с его смертью в этом мире и отпустить его.
Спокойно вздохнув, она позволила тьме поглотить себя.
— Спокойно, лягте на спину. Нет, мисс Престон, лежите. Все в порядке. Вы в больнице.
Сильные, но в то же время ласковые руки прижали ее плечи к кровати, хотя она пыталась подняться.
— Поправь повязку, Пэтси. Она сбила ее. — Пока эти руки продолжали удерживать ее, другие принялись возиться над ее лбом. — Нужно ее разбудить. Мисс Престон, проснитесь. Давайте открывайте глаза и поздоровайтесь с нами.
Она старалась подчиниться, но веки налились свинцом, и она не могла их поднять. Но голоса, доносившиеся до нее из густого тумана, проявляли настойчивость, и она старалась до тех пор, пока не увидела узкую полоску света.
— Ну, привет. А мы-то уже сочли вас не слишком любезной гостьей. Грейси обижается, когда ее пациенты не разговаривают с ней.
— Правда, обижаюсь. Особенно если пациент знаменитый. Как вы себя чувствуете?
Белая форма медсестер резала ей глаза. Под язык вставили термометр, на руке измеряли давление.
Где?.. Когда?.. Как?.. — мелькали в голове вопросы, борясь с обосновавшейся там болью. Затем она вспомнила вращающийся вертолет и снова попыталась вырваться из крепко держащих ее рук.
— Джоу… — прохрипела она и не узнала свой голос. — Джоу…
— С ним все в порядке, — сообщили ей. — Он посадил вертолет на парковке у «Супердома», как всегда.
— Посадил? — Слова, казалось, перекатывались у нее во рту, пытаясь найти выход. — Но…
— Не беспокойтесь. Все подробности мы сообщим вам позже. Вы оказались единственной пострадавшей. Ну а теперь, как вы думаете, сможете ли вы выпить немного напитка «севн-ап», не извергнув его обратно на это роскошное одеяние, в которое мы вас облачили?
Она отрицательно покачала головой, но ей, тем не менее, принесли стакан с согнутой соломинкой, и она сделала несколько глотков, прежде чем снова уснуть.
Путь назад к полному сознанию оказался долгим и извилистым. Все у нее в голове перемешалось, и она порой не могла понять, спит или бодрствует, сон казался таким глубоким, что она как будто никогда в полной мере не просыпалась. Она ощущала вставленную в вену иглу и каждый раз, когда шевелила рукой, чувствовала, как натягивается шнур.
В ее снах то появлялись, то исчезали ее родители. И, наконец, она поняла, что они действительно здесь. Мама тихо плакала, а отцу, казалось, было не по себе, но он поцеловал ее в лоб, когда ей удалось улыбнуться ему в минуту просветления.
Однажды, проснувшись, она увидела склонившееся над собой мужское лицо. Это было очень смешное лицо, обрамленное, словно венком, светлыми вьющимися волосами.
— Привет, — жизнерадостно бросил он. — Смотрю на свою работу.
Она уставилась на него в замешательстве, и он, по-видимому, прочтя безмолвный вопрос в ее глазах, представился:
— Доктор Уолтерз. Можете называть меня просто Дейвид. Ваша подруга пригласила меня, когда узнала, что вам придется зашивать лоб. Я пластический хирург. У вас останется крошечный шрам у основания волос, но я настолько чертовски хороший мастер, что его будет почти не видно невооруженным взглядом.
Она улыбнулась.
— Как вы себя чувствуете? Не нужно ли вам чего-нибудь?
Она покачала головой и, закрыв глаза, снова уснула.
Затем, словно по мановению волшебной палочки, всю паутину будто вымели, и она, проснувшись, увидела все совершенно отчетливо. Голова ужасно болела, но это было вполне объяснимо. Ноги дрожали от слабости, но медсестры заставили ее встать и пройтись по палате, затем позволили ей снова опуститься на кровать — голова кружилась. Ей удалось выпить целую банку яблочного сока, и ее не вырвало, так что сестры вынули из вены ненавистную иглу — на руке остался голубой синяк.
В оставшуюся часть дня она время от времени погружалась в дремоту, но ее сон не казался тяжелым и дурманящим. К вечеру она уже была в состоянии прочесть сообщения в газетах о чуть было не произошедшей трагедии, медсестры сохранили их для нее. Вся комната была заставлена цветами, которые она была не в состоянии прежде увидеть и оценить. Медсестры охали и ахали по поводу каждого букета и вертелись вокруг, когда Кили читала им вслух вложенные в букеты карточки.
Одна карточка не была подписана, и сестры очень сожалели по этому поводу, так как она сопровождала самый большой и красивый букет желтых роз. Кили сочла, что неподписанную карточку положили неслучайно. Она вынула из букета одну из роз, положила к себе на подушку, и на цветок упали ее слезы, словно капли росы.
На следующее утро она смогла встать, принять душ и подкраситься. За ночь каким-то чудесным образом в палате появилась сумочка с ее вещами. Она спросила об этом у матери, но та ничего не знала о ее происхождении.
Ее осмотрели оба врача — и тот, что оказал первую помощь в больнице, и ее лечащий врач, — и оба сошлись во мнении, что она может принимать посетителей. Ее навестил менеджер KDIX, и она была очень растрогана, почувствовав его заботу и радость по поводу того, что она все еще среди живых. Он принес ей открытки от остальных сотрудников, которые большей частью были довольно неприличные, но забавные. Она смеялась над ними до тех пор, пока не заболела голова.
Позже пришел Джоу Коллинз, казавшийся бледным и заплаканным. Он склонился к ней и крепко обнял.
— Спасибо, Джоу, — сказала она.
Немного успокоившись по поводу ее состояния, Джоу объяснил ей, что же произошло.
— Что-то, какая-то крошечная частица блокировала подачу горючего, и мотор заглох. К счастью, мне удалось стабилизировать положение и приземлиться при помощи авторотации. Видишь ли, лопасти еще какое-то время продолжают вращаться автоматически. Мы были практически прямо над «Супердомом», когда это произошло, так что… — Он скромно пожал плечами. — Я изо всех сил старался удержать нас от падения и чертовски беспокоился из-за тебя. Твое лицо было покрыто кровью.
— Ты спас мне жизнь, Джоу.
Он сразу же ужасно смутился и ей пришлось срочно сменить тему разговора. После его ухода ей захотелось отдохнуть, и медсестры убедили остальных посетителей, жаждущих увидеть Кили, прийти попозже.
В тот же вечер после ужина она сидела в постели и смотрела телевизор, когда раздался робкий стук в дверь.
— Войдите, — сказала она.
В палату вошли Николь и Чарлз. Николь выглядела кроткой и встревоженной. Когда Кили протянула к ней руки, она ринулась к подруге через всю палату.
— Кили, я так виновата, извини. Ты сделала это нарочно, чтобы отплатить мне за то, что я так ужасно разговаривала с тобой? О боже, когда я услышала, как ты там кричишь, я подумала, что умру.
— Ты слышала?
— Да, мы все слышали, — присоединился к разговору Чарлз. — Помнишь, ты же вела разговор с диджеем. Он не среагировал вовремя и не отключил микрофон, так что радиослушатели все слышали.
Кили прикрыла рот ладонью и закрыла глаза.
— Я этого не знала. Как это было, наверное, ужасно.
— Ну, это превратило тебя в героиню, — насмешливо бросила Николь, так как поняла, что прощена.
— Это ты позаботилась о пластическом хирурге и о том, чтобы принести сюда мою сумочку?
— Мы с Чарлзом.
Женщины взялись за руки и посмотрели друг на друга с пониманием.
— А что касается того вечера, Кили…
— Все забыто. Хотя ты была во многом права.
— А многое не моего ума дела.
— Почему не твоего? Ты же моя подруга.
— Вот именно.
Обе они были опасно близки к слезам. Чарлз, вмешавшись, спас их от излишне эмоциональной сцены.
— Дорогая, ты еще не сообщила Кили свои новости, — мягко сказал он.
Кили была настолько потрясена тем, что Чарлз назвал Николь «дорогая», что какое-то время изумленно смотрела на него, затем повернулась к Николь и спросила:
— Какие новости?
Николь, сидевшая на краешке кровати Кили, повернулась к нему и бросила на него свирепый взгляд:
— Ты так любишь позлорадствовать на эту тему, не правда ли?
— Да, — признался он, переступая с пятки на носки и широко улыбаясь.
— Не вижу в этом ничего смешного. Ни черта смешного!
— Может, вы, в конце концов, посвятите меня в тайну, — прервала их Кили. — Какие новости?
— Я беременна, — пробормотала Николь.
Кили подняла глаза на склоненную белокурую головку Николь, теребившей край покрывала, затем перевела взгляд за ее спину на Чарлза, умудрявшегося выглядеть одновременно и робко, и самодовольно. Ее взгляд вернулся назад к Николь. Если бы подруга только что объявила, что собирается уйти в монастырь, Кили, наверное, не была бы ошеломлена сильнее.
— Ты что?
Николь соскочила с кровати, вызвав вибрацию и в без того болевшей голове Кили.
— Ты слышала. Беременна. Брюхатая. С ребенком. Черт побери, можешь назвать это, как пожелаешь, и он, — она направила указующий перст на Чарлза, — сделал это.
Кили принялась тихо хихикать, но смех все усиливался до тех пор, пока тело не стало сотрясаться от смеха, а по щекам потекли слезы. От этого что-то запульсировало в голове, но смеяться было так приятно, и она насладилась своим весельем. Уголки губ Николь задрожали и растянулись в улыбку, вскоре она тоже смеялась.
— Просто не могу в это поверить, — сказала Кили, утирая слезы. — Когда это…
— В тот вечер, когда мы ходили вместе с тобой и… и с Даксом в «Кафе дю Монд». Чарлз отвез меня домой, помнишь? Я воспользовалась всеми женскими уловками из своего арсенала и заманила его в постель. А он мне отомстил!
Чарлз подмигнул Кили.
— Надеюсь, ты не слишком переживаешь из-за этого, Николь? — осторожно спросила Кили.
Николь «склонилась над ней и громким шепотом произнесла:
— Кто мог бы подумать, глядя на него? Кили, он просто нечто в постели!
При этих словах Кили снова рассмеялась, а к тому времени, как смех умолк, она почувствовала, что ослабела. Николь наконец-то нашла себе пару, и, похоже, никто из них не сожалеет по этому поводу. Чарлз обхватил ее за талию и прижал к себе.
— Вы намерены произвести ребенка на свет вне брака?
— О, Кили! — подвывая, воскликнула Николь и уткнулась лицом в плечо Чарлза.
— Я сам скажу, дорогая, поскольку это я настаивал. — Он поцеловал ее в кончик носа. — Мы вчера расписались, Кили. Конечно, нам хотелось сделать это в твоем присутствии, но я подумал, что нам нельзя дольше ждать.
Кили улыбнулась им, и слезы иного рода выступили у нее на глазах.
— Я так рада за вас обоих. Ничто не могло бы так меня порадовать. Мне всегда казалось, что вы созданы друг для друга.
— Мне тоже, — заметил Чарлз. — Это ее пришлось убеждать.
— Ты был весьма убедителен, — промурлыкала Николь, бросаясь к нему в объятия.
— Можно мне, по крайней мере, поцеловать жениха? — нетерпеливо бросила Кили, когда их поцелуй затянулся, казалось, на целую вечность.
— Чарлз с трудом высвободился из цепких рук Николь и, склонившись над Кили, поцеловал ее в щеку с присущей ему сдержанностью. Затем выпрямился и со словами «Я буду в холле. Не торопись, дорогая» тактично удалился, npедоставив возможность двум женщинам побыть наедине.
— Николь, — обратилась Кили, сжимая в ладонях руки подруги. — Ты любишь его, правда? А ребенок? Ты рада, что все так произошло?
— Кили, я так счастлива, что мне кажется, будто я вот-вот взорвусь. В мире не будет более внимательной и любящей матери. Каждый день этот ребенок будет чувствовать, что его любят. А Чарлз… Чарлз… — задумчиво с любовью произнесла она. — Я боялась любить его, боялась, что он отвергнет меня. Но чудо из чудес, он любит меня, Кили. Он действительно любит меня. Ради меня самой, а не из-за… ну, ты знаешь… Несмотря на всех… прочих мужчин и мою репутацию, он любит меня.
— Я знала, что он любит тебя, и рада, что он, наконец, убедил тебя в этом.
— Я тоже. — И она улыбнулась своей знаменитой улыбкой, заставлявший каждый вечер таять сердца тысяч телезрителей. Но классическая улыбка сбежала с лица Николь при виде побледневшего лица и затравленного взгляда Кили, напрягшееся тело которой не могло скрыть ее внутреннего напряжения. — А как насчет тебя, Кили? Как ты намерена разрешить свои дела сердечные?
— Похоже, они разрешились сами собой. — Она с грустью посмотрела на желтые розы, затем снова перевела взгляд на Николь, внимательно за ней наблюдавшую. — Когда вертолет стал падать, я осознала, что Марк мертв, что он принадлежит прошлому. Дакс — настоящее, мог бы стать будущим, но… Я люблю его, Николь. Люблю больше жизни. Но он никогда не простит меня за то, что я не доверяла ему.
— Откуда ты знаешь? Ты спрашивала у него?
— Нет, конечно же, нет.
— Так почему бы тебе не спросить? Он там за дверью?
Взгляд Кили, только что затуманенный усталостью и безнадежностью, взметнулся к лицу Николь, желая удостовериться, не обман ли это.
— Он… Дакс…
— За дверью. Он сопровождал «скорую помощь» в больницу, Кили. Он услышал тебя по радио и не покидает больницу с тех пор, как ты здесь. Мне доводилось видеть несущих всяческий бред маньяков, обладающих менее крутым нравом. Он сердито рычал на каждого, кто… Кили, что ты думаешь?.. Вернись в постель!
— Нет! — Кили отбросила покрывало и спустила ноги с кровати. — Я пойду к нему.
— Кили, ради бога, давай я…
— Нет, — решительно заявила она и из последних сил оттолкнула готовые прийти на помощь руки Николь. Она должна прийти к нему сама.
Половину пути до двери она прошла, расставив руки в стороны, чтобы комната не так раскачивалась, но она не намерена была сдаваться. Она должна увидеть Дакса, сказать ему…
Дверь оказалась слишком тяжелой для нее, так что она позволила Николь открыть ее. Босые ноги беззвучно ступали по холодному кафельному полу, когда она вышла и стала осматривать коридор.
Он сидел на стуле, расставив колени и зажав между ними руки, голова склонена. В такой же позе он сидел в тот вечер, когда сообщил ей о своем участии в подкомиссии. Во всем его облике — в опущенных плечах, в спутанных волосах, давно не бритых щеках, помятой одежде — отражалось подавленное настроение. Но никогда он не казался ей столь прекрасным. Он тихо разговаривал с ее родителями, сидевшими на маленьком диванчике рядом с его стулом.
— Дакс.
При звуке ее голоса он резко поднял голову, развернулся и вгляделся в стерильную даль коридора, туда, где стояла она, такая хрупкая и в то же время такая мужественная.
Он нерешительно встал, сделал шаг в ее сторону и споткнулся о журнальный столик, затем быстро пошел к ней, его длинные ноги поспешно сокращали пролегавшее между ними расстояние. Его глаза, всегда казавшиеся ей неотразимыми, выглядели еще более привлекательными от сверкавших в них слез. Он пылко прижал ее к груди, обвив руками, словно намереваясь никогда не отпускать от себя.
Он так крепко сжимал ее в объятиях, что она почти не могла дышать, но с радостью готова была отказаться от возможности дыхания. Ее руки обхватили его.
— Кили, Кили, — повторял он, уткнувшись в ее волосы.
Они ни в малой мере не задумывались о том, какое зрелище собой представляют, стоя так в коридоре, но Николь позаботилась о том, чтобы защитить их. Она положила руки им обоим на плечи и, легонько подталкивая, направила обратно в палату, закрыв за ними дверь. Дакс и Кили, похоже, даже не заметили, что переместились.
Он перебирал ее волосы дрожащими пальцами, взволнованно всматривался в ее лицо, с любовью прикасался к нему.
— Я боялся, что ты умрешь. Я слушал тебя по радио, наслаждался звуками твоего голоса, любил тебя, хотел увидеть тебя. Затем услышал, что мотор заглох. Я слишком часто летал на вертолетах и сразу понял, что должно вот-вот последовать. Сердце мое перестало биться. Мой крик слился с твоим, моя дорогая. Я подумал, что ты погибнешь. О боже. Кили…
— Ш-ш-ш… — успокаивала она его, гладя по волосам в то время, как он уткнулся лицом в ложбинку ее шеи. — Я не погибла, не погибла. Я жива. Я здесь с тобой. Ш-ш-ш…
Кончики ее пальцев коснулись его ресниц и собрали влагу слез.
— Почему ты не пришел ко мне, Дакс, когда узнал о медальоне святого Христофора, который доказывал, что Марк погиб?
— А ты хотела, чтобы я пришел?
Она прижалась щекой к его груди и тяжело вздохнула:
— Да, я хотела, чтобы ты пришел. Я плакала из-за того, что тебя не было рядом, но боялась позвать тебя. Думала, что ты никогда не захочешь увидеть меня снова. Простишь ли ты меня за то, что я сомневалась в тебе, Дакс? Я чувствую себя такой виноватой.
Теперь уже он принялся утешать ее.
— Я был дураком, Кили. Не следовало мне тогда говорить тебе о смерти Марка. Мне просто очень хотелось, чтобы ты узнала. — Он обхватил ее голову ладонями и чуть откинул назад, чтобы посмотреть в глаза. — Когда ты узнала о том, что я говорил тебе правду, ты не позвонила мне. — На его лице появилось выражение боли. — Почему, Кили?
— Потому что я думала, что ты никогда не простишь меня за то, что я не верила тебе. Потому что тебе по-прежнему следует думать о своей карьере и кампании. Потому что тебе сейчас не нужны проблемы. Потому что я видела твою фотографию с Маделин.
Губы его растянулись в улыбке.
— И это все?
Она тоже попыталась улыбнуться, но губы слишком дрожали.
— Потому что я люблю тебя и не хочу причинить тебе никакого вреда.
— Кили. — Он снова потянулся к ней и снова прижал ее к груди. — Я не приходил к тебе, потому что не знал, что ты думаешь, что чувствуешь. Я думал, что ты оплакиваешь Марка. Я уже предпринимал слишком решительные и слишком скорые шаги прежде и не хотел повторять своих ошибок.
Она разгладила кончиками пальцев воротничок его помятой сорочки.
— Нет, я скорее испытала облегчение, когда узнала, что Марку не пришлось годами страдать в плену, мучиться от боли. Когда я находилась на вертолете, и он стал падать…
— Да? — побудил ее он, когда она заколебалась.
— Я попрощалась с ним, Дакс. Он навсегда останется для меня дорогим воспоминанием, но он уже давно умер. Мне же судьба предоставила еще один шанс. Я не могу позволить себе потерять еще хоть один день жизни.
Он поцеловал ее, и поцелуй был долгим, искренним и горячим. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, он хрипло произнес:
— Тебе необходимо лечь в постель.
Он подвел ее к высокой кровати и помог лечь. Когда она удобно устроилась на подушках и он удостоверился, что она не испытывает никаких неприятных последствий оттого, что вставала, он взял ее руку и сжал своими ладонями.
— Кили, ты выйдешь за меня замуж?
— А ты этого хочешь?
— Очень.
— Я вновь испеченная вдова.
— Двенадцать лет? Раз официально объявлено о смерти Марка, люди поймут твое желание снова выйти замуж.
— О мой дорогой, — сказала она, проводя рукой по его заросшей щетиной щеке, — мне все равно, что люди подумают обо мне. Но я боюсь подвергнуть риску твою предвыборную кампанию.
Он повернул голову и поцеловал ее ладонь.
— Предоставь мне беспокоиться по этому поводу. Завтра с твоего позволения я соберу пресс-конференцию, на которой объявлю о нашей помолвке. И первый, кому я позвоню, будет Ван Дорф.
— Ван Дорф! Дакс, он же…
— Он примчится быстрее ветра и, наверное, напишет нам блистательный панегирик. — Дакс усмехнулся.
Ее глаза подозрительно прищурились.
— Ты что-то от меня скрываешь?
— Ложись. Ты больна, не забыла? Пока только скажу тебе, что мы с Элом заключили соглашение. — Дакс поцеловал ее в губы, заставляя замолчать. — Довольно о нем. Ты выйдешь за меня замуж?
Ее брови озабоченно нахмурились.
— Дакс, избиратели, возможно, все еще относятся к нам неодобрительно. Наши имена были предметом пересудов несколько недель.
— Кили, — прошептал он, склоняясь над ней и целуя в шею. — Думаю, ты станешь моим козырем. Избиратели полюбят тебя. Уже любят. А если они не проголосуют за меня из-за женщины, на которой я женился, или по какой-либо иной причине, я буду служить своей стране в качестве фермера или бизнесмена. Я никогда не стремился к чему-то большему. Я предпочту жить с тобой, чем занимать какой-то пост. Главное для меня — обладать тобой.
— Дакс, — легким вздохом прозвучало его имя, прежде чем она приникла к его губам.
— Как ты думаешь, сможешь ли ты справиться с избирательной кампанией? Я имею в виду, сможешь ли сочетать свою работу на радиостанции и все прочее? — Губы его замерли, когда он услышал ее тихий смех.
— Ты всегда остаешься дипломатом и политиком, не правда ли? — Ему хватило такта пристыжено усмехнуться. Запустив пальцы в его волосы, она покачала головой. — Думаю, все мое время будет посвящено любви к тебе.
Глаза цвета черного дерева наполнились любовью.
— Мне это нравится, — небрежно произнес он.
— Дакс?
— Хмм?
— Маделин?
— Что по поводу Маделин?
— Что по поводу Маделин? — повторила она.
Он поднял голову.
— Абсолютно ничего, Кили. И никогда не было, даже до того, как я встретил тебя. Тем более ничего не будет отныне. Она хотела этого. Пресса хотела. Никто не спросил моего мнения. Я воспользовался возможностью привлечь внимание со стороны общественности, которое она всегда привлекала. Возможно, я был не прав, но теперь с этим покончено. Если она захочет внести свой вклад в мою кампанию, то сможет сделать это через соответствующие официальные каналы.
— Останься со мной сегодня ночью.
То, с какой готовностью она приняла его объяснение, прозвучало залогом доверия и любви. Она протянула руку и выключила свет над кроватью, а когда он бросил опасливый взгляд на дверь, она засмеялась.
— Тому, кто попытается зайти, придется пройти мимо Николь, и, думаю, это окажется невозможной задачей.
Даже во тьме она увидела его улыбку. Он сбросил ботинки и лег рядом с ней, нежно прижав ее к себе. Без лишних слов его губы нашли ее губы, слились с ними, приоткрылись. Его язык заскользил по ее зубам и мимо них в ложбину рта, напоминая о тех временах, когда они были близки.
Одна ладонь легла на ее щеку нежно и властно, другая заскользила под пеньюар и нежно легла на грудь. Большой палец принялся легонько ласкать сосок.
— Дакс, — пробормотала она, поворачиваясь к нему лицом, прижимаясь к нему всем телом.
— О боже, Кили, — застонал он, отстраняясь от нее. — Этого не должно произойти. Я должен уйти.
— Нет! — воскликнула она, хватаясь за лацканы его рубашки.
— Мы не можем заниматься любовью. Ты должна отдыхать, выспаться…
— Я отдохну, обещаю, только, пожалуйста, не покидай меня.
Внезапно она оказалась в крепких объятиях.
— Никогда, никогда, — поклялся он. — Я люблю тебя, Кили, и никогда не покину тебя. Никогда.
Он прижал ее голову к своему сердцу, и, ощущая его сильные, ровные удары, она почувствовала, как ее прежние тревоги постепенно исчезают. Это было начало. Вчерашняя душевная боль ушла, сегодняшний день был великолепен, и они с надеждой смотрели в завтрашний день, который так много обещал им.
notes
