Глава 10

Кили и Николь просто ослабели от смеха и, с трудом открыв тяжелую дверь, вывалились из студии. Они хватались друг за друга и веселились, словно девчонки-школьницы. Прошло две недели после их ланча-пикника на Джексон-сквер. Откровения, которыми они обменялись в тот день, придали новое направление их дружбе. Сегодня Николь уговорила Кили пообедать с ней между выпусками вечерних новостей.

— Ты можешь в это поверить? Я хочу сказать по-настоящему в это поверить? — задыхаясь, спрашивала Николь, вытирая выступившие на глазах слезы. — Когда я сказала… когда я сказала… когда… — Их снова охватил приступ смеха, когда они медленно, на нетвердых ногах двинулись по коридору.

— Поделитесь с нами своим весельем!

Они повернулись и увидели направляющегося к ним Чарлза Хеберна. Рядом с ним шел Дакс Деверекс.

Все веселье, казалось, выкачали из тела Кили при помощи огромного пылесоса. Ее рот все еще был растянут в улыбке, но оттуда больше не вырывалось ни звука. Она не могла дышать. При виде Дакса ее организм, казалось, утратил способность функционировать.

— О, Чарлз, — произнесла Николь, подходя к нему и обвивая его шею руками. При этом продолжала неудержимо смеяться. — Ты видел последний выпуск новостей?

— Нет, мы с Даксом только что закончили обсуждать наши дела. Что произошло?

— Несчастье. Возможно, ты потеряешь всех своих спонсоров, которых столь тщательно приручал. Но это было так смешно!

Ее смех оказался заразительным — Дакс заулыбался. Чарлз посмотрел на Николь, словно на восхитительного, не по годам развитого ребенка, затем сказал:

— Ну, расскажи нам.

— Ладно, — сказала она, откашливаясь. — Я сказала вступительные слова к сюжету о реанимации с помощью искусственного дыхания и закрытого массажа сердца. На этой неделе они проводят три показательных курса в средних школах. — Она глубоко вдохнула, чтобы подавить приступ смеха, от которого уже начинал подрагивать голос. — Во всяком случае, моей последней фразой были слова: «Обратите пристальное внимание. То, что вы сейчас увидите, может спасти вашу жизнь или жизнь ваших близких». Включили запись, но вместо рассказа о реанимации показали рекламу слабительного!

Мужчины тоже засмеялись. Николь повалилась на Чарлза, словно тряпичная кукла. Он подхватил ее и прижал к себе, так они и смеялись.

— Только я сказала, что это спасет их жизнь, и на экране появилась коробка слабительного. За-закончи, Кили. Я не могу.

Бросив мимолетный взгляд на Дакса, Кили продолжила рассказ, обращаясь к обоим мужчинам:

— Ну, они прервали рекламу и вернулись к Николь, но она так хохотала, что не могла говорить, а когда наконец-то смогла что-то произнести, то вместо того, чтобы вернуться к сценарию, передала слово ведущему прогноз погоды.

Все снова рассмеялись, и на мгновение Кили отвлекли глубокая ямочка Дакса и ярко сверкнувшие зубы.

— Бедняга этого не ожидал, на нем даже не было пиджака. К счастью, микрофон был прикреплен. Как настоящий солдат, бросающийся на амбразуру, он принялся что-то тараторить об области высоких и низких давлений и вдруг понял, что с его губ все еще свисает сигарета.

— Отсюда начинается самое смешное, — снова вступила в разговор Николь. — Наверное, он подумал, что никто ничего не заметит, если он просто выплюнет сигарету на пол. Но он совсем забыл обо всех своих бумагах. Сигарета упала на большую стопку бумаг, валяющихся вокруг его ног, и они стали тлеть, тогда он принялся притопывать по полу, пытаясь потушить сигарету, и размахивать своей указкой. Она, казалось, превратилась в волшебную палочку, действующую по своей воле. — Николь принялась комически изображать, как ведущий топал ногой и размахивал палочкой. Все снова засмеялись и смеялись до тех пор, пока не стали задыхаться от хохота.

Немного успокоившись, Чарлз сказал:

— Возможно, к утру вас всех уволят. Пожалуй, я сам посоветую так поступить.

— Шутишь? Руководство не осмелится уволить нас. Это был самый неожиданный и самый веселый выпуск новостей, который когда-либо у них состоялся. Возможно, нам удалось повысить свой рейтинг у зрителей.

Пока Чарлз и Николь, добродушно подшучивая друг над другом, обсуждали этот вопрос, Дакс и Кили с жадностью разглядывали друг друга. Она отметила, что морщинки вокруг его глаз стали резче, похоже, он мало отдыхал, он же отметил красоту ее огромных зеленых глаз на бледном лице.

Кили подумала, что проблески серебра, разбрызганные в его волосах на висках, стали более заметными. А он думал, что ее волосы, обрамляющие лицо, выглядят восхитительно.

Ей показалось, будто ямочка около его рта выглядела соблазнительнее, чем всегда. А ему еще никогда ее рот не казался столь манящим, как теперь, когда он чуть приоткрылся, и из него вырывалось быстрое, легкое дыхание.

Она отметила, что его галстук всегда образцово завязан. А он отмечал то, как соблазнительно обвивала ее шею тонкая золотая цепочка.

Ей казалось, будто он никогда не выглядел столь высоким и сильным, как сейчас; ему же казалось, что она никогда не выглядела столь изящной и женственной.

Она припомнила свои фантазии, касающиеся его, и очаровательно вспыхнула. А он вызывал в воображении фантазии даже сейчас, стоя здесь, и вся кровь прилила к чреслам.

— Что скажешь, Дакс?

Дакс и Кили чуть заметно вздрогнули, вопрос Чарлза застал их врасплох.

— Что? Извини, я прослушал вопрос, — сказал Дакс.

— Я спросил, не возражаешь ли ты, если я приглашу Николь и Кили пообедать с нами.

Дакс снова посмотрел на Кили, глаза его сияли.

— Нет, конечно, не возражаю. Мне даже нравится эта идея. И не потому, что мне неинтересно твое общество, Чарлз. — Он перевел взгляд на мужчину и улыбнулся.

Чарлз добродушно засмеялся:

— Не обижаюсь. Откровенно говоря, я тоже предпочитаю взять с собой дам, чтобы они украсили наш стол. Мы планировали пойти в ресторан «Арно». Вас это устроит? — вежливо поинтересовался он у дам.

— Да, — с энтузиазмом согласилась Николь, бросив на Кили сердитый взгляд, чтобы та не запротестовала. Затем добавила: — Вы с Даксом сможете обсудить рекламу на радио. Уверена, что ты знаешь об этом больше, чем Чарлз.

— Буду рада помочь, чем только смогу, — мягко согласилась Кили. Дискуссия носила скорее риторический характер, и все они знали это. Николь просто придумала им оправдание на случай, если их вновь увидят вместе.

Жребий брошен. Кили ничего не могла поделать с этой случайной встречей. Дакс, похоже, одобрительно отнесся к предложению, чтобы они с Николь с ними пообедали. А что еще ему оставалось? Она озабоченно, с извиняющимся выражением глаз посмотрела на него. Но его глаза сияли такой теплотой, что она поняла — он ничуть не возражает против создавшейся ситуации.

Не говоря ни слова, он взял из ее рук легкий плащ и подал ей. Она повернулась к нему спиной и продела руки в рукава, держась от него на расстоянии. Ей казалось, что если он к ней прикоснется, то она просто рассыплется. Но каким-то чудом не рассыпалась. Он придвинулся, и она почувствовала его грудь у своей спины. Он склонил голову и прошептал ей на ухо:

— С тобой все в порядке?

Его низкий, вибрирующий голос, похожий на музыку виолончели, звучал для нее словно ласка. Она слегка повернула голову и посмотрела на него. Так близко! Чистый, свежий цитрусовый запах одеколона, исходивший от него, ее пьянил. Кончик ее носа почти касался его подбородка, на котором к концу дня чуть пробивалась щетина. Короткие баки, красиво прикрывавшие уши, казались такими мягкими, что ее пальцы жаждали коснуться их.

— Да, со мной все в порядке. — Голос ее, прозвучавший хрипло и интимно, сказал намного больше, чем произнесенные вслух слова.

— Нам придется пройти квартал, чтобы дойти до того места, где припаркована моя машина. Надеюсь, ты не возражаешь, Дакс? — спросил Чарлз, обвивая рукой плечи Николь и направляя ее к выходу.

— Ни в коей мере, — ответил Дакс.

Очутившись на узком неровном тротуаре, Дакс взял Кили под руку. Любой джентльмен сделал бы то же самое. Это всего лишь вежливость. Но смог бы кто-либо другой придать этому прозаическому жесту столь эротический оттенок?

Он обхватил пальцами сгиб ее руки. Большой палец лег на сгиб локтевого сустава. Скользя взад и вперед, он сладострастно ласкал ее кожу, напоминая ей о других, более интимных ласках.

Они сидели на заднем сиденье «мерседеса» Чарлза, соприкасаясь ногами, и ощущали, как от этого соприкосновения поднимается жар. С каждым толчком машины трикотажная ткань, обтягивающая ее колено, скользила вдоль фланелевой ткани, обтягивающей его ногу.

Николь с Чарлзом поддерживали оживленный разговор. Кили и Дакс отвечали довольно бессвязно, словно говоря: «Не беспокойте нас, мы заняты мыслями друг о друге».

Чарлз нашел свободное место для стоянки на улице Дофина, так что им пришлось пройти только один квартал по Байнвил до ресторана. Метрдотель знал свое дело, он назвал каждого из них по имени и почтительно проводил к зарезервированному Чарлзом столику в одном из укромных уголков ресторана. Обычно Кили наслаждалась европейской обстановкой «Арно». Ей нравились четкий, сдержанный, элегантный декор, приглушенные, но отчетливые голоса. Даже тарелки и столовые приборы не осмеливались слишком громко звенеть в этом ресторане, чтобы не нарушить интимную атмосферу.

Сегодня же она ничего не замечала — только ощущала присутствие мужчины, сидящего рядом с ней. Делая вид, будто изучают меню, они смотрели друг на друга. Это дало возможность его плечу прижаться к ее плечу, его большому пальцу погладить ее указательный. Когда Чарлз спросил, что они выбрали, они смутились и засуетились, поскольку не были готовы ответить ему. Второпях заказали форель-голавль и, освободившись от этой необходимости, с радостью вернулись к прежнему занятию — смотреть друг на друга. Чарлз взял на себя обязанность сделать за них заказ, предположив, и не без оснований, что им все равно, что есть.

— Мы с Даксом провели довольно много времени сегодня, — заметил Чарлз, когда официант поставил на стол аперитив.

— Правда? — спросила Николь. — Ты уже купил какое-то телевизионное время?

Дакс положил руки на стол и чуть наклонился вперед.

— Боюсь, Чарлзу попался глупый клиент. Чем подробнее он пытался объяснить, каким правом выбора я обладаю, тем больше я терялся. И это так дорого, если даже не принимать в расчет стоимость производства. — Дакс произнес эту фразу с вопросительной интонацией.

— Да, — согласился Чарлз. — Прежде чем мы сможем запустить твою рекламу, тебе придется самому позаниматься ею. — Он добродушно улыбнулся. — Я с радостью порекомендую тебе некоторые предприятия.

— Я вот что подумал — может, мне стоит нанять профессионалов, чтобы они позаботились обо всем этом вместо меня. Они смогут лучше согласовать все объявления в средствах массовой информации. Как ты думаешь? — Дакс явно проникся уважением к деловым качествам Чарлза.

— Думаю, ты тогда в значительной мере избавишься от утомительных обязанностей и сможешь сосредоточиться на других проблемах.

Официант принес накрытую льняной салфеткой корзинку с французскими булочками. Хрустящие золотистые корочки сохраняли белую серединку мягкой и нежной. Дакс разломил одну, щедро намазал маслом и протянул Кили. Подушечки его пальцев прикоснулись ее пальцам, а взгляды устремились друг на друга. Малейшее прикосновение наэлектризовывало их. Магнитное поле, окружавшее их, нарушилось только тогда, когда услужливый официант подал им горшочки с луковым супом.

Ресторан не был переполнен в этот будний вечер, но, тем не менее, они ощущали обращенные на себя любопытные взгляды и сделали над собой огромное усилие, чтобы выглядеть всего лишь вместе обедающими людьми. Во время обеда они поддерживали легкий занимательный разговор, сдобренный рискованными шуточками Николь, направленными на то, чтобы подразнить Чарлза и поколебать его стоицизм.

— Кто-нибудь хочет десерт? — предложил Чарлз, принимая на себя роль хозяина.

— Я слишком наелась, — отказалась Николь.

— А я выпила бы чашечку кофе, — сказала Кили, и Дакс присоединился к ней.

Когда кофе подали, Дакс машинально подлил в ее чашку сливки и размешал его. Естественная интимность этого жеста не ускользнула от внимания Чарлза и Николь, но понимающий взгляд, которым они обменялись, остался незамеченным двумя другими обедающими.

В вестибюле ресторана, когда они надевали плащи, Николь заметила:

— А я хотела бы прогуляться, а потом съесть десерт. И знаете, чего я хочу больше всего? Пончики в «Кафе дю Монд».

— Ты хочешь идти пешком до «Кафе дю Монд»? — спросил Чарлз.

— Конечно, дедушка. А тебе слабо?

— Может, я и дошел бы туда, но сомневаюсь, смогу ли вернуться назад. К тому же у тебя нет времени. Тебе же нужно вернуться на работу, не забыла?

— Мы сможем поймать там такси и вернуться сюда. И сегодня в программе у нас фильм, который закончится поздно, так что новости выйдут в эфир тоже поздно.

Чарлз бросил взгляд на Кили и Дакса, стоявших рядышком с таким видом, словно им были абсолютно безразличны любые планы, главное, что им не придется расстаться прямо сейчас.

— Дакс? Кили? Какие у вас планы?

— У меня нет никаких определенных планов, — заметил Дакс.

— У меня тоже, — присоединилась к нему Кили.

Так и договорились. Они испытывали приятное волнение. Им предоставлялся случай провести вечер вместе, и поскольку они были защищены видимостью общего дела, то вполне могли потом оправдаться, если их увидят вместе.

— Давайте пойдем по Бёрбон-стрит, — предложила Николь, и Чарлз застонал. — Успокойся, старый ворчун, — поддразнивая, сказала Николь.

— Николь, — терпеливо заметил он, — Бёрбон-стрит — шумная, грязная, переполненная народом, аморальная и декадентская улица.

— Знаю. Обожаю все декадентское, — сказала она, и ее голубые глаза заискрились от смеха. Она схватила Чарлза за руку и буквально силой протащила полквартала по направлению к пересечению Бёрбон и Байнвил.

Они смешались с толпой, не имевшей никакого сравнения с тем, какой она станет через несколько дней во время Мардиграс. Звуки и запахи Бёрбон-стрит в Новом Орлеане — нечто единственное в своем роде. Пряный аромат морепродуктов и супа из стручков бамии смешивался с запахом пива и затхлой сырости, характерной для Французского квартала. Звуки живого джаза вырывались на улицу из многочисленных ночных клубов и диссонансом смешивались с песенкой «Джо Хлопковый Глаз», исполняемой оркестром «кантри-вестерн». Зазывалы перед «топлес-барами», словно поддразнивая, распахивали двери, усиленно рекламируя прелести своих танцовшиц. Можно было мельком увидеть обнаженные части тела, освещенные вспышками цветных огней.

Перед одним из таких увеселительных заведений вывеска гласила: «Всемирно известные, хорошо исполненные сексуальные акты».

— Интересно, как они стали всемирно известными? — педантично спросил Чарлз.

— Если ты спрашиваешь, значит, ты, безусловно, никогда не видел, как они исполнялись, — насмешливо бросила Николь. Он устало вздохнул и, обхватив ее за плечи, потащил прочь, словно непослушного ребенка.

Так они и брели дальше по легендарной улице до тех пор, пока окрестности не утратили свою коммерческую суть и не стали более спокойными. Они повернули на Сент-Питер-стрит, которая, в конце концов, привела их к Джексон-сквер и к кафе.

Улица была пустынной и темной. Они шли парами, Чарлз и Николь впереди, проходили мимо закрытых магазинов, художественных галерей и декоративных металлических решеток, защищавших аллеи, ведущие во внутренние дворики. Рука Дакса заскользила вверх по спине и легла на плечи Кили, крепче прижимая ее к себе.

— Как ты поживала все это время?

— Хорошо, а ты?

— Хорошо.

— Ты выглядишь усталым. Много работал?

— Да. Последние три недели провел в Вашингтоне. Расписание Конгресса заполнено до краев. Мы стараемся ознакомиться со всеми делами до окончания сессии.

— О…

— Я обедал в Белом доме с президентом и первой леди.

— Правда?

— Да. — Он по-мальчишечьи усмехнулся. — Бизнес, конечно, но мне было приятно получить приглашение.

Какое-то время они шли молча, затем Дакс сказал:

— Я читал в газетах, что ты говорила.

— Я тоже читала то, что говорил ты.

— Не верь тому, что ты прочла.

Повернув голову, она посмотрела на него:

— Не верить?

— Нет, — подтвердил он, качая головой.

— Чему, например?

— Например, тому, что я считаю тебя достойной восхищения мужественной женщиной, которая борется за правое дело, и тому, что я не испытываю по отношению к тебе романтических чувств.

Сердце ее, казалось, забилось в висках.

— И я не должна этому верить?

— Верь первой части этого заявления, но не второй. Если бы ты только знала, какого рода чувства я испытываю к тебе, то побоялась бы идти со мной по этой темной улице. Ты бы знала, почему я почти перестал есть и спать в этот прошедший месяц. Ты бы знала, почему каждое утро я насчитываю, по крайней мере, по десять новых седых волосков. Надеюсь, не врут, когда утверждают, будто седые волосы внушают доверие.

Они уже дошли до Джексон-сквер. Ворота, ведущие в сам парк, уже были закрыты на ночь, но они прошли мимо зданий Понтальба, делая вид, будто смотрят в витрины магазинов, на самом же деле не видя ничего.

— Тяжело тебе пришлось с репортерами?

— Не очень, — ответила она. — Только несколько дней.

— Мне очень жаль, Кили. Я-то привык к подобному, а ты — нет. Мне очень хотелось бы уберечь тебя от всего этого.

— Я пережила. Ван Дорф был…

— Ван Дорф?! Он приезжал к тебе?

— Да. Он поджидал меня около моей машины однажды, когда Джоу приземлился у «Супердома».

— Вот подонок! — проворчал Дакс. — Когда-нибудь… Он не причинил тебе боль?

Она тихо засмеялась и успокаивающим жестом разгладила лацкан его плаща.

— Нет. Он только делал довольно непристойные намеки.

— Какие именно?

Она отвела глаза, не выдержав устремленного на нее внимательного взгляда.

— Он просто сказал… Знаешь ли… Спрашивал меня о тебе.

— Что именно спрашивал? — настойчиво допытывался он.

Вспыхнув, она попыталась отвернуться, но он не позволил. Обхватив рукой ее подбородок, он снова повернул ее к себе, заставил посмотреть на себя:

— Что он спрашивал?

Она поспешно облизнула губы.

— Он спросил меня, хорош ли ты в постели.

— Что? — Его руки снова легли ей на плечи и крепко сжали их. — Он так и спросил тебя? Боже упаси его напечатать хоть одно слово клеветы по поводу тебя…

— Он этого не сделал и не сделает. Может, он и жестокий, но не глупый. Он понимает, что ему не о чем писать.

— Что ты сказала ему?

— Правду. Что я не знаю.

Он попытался сдержать улыбку, но ему это не удалось.

— Попробуй догадаться.

Она отстранилась от него и пристально посмотрела ему в глаза, в которых плясали озорные искорки.

— О чем?

— Попробуй догадаться, какой я в постели.

— Нет!

— Давай рискни. Попробуй догадаться. Готов дать тебе намек.

— Не нужен мне твой намек.

Не обращая внимания на ее слова, он наклонился к ней, прижался губами к ее уху и прошептал:

— Я еще не всемирно известный, но работаю в этом направлении.

Он медленно поднял голову, наблюдая за ее реакцией на свои слова, а она, ломая голову над смыслом его слов, вдруг вспомнила разговор, состоявшийся недавно между Чарлзом и Николь перед ночным клубом, и разразилась смехом. Он обхватил ее затылок, прижал лицом к своей груди и так держал, пока она смеялась. Его пальцы переплелись на ее затылке, а большой палец скользнул ей под волосы и принялся массировать за ушами. Постепенно ее смех утих, и она подняла голову. Он заговорил, а она внимательно смотрела на его рот.

— Мне до боли хочется поцеловать тебя. Но здесь, пожалуй, слишком светло и многолюдно, как ты думаешь?

Она молча кивнула, и он неохотно отпустил ее. Они догнали другую пару, остановившуюся на перекрестке в ожидании, когда переключится свет, пересекли улицу Декатур, прошли мимо Вашингтонского артиллерийского парка до «Кафе дю Монд». Уже более ста лет это кафе оставалось одним из самых популярных мест в городе, и, хотя здесь подавали только пончики, посыпанные сахарной пудрой, и кофе, хозяева не испытывали недостатка в посетителях все двадцать четыре часа в сутки, в течение которых работали.

Они выбрали столик на веранде с навесом, хотя вечер был холодным и туманным — сказывалась близость реки. Стулья здесь были из желтого и зеленого винила, столы — серые «Формика», но в «Кафе дю Монд» приходили не ради обстановки, а из-за горячего кофе с пончиками, а также для того, чтобы понаблюдать за постоянным потоком пешеходов и транспорта, гужевого и автомобильного, курсировавшего по Джексон-сквер.

Они заказали две порции пончиков, три черных кофе и один кофе с молоком для Кили. В течение нескольких минут им подали горячие ароматные пончики, покрытые пудрой, и дымящиеся кружки крепкого кофе с цикорием.

Они с жадностью набросились на пончики. После каждого укуса пудра осыпалась с пончиков, и, в конце концов, стало казаться, будто над столом плывет мягкое белое облако, что их очень развеселило. Лица, руки, одежда — все покрылось сахарной пудрой, но они с радостью переносили этот беспорядок.

Николь и Кили получили по тарелке с остатками пудры и принялись ее собирать на влажные пальцы. Николь старательно вылизывала свои пальчики, все ее движения при этом были намеренно вызывающими, затем сказала:

— Давайте сходим на набережную, — и, прикрыв глаза, обольстительно посмотрела на Чарлза.

— Тебе пора возвращаться на работу.

— У меня еще есть время. — И, не дожидаясь позволения или согласия, она встала со стула и направилась к туннелю, ведущему к деревянному настилу, проходящему вдоль набережной, любовно называемой Променад-Муна. Вдоль набережной стояли столбы с довольно тусклыми фонарями, дававшими достаточно света, чтобы не дать человеку упасть в реку, но в то же время не так много, чтобы нарушить романтическую атмосферу.

Остальные последовали за Николь, и, когда они вышли из туннеля, она уже выбрала скамейку для себя и Чарлза. По молчаливому согласию он сел рядом с ней, а Дакс и Кили проследовали дальше. Их поглотили ночные тени и туман, окруживший их, когда они отыскали себе скамью. Огни на обоих берегах реки отбрасывали волнистые отражения на поверхность воды. То, что казалось не слишком красивым при дневном свете, приобрело магический вид ночью.

Дакс обхватил рукой плечи Кили, заключая ее под свою защиту. Глаза ее были закрыты, но она ощущала его дыхание на своем лице, оно становилось все ближе и ближе. Он нежно подул на ее веки, на рот, и он чуть приоткрылся, чтобы принять в себя выдыхаемый им воздух. Затем его губы коснулись ее губ.

Теперь, после столь длительного воздержания, они растягивали пытку, усиливали предвкушение. Он поцеловал ее с закрытыми губами один, другой, третий раз. Легкие прикосновения губ трудно было в полной мере назвать поцелуями, скорее ласками.

Обхватив ладонями его виски, к которым так давно жаждала прикоснуться, она сомкнула руки вокруг его головы. Его язык словно играючи скользил по линии соединения ее губ, подрагивая и лаская до тех пор, пока ее язык не вырвался навстречу ему. Он, казалось, превратился в дикого зверька, всю жизнь томившегося в заточении, но теперь вырвавшегося на свободу и получившего возможность делать то, что ему захочется. Он обежал вокруг его губ, погрузился в ямочку и, поддразнивая, ласкал уголки его рта до тех пор, пока тот не открылся ей навстречу. Она проникла в полную меда пещеру и собрала его нектар, оставив свой взамен. Ее язык скользнул к нему за зубы и заметался по нёбу. С исполненным глубокой муки стоном они оторвались друг от друга. Смотрели один на другого, не произнося ни слова. Их взгляды свободно блуждали, и оба испытывали головокружение от дарованной им свободы и вольностей, обычно запрещенных. Волосы, глаза, уши, носы, рты — все внимательно, неторопливо рассматривалось до тех пор, пока это не стало совершенно невыносимо, и они ни слились снова в страстном поцелуе.

Их губы слились, рассеивая сомнения, омрачавшие их умы. Действительно ли она имела в виду те пустые слова по поводу восхищения и уважения? Неужели за ним действительно тянется целый шлейф брошенных с разбитыми сердцами любовниц? Сильно ли она тоскует по своему мужу? Любит ли он Маделин? Скучает ли она по нему? Скучает ли он по ней?

Не скоро он оторвался от ее губ и только для того, чтобы погрузить свои в ее увлажнившиеся от тумана волосы.

— Боже мой, Кили, прошедшие недели были для меня адом. Я не мог ни о чем думать, кроме как о тебе.

— Я была в замешательстве и чувствовала себя такой несчастной. Я боялась, что ты действительно думаешь так, как говорил всем этим репортерам.

— Нет. Ты же сама знаешь. Расстегни плащ, пожалуйста. Мне хочется… Вот… Все это были пустые слова, лишь бы что-то сказать. Я никогда так не думал.

— Я так и думала, но тебя не было здесь…

Они снова целуются.

— Мне хотелось позвонить, но в голову лезли всяческие кошмары про подслушивающие устройства и… не обращай внимания на пуговицы. Мне просто хочется ощущать твои руки на своем теле… да… о, милая. — Снова поцелуй. — Подслушивающие устройства и все такое прочее… Ты такая сладкая, Кили.

— Ты беспокоишься из-за подобных вещей? — спросила она и тихо застонала, когда он захватил зубами мочку ее уха.

— Главным образом ради тебя, чем из-за себя… Она такая мягкая…

— Дакс… — со вздохом произнесла она. — Что мы сделали такого, чем вызвали подобный переполох? Да, да, прикоснись ко мне…

— Как приятно к тебе прикасаться… Очень многие видели, как мы танцуем. Я не осознавал, что мы привлекаем такое внимание. Я вообще ничего не осознавал из происходящего вокруг — просто держал тебя в объятиях и хотел тебя… О да, милая, здесь. — Он прижал свою ладонь к ее руке, удерживая у своей груди. — Я хочу тебя, Кили. Хочу заняться с тобой любовью, хочу войти в тебя. Я так хочу тебя, что ощущаю тебя каждой клеточкой своего тела.