Глава 6
Брин протиснулась между сложенными тут старыми вещами и шкафом с ее фотоархивом, спеша вернуться в дом.
— Брайан, Кит! — крикнула она громко, но поперхнулась от спешки. — Вы что, не можете снять трубку? Вы что, не слышите? Снимите трубку!
Наверное, они услышали нечто запредельное в ее голосе, потому что, когда она вернулась в дом, оба мальчика стояли у телефона, уставившись на трубку, но ни один не хотел ее снимать.
Брин проскочила между ними, схватила трубку и заорала в нее:
— Алло?!
На другом конце чуть поколебались, потом спокойный мужской голос спросил:
— Мисс Келлер?
— Да, — ответила Брин нервно.
— Это Майк Уинфельд. Мы на днях познакомились в загородном клубе Тимберлейн.
— Ах да… Как поживаете, мистер Уинфельд?
Разговаривать ей совсем не хотелось. Все, чего желала, так это чтобы он бросил трубку.
«Не будь дурой, Брин! Будь приветливой, будь любезной!» — одернула она себя. Может, ему понадобятся фотографии для рекламы, да и вообще он выглядит вполне приятным человеком.
— Замечательно. Просто замечательно. Но я думал о вас.
— Ну да?
— Да. Я понимаю, что мы едва знакомы, но, может, вы согласились бы поужинать со мной? Я бы хотел кое-что обсудить — возможно, вы сможете сделать для меня несколько фотографий?
Почему нет? — спросила себя Брин. Обычно, она не отказывалась ни от какой работы. Может, это проверка на прочность, но она с этим справится… И если он окажется приятным и порядочным человеком…
Обычно… Но как она могла сейчас вести себя как обычно? Как она могла сейчас думать о чем-то, когда какой-то террорист вломился к ней в дом, и она до смерти пугается любого телефонного звонка?
— О, мистер Уинфельд…
— Майк, пожалуйста. А то я чувствую себя старым и дряхлым, а я не таков — особенно для вас.
Брин удалось рассмеяться.
— О'кей, Майк. Я с удовольствием поужинаю с вами как-нибудь, но я буду занята до… где-то около пары-тройки недель. Вы мне перезвоните?
— Вот уж чего не хотел бы, будь моя воля. — Он подпустил в голос разочарования, но потом снова стал весел. — Не сочувствуете вы мне, бедному, да, мисс Келлер? Но я все равно перезвоню. Две недели, говорите?
— Угу. И пожалуйста, называйте меня Брин.
— С наслаждением. Вы еще обо мне услышите, Брин.
— Прекрасно.
— Ну, тогда пока, до встречи.
— Пока.
Брин чуть полегчало. Она опустила трубку, но рука все еще лежала на ней, когда телефон снова зазвонил. Она рывком поднесла ее к уху.
— Алло?
— Полагаю, вы уже видели вашу лабораторию, мисс Келлер?
— Да, я ее видела. И то, что вы там натворили, это преступление. Как вы смеете вторгаться в мою жизнь подобным образом? Вас все равно поймают! И вы сгниете в тюрьме за…
— Мисс Келлер, ваша лаборатория — это только начало.
— Вы что, не понимаете? — Она перешла на крик.
Она видела, что Брайан и Кит смотрят на нее со всевозрастающей тревогой, но ничего не могла с собой поделать.
— Нет у меня этих чертовых фотографий!
— Спокойно, мисс Келлер. Верю, что этих снимков у вас нет. Но я также верю в то, что вы можете получить их обратно.
— Они у Кондора! Идите и возьмите у него!
На другом конце провода чуть поколебались.
— Я думаю, вы сможете забрать эти фотографии, мисс Келлер.
— Кондор…
— С Кондором не так приятно иметь дело.
— Да, потому что он пошлет вас ко всем чертям.
— Не исключаю. Он куда более жесткий противник, хотя и вы не слишком сговорчивы, мисс Келлер. Я и не представлял себе, что вы так отважны — или так глупы, — чтобы послать меня подальше. Но вы этого не сделаете, правда? Ведь у вас на руках трое маленьких деток. Мне нужны эти фотографии. Такая женщина, как вы, может легко заставить мужчину делать то, что она хочет. Даю вам несколько дней. Используйте их. И помните, я буду следить за вами. Пока я только попортил ваше имущество. Да, и не думайте, что вы что-то сможете предпринять против меня. У меня знакомства в полицейском участке. Я обязательно узнаю, если вы туда позвоните. А что до Кондора… Ну, я б не стал впутывать его в это дело — вы сами без труда обведете его вокруг пальца, и сделаете это хорошо, очень хорошо. Он как раз из тех типов, кто будет настаивать на звонке в полицию, а что будет потом, я вам уже объяснил. Вам сейчас надо сосредоточиться на двух вещах: на ваших маленьких детках и на фотографиях. Поскольку одно вытекает из другого — если вы понимаете, о чем я…
Брин сжимала трубку и смотрела на нее очень долго — пока до нее, наконец, дошло, что разговор давно закончился.
Между тем в ее голове проносилась одна мысль за другой. Это не мог быть фанат Ли. Фанаты могут заниматься глупостями, иногда стараются подобраться поближе к звездам, даже рискуя заработать неприятности, но они не врываются в частные дома за фотографиями. Нет, кому-то очень, действительно очень нужно заполучить эти снимки. Зачем? О господи! Да какое имеет это значение теперь, когда она оказалась один на один с такой ситуацией? Она не детектив, да и ребята из Си-эс-ай, разумеется, не примчатся к ней на помощь, чтобы разрешить ее безнадежные проблемы — вот эдак, за часик, как они это делают по телевидению. Она всего лишь одинокая женщина, которая не знает, где у оружия ствол, а где рукоятка. А еще у нее на руках трое маленьких детей, которые целиком зависят от нее. Так, хорошо! Что-то в этом есть гораздо более глубоко зарытое, скрытое и неправильное и, вероятно, просто ужасное, но это не должно ее сейчас волновать. Она всего лишь человек, беззащитный, запуганный, и она не желает решать какие-то таинственные головоломки, а просто хочет снова чувствовать себя в безопасности, быть уверенной, что ее детям ничего не угрожает.
— Тетя Брин?
Она вздрогнула и оглянулась на Брайана и Кита.
— А где Эдам? — спросила она.
— Раскрашивает что-то, — доложил Кит.
— А чего случилось, тетя Брин? — спросил Брайан.
— Ничего. То есть ничего такого, что я могу объяснить прямо сейчас. Послушайте меня, мальчики, внимательно. У меня, э-э, некоторые профессиональные проблемы. Помогите мне сегодня вечером. Пожалуйста, поднимайтесь наверх, примите ванну и помогите Эдаму вместо меня, о'кей? И пожалуйста! Никаких швыряний мылом, визгов и криков. Пожалуйста!
Оба с серьезным видом кивнули. Она услышала, как Брайан зовет Эдама, а потом все трое поплелись вверх по лестнице.
Когда Брин услыхала, что в ванной зашумела вода, она разрыдалась.
Прошло еще несколько минут, пока она стояла, позволяя слезам течь по лицу. Потом она вытерла их тыльной стороной руки, заварила себе чаю и села у кухонного стола.
Брин хотела позвонить в полицию, но побоялась. А если это все-таки блеф? «Позвони в полицию, — повторяла она себе раз за разом. — Это самое разумное в твоем положении».
Нет! Она этого не сделает. Потому что предупреждение могло и не быть простым блефом.
И кому бы ни принадлежал этот тихий голос, в нем слышалась реальная угроза. А ее разгромленная лаборатория была тому подтверждением.
О боже! Брин начало трясти, она закрыла лицо руками, стараясь побороть накатывающую на нее истерику. Надо прежде всего защитить мальчиков… А как она может присматривать за ними, если ей приходится все время работать, чтобы их содержать? И даже если б не работала, она не может быть рядом с ними троими одновременно.
Выход тут был только один. Она должна получить назад эти фотографии.
Да, она должна это сделать.
Брин глубоко вздохнула; принятое решение слегка ее успокоило. Она не может поддаваться отчаянию, не может сидеть вот так, зареванная. Ей надо думать о мальчиках, помня, что они — самая главная ценность в ее жизни.
Пальцы ее дрожали. Она уставилась на них, пытаясь заставить их успокоиться.
Брин допила чай и поднялась наверх. Мальчики как раз заканчивали застегивать свои пижамки. Эдам был дальше всех от цели.
— Ага, — сказала Брин, присела на нижнюю полку двухъярусной кровати и, придвинув младшего поближе, начала процесс застегивания сначала. — Почти правильно, Эдам, но не совсем.
Слезы опять навернулись ей на глаза, и она прижала малыша к себе.
— Отпусти, тетя Брин! — запротестовал чуть придушенный Эдам.
— Извини, мой сладкий. Извини.
Брин поцеловала его в лобик и встала, чтобы уложить. Потом она поцеловала Брайана и Кита, которые со всей серьезностью наблюдали за ней.
— Спасибо, что хорошо себя вели сегодня. Мне нужна ваша помощь.
— Тетя Брин…
— Я, правда, уже в порядке. Правда. Просто время от времени тетушки сходят с ума. Спокойной ночи.
Она погасила у них свет и прикрыла дверь так, чтобы на нее падал свет из ванной комнаты.
Выйдя в коридор, она поняла, что совсем она не в порядке. Она была напугана до смерти. Если кто-то смог пробраться в ее проявочную, то что стоит ему проникнуть и в дом?
Брин бросилась вниз и вооружилась кухонным ножом, потом отложила его. Если нападающий будет высоким, она не сможет защититься от него и только порежется своим собственным ножом.
Взяв в качестве орудия самообороны метлу, Брин проверила все кладовки, все укромные места дома, все закоулки, от страха затаивая дыхание всякий раз, когда открывала очередную дверь.
Под конец она убедила себя, что если некто хочет, чтобы она получила назад фотографии, он — или она — не станет убивать ее до того, как она достигнет своей цели или хотя бы попытается это сделать.
Поспать Брин в эту ночь не удалось. Она даже не отважилась лечь в собственную постель, но провела ночь на кушетке перед телевизором, составившим ей компанию, в которой она так отчаянно нуждалась.
На самом деле Брин даже не слышала, что говорят по телевизору. Она просто лежала без сна, уставясь в потолок, пытаясь составить хоть какой-то план действий.
Ей необходимо было вовлечь Ли в игру. Будь нежной, будь очаровательной — и притворись, что тебя легко соблазнить. До известной степени, по крайней мере. Достаточно будет убедить его, что он может ей доверять. Забрать обратно фотографии с обещанием, что она может сделать все много, много лучше. Потому что сейчас лучше к нему относится… Намного лучше его понимает…
Брин ворочалась на кушетке, томимая беспокойством и… огнем, воспламенявшим ее кровь. Ей нельзя слишком сближаться с Ли — но придется. Придется, так надо. И, так или иначе, нужно будет сыграть свою роль настолько хорошо, чтобы соблюсти между ними дистанцию, безопасную для ее сердца.
Нет, нет, ничто из этого не имеет ни малейшего значения! Ей надо думать только о мальчиках! Ли должен помочь ей. Он обязательно это сделает. Она хорошо сыграет свою роль. Он отдаст ей фотографии, и весь это кошмар закончится.
Но что, если он… все-таки откажется? На этот случай Брин пока ничего не придумала. Если Ли все же откажется, ей придется прибегнуть к отчаянным мерам. Если он откажется вернуть снимки, ей придется взять их против его воли.
* * *
В пятницу Брин поджидало ужасное разочарование — Ли не явился на репетицию. Эндрю сказал ей, что он улетел в Лос-Анджелес, чтобы подписать кое-какие документы, и не вернется до понедельника.
Выходные превратились для нее в сущий кошмар. Она заставила себя навести порядок в лабораторий и оба дня водила мальчиков в бассейн, беря с собой еду и стараясь проводить вне дома как можно больше времени. Каждый раз, когда звонил телефон, она подпрыгивала чуть ли не до потолка. Но шептун не звонил и ничего особенного не происходило. Если не считать тех синих кругов, что залегли у нее под глазами из-за бессонницы. И нервов, которые были напряжены, как струны на гитаре.
Никогда Брин не ждала наступления понедельника с таким нетерпением. Интересно, за ней по-прежнему наблюдают? Если так, то наблюдатель знает, что до сегодняшнего дня Ли был для нее недоступен.
Ли, приехав из Лос-Анджелеса, был как всегда энергичен, деловит, а сейчас еще и ходил с отрешенным видом. Из-за этого было трудно подобраться к нему, но Брин необходимо это сделать. Ей было труднее признать, что Ли казался ей необыкновенным. Трудно признаться самой себе, что как бы равнодушно он к ней ни прикасался, ей так приятно ожидать следующего прикосновения. В те секунды, что Брин проводила в его объятиях, она почему-то чувствовала себя абсолютно уверенной и защищенной. Его запах был приятным и мужественным, сила его объятий согревала ее.
Но от его любезных манер неизменно несло ледяным холодом.
Брин молила небеса, чтоб те предоставили ей счастливый случай поговорить с ним наедине, как это уже не один раз бывало, но он не приближался к ней, если только в этом не было необходимости. Наконец во время последнего перерыва, Брин собрала в кулак все нервы, взяла две чашки кофе и подошла к роялю, за которым сидел Ли, наигрывая что-то неопределенное.
— Я подумала, вам захочется кофе, — начала она, когда его взгляд упал на нее.
Ли поднял бровь, и Брин покраснела.
— Спасибо, — коротко сказал он.
Ли принял чашку и поставил ее на рояль. Потом его пальцы легко заскользили по клавишам.
— А я и не знала, что вы еще и на фортепьяно играете, — тихо проговорила Брин, опираясь на инструмент в надежде, что ее поза соблазнительна, но не выглядит смешной.
Он бросил на нее быстрый взгляд:
— Да вот играю.
Не что-то вроде «ну я же учился этому в школе» или «владение фортепьяно необходимо каждому музыканту» — ничего такого, что приглашало бы продолжить беседу. Просто «Да вот играю».
Он не хотел облегчать ей жизнь. А чего она могла ожидать после такой открытой неприязни к нему со своей стороны?
«Кидайся в атаку, притворяйся увлеченной им, и делай это очень хорошо», — сказала она себе. Брин протянула руку и коснулась его плеча. Ли прекратил играть, внимательно глядя на ее руку в течение нескольких секунд, и только после этого взглянул в ее глаза.
Ирония — вот что было в его взгляде в ответ на всю ее неприязнь, даже если он и не хотел этого демонстрировать. Сейчас, в этот самый момент, она ясно осознала всю свою недальновидность. Брин судила о нем по другим мужчинам, и ее враждебность к нему основывалась на одном простом факте — он был тем человеком, в которого женщина может легко — даже слишком легко — влюбиться. И чтобы не попасть в эту ловушку, она возвела между ними ледяную стену. Эта стена была по-прежнему ей необходима, но еще более того ей требовалось сейчас его доверие.
— Ли, я сожалею, — пробормотала Брин быстро, прежде чем могла бы утратить самообладание. — Я имею в виду все, что было раньше. Я вела себя ужасным образом с самого первого дня, когда мы встретились. Я… мне бы хотелось получить возможность исправить это.
Ли сел прямо, глядя на нее очень внимательно, но с сомнением.
— Неужели? — спросил он сухо.
Господи, как же ей хотелось влепить ему пощечину! А он просто смотрел на нее своими золотистыми глазами, с непроницаемым выражением лица, словно перед ней была гранитная стена. Брин скрипнула зубами и напомнила себе, что сейчас на кону нечто большее, нежели она сама осознает.
— Я… — Тут уже голос начал изменять ей, но это неприятное само по себе обстоятельство подсказало ей новую тактику. — Ах, не обращайте внимания! — воскликнула она, подпуская чуть многозначительности в голос, а потом повернулась, чтобы уйти.
Это сработало. Брин не сделала и шага, как почувствовала, что его рука плотно легла на ее плечо. Она обернулась и позволила себе приникнуть к теплой ширине его груди.
— Все в порядке, Брин. Что вы хотели мне сказать? — спросил он.
— Что мне хотелось бы узнать вас получше, — сказала она без обиняков.
— Серьезно?
— Серьезно.
Сколь долго придется ей мучиться в чистилище за такую ложь? Дыхание у нее перехватило, что притворством никак не было. Но то влияние, которое Ли оказывал на нее, делало описание всего остального невыносимым. Да! Она неверно о нем судила. Он был достойным человеком, сильным, порядочным, часто добрым, а вместе с этим обладал мощным… сексуальным притяжением, которое подчас было непреодолимым… О боже, подумала она. Будь она честной сама перед собой, то призналась бы, что любит его. Но сейчас Брин не могла позволить себе быть честной — это было бы непоправимой ошибкой. Ей необходимо поддерживать свои стены. Эдам! — напомнила она себе. Не так уж сложно быть лживой, холодной, пламенной — какой угодно. Для этого надо было просто вспомнить его милое личико, и она становилась способной на все!
— Я повезу вас и детишек на пикник или что-нибудь в этом роде. В воскресенье, если не возражаете, — сказал Ли.
— Воскресенье? Нет, до воскресенья еще так долго!
Она откашлялась. Но ее голос был по-прежнему хриплым. Очень хриплым. Таким завлекающим — как у опытной шлюхи.
— Вы приглашали меня на бокал вина. Если это приглашение еще в силе, я могу заехать сегодня вечером.
Его брови поднялись опять, Брин явно почувствовала его сомнение. Но потом он пожал плечами:
— Я всегда буду вам рад. У группы сегодня нет репетиции, так что я свободен.
Брин проглотила ком в горле и кивнула. Сейчас ее голос звучал слабо и неуверенно, будто кто-то говорил за нее.
— Мне нужно убедиться, что Барб сможет посидеть с детьми, хотя она обещала, что сможет на этой не деле. В половине девятого?
— Когда пожелаете.
Ли отпустил ее плечо и стал искать в карманах ручку. На каком-то клочке нотной бумаги он нацарапал адрес и вручил ей.
— Тогда увидимся позднее, — тихо сказал он.
Тут его позвал Эндрю, и Ли отошел, а Брин почувствовала, что ее снова начинает трясти.
В восемь часов вечера Ли сидел на диване в гостиной, водрузив ноги на кофейный столик, и размышлял, созерцая стакан скотча, который он держал в руке.
Его взгляд скользил по красиво убранной комнате, и он усмехался.
Он знал, что кто-то чужой опять побывал у него в доме. Ли тщательно запер его, когда его неожиданно вызвали, чтобы подписать дополнение к договору, но он был совершенно уверен, что кто-то у него побывал. Он это чувствовал, но не мог оставить здесь кого-то из своих ребят для наблюдения хоть на те несколько часов, что он отсутствовал, потому что он сам хотел, чтобы они приглядывали за Брин. Он был готов к чему угодно — даже к чему-то абсолютно невероятному.
Ли вздохнул и посмотрел на часы. Восемь пятьдесят. Она может появиться в любую минуту. Что порождало еще одну дилемму. Что это за неожиданная перемена произошла в Брин, думал он? Ли хотел ее с того самого момента, как впервые увидел, его очарованность быстро переросла в нечто гораздо большее. Он вроде бы должен быть безмерно счастлив и рад, что она скоро будет здесь…
— Глупец! — одернул он себя вслух, поднимая бокал и как бы обращаясь к коллекции стрел, которая целиком покрывала стену. — Дурак, который определенно влюблен — и даже гораздо более, чем чуть-чуть.
Прозвенел звонок в парадную дверь, и он встал, чтобы открыть. Она была здесь. Он совершенно точно знал, что ей что-то нужно, но, как он и обещал самому себе, ждал, когда она заговорит об этом сама.
Открывая ей дверь, Ли был далеко не так тверд и уверен в себе, как бы сам того хотел. Особенно когда увидел ее.
Брин была одета по-вечернему.
Волосы были распущены и падали на гладкие обнаженные плечи. Топ с воротом-петлей, как у купальника, оголял спину, и это выглядело потрясающе. Голубая юбка обвивала ее колени, а узкий пояс подчеркивал тонкую талию танцовщицы.
Ее глаза сияли, когда она, с обольстительной улыбкой, поздоровалась с ним.
— Привет. Вот… я все-таки пришла.
Он отступил, приветствуя ее глубоким поклоном.
— В таком случае извольте пройти в волчье логово, мисс Келлер. — Он чуть кашлянул. — Вы потрясающе выглядите, Брин. Проходите.
Она вошла, и он закрыл за ней дверь. На Брин был легкий газовый шарф, он снял его и повесил в прихожей. Когда он вернулся к ней, она с любопытством рассматривала помещение.
— Какое красивое местечко, — сказала она тихо.
— Благодарю. Я здесь живу.
Она рассмеялась чуть нервозно:
— А я ожидала чего-то другого. Железные ворота, толпы прислуги…
— Не люблю толкотни, — сказал он кратко. — У меня есть домработница, которая приходит днем, и это все. Хотите, устроим экскурсию?
— Конечно.
Он улыбнулся:
— Это рояль, за которым я делаю большую часть предварительной работы. Там — мой стол. За ним вы увидите небольшой бар. Что я могу вам предложить?
— Джин с тоником?
— И с лаймом?
— Пожалуйста.
Пока он смешивал ей напиток, она все стояла — на том же самом месте. Он принес ей бокал, взял из рук сумочку клатч, бросил ее на диван и взял Брин за локоть.
— Полагаю, вы приехали по своей воле, — произнес он, сардонически поднимая бровь.
Она покраснела, а он по-прежнему чувствовал ее напряжение. Она быстро отпила из бокала и указала на стрелы на стене:
— А вы действительно умеете стрелять из лука?
— Да, на самом деле умею.
Ли, проводя ее из гостиной в коридор, ощущал, как едва уловимо дрожит ее рука.
— Кухня и столовая для приемов в другом крыле, — сказал он, чтобы поддержать беседу. — Бильярдная и рабочий кабинет дальше.
— Уютно, — тихо сказала Брин.
— Мне тоже нравится.
Они пошли назад. Ему казалось, что он слышит гулкие, как грохот барабана, удары ее сердца. Она поглядела вверх, на лестницу, ведущую на балкон.
— Чувствуется простор, — сказала она с удовольствием.
— Хотите подняться?
— Разумеется.
Она поднялась вслед за ним по лестнице и остановилась, чтобы посмотреть вниз.
— Это надо сфотографировать для «Самых Красиных домов мира» или чего-то в этом роде, — сказала она, одаривая его нежной улыбкой.
— Благодарю. В этом коридоре комнаты для гостей и моя спальня. За ними — студия звукозаписи.
— Студия? В доме?
— Угу. Пойдемте, я вам покажу.
Студия оказалась очень занятным местом. Если б у Брин не было таких ужасных неприятностей, она бы с удовольствием обследовала ее самым тщательным образом. Студия занимала половину верхнего этажа — как раз пространство над кухней и столовой, как прикинула Брин.
Стены метра на полтора от пола были забраны красивыми панелями, одна стена была стеклянная. Снаружи была видна ударная установка и пульт со множеством кнопок и переключателей. Несколько гитар и чехлах были прислонены к противоположной стене. Повсюду было переплетение проводов с микрофонами, у глухой стены располагалась еще одна коллекция инструментов — тамбурины, трубы, дудки, несколько деревянных флейт и еще несколько предметов, названия которых Брин не знала. Внутри этого помещения располагалась еще одна, меньших размеров комната, приютившая электрические механизмы всех видов.
— Некоторые из наших вещей мы записываем прямо здесь, — сказал Ли. — Это полноценная тон-студия. А это, — он постучал по внешнему стеклу, — совершенно звуконепроницаемо. Мы можем играть во всю мощь, и ни один листик снаружи не шелохнется.
— Это просто удивительно, — тихо сказала Брин. — Я не представляла, что можно иметь все это прямо у себя дома.
Ли стоял к ней почти вплотную. Так близко, что она чувствовала его энергетику, его тепло… его чарующую мужественность. Она чувствовала, что ее тянет к нему — как металл к магниту. А еще ей хотелось сбежать так далеко, как только можно, — прежде чем она сгорит в его пламени. Но бежать было нельзя. Ей необходимо было очаровать его, стать не добычей, но охотником.
Но пока рано, рано! Ее трясло, мурашки бегали по телу, голова кружилась.
Брин глотнула, стиснула зубы, испугавшись, что сейчас заплачет. Казалось, так легко прямо сейчас повернуться к нему, объяснить, что происходит, и отдаться на его милость, умолять о помощи.
Нет, нет! — напомнила она себе с болью. Ее предупредили — ничего не говорить Кондору, ничего не сообщать в полицию. Она не решится сказать ему, просто не может пойти на это. Ведь ее дети в опасности. Брин, чуть прикрыв глаза, вспомнила, что сделали с ее лабораторией. А Ли… Если бы она сейчас сказала ему правду, он бы начал презирать ее за ту лживую игру, в которую она с ним играла. Наверняка он был бы вне себя от гнева и ни за что не стал бы ей помогать. Наверняка бы потребовал, чтобы она позвонила в полицию.
Нет, надо продолжать попытки соблазнить его. Ну не в том смысле… совсем соблазнить. Но так, чтобы он стал выполнять ее прихоти.
Она резко повернулась к нему, улыбаясь:
— А что за этой дверью?
Она открыла ее… и тут же пожалела о содеянном.
Совершенно ясно, что это была его личная спальня.
Небольшая и чисто прибранная, она на первый взгляд совсем не походила на спальню мужчины. Но большая кровать была покрыта пледом с национальным индейским рисунком в коричневую и оранжевую полосу, а общее впечатление от помещения было какое-то очень земное, даже чуть грубоватое и первобытное. Под всеми этими атрибутами рок-звезды, что окружали Ли Кондора, можно было обнаружить просто человека, сильного и уверенного в себе.
Она повернулась, оказавшись с ним лицом к лицу, и увидела, что он улыбается с прохладным интересом. Она сама пришла к нему в спальню — он ее сюда не приводил.
— Какие красивые двери, — сказала она, думая, заметил ли он то, что ей пришлось слегка откашляться, прежде чем она смогла заговорить.
— Они ведут на балкон.
Ли прошел через всю комнату, распахнул французские окна от потолка до пола. Повернувшись, он предложил ей руку. Брин поставила бокал на прикроватную тумбочку и вслед за ним вышла на балкон.
Было уже темно. Тысячи звезд блестели на небе — как бриллианты на черном бархате. Воздух был освежающе прохладен, что она отчетливо ощутила на своих обнаженных плечах и спине.
Балкон был обращен на пышную лужайку с джакузи, вода которого переливалась в больший бассейн.
Возглас восторга вырвался у Брин — вид был действительно неземной. Садовые светильники, голубые и зеленые, усиливали мистическое, как от тропической лагуны, впечатление. Как бы ей хотелось забыть все и раствориться в этом великолепии…
Брин подошла к перилам, чтобы получше рассмотреть ландшафт.
— Дизайн ваш?
— Да.
— Это просто…
Она замолчала, когда почувствовала его руки у себя на плечах. Прикосновение было нежным, ласкающим, и даже жесткая кожа его ладоней только усиливала ощущение его мужественности. Его тело за ее спиной было плотным и могучим, она слышала его дыхание, его присутствие.
А потом он повернул ее к себе. Они прикоснулись друг к другу слегка, будто изучая, но вполне с определенной целью. Ее губы открылись ему навстречу. Его язык был словно покрыт жестким бархатом — когда, наконец, отыскал ее язычок и затеял с ним нежную игру. Она вдруг поняла, что невольно подвигается к нему все ближе, ощущая в этом поцелуе всю его сущность, всю его мужскую силу и уверенность его объятий, то, как прижимаются к ней его бедра, и то, как много обещает его мужественность… И это пугало и очаровывало. От этого перехватило дыхание, и ночь закружилась вокруг нее… Его запах и вкус — все это было так чудесно…
Брин могла легко потерять самообладание. Так легко забыть прошлую боль и перестать думать о будущем. Забыть, как легко влюбиться в него, полюбить его глубоко, если хоть на миг потерять самообладание, чтобы потом познать сердечную муку, такую же глубокую, как и сама любовь, сожаление столь же горькое, сколь было сладким его прикосновение. Забыть…
Забыть о… фотографиях.
Брин положила руки ему на грудь и постепенно высвободилась из его объятий, склонив голову ему на плечо. Потом, вновь встретившись с ним взглядом, она попыталась призывно улыбнуться. Надо было вскружить голову ему, а не терять ее самой. Если так будет продолжаться, она окажется в полной его власти. Это он будет управлять ее чувствами, а его влияние на нее, если она будет играть подобным образом дальше, станет сильнее, чем ее влияние на него… Дразнить такого человека, как этот…
— Давай помедленней, Ли, пожалуйста! — прошептала она дрожащим голосом, но вполне уверенно, хотя ее губы были влажными и трепетали, а голова кружилась.
Он улыбнулся и отпустил ее, и она почувствовала себя чуть увереннее. И с досадой поняла, что этот поцелуй привнес в ее чувства гораздо больше разлада, чем в его.
— Так медленно, как ты захочешь.
Она опять улыбнулась, отодвигаясь еще чуть дальше.
— Спустимся вниз, — сказал он.
Она кивнула, забрала свой бокал, взяла его под руку и пошла за ним вниз.
Ли показал ей большую, современную кухню, шикарно оформленную столовую, затем подвел ее к большому раскладному дивану.
— Долить тебе?
— Да, пожалуйста.
Секундой позже он уже снова сидел рядом, разглядывая ее. Когда она взглянула ему в глаза, по ее спине пробежали мурашки. Золото его глаз было пронзительным и настороженным. Догадывается ли он, что она пришла сюда с какой-то целью?
— Расскажи мне о себе, Ли, — сказала она поспешно, отпив большой глоток джина с тоником. — Где ты родился?
— В Черных Холмах.
— И вырос там же?
— Частично. Но мы много времени проводили в Нью-Йорке. А ты?
— Родилась и выросла в Тахо. — Брин поколебалась, думая, следует ли задавать следующий вопрос. — Барб говорила, ты был женат… пять лет назад. Что ты вдовец.
— Да.
Просто «да» и ничего более. Похоже, ей не слишком удается разрушать стену его недоверия.
Ли удивился, когда она чуть повернулась к нему и коснулась его лица, ласково пробежав костяшками пальцев по его щекам. Взгляд ее глаз следовал за пальцами, ее губы были полуоткрыты, и коль скоро она сама объявила, что не хочет спешить, то все это выглядело намеренно соблазнительно.
Слишком соблазнительно. Он не был уверен, насколько еще хватит его самообладания, если она подвинется к нему ближе, подкрадываясь, как очаровательная, гладенькая кошечка. Она прикрыла глаза и подвинулась еще ближе, будто тая в его объятиях. Он ощущал изгибы ее тела, прильнувшего к нему. И она была очень красивая женщина. Ее грудь была высокой и провоцирующе полной. Его рука невольно двинулась к ее соблазнительно тонкой талии, округлость ее бедер представляла собой непреодолимый соблазн…
Брин поцеловала его. Слегка. Она думала, что поцелуй должен быть кратким, но он решил по-другому, поймал ее, посадил к себе на колени, заключив в объятия, как в темницу. Поцелуй становился все более глубоким, он позволил своей ладони лениво скользнуть по ее щеке, дальше по шее и прикрыть, лаская, выпуклость ее груди…
Он отнял свои губы от ее, но поцеловал в щеку. Его пальцы запутались в шелке ее волос…
— Ли…
— Мм?
— Нам… мы ведь так толком и не поговорили ни разу.
Он перестал целовать ее и поглядел ей в глаза. Когда он придвинулся ближе, в них загорелся едва заметный огонек интереса.
— Так говори, — сказал он нежно.
Она не уловила нотки подозрительности или угрозы в его голосе.
— Я… ну как бы… — замялась она.
Он не захотел поддержать ее хотя бы любезной улыбкой, а его пальцы скользили вверх по нейлону ее чулок. И это ее смущало, чего он не мог не видеть. Она была напряжена, хотя и не останавливала его.
Брин чуть откашлялась.
— Я вот все думаю, Ли. Я правда думаю, что была к тебе несправедлива.
— Да ну? — Его пальцы принялись описывать медленные круги по ее бедру, все приближаясь к границе дозволенного.
— Эти… снимки, что я сделала, — начала она, чувствуя, что его прикосновение постепенно перемещается к внутренней стороне бедра.
— Да? Фотографии?
— Я хочу забрать их, Ли. Я в большом долгу перед тобой. И могла бы сделать еще серию…
Его левая рука замерла на ее бедре. Правая начала ласкать основание шеи.
— Ты хочешь получить назад эти снимки, ведь так, Брин?
— Да. В тот день я немного вредничала, и… — Он никак не давал ей возможности сосредоточиться. — Думаю, это отразилось на моей работе. Думаю, я могу сделать все гораздо лучше… ради тебя.
— Замечательно… что ты так заботишься.
Он наклонил голову и снова поцеловал ее. Она ответила ему со всем возможным пылом, нервозно, но не позволяя себе поддаться неге его рук. Она провела языком по линии его губ, изучая их, потом их губы снова слились в страстном поцелуе, который только усилил их взаимную жажду.
Они оба чуть не задохнулись, и только тогда расстались их губы, но их руки продолжали обвивать друг друга.
— Могу я… забрать фотографии, Ли? — спросила она, пытаясь отдышаться.
Его глаза были устремлены на нее, сияя золотисто-желтым, как у кошки в темноте, светом.
Он нежно отвел выбившуюся прядь волос с ее щеки.
— А почему это тебе так нужно?
— Что? — прошептала Брин.
Он хмыкнул — хриплый звук, который мог значить все, что угодно. Дразняще… и чуть зловеще. И даже несколько провоцирующе. И с каким-то опасным намеком, против которого она ничего не могла предпринять — только тянуть время.
— Ты слышала, что я сказал, Брин.
Он улыбался, будто это все еще была их чувственная игра и ничего более. Но серьезная игра. Она все еще полагала, что сможет соблазнить его всеми этими улыбками и жаркими поцелуями. Она никак не ожидала, что дело дойдет до этой точки. Но так случилось, и ей казалось, что ее тело изнутри сжигают, разрывают и потрясают разряды электрических молний. Что ей остается делать? Что ей следует говорить?
Она быстро отвела взгляд. Ей надо добыть эти фотографии. Вот что было реальностью, вот что было на самом деле. Ей надо сделать все, что угодно, но заполучить их.
— Брин?
Они оба рассмеялись так нервно, словно их обдал порыв жаркого ветра, добродушного, но дразнящего.
— Ли… разве это так важно? — Она нежно коснулась его подбородка ноготком. — Дела идут своим чередом, вне зависимости, что мы говорим или делаем. По мне бы хотелось получить эти фотографии. Очень хотелось бы. Ты отдашь их мне? Я…
На секунду Брин показалось, что она с этим справится. Ее волнение было запредельным. Он был слишком близко, прикасался к ней, но каким бы нежным ни было его прикосновение, она знала, что где-то глубоко скрыта его мужская сила и мощь, которые, как полной, могут унести ее куда-то далеко, а ее разбитое, израненное сердце выплеснуть на берег какого-то далекого необитаемого острова. А заслуживает ли она чего-то большего? Она — несмотря на чувственный смех и все эти милые уловки — пришла сюда торговать собой.
— Да какое это может иметь значение? — воскликнула она нетерпеливо.
Фотографии — вот что важно. Ее племянники — вот что важно. Ее душевный покой и, возможно, ее здоровье, и здоровье детей…
— Я согласна на все… за эти фотографии, — сказала она отчетливо, нежно и вкрадчиво, как только могла.
Он взял ее руки, поцеловал обе. Их глаза встретились, он улыбнулся.
— Ли?..
— Нет, — сказал он резко.
— Что? — с трудом произнесла она.
Он оттолкнул ее руки и одним ловким движением отсадил подальше на диван и встал, скрестив руки на груди, напротив нее.
— Ты меня слышала — нет. Я ни на секунду не поверил, что ты обо мне заботишься. Шутки кончились. Я не знаю, что за этим всем стоит, и коль скоро ты, кажется, не собираешься мне об этом говорить, тебе не удастся примешать секс к бизнесу. — Его глаза, сверкая по-кошачьи желтым блеском, обежали ее, оценивая. — Награда, конечно, соблазнительная, моя дорогая, но, боюсь, постельный бартер — это не для меня.
Она глядела на него секунду, и мириады чувств проносились в ее душе.
А потом прорвалась злость. Она вела себя как последняя дура — и все зря!
— Ты ублюдок! Просто самолюбивый ублюдок!
Брин вскочила на ноги, и он подумал, что, наверное, она попытается ударить его. Он был готов к этому и перехватил ее кулачок на лету.
— Когда ты действительно захочешь меня, Брин, возвращайся.
— Да скорее в аду снег пойдет! — закричала она, вырывая из его руки свое запястье.
Она резко повернулась, чтобы уйти, и споткнулась о диван. Ли попытался помочь ей, но она отпихнула его руки, и он тихо рассмеялся.
— Возможно, в аду все-таки иногда идет снег, — произнес он насмешливо.
— Никогда! Чтоб ты сгнил, чтоб ты сдох! Надеюсь, твои фанаты раздерут тебя в клочья и скормят тебя стервятникам…
— Как я тебя понимаю, Брин.
Он все еще стоял напротив стойки со стрелами, его золотистые глаза были прищурены, руки на бедрах — истинное воплощение мужской силы и опасности, — когда она хлопнула входной дверью, все еще проклиная его как сумасшедшая.
В машине она расплакалась, а из-под бешено вращающихся колес машины, когда она тронулась с места, брызнул гравий.
