Глава 3
Дженни отвела взгляд от алтаря, около которого стояла, сосредоточенно склонившись, когда в дверях церкви неожиданно возник высокий силуэт, казавшийся почти черным на фоне ослепительно-яркого солнечного света, проникавшего с улицы. Последним человеком, которого она ожидала здесь увидеть, был Кейдж. И, тем не менее, именно он нетерпеливым жестом сдернул модные солнечные очки и подошел к ней по застеленному ковром проходу между рядами.
— Привет.
— Привет.
— Возможно, мне следует увеличить размер ежегодных церковных пожертвований. Неужели церковь не может позволить себе нанять уборщицу? — заметил он, кивнув в сторону корзины с моющими средствами и тряпками, стоящей у нее в ногах.
Дженни самодовольно убрала ручку метелки с оранжевыми перьями в карман узких джинсов, оставив перья свисать снаружи, словно большой птичий хвост.
— Мне самой нравится этим заниматься.
Он усмехнулся:
— Кажется, ты удивлена, увидев меня здесь.
— Ты прав, — честно призналась она. — Когда ты последний раз был в церкви?
Дженни сметала пыль с алтаря, готовя место для букета цветов, недавно доставленного из цветочной лавки. Солнечные лучи проникали сквозь цветные стекла церковных витражей, и в их неярком свете, словно в причудливом танце, кружились пылинки. Радужные лучики отражались также на коже Дженни и на ее волосах, убранных в аккуратный узел на затылке. Джинсы тесно облегали ее. Ей очень шли также и эти скромные теннисные туфельки. Кейдж подумал, что она выглядит изящно и сексуально одновременно.
— На прошлую Пасху. — Он уселся на первую скамью, заложив руки на ее спинку, и оперся на них. Кейдж внимательно осмотрелся по сторонам, находя, что с тех пор, как он себя помнит, все так и осталось здесь неизменным.
— Ах да, — ответила Дженни. — У нас тогда еще был пикник в парке.
— И я качал тебя на качелях.
Она улыбнулась:
— Как же я могла забыть? Я кричала, чтобы ты не раскачивал меня так высоко, но ты все равно продолжал это делать.
— Тебе это нравилось.
Несмотря на написанное в ее взгляде недоверие, Кейдж разглядел в ее скромной улыбке благодарность.
— Откуда ты знаешь?
— Инстинкт.
Когда он лениво улыбнулся ей в ответ, Дженни подумала, что у Кейджа в отношении женщин есть много инстинктов и ни один из них нельзя назвать праведным.
Кейдж мысленно вернулся к событиям прошедшей весны, к тому воскресенью, о котором она упомянула. В тот год была поздняя Пасха, погода казалась уже по-летнему теплой, а небо синим-синим, без малейшего облачка. На Дженни было надето желтое платье, легкое и воздушное, вздымавшееся и облегавшее ее тело при любом дуновении южного ветра.
Ему нравилось тесно прижимать ее к своей груди, усаживая на старинные качели на веревке, толщиной с запястье его руки, которой он повесил эти качели на толстой ветке самого большого дерева. Кейдж удерживал ее подле себя дольше необходимого, делая вид, что вот-вот выпустит, а сам только прижимал крепче. Это позволяло ему вдыхать летний аромат ее волос и наслаждаться, чувствуя, как ее стройная спина касалась его груди.
Когда же он ее, наконец, выпускал, она хохотала с детской непосредственностью. Звук ее звонкого смеха по-прежнему звучал у него в ушах. Каждый раз, когда качели возвращали ее к нему, он хватался за сиденье, раскачивая их сильнее, едва касаясь ее бедер. Не совсем, но ощущение было почти полным.
Романтические поэты писали правду о фантазиях юношей по весне. Кровь быстрее бежала по жилам, свежие соки словно наполняли его тело, заставляя ощущать всю полноту жизни и желания, желания быть с ней.
Кейдж мечтал лежать вместе с ней на траве, позволяя теплым лучам солнца касаться ее лица, нежно и бережно, как его поцелуи. Он бы хотел положить голову ей на колени и рассматривать ее лицо. Он жаждал мягко, не спеша, нежно любить ее.
Но в этот весенний день она была девушкой Хола, впрочем, как и всегда. И когда Кейдж больше не мог видеть их вместе, он скрылся в свою машину, чтобы выпить холодного пива из кулера, который стоял там у него. Родители продемонстрировали в ответ высшую степень неодобрения.
В конце концов, чтобы окончательно не испортить всем отдых, а особенно Дженни, поскольку Кейдж знал, что она особенно тяжело переживала разлады в семье, он быстренько распрощался со всеми и укатил из парка на своем черном «корвете».
И теперь он почувствовал то же стойкое побуждение коснуться ее. Даже сейчас, в этом меланхоличном состоянии она выглядела очень трогательной и нежной. Он задумался, выстоят ли стены церкви, если он подхватит ее на руки и поцелует так, как ему хотелось.
— Кто пожертвовал цветы на этой неделе? — спросил Кейдж, прежде чем тело выдало бы его страстные желания.
Каждый год календарь пожертвований четко расписывался между членами общины. Семьи прихожан строго придерживались очередности, предоставлявшей возможность украсить алтарь цветами для воскресного богослужения, обычно в ознаменование особой годовщины.
Дженни прочитала открытку, прикрепленную к букету малиновых гладиолусов.
— Рэндаллы. «Вечной памяти любимого сына, Джо Уайли», — прочла она вслух.
— Джо Уайли Рэндалл. — Кейдж прищурил глаза и улыбнулся.
— Ты знал его?
— Еще бы. Он был на несколько классов меня старше, но мы много времени проводили вместе. — Кейдж оглянулся и окинул взглядом дальние ряды скамеек.
— Видишь четвертый ряд? Джо Уайли и я сидели там вместе во время воскресной утренней службы. Когда до нас дошла тарелка для сбора пожертвований, Джо Уайли прикрепил к ее дну жвачку. Я подумал, что будет весело. Так же решил и Джо Уайли. Мы следили за тем, как тарелка продвигается по рядам из одного края церкви в другой. Можешь себе представить выражение на лицах людей, когда их руки вляпывались в жвачку.
Дженни села рядом с ним, в ее глазах сияли веселые искорки.
— Что случилось?
— Я получил хорошую взбучку. Полагаю, он тоже.
— Нет, я имею в виду, здесь написано «светлой памяти».
— Ох. Его отправили во Вьетнам. — Кейдж на минуту застыл, пристально рассматривая цветы. — Кажется, я больше не встречал его после того, как он закончил школу.
Дженни также безмолвно сидела, словно вслушиваясь в тишину.
— Он был охренительным баскетболистом, — не подумав, сказал Кейдж. Потом немедленно ссутулил плечи и опустил голову, будто бы Господь мог поразить его молнией за ругательство. — Прости. Так нельзя говорить в церкви, да?
Дженни улыбнулась:
— Какая разница? Господь все равно слышит, каждый раз, когда ты так выражаешься. — Внезапно она сделала серьезное лицо и посмотрела на него, словно стараясь проникнуть в душу. — Ты же веришь в Бога, Кейдж?
— Да. — Несомненно, он говорил правду. Его лицо редко бывало таким серьезным. — И по-своему поклоняюсь Ему. Знаю, что люди говорят обо мне. Мои родители думают, что я безбожник.
— Я уверена, они так не думают.
Он с сомнением окинул ее взглядом:
— А что ты думаешь обо мне?
— Полагаю, ты типичный дитя проповедника.
Он запрокинул голову и рассмеялся:
— Слишком упрощенно, не так ли?
— Вовсе нет. Когда ты рос, то вел себя так, чтобы никто и никогда не подумал, будто ты пай-мальчик.
— Я вырос, однако по-прежнему не хочу быть пай-мальчиком.
— Ну, уж в этом тебя сложно упрекнуть. — Желая поддразнить его, Дженни ткнула указательным пальцем ему в ногу, однако немедленно отдернула руку назад. Его мышцы были напряжены, совсем как у Хола, и это слишком хорошо напомнило ей твердые, обтянутые джинсой мускулистые бедра, тершиеся об ее обнаженные ноги.
— Чтобы скрыть смущение, она спросила:
— Помнишь, как ты пытался заставить меня рассмеяться, когда я пела в хоре?
- Я? — с негодованием спросил он. — Никогда не делал ничего подобного.
— Конечно, делал. Строил мне рожи и подмигивал. Издалека, из самого последнего ряда, где обычно сидел с одной из своих девиц, ты же не будешь…
— Что значит «с одной из своих девиц»? Послушать тебя, так у меня их был целый гарем?
— А что, неправда? Не было? Нет?
Кейдж намеренно и со значением опустил глаза и лениво окинул взглядом все ее тело.
— Всегда найдется место для еще одной. Не хочешь заполнить заявку?
— Ох! — вскричала она, соскочив со своего места и уставившись на него с уморительной яростью, уперев руки в боки. — Мне кажется, тебе пора. У меня полно дел.
— Ага, и у меня тоже, — ответил он, вздыхая и поднимаясь. — Я только что подписал контракт на аренду сотни акров земли на месте старого ранчо Парсонов.
— Все хорошо? — Дженни знала совсем немного о его работе, в основном то, что она имела какое-то отношению к нефти, и что он считался успешным дельцом.
— Очень. Мы уже готовы начать бурить скважины.
— Поздравляю.
— Прибереги свои поздравления до того времени, когда забьет первый фонтан. — Он шутливо дернул ее за выбившийся из строгой прически каштановый локон. Повернувшись к ней спиной, он направился к выходу.
— Кейдж? — внезапно окликнула Дженни.
— Да? — Он обернулся, крепкий и привлекательный, опаленный солнцем и ветрами, аморальный и опасный. Его большие пальцы были задвинуты за ремень. Ворот джинсовки поднят вверх, словно подпирая его массивную челюсть.
— Забыла спросить тебя, зачем ты заходил.
Он пожал плечами:
— Да просто так. Пока, Дженни.
— Пока.
Он на мгновение задержал на ней взгляд, потом надел очки и вышел на улицу.
Дженни пыталась повесить мокрую простыню на веревку, не давая сильному ветру вырвать ее у нее из рук. Простыни, которые она уже успела развесить, раздулись, как паруса, и развевались вокруг нее, как гигантские крылья.
Когда же она зажала последнюю прищепку и, удовлетворенная, потерла руки, ее уши внезапно различили страшный рев. Ужасное создание подкралось, скрываясь за сохнущим постельным бельем, и напало на нее. Оно схватило ее большими и сильными руками, не переставая издавать адские звуки.
Дженни тихо вскрикнула, однако ее испуганный писк оказался едва слышен в крепких объятиях сжимавшего ее монстра.
— Ага, испугалась? — прорычал ей в ухо все еще невидимый нападавший, прижимая ее еще ближе.
— Пусти меня.
— Скажи «пожалуйста».
— Пожалуйста!
Кейдж выпустил ее и, смеясь, уставился на простыню, наблюдая за усилиями Дженни выпутаться из складок. Чудесным образом простыня осталась висеть на месте, несмотря на то, что вся перекрутилась.
— Кейдж Хендрен, ты напугал меня до смерти.
— Да ладно, будет тебе, ты же знала, что это я.
— Только потому, что ты уже проделывал это прежде. — Она предпринимала отчаянные попытки убрать с лица свои растрепанные ветром волосы. Однако попытки эти казались столь же безнадежными, как и ее потуги не рассмеяться. Наконец Дженни больше не смогла противиться душившему ее смеху и расхохоталась вместе с ним. — Однажды… — Она прервала свою грозную речь и только погрозила пальцем.
Он сделал молниеносное движение рукой и зажал его в своем кулаке.
— Что? Что случится однажды, Дженни Флетчер?
— Однажды ты свое получишь.
Кейдж поднял ее палец и зажал зубами, плотоядно улыбаясь и делая вид, что сейчас укусит.
— Не загадывай заранее.
Один вид ее плоти, сжатой между его крепкими белыми зубами, взволновал ее, и Дженни подумала, как бы быстрее, не создавая ощущения неловкости, вызволить палец из его хватки. Наконец Кейдж отпустил ее руку, и она с опаской отступила, будто ненароком подошла к огню слишком близко, и осознала это лишь тогда, когда пламя обожгло ей пальцы.
Она не могла избавиться от вопроса, зачем он пришел сегодня в их дом, хотя последнее время его визиты и стали чаще, чем были до отъезда Хола. С тех пор Кейдж часто захаживал к ним, каждый раз выбирая для этого какой-нибудь незначительный повод.
Официально он навещал их будто бы для того, чтобы узнать новости о Холе, однако повод этот казался настолько несущественным, что Дженни с надеждой спрашивала себя, возможно ли, чтобы он приезжал сюда ради родителей. Если это так, она была тронута его жестом.
Он несколько раз наведался к ним ради того, чтобы освободить свою бывшую комнату от «мусора», который его попросила разобрать Сара, однако все его добро можно было бы вполне увезти за одну поездку.
На следующий раз он появился с тортом, который купил на благотворительной распродаже, и преподнес им, утверждая, что ему одному все равно его не съесть.
В другой вечер он забежал к ним, чтобы позаимствовать у Боба пескоструйку со специальной насадкой для полировки автомобилей. Конечно, подобного рода инструменты стоили достаточно дорого, однако Дженни все равно считала, что поступками Кейджа управляют какие-то скрытые мотивы.
Это было совсем не похоже на Кейджа — проявлять такой интерес к семейным делам. Обычно он вечерами просиживал в местных пивнушках вместе с рабочими с буровых и ковбоями, и это в тех редких случаях, когда не предпочитал их компанию женскому обществу.
И чем больше времени он проводил дома, тем менее нравилось Дженни думать о Кейдже и его женщинах. Она ощущала настоящие уколы ревности, но не могла даже себе и представить, откуда они вдруг взялись.
— А что, сушка не работает? — поинтересовался Кейдж, взваливая пустую корзину из-под чистого белья себе на плечо и следуя за Дженни к черному ходу.
— Работает, но мне нравится, как пахнут простыни и наволочки после того, как высохнут на свежем воздухе.
Он улыбнулся, держа дверь открытой:
— Да, Дженни, ты — тяжелый случай.
— Я знаю, безнадежно старомодна.
— Что мне в тебе и нравится.
И снова она почувствовала необходимость увеличить между ними дистанцию. Когда он стоял так близко от нее и смотрел на нее этим своим внимательным, всепроникающим взглядом, она не могла дышать ровно.
— Может быть, ты… может, ты хочешь колу?
— Это было бы замечательно. — Кейдж поставил корзинку в комнату для стирки, расположенную за кухней, а она в это время заглянула в холодильник. Дженни разложила ледяные кубики по бокалам, которые достала из серванта, и налила шипучий, ледяной напиток.
— А где мама с папой?
— Они отправились в госпиталь проведать нескольких прихожан.
Мысль о том, что они остались с Кейджем одни в большом старом доме, заставляла ее волноваться с удвоенной силой. Ее руки дрожали, когда она поставила стакан с колой на стол перед ним. Дженни не хотела рисковать, случайно его коснувшись. Она и раньше старалась избегать тактильных контактов с ним, но в последнее время особенно…
Заметно нервничая, она села на стул, отгородившись от него столом, и жадно принялась потягивать свою колу. Он смотрел на нее. И хотя Дженни не решалась открыто взглянуть на него, она ощущала его самое пристальное внимание. И почему она ничего не надела под старую майку?
К ее ужасу, не успела она об этом подумать, как ее грудь напряглась, а соски затвердели под тонкой футболкой.
— Дженни?
— Что? — Девушка подпрыгнула, будто ее поймали за каким-то непозволительным занятием. Она чувствовала себя возбужденной, голова буквально шла кругом, почти так же, как в ту ночь, когда она занималась любовью с Холом. Он и одет был тогда точно так же, как Кейдж сейчас, — в джинсы и хлопковую рубашку.
Дженни почти наяву ощущала прикосновения грубой материи к ее телу. Холодок пряжки ремня, пока он его не расстегнул, теплое и налившееся силой мужское естество, едва пряжка оказалась снятой и отброшенной в сторону. Она заерзала на стуле и крепко сжала под столом коленки, стараясь сохранить бесстрастное лицо.
— Слышно что-нибудь о Холе?
Она яростно покачала головой, одновременно отвечая на его вопрос и отгоняя клокочущие в ней чувства.
— Ничего нового со времени последней открытки, пришедшей более месяца тому назад. Как думаешь, это что-нибудь значит?
— Да.
Она резко вскинула голову, однако Кейдж улыбался.
— Это значит, что все хорошо.
— Боб и Сара стараются держаться, но они сильно обеспокоены. Мы не думали, что ему придется въехать вглубь страны, полагая, что все произойдет на границе. Мы рассчитывали, что он уже должен бы быть сейчас по дороге домой.
— Вероятно, так оно и есть, просто у него не было возможности известить вас.
— Может быть. — Откровенно говоря, ее самолюбие было уязвлено тем, что все пришедшие от Хола сообщения предназначались всей семье. В них говорилось о том, что условия в Монтерико плохие, однако сам он в полном порядке и безопасности. Однако в них не содержалось ни слова лично для нее. Для его невесты. Разве это типично для влюбленного мужчины, особенно после той ночи, что случилась между ними?
— Ты скучаешь по нему? — мягко спросил Кейдж.
— Ужасно. — Она было подняла на него взгляд, но немедленно отвернулась. Невозможно было лгать, смотря в эти золотисто-карие, глубокие глаза. Невозможно, даже если говоришь полуправду. Да, она скучала по Холу, но совсем не «ужасно», совсем не так, как, по ее мнению, она могла бы, должна была бы скучать. Напротив, она чувствовала облегчение оттого, что он постоянно не мешается под ногами. Как бы ни странно, как ни дико это звучало.
Как же она могла провести с ним ночь, если больше не хочет его? Какая же она испорченная.
О да, она страстно жаждала снова испытать эту радость, это счастье интимной близости, однако она не стремилась увидеть Хола. Возможно, потому, что была до сих пор сердита на него за то, что он ее покинул, даже не попрощавшись. По крайней мере, именно в том Дженни пыталась сама себя убедить. Этого было явно недостаточно, но это — все, на что она оказалась способной.
— С ним все будет в порядке. Хол всегда счастливо выпутывался из всех трудных ситуаций. — Кейдж отклонился назад на своем стуле, балансируя на двух ножках. — Знаешь, была одна семья, жившая неподалеку… Еще задолго до того, как ты оказалась у нас. Мне было лет двенадцать, Холу восемь или девять. Их бедная дочка была очень полной. Ужасно. Все дети в школе дразнили ее Бочкой, Жирдяйкой, Свиньей и другими нелестными прозвищами. Парочка негодяев повадилась поджидать девчушку за углом, издеваться и дразнить ее, когда она шла мимо них домой.
Дженни чувствовала, что его голос убаюкивает ее. Он был глубоким, немного хрипловатым, будто песок пустыни западной части Техаса осел на его голосовых связках. Пока он говорил, пальцы его невольно скользили по покрытому мелкими бисеринками влаги стеклу бокала. Волоски на костяшках его пальцев выделялись на фоне бронзовой, загорелой кожи. Странно, что она не замечала этого раньше. То, как его пальцы причудливо поглаживали холодное и влажное стекло, завораживало ее, вгоняло в гипнотическое состояние.
— Однажды Хол провожал ее до дому и подрался с подонками, принявшимися опять над ней издеваться. Ему разбили нос, подбили глаз, разодрали губу за безуспешные попытки ее защитить. Однако мама с папой провозгласили его героем, поскольку он не побоялся сразиться с во много раз превосходящим его врагом. Мама дала ему двойную порцию десерта. Папа сравнил его деяние с подвигом Давида, сразившего Голиафа.
— Я подумал, черт возьми, если это привело их в такой восторг, я могу сделать то же самое. Я умел драться, и делал это гораздо лучше Хола. Поэтому на следующий день подкараулил этих гадов около гаражей. У меня был к ним собственный счет. Во-первых, я хотел отомстить за своего младшего брата, во-вторых, отплатить им за издевательства над бедной девочкой.
— И что ты сделал?
— Они очень гордились собой. Они шли по дороге, смеясь и обсуждая свою победу. Я вышел из-за гаража и огрел одного из них крышкой от мусорного бака по голове. Сломал нос. Другого я ударил кулаком в живот и чуть не вышиб из него дух. Третьего пнул ногой в… в общем, в то место, удар в которое очень болезнен для мальчиков.
Дженни невольно улыбнулась и, покраснев, опустила голову.
— И что случилось потом?
— Я ожидал, что меня похвалят так же, как и днем ранее Хола. — Горькая усмешка озарила его чувственный рот, и он покачал головой. — Меня отправили в комнату без обеда, прочитали нотацию, устроили хорошую трепку, лишили на две недели карманных денег и возможности пользоваться велосипедом.
Его стул внезапно опустился на все четыре ножки, подчеркнув конец истории.
— Так что, видишь, Дженни, если бы я отправился с подобной же миссией в Центральную Америку, меня бы назвали зачинщиком беспорядков и бездельником, которому бы только ввязаться в драку. А Хол? Что же, Хола сочли святым.
— Не задумываясь, она протянула руку и накрыла его кисть.
— Мне так жаль, Кейдж, я знаю, как тебе больно.
Его рука автоматически легла на ее руку, их взгляды встретились. Слезы симпатии и сопереживания стояли в глубине ее изумрудно-зеленых глаз.
— Дженни? Мы уже дома. Ты где?
Хендрены вошли в дом. Однако Кейдж и Дженни продолжали смотреть друг на друга, разомкнув руки и отвернувшись лишь за секунду до того, как его родители оказались на кухне.
— А, вот ты где. Привет, Кейдж.
Дженни вскочила, предлагая пожилой паре освежающие напитки или кофе. Кейдж тоже поднялся:
— Мне надо идти. Я просто заехал узнать, не слышно ли чего нового о Холе. Я еще зайду. Пока.
У него больше не было поводов затягивать свой визит. Он хотел узнать про Хола, однако главной причиной его визита в этот дом являлось неистребимое желание увидеть Дженни.
Он ее увидел.
Дженни склонилась, чтобы убрать пакет с покупками на заднее сиденье своей машины. Хендрены подарили ей недорогую малолитражку по окончании университета. Протяжный свист заставил ее обернуться, причем так внезапно, что она почти врезалась головой в крышу машины.
Кейдж восседал на устрашающего вида мотоцикле, причем по наглости выражение его лица вполне соответствовало этому хулиганскому свисту. На его руке болтался черный сверкающий шлем. На нем была надета голубая хлопковая рубашка с закатанными рукавами. Ветер ли расстегнул ее застежку, либо Кейдж так и не побеспокоился застегнуть ее, но в любом случае единственное, что удерживало рубашку на теле, был брючный ремень, в который она была заправлена.
Выглядел он просто непристойно.
На шее у него болталась выцветшая бандана. Да, настоящий бандит. «Ангелы ада» приветствовали бы его с распростертыми объятиями и, не раздумывая, избрали бы своим предводителем.
Дженни завороженно уставилась на светло-коричневые волосы, покрывавшие его грудь. Они начинались в районе бицепсов и спускались вниз, покрывая плотным слоем накачанный живот. Она с трудом отвела взгляд от его загорелой кожи и мягкого ковра волос.
— Да, видок у тебя еще тот, — лицемерно пробормотала Дженни.
— Благодарю вас, мэм.
Она улыбнулась.
— У тебя тоже, — отомстил Кейдж.
— И что во мне не так?
— На тебе джинсы, просто воспламеняющие мужское воображение.
Оглядев себя, она возразила:
— Лишь у некоторых мужчин. Тех, у которых мозги ниже пояса.
— Гм… Полагаю, ты имела в виду меня.
— А что? Вполне отражает твою сущность. Кто еще будет свистеть мне вслед.
— Ну, просто другие мужчины не видели тебя склонившуюся к машине.
Она бросила на него колючий взгляд:
— Сексист.
— И горжусь этим.
Подбоченясь, она гордо заявила:
— А что, если бы я встала позади тебя и также бы свистнула?
— Я бы уволок тебя в кусты.
— Ты неисправим.
— Так обо мне говорят. — Когда он улыбнулся, его зубы ярко блеснули на солнце. Положив руки на руль мотоцикла, Кейдж слегка наклонился вперед. Мускулы на его руках напряглись так, что Дженни смогла различить тугие вены на гладкой и загорелой коже. — Прокатишься со мной?
Отвернувшись от него, она с чувством хлопнула задней дверцей и открыла переднюю.
— Прокатиться? Ты сумасшедший. — Она недоверчиво посмотрела на его байк.
— Вовсе нет. Всего лишь неисправимый.
Она состроила ему рожицу, и его ухмылка засверкала ярче.
— Давай, Дженни. Будет потрясающе, с ветерком.
— Ни за что. Я никогда не сделаю ничего подобного.
— Почему?
— Я боюсь с тобой ехать.
Кейдж усмехнулся:
— Я трезв как стеклышко.
— Пока.
Настал его черед состроить ей рожицу.
— Дженни заявила в ответ:
— Я уже ездила раньше с тобой на машине и должна сказать, что рисковала жизнью буквально каждое мгновение. Даже дорожный патруль просто поприветствовал тебя, когда мы пролетали мимо. Возможно, они знали, что не смогут тебя догнать.
Кейдж пожал плечами, показательно поигрывая мускулами:
— Потому-то мне и нравится ездить быстро — чувствуешь себя в безопасности.
— Безопаснее для меня остаться в своей машине. Нет уж, спасибо, — вежливо отказалась она и села за руль. — Кроме того, мороженое растает, — бросила она в окно и завела двигатель.
Кейдж проследовал за ней до дома на своем мотоцикле, то обгоняя, то держась с нею бок о бок. Его невозможная езда заставляла ее сотню раз жать то педаль тормоза, то резко газовать, чтобы избежать с ним столкновения. Под тонированным стеклом его шлема играла широкая ухмылка. Выглядывая через ветровое стекло, она старалась хранить строгий и неодобрительный вид, однако в душе Дженни веселилась всю дорогу до пасторского домика.
— Видишь? — Он припарковал мотоцикл позади ее машины и снял шлем. — Совершенно безопасно. Давай прокатимся.
Солнце осветило его волосы, придавая его сбившимся прядям пшеничный оттенок. Глаза убедительно поблескивали, полуприкрытые густыми, опаленными солнцем ресницами. Дженни колебалась, мешок с покупками внезапно показался ей очень тяжелым.
— Когда в последний раз ты совершала спонтанные поступки? — спросил он искушающее.
«В ту ночь, когда я соблазнила Хола».
Но она не хотела даже думать о Холе. Его не было уже десять недель. Кейдж часто заезжал к ним домой. Он всегда появлялся неожиданно, как и сегодня на парковке у супермаркета. Если бы она знала его меньше, она могла бы подумать, что он ее преследует.
— Я не могу, правда, — стараясь увильнуть от прямого отказа, проговорила Дженни.
— Уверен, что можешь. Поспеши. Я помогу тебе выложить мороженое.
С ним невозможно было спорить. Покупки они быстро разложили в кладовке и в холодильнике, а поскольку Сары и Боба дома не было, Дженни оказалась предоставленной сама себе. Кейдж прекрасно знал, как прекратить все ее слабые попытки к сопротивлению и уговорить ее.
— Очень тебя прошу. — Он взмолился, слегка пригнув колени, чтобы смотреть ей глаза в глаза. Складочки в уголках его губ превратились в соблазнительные ямочки. Его умоляющую, немного виноватую улыбку следовало признать незаконной, поскольку она представляла реальную угрозу для общественной безопасности. — Будь ангелом.
— Ну хорошо, хорошо, — сдалась Дженни с сердитым вздохом. На самом деле ее сердце замерло в предвкушении.
Он схватил ее за руки и повел к выходу, пока она не успела передумать.
— У меня даже есть для тебя шлем. — Он надел его ей на голову и нагнулся к ее подбородку, чтобы затянуть ремешок. На мгновение, всего на одно мгновение, их глаза встретились. Кейдж коснулся ее щеки. Однако прежде, чем она успела осознать, что означает этот блеск в его глазах, наваждение кончилось, и он уже показывал ей, как забраться на мотоцикл.
Когда Дженни уселась на заднем сиденье, он перекинул свою ногу и сказал:
— А теперь обхвати меня руками.
Она поколебалась, потом осторожно сомкнула руки вокруг его пояса. Когда ее руки коснулись его обнаженного живота, мягкие волосы защекотали ее запястье, и она отдернула руку.
— Ой, извини, — пробормотала она, будто бы столкнулась с незнакомцем в лифте. Ее сердце больно колотилось в груди.
— Все в порядке. — Кейдж взял ее руки в свои и крепко сомкнул точно у себя на талии. — Держись крепко.
У Дженни гудело в ушах. В горле пересохло. Если бы она не боялась того, что у нее закружится голова, и она свалится с мотоцикла, то обязательно крепко зажмурила бы глаза, когда он завел двигатель и тронулся с места. Ее руки лежали недвижимо, хотя ей очень хотелось провести пальцами по волоскам на его груди и погладить его упругие мышцы.
— Ну что? Нравится? — крикнул он, оборачиваясь назад.
Пересилив смущение и внутреннюю стыдливость, она честно призналась:
— Безумно!
Горячий ветер нещадно хлестал их лица, когда они покинули пределы города и Кейдж включил мотор на полную. Они неслись по шоссе со звуком роя шмелей. Было что-то дикое и завораживающее в том, что происходило между ней и бесконечной асфальтовой гладью, ускользавшей за горизонт. Дженни ощущала вибрацию мотора своими бедрами, туловищем, грудью — она буквально пронзала насквозь все ее тело. Это ощущение потрясало.
Они свернули с трассы на узкую дорожку и въехали в ворота. Дом, стоявший на холме посреди песчаной равнины, казался настоящим викторианским особняком. За оградою расстилался зеленый газон, и виднелись заросли кустарника, скрытые в тени больших деревьев. Центральное крыльцо с террасой, окружавшей дом с трех сторон, было скрыто от солнца балкончиками второго этажа. Луковичный купол возвышался над центральным фасадом здания. Этот домик, словно сошедший со страниц книги, был весь песчаного цвета с небольшими вкраплениями ржавчины и шиферного сланца.
Сбоку к дому примыкал гараж. Дженни заметила припаркованный «корвет» и несколько других, не менее раритетных автомобилей. Позади гаража виднелась конюшня, неподалеку от которой паслось несколько лошадей.
— Это мой дом, — просто сказал Кейдж. Он подъехал поближе, припарковался и выключил двигатель. Кейдж дал Дженни немного прийти в себя.
Она внимательно посмотрела на дом, сняв мотоциклетный шлем:
— Так ты здесь живешь?
— Ага. Вот уже два года.
— Я никогда на самом деле не знала, где твой дом. Ты ни разу не приглашал нас сюда. — Она повернулась к нему. — Почему?
— Просто не хотел получить отказ. Мои родители считают мой дом прибежищем порока, они никогда не согласились бы ступить сюда и ногой. Хол не пришел бы потому, что знал, что его поступок вызовет неодобрение. Проще было не спрашивать, дабы не добавлять нам всем дополнительных сложностей.
— Ну а я?
— А ты бы пришла?
— Думаю, да.
Однако оба не поверили этим словам.
— Так сейчас ты здесь. Зайдешь посмотреть?
Он просил очень искренне и покорно. Несмотря на весь свой мачизм, Кейдж казался очень ранимым. На этот раз Дженни даже не колебалась. Ей очень хотелось увидеть дом.
— С удовольствием. Мы можем пройти внутрь? Его лицо озарила широкая улыбка, и он подвел Дженни к центральному крыльцу.
— Этот дом был построен в конце прошлого века, сменил несколько владельцев, каждый из которых только все больше и больше разрушал его. Он казался настоящей развалиной, когда я купил его. Что мне на самом деле было нужно — так это участок земли, который продавался вместе с ним, и я подумывал о том, чтобы снести дом и построить что-нибудь не столь высокое, более просторное и современное. Однако дом стал нравиться мне все больше и больше. Он казался неотъемлемой частью этого пейзажа, так что я решил его оставить. Я просто привел его в порядок.
Последние слова звучали явно как преуменьшение его заслуг.
— Он великолепен, — заключила Дженни, когда они обошли просторные, с высокими потолками, залитые солнечным светом комнаты.
Кейдж отделал их очень просто, выкрасив все в белый цвет — стены, ставни, двери, оконные рамы, перегородки, отделявшие центральный зал от прихожей с одной стороны и столовой с другой. Дубовые полы были слегка покрыты патиной. Комфортная и уютная мебель представляла собой удивительный сплав старого и нового. Она была подобрана с большим вкусом и удобно расставлена.
Кухня казалась космическим чудом, однако новейшие приспособления были умело спрятаны под вековым шармом старины. Наверху располагались три спальни, однако лишь одна из них была полностью отреставрирована.
С порога Дженни заглянула в комнату, где спал Кейдж. Выполненная в пустынных тонах, сочетавшая различные оттенки песчаного цвета и сиены, она очень подходила его блондинистым, выгоревшим на солнце и опаленным техасскими ветрами волосам. Массивная кровать была покрыта замшевым покрывалом неровной формы с неподшитыми краями, казавшимся мягким, как масло. Через открытую дверь Дженни с изумлением разглядела и роскошную туалетную комнату с огромным, почти во всю стену, окном, прямо над гигантской ванной.
Кейдж проследил за направлением ее взгляда.
— Мне нравится лежать в ванной и рассматривать открывающийся пейзаж. Закат просто великолепен отсюда. — Он произнес это, находясь совсем близко от ее уха, настолько близко, что она ощутила, как его горячее дыхание щекочет ей волосы. — Или ночью, когда сияет полная луна и сверкает россыпь звезд на черном куполе неба, вид с этой точки завораживает.
Дженни почувствовала, что ее словно гипнозом влечет к нему все ближе и ближе, и заставила себя выпрямиться.
— Дом очень идет тебе, Кейдж. Сначала я так не думала, но, странным образом, именно так оно и есть.
Казалось, ему понравились ее слова.
— Пойдем посмотрим бассейн.
Он провел ее вниз по лестнице, по застекленной «спальной галерее», и вывел в отделанный известняком внутренний двор. Буйство красок просто потрясало. В терракотовых горшках цвели заросли красной герани. В другой стороне расположился кактусовый садик, с огромными и яркими желтыми и розовыми бутонами. Серебристый шалфей с пурпурными цветочками окружал загородку. Бассейн был глубокий и голубой, словно гигантский сапфир.
— Потрясающе… — восторженно прошептала она.
— Хочешь искупаться?
— У меня нет купальника.
— Но ты хочешь искупаться?
В этом настойчивом и резком вопросе прозвучал некий подтекст, скрытый и соблазнительный, но вполне очевидный.
Внутри Дженни все словно замерло. Кровь ее перестала струиться по сосудам и венам, сердце остановилось. Легкие не дышали. Она не могла даже моргнуть, настолько была захвачена исходящим от него притягательным ароматом и опьяняющей хрипотцой его приглашения.
Конечно, это было немыслимо.
Однако она все равно об этом подумала.
Калейдоскоп мыслей пронесся в ее охваченном лихорадочными чувствами сознании. Она воочию представила их обнаженными, солнечные лучи отражались от влажной, разгоряченной кожи, сухой ветерок обдувал их. Нагой Кейдж, его загорелая кожа и золотые волоски. И она сама, стыдливо снимающая с себя одежды, вся во власти охватившего ее чувства, во власти этого мужчины.
Она невольно сглотнула слюну.
Она увидела, как касается его, как ее руки скользят по сильным и крепким кистям его рук, увидела, как она нежно дотрагивается подушечками пальцев до его вен, показавшихся на их поверхности, увидела, как ее пальцы продираются сквозь мягкий ковер волос на его груди.
Словно наяву, в ее грезах он касался ее, его сильные руки ласкали ее грудь, чувствительные кончики ее сосков, гладили ее живот, бедра, продвигаясь к…
— Я должна вернуться домой. — Дженни резко развернулась и, мгновенно преодолев дворик, вбежала в дом так, будто сам дьявол гнался за ней. У Кейджа не было хвоста и рожек, однако сравнение не казалось ей столь уж преувеличенным.
Кейдж догнал ее уже на крыльце, где она ожидала, холодная и застывшая, словно статуя, пока он закроет входную дверь. Когда он взял ее руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам, она отпрянула от него.
— Что-то не так, Дженни?
— Нет, конечно, нет, — ответила она, облизывая пересохшие вдруг губы нервно подрагивающим языком. — Мне понравился твой дом.
Почему она так реагирует? Кейдж вовсе не собирался причинять ей вред. Она знала его многие годы, жила с ним в одном доме, когда он приезжал сюда из колледжа на летние каникулы.
Почему же теперь она внезапно увидела в нем незнакомца, чужака, в том, кого она знала лучше, чем любой другой человек на земле? Да, она не поверяла ему свое сердце, как то было у нее с Холом во время их долгих бесед. Однако она ощущала особую близость с этим человеком, связь, которую не могла объяснить рационально. Почему?
Чувства к нему буквально бурлили в ней. Все они казались столь незнакомыми, столь сексуальными, но чудесными, завораживающими и лишающими ее сил.
— Ну хорошо, будем считать, что ты прошла посвящение, — заявил он, запрыгивая вслед за ней на мотоцикл. Он включил взревевший двигатель. — Держись крепко, девочка!
— Кейдж!
И это был последний глубокий вдох, на который она оказалась способной. Он летел по трассе так, что окружающий пейзаж сливался в одну сплошную линию. Опасаясь за свою жизнь, она крепко вцепилась в него, не смущаясь больше необходимости держаться за его талию, и буквально вжалась в его спину. Ее бедра обхватили его ноги, и она положила подбородок на его плечо.
Когда они достигли улицы, на которой располагался пасторский домик, он слегка сбавил скорость, съехав с дороги на лужайку, засаженную деревьями, которые какой-то поэтически мыслящий житель высадил здесь много лет назад. Мотоцикл подпрыгивал на кочках и делал немыслимые повороты, объезжая тесно посаженные деревья. Пешеходов не было видно, так что эти рискованные маневры не угрожали ничьей безопасности, но Дженни пронзительно воскликнула:
— Да ты сумасшедший, Кейдж Хендрен!
Они весело смеялись, когда добрались, наконец, до асфальтовой дорожки, ведущей к дому, и он заглушил мотор.
— Хочешь завтра прокатиться еще раз? — спросил он ее через плечо.
Дженни спрыгнула с мотоцикла, высоко поднимая коленки. Возбуждение от проделанного ею акробатического номера было столь велико, что она буквально вцепилась ему в плечо, чтобы немного прийти в себя.
— Нет. Точно нет. Эта последняя поездка — просто смертельный номер.
Ее щеки порозовели, изумрудные глаза ярко сияли. Кейдж никогда не видел, чтобы она так улыбалась. Сухая, чопорная маска была отброшена в сторону. Страсть к приключениям оказалась присущей натуре Дженни, и Кейдж впервые увидел ее проявление.
Он тоже спрыгнул с мотоцикла и стащил с головы шлем.
— Очень скоро тебя будет просто не оторвать от мотоцикла. — Кейдж помог ей справиться с застежками шлема, проведя рукой по ее спутавшимся волосам, что показалось им обоим самым естественным поступком в мире. — В следующий раз мы преодолеем звуковой барьер.
Он приобнял ее за плечи. Все еще с трудом стоя на ногах, Дженни оперлась на него и ухватилась рукой за его талию. Вместе они застыли перед входной дверью.
Она открылась. Боб сделал шаг вперед. Он укоризненно посмотрел на Кейджа, потом перевел взгляд на Дженни. Суровое и скорбное выражение его лица заставило их буквально застыть на месте.
— Папа? Боб? — воскликнули они в один голос.
Однако все и так было ясно.
— Мой сын мертв.
