Глава 4
— Дженни? — Настоятельный шепот Кейджа остался без ответа. — Дженни, пожалуйста, не плачь. Может, попросить стюардессу, чтобы она принесла тебе что-нибудь?
Она покачала головой и отняла скомканный и промокший носовой платок от глаз.
— Нет, спасибо тебе, Кейдж. Со мной все в порядке.
Однако с ней совсем не было все в порядке. Не было с того самого вчерашнего вечера, когда Боб Хендрен сказал им, что Хол расстрелян солдатами в Монтерико.
— Просто не понимаю почему, черт возьми, я позволил тебе уговорить меня взять тебя, — с горечью и недовольством собой пробормотал Кейдж.
— Я должна была сделать это, — твердо возразила она, снова вытирая глаза платком и всхлипывая.
— Я боюсь, что это окажется суровым испытанием, от которого тебе станет лишь хуже.
— Нет, поверь мне, нет. Я не смогла бы просто сидеть дома и ждать. Я должна была поехать с тобой, иначе просто сошла бы с ума.
Он понимал это. Конечно, это была ужасная, отвратительная задача отправиться в Монтерико, чтобы опознать тело Хола и организовать транспортировку его в Соединенные Штаты. Им придется, возможно, иметь дело с целой кучей официальных бумаг из Государственного департамента, не говоря уже о переговорах с наглой военной хунтой в Монтерико. Однако занять себя всем этим было гораздо лучше, чем оставаться дома и наблюдать тяжкую скорбь Хендренов.
— Дженни, где ты была? — рыдала Сара. Она протянула руки в ее сторону, когда девушка вбежала в комнату, едва Боб сообщил им с Кейджем горестную весть. — Твоя машина здесь… мы искали тебя везде… Ах, Дженни!
Сара обняла Дженни и душераздирающе разрыдалась. Кейдж сел на диван, широко расставив колени и низко склонив голову, уставившись на пол прямо перед собой. Никто не собирался утешать его, также потерявшего брата. Его вообще не должно было быть здесь, судя по негодующему взгляду, который Боб бросил на мотоциклетный шлем, брошенный Кейджем на пол в коридоре, едва они вбежали в дом.
Дженни погладила светло-каштановые волосы Сары.
— Прости, что меня не было. Я… Кейдж и я катались на мотоцикле.
— Ты была с Кейджем? — Сара подняла голову и уставилась на него невидящими глазами. Она смотрела на него так, будто его существование оказалось для нее большим сюрпризом, словно она никогда не видела его раньше.
— Как вы узнали про Хола, мама? — спросил он тихо.
Сара выглядела так, будто впала в ступор. Ее лицо ничего не выражало, кожа посерела.
— Боб рассказал то немногое, что они знали.
— Представитель Государственного департамента позвонил около часа назад. — Пастор казался внезапно и ужасно постаревшим. Он опустил плечи, сгорбившись, как старик. Кожа под его подбородком впервые показалась отвислой и морщинистой. Глаза уже не были ясными и живыми, как обычно. Голос, звучавший выразительно и убедительно с пасторской кафедры во время проповедей, жалко дрожал.
Очевидно, этим фашиствующим молодчикам, захватившим там власть, совсем не понравилось вмешательство Хола. Он и члены его группы были арестованы вместе с повстанцами, которых они собирались спасти. Все они были… — он бросил сочувственный взгляд на Сару и пропустил подробности, которые сообщил ему правительственный чиновник, — убиты. Наше правительство заявило формальный протест.
— Наш сын мертв! — воскликнула Сара. — Что толку от этого протеста? Ничто не вернет нам Хола.
Дженни молча с ней согласилась. Две женщины прижались друг к округу и оставались весь вечер вместе, скорбя и рыдая. Весть быстро распространилась среди прихожан церкви. Они стали прибывать, заполняя большие комнаты пасторского дома сочувствием, а кухню едой.
Телефон звонил не переставая. Дженни случайно оглянулась и увидела, как Кейдж говорит по нему. Он успел когда-то съездить домой и переменить одежду. На нем были надеты брюки, рубашка с коротким рукавом и пиджак. Слушая невидимого собеседника, он тер глаза большим и указательным пальцами. Стоя тяжко прислонившись к стене, он выглядел уста, вшил и потерянным. И осиротевшим.
У нее даже не было времени, чтобы подняться к себе наверх и причесать волосы после той бешеной езды с Кейджем. Однако никто, казалось, не замечал этого. Все двигались словно роботы, не в силах обращать внимание на житейские проблемы. Они никак не могли поверить, что Хол был вырван из их жизни таким жестоким, грубым и необратимым способом.
— Ты выглядишь изможденной. — Дженни, наливавшая себе в тот момент кофе, обернулась и обнаружила стоявшего позади нее Кейджа. — Ела что-нибудь?
Тарелки с едой, принесенные доброхотами с приходской общины, стояли нетронутыми на кухонном столе. Их вид совсем не привлекал Дженни, напротив, сама мысль о еде казалась ей отвратительной.
— Нет. Я не хочу ничего. А ты как?
— Мне кажется, я тоже не голоден.
— Мы и в самом деле должны что-нибудь поесть, — заметил Боб, присоединяясь к ним.
Сара закрыла лицо руками, когда он усадил ее в кресло.
— Отец, звонил некий Уизерс из Государственного департамента, — сообщил им Кейдж. — Завтра я поеду в Монтерико, чтобы сопроводить тело Хола домой. — Сара всхлипнула и закрыла рот руками. Кейдж горестно посмотрел на нее. — Этот Уизерс встретит меня в Мехико. Он будет со мной и, надеюсь, поможет преодолеть все препоны и формальности. Я позвоню вам, едва только что-нибудь разузнаю, и вы сможете начать похоронные приготовления.
Сара положила руки на стол, уткнулась в них головой и опять зарыдала.
— Я поеду с тобой, Кейдж.
Дженни спокойно объявила о своем решении. Однако реакция Хендренов на ее слова не была столь же хладнокровной. И все-таки ее решимость оказалась непреклонной, а они были слишком убиты горем и подавлены, чтобы с ней спорить.
Кейдж и Дженни покинули дом рано утром, направляясь в Эль-Пасо, чтобы попасть на самолет в Мехико, на тот же рейс, которым летел Хол почти три месяца назад.
А теперь Кейдж сидел с нею вместе. И, несмотря на то, что в их ряду было еще одно свободное место, он сел посредине, рядом с нею, словно желая огородить ее от всего мира. Когда ее платок окончательно промок, он протянул ей свой, достав его из нагрудного кармана спортивного пиджака.
— Спасибо.
— Не благодари меня, Дженни. Я не могу видеть, как ты плачешь.
— Я чувствую себя такой виноватой.
— Виноватой? Господи, в чем?
Она заломила руки от отчаяния и ощущения крушения всех своих надежд и отвернулась к иллюминатору, тупо вглядываясь в пустоту за бортом.
— Я не знаю. Тысячи причин. За то, что злилась на него, когда он уехал. За то, что чувствовала себя уязвленной и сердитой, потому что он не прислал мне отдельной открытки. Множество таких же глупых, пустых вещей.
— Всякий чувствует себя виновным, когда умирает кто-то близкий. Это естественно.
— Да, но… я чувствую себя виновной в том… в том, что жива. — Она обернулась и посмотрела на него глазами полными слез. — За то, что мы так прекрасно проводили с тобой время вчера, когда Хол был уже мертв.
— Дженни. — Что-то тяжелое больно сдавило ему грудь. То же самое чувство вины мучило и его, однако он не мог признаться ей в этом.
Кейдж протянул руку и прижал Дженни к груди. Другой рукой он гладил ее волосы, пока ее голова покоилась у него на плече.
— Ты не должна чувствовать себя виноватой в том, что осталась живой. Хол бы не хотел этого. Он сам выбрал свой путь. Он знал, что это сопряжено с риском. Так и случилось.
Кейдж не хотел даже брать в голову, как же хорошо ему было, когда он обнимал ее. Но это было так. Он бы хотел прижать ее к себе и не отпускать. Кейдж ненавидел причину, по которой эта возможность оказалась ему вдруг доступной. С другой стороны, он был всего лишь человеком и не мог попросту игнорировать охватившее его удовольствие от ощущения ее маленького, изящного тела, прижавшегося к нему.
— Почему Хол должен был умереть? Черт возьми, зачем? Кейдж хотел выиграть Дженни в честной борьбе. Не было победы в том, что она внезапно стала доступной ему после смерти Хола. Будет ли ее чувство вины следующим препятствием, с которым ему придется столкнуться?
— Почему ты разозлилась на Хола, когда он уехал? — Неужели она передумала, неужели она потом пожалела о том, что случилось в ту ночь в ее постели? О господи, нет, пожалуйста, только не это. Он мог получить ответ, который не захотел бы услышать, но он должен был спросить.
Дженни колебалась так долго, что Кейдж уже начал думать, что она не собирается отвечать. Потом она проговорила скованно:
— Нечто случилось в ту ночь, перед его отъездом, нечто сделавшее нас очень близкими. Я думала, это все изменит. Однако на следующее утро он исчез, не попрощавшись, несмотря на все то, что произошло.
Потому что это произошло не с Холом.
— Я почти уверена была, что он отменит свою поездку. — Дженни вздохнула, и Кейдж ощутил движение ее груди. — Я почувствовала себя брошенной, когда он этого не сделал. Глубоко в душе я не хотела поверить, что мои чувства оказались для него менее важными, чем его миссия, но…
Кейдж отчаянно хотел узнать, что она думала и чувствовала в то утро. Тогда, сидя за столом, он буквально пожирал ее глазами, тысячи вопросов роились у него в голове, однако он не мог задать ни один из них. Осознание собственного предательства и вероломства вынуждали его молчать.
Как бы он хотел спросить ее: «Ты в порядке? Я не причинил тебе боли? Дженни, я лишь вообразил себе, как волшебно, как прекрасно все это было, или это случилось на самом деле? Это явь или фантастический сон?»
И он по-прежнему не знал ответов на эти вопросы. Однако каковыми бы они ни были, в ее сознании они имели отношение к Холу, а не к нему. Дженни была уязвлена невниманием, небрежением, проявленным Холом к ней, после того как он впервые провел ночь в ее постели, стал ее первым возлюбленным. Она не могла понять, как он мог поступить таким образом, если это что-то значило для него. Хол не заслуживал ее гнева. Но и она невиновна тоже. Все это лежало на совести только одного человека, и, как всегда, этим человеком был он.
Должен ли он открыться ей сейчас, объяснить, что Хол невиновен в безразличном отношении к занятию с ней любовью, поскольку никогда не делал этого? Это освободит ее от вины, которую она ощущает сейчас. Должен ли он сказать ей?
- Нет, господи, нет. Ей и так предстояло воочию столкнуться со смертью Хола. Как справится она с осознанием того, что занималась любовью не с тем мужчиной? Простит ли любая женщина себя за это? Да как она вообще может простить мужчину, обманувшего ее?
Дженни, должно быть, почувствовала что-то в его объятиях, потому что внезапно распрямилась и отодвинулась от него.
— Я не должна надоедать тебе с этим. Уверена, моя личная жизнь не представляет для тебя интереса.
Как бы не так. Да они однажды были так близки, как только могут быть близки два любящих человека. Просто она не знала об этом. Она не знала, что он ласкал ее кожу, пока ее узор не впечатался в память его ладони, в подушечки его пальцев. Он знал форму его грудей, знал, каковы они на вкус, как реагируют они на прикосновение его губ, языка. Звуки, которые шептала она в порыве страсти, были столь же знакомым ему, как собственный его голос, поскольку он бесчисленное количество раз проигрывал их в голове, словно магнитофонную кассету, лежа ночью в кровати и думая о ней.
И уж точно ни один мужчина, даже его брат, никогда не целовал ее с такой страстностью, с такой сокровенной близостью, как он. Никто не знает ее вкус так, как знает его он.
Внезапно он прервал ход своих мыслей. Да что, черт возьми, он творит? Что он за презренный сукин сын? Его брат мертв, а он думает о том, каково было заниматься сексом с Дженни.
— Мы скоро садимся, — угрюмо заметил он, стараясь скрыть собственную вину и смущение.
— Тогда мне следует привести в порядок лицо.
— Твое лицо прекрасно.
Она помотала головой. Несмотря на недавнее отвращение к своим собственным мыслям, он не мог удержаться от того, чтобы посмотреть на нее.
Дженни взглянула в его глаза, внезапно осознав, что никто еще не поблагодарил его за то, что он взвалил на себя все формальности, связанные со смертью брата и его похоронами. Он занялся этими неприятными обязанностями, хотя его даже не просили об этом.
— Ты оказал нам огромную помощь со всем этим, Кейдж. Родителям, мне. — Она легко коснулась его руки. — Я рада, что у нас есть ты.
— Я тоже рад, что есть у вас, — ответил он с легкой улыбкой.
Кейдж был прав, не рассказав ей о том, что именно он оказался ее любовником в ту ночь. Старый, эгоистичный Кейдж никогда бы не допустил, чтобы честь быть любовником Дженни, честь доставить ей такую радость досталась брату. Однако обновленный Кейдж позволит ей думать, что она была с Холом, чтобы не превращать стыдливое чувство в трагедию.
Столица Монтерико оказалась шумной, отвратительной и жаркой.
Остатки бетонных конструкций с торчащими из них стальными прутьями выглядели как наглядное подтверждение того, что от некогда возвышавшегося здесь здания остались одни руины. Завалы кирпича и щебня делали некоторые улицы непроходимыми. Политические лозунги, намалеванные кроваво-красной краской на каждом доступном рекламном щите, словно выкрикивали кровавую историю гражданской войны.
Солдаты, одетые в полевую форму, армейские ботинки и железные каски, патрулировали улицы. На их лицах застыло угрюмое и сердитое выражение, вели они себя самоуверенно и грубо. Запуганное гражданское население, с настороженными глазами, крадущейся походкой пробиралось полупустыми улицами по своим повседневным делам.
Дженни никогда не видела более удручающего места. Неожиданно она почувствовала симпатию к делу Хола и испытала то же желание помочь исправить сотворенное здесь зло и положить конец царящим здесь издевательствам над человеческой природой.
Уизерс, чиновник Государственного департамента, встретивший их в Мехико, вызвал у нее разочарование. Дженни ожидала увидеть героя, похожего на Грегори Пека, чья осанка излучала бы уверенность и вызывала повиновение. Однако мистер Уизерс выглядел так, что вряд ли бы выдержал даже сильный ветер, не то, что отношение враждебного США режима. Он казался беспомощным и неуклюжим в этом своем помятом дешевом костюме. Она скорее могла представить его мишенью жестоких насмешек, чем угрозой воинствующей хунте.
Однако он проявил доброту и сочувствие их горю, сопровождая их через многолюдный аэропорт к самолету, который должен был доставить их в Монтерико. Он старался защитить ее.
Дженни доверила Кейджу вести большинство переговоров. Но, даже взяв на себя все официальные хлопоты, он ни на минуту не оставлял ее без внимания. Кейдж не отпускал ее от себя ни на шаг, постоянно был с ней бок о бок, держа свою крепкую руку у нее на плече или взяв ее под локоть.
Она вверила себя его силе, положившись на него без малейшего сожаления. Господи, что бы она делала без него? Дженни поражалась, почему люди отказывали Кейджу в чувствительности.
«Да этого Кейджа Хендрена ни черта никто и ничто не волнует».
Так его видели окружающие.
Однако они были не правы. Его волновало. Его волновал его брат. И он относился к ней с исключительной внимательностью и тактом.
Сразу после прибытия в Монтерико Дженни, Кейджа и мистера Уизерса запихнули на заднее сиденье старенького «форда». На переднем уселся водитель и солдат с советским «Калашниковым» в руках. Каждый раз, когда Дженни бросала взгляд на автомат, холодок пробегал у нее по спине.
Водитель и солдат представляли правящую власть. Они и не пытались скрыть презрение к своим пассажирам.
После нескольких кругов по городу они, наконец, остановились около здания, где ранее располагался банк. Сейчас оно служило правительственной штаб-квартирой. К одной из колонн фасада здания был привязан козел. Казалось, он излучал к непрошеным гостям ту же враждебность, что и жители Монтерико.
Прикрепленные к потолку вентиляторы лениво перегоняли жаркий, плотный и душный воздух. Однако бывший банковский вестибюль, по крайней мере, предоставил им передышку от удушающего зноя. Блузка Дженни буквально прилипла к ее спине. Кейдж уже давно расстался со своим пиджаком и галстуком и закатал рукава рубашки.
Один из многочисленных военных дулом автомата указал им на место на неудобной, жесткой кушетке и промычал нечто, что они расценили как приказ садиться. Мистера Уизерса сопроводили к одному из военных командиров. Он взволнованно вытер лоб платком, покинув его кабинет спустя несколько минут.
— Вашингтон узнает об этом, — возмущенно произнес он.
— О чем? — требовательно спросил его Кейдж.
Крепко стоя на широко расставленных ногах, держа на пальце перекинутый через плечо пиджак, в рубашке, расстегнутой на груди, чтобы дать доступ воздуху, сыпя проклятиями сквозь сжатые до боли зубы, он выглядел более внушающим страх, чем любой из наводнивших здание солдат.
— Мистер Уизерс объяснил им, что тело Хола еще не доставили в город.
— Деревня где… где… была…
— Казнь, — резко подсказал Кейдж.
— Да, хорошо, деревню, где это произошло, осаждают повстанцы. Однако они ожидают, что тело доставят до заката солнца, — поспешил добавить он успокаивающе.
— К закату! — воскликнула Дженни. Провести день в этом охваченном войной месте представлялось удручающей перспективой.
— Боюсь, что так, мисс Флетчер. — Мистер Уизерс бросил нервный взгляд на Кейджа. — Возможно, это случится раньше. Никто ничего не знает наверняка.
— А что мы должны будем делать все это время? — спросила она.
Он прокашлялся.
— Ждать.
И они ждали. Нескончаемые часы тянулись с монотонной вялостью. Им не разрешили покидать здание. Когда мистер Уизерс воспользовался своей дипломатической властью, чтобы добиться для них еды и питья, им принесли черствые сэндвичи с ветчиной и три стакана мутной теплой воды.
— Несомненно, они доставили это из какой-нибудь тюрьмы, — сказал Кейдж и выбросил оскорбительный бутерброд в ближайшую, до краев заполненную мусором урну.
Дженни также не смогла откусить от своего ни кусочка. Ветчина была покрыта зеленоватой противной пленкой. Но они все же выпили воду, опасаясь возможности обезвоживания организма. Они изнемогали от полуденного зноя, пока солдаты, прислонившись к стенам и поставив рядом с собой автоматы, придавались сиесте.
Кейдж твердыми шагами бродил из угла в угол, бормоча проклятия и оскорбления в адрес Монтерико и его доблестных воинов. Светлые волосы и зеленые глаза Дженни были редкостью в этой стране, большинство населения которой составляли латиноамериканцы. Кейджа беспокоило то, о чем она даже не догадывалась. Каждый раз, когда скучающие солдаты бросали заинтересованный взгляд в ее сторону, глаза Кейджа угрожающе прищуривались.
Охранники не имели ни малейшего понятия, что он прекрасно знал испанский, и, когда один из них отвесил сальное замечание относительно Дженни своему приятелю, Кейдж, нахмурившись и сжав кулаки, повернулся к вояке. Мистер Уизерс схватил его за рукав:
— Эй, парень, ради всего святого, не делай глупостей. Иначе у нас окажется три тела, которые надо будет пересылать вашим родителям.
Уизерс был прав, и Кейдж с воинственным видом вернулся на свое место на кушетке. Он крепко взял Дженни за руку:
— Не отходи от меня ни на секунду, что бы ни случилось.
Только тогда, когда солнце скрылось за верхушками деревьев в далеких джунглях, большой военный грузовик прогромыхал по улице и остановился напротив правительственного здания. Водитель и несколько военных лениво высыпали из машины и, закурив сигареты и перешучиваясь между собой, принялись разминать конечности после долгого и утомительного пути. Один из них, с самым большим животом и погонами, вошел в кабинет командира.
— Должно быть, это они, — с надеждой заметил мистер Уизерс.
Он оказался прав. Командир вышел из кабинета, держа в руках пачку бумаг. Он жестом приказал им следовать за ним. Брезент, закрывающий кузов грузовика, был отдернут, и командир поднялся, чтобы заглянуть внутрь. За ним последовал Уизерс. Потом Кейдж.
— Нет! — крикнул он Дженни, когда та поставила ногу на подножку колеса.
— Но, Кейдж…
— Нет, — повторил он твердо.
В грузовике стояло четыре гроба. Хол оказался в третьем открытом ими. Дженни поняла это по изменившемуся лицу Кейджа, когда сняли крышку. Оно жутко исказилось, будто бы кто-то отпечатал на нем новое выражение. Кейдж зажмурил глаза и, сжав зубы, содрогнулся. Уизерс задал ему короткий вопрос, он кивнул.
Когда он снова открыл глаза, они подняли бортик кузова грузовика, чтобы он больше не смог увидеть своего брата, однако каким-то образом ему это удалось. Его лицо смягчилось, и слезы показались на глазах. Он протянул руку и нежно коснулся лица брата.
Командир выкрикнул краткий приказ на испанском языке, и гробы были запечатаны вновь. Кейдж и Уизерс спрыгнули с грузовика, и четверо солдат поднялись туда, чтобы спустить гроб.
Едва Кейдж спустился с грузовика, он обнял Дженни. До этого момента она даже не осознавала, что плачет.
— Забирайте нас отсюда, — сказал он Уизерсу, вертевшемуся неподалеку. — Прикажите им доставить гроб в аэропорт, и немедленно едем отсюда.
Уизерс бросился исполнять предложение Кейджа. Коснувшись пальцем ее подбородка, Кейдж приподнял ей голову:
— С тобой все в порядке?
— Он… его лицо…
— Нет, — сказал он, мягко улыбаясь и убирая волосы с ее лица. — Он выглядит нетронутым, будто спящим. Очень молодой. Очень умиротворенный.
Она заплакала и уткнулась в его грудь. Кейдж склонил голову и покрепче прижал к себе сотрясающуюся в рыданиях Дженни. Его руки гладили ее спину. Несмотря на все свои столь непростые и противоречивые чувства по отношению к Холу, он был ей как брат. Она прожила в этой семье достаточно долго, чтобы чувствовать себя связанной с ним действительно сестринскими отношениями. Кейдж понимал, как она страдает. Сам он ощущал, будто часть его лежала в этом гробу.
Уизерс громко и неловко кашлянул.
— Гм… мистер Хендрен. — Когда Кейдж поднял голову и посмотрел на него, он быстро сказал: — Они сейчас доставят тело вашего брата в аэропорт. — Он указал пальцем на ветхий грузовичок, типа пикап, с грохотом и скрежетом взбиравшийся на горку.
— Хорошо. Я хочу увезти Дженни как можно дальше отсюда. Мы можем быть в Мехико к…
— Есть одна… мм… проблема.
Кейдж уже собирался идти. Он остановился и повернулся к нему лицом, потянув за собой Дженни, которую держал за руку.
- Что за проблема? — спросил он закипая.
Уизерс неуверенно пробормотал, переминаясь с ноги на ногу.
— Они не разрешают самолету подняться в воздух после наступления темноты.
— Что?! — взорвался Кейдж. Солнце уже село. Наступили непроницаемые, темные сумерки, которые бывают лишь в тропиках.
— Соображения безопасности, — объяснил Уизерс. — Они не хотят зажигать посадочные огни после наступления темноты. Если вы припоминаете, взлетно-посадочная полоса была закамуфлирована, когда мы сегодня садились.
— Да, да, я помню, — раздраженно сказал Кейдж, проводя рукой по волосам. — Когда мы сможем отсюда убраться?
— Первым же утренним рейсом.
— Если этого не произойдет, я переверну тут все вверх дном. Богом клянусь, я тоже способен сражаться без правил. Они еще не встречали более яростного и непримиримого повстанца, чем я. — Словно в подкрепление своей угрозы, он разгневанно погрозил пальцем. — И если они думают, что я соглашусь подвергнуть Дженни ночевке в этом проклятом банке, они жестоко ошибаются!
— Нет, нет, это совсем не обязательно. Они забронировали для нас номера в местном отеле.
— Представляю себе эти номера, — презрительно сплюнул он. — Мы сами найдем себе отель.
Однако их выбор оказался весьма ограничен, и все закончилось тем, что они заселились в отель, который предложили им правительственные чиновники с самого начала. Если комнаты здесь такие же убогие, как и вестибюль, подумала Дженни, им предстоит нелегкая ночь. Мебель была пыльной и заляпанной сальными пятнами. Крепившиеся к потолку широкие лопасти вентиляторов беспорядочно гудели. Пыльные портьеры подметали ветхими кистями грязный, щербатый пол. Старые подшивки глянцевых журналов болтались здесь уже так долго, что покрылись пылью до такой степени, что невозможно было даже различить их названия.
— Далеко не «Фэрмонт», — сквозь зубы заметил Кейдж. Вестибюль заполняли не жизнерадостные служащие отеля, а хмурые солдаты с автоматами наперевес.
После разговора с взъерошенным консьержем Уизерс протянул каждому из них по ключу.
— Мы все на одном этаже, — радостно произнес он.
— Потрясающе. Попрошу обслугу принести икру с шампанским и устроим вечеринку.
Уизерс выглядел раздосадованным и огорченным неуместными шутками Кейджа.
— Мисс Флетчер, вы будете в 319-м номере.
Кейдж перехватил ключ, не дав Уизерсу передать его Дженни, и взял свой.
— Мисс Флетчер ночует в 325-м вместе со мной. Пойдем, Дженни. — Кейдж взял ее за руку и повел через вестибюль к лестнице, предпочитая подъем пешком поездке в местном лифте. Если он в таком же состоянии, как и все остальное в этой богом забытой стране, они серьезно рискуют жизнью, взбреди им в голову ими воспользоваться.
— Но они особо настаивали на этом порядке размещения в комнатах. — С негодующим возгласом Уизерс поспешил за ними, как назойливый щенок. — У каждого должна быть назначенная ему комната.
— Да пошли они все к дьяволу со своими чертовыми указаниями. Неужели вы полагаете, что я доверю Дженни их милости? Подумай еще раз, парень!
— Но это нарушение наших договоренностей.
— Меня это не колышет, пусть даже это вызовет третью мировую войну!
— Я очень сомневаюсь, что они могут причинить вред мисс Флетчер. Они же все-таки не дикари.
Кейдж развернулся и так посмотрел на него, что чиновник осекся на полуслове.
— Она останется со мной.
Невозможно было спорить с той решительностью, с которой Кейдж произнес эти слова.
Комната 325 оказалась такой же жаркой, душной и пыльной, как и все Монтерико. Кейдж потушил яркий свет. Он подошел к окну и посмотрел вниз. Как он и предполагал, на первом этаже стояли два наблюдавших за ними солдата, чье присутствие выдавали лишь светящиеся в темноте огоньки сигарет. Оставив окно открытым, Кейдж опустил жалюзи, чтобы помешать возможным наблюдателям. Немного ночной прохлады проникло в комнату, сделав ее, по крайней мере, сносной для пребывания.
Уизерс сказал, что они пришлют нам ужин.
— Жду не дождусь, особенно если он будет таким же, как и ланч, — саркастично заметила Дженни, бросив сумку на кровать и присев на ее краешек. Она скорбно и устало ссутулилась, однако Кейдж был рад, что, несмотря ни на что, она еще способна шутить.
— Сними туфли и приляг.
— Возможно, я отдохну минутку, — слабо пробормотала она и легла. Покрывало было украшено ярко-красными ядовитыми цветами, которые практически поглотили ее маленькую фигурку.
Спустя полчаса в дверь постучал солдат и открыл ее, внося поднос. Задремавшая Дженни проснулась и скорчилась, сидя на кровати. Ее юбка при этом задралась, приоткрыв бедра. Солдат уставился на нее.
Несмотря на предупреждения Уизерса, Кейдж грубо схватил поднос и выпроводил солдата наружу. Он со стуком хлопнул дверью и опустил цепочку. Подобные предосторожности не спасли бы от пуль «Калашникова», однако он все равно почувствовал себя в большей безопасности.
«Ужином» оказалось блюдо, состоявшее из риса, курицы, бобов и достаточного количества перца, чтобы вызвать на глазах у Дженни слезы. В любом случае есть ей совсем не хотелось, и, заставив себя прожевать два кусочка, она отложила вилку.
— Ешь, — приказал Кейдж, показывая на ее тарелку.
— Я не голодна.
— Поешь в любом случае. По крайней мере, эта еда не шевелится.
Он оказался настойчив, и она заставила себя съесть половину порции, в том числе и кусок жесткого, высохшего куриного мяса. К ужину прилагалось густое, мутное красное вино. Кейдж отпил глоток из пыльного графина и скорчил рожу:
— Да им, я думаю, можно полировать мебель.
— И это говорит лучший выпивоха графства Jla-Бота?
— Так меня называют? — спросил он, вопросительно изогнув бровь.
— Иногда.
Он налили ей стакан вина. Она взяла его, бросив на Кейджа вопрошающий взгляд, словно спрашивая: «А что я должна с этим делать?»
— Выпей это, — произнес он, отвечая на незаданный вопрос. — Я не доверяю здешней воде, зато, поверь мне, ни одна бактерия не проживет долго в этом пойле, — заметил он о вине.
Она отхлебнула глоток, скорчив физиономию, заставившую его улыбнуться, потом выпила еще каплю. Ей удалось влить в себя только пять глотков.
— Это все, на что я способна, — сказала она, скривив губы от горечи.
Кейдж поставил поднос с грязными тарелками на пол около двери. Он прислушался на секунду, однако ему не удалось заметить, чтобы кто-нибудь наблюдал за ними. По крайней мере, за дверью никого не было. Однако он предполагал, что надсмотрщики могли размещаться у лифта и возле лестницы.
— Как ты думаешь, душ работает? — спросила Дженни, заглядывая в ванную комнату.
— Попробуй.
— А я не подхвачу инфекции?
Он улыбнулся:
— В данном случае мы от этого не застраховали. — Он снял насквозь мокрую от пота рубашку. — У меня нет другого выхода.
— Полагаю, у меня тоже, — заметила она, посмотрев на свое отражение в мутном зеркале.
Закрыв за собой дверь ванной комнаты, она сняла одежду и вошла в душевую кабинку. В нормальных условиях Дженни даже ногой не ступила бы в столь грязное и вызывавшее чувство отвращения помещение. Однако, как сказал Кейдж, у нее был небольшой выбор. Она могла либо воспользоваться душем, либо продолжать оставаться потной и грязной.
К ее удивлению, в душе оказалась горячая вода, а лежавшее там же мыло было произведено в США. Ввиду отсутствия шампуня, она даже вымыла им голову.
После того как она вытерлась единственным полотенцем, перед ней встал вопрос, что на себя надеть. Она просто обязана была выстирать и высушить свое белье и блузку, иначе Дженни не смогла бы заставить себя надеть их утром. В конечном счете она решила оставить на себе комбинацию и лечь спать в ней, накинув сверху ради приличия жакет. Дженни выглядела нелепо в таком виде, но другого выхода не было.
Она выстирала белье в раковине и повесила сушиться на единственную вешалку для полотенца трусы, носки, лифчик и блузку. Погасив свет, Дженни распахнула дверь.
Войдя в комнату, она смущенно встретилась с Кейджем глазами. Возблагодарив Бога за то, что ей пришла в голову идея надеть жакет, она застегнула его еще на одну пуговицу на уровне груди. Дженни смущенно скрестила ноги. Видел ли ее когда-нибудь Кейдж с мокрыми волосами?
— Я… мм… там было только одно полотенце. Прости.
— Ничего, я и так высохну. — Кейдж улыбнулся, постаравшись, чтобы голос звучал весело и непринужденно, однако глаза его неотрывно смотрели на подол ее комбинации, заканчивающийся чуть выше колен.
Она направилась к кровати, а он бочком пробрался мимо нее в ванную. Едва за ним закрылась дверь, Дженни вспомнила, что там осталось сушиться ее нижнее белье. Она густо покраснела. Как глупо. Они ведь жили в одном доме. Когда он приезжал из колледжа домой, их одежда сушилась вместе. Каждый из них мог зайти в ванную комнату и увидеть предметы гардероба другого. Кейдж видел ее в ночной рубашке и в домашнем платье, а также в разной степени обнаженности и по разным поводам.
Однако сейчас было совсем другое. И не надо делать вида, что это не так. Тот взгляд, которым Кейдж встретил ее появление в нижнем белье, бросил ее в жар.
К тому времени, когда он вышел из ванной, Дженни уже сняла жакет и легла, накрывшись простыней.
От него пахло влажным мужским телом и мылом. Он натянул на себя брюки, но это было единственное, что он оставил на себе из одежды. Он стоял босиком. Вода каплями стекала с его груди. Ему бы следовало просушить полотенцем голову — его соломенные волосы были влажными и взъерошенными.
Кейдж выключил свет, подошел к кровати и присел с краю.
— Удобно устроилась?
— Сравнительно неплохо, учитывая наши условия.
Он коснулся ее руки, нервно сжимающей краешек простыни, и погладил ее пальцы.
— Дженни Флетчер — ты нечто, — нежно заметил он. — Ты знаешь это?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты прошла сегодня через ад, но я не услышал от тебя ни единой жалобы. — Свободной рукой он теребил прядь ее волос. — Думаю, ты просто потрясающая.
— Думаю, ты тоже. — Ее голос дрогнул. — Ты плакал по Холу.
— Он был моим братом. Несмотря на всю разницу между нами, я любил его.
— Знаешь, я не могу не думать о… — Ее голос сорвался, и она прикусила нижнюю губу, когда в уголке ее глаза показалась слеза и медленно поползла вниз по щеке.
— Не думай об этом, Дженни. — Он вытер ее Щеку внешней стороной ладони.
— Не могу, это просто не выходит у меня из головы.
— Нет, ты должна избавиться от этих мыслей. Иначе сойдешь с ума.
— Ты же тоже об этом думаешь, Кейдж. Я знаю, я уверена в этом. Что он испытал перед смертью? Его пытали? Он был напуган? Он был…
Он приложил палец к ее губам, заставив ее замолчать.
Естественно, я думал обо всем этом. И я уверен, что Хол смело смотрел смерти в лицо. Он был человек несгибаемой веры. Он поступал так, как чувствовал, что должен поступать. Не думаю, чтобы вера его покинула, что бы с ним ни случилось.
— Ты обожал его, — прошептала она, охваченная внезапным прозрением.
Кейдж выглядел глубоко опечаленным.
— Да, это так. Мы всегда по-разному реагировали на окружающее. Я был диким, жестким, Хол — мирным. Возможно, для того, чтобы быть мягким и послушным, требовалось больше храбрости, чем для моего чертового буйства.
Не задумываясь, она потянулась и провела рукой по его щеке.
— Он тоже восхищался тобой.
— Мной? — недоверчиво спросил Кейдж.
— Твоей непокорностью, твердостью, как бы это ни называлось.
— Может быть, — заметил он задумчиво и печально. — Хотелось бы так думать. — Он расправил простыню, закрывая ей плечи. — Поспи немного. — Кейдж погасил свет и, секунду поколебавшись, наклонился и по-братски поцеловал ее в лоб.
После этого придвинул единственное более или менее удобное кресло в номере к окну и устроился в нем. Мучительный, трудный день взял свое. Через несколько минут оба они крепко спали.
— Что это было? — Дженни, проснувшись, подскочила на кровати. В комнате было темно, однако в незнакомом окне периодически вспыхивали яркие всполохи света.
Кейдж мгновенно отреагировал на ее испуганный возглас и быстро подошел к кровати.
— Все хорошо, Дженни. — Он присел рядом и попытался уложить ее на подушку, но она не поддавалась. — Это в нескольких милях отсюда. Началось около получаса назад. Жаль, что это тебя разбудило.
— Это не гром, — хрипло проговорила она.
Он немного помолчал, прежде чем ответить.
— Да.
— Это звуки боя.
— Да.
— О господи! — Она закрыла лицо руками и упала на подушку. — Я ненавижу это место. Здесь грязно, жарко, здесь убивают людей. Хороших людей, прекрасных людей, таких как Хол. — Она заплакала. — Мне страшно, и я ненавижу себя за это. Но не могу ничего поделать.
— Ах, Дженни.
Кейдж прилег рядом с ней и обнял ее, тесно прижав к себе.
— Бой далеко. Завтра утром мы уедем отсюда, и ты навсегда забудешь о Монтерико. А пока я здесь, с тобой.
Он расправил пальцами ее волосы, массируя ей голову, словно стараясь вложить ободряющие слова в ее мозг. Кейдж уткнулся подбородком ей в макушку и запечатлел жаркий поцелуй.
— Я не позволю никому причинить тебе вред, Дженни. Господи, пока я жив, ничто с тобой не случится.
Эти слова и его хриплый, уверенный голос подействовали на нее ободряюще. Его физическая сила казалась опорой ее измученной душе и телу. Когда он прислонился спиной к изголовью кровати и прижал ее к своей груди, то она, не сопротивляясь, прижалась к нему, инстинктивно стремясь опереться на существо больше и сильнее ее.
Ее пальцы разгладили мягкий ковер волос на его груди, она прислонилась щекой к его сильному торсу. Другая ее рука крепко обняла его за талию, и Дженни словно спряталась за крепким щитом его рук.
Он сжимал ее в объятиях, шепча обещания, которые она отчаянно жаждала услышать. Кейдж не осознавал, что он ей говорил, весь отдавшись драгоценному ощущению близости, соприкосновения с ее телом.
Ее комбинация казалась гладкой и бледной в ночной темноте маленькой комнаты. Держащийся лишь на узеньких бретельках тончайший шелк собрался в складки на талии, открывая ее восхитительные бедра. Ее нежная и трепетная грудь касалась его обнаженного торса.
Периодически Дженни охватывала дрожь, и он целовал ее волосы, лаская руками обнаженные плечи. Он восторгался гладкостью ее кожи и старался придать своим прикосновениям безличный характер.
Потом она уснула. Кейдж мог судить о том по ее ровному, теплому дыханию, чуть щекочущему волоски у него на груди. И когда во сне она пошевелила одной ногой и положила ее ему на колено, он буквально вжался в подушку. Ее бедра покоились рядом с его ногами, ее согнутая коленка почти касалась застежки на его джинсах. Кейдж стиснул зубы, стараясь сдержать охватившее его желание. Он не сводил глаз с ее руки, которая застыла на его колене. Жажда ощутить ее прикосновение была столь сильной, что едва не убила его. И если бы она вдруг коснулась его, он бы умер от спазма агонии и экстаза одновременно.
Кейдж долго прислушивался к грохочущему эху отдаленной битвы, пока все не стихло снова. Он видел, как заря занимается над восточным горизонтом. Кейдж по-прежнему сжимал ее в объятиях, ее — невесту Хола.
Свою любовь.
