12
Сара чувствовала, как поверхность кровати засасывает ее тело, пока она лежит так, изо всех сил стараясь потерять счет часам и дням. Ей хотелось бы найти способ не замечать смену света и тьмы, которые указывали на течение времени. Ей также хотелось бы знать, что делать с собой.
Она никогда не начинала жизнь заново. В первый раз в жизни ее поступки и решения зависели целиком и полностью от нее. Сразу после школы ее путь определял Университет Чикаго. Следуя по этому пути, она вошла в жизнь Джека. Ей не приходилось принимать решений, достаточно было просто следовать течению событий.
И она превосходно с этим справлялась, но теперь, уйдя от Джека, растерялась, не видя и не зная, за кем ей следовать. Ее это пугало. Может быть, ей стоило остаться с Джеком, бороться за него. Неверность — это нечто, что можно пережить в браке, во всяком случае так говорят эксперты. Он утверждал, что хочет, чтобы она вернулась, хотя она сильно подозревала, — он ведет себя так по совету своего адвоката.
Аврора глазела на потолок своей комнаты, который знала до мельчайших деталей. Мансардные окна и сиденья у окон с клетчатыми занавесками. Шелковые занавески, которые ее мама повесила перед ее рождением. Сара рисовала себе мать, округлую от беременности, надевающую занавески на леску, а потом расправляющую их. Вот так. Она воображала, как она присаживается отдохнуть на стул у окна, глядя на воду, поглаживая свой живот и думая о ребенке.
Стены склонялись над ней, словно защищающие руки. Поверх штукатурки и побелки они были выкрашены в нежно-голубой цвет яйца малиновки. К сожалению, теперь стены были испещрены трещинами, комната явно нуждалась в ремонте.
Может быть, она станет штукатуром, подумала Сара. У нее это хорошо получится.
Она представила себе, как смешивает сливочный замес штукатурки, аккуратно перекладывает ее в ведро и затем умело наносит ее на изрезанную шрамами поврежденную поверхность. Она покроет все эти царапины новой мягкой кожей, и никто не узнает, какой она была прежде.
— Сара? — В дверь тихонько постучали.
У нее вырвался стон.
— Что такое, бабушка?
— Мы с твоей тетей Мэй пришли посмотреть, что ты делаешь.
И, не ожидая приглашения — которого Сара не произнесла, бабушка открыла дверь. Она вошла, внеся картонную коробку. С ней была тетя Мэй, она несла вазу со свежесрезанными цветами.
— О, привет, — сказала Сара, запинаясь. Ей потребовались все ее силы, чтобы принять сидячее положение. Сестры были так же добры и красочны, как букеты, которые они с таким умением составили. На бабушке была туника из холстины с национальным орнаментом, наряд, который очаровательным образом подчеркивал ее снежно-белые волосы. Более традиционная Мэй была в желтом платье из набивного ситца, с наброшенной на узкие плечи вязаной шалью. И на обеих были роскошные туфли. Сара не могла удержаться, чтобы не разглядеть их.
— Нравятся? — Бабушка вытянула ногу, поворачивая ее то так, то этак.
— Их сделала твоя бабушка, — добавила тетя Мэй. — Так что единственный возможный ответ — это да.
— Они мне очень нравятся.
Туфли оказались раскрашенными вручную кедами. Туфли Мэй были раскрашены подснежниками, а бабушкины — глициниями. И они не были просто отпечатанным фабричным рисунком, нет, это были произведения искусства, цветы словно сошли с полотен старых мастеров.
— Ты унаследовала талант к искусству от меня. — Бабушка поставила коробку Саре на колени. — Это для тебя.
— Мы заставили твоего отца принести пару твоих туфель, чтобы не ошибиться с размером, — объяснила Мэй.
Сара открыла коробку и обнаружила в ней пару кедов седьмого размера, великолепно раскрашенных разноцветными примулами.
— Они просто прекрасны, — сказала она. — Вы знали, что примулы — мои любимые цветы?
Бабушка кивнула:
— Я помню. Когда ты была маленькой, ты говорила, ч го они напоминают тебе конфетки. Они разноцветные, и все цвета хороши.
Сара погладила обувь.
— Они слишком хороши, чтобы их носить. Я выставлю их в каком-нибудь видном месте.
— Ты будешь выставлять их каждый раз, как станешь надевать, дорогая.
Сара покачала головой:
— Я не могу бороться с вами двумя, мне не устоять против вашей тактики.
— Ты знаешь, что говорят о преклонном возрасте и вероломстве, — сказала бабушка.
Тетя Мэй погладила руку Сары.
— Это символический дар, чтобы ты снова встала на ноги.
Сара с силой вдавила спину в подушку.
— Боже, это такая…
— Манипуляция? — предположила тетя Мэй.
— Мы использовали все свои возможности, — призналась бабушка.
— Весь наш арсенал, — сказала тетя Мэй.
Бабушка и Мэй обменялись взглядами, в которых сквозила глубокая озабоченность.
— Что ты делаешь, Сара?
— На самом деле я обдумываю новую карьеру. Что вы думаете о будущем штукатура? — Она показала на трещину в стене.
— Не будь глупышкой. — Тетя Мэй поставила вазу на комод и занялась цветами. У этой женщины была легкая рука. Несколько секунд, и букет стал выглядеть как английский сад в миниатюре.
— Что глупого в карьере штукатура? — спросила Сара. Она подумала, что это, во всяком случае, не глупее, чем расставлять цветы и раскрашивать шлепанцы.
— Ты художник, — сказала бабушка. — А не ремесленник. В этом вся разница.
Они с Мэй сели на край кровати, напротив друг друга. Сара подумала, что они выглядят как на картинке, освещенной мягким светом из окна, прошедшим сквозь шелковые занавески. Когда Сара видела их вместе, ей хотелось, чтобы у нее была сестра или хотя бы лучшая подруга.
— Может быть, я больше не хочу быть художником, — сказала Сара.
— Почему ты говоришь такие вещи? — Бабушка выглядела ошеломленной.
— Слишком трудно заработать себе на жизнь. И слишком легко разбить сердце.
— Святые Небеса! Если ты боишься разбитого сердца, ты боишься жизни вообще. — Ее бабушка была ходячим собранием рекламных слоганов.
— Я буду тревожиться о своем сердце позже. В настоящее время мне нужно найти стабильную работу и тихо мечтать о том, чтобы быть художником.
— Ты совсем не похожа на ту Сару, которую мы знаем.
— Сары, которую вы знали, больше нет — ей изменил собственный муж и ее уволили из ее самой большой газеты.
— О, дорогая!
— Мои комиксы больше не будут печатать в «Трибюн». Работа на устричной ферме теперь кажется мне не такой плохой.
— Ты всегда ненавидела работу на ферме, — заметила бабушка. — Не притворяйся, что это не так. И нам очень жаль насчет «Трибюн», но на свете есть тысячи других газет, и ты не должна сдаваться. У тебя куда большая утрата. Одна из самых больших, которые выпадают женщинам. Твой муж был тебе неверен. Он отобрал у тебя чувство доверия и безопасности. Но не позволяй ему отобрать у тебя также твою мечту.
Тетя Мэй согласно закивала:
— Мы знаем, это рискованно…
Сара сняла пушинку синели со своей кровати.
— Эмоциональный риск требует особой храбрости, — сказала бабушка.
Сара ничего не могла с собой поделать. Она расхохоталась. Она в первый раз по-настоящему смеялась с момента разрыва с Джеком, и это было потрясающе, всплеск эмоций таких сильных, что это заставило ее утомленно откинуться на подушки.
— Это я, — сказала она. — Бесстрашная Сара Мун. — Она вытерла глаза уголком пододеяльника. — От вас, девочки, я чуть со смеху не лопнула. В самом деле. — Когда они не ответили, она еще раз вытерла лицо насухо. — Знаете ли вы, что я десять дней не мыла голову?
— Это совершенно невообразимо, — сказала бабушка.
— Я позволяю натуральным маслам исцелить повреждения.
— И очень умно к тому же, — вступила в разговор тетя Мэй.
— Я рассчитываю на некоторое сочувствие. Что вы скажете?
— О, Сара, — начала бабушка, — тебе не нужно сочувствие. Тебе нужна жизнь.
— На что мне она? Чтобы я смогла еще немного потрахаться?
— Ну, дорогая, с таким отношением ты погибнешь.
Сара посмотрела на сестер.
— Даже погибающий нуждается в сочувствии. Предполагается, что вы скажете мне, что любите меня и хотите, чтобы я нашла новый способ быть счастливой, и что именно поэтому вы даете мне совет. И вы должны были бы подчеркнуть, что обе страдали от боли в этой жизни, так что немного понимаете, что я чувствую.
Сестры обменялись многозначительными взглядами.
— Такая умная девочка, — сказала тетя Мэй.
— Мы всегда это знали, — согласилась бабушка.
— Это не помогает, — проворчала Сара.
— Говорить с людьми, которые тебя любят, о том, что тебя беспокоит, всегда помогает.
Сара вздохнула и сложила руки на груди.
— Сдаюсь. Что вы от меня хотите?
— Мы хотим, чтобы ты для начала встала с кровати. Ты почти не выходишь из этой комнаты. Это нездорово.
— Меня не заботит мое здоровье.
— Чепуха, дорогая. Конечно же оно тебя заботит.
Мой Бог, подумала Сара. Они как девочки в «Мышьяке и старых кружевах». Совершенно сумасшедшие, но убежденные в том, что знают ответы на все вопросы.
— Ты все еще очень молода, — сказала бабушка. — У тебя столько всего впереди. Мы хотим, чтобы ты вышла из комнаты и порадовалась этому, Сара. А не пряталась и спала.
— Мы думаем, что ты тоже этого хочешь. — Тетя Мэй вытащила ключик из своей вязаной сумочки и положила его на прикроватный столик. На цепочке у ключа висела пластмассовая десятицентовая фигурка. Из мультфильма «Лило и Ститч». Саре всегда нравился этот персонаж. Он плыл по жизни, словно на серфинге, и пел перед лицом проблем.
— Что это? — спросила она.
— Ключ от коттеджа, — сказала тетя Мэй. — Я сдаю его тебе в аренду, первый год можешь жить бесплатно.
Коттедж у моря был собственностью семейства Картер приблизительно сто лет. Элия Картер, который сколотил скромное состояние, рыбача в богатых водах бухты и в океане, выстроил его для своей молодой жены, которую привез из Шотландии.
— Соглашение об аренде лежит в доме, — сказала тетя Мэй, — на кухонном столе. Я хочу взять с тебя доллар за первый год аренды, чтобы все было официально. Тебе просто нужно подписать бумаги и принести их мне.
— Я не понимаю. Почему ты это делаешь?
— Как я уже сказала, чтобы помочь тебе снова встать на ноги, — объяснила бабушка с подчеркнутым терпением.
— Тебе нужен собственный дом, — добавила тетя Мэй.
— Мы думаем, это то, что тебе нужно для здоровья, — сказала бабушка.
— И он близко к городу, и там высокоскоростной Интернет, — радостно вторила ей тетя Мэй.
— Ты шутишь.
— Нет. Мне все время предлагали широкополосное соединение, так что в конце концов я согласилась. — Тетя Мэй говорила, словно понимала, о чем рассуждает.
— Я не могу жить в коттедже, — возразила Сара. — Это для тебя главный источник дохода. — Коттедж с антикварной мебелью и декором начала века сдавали обеспеченным туристам за пятьсот долларов за ночь в разгар сезона, и изнуренные жители Сан-Франциско стекались толпами, чтобы оплатить его.
— Я в этом не нуждаюсь, уверяю тебя! — воскликнула тетя Мэй. — И я иногда подумывала о том, чтобы найти квартиранта.
Бунгало — это мечта художника, подумала Сара. Тихое и уединенное, с потрясающим видом на бухту Томалес, и тем не менее близко к городу. Высокоскоростной Интернет.
— Я не знаю, что сказать, — растерянно проговорила она своей двоюродной бабушке.
— Простого спасибо будет достаточно.
Сара повернулась и посмотрела на ключ. Часть ее хотела потянуться к нему и принять предложение, пока у нее не отобрали такую счастливую возможность. Однако другая часть отступала перед мыслью обосноваться где-нибудь в городке.
— Я не могу жить в коттедже, — прошептала она.
— Конечно же ты можешь, — сказала тетя Мэй. — Это превосходно.
— Я не имею в виду превосходное. Я хочу… нормального. В конце концов, пока я в этой кровати в доме моего отца, у меня остается иллюзия, что моя ситуация временная. Что однажды утром я проснусь, приду в себя и устрою свою жизнь.
— Это то, чего ты хочешь? — спросила бабушка.
— Я продолжаю пытаться убедить себя простить Джека. Он этого от меня хочет. Воссоединиться с ним.
— Я не услышала твоего ответа, — сказала бабушка. — Это то, чего ты хочешь?
Сара натянула одеяло палаткой на колени. Джек, очевидно, забыл, что он первым произнес: «Я хочу развода». Он произнес эти слова раньше, чем эта мысль пришла в голову ей самой. Теперь он хотел взять свои слова обратно.
Однако эти слова, произнесенные вслух, раскрыли в Саре глубоко спрятанное неудовлетворение, и теперь возврата к прежнему не было. Он выразил то, чего она хотела, раньше, чем она сама догадалась об этом.
— Я скучаю по влюбленности, — призналась она своим бабушкам. Она скучала по счастливой теплоте в сердце, которая означает, что ты часть пары. Она скучала по тому, чтобы прижаться к нему, чтобы он обнял ее, она скучала по тому, чтобы вдохнуть его запах.
Но хотя она скучала по всему этому, она не могла заставить себя полюбить его снова.
Может ли любовь умереть в одно мгновение? — гадала она. Может ли она в одно мгновение существовать, а потом умереть, словно человек, получивший пулю в сердце? Словно лопается кровеносный сосуд в мозгу у человека, который натягивает одеяло?
Кончина брака Сары не была такой внезапной, заставляла она себя думать. Одна из самых неприятных истин заключалась в том, что их брак был в стадии реанимации долгое время, прежде чем совершилось предательство. Обнаружить его обнаженным — и с эрекцией — с Мими — это была простая формальность.
— Я слишком легко перестала что-либо чувствовать к нему, — сказала она. — Словно повернули выключатель. Что заставляет меня гадать, стоили вообще эти отношения чего-либо или нет.
— Ты была хороша в отношениях с мужем, — возразила ей бабушка. — Посмотри на все, что ты сделала ради любви. Жила в Чикаго, когда все, чего ты хотела, — это находиться у моря, подальше от ветра и снега.
— Подходящая одежда делает любой климат сносным.
— Ты была неизменно стойкой во время болезни. Ты сделала все, что нужно.
— Это преданность, она отличается от той любви, которую я чувствовала к нему в самом начале. Это не страсть. — Ее одолело уныние. Страсть, чувство, что он — тот самый, единственный, не вернулось после лечения Джека от рака. Они оба двигались в разных направлениях, выискивая что-то, чтобы заменить утраченную страсть, — она ходила в клинику по оплодотворению, он бросился в объятия другой женщины.
— Хватит мрачных разговоров, — объявила бабушка, ударяя рука об руку, словно отряхивая их от мусора. — Время переезжать.
— Это мой брак, — сказала Сара. — Моя жизнь. А не просто какие-то унылые разговоры.
— Мы знаем это. Мы не хотим, чтобы ты превратилась в одну из тех несносных женщин, которые полны горечи после развода.
— Хорошо, тогда в кого вы хотите, чтобы я превратилась?
— В счастливую, продуктивную, хорошо устроенную разведенную женщину.
— Великолепно. Значит, я должна прийти в себя.
— И ходить на свидания, — добавила тетя Мэй. Сара повалилась на кровать и натянула подушку себе на голову.
— Я не могу поверить своим ушам.
Она ощутила, как кто-то из ее бабушек дружеской рукой похлопывает ее по ноге, и лежала тихо, пока руку не убрали. Затем, словно солдат на вражеской территории, вылезший из укрытия, она сдвинула подушку, чтобы увидеть, что опасность миновала. Они ушли, но оставили занавески широко раскрытыми, комнату заливал свет позднего утра. Косой золотой луч лежал поперек кровати и касался белого плетеного ночного столика, на котором блестел ключ от коттеджа Мэй.
Сара глубоко вздохнула. Она неожиданно почувствовала страшный голод. Она встала, и волна легкости омыла ее.
— Черт, — пробормотала она. — Мне нужно побольше есть и поменьше спать.
О чем думают эти старые леди? — гадала она. Такие решения не принимаются наспех. Еще слишком рано. Она взяла цепочку с ключом и «Лило». На золотом ключике было написано предостережение: «Не для дубликатов».
