Глава 8

Пса не было в ее спальне этой ночью. То ли граф решил, что страж ей больше не нужен, то ли окончательно поверил, что ни к чему охранять свой замок от ее посягательств.

После насыщенного событиями дня Камилла не отказала себе в удовольствии дольше полежать в ванне. Но как ни утомилась она, сон к ней не шел. Она лежала в постели, и разные мысли проносились в ее голове.

Граф не всегда был таким чудовищем. За ужином он старался быть учтивым.

Ему, конечно, известно, что она видела ребенка. Неужели он настолько черств и ему наплевать, знает ли она правду? После ее вчерашней исповеди он, верно, понял, что мужчины, бросающие своих детей, — это ее собственная боль.

Но он же не бросил — у него развито чувство ответственности. Девочка воспитывается любящими тетушками, пусть и без отца.

Камилла не знала, кто был ее настоящий отец, но судьба благословила ее, послав Тристана… Хотя благословила — не подходящее слово. В конце концов, она не очутилась бы здесь, умей он вести себя благовоспитанно.

Она внезапно нахмурилась — снова послышался Какой-то шум. То слышится… то пропадает. Уж не бредит ли она наяву?

Девушка села в постели и зажгла ночную лампаду, стоявшую на тумбочке. Из темного угла мертвенно блеснули глаза египетской кошки. Камилла не обратила на это внимания; еще в детстве она изучила в музее все египетские поделки. Так что прошлое не пугало ее. Но вот звук…

Камилла выбралась из постели и прошлась по комнате, пытаясь найти источник шума. Наконец она определила, что звук исходит откуда-то снизу. Она поколебалась какое-то мгновение, затем босиком прошла к двери и потопталась в нерешительности, размышляя, не заперта ли она снаружи. Нет, не заперта.

Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула в холл. Ничего — и никого. Светильники в холле едва тлели, но в полутьме коридоров явно никто не прятался.

Снова послышался шум откуда-то снизу.

Камилла вышла в холл — нет, ей вовсе не хотелось спускаться по лестнице. Однако шум не давал ей покоя. Инстинктивно прижимаясь к стене, она спустилась вниз, к вестибюлю. В приглушенном свете нескольких тускло горящих лампад строго поблескивало оружие, развешанное по стенам. Девушка пошла через пустынный холл, понимая, что не знает планировки замка. Она прежде ходила по этим залам, и вверху и внизу, но не знала, какие помещения прилегают к парадному вестибюлю.

От лестницы она повернула вправо, туда, откуда доносился странный скрежет. К счастью, массивные двустворчатые двери под старинной аркой были приоткрыты, и она проскользнула в следующее помещение. Здесь было почти темно — горела только одна лампада. Пришлось выждать с минуту, пока глаза привыкали к полумраку.

Оказалось, Камилла вошла в большой зал — возможно, в лучшие времена здесь шумели балы. Вдоль стены стояли диванчики и сдвоенные кресла. В углу тускло сиял большой рояль, рядом на подставке располагалась арфа и несколько других струнных инструментов.

Камилла расхаживала по залу, и тревожные предчувствия закрадывались в ее сердце. Она постаралась унять дрожь. Пустой бальный зал, казалось, нашептывал ей о тенях прошлого — это ощущение страшило ее больше, чем любые артефакты, даже мумии.

Камилла остановилась в центре огромного зала и крутанулась, словно опасаясь погони. Но здесь не было никого.

Она прошла в дальний конец зала и под древними арочными сводами увидела две двери, украшенные резьбой. Поразмыслив, выбрала ту, что слева, и тихонько толкнула створку. Видно, ее частенько открывали — хорошо смазанные петли даже не скрипнули.

Камилла вошла в помещение — это была маленькая, аккуратная домашняя часовня. Видно, здесь веками ничего не менялось, подумала она. Алтарь был сложен из камня. Над ним высилось металлическое распятие. Вокруг цветы, она сразу почувствовала их аромат.

Девушка снова остановилась в нерешительности: внутренний голос подсказывал ей, что немедленно надо вернуться, взбежать по лестнице к себе в спальню и запереться. Но любопытство пересилило, и она пошла к дверце у противоположной стены часовни. Камилла ругала себя при каждом шаге, но ничего не могла поделать — ее тянуло вперед.

Медленно и осторожно она открыла дверцу. Откуда-то снизу пробивался свет. Ей пришло в голову, что эта лесенка из часовни, должно быть, ведет в подземный семейный склеп. Но почему там горит светильник?

«Не спускайся!» — подсказало здравомыслие. Но ноги не подчинились. Каменные ступени были очень стары, за сотни лет они истерлись. Девушка чувствовала их ледяной холод.

Мерцающий отблеск огня притягивал к себе, манил ее, как мотылька.

Ступеньки витой лестницы уходили далеко вниз, и Камилла успокаивала свое бешено колотящееся сердце, уговаривая себя, что всего лишь спустится и посмотрит, откуда там свет. А потом послушно последует здравому смыслу. Еще несколько ступенек — и можно будет возвращаться.

Камилла уже сошла с последней ступеньки на пол, но старинная каменная перегородка заслоняла вид. Ее руки уперлись в сырую стену. Свет внезапно погас, и тесная яма погрузилась в непроглядную тьму. Пролетел легкий шелест… Позади, на лестнице? Или снизу, из темноты?

Она застыла, напрягая все чувства и пытаясь вникнуть в источник опасности. Из темноты протянулись руки и коснулись ее.

* * *

Был поздний вечер, пожалуй, даже ночь. Но сэр Джон Мэттьюз не привык поглядывать на часы.

Все остальные помещения музея погрузились в полумрак. Только недавно, в 1890 году, во все галереи было проведено электричество. Но это было дорогое удовольствие, поэтому, когда музей закрывался для посетителей, общий свет тушили, и горели лишь дежурные лампы. Он работал в своем кабинете, и мягкий свет настольной лампы на письменном столе отбрасывал причудливые тени на его лицо.

Перед ним грудой лежали блокноты и газетные вырезки. Он Что-то бормотал себе под нос, читал какую-то статью, откладывал ее, хмурился и снова за нее брался. Из-под груды бумаг он вытащил маленькую тетрадь. Свой дневник, который вел тем самым летом, во время экспедиции в Египет.

Это было нечто экстраординарное. Все они тогда собрались там. Спорили, конечно! Они же знатоки. И у всех свое мнение. Все подкованы. У каждого оригинальные идеи.

Мэттьюз прочитал страницу из дневника, затем закрыл глаза, печально качая головой. Он словно вновь увидел перед собой Абигайл Стерлинг! Ее простую юбку, идеально скроенную для работы в песчаных пустынях. Светлую блузу, такую же удобную, однако украшенную вышивкой, как и положено женщине. Он словно до сих пор слышал ее смех. Она всегда улыбалась и с оптимизмом смотрела в завтрашний день. Никогда не выказывала усталости и не теряла энтузиазма. Нежная и сердечная, она могла воодушевить рабочих, и те готовы были горы свернуть ради нее; впрочем, это они в конце концов и сделали.

Там был и лорд Стерлинг. Его не одурачишь, не воодушевишь. Джордж просто обожал копать, как и все они, но никогда не забывал, что он — лорд Стерлинг. У него было чувство ответственности перед своей страной и королевой лично, перед своим родовым гнездом. Он разумно распоряжался своим имением, сдавая его в аренду, и не забывал о своих парламентских обязанностях.

Работу не оставлял ни на минуту. То и дело отстукивал телеграммы. Но между тем все успевал видеть и все знал. Этот мужчина был наделен невероятной наблюдательностью.

Леди Абигайл была сама доброта. А лорд Стерлинг, похоже, был выкован из стали. Но умерли оба.

Никому не дано обмануть смерть. Все они знали это, когда смотрели на жалкие останки древних египтян, возомнивших, что им уготована иная доля, и уносивших свои сокровища в загробный мир вместе с собой.

Внезапно сэр Джон всполошился и снова с отчаянием стал рыться в кипе газетных вырезок, выискивая нужную ему заметку из египетской газеты. Но его отвлек какой-то посторонний звук. Он оглядел темные углы кабинета, но ничего не заметил.

— Какой стыд, коллега! — побранил он себя. — Что, думаешь, мумии ожили и восстали?

Это усталость дает о себе знать. Он свалял дурака, явившись сюда среди ночи, но в последнее время на него свалилось столько работы! Пора уходить.

Он сунул бумаги и блокноты в ящик стола и со стуком задвинул его, встал и — вот странно! — отчего-то испугался. Испугался всерьез.

— Я ухожу! — громко объявил он.

Сэр Джон поспешил выйти и даже не стал запирать дверь кабинета — так и шел без остановки, пока не очутился на улице. Здесь, как и положено ему по должности, убедился, что ворота британской национальной сокровищницы надежно заперты. Затем кивнул дежурному полицейскому.

Он повернулся и быстро зашагал прочь от помпезного здания. Только у себя, в уютной квартирке, попивая чай с виски, осознал: его бегство из музея было вызвано тревожным ощущением, что туда проник злоумышленник. Но дежурный администратор как раз и обязан следить, чтобы никто не болтался по пустынным залам!

* * *

К своему удивлению, Камилла не закричала. Но ужас ее был так велик, что она не могла издать ни звука. Зато, похоже, весь замок слышал, как бухает ее сердце; этот звук набатным звоном отдавался в ее ушах.

В адской тьме не было видно ни зги, но все остальные чувства обострились до предела. Что-то коснулось ее плеч. Костяшки пальцев соскользнули по ее груди, едва прикрытой тонкой ночной сорочкой. Она уже инстинктивно поняла, кто перед ней, когда услышала свирепый прерывистый шепот:

— Камилла!

Он был в ярости. И без маски.

Ее страх ушел, и она почти успокоилась, почувствовав себя в безопасности. Слепо вытянула перед собой руки, в свою очередь коснувшись его лица, и ощутила под пальцами шероховатость кожи. Ее пальцы скользили по высоким скулам, прямому носу, полным губам. Она открыла рот, собираясь заговорить, но он перехватил ее руку и прошептал:

— Нет!

Девушка с трудом сглотнула слюну. Граф жестом приказал ей стоять на месте и исчез.

Она ожидала, что вот-вот хлынет поток света и разорвет вязкую тьму, но света не было. Камилла стояла, недвижима, касаясь холодного камня стен замка. Он, наверное, разыскивает светильник, подумала она. Ему ли не знать, он — хозяин этого замка.

«И вспыхнет свет, да откроется ей его лик. Дабы узрела она, что за чудище грозно скрывалось под маской».

Но света все не было. Она едва не вскрикнула, когда он вернулся, потому что не слышала шагов. Возможно, этот мрак помутил ее разум, потому что, когда он коснулся ее, Камилла — вот глупость! — задрожала и прижалась к нему и почувствовала, как напряглись его сильные мускулы под полотняной тканью одежды, облачавшей его руки и торс. Брайан наклонился к ней. Камилла почувствовала его дыхание над своим ухом и слово, которое он прошептал — просто и ясно:

— Вверх.

Она кивнула. Цепляясь за его руку, она повернулась. Слева была холодная как лед стена, а справа — тепло и жизнь высокого спутника, его ладонь, уверенно сжимающая ее запястье. Они поднялись по лестнице до самой часовенки, вошли внутрь, и он плотно прикрыл дверцу.

Камилла поняла, что граф уходил тогда не за светильником; он спускался в темную бездну, чтобы достать маску. У него их, видимо, несколько, поскольку та, что была надета на нем сейчас, совсем другая: простая, из тонкой дубленой кожи, ничуть не смахивающая на морду зверя — ни мифического, ни реального.

В часовне по-прежнему было сумеречно. И когда лестница и склеп остались за закрытой дверью, Камилла поняла, что теперь они действительно одни.

— Зачем вы это сделали? — спросила она.

— Вам было велено не бродить ночью по замку одной! — жестко произнес он.

— Я…

— Вам было велено не бродить ночью по замку одной!

Девушка выдернула руку и припустилась из часовни. Граф размашисто зашагал следом за ней. Когда он догнал ее, она почувствовала это и быстро обернулась. Но Брайан поступил неожиданно: подхватил ее и забросил на свое плечо. От неожиданности у нее перехватило дыхание. Камилла беззвучно открывала рот, пытаясь протестовать. Брайан решительно зашагал к лестнице холла. Когда он занес ногу на ступеньку, она попыталась привстать и соскользнуть на пол, но он сильно встряхнул ее, и девушка снова бессильно свесила голову ему на плечо.

Они миновали дверь ее комнаты и подошли к арке, ведущей в апартаменты графа. Он, толкнув ногой, распахнул дверь, захлопнул ее за собой тем же манером и небрежно сбросил Камиллу в одно из мягких кресел у очага.

Камилла непритворно дрожала, яростная и негодующая. Ее зубы выбивали дробь, а руки судорожно вцепились в подлокотники, она смотрела на него, и глаза ее метали молнии.

— Как вы смеете! Мне наплевать, что вы граф, а я — дочь проститутки! Как вы смеете!

Он присел перед ней на корточки:

— Как смеете вы! Вам велели не бродить. Как может гостья вести себя так вульгарно?

— Гостья! Я — заключенная.

— Вам же сказали — не бродить. Станет ли здравомыслящая особа разыскивать семейные склепы среди ночи — пусть даже ее заранее не просили не бродить здесь!

— Я слышала… Какой-то шум.

— Хм! И ринулись прямо к неведомой опасности?

Она и сама не знала, почему так поступила, не знала, как объяснить ему, что вынудило ее ринуться вперед, в то время как разум советовал ей вернуться.

Но то, что он сказал затем, просто оглушило ее.

— Чем вы на самом деле здесь занимаетесь?

— Что?!

— На которого из этих ублюдков вы работаете?

— Что?

— Ведь там вход, верно?

— Ради всего святого, я не понимаю, о чем вы говорите! — вскричала она ошеломленно, тревожно глядя на него: он весь пылал, глаза просто блестели и даже под холщовой сорочкой было видно, как его мускулы дрожат от напряжения.

Камилла отпрянула в ужасе и забилась в кресло поглубже.

— Боже праведный! После всего этого не стоит изображать невинность, — предостерег он.

Камилла резко выдохнула, поняв, что он имел в виду.

— Вы не зверь и не чудовище, вы — сумасшедший! — выкрикнула она, обдав его ледяным взглядом. — Вы одержимы, вам пришлось видеть столько зла в жизни, что теперь оно мерещится вам повсюду. Ни на кого я не работаю!

— Так для чего тогда оголяться и бродить по ночам? — резко спросил Стерлинг.

— Я не голая!

— Как знать, — хмыкнул он.

Камилла до этого и не замечала, что ночная сорочка так прозрачна, и зарделась от смущения. Она почти перестала дышать.

Затем подумала: неужели она так устыдилась этих слов — или не слов, а того, что именно он высказал ей такое? Какое ей дело до него?

Впервые в жизни Камилла почувствовала такой сердечный голод — или желание. Ей хотелось объятий, хотелось ощутить стальную силу его рук, услышать ласковый, не гневный шепот. Она жаждала узнать, что за человек скрывается под этой маской — пылкий и яростный, страстно целеустремленный.

— Я…

— Что — вы? — спросил Брайан строго.

Она беспомощно качнула головой и обхватила себя руками.

— Я не знаю, что вам ответить. Не знаю, как доказать, что у меня нет никакого злого умысла. Будьте вы прокляты! Я помогла бы вам, если б могла, если был бы способ… разве не понимаете? Но ничего нельзя сделать! Нельзя же судить змей. Я еще не работала там, когда состоялась та экспедиция. Мне жаль, но я ничем не могу вам помочь!

Он надолго замер, и, когда все же шевельнулся, она сразу замерла, боясь очередной грубости с его стороны. Но, к ее удивлению, Брайан протянул к ней руки, обхватил ее, приподнял и притянул к себе.

Похоже, так ей и мечталось…

Брайан опустился в кресло, держа ее на руках и согревая своим теплом.

— Вы дрожите как осиновый лист, глупышка, — грубовато произнес он. — Вот еще проклятие на мою голову! Я не разорву вас в клочья, просто пытаюсь отогреть вас!

Камилла кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Сердце ее бешено колотилось. Ничего теплее она сейчас не желала; наверное, он чувствовал прохладу ее кожи, но внутри у нее бушевало пламя. Камилла закрыла глаза, уповая на то, что он спишет ее дрожь на ночную прохладу.

Ей было невыносимо думать, что Брайан догадывается об истине, что он отбросит сейчас все свои убеждения и жизненный опыт и заставит ее поверить: нет ничего за стенами этого замка, нет никакого завтра и важно лишь то, что он обладает ею. Дурман какой-то. Но она не желала поддаваться чувствам и отчаянно сопротивлялась, всей силой разума. Нет, она не ослабеет от ужаса, не оцепенеет от страха.

Брайан коснулся ее подбородка и приподнял лицо. Она зачарованно смотрела в бездонную синеву его глаз. Он пальцем провел по ее щеке и ласково зашептал:

— Такой я еще не встречал. Вы честная и храбрая женщина — или отъявленная лгунья.

Камилла напряглась, борясь с желанием остаться в его уютных объятиях. Но она никогда раньше не позволяла так уязвлять себя.

— Не ершитесь, Камилла. Я склонен верить первому чувству. Вы сами заметили, что я зол и сердит на весь мир. Время не вылечило меня.

— Может, вы ошибаетесь? — прошептала она. — Вероятно…

Он покачал головой, печально улыбаясь:

— Нет. Одна заблудившаяся змея — это один укус. Но погибли оба моих родителя. Кроме того, пропало слишком много артефактов. И теперь еще этот шум.

Камилла недоверчиво посмотрела на него:

— Но вокруг поместья высоченная стена, а лес непроходим. И у вас есть собака. Если слышен Какой-то шум…

— Но вы же это знаете наверняка, — напомнил он.

Камилла покачала головой:

— Видимо, это из-за естественной осадки камня. Сюда невозможно влезть, ведь правда?

— Ваш опекун смог.

— Да, но вы сразу же его поймали.

Брайан слегка подвинулся, чтобы лучше видеть ее глаза, и она снова подивилась абсурдности своего положения. Их близость, нежная беседа и тепло камина предвещали более интимные отношения, если не…

Но об этом «если» она не осмелилась думать. Иначе щеки ее запылали бы.

— Что заставило вас выйти ночью? — спросил он.

Камилла вздохнула, не сводя с него глаз:

— Э… Какой-то скрип. Вы, конечно, не верите мне. Вы уже настроились не полагаться ни на кого, никогда…

— Думаю, есть потайной ход из дома за пределы поместья, — сказал он, глядя на огонь.

— Но разве вы не знали бы об этом?

Брайан пожал плечами:

— Про замок Карлайл бытует немало легенд. Он был заложен вскоре после норманнского вторжения. В течение Столетней войны многие искали здесь убежища. Предполагают, при Кромвеле здесь укрывали роялистов. Говорят, принц Чарльз, прятавшийся в этом замке, сбежал отсюда в Шотландию. Весьма вероятно, что секретный ход все же существует.

— Но вы-то граф. Как же вы не знаете?

— У нас в стране давно уже нет внутренних конфликтов, — сказал он тихо. — Мой отец хотел верить, что такой ход все же существует. Он был исследователем, ему нравилось разгадывать тайны. Бог его знает, может, он и нашел Что-то. Я тогда был в отъезде — служил, достаточно долго до их смерти. Он всегда подробно писал мне о своих изысканиях, с таким восторгом, словно был уверен, что обязательно найдет нечто удивительное. Одно время я разделял энтузиазм моих родителей, увлекался историей, древними цивилизациями. Но не забудьте — мой отец был английским графом. А это налагает на нас определенные обязанности. Мы должны служить своему отечеству — ничего не попишешь. На удачу, мне легко давалась кавалерийская служба. Так что я несколько лет провел вдали от дома, приезжал только на праздники и несколько раз навестил их в Египте. С годами я потерял интерес к родовому замку. Так что, если мой отец и нашел потайной тоннель, мне ничего об этом не известно. Правда, если бы нашел, то написал бы мне об этом.

Брайан прищурился, глядя на пламя в камине. Камилле показалось, что сейчас он совершенно забыл о ней, настолько глубоко он задумался. Она боялась шевельнуться, чтобы не потревожить его и не создать впечатление, что сама льнет к нему. Она дивилась самой себе, поскольку с трудом сдерживала желание — нет, не убежать, а, наоборот, теснее к нему прижаться. Его слова продолжали звучать у нее в голове, и сейчас она действительно ощущала себя обнаженной, словно ее плоть касалась его плоти. Тогда она напоминала себе, что этот мужчина, видимо, не вполне нормален и может вспыхнуть гневом в любой момент — как это пламя в камине. Но все эти разумные доводы таяли, стоило ей вдохнуть аромат его кожи, почувствовать его силу и мощь.

— Он написал бы мне, — прошептал Брайан и снова взглянул на Камиллу. — В том-то все и дело. Где-то должно быть… должно было остаться недописанное письмо. Моя мать вела дневники. Отец писал письма. Обычно он отсылал письмо и сразу принимался за другое. Но после его смерти я ничего не нашел.

Камилла сглотнула слюну, пытаясь стряхнуть наваждение и ответить вполне разумно.

— Но незадолго до этого они сделали открытие, верно? Вскрыли гробницу? Это заняло у них несколько дней. Возможно, вашему отцу просто некогда было писать в то время, — предположила она.

— Возможно. Но он был пунктуален до одержимости.

— Представляю, — прошептала она.

— Мисс Монтгомери!

Камилла взглянула и увидела его улыбку из-под маски.

Брайан склонился к ней, и она снова ощутила биение его сердца. Ей очень хотелось дотронуться до его щеки ниже маски, коснуться теплой плоти. Он склонился еще ближе… его губы, казалось, сложились для поцелуя. Она почувствовала его касание — и сознание ее затуманилось.

Брайан отстранился от нее — снова строгий и далекий, одним движением поднялся с кресла и поставил девушку на пол, не забыв поддержать ее под руки.

— Я уже полночи докучаю вам разговором. Давайте отведу вас в вашу комнату.

Граф прошел к двери своей комнаты, внешне строгий и надменный, однако сердце его таяло в груди.

Он проводил ее до спальни.

— Камилла, я знаю, о чем говорю. Нельзя, ни при каких обстоятельствах, ночью выходить в эти холлы. Видит бог, я выразился вполне ясно — такая вылазка может оказаться опасной.

Она кивнула:

— Мне… спокойнее с Аяксом.

— Да, конечно, он на посту. Бегает вокруг замка.

— А-а.

— Камилла…

Еще никогда ее имя не звучало так сладко, словно теплая волна пряного ночного ветерка. Похоже, в нем проснулась нежность. И под этим впечатлением она сама почувствовала душевное исступление.

Снова он был так близок, его голова склонилась, он смотрел ей в лицо. И она, которая когда-то бесповоротно решила, что такого не может быть, никогда, теперь желала его…

— Приятных сновидений, — прошептал Брайан и отступил на шаг. — Завтра у вас еще один долгий день.

Он повернулся и пошел.

— Подождите! — услышала Камилла свой возглас, устремившийся вслед за уходившей душой.

Брайан остановился у двери.

— А если мне Что-то послышится ночью? — спросила она.

— Кричите, будто вас черти режут, — улыбнулся он.

— А вы услышите меня?

— Конечно услышу, — улыбнулся он еще шире.

— Вы что, так близко?

— Вон там портрет Нефертити…

— Да?

— Это дверь в мою комнату. Вам всего лишь надо потянуть за раму слева. Спокойной ночи, мисс Монтгомери, — сказал он и ушел.