Глава 17
Когда Рекс получил это письмо, у него возникло дурное предчувствие. Он отложил конверт в сторону, не распечатав, а потом протянул руку к бутылке и налил себе ирландского виски, хотя был еще только полдень.
Письмо прислала Лизи, жена его брата. Родные писали ему часто, но в конце этого месяца он должен был приехать в город на годовщину свадьбы своих родителей. То, что Лизи пишет ему всего за две недели до того, как они увидятся, показалось ему странным. Он не желал узнавать те новости, которые Лизи хотела ему сообщить.
Перед его глазами мгновенно возник образ Бланш. Он злился на себя за то, что впустил этот образ в свои мысли, и поэтому пил. Рекс никогда не думал о ней: он отказывался это делать. Он был слишком занят, чтобы думать о Бланш: новый хлев был достроен, и теперь он наконец восстанавливал старую разрушенную башню в южной части дома. На пастбищах было поставлено еще несколько каменных оград. И он прорезал в стенах хозяйских комнат еще два более крупных окна.
Сжимая в руке свой стакан, он задумался. Сейчас уже май. Через несколько недель наступит лето. Весна продолжалась слишком долго, хотя он проводил целые дни, которым не было видно конца, в труде, среди своих людей, и трудился тяжело, как простой рабочий. Он был готов к лету. И он собирался покинуть это проклятое место. Ему еще никогда не было так одиноко. Из-за этого он начал ненавидеть Лендс-Энд, даже со всеми обновлениями. Каждый год он проводил несколько недель в Ирландии, но обычно отправлялся туда в июле или в августе. На этот раз он решил поехать туда прямо из Лондона.
И может быть, он больше никогда не вернется сюда. Может быть, он пошлет к черту свое поместье.
Он посмотрел на письмо Лизи. Она красивая женщина с прекрасной фигурой. И почерк у нее красивый, с фигурными изгибами. Какого черта она вздумала писать ему сейчас?
Рекс был почти уверен, что знает ответ на свой вопрос. Восемь недель назад он получил письмо от Тайрела, и с тех пор писем от родни не было. Рекс не нашел в себе сил открыть то письмо. До сих пор он не знал, что там было — поздравление или соболезнование. Он сжег то письмо.
Со дна его души поднялась печаль. Рекс придвинул к себе портрет Стивена и стал смотреть на смуглого хмурого мальчика. Он невыносимо тосковал по Стивену. В эти последние недели ему каждый день и каждую ночь так не хватало утраченного сына! Рекс не понимал, почему печаль о Стивене терзает его сейчас, а не много лет назад, и почувствовал мучительное желание исправить эту нескладную и скверную ситуацию.
Каждый день Рекс давал себе слово написать Маубрею, что он намерен встретиться со своим ребенком, но так и не написал. К ужину ему всегда подавали на стол бутылку хорошего красного вина, а за вином следовала положенная только после обеда порция бренди. Выпив ее, Рекс, наконец, начинал думать не о Стивене, а о Бланш. Эту женщину он ненавидел, любил и тосковал по ней одновременно. Все это сливалось в одном ужасном порыве чувств.
В самые темные часы ночи он позволял своим чувствам бушевать во всю их силу. В эти часы темноты он думал о Бланш и желал ненавидеть ее каждой частицей своего существа. Единственным его утешением было бренди. Рекс вспоминал каждую минуту, которую они провели вместе, когда любили друг друга — или когда казалось, что она любит его так же сильно, как он ее. Горе, ярость, ненависть и любовь сливались в одно целое.
Он не собирался думать о Бланш сейчас, в полдень. И Лизи не посмела бы вмешаться в это дело. А может быть, как раз посмела? Его сестра Элеонора — та всюду сует свой нос. Но она еще не приехала в город, значит, у него есть немного времени в запасе. Однако на этот раз он впервые за всю свою жизнь не ждал с нетерпением дня, когда вся семья соберется вместе.
Рекс отбросил эти мысли в сторону. Сегодня он напишет Тому. Так не может больше продолжаться. Ему необходимо увидеться со своим биологическим сыном. Ему необходимо увидеть улыбку Стивена и услышать его голос. У него накопилось так много вопросов! Он никогда не поставит под угрозу будущее Стивена. Он хочет, чтобы Стивен имел столько же власти и привилегий, сколько имеют его братья. Но конечно, есть какой-то способ, чтобы он участвовал в жизни мальчика. Он станет долго отсутствовавшим знакомым семьи Маубрей или кем-нибудь еще в этом роде. В конце концов, он и Том были вместе на войне.
Рекс улыбнулся, но улыбка получилась кривая.
Он выпил до дна содержимое стакана, но бренди совершенно не подействовало на него. Потом он долго и пристально смотрел на красиво изогнутые буквы. Он был близок к тому, чтобы сжечь и это письмо. Но может быть, Лизи пишет ему о каком-то изменении в праздничных планах. У него стало бы легче на душе, если бы праздник в честь годовщины свадьбы графа и графини решили перенести в Эдер. Для облегчения было много причин — не только те, о которых он давал себе труд думать. Он мог подождать с решением по поводу изменения в своих отношениях со Стивеном и не рисковал бы случайно встретиться с Бланш. Он знал, что если окажется рядом с ней на каком-нибудь светском событии, то не будет вести себя как джентльмен.
Он взял со стола нож с ручкой из слоновой кости для открывания конвертов и разрезал пакет. Теперь он чувствовал себя смелее.
«Здравствуй, дорогой Рекс!
Как ты поживаешь, мой милый деверь? Граф приехал в город на прошлой неделе, тогда же приехали Шон с Элеонорой и их мальчики. Вирджиния, Девлин и их дети должны приехать со дня на день. Нед и Майкл снова большие друзья. Они то и дело ворчат и сердятся: оба хотят, чтобы с ними был их предводитель Алексей, но Клиф и Аманда приедут только через неделю или около того. Рогану уже три года. Он похож на свою мать — такой же отчаянный сорванец. Что еще хуже, он все время бегает за моим Чезом: должно быть, считает его идеальным предводителем! В доме полный хаос, но это чудесно. Мы скучаем без тебя. Я пишу это письмо, чтобы попросить тебя приехать немного раньше, чем было запланировано. Есть ли какая-то вероятность, что ты сможешь это сделать? Не говори мне, что ты очень занят приведением в порядок своего имения!»
Рекс поневоле улыбнулся, но его глаза стали влажными. Действительно, когда в Хермон-Хаус собирается только половина семьи, там уже начинается полный хаос. Но он был согласен с Лизи: это чудесный хаос, потому что его создают дети — очень много счастливых, непослушных и симпатичных детей. Он горячо любил всех своих племянников и племянниц и обычно с нетерпением ждал дней, которые проводил вместе с ними. Эти дни всегда были для него горькими и сладкими одновременно. Он был единственным холостым мужчиной в своей семье, а вокруг него было так много любви. В такое время он иногда пытался представить себе, что это такое — иметь любящую и верную жену. А еще он думал о Стивене, который рос без своих двоюродных братьев, теток, дядей, деда и бабушки. Теперь ему стало очень больно от этой мысли. И он твердо решил, что будет приводить Стивена в гости в Хермон-Хаус, даже если не сможет признаться, что он — отец Стивена.
Он стал читать дальше — и мгновенно похолодел.
«Вот настоящая причина того, что я тебе пишу: я очень беспокоюсь за Бланш Херрингтон. Тайрел и я совершенно сбиты с толку. Мы до сих пор не можем понять, почему после того первого письма не получили от тебя ни строчки. На следующий день после того, как Бланш вернулась в город, мы пришли к ней с визитом, надеясь, что она порадует нас новостями о тебе. Но, увы, она ничего не сказала. Так что совершенно ясно: помолвки, о которой ты писал, больше не существует. Я не сую свой нос в чужие дела и знаю, как ты оберегаешь свою личную жизнь. Но я знаю, что ты должен был испытывать к ней нежные чувства, и поэтому пишу тебе сейчас. Я думаю, что, если тебя еще заботит ее судьба, ты должен знать, что ее здоровье, кажется, очень ослабло. Если ты остался ее другом, то, возможно, захочешь нанести ей визит, когда приедешь в город. Может быть, ты сможешь хотя бы немного утешить ее или даже ободрить. Теперь она стала редко принимать гостей, и об этом много сплетничают в свете. Несмотря на это, ее по-прежнему осаждает толпа поклонников. Ходят слухи, что она скоро выберет себе мужа.
Пожалуйста, прости меня за дерзость, но сейчас моя тревога за Бланш сильнее, чем желание быть вежливой с родным братом. Если между вами произошла размолвка и есть хоть какая-то возможность вернуть прежнее, я очень советую тебе — начинай действовать. Приезжай и сделай этой. Бланш по-прежнему — самая добрая женщина из всех, кого я знаю.
С уважением,
Лизи».
Рекс был ошеломлен. Сначала он лишь изумленно смотрел на последнюю страницу письма. А потом его охватил слепой нерассуждающий ужас.
У Бланш слабое здоровье? Он ухватился за костыль. О боже! Неужели Лизи имеет в виду, что Бланш беременна его ребенком? Но ведь прошло только восемь недель! Нельзя так быстро узнать об этом! Или можно?
Его начала трясти сильная дрожь. Он с трудом мог мыслить здраво: страх ослеплял его ум. Одного ребенка он потерял — отдал Клервуду. Потерять второго он не может. Этого не будет никогда!
Он попытался сохранить спокойствие и постарался рассуждать логически. Ни одна женщина не может знать, что беременна, если после зачатия прошло меньше восьми недель. Он был в этом уверен — точнее, почти уверен: врачи ведь могли придумать что-то новое. Были или нет за последнее время открытия в медицине?
Значит, у Бланш слабое здоровье. Если это не то, что он предположил сначала, тогда что это может значить? И несмотря на то, что случилось, разве она не сообщила бы ему, что носит его ребенка?
Вдруг у него перехватило дыхание, словно чей-то кулак врезался ему в грудь. Джулия не сказала ему, что была беременна. Вместо этого она убежала от него с Маубреем.
Стены башенного кабинета закружились у Рекса перед глазами. Он хотел думать, а вместо этого поддался панике. Он мысленно называл Бланш такой же предательницей, как ее подруги из высшего света, такой же неверной, как Джулия, но на самом деле никогда не верил в это. Она грубо и вероломно покинула его, но его сердце отказывалось считать ее подлой сукой. Какая-то часть его души, как это ни смешно, продолжала считать Бланш ангелом.
«Если бы она была беременна, она сообщила бы об этом мне, верно?»
Он не знал, что думать.
Единственное, что он знал: всего через два месяца после любовной встречи ни одна женщина не может быть уверена, что беременна.
И тут он вдруг вспомнил, как Бланш выбежала из старой церкви в Ланхадроне и упала без чувств как подкошенная.
Он прыжком оказался рядом с костылем. Тревога немного ослабла. Может быть, у Бланш снова начались головные боли? Теряла ли она сознание? Пока она гостила в его доме, такое случилось два раза. Может быть, она больна? Показалась ли она хорошему врачу? О, черт, почему Лизи не написала яснее!
Рекс повернулся и стал смотреть в окно. Он должен был признать очевидное: тревога за Бланш вытеснила из его души все остальное. А он не хотел тревожиться о Бланш. Он поверил ей, а она доказала ему, что все женщины одинаковы. Все они вероломные предательницы и любят только себя. Ее видимые доброта, заботливость и любовь были притворством. Но когда Рекс мысленно говорил себе, что Бланш предательница, его сердце горячо протестовало. Оно отказывалось в это верить.
Он ошибся. Во второй раз за свою жизнь он отдал свое сердце женщине — и вот к чему это привело! Больше он никогда не станет слушаться сердце. И сейчас ему нельзя обращать внимание на тревожные вопли и растущую тревогу в своей душе. Нельзя, чего бы это ему ни стоило.
Может быть, он никогда не будет по-настоящему презирать Бланш Херрингтон. Но если она больна, то это не его дело. К черту эту болезнь!
Он вернулся к письменному столу и налил себе еще бренди, но не стал пить и только мрачно смотрел на стакан. Теперь, немного успокоившись, он решил, что из письма можно сделать лишь один из двух выводов: либо Бланш больна, либо она беременна. Когда он думал о второй возможности, его душу начинал грызть страх, но теперь Рекс мог мыслить разумно. Бланш не только не может знать о своей беременности, но, если бы и знала, не рассказала бы об этом Лизи де Варен.
Это значит, что Бланш больна. А ее болезнь совершенно его не касается. Бланш взрослая женщина. У нее нет семьи, но есть друзья. О ней есть кому позаботиться. Например, это может сделать ее новый жених. Он не желал задумываться над тем, что был должен сделать, но тревога была слишком велика. Она не давала ему покоя, и, отказываясь думать, Рекс уже садился за стол. Сев, он сразу же придвинул к себе лист бумаги, окунул перо в чернильницу и быстро написал:
«Дорогая Лизи!
Мне было приятно получить известие от тебя. Я с нетерпением жду той минуты, когда приеду в Хермон-Хаус и твоя семья возьмет меня в осаду. Мне не терпится увидеть, насколько выросли дети, и я с огромной охотой стану опекать Неда, Майкла и Алексея. Этим мальчикам очень нужна твердая рука! Но я все же сомневаюсь, что смогу приехать раньше того срока, который назначил: я занят обустройством своего имения.
Мне жаль, что Бланш Херрингтон по-прежнему плохо себя чувствует. Я продолжаю считать ее другом нашей семьи и поэтому сообщаю тебе, что ее здоровье было слабым, когда она находилась здесь, в Корнуолле. Пожалуйста, убеди ее показаться хорошему врачу».
Рекс остановился, решая. Продолжать или нет? Он отлично понимал, что все в его семье хотят знать, что произошло между ним и Бланш. Это не их дело, но все равно они не успокоятся — его родные и сводные братья и особенно его назойливая сестра Элеонора. Он вздохнул и дописал:
«Я представляю себе, как сильно вас взволновало мое поспешное письмо. Бланш и я очень долго были друзьями. Мы даже вообразили, что могли бы стать супругами. А потом быстро поняли, что совершенно не подходим друг другу по совершенно очевидным причинам. Извините меня за это недоразумение.
До встречи в конце месяца и наилучшие пожелания,
Твой любящий брат Рекс».
Нет человека добрее, чем Лизи. У нее огромное сердце из чистого золота. Она убедит Бланш обратиться к подходящему врачу — в этом Рекс был почти уверен.
Он высушил письмо и, убедившись, что чернила не размажутся по бумаге, сложил лист и засунул его в конверт, который залепил воском и запечатал печатью со своим гербом.
Когда все было закончено, в его душе снова зажегся тусклый, дрожащий огонек страха.
Бланш больна — это очевидно. Но что, если она еще и беременна?
Они занимались любовью целую ночь. Тогда они были женихом и невестой и оба хотели иметь детей, поэтому он не принял никаких предосторожностей против зачатия. Если быть честным, в ту ночь он даже хотел сделать ей ребенка.
Он не хотел вспоминать, как обнимал ее и как занимался с ней любовью. Он не хотел вспоминать, что был у нее первым мужчиной и первым, который дал ей высшее наслаждение. У него начали ныть виски. Он встал, нетвердо держась на своей единственной ноге.
С тех пор как родился Стивен, Рекс принимал даже слишком много мер против зачатия, когда ложился в постель со своими любовницами. Он не мог представить себе ничего хуже, чем произвести на свет еще одного ребенка, которого он не сможет назвать своим и растить.
И тут он с ужасом и смятением вспомнил: Бланш скоро выберет себе мужа!
Потом панический ужас ослаб, и его вытеснило желание бороться. «Я никогда больше не позволю другому мужчине растить моего ребенка, — поклялся Рекс. — Это просто невозможно допустить».
Бланш решительно улыбнулась, и Джем открыл парадную дверь, чтобы впустить поклонников. Их было около двадцати. Бесс и Фелисия стояли рядом со своей подругой и приветствовали гостей. У обеих дам были на лицах такие же искусственные улыбки.
Бланш жила в городе уже восемь недель. Раз в неделю она принимала гостей. Она отлично знала, как много сплетничают о ней в свете. Слишком много джентльменов видели ее во время припадка. Из-за этого ходило много разговоров о том, что она сошла с ума, а вовсе не страдает от мигрени. Но припадков больше не было. Точнее, не было ни одного при людях, но было много вдали от посторонних глаз.
Бланш по-прежнему стояла на самом краю пропасти. Она чувствовала, что ее разум медленно, но верно исчезает. Иногда она просыпалась среди ночи от кошмарного сна о том бунте, и тогда ее ночь превращалась в настоящий ад: спальня становилась лондонской улицей, дрожащие тени — разъяренной толпой.
Иногда всего лишь мысль о чем-то приводила к острой боли в сердце, такой сильной, что тут же начиналась знакомая головная боль, и Бланш мгновенно оказывалась в прошлом. Бланш знала, что многие из ее слуг видели, как она плакала и громко кричала, скорчившись на полу. Она угадывала это по тому, как они ходили мимо нее: старались не смотреть ей в глаза и держаться от нее как можно дальше. Так проходят по улице мимо сумасшедшего.
Бесс собрала всех, кто служил в доме Бланш, и объяснила им, что у их хозяйки мигрень. А потом коротко, но твердо сказала им, что любой слуга, который будет распускать слухи о Бланш, будет сразу же уволен. Четыре человека из прислуги — привратник, две горничные и девушка, которая служила на кухне, — уже были уволены.
Бланш так боялась диагноза, что не пожелала показаться ни одному из врачей, которых настойчиво предлагала ей Бесс.
Вместо этого она старалась не давать воли своим чувствам, как можно реже выходила из дома, давала только один прием в неделю и научилась спокойно выходить из комнаты в тот момент, когда начиналась головная боль. Теперь она была совершенно спокойна. Чтобы подготовиться к встрече с гостями, она выпила три чашки травяного чая, но в каждую чашку добавляла по ложке бренди.
Бланш улыбалась многочисленным джентльменам, торжественно проходившим в ее салон. Парадную дверь не закрывали, чтобы это шествие не прерывалось, и в тот момент, когда Бланш здоровалась с достаточно известным своими любовными похождениями гостем по имени Гарри Дэшвуд, она увидела, что перед входом стоит какой-то человек. Этого человека она где-то встречала раньше, но кто он — не могла вспомнить.
У нее почему-то стало тревожно на душе. Неожиданный посетитель был простого звания. Он был одет в поношенную куртку, шерстяные штаны и грубые башмаки. На голове у него была шапка из твида. Он был очень высокого роста. Этот человек повернулся и заглянул в ее дом. Глаза у него были очень светлые, и взгляд прямой.
Бланш похолодела: это был Пол Картер.
Кузнец улыбнулся, снял перед ней шляпу и отошел в сторону, исчезнув из ее поля зрения. Ее сердце было готово разорваться. Что Картер делает в городе? Она щедро заплатила ему всего восемь недель назад, и они тогда договорились, что он больше никогда не появится в Херрингтон-Холл.
— Добрый день, леди Херрингтон, — поклонился ей Дэшвуд, а потом спросил: — Кто он?
— Простите, вы о ком? — переспросила Бланш, стараясь побороть свой страх, и каким-то образом смогла улыбнуться гостю.
— О том крестьянине, которого вы так испугались, — пояснил Дэшвуд. Во взгляде его темных глаз светилась доброта.
Бланш проглотила комок в горле. Ее сердце бешено стучало, и, что еще хуже, в висках началась тупая боль.
— Совершенно не знаю, кто он, — бодро ответила она и сменила тему разговора: — Разве сегодня не прекрасный день, лорд Дэшвуд?
Ее собеседник усмехнулся и ответил:
— Он прекрасен, когда я вижу вас.
Бланш знала, что никогда не выглядела так плохо, как сейчас. Нервное напряжение, бессонница и почти полная потеря аппетита изнурили ее и сделали почти костлявой. Но Дэшвуд все время осыпал ее лживыми комплиментами. Она не возражала: его притворство и лесть были лучше, чем вопрос во внимательных глазах Джеймса Монтроза. Монтроз каждый раз был среди гостей в тот единственный день недели, когда она их принимала.
Дэшвуд может ей подойти. Ему тридцать лет. Он такой тщеславный и себялюбивый, что никогда не прекратит свои легкомысленные любовные похождения. А значит, он быстро оставит ее в покое. И никогда не будет всерьез интересоваться женой как женщиной. Сама Бланш не чувствовала ни малейшего интереса к нему как к мужчине, хотя Дэшвуд был красив. Хотя ум у него был посредственный, он сумел вложить свой капитал в несколько очень прибыльных предприятий и умело вел свои денежные дела. Возможно, если у него будут умные помощники, он сможет управлять ее имуществом. Кроме того, он был сыном барона.
Бланш, разумеется, не собиралась выходить замуж ни за кого — если она не беременна. Хотя было еще рано судить об этом, Бланш всем своим существом чувствовала, что внутри ее растет новая жизнь. Это вызывало у нее сразу восторг и ужас. Как она сможет быть матерью своему ребенку, если легко может потерять рассудок?
— Вы позволите мне говорить смело? — широко улыбаясь, спросил Дэшвуд.
— Меньшего, чем смелость, я от вас и не ожидала, — автоматически ответила Бланш, делая вид, что флиртует.
— Я бы хотел прогуляться с вами. Вы не против? — Он подал ей руку.
Бланш увидела, что Бесс наблюдает за ними. Она знала, что Бесс считает Дэшвуда хорошим кандидатом в мужья, но лишь из-за его ловкости в денежных делах. Подруга кивнула, и Бланш повернулась к Дэшвуду.
— Вы знаете, что я сегодня даю прием в салоне, но, если прогулка будет короткой, я могу пойти с вами, — сказала она, придав голосу веселый тон.
Они взяли друг друга под руки и вышли из дома через парадную дверь. Бланш сразу же огляделась вокруг. Пола Картера нигде не было видно, и ей стало легче. Когда они обогнули дом и вошли в сад, чувство облегчения стало еще сильнее: сейчас она не выдержала бы новой встречи с Полом Картером.
Дэшвуд начал легкий разговор об опере. Бланш поняла, что он хочет пригласить ее туда, и стала вежливо слушать, одновременно подбирая слова для отказа. И тут она увидела Картера, который шептал что-то ее старшему садовнику.
Бланш споткнулась, Дэшвуд поддержал ее и не дал упасть.
Она держалась за Дэшвуда, как за неодушевленный предмет, совершенно не замечая его присутствия, и не сводила глаз с Картера. Кузнец повернулся и ответил ей таким же пристальным взглядом.
Ей стало страшно.
Что Картер говорил ее старшему садовнику? Чего он хочет? Почему он вернулся?
Теперь ее виски вовсю ныли от боли.
Это оно! Сейчас начнется припадок! Бланш крепче ухватилась за Дэшвуда. Она хотела сказать ему, что больна и что сейчас у нее начнется мигрень, но слова не вылетели изо рта.
Дэшвуд побледнел.
— Что с вами, леди Херрингтон?
Раздались крики ее матери, и сад превратился в булыжную мостовую. Вокруг Бланш бушевала разъяренная толпа, и Бланш ползла сквозь нее к маме. Свирепое чудовище зло кричало на Бланш и едва не поймало ее за лодыжку.
— Мама!
Кто-то наступил на Бланш, а потом ее схватили. Она замерла от страха.
Как раз в эту секунду мама перестала кричать. И тогда Бланш увидела, что мама лежит на улице в луже крови.
Она поняла, что это мамина кровь.
Камни закружились, мостовая наклонилась. Бланш отчаянно старалась дышать, хотя желала погрузиться в темноту, и темнота наступила…
