Глава 13
Комната вдруг показалась пустой. Всего несколько минут назад они занимались здесь любовью, и он был близок ей, как никогда. Надежды рухнули, когда стало ясно, что он сожалеет о том, что произошло, хотя на этот раз все было так прекрасно. Она знала, что на его долю выпало страданий больше, чем может вынести обыкновенный человек, но не могла понять одного: почему он отказывается разделить с ней свою тяжесть, принять несомненный факт, что они нуждаются друг в друге, почему всячески противится той любви, которая возникла между ними и растет с каждым днем?
Она оделась, стараясь не позволять отчаянию овладеть собой, все еще пытаясь понять и объяснить его поведение, но не находила объяснения. Если бы она знала больше о тех годах, что он провел вне дома, она смогла бы лучше его понять. Но времени почти не осталось, он скоро покинет страну, а ей придется вернуться домой.
Она поморщилась от боли, наступив босой ногой на какой-то острый предмет. Посмотрев вниз, с удивлением обнаружила на полу маленький, искусно вырезанный из дерева кораблик, очевидно, он выпал из кармана бриджей Шона. Она подняла вещицу — это был одномачтовый кораблик, и, конечно, это была игрушка для ребенка.
Она застыла в недоумении. Почему Шон хранил ее? И сколько еще секретов у него осталось? Сначала Пег и теперь ребенок?
Он вошел в комнату, их взгляды встретились, но он сразу отвел глаза и прошел к деревянной кадке для купания в углу комнаты.
— Я наполню ее водой, и ты сможешь здесь вымыться, — не глядя на Эль, сказал он. Вылил воду из ведер в кадку и хотел снова выйти, но Элеонора остановила его:
— Шон, подожди.
Он застыл на пороге и предупредил сдавленно:
— Не стоит начинать разговор.
— Но я не понимаю тебя! — воскликнула она в отчаянии, не в силах сдерживаться.
— Я знаю… — Он обернулся, и она увидела в его глазах отчаяние. — Я стал другим, мы с этим оба согласились. Я был честен с тобой, когда сказал, что не могу дать тебе того, что ты просишь, ничего, кроме страсти, и ты сказала, что поняла и принимаешь условия. Но ты не была до конца честной со мной, не так ли?
Она поколебалась с ответом.
— Я думала, что меня устроит лишь разделенная страсть. Я ошиблась.
Он побледнел.
— Я принесу еще воды.
Она подошла и схватила его за руку.
— Но для меня это оказалось больше чем страсть, Шон.
Он посмотрел на нее недоверчиво:
— Откуда ты можешь знать? Ты была невинна до той ночи. И я не хочу сейчас это обсуждать. — Он выдернул руку и вышел.
Она опустилась на стул, сразу обессилев, и увидела, что все еще держит в руке кораблик. Он сказал, что их страстные объятия ничего для него не значат. Она сама вынуждает его сказать ей прямо в лицо неприятную правду, но напрасно, потому что ей очень трудно ее выносить.
Она сидела, обхватив себя руками, и одна мысль билась в голове. Ей нужно время, чтобы быть с ним рядом и помочь пройти вместе некоторый отрезок пути, пока он не забудет прошлое, которое так его мучает. Но времени нет — их уже разыскивают, и через пару дней он отплывет в Америку, а она будет отправлена с провожатым домой. Сердце сжималось от тоски и предчувствия.
Он вернулся и вылил воду, наполнив деревянную кадку.
— Подожду во дворе, — сказал он коротко.
Она встала.
— Ты уже заказал себе место на корабле, отплывающем в Америку?
— Еще нет.
Она облегченно вздохнула.
Он мрачно взглянул:
— Эль… Элеонора. Все, что произошло, не должно было случиться. И снова в этом моя вина. Прошу тебя, только не плачь, — добавил он умоляющим тоном.
— Я не плачу.
— Но ты страдаешь. Я вижу это по твоим глазам! — вдруг воскликнул он. — Я снова заставил тебя плакать.
— Не понимаю, как ты можешь целовать меня и ласкать, а потом пытаешься уверить, что это просто для удовлетворения низменной страсти. Ты любил меня, когда я была ребенком, и не смей это отрицать! — крикнула она, потому что ей показалось, что он хочет возразить. — Потом, когда я выросла, мы были друзьями и разделяли вместе все радости и тяготы, помнишь, как вместе работали в Аскитоне, восстанавливая его из руин. Теперь я женщина, и мы испытываем взаимное влечение, мы любили друг друга только что…
— Не надо, не продолжай, прошу тебя…
Но она уже не могла остановиться:
— Я понимаю, ты был заперт на два года в темном подвале, не видел никого, с тобой жестоко обращались, и в той деревне тогда были убиты солдаты, и ты винишь себя. Но все в прошлом. Ну почему ты не хочешь взять меня с собой? — Она была вне себя от отчаяния. — Ты продолжаешь казнить себя за что-то еще, чего не хочешь мне открыть. И отказываешь себе в счастье на всю оставшуюся жизнь? Ты был счастлив, я сделала тебя счастливым всего несколько минут назад, и сделаю это снова. Мы можем делить постель каждую ночь, и не только, можем разделить жизнь. Я могу иметь от тебя детей, Шон.
Он побледнел.
— Ты должна сохранять гордость. Нельзя молить мужчину о любви.
Ей захотелось изо всех сил ударить его.
— Я не прошу твоей любви. Но ты никак не хочешь понять и принять тот факт, что тоже любишь меня, просто не признаешься себе в этом. — И она замолчала, задохнувшись от отчаяния.
Он молчал, упрямо не желая отвечать. У него не было желания спорить, виски ломило от головной боли.
— Просто я не хочу, чтобы ты портила себе жизнь.
— Ты причиняешь мне боль, когда исчезаешь из моей жизни. И кто позаботится о тебе в Америке? Кто залечит твои шрамы?
Он дернулся:
— Они давно зажили.
— Но мы оба знаем, что шрамы в твоей душе остались и кровоточат.
Он искоса взглянул на нее:
— А если нас поймают?
Сердце у нее забилось, в ней вдруг вспыхнула надежда. Она подошла и взяла его за руку.
— Нас не поймают.
— Ты не понимаешь опасности. — Он отошел назад и покачал головой. — Британские солдаты… ты не знаешь, что они сделают с нами.
— Но не со мной! Я женщина, леди, дочь графа, и, если нам поможет Клифф, нас не поймают. Он сам опасен, как сто пиратов вместе.
— Я не хочу, чтобы тебя повесили рядом со мной! — крикнул он. — Я не могу допустить, чтобы ты погубила свою жизнь из-за меня!
Она отступила. Его отчаяние было столь очевидным, что она пожалела, что заставляет его так мучиться. И, помедлив, прошептала:
— Что-то есть, кроме того всего, о чем я уже знаю. Ты не сказал мне главного. И в этом кроется причина, почему ты боишься за меня, за Клиффа, за всех нас. Скажи, Шон, что действительно произошло с тобой до тюрьмы?
Его лицо застыло, как маска. И в комнате воцарилось молчание.
Она знала, что коснулась самой больной темы.
— Ты можешь мне полностью доверять; что бы ты ни скрывал, я никогда не предам тебя.
После томительной паузы он наконец заговорил, его голос звучал глухо и сдавленно.
— Я не могу дать тебе того, что ты хочешь, Эль. Поверь, не могу…
И такая боль звучала в его голосе, что Элеонора готова была расплакаться.
Она подошла и решительно обняла его. Он не пошевелился.
— Я не стану больше мучить тебя, Шон, — прошептала она, гладя его по волосам. — Дай мне утешить тебя. Позволь…
Он стоял неподвижно, но она чувствовала, что в нем идет борьба. И вдруг он заговорил:
— Ты очень хорошая, Эль. — В его глазах светилась нежность, а губы изогнула легкая улыбка.
Она дотронулась до уголка его губ:
— У тебя была здесь ямочка. Я хочу увидеть ее снова.
Вдруг его взгляд упал на стол.
— Где ты это взяла?! — воскликнул он и бросился к столу так, будто речь шла о жизни и смерти. Схватив игрушку, засунул ее в карман. Потом повернулся, взгляд его обвинял, и Эль поняла, что игрушка имела для него большое значение.
— Я нашла это на полу, — объяснила она, чувствуя, что губы пересохли от волнения. — Почему ты носишь это с собой? Это талисман?
На его лице уже застыла прежняя маска.
— Да. — И снова хотел выйти за дверь.
Она загородила путь:
— Не понимаю. Что это все значит? Кто дал тебе ее? Это игрушка ребенка.
— Дай пройти.
— Это игрушка какого-то ребенка, так?
Он молчал, и вдруг лицо его исказилось, он выкрикнул со стоном:
— Да, это игрушка ребенка! Она принадлежала Майклу… Майклу… моему сыну… Майкл… мертв.
У Шона был сын? Сын, который умер?
Она была так ошеломлена, что не могла выговорить ни слова. Он спал с большим количеством женщин, и нет ничего странного в том, что у него был внебрачный ребенок. Большинство мужчин имели внебрачных детей.
Его сын погиб?
И в этом объяснение его вины, его печали и настоящая причина кошмаров?
— Я не знала, что у тебя был сын, — прошептала она. — Прости меня. — И ее глаза наполнились слезами от жалости к нему. Как ужасно все, что с ним произошло.
Он вдруг повернулся к ней, как будто решив ей все объяснить.
— Моим долгом было оберегать его.
Она подошла и взяла его за руку.
— Как он погиб?
— Солдаты подожгли дом. Они не нашли меня и убили его. — Он все же вырвал руку, отошел в угол комнаты. — Я не хочу об этом говорить… Почему ты не оставишь меня в покое?! — Подошел к очагу, присел, стараясь оживить затухающий огонь.
Она встала на колени рядом.
— Я понимаю твою боль, — тихо сказала Эль и погладила его по спине.
Он снова дрожал, такая дрожь охватывала его каждый раз, когда им овладевали воспоминания. Он пытался вновь взять себя в руки, но это удавалось ему с трудом. Никогда еще она не любила его так сильно и не испытывала такого желания защитить его и помочь пересилить свою потерю и горечь. — Ты не виноват. — Она обвила его руками.
Он застыл и не пытался высвободиться из ее объятий.
— Я виноват во всем.
Значит, ее догадка была верна, он винил себя за трагедию, разыгравшуюся там, в деревне.
— Нет, за это ответственны те британские офицеры, которые отдали приказ сжечь твой дом. Ты хороший и честный человек. Если бы ты оказался на том месте раньше, ты бы отдал свою жизнь за него. Не вини себя. — Она силой повернула его лицо к себе. — Посмотри на меня, Шон.
Он, не сопротивляясь, поднял на нее глаза, в которых видно было настоящее страдание.
— Прекрати винить себя. Это не вернет Майкла. Ты же знаешь.
Он не отводил взгляд, и вдруг она услышала:
— Сколько раз мне удавалось спасать тебя в детстве…
Она молчала, принимая часть его страданий на себя.
— Но я не смог спасти Майкла… — продолжал он.
И вдруг по его щеке покатилась слеза. Она остановила ее губами, потом начала гладить его по лицу, он нуждался в ее ласке, ничто больше не имело значения. Даже если это лишь на время, она все равно будет счастлива, если ей удастся сейчас утешить его. Она встала сама и подняла его за руку.
— Я люблю тебя, — тихо сказала она и увидела, как в его глазах зажегся знакомый огонек.
Потом его глаза наполнились слезами, и он покачал головой.
Она не поняла, что это означает. Он противится тому, что она собиралась сделать? Но теперь она знала точно, как утешить его. Закрыв глаза, она прикоснулась губами к его губам.
Он стоял некоторое время неподвижно, позволяя целовать себя. Она чувствовала на своих губах соленый вкус его слез.
И вдруг он крепко обнял ее, и его губы ответили на ее поцелуй с отчаянной страстью.
На этот раз, когда он оторвался от нее и лег на спину, она подвинулась к нему и положила голову ему на грудь. Он не отстранился, даже обнял ее в ответ. Она закрыла глаза, и невольные слезы выступили на ее глазах. Он не отодвинулся и не оттолкнул ее, как обычно, и это было началом их новых отношений. Оба молчали.
Она лежала, собираясь с мыслями, боясь нарушить атмосферу доверия, и думала о Майкле. Ей хотелось расспросить Шона, но она опасалась снова вызвать его гнев, а так нужно было сохранить хрупкое согласие. Лучше просто лежать сейчас здесь, в его объятиях, чтобы он продолжал ее обнимать как можно дольше. Но и на этот раз она не обольщалась — его намерения по отношению к ней остались прежними. Что ж, тогда она будет наслаждаться этими мгновениями. Она положила руку на его грудь, нежно погладила гладкую кожу, эта ласка не имела ничего общего со страстью. Ей хотелось поцеловать его, но она сдерживала себя.
И вдруг в тишине ее голодный желудок громко запротестовал. Она подняла глаза и встретила его взгляд, он мягко и заботливо смотрел на нее, потом улыбнулся. Он улыбнулся!
— Я сейчас пойду и принесу нам что-нибудь на ужин.
У нее замерло сердце от радости — она смогла вызвать его улыбку. Постепенно она вернет прежнего Шона. И улыбнулась в ответ:
— Уже темно. Тебе, наверное, лучше не появляться на улице в такой час.
Он продолжал смотреть на нее, уже без улыбки, так, будто видел ее в первый раз, и внимательно изучал каждую черточку и запоминал.
— Но я тоже голоден, — сказал он и добавил: — В темноте даже лучше. Никто не увидит меня, да и гостиница рядом.
— Нет. Пойду я.
Она села на постели, и взгляд его теперь не мог оторваться от ее обнаженной груди.
— Нет.
Она видела в его глазах восхищение и почувствовала силу своей красоты. И не стала прикрываться простыней.
— Шон, я больше не ребенок. Меня не надо охранять каждую минуту. Гостиница за углом…
— Нет. — И краем простыни сам прикрыл ей грудь. — Леди должны быть скромнее, — поддразнил он ее.
Она улыбнулась:
— Но мы давно согласились с тем, что я не леди.
Он снова улыбнулся и встал с постели:
— Как я мог забыть?
Она в свою очередь любовалась им, пока он одевался, и вдруг заметила, что его смущает ее взгляд.
— Леди не должны быть такими бесстыдными.
Она пожала плечами:
— Ты так красив. Почему я не могу смотреть на тебя? Мужчины смотрят на женщин всегда и везде.
Он вздохнул в ответ и надел рубашку, которая уже просохла.
— Но ты не должна… Это неприлично. Ты не понимаешь.
— Ненавижу быть приличной. — И она не лгала.
Он вдруг снова стал задумчивым, в глазах появилось отстраненное, далекое выражение.
Может быть, он вспоминает те далекие времена, когда она была больше похожа на мальчишку-сорванца, чем на дочь аристократа.
— Шон?
Он очнулся от своих мыслей.
— Ты — леди… Просто не такая, как все. Но не должна забывать об этом.
— Я знаю, когда надо быть леди, и веду себя соответственно в обществе, но ненавижу носить платья, разливать чай и танцевать на балах. Никогда толком не умела, да так и не научилась.
Он весело взглянул на нее:
— Только ты способна на такую честность.
— Шон, я снова вижу ямочку!
Он удивленно выпрямился.
— И это замечательно! — Она спрыгнула с кровати и подошла к нему.
Он широко раскрыл глаза. И покраснел.
— Ты должна одеться.
Ей было так хорошо и легко с ним, она даже не подумала о том, что на ней ничего нет. Но, услышав его замечание, схватила простыню и обернулась ею.
— Разве ты не знаком уже с каждым изгибом моего тела? Я совсем не против того, чтобы ты меня разглядывал.
Он покраснел еще больше.
— Эль, надеюсь, так легкомысленно ты ведешь себя только со мной… Другой не поймет и не одобрит подобного поведения.
— О! Ты имеешь в виду Синклера? — Сердце у нее упало.
— И его тоже.
Она схватила его за руку.
— Неужели ты думаешь, что я вернусь к нему? Не может быть… После того, что между нами было сегодня…
Он молча застегивал рубашку.
— Ты не забыл, что мы сегодня весь день занимались любовью?! — Она была поражена до глубины души.
Он снова рассердился:
— Мы об этом уже говорили. Это ничего не меняет.
— Да, но так мы могли считать только до сегодняшнего дня. Кстати, это было твое заявление, с которым я не согласилась.
— Тогда зачем снова спорить?
— Затем, что можно совершить глупость однажды и потом пожалеть, но обманывать хорошего, честного человека после того, как мы оба, по доброму согласию, были любовниками — подло! — Она была в ярости.
Он искоса взглянул на нее.
— Ничего не изменилось. Синклер остается лучшей защитой для тебя. — И направился к двери.
Она была так ошеломлена, что не сразу нашлась что ответить, потом вымолвила:
— Мне не нужна защита от британцев. Почему ты решил, что мне кто-то станет угрожать?
Он посмотрел наконец ей в глаза:
— Я был заперт в клетке, как животное. Это был ад… Я сходил с ума! На этот раз, если поймают, меня повесят. А что будет с тобой? Ты хочешь провести свою жизнь в Тауэре? Или предпочтешь стать женой Синклера, который обеспечит тебе счастливое будущее?
Она пыталась погасить ярость, старалась понять его.
— Ты преувеличиваешь. Никто не запрет меня в Тауэр. Почему ты так боишься за меня? Это связано с Майклом?
Он не отвечал.
— Я не могу выскочить из твоей кровати и дать клятву верности Питеру, — сказала она горячо. — Неужели ты не понимаешь, что это невозможно!
С его губ сорвались проклятия.
— Я знал, что нельзя было поддаваться, но ты снова соблазнила меня! Я ведь уже договорился, что завтра тебя отвезут домой. Ты обещала, что скажешь Питеру, что невинна.
— Ничего подобного я не обещала, — задохнулась она от возмущения, — и твое решение было принято до того, как мы провели в постели весь день. И ты наслаждался моим телом и ласками.
Он предостерегающе поднял руку:
— Не начинай снова.
— Что — не начинать? Я уже совершила ошибку, когда хотела взывать к твоей честности. Но ты отказался жениться на мне, — горько заключила она. Эль очень хотела оправдать Шона во всем, но его отказ причинял боль. — Я не так глупа, чтобы разыгрывать вновь битую карту.
— Скажи тогда, в какую игру ты сейчас играешь? — Он сердито сверкнул глазами.
Она проглотила комок в горле.
— Я не оставлю тебя в таком бедственном положении, Шон. И повторяю это вновь. Ты отправишься в Америку один, но кто там позаботится о тебе? Ты считаешь, что никто не может тебе помочь, но ты не прав. Я могу. Потому что я — твоя вторая половина.
Он побледнел.
— Я скорее умру, чем позволю тебе рисковать или подвергну опасности.
Он отказывался ее слушать, а она не могла понять до конца, чего он так страшится. Все разговоры заходили в тупик.
— А я скорее умру, чем покину тебя.
— Нет! — Он был вне себя от ее упрямства. — Да когда ты, наконец, поймешь? Со мной ты в опасности. Если бы я не вернулся за тобой, ты сейчас была бы замужем за Синклером. Была в безопасности и дома. Проклятье, Эль! Пойми же ты, наконец!
Ее мучило, что он так жесток и непреклонен после того, что они недавно испытали вместе.
— Если бы ты хотел меня просто отослать домой, я бы еще поняла. Но послать меня к другому мужчине! В глубине души ты хочешь остаться со мной, я вижу. Я тебе нужна, не отрицай этого.
— Мне никто не нужен! — крикнул он. — Я нуждаюсь только в воздухе, воде, пище. Вот ты всегда нуждалась во мне, и тогда, и теперь.
Она отпрянула от него в ужасе.
— И перестань настаивать на своем. Я никогда не просил твоей… любви. Никогда… И сейчас не буду. — Чувства переполняли его, и он начал произносить длинные фразы. Словно учился говорить заново. — Если бы судьба сложилась по-другому, возможно, мы могли быть вместе. И я мог при других обстоятельствах просить твоей руки. Но сейчас ты помолвлена, и так должно быть. Забудь все! Забудь это! — Он жестом показал на постель. — Тебе надо выйти не за меня, а за Синклера. Не за преступника, которого ждет виселица. И если окажется… Если вдруг окажется, что ты носишь моего ребенка, он воспитает его как своего, как проклятого англичанина. Он никогда не подвергнется унижениям, несправедливости, преследованиям! — Шон так ударил по столу, что бутылка упала на пол.
Элеонора вздрогнула.
— Ты прав. Я всегда нуждалась в тебе и всегда любила тебя. И чем ты ответил? Ты ненавидишь мою привязанность, тебе противно мое доверие и, значит, моя любовь тоже, которую недавно я подарила тебе?
— Это нечестно.
— А честно было оставить меня четыре года назад, зная, что я буду тосковать без тебя! И ни одной весточки с тех пор. Возможно, ты проводил время в чьих-то объятиях… Честно вдруг вернуться, сбить меня с толку и увезти в день свадьбы? А потом положить меня в свою постель, но отказаться от обязанности джентльмена жениться? Это честно, Шон?
Он молчал.
Но ей трудно было остановиться.
— Ты нанес мне рану, когда оставил меня, и потом, когда вернулся, еще больше заставил страдать. В детстве и юности ты ни разу не обидел меня, вспомни. Ты был моим героем.
— Молчи, — прошептал он.
— Может быть, тебе не нравилась девчонка, которая шпионила за тобой, ты не нуждался в дружбе юной девушки, стирающей в кровь руки, чтобы помочь тебе строить дом. Но дело в том, что ты прекрасно обошелся бы и без меня.
— Прости меня.
— Нет! Ты все время поучал меня, теперь позволь и мне высказаться. Так вот — я нужна тебе. Ты страдаешь из-за смерти Майкла, после двух лет тюрьмы, и еще есть причина, я не знаю пока какая. Я тебе нужна, как никогда! Больше чем воздух, вода и пища!
Он схватился за спинку стула побелевшими пальцами.
— И знаешь, что еще я поняла сегодня?
Он молчал, взгляд был неподвижен.
— Я все равно люблю тебя всем сердцем — и не прежнего Шона, а того, каким ты стал.
Он закрыл глаза.
— Тогда ты сошла с ума.
— Наверное, ты прав. Но правда мне открылась сегодня. Ты бежишь от смерти Майкла. Пусть так. Но от меня убежать не удастся. Я хочу стать твоей женой. И если придется ждать, стану ждать столько, сколько понадобится.
Он резко побледнел:
— Нет, Эль!
Она вся дрожала и чуть не плакала:
— Я не поеду домой и не выйду за Синклера.
— Я сказал — нет! — прорычал он. — Да когда ты поймешь? Я женился на Пег. Я не могу жениться на тебе!
