Глава седьмая
Он ввалился в кабинет на десять минут позже срока (что в пределах допустимого) – довольный, напыщенный, на голову выросший в собственных глазах, – и я невольно вздохнул с облегчением: сегодня мы точно не умрем.
– Сидим, ленивая рота? – фыркнул Венька, врубая чайник. Сушки, съеденные на зоне, уже переварились. Потом он плюхнулся за стол и, вытянув шею, стал заглядывать через плечо Янке, которая сосредоточенно что-то вырисовывала в блокноте. Та загородилась ладошкой.
– Что вы рисуете, Яна Владимировна? – заинтересовался Венька.
– Сердечки, – покраснела Янка.
– А почему без попки?
– Оригинально, – хмыкнула Янка. – Попки у сердечек...
– Значит, так, Артем, – предупредил мой демарш Венька. – Я тут призадумался, пока мы ехали. По поводу лешего, блуждающего по горам...
– О, боже, какое несерьезное отношение к работе... – взмолилась Янка. – Уйду я из этой профессии. Надоело все. Последнее терпение донашиваю... Вот, – она раскрыла заложенное закладкой пособие по абаканской недвижимости. – Возьму кредит в банке на начало новой жизни. Предлагают самые выгодные условия!
– Самое выгодное условие – вообще не отдавать, – остроумно подметил Венька. – Итак, по поводу лешего, Артем. У меня появилась безумная идея...
Но тут зазвонил телефон, и все, что хотел сказать Венька (а я догадываюсь, что он хотел сказать), быстро сделалось ненужным и вздорным.
– К-командир, – тщетно изображая стеклянную трезвость, сказал Крюгер. – Спешу доложить – уже п-полдня гоняюсь за Стукановским и н-наконец-то вышел на него. Но есть одна закавыка...
– Ты где? – гневно прорычал я.
– Да уж не в провинции Гуандун, – съязвил Крюгер. – Извини, я тут н-немного бензинчика закачал, но не подумай, что совсем стыд потерял – исключительно для пользы дела...
– Явно не бутылку пива, – предположил я, заставляя себя не психовать. Крюгер в традиционном репертуаре – нужно смириться. А Нинель опять лоханулась – то ли плохо выгребла у него из кармана, то ли плохо спрятала.
– Какое пиво, командир, – признался, как на исповеди, Крюгер. – Русские исторически предпочитают водку.
– Ладно, русский ты наш... – Насколько знаю, в Крюгере самым гремучим образом сочеталась немецкая, татарская и еврейская кровь, и вообще загадка природы, каким образом это чудо появилось на свет. Впрочем, пил он действительно по-русски. – Говори, что надыбал.
– Этот деятель венка и могилы здорово испуган, Артем. Он что-то знает, но боится расстаться со своими знаниями. Помнишь израильскую поговорку: «Нету воина смелей, чем напуганный еврей»? Так вот – она не про Стукановского. Трус законченный. Позвонил мне на сотовый и предложил встретиться в хакасской деревушке Пулганы – через час. Сказал, что располагает взрывной информацией, но боится, что его прирежут.
– С какой это стати – в хакасской деревушке? – насторожился я.
– Да тут как раз без проблем, Артем. Пулганы – недалеко, верст восемь. Между Аркалы и Рыдаловом. Съехать с трассы – там еще какой-то развалившийся колхоз-миллионер – и пять минут по проселку. Колоритное местечко. Мы часто встречаемся в Пулганах. В тамошнем сарае он мне, в частности, сдал Ваську Жмыха, который в Новый год рубанул кассу в универмаге и отсиживался в Убей-Поле... Я съезжу, Артем? На попутке до восьмого километра, а там пешочком...
– Ну уж хренушки, – возразил я. – Поедем все вместе, вчетвером. Живо дуй в отдел. Не придешь через двадцать минут – дисквалифицирую!
Не прошло и часа, как мы тряслись на искалеченных «Жигулях» по раскисшему проселку. На трассе – еще худо-бедно, а как съехали в поле, пришлось тащиться. Нескончаемая полоса препятствий – спуски, подъемы, рытвины, до краев заполненные водой. В небе наблюдалось труднообъяснимое природное явление: две набухшие тучи с разгона встретились друг с дружкой, и в том месте, где они соприкоснулись, стало все черным-черно и вихристо – в любую минуту мог полоснуть дождь. Странная роза ветров в нашей местности.
Лобовое стекло уже затягивала сеточка мелких капель. «Дворники» не работали. Приближалось хакасское селение Пулганы, расположенное в пологой чаше на краю необъятного черничного бора. Крюгер работал штурманом, попутно объясняя особенности национальной хакасской кухни:
– Пальчики оближете, ребята. Вроде все как у людей: баранина, конина, говядина, пирожки с ревенем, жареный гусь, грибы в сметане, печень в ней же, пельмени – называют их, правда, тутпас с мясом...
– Крюгер, прекрати, – простонала Янка, – мы же без обеда сегодня...
– Вот помню, я тогда еще почти не пил... – ударился в ностальгические воспоминания Крюгер. – С Мишкой Перелыковым работали – он тоже был хакас. Правда, что такое городской хакас, в отличие от деревенского? – тот же русский. Мы с ним однажды совершили кулинарное путешествие...
– А что, бывали времена, когда ты не пил? – удивился Венька.
– В Буланколе проводился фестиваль хакасской кухни, – продолжал повествовать Крюгер. – Единственное, что мне не понравилось – это орамыс. Извлекают из барана кишки и сплетают косички. Навозом воняют. Зато какой готовят айран... Молоко такое кислое. А если пропускать его через самогонный аппарат – получается молочная водка... Какие шашлыки из баранины, какая хыйма – рубят мясо и заправляют в кишочки – почти не воняет... А талган – дробленая сладкая крупа... а бульон из свежезабитого барана...
– Да ничего такого уже нет, – фыркнула Янка. – Забытое искусство. Водку пьют, пельмени магазинные лопают. Разве что иногда, в отдаленных селеньях...
– Не мое, – решительно заявил Венька. – Что за античеловеческие рецепты? Замачивают в уксусе мясо бобра, чтобы не воняло. Бараньи головы опаливают на огне, потом варят людоедским образом в котлах. Выдирают из лошадей прямую кишку, выворачивают, варят; то же самое делают с коровой; бараньи кишки заплетают в косички... Б-ррр...
– Гостей принимали примечательно... – Прописавшись в прошлом, Крюгер говорил и говорил. – Кокошники, розовые халаты, желтые папахи... Встречали, провожали на почетную половину юрты, сажали по правую руку от хозяина, наливочкой угощали, мужчину непременно потчевали мясцом задней части овцы и бедренной костью, женщину – бараньей грудинкой: вроде как знак глубокой благодарности, что пожаловали... Впрочем, права Янка, когда это было? На всю Хакасию четыре юрты осталось...
Что и подтверждала деревня, по которой мы ехали. Не было в ней ничего особенного – от народа с древнейшей историей и богатыми традициями. Вытянутые одноэтажные домишки с подогнувшимися крышами. Заброшенные строения, грязь, тоска. Вшивые понурые собаки. В развалинах какой-то мастерской чумазые телята играли в догоняшки. Стайка голубей жалась на чердаке. Пьяный абориген в палисаднике барахтался в унавоженной почве. На завалинке барака сидело пожилое существо в телогрейке и провожало нас бесцветным взором.
– До упора рули, – подсказал Крюгер, – там заброшенный дом будет.
Мы доехали почти до леса, взбираюшегося по пологому холму. Напротив длинного амбара с просевшей крышей и пустыми оконными глазницами свернули направо – в тесный переулок. Дощатые ограды напоминали солдат под пулеметным огнем. За переулком пространство размыкалось, показался необитаемый дом с заколоченными ставнями – в него и ткнул пальцем Крюгер.
– А вон и Стукановский...
Под взмокшей яблонькой прозябал обросший грязью «Москвич-2141». Долговязый мужчина выглянул из калитки, плюнул в грязь окурком, спрятался.
– Порядок, – заключил Крюгер. – Тормози у «москаля», Артем. Этот тип наверняка в сарай пошлындал. Он всегда такой трус, не обращайте внимания. А сегодня аж заикался от волнения. Переживает страшно, что его засекут с ментами, реноме подпортится...
– Чего же ты вчера к нему домой поперся? – ухмыльнулся я.
– Тактическая ошибка, – объяснил Крюгер. – Но у меня же на роже не написано, что я мент. Да и на лестнице никого не было. А только вошел, этот раздолбай засуетился – стакан мне под нос, потом другой...
Вынимая пистолеты, мы выбрались в слякоть. Некого здесь смущать стволами. Дождь усилился, небо заволокло беспросветно. В ближайших домах люди не жили – заборы упали, огороды заросли бурьяном, фундаменты просели, под порогами колосились нетоптанные сорняки.
– Как достали меня эти хляби... – бурчал Крюгер, задирая голенища. У всех хватило ума захватить сапоги и водонепроницаемые накидки.
– Твой стукач из ума выжил, – ворчала Янка. – Ты уж проведи с ним воспитательную работу. Нельзя же быть таким пугливым.
– Лучше храбрым и мертвым, – хохотнул Венька. – Ладно, пошли, мокрая рота. Чего не командуешь, Артем?
Я счел нужным осмотреться. Попридержал своих прытких товарищей и первым пошлепал к болтающейся на соплях калитке. Во дворе развалюхи не было ничего, кроме жухлой травы, костей домашнего животного, сметенных в кучку, и разломанной телеги (такое впечатление, что крушили топором, причем методично). На задворках участка просматривался большой вместимости сарай с покатой крышей. Открытая дверь болталась под порывами ветра.
– Нехороший человек здесь жил, – просветил Крюгер, выдирая сапог из ямы с жижей. – Убийца жены и грудного ребенка. Долго сидел, а когда освободился и приехал в родное село, получил развалюху на выселках. Долго не протянул – с ума сошел, по деревне с обрезом бегал, сельчане его и пристрелили. С той поры никто сюда не ходит; имеется мнение, будто в доме проживают злые духи, которые только и ждут, чтобы на кого-нибудь напасть.
– Замечательно, – восхитился Венька. – И какого же хрена ты нас сюда привел, дяденька? Считаешь, что если мы народ неверующий, то не боимся злых духов?
– Так духи в доме, – ухмыльнулся Крюгер. – А в дом мы не пойдем, дурных нема. В сарае базлать будем, мы всегда там со Стукановским базлаем...
Но злые духи облюбовали не только дом, но и сарай. Бравые опера увязли в бурьяне и теперь делали все возможное, чтобы отсрочить вторжение в сарай. Злая аура окружала надворное строение. Крюгер срочно вспомнил, что у него в пятке гематома и надо ее вдумчиво почесать. У Янки проснулось несварение в аппендиците, Венька притормозил и начал проверять наличие боеприпасов в обойме. Мне тоже захотелось развернуться и пойти обратно. До болтающейся двери уже рукой подать. Порыв ветра – хлопнула дверь и больше не открылась. Доходчивый намек... Я стиснул рукоятку, прижался спиной к шершавому дощанику. Сердцем чувствовал – напрасно мы сюда приперлись...
– Стукановский, выходи, подлый трус! – рявкнул Крюгер, нерешительно отступая от двери.
– Странно сие, коллеги, – пробормотал Венька, присаживаясь на корточки и жестом предлагая Янке проделать то же самое. Янка сорвала с головы капюшон, отбросила волосы, провела кончиком языка по верхней губе – в глазах одновременно что-то блеснуло. А ведь чертовски эротично, недоуменно отметил я.
Стукановский не спешил. Странное предчувствие охватило всех. Оттого и дожили до сегодняшнего дня, что умели расшифровывать сигналы из подсознания...
– Странное дело, говорю, – зачарованно повторил Венька, передергивая затвор. – Стукач на месте, мы его видели. Ребята, а ведь неладно здесь что-то...
– Согласен, – взволнованно прошептал Крюгер. – Через стены вижу... Дар предвидения открылся... Уж можете поверить, коллеги, я еще в начале восемьдесятых в бреду предсказывал развал СССР...
Я рывком распахнул дверь, упал на колени, откатился. Кто-то влетел за мной, прыгнул в другую сторону. Я подскочил, бегло мониторя пространство, которое, слава богу, не было бесконечным и четырехмерным. Обычный амбар, вычищенный в прошлую пятилетку и больше не использовавшийся. Дыра в стене напротив – нормальные врата для бегства в параллельный мир. Посреди сквозняков и полного запустения ничком лежал человек...
– Стукановский, блин... – процедил Крюгер. – Мать его, он же минуту назад был жив...
Не подвели дурные предчувствия. А ведь как дружно прониклись... Не было, кроме нас и тела, никого в сарае!
– Венька, на улицу, в обход! – я отметил краем глаза, как парнишка перемахнул через приступочку. – Под пулю не попади... Крюгер, за мной, к телу не подходить. Янка, на месте... На месте, я сказал!!!
Какая нелегкая ударила этой дуре в голову?! Она рванулась к телу с низкого старта, обернув в нашу сторону пышущую жаром мордашку:
– Ребята, он жив! Смотрите, шевелится...
Лежащий подавал признаки жизни. Пятки стукнулись и разъехались, он что-то простонал. Да мало ли что он стонет! Приказы должны исполняться! Янка на коленях уже подбиралась к нему, протягивала руки... Жар ударил мне в голову – я чувствовал, что сейчас произойдет!
– Не трогай его! – заорали мы хором с Крюгером. Но она уже перевернула это раненое ничтожество. Мотнулась голова – словно на ниточке держалась. Искаженное лицо, разрезанное горло, какого черта он жив?! Янка отшатнулась, ахнула, и вместо того, чтобы падать, умоляюще посмотрела на меня. Облизнула губы. Вот тебе и «ах»... Я мчался к ней, не понимая, что делаю. Сзади навалился Крюгер (невольно уверуешь, что водка обостряет умственные способности), провел подножку; я упал, придавленный семьюдесятью килограммами живого веса. Вспышка справа! Ударило страшно – в висок. Искры брызнули из глаз. Заложило уши, а потом – словно серную пробку выбило, я стал все слышать и понимать. Янка! Заминировали прирезанного мужика! Вынули из гранаты предохранительную чеку, сунули ему под живот так, чтобы спусковой рычаг прижало к корпусу. Секундная операция, если вы в курсе...
Крюгер свалился на спину и рывком меня перевернул.
– Живой, командир? Ох, ну и дерьмо...
Снаружи загрохотали выстрелы.
– Он здесь, мужики, уходит! – донесся слабый голос Веньки.
– Пошли, Артем... – затряс меня за шею Крюгер. – Янке не поможешь. Схватим ублюдка, надерем ему задницу...
А дальше все отпечаталось очень слабо. По-моему, меня контузило. Я ковылял по грязи, продирался сквозь бурьян, который превращался в колючую проволоку и не пускал. Где-то справа, размахивая пистолетом, бежал Крюгер. Сыпал дождь, двоилось в глазах. Мы пробились через поваленную ограду – уже околица. Как в тумане, мерцал по фронту Венька в дождевике. Бежал, выстреливая пулю за пулей в пелену дождя. Матово проступало подножие холма, хороводы елочек. Черт его разберет, в кого он там стрелял. Сменил обойму, полез в гору по руслу пересохшего ручья. Вскрикнул, оступившись, покатился вниз. Матерно завопил, стал палить наобум, в белый свет. Крюгер, отдуваясь, упал в траву. Тщетно – тот, кто делал свое дело, был уже в лесу. Чтобы поймать этого мерзавца, нужно оцепление по всему району и масса обученного народа...
Последнее слово сказало эхо – отразилось от холма, забилось в кронах. Выдохлась погоня, навалилась тишина. Позднее я обнаружил, что тишина – понятие относительное, просто уши закладывает. Венька бегал по кустам, хрустя ветками и матерясь. Крюгер хватался за сердце и протаптывал ко мне просеку. А я сидел в траве, оглушенный, без царя в голове, слабо представляя, что делать дальше.
– Ушел, падла... – выл Венька, присоединяясь к компании. – Представляете, ушел... А ведь совсем рядом был, мерзавец...
– Кто это был, Венька?
– Да хрен его знает, Артем, мужик какой-то в непромокайке... Резво бегает, сволочь... Я почти не видел его – он сразу в кусты ломанулся, а там на склоне такие джунгли...
Мы слишком вызывающе проводили расследование. Подобрались к чему-то запретному. Поездка Веньки в колонию ни для кого не была секретом. Мой поход к следователю Вышницкому и настойчивый интерес к событиям пятнадцатилетней давности. Испуганный стукач, якобы добывший информацию...
Крыша сарая качалась перед глазами. Так не хотелось туда заходить. Растерзанные взрывом тела, одно из которых определенно женское... Крюгер срывает дырявый плащ, укрывает Янку, оставляя на виду лишь ноги в крапчатых джинсах и левую руку с аметистовым колечком на среднем пальце – «вдовий камень», как любила пошучивать Янка... Венька плачет, наматывая сопли на рукав. Я пытаюсь прорваться к телу, но Крюгер, весь черный, оттаскивает меня, толкает, словно я ему и не начальник...
– Не надо, Артем, прошу, она мертва, лицо сильно пострадало... Не лезь, говорю, припадочный, а то по роже тресну!...
Состояние как с глубокого бодуна. Мы сидели, оцепеневшие, потом метались, порываясь что-то делать. Через час в Пулганы прибыли две машины из Рыдалова. Одна из морга, другая с подмогой. Подтягивались сельчане из обитаемой части деревеньки – старушки в «народных» фуфайках и серых косынках, старики с палочками, какая-то мелюзга, возбужденная нашествием «поработителей и угнетателей».
– Песец, капитан, отпрыгался, – злорадно заявил капитан Лукоморов, слезая с подножки. – Передавай мне дело и топай на разбор полетов. Надо же быть таким бездарем, право слово...
Дорогу до Рыдалова я не помню вовсе. Венька остался в Пулганах – объяснять новоприбывшим ситуацию (понятно, что никого не найдут – тайга огромная, но как не создать иллюзию бешеной активности?). Крюгер ехал со мной. Потом был третий этаж районного управления внутренних дел, где собралась вся шушера, бледный и трясущийся майор Неваляев, озабоченная физиономия прокурора Каморина, язвительная – Кудыкина. Майор кричал, что отстраняет меня от дела, что шесть трупов, один из которых – оперативный работник, да еще и женщина – просто заговор! Что моя профессиональная деятельность будет тщательно изучена и сделаны надлежащие выводы. Что для меня будет праздник, если меня просто уволят и не заведут уголовное дело. Что из Абакана уже выезжает комиссия для изучения обстоятельств дела и меня еще вызовут повесткой для награждения...
Он много умного сказал, пока не выдохся. Я не слушал – в одно ухо влетало, из другого вылетало. Потом меня на лестнице подловил нарочито скорбящий Кудыкин:
– Ох, как я вам сочувствую, Артем Николаевич... Ну ничего, ничего, не всем улыбается удача. Поработаете где-нибудь в другом месте... Хотя, знаете, в нашем городке царит такая безработица...
– Позвольте маленькую предпосылку, товарищ майор? – подчеркнуто учтиво сказал я. Кудыкин не понял, соорудил участливую рожу.
– Конечно, Артем Николаевич. Да бросьте вы эти формальности – меня зовут Адам Егорович.
– Да что вы говорите? – изумился я. – Всегда считал, что вас зовут Засранец.
И когда он вытянул ненавистную харю, охотно пояснил:
– Предпосылка, товарищ майор. А теперь, уж не гнушайтесь – посыл...
И послал его в такие дали, да с такой лингвистической «утонченностью», что Кудыкин аж отпрыгнул. Побагровел, налился бешенством, замахал пухлыми кулачками:
– Да как вы смеете?! Да кто вам дал право?! Вон из органов – немедленно!!! Считайте, Богатов, что с этой минуты вы уволены, и мы еще рассмотрим, почему по вашей милости погиб сотрудник милиции!!!... А может, вы специально ее подставили, а, Артем Николаевич? – В бесстыжих глазах зажегся мстительный огонь. – У вас ведь была любовная связь, верно? Такой видный мужчина... А теперь другая женщина на горизонте объявилась. Как там говорится: баба с возу – волки сыты?...
Я поднял кулак, чтобы одним ударом сделать из него инвалида, Кудыкин взвизгнул, я опомнился (совсем уж глупо с моей стороны), брезгливо оттолкнул его, как попрошайку, побежал по лестнице, не чуя ног...
Излишне говорить, что это был один из самых страшных дней в моей жизни. Яна Владимировна Островская лежала в морге. Я сидел за столом, убитый, потрясенный. Закончился рабочий день, отгремели вопли и проклятья. Никто меня не доставал, помимо совести. Пришел Крюгер, молча выставил на стол литр водки, которую наш районный ПВК производит из сомнительного китайского ректификата. Выпили по стакану, закусив печенюшками из Янкиного стола.
– Не убивайся, – посоветовал Крюгер. – Ты не виноват, мы же помним, как ты пытался ее остановить. Расскажем, как было – ни одна сука не пришьет тебе дело. Это я во всем виноват, Артем, – вздохнул Крюгер, разливая по второй. – Не разобрался со Стукановским, клюнул на удочку... Знаешь, у меня тоже очень сильно болит – здесь, здесь и здесь... – Он ткнул себя в голову, сердце и, разумеется, в печень...
Когда пришел Венька – черный, как мартовский снег, – мы с Крюгером пускали сопли – каждый считал, что именно он виновен в случившемся. Венька выставил на стол еще одну бутылку... Потом приходили другие нормальные менты, присоединялись к компании, выпивали, уходили. Не помню, как я от них отпочковался. Очнулся глубокой ночью на берегу Уштыма – покупаться, наверное, решил, да не добрел до воды. Голова трещала. Я разделся, забрался в камыши, истязал себя в холодной илистой воде, пока не обрел способность соображать. Оделся, побрел куда глаза глядят...
Эмма открыла дверь и ахнула, прижав ко рту ладошку.
– Опять над тобой надругались, Артем... Господи, в четвертый раз за четыре дня, да что же это делается...
– Контузия, – хрипло объяснил я, хватаясь за косяк, чтобы не упасть. – Еще и выпить дали... Прости, пожалуйста, Эмма, погибла Яна Островская...
Ее глаза наполнились слезами, она всхлипнула, протянула ко мне ладошки, из которых я успешно выскользнул и куда-то упал...
Очнулся я, как водится, на рассвете – сработал внутренний будильник. Женщина печально смотрела на меня, поглаживая по спутанной шевелюре. Я прижался к ее плечу. Хорошо, когда имеются люди, которым ты не противен.
– Ты всю ночь звал Яну, потом ты звал Иру... Ты звал всех, кроме меня, Артем...
– Ты рядом, зачем тебя звать? – невпопад скрипнул я. – Не обращай внимания, Эмма, темное прошлое уходит, цепляясь за глупое настоящее. Ближе тебя у меня никого нет уже четыре дня...
– Расскажи, что случилось...
Не хотел я делать мелодраму из своих переживаний – ненавижу это слово. Но сделал. Полчаса я плакался в жилетку, рассказывал то, что надо и не надо.
– Теперь я все про тебя знаю, – удовлетворенно заключила Эмма и прижалась к моей щеке.
«Странно, – подумал я, – если все про человека знаешь, с ним становится неинтересно». Но здесь работал какой-то другой закон. Возможно, мне стоило ее обнять и никуда не отпускать от себя в ближайшие сорок лет.
– И чем ты собираешься заняться? – спросила Эмма. – Если сбудутся мрачные прогнозы и тебя действительно вытурят из милиции.
– Во-первых, опохмелиться, – признался я.
– Подожди, сейчас принесу... – Она вышмыгнула из кровати, удалилась на кухню и через минуту вернулась с рюмочкой на блюдечке. Глянула с сомнением на мою обиженную физиономию, ушла обратно. Вернулась со стаканом на блюдечке. Жидкость была золотистого цвета и вкус имела...
– Отлично, – похвалил я, судорожно хватая ртом воздух. Первоначальной емкости вполне бы хватило.
– Займусь своими прямыми обязанностями, – сказал я. – Сомневаюсь, что следственная группа из Абакана сможет что-то раскопать. Найдут стрелочника, взвалят на него всех бешеных собак...
– Но тебя же отстранили...
– А мне плевать. – Я взял руку женщины и погладил. – Не спрашивай больше ни о чем, хорошо?
– Договорились... – Голос Эммы дрогнул. – Последний вопрос: ты будешь осторожен?
– А когда я не был? – удивился я.
Выйдя на улицу, я почувствовал себя человеком, просидевшим в бункере двадцать лет. Опасность на каждом шагу. Я позвонил по сотовому Веньке и терпеливо дождался, пока тот, по прошествии веков, снимет трубку.
– Странно, – сказал похмельный Венька, – ты вчера куда-то пропал.
– Топиться ходил, – объяснил я. – Получи задание и не вздумай кочевряжиться.
– Нас отстранили от дела, – вспомнил Венька, – а тебя уволили.
– Значит, буду работать как частное лицо. Не гони пургу, Венька, – рассердился я. – Мы должны разворошить это дерьмо хотя бы ради Янки. Как представлю, что она погибла просто так...
– Я полностью разделяю твое мнение, Артем, – вздохнул он, – но нам никто не даст заниматься этим делом.
– Будем изворачиваться. Три задачи, Венька. Нас как раз трое. Первое: навестить прокуратуру и тихо выведать, с кем вчера контактировал следователь Вышницкий. Именно он открыл мне глаза на грабеж инкассаторской машины, совпавший с бегством заключенных. Вышницкого подозревать глупо, но он мог проболтаться о моем интересе. Вопрос – кому?
– Постой, – задумался Венька, – когда я вчера откинулся с зоны и подъезжал к управлению, Вышницкий на другой стороне дороги садился в свою стальную «девятку»...
– Вот и выясни. Вторая задача: кровь из носу, но добыть фото четверых заключенных, ушедших в побег пятнадцать лет назад. В первую очередь Вахланкина и Хомченко. Не дают они мне покоя.
– Мне тоже, – признался Венька. – Послушай, командир... ты говоришь таким тоном, словно даешь нам поручение, а сам куда-то убываешь на долгий срок?
– А это третья задача, – не стал я спорить. – Но срок недолгий. Прогуляюсь в «Белые зори» и поговорю с администратором про мужиков из Рыдалова, приезжавших на выходные и уходивших вниз по Ашлымбашу. Грушницкий, Башлыков и тот – третий. Администратор должен знать, кто сидит у него на базе. Каша в голове, Венька, – мы совсем забыли перетереть с Вазгеновым эту тему. А ведь довольно долго находились на базе...
– Склероз, – согласился Лиходеев. – Но ты же не только за тем туда едешь?
– Ага, – вздохнул я. – Не дает мне покоя эта база. Дурное место. Не могу объяснить, но, думаю, все зло оттуда. Так что... ну, словом, знаете, где меня искать, если что.
– Поосторожнее там, – буркнул Венька, на чем мы и распрощались.
Бодрящее действие перцовки проходило. Я вновь был пьян и безобразен (слава китайскому ректификату). Добрел до стоянки, куда сердобольные менты из ППС загнали вчера мою машину, забрался в салон. Ключа, конечно, не было – пришлось копаться под панелью, выискивать проводки, ответственные за зажигание, добывать искру. Процесс проходил под присмотром изумленного служителя стоянки. Он качал головой, морщился от перегарной вони, исходящей от автомобиля.
– Будь здоров, – сказал я и поехал вдоль по Комсомольской.
Создать аварийную ситуацию я не успел. Вывернул на улицу Лазаренко и уткнулся в облезлый гаишный «бобик» и скучающего сержанта Фещенко.
Очевидно, запах перегара мчался впереди меня. Сержант поднял волшебную палочку и как-то неуверенно махнул. Я остановился посреди дороги. Ползущая сзади «Нива» возмущенно прогудела и пошла на обгон. Сержант опасливо приблизился.
– Послушай, Фещенко, – сказал я нетвердым голосом, – ты меня уже останавливал и машину мою помнишь. Какого, прости, дьявола?
– Мать мою, Артем Николаевич... – ахнул, покрываясь густой краской, гаишник. – Да вы же в сиську пьяный...
– А что тебя смущает? – дерзко бросил я. – Ну, арестуй меня, посади в обезьянник, лиши прав – все равно машину покупать не на что, а эту уже не вылечить... Я поеду, можно?
Сержант насупился, вспомнив о своих профессиональных обязанностях.
– Извините, Артем Николаевич, я знаю, каково вам сейчас, примите соболезнования, но... отпустить в таком виде не могу.
– Слушай, – осенило меня, – а может, тебе денег дать? Ты не смущайся, скажи. Деньги решают все.
– Я знаю, – ухмыльнулся сержант. – Даже сложные дифференциальные уравнения. Так один декан приговаривал – прежде чем вытурить меня из института. Только денег у меня не было... Еще раз извините, Артем Николаевич, задерживать не буду, но машину вам придется оставить. Спасибо еще скажете. Влипните куда-нибудь и... будете страшно заняты в ближайшие десять лет.
– Без вариантов? – уточнил я.
– Извините, – вздохнул Фещенко. Надо же, какая вежливая у нас в стране дорожная полиция.
Устраивать гонки с препятствиями мне не хотелось. Я выбрался из машины и покачнулся: земля отказывалась держать.
– Изувер ты, Фещенко. Фашист ты недобитый, вот ты кто. Подумай, как я пойду?
Гаишник сконфуженно улыбнулся, козырнул.
– Счастливого пути, Артем Николаевич. За машину не беспокойтесь – мы приложим все старания, чтобы ее не угнали. А завтра заберете от райотдела.
– Да ну тебя в баню... – Я махнул рукой и побрел в ближайший переулок, выходящий на северную оконечность городка. Если прямо – по оврагам, – то до базы «Белые зори» можно добрести минут за двадцать. Но это в трезвом виде...
Дождь на время приутих, облака неслись рваными хлопьями. Муть вставала над горизонтом, явственно давая понять, чем займется небо во второй половине дня. Я прошел через ворота, и возникло ощущение, что на базе что-то не так. Тихо как-то. Я глянул в опутанную хмелем беседку, обнаружил на столе недопитую минералку, допил. Постоял, прислушиваясь. Чувство одиночества обострилось. Можно было подумать, что на базе никого нет. Не спят, не вышли, чтобы быстро вернуться – скажем, на зарядку или искупаться. А просто нет, причем давно.
Я брел по присыпанной гравием аллее. Добрался до помоста, где аллея разветвлялась, постоял у тумбы для объявлений. Расстегнул испачканную куртку – чтобы не путаться в застежках, выхватывая пистолет. Конфисковать у меня табельный «макаров», похоже, забыли. А расставаться с ним по собственной инициативе было глупо, меня еще не уволили... Я прошел «жилой» сектор, отмечая детали. Компактные домики располагались по обеим сторонам аллеи. На крыльце сохли постиранные трико. Валялись башмаки без шнурков, но с языками (в таких только в туалет ходить). На веранде напротив под гнетом кружки лежала книга – нетленный женский детектив. Из-за угла выглядывал тонированный «Лексус», чуть дальше – пожилая «Тойота». Я поднялся на крыльцо и постучал. Ответа не дождался, перешел аллею, стукнул в соседний домик. За несколько минут я обошел все строения, почему-то не производящие впечатления заброшенных. Двери держались на хлипких замочках. Получалось, что обитатели базы дружно собрались и куда-то вышли. Имели право. Трупами не пахло – ни в буквальном, ни в фигуральном смысле. Однако странно. Не походили эти пятеро на людей, получающих восторг от общения друг с другом. Во всяком случае – мужчины. Каждый мнил себя личностью, а соседа – представителем низшей расы.
Я еще раз обошел поселок и поднялся на крыльцо «административного» здания. В буфете было пусто и подозрительно пахло. Пока я водил носом, пытаясь понять, не чудится ли мне запах крепкого пойла, открылась дверь в глубине помещения, и, пошатываясь, вышел человек. Он бессмысленно улыбался и неторопливо застегивал штаны.
Я чуть не пристрелил этого кренделя!
Он тоже взялся за сердце, хотя и был поддатый, а поддатому море по колено. Чернявый парень в мешковатом комбинезоне и черных сапогах. Охранник Вардан, если не ошибаюсь.
– Т-ты кто? – зычно икнув, осведомился парень и безрадостно воззрился на мой пистолет.
– М-милиция... – сказал я, выдвигая кончик удостоверения..
– Фу, – сказал парень. – Значит, можно не бояться?
– А чего нас бояться? – Я спрятал пистолет.
Акцент в его речи практически не звучал. Обычный парень из братской закавказской республики, осевший в России. Для своих чужой, для чужих... тоже чужой.
– Зачастили вы чего-то... – пробормотал Вардан, принимаясь рыться за барной стойкой. – Позавчера дважды приезжали, сегодня... Слушай, друг, ты извини, я тут выпил малость... Ну, сам понимаешь, обстановка – самое то... Выпьешь со мной? – Из-под стойки воздвиглось горлышко бутылки армянского коньяка, звякнули стаканы.
– Выпью, – согласился я, – не повредит.
– Вижу, что не повредит, – покосился на меня Вардан и расставил в ряд добытое. Из-под стойки же, как из волшебного сундучка, начал извлекать яблоки, пачки печенья, литровку «Карачинской». Мы пожелали друг дружке не болеть и выпили. Похрустели закуской. Коньяк пропавшего администратора был неплох, но увлекаться не стоило. Еще немного – и все заново.
– Повторим, – заплетающимся языком сказал Вардан и начал разливать по новой.
– Не усердствуй, – сказал я. – Еще по одной, и ша. Мы вроде как на службе.
– А мне сегодня можно, – заулыбался охранник. – Дядя Ираклий с вечера укатил в Аркалы. Женщина у него там. Ах, какая женщина! – Парень поцокал языком и заговорщицки подмигнул. – Он на каждые выходные туда мотается.
– Так сегодня пятница.
– А пятница – не выходной? – удивился парень.
Получалось, я напрасно проделал тернистый путь от Рыдалова на базу. Администратор не появится, а парень работает на базе без году неделя, он не может знать то, что меня интересует. Но делать нечего, мы выпили по второй, закусили. Вардана начало развозить. Он растекся по стулу, уронил руки и меланхолично посмотрел в потолок.
– Ты ж-женат? – спросил он.
– Был, – подумав, ответил я.
– А я и сейчас ж-женат, – подумав, признался Вардан. – Ж-жена К-карелла в К-киселевске, д-девочка полгода назад родилась... П-пеленки, распашонки, п-прыжки к-каждую ночь по очереди... Ужас... – Он отыскал меня глазами. – Ты не знаешь, с-сколько в-времени д-должно пройти, пока р-ребенок станет и-источником радости и удовольствия?
– Двадцать лет, – убежденно заявил я. – Пока не женится... или замуж не выйдет. Ты сбежал от счастливого отцовства?
– Д-деньги зарабатывать, – объяснил охранник. – Д-двадцать тысяч в месяц – нормально. С-спасибо д-дяде Ираклию...
«Коньяк которого ты хлещешь, – подумал я. – Скотина неблагодарная».
– Где народ?
– Ушел... – сделал щедрый жест Вардан. – Д-думаешь, ч-чего я тут расслабляюсь?... Собрались и ушли.
«Слава богу, не вымерли», – подумал я.
– Да ф-фигня все это, – отмахнулся Вардан, – шести утра еще не было. В известность н-никого не поставили – я в-видел, как они уходили. Т-туда, – он ткнул указующим перстом в форточку, – п-по реке. Навьюченные, как
в-верблюды... Все ушли – д-две бабы и т-три мужика.
– И с вечера никаких разговоров не слышал? Может, случилось что ночью?
Вардан неопределенно пожал плечами.
– Н-не помню. Вроде т-тихо было. С-слушай, а тебе какая печаль? – Он со скрипом поднял тяжелеющую голову. – Ты же из ментов... пардон, из м-милиции?
– Из нее, – согласился я и сел напротив. – Вардан, я, собственно, не коньяк пить сюда пришел. Мы можем, конечно, прогуляться до отделения, посидеть над протоколом...
– И не думай даже, – замотал головой парень и даже протрезвел. – Давай на месте вопросы решать...
С позавчерашнего вечера ничего эпохального на базе не случилось. После отбытия милиции отдыхающие территорию не покидали. Было страшно, да. Опытным путем установили, что на брюнетку действительно кто-то замахнулся. Когда уехала милиция, парень по имени Сергей высказал мысль, что от милиции толку мало, почему бы не провести собственное расследование? Программист Олег выразил сомнение в успешности мероприятия. Красавчик с медицинским образованием высказался в духе «я не трус, но я боюсь», потом пересмотрел свою точку зрения и сказал, что он согласен, но при условии держаться кучкой и чтобы Вардан был рядом. Последний не пришел в восторг, но отказаться не посмел – в его обязанности входит оберегать отдыхающих от посягательств извне. Битый час бродили по холму, светя фонарями, топая, крича, сражаясь палками с кустами. Никого не спугнули, но боевым духом прониклись. Программист шутил про экстремальный туризм с элементами ужасов, красавчик предлагал прикупить парочку капканов. Рыжая с программистом ночевали в домике последнего. Брюнетка после долгих колебаний отказалась от услуг красавчика. Куницын до полуночи шатался по аллее, потом удалился к себе. Охранник, вооруженный газовым пистолетом, до утра разминался красненьким, нарезая круги по лагерю, а с рассветом, когда продрал глаза Ираклий Петрович, завалился спать...
На следующий день все было буднично и без эксцессов. Бродяга не объявлялся. Отдыхающие мозолили глаза. То девицы под эскортом вооруженного дубиной Куницына промаршируют в туалет, то Мурзин с красавчиком Головановым на веранде до упаду режутся в карты, то толпой обсуждают особенности ловли форели в труднодоступных местах или покорения Бараньего рога без амуниции и снаряжения. Администратор позвонил по телефону, засобирался, заявив, что приедет в субботу, и выразил предположение, что в его отсутствие эта «хренова дыра» не провалится в преисподнюю. Вардан уверил, что со своими обязанностями справится, и, как шеф укатил, начал активно расслабляться. В шесть утра малая нужда заставила его свалиться с кровати, выбежать во двор, тут его затуманенному взору и предстали пятеро уходящих из лагеря людей. Одеты по-походному, все в сапогах, у каждого рюкзак, а у Куницына еще и скатанная палатка...
Голова освобождалась от алкогольной немощи. Если в деле фигурирует палатка, то вряд ли туристы вернутся ночевать на базу. Для спасения от дождя хватило бы и брезентовой накидки. И снова наползали зловещие образы. Куда пошли? Кто инициатор? Не подвергаются ли четверо из пяти смертельной опасности?..
– Ты не боишься оставаться тут один? – спросил я.
Охранник вздрогнул – не ожидал такого вопроса.
– Немного есть, дорогой, а что прикажешь делать? Не спрашивали как-то – хочу, не хочу... Не убегу, не бойся, разве Вардан не мужчина? Да и знаешь, дорогой, – в глазах у парня блеснуло что-то трезвое, осмысленное, нежданно подтверждающее, что он не дурак, – сдается мне – не знаю, почему, – что не придет бродяга на базу к одному Вардану... Не нужен ему Вардан.
Он точно не был глупцом. Поставив парня в известность, что еще не ухожу и ему предоставляется счастливая возможность поспать, я покинул административное здание и задумался. На базе было тихо. Чувство опасности помалкивало. Мне хотелось дополнительных зацепок, ниточек, подтверждающих, что я не сошел с ума... Решился. Замки на базе были смешные, взломать их было проще, чем открыть ключом. Я отжал дверную коробку, вставил в щель лезвие перочинного ножика и сдвинул «собачку». Домик Мурзина состоял из крохотной прихожей и квадратной комнаты. Треть пространства занимала разобранная кровать (обычно на ней все и происходит). Я направился к шкафу. Серая кофта из овечьей шерсти в гардеробе отсутствовала. Пара джинсов, ветровка, полосатый джемпер, коллекция маек, трусов-боксеров. В выдвижном отделе – еще одна коллекция: презервативы. Грязная обувь на металлической полке, бритва, полотенце, мешок с фурнитурой, в которой отсутствовали паста и зубная щетка. Пара книжек на полке: справочник по программированию и пособие в мягком переплете по драгметаллам и редким камням-минералам. Полезная книжка; я сам недавно с изумлением узнал, что сапфир и рубин – это корунд, то есть окисленный алюминий...
Про золото там тоже было сказано – хотя и не на странице, которую часто открывали. Подробная статья про химические свойства, плотность, прочность, технологию добычи.
Я повторно осмотрелся. Документов в домике не было – вероятно, Мурзин забрал их с собой. В общем-то, правильно.
Я выбрался наружу, проделав обратную операцию с замком. Дул порывистый ветер. Муть, сформировавшаяся на востоке, стала ближе – час-другой, и начнется. Я перебежал аллею, взломал очередной дом. Судя по шампуню для темных неокрашенных волос, проживала в нем брюнетка Рита. Кровать заправлена, забытые часики на тумбочке, кулинарно-любовный роман модной мексиканской писательницы для особо продвинутых читательниц. Вещи по струнке – пестрый блейзер, ветровка, олимпийка, ничего серого и подозрительного. В том отделе, где у Мурзина презервативы, у Риты нехитрые кондитерские радости: «марсы», «сникерсы», «авеллы» – сплошные Е502, Е232, глютаматы натрия... У Валентина Голованова – шаром покати, все свое носит с собой, за исключением автомобильного телевизора у кроватного изголовья. Снова скачок через дорогу – пристанище шатенки Стеллы Ольшанской. Красивое платье с блестками на вешалке (с ума сошла?), розовая кофточка (высокая, стройная...), коллекция кроссовок, кремов, прокладок. Аромат парфюмерии вперемешку с запахом чистящего средства. На кровати – ядерный взрыв, в шкафу – ослепительной белизны кожаная куртка (странно, что в поход с собой не взяла). Шкаф, прихожая, подоконник, цепкий взгляд под кровать. Все разбросано... У Сергея Куницына, как ни странно, порядок. Кровать заправлена по-казарменному: безупречная гладь одеяла и уголки подбиты. Глянцевый журнал для настоящих мужчин «Джентльмены удачи», заложенный обрывком туалетной бумаги на описании характеристик стреляющего ножа разведчика. Вымытые кроссовки, будильник на тумбочке (!), содержимое шкафа – сама опрятность: черный свитер под горлышко, брезентовые штаны, длинная куртка, плотная жилетка цвета хаки. В изголовье кровати – китайский приемник с отломанной антенной. В кармане куртки – чек из супермаркета «Валенсия» на 950 рублей, квитанция об уплате транспортного налога...
Я стоял, разочарованный, посреди комнаты. Составить впечатление о туристах не удавалось. Взломать машины?
Скрипнула половица на крыльце... Я метнулся к стене, выхватывая пистолет. Уши загорелись от стыда. Неужели хозяева вернулись?...
– Вот ты где, – ввалился Вардан и пьяненько захихикал. – Да расслабься, командир, никому не скажу...
– Чего надо? – буркнул я. – Ты же спать пошел.
– Не спится, – объяснил охранник. – Хочу совершить чистосердечное признание.
– Соверши, – соизволил я, – только быстро. А не то капитан милиции совершит чистосердечное убийство.
– Понятно, – сделал парень миролюбивый жест. – Не знаю, поможет это тебе или как, но у парня, что живет в этом домике, есть оружие.
– Какое еще оружие? – вздрогнул я. Вольных стрелков мне только не хватало.
– Берданка охотничья. Недлинная, вот такая. – Парень раздвинул верхние конечности сантиметров на семьдесят. – Красовался с ней тут несколько раз. В чехле носил, как положено. С лицензией все в порядке – Ираклий проверял. Уверял, что охотник.
– А где сейчас оружие?
– А ты у кого спрашиваешь? – не понял парень.
– У тебя, работничек! Ты же видел, как они уходили. Чехол не спрячешь...
Парень на минутку задумался и обескураженно развел руками.
– Ну прости... На них много чего было развешено. А карабин небольшой – в приличный рюкзак запихать можно... Да чего ты мне мозги пудришь, командир? Домик-то обыскал, поди? Нет тут карабина?
– Нет, – поморщился я. – Ладно, Вардан, спасибо за информацию. Можешь идти.
Парень ушел, бормоча под нос, что может идти куда хочет, поскольку живет в демократической стране и обладает целым ворохом прав и свобод. А у меня что-то сердце растревожилось. Я вновь осмотрел домик. Вышел на крыльцо, прощупал половицы. Спустился на землю, отодрал вертикальные листы шифера, имитирующие фундамент, забрался под веранду. Обошел участок, ковыряя носком отвердевший грунт у чахлых клумб. Поворошил палкой лопухи у ограды. Впечатление отъявленного злодея Куницын не производил. И поступок его легко объяснялся. Длительный переход без оружия по тайге, где еще не вымерло дикое зверье и бегают сумасшедшие бродяги без опознавательных знаков, чревато опасными последствиями.
Но что-то пощипывало. Слоняясь по базе, я наткнулся на мусорный контейнер, стыдливо укрытый рифленой жестью – единственный мусоросборник на всю округу. Пройти мимо такого кладезя я не мог. Забрался внутрь и стал ковыряться куском каленой проволоки. Ворошил, зажав нос, бытовой мусор – протухшую селедку, банки, бутылки, рваные штаны, обертки, упаковки, использованные батарейки. Чертовски увлекательное занятие. Скажи мне, что представляет собой твой мусор – и я скажу, кто ты...
Внимание привлекла сложенная вчетверо потрепанная бумага. Судя по фактуре, не лист из ученической тетрадки, не газета, не ватман. Желтовато-серая бумага, вроде тех, что пылятся в архивах. Старые газеты, документы, карты...
Собственно, это и была топографическая карта. Вернее, огрызок карты, оторванный от пространной и подробной. Испещрен чернильными значками – ровесниками века, краска от времени отслаивалась. Представленный огрызок, видимо, был частью старой геологической карты, из которой удобства ради выдрали клочок, отражающий местность севернее Рыдалова. Отмечены возвышенности, высоты в цифрах, леса, узкие змейки Уштыма и Ашлымбаша, впадающие в них речушки, даже ручейки. Не было только базы «Белые зори», что подчеркивало почтенный возраст карты. Зато имелась «историческая» Федорина горка, мыс Бараний рог на Уштыме, Оленья сопка на западе – господствующая высота в глуши Рыдаловского района: остро заточенный карлинг, отшлифованный лавинами и ледниками...
Волнение нарастало. Я сел на корточки, разложил на коленке огрызок. Хозяину он уже не требовался, вот и выбросил. Но зачем обычному туристу старая геологическая карта? Нет, возможно всякое, но все-таки...
Исходя из дистанции между северным мостом через Уштым и Бараньим рогом, в сантиметре карты умещался километр местности. Я установил указательный палец на зеленый участок (где-то тут турбаза) и повел на север по течению Ашлымбаша. Река текла затейливой змейкой. Топонимов не так уж много – Алдайский бор, Кирьянова падь, Лохматая сопка... Зеленые тона сменялись светло-бежевыми, последние густели, снова появлялись зеленые пятна. Ни одного населенного пункта. В пятнадцати верстах от базы начиналось что-то мглистое и непостижимое. Ни одного обозначения. Да еще обтрюханный перегиб карты, съевший значительную часть местности... Далее начинались отроги Алымшанского кряжа, фрагменты которого в ясную погоду можно наблюдать из Рыдалова. Пространство обманчиво – то, что кажется рядом, находится на расстоянии двухдневного перехода. Последний топоним: ущелье Зеленого Дьявола – мороз по коже от таких названий... Ни разу не слышал о данном феномене, но, судя по карте, глубокий разлом, по дну которого протекает безымянная речушка, впадающая с запада в Ашлымбаш. Километров двадцать – двадцать два от того места, где я сейчас находился. Именно по этому разлому кто-то провел грязным пальцем...
Сомневаюсь, что дактилоскопия смогла бы выявить отпечаток. Но я аккуратно сложил карту, убрал в боковой карман. Возвращаться в город с сомнительным трофеем было как-то несолидно. Да и что мне там делать? Принимать извинения от раскаявшегося милицейского и прокурорского начальства?
Я задумался. Хотя чего тут думать, прыгать надо...
– Постой, не спи, – сказал я, вламываясь в каморку охранника. Вардан уже вытянул ноги и сладко захрапел, зарывшись носом в подушку без наволочки. Отмахнулся – пришлось за ухо вытряхивать его из кровати.
– Ты что творишь, изувер? – захрипел парень, хватаясь за пострадавший орган.
– Теперь ты Чебурашка, – ухмыльнулся я. – Не трусь, товарищ, ухо – всего лишь упругий хрящ. Признавайся, что у нас на складе? Теплая одежда, брезент, сапоги, фонарь, рюкзак, пожрать чего-нибудь...
– Куда это ты собрался? – испугался охранник.
– Не твоя забота. Выдашь и спи. Расписку напишу. Да не трусь, останемся друзьями. Будем дружить народами...
